Tag Archives: Пражская весна

БЕСЕДА С ДАВИДОМ НАВАРОЙ (1)

Cегодняшний гость belisrael.info – 35-летний чешский гроссмейстер Давид Навара, уже многие годы входящий в мировую шахматную элиту. По нашей просьбе Давид охотно согласился поговорить на самые разные темы.

– Давид, расскажи, в каком окружении рос, когда и от кого узнал о шахматах?

– Мой отец Мирко – профессор математики, мать Лиа – детский зубной врач. Насколько мне известно, они ни разу не меняли профессии. В начале 1990-х мы были нормальной семьей «среднего класса». По сравнению с Западной Европой тогда вся Чехия была бедной, и родителям было непросто оплачивать мои поездки на юношеские чемпионаты мира. К счастью, тренеры и Чешская шахматная федерация пошли нам навстречу. Со временем дела улучшились, причем у нашей семьи больше, чем у других.

Семья не шахматная. О шахматах я узнал в шесть лет из книжки, которую мне показала бабушка, чтобы мне не было скучно. До того я уже прочитал множество детских книжек. Родители меня потом записали в клуб и в кружок, стали со мной ездить на турниры, вся семья собирала шахматные рубрики из газет.

Кто были твои первые тренеры, как проходили занятия?

– С тренерами мне очень повезло. Моим первым тренером в детcком кружке был господин Зденек Мюллер, приятный человек пенсионного возраста. Он не был таким уж сильным игроком, а преподавал замечательно. Нас тогда в кружке было восемь, но один из нас стал гроссмейстером, а два – международными мастерами.

Давид Навара во время подписания книги легендарным гроссмейстером
Людеком Пахманом (автор фото – национальный мастер Бржетислав Модр)

Потом у меня было еще много тренеров, среди которых самые известные – гм Людек Пахман, мм Йозеф Пршибыл и особенно гм Властимил Янса (перечисляю в хронологическом порядке). С гроссмейстером Пахманом я занимался недолго, поскольку он жил и в Германии, и в Чехии. Он был очень доброжелателен. Я многому научился из его книжек. Международный мастер Йозеф Пршибыл сделал для моего шахматного роста очень много, под его руководством я быстро (по тогдашним меркам) прошёл путь от кандидата в мастера до международного мастера. Он со мной много поработал над классикой и над эндшпилем. А с гроссмейстером Янсой мы по сей день сотрудничаем, хоть и с перерывом в несколько лет. Он – великолепный теоретик и стратег, у него в дебюте много оригинальных идей.

– Кстати, в Союзе популярной была книга В. Горта и В. Янсы «Вместе с гроссмейстерами» (вышла в переводе на русский в 1976 г.)… Когда появились первые успехи, после которых ты сказал себе, что будешь профессиональным шахматистом? Возможно, это были юношеские чемпионаты мира?

– Быть может, действительно стоит упомянуть бронзовую медаль из чемпионата мира до 12 лет в 1997 году и серебряную из ЧМ до 14 лет в 1998 году. В 1999-м я откровенно провалился, а в 2000 году выступил успешно в старших возрастных категориях. В последний раз в юношеском ЧМ до 20 лет участвовал в 2001 году, а потом уже нет. Мне не хотелось тратить деньги и время, когда можно было сыграть в более сильных турнирах при лучших условиях. Вряд ли можно сравнивать мою тогдашнюю игру с игрой нынешних молодых профессионалов, но я играл довольно хорошо.

А стать профессиональным шахматистом я решил постепенно. Переломного момента не было, я просто всегда очень любил шахматы.

Можно вспомнить ряд замечательных чешских шахматистов прошлого, начиная с Рихарда Рети, Саломона Флора и заканчивая эмигрировавшими в Германию после Пражской весны 1968 г. Людека Пахмана, Любомира Кавалека, а затем и Властимила Горта. В 21-м веке появились ребята твоего поколения. Кто тебе наиболее близок из названных мною?

– Я в детстве прочитал очень хорошую книгу о Рихарде Рети авторства шахматного историка Яна Календовского. Гроссмейстер Пахман недолгое время тренировал меня, поэтому он мне очень близок. У меня хорошие отношения и с гроссмейстерами Гортом и Кавалеком, особенно с Кавалеком (кстати, он из Западной Германии вскоре переехал в США, где живет по сей день).

Помимо занятий шахматами, что отнимает массу времени, ты получил высшее образование. Ради чего и где ты учился?

– Моя специальность – логика. Но я был лишь средним студентом (из числа тех, кто попали туда и удержались там) и за десять лет после магистерской степени успел забыть почти всё. Есть выражение: «образование – то, что остаётся, когда мы забудем всё, что выучили»… Мне хотелось ещё чем-то заниматься, расширить свой кругозор, да и получить степень магистра. Если бы я теперь стал искать другой источник заработка, она мне пригодилось бы.

Ты отлично говоришь и пишешь, на русском. Откуда это и какими ещё владеешь языками?

– Английским владею примерно так же, как русским. Я им дольше занимался, но выучить славянский язык для меня всё-таки легче. В средней школе (в которой у нас учатся 4 года) нам пришлось выбирать второй иностранный язык. Родители мне посоветовали немецкий, но там было слишком много желающих. Поэтому я добровольно выбрал русский, а некоторые другие – не так уж добровольно. Я тогда начал увлекаться иностранными языками, обнаружил у себя талант и успел самостоятельно многое выучить. С немецким и с испанским мне пришлось начинать самому, а языковые курсы в вузе пришлись очень кстати. Логиком я не стал, но свои знания языка заметно улучшил. Вот где чувствуется, что я провёл в различных учебных заведениях 19 лет!

Помимо этих четырёх языков еще отчасти владею польским, французским и украинским. Словацкий не в счёт, я ведь родился в Чехословакии!

Ты помнишь свою первую шахматную книгу? Интересно, она была чешского автора или переводнаявозможно, с русского? Ведь до распада Советского Союза в нем издавалось много шахматной литературы. Изучал ли ты творчество шахматистов прошлого?

– Да, помню. Она была отчасти переведена с немецкого, отчасти дополнена чешским автором. Его зовут Витезслав Хоушка (Houška), он – журналист и писатель. Он написал немало книг на различные темы, например, серию книг о первом чехословацком президенте Масарике. Мне повезло, что я успел познакомиться с Хоушкой лично до его внезапной кончины.

С русскоязычной шахматной литературой я знакомился сначала посредством своих тренеров, а самостоятельно – где-то с двадцати лет. В детстве я прочел множество чешских шахматных книг и журналов, а где-то с пятнадцати до двадцати пяти лет у меня времени было маловато, поскольку мне пришлось много заниматься…

Расскажи о тех, кто оказал наибольшее влияние на твою игру, стиль, и кто тебе сейчас помогает, с кем сотрудничаешь.

– Я не создавал себе кумиров, а пытался перенять у классиков их сильные стороны. Правда, на практике такое далеко не всегда получается. Понятно, что тренеры на меня сильно повлияли, особенно уже упомянутые гм Янса, мм Йозеф Пршибыл и гм Пахман. Но есть и множество других. Где-то с 2012 года дружим с Харикришной Пенталой, время от времени готовимся вместе. Он с женой вообще-то переехал в Прагу. Так получилось, что они снимают квартиру в доме, в котором есть квартира и у меня. (Я там, впрочем, пока не живу.) Значит, он универсальный сосед: и в рейтинг листе, и в доме. Хотя это ненадолго, они с женой собираются переехать. В последнее время мы очень редко тренировались вместе.

Еще у меня в Праге есть ученик, также с 2012 г., его зовут Тхай Дай Ван Нгуен. У него было много тренеров, и мы с ним занимаемся до сих пор, хоть и редко. За это время он успел стать гроссмейстером, победить в Чемпионате Европы до 18 лет, получить аттестат зрелости и выиграть у меня множество тренировочных партий, особенно в последнее время. Понятно, что я лишь немного поспособствовал его успехам (за исключением побед надо мной), но тем не менее, они меня радуют (также за исключением побед надо мной).

Когда ты почувствовал, что произошёл качественный скачок в твоей игре?

– Вверх или вниз? 🙂

– И тот, и другой…

– Где-то в 17 лет я усилился, а в 20 у меня был очень успешный период, длившийся с августа 2005 до августа 2006 гг. К сожалению, потом последовали скачки вниз. Но в районе тридцати лет я очень здорово играл – быть может, до 33-х. С тех пор я очень медленно ползаю вниз, пока ещё наслаждаясь «взглядом сверху» на психологический барьер Elo 2700. Наступила некоторая усталость, и неудачных дней стало больше.

Известно,что ты не большой любитель спорта, но поддерживаешь форму ходьбой. И бегаешь?

– Я не ленивый, просто мячи и колёса меня категорически не любят и не слушают. Люблю гулять, причем моя обычная скорость 7 км в час не так уж сильно отличается от бега.

Пару лет назад я видел ролик Наташи Жуковой, где во время шахматной олимпиады вы вместе совершали утреннюю пробежку, и она на ходу брала у тебя интервью. По моей просьбе Наташа прислала то видео, за что ей очень благодарен.

– То интервью вышло случайно. Во время олимпиады в Батуми я нередко ходил или бегал у моря. Однажды встретил там гм Наталью Жукову, и она взяла у меня интервью. Но я там бегал и до того – после победы над Борисом Абрамовичем [Гельфандом] получалось очень хорошо.

– По-моему, ты очень доброжелательный, корректный по отношению к соперникам. Кого можешь назвать самыми близкими друзьями среди твоих соотечественников? А среди иностранцев?

Триумфальная победа команды Новый Бор в клубном Кубке Европы 2013 в греческом Родосе. В предпоследнем шестом туре была обыграна команда действующего обладателя Кубка, суперклуб SOCAR из Азербайджана – 3,5:2,5. Разгром ждал азербайджанскую команду на первых трех досках: Давид Навара обыграл Фабиано Каруану, Радослав Войташек – Веселина Топалова, Виктор Лазничка – Гату Камского. 

– У меня немало друзей в моём чешском клубе «AVE Nový Bor». На мой взгляд, название города лучше всего перевести как «Новый Бор» с соответствующим склонением, но Википедия предпочитает «югославскую» версию Нови Бор. Дружу я, например, с Пенталой Харикришной, Матеушем Бартелем из Польши, Яном Маркошем из Словакии, да и со многими другими одноклубниками… А также с большинством чешских «сборников».

Знаю, что ты любишь играть в командных соревнованиях, например, за сборную Чехии, в лигах разных стран, в Кубке Европы среди клубных команд. Хотелось бы услышать более подробно об этом.

– Да, это верно. Когда я учился в вузе, у меня были свободные выходные, а с понедельника по пятницу (иногда – по четверг) я посещал занятия. Так получилось, что в одном сезоне я сыграл в семи лигах. Во многих из этих команд я так и остался.

– Белорусский гроссмейстер Алексей Александров как-то сказал, что в шахматах команда – искусственное образование…

– А мне приятнее играть за команды. В них человек является частью коллектива, в личных же турнирах я немного страдаю от одиночества.

Начиная с 2003 года, ты провёл у себя дома множество матчей по быстрым шахматам. Откуда взялась идея и кто это спонсировал?

– Насколько я помню, с идеей пришёл Павел Матоха… Спонсоры разные, раз или два среди них был и «Microsoft», а чаще всего – государственная энергетическая компания «ЧЕЗ».

– Ещё о пражских матчах. В первом ты победил Виктора Корчного (1.5:0.5), в следующие 2 года тоже были короткие матчи из 2-х партий, когда ты проиграл и сделал ничью В 2006 г. ты сыграл с Борисом Гельфандом матч из 4-х партий, результат 2:2. Далее были матчи из 6 и 8 партий, например, в 2010 г. ты проиграл 2:6 Юдит Полгар, затем выиграл у Сергея Мовсесяна 3.5:2.5. Следующие матчи – снова из 4 партий, а в 2017 и 2018 гг. ты уже играл 12 партий, но результат был далеко не такой, как хотелось бы. Что мешало сыграть лучше, насколько ты был расстроен после неудач?

Фото с выставочного матча 2018 г. с моим хорошим другом Пенталой Харикришной. Наблюдает капитан нашей команды Петр Болеслав

– Мои результаты в этих матчах в последнее время были откровенно плохими, и я отказался от участия в этом году (тем не менее не исключаю, что сыграю в каком-нибудь другом матче).

Да, приятно иметь возможность сыграть с такими сильными соперниками, но мне примерно в половине случаев приходилось добираться на игру почти сразу из французской лиги, причём участие в ней я обещал заранее. В Праге в июне обычно стоит жара, и не так уж приятно ездить при такой погоде 40 минут до игрового зала (в пальто!), а вечером 40 минут обратно. К тому же я знал, что за матч получаю раза в три меньше денег, чем соперник с примерно тем же рейтингом… Но в том, что к матчам я недостаточно готовился, виноват, конечно, я сам. Да и некоторые соперники были явно сильнее меня, с этим не поспоришь.

Пражские матчи проводились в очень приятной атмосфере, я рад, что участвовал в них. Тем не менее мне нужна некоторая передышка.

В декабре прошлого года ты играл в Иерусалиме в заключительном этапе Гран-при ФИДЕ, проводившемся по нокаутсистеме, где определялись последние два участника турнира претендентов. Ты мог бы рассказать о своём выступлении, о др. участниках, кому больше всего повезло и не повезло, о наиболее запомнившихся моментах игры.

– В Иерусалиме, как ни странно, я сыграл хорошо. Правда, Ван Хао приехал туда прямо из китайской лиги и выглядел очень уставшим. Да и я сильно нервничал… Мне показалось, что чуть ли не все полуфиналисты приболели, я в том числе. Турнир был хорошо организован, было интересно посетить Израиль. Я уделил некоторое время туризму, но в основном сосредоточился на игре.

В который раз ты был в Израиле, что скажешь о стране, о сервисе? Случались ли какие-то непредвиденные или курьёзные ситуации?

– В Израиле я играл три раза: первые два – в 2012 году в Еврокубке (впервые за Новый Бор) и в 2015 году, когда завоевал серебряную медаль в Чемпионате Европы. Каких-то особых историй теперь не припомню. Правда, когда после выбытия из Гран-при служба безопасности в аэропорту спрашивала меня о друзьях из Турции, я назвал гроссмейстеров Михальчишина, Шолака и Ипатова (кажется, двое из них там не живут). Мой ответ не очень понравился, но вскоре меня всё-таки пропустили дальше.

Отдельно хотел спросить о твоих встречах с Борисом Гельфандом, которому 24 июня исполнилось 52 года. Кроме товарищеского матча 2006 г., сколько ещё партий ты с ним сыграл, каков общий счёт?

– Кажется, мы сыграли десять классических партий, а счёт – +1 в мою пользу. Учитывая, что я подавляющее большинство из этих партий играл белыми, это – нормальный результат. Борис Абрамович – очень сильный шахматист, и в то же время умный и доброжелательный человек.

Кто для тебя самый неудобный соперник? Помню, что несколько лет назад таковым считался Левон Аронян...

– С Левоном у меня счёт по-прежнему плохой, а с Хикару Накамурой ещё намного хуже. Я ему вообще почти все партии проиграл, за одним исключением. Правда, в двух неформальных партиях после Saint Louis Rapid and Blitz в 2017 г. я его обыграл, но это были неформальные партии.

Бывает, что один ход в партии может перечеркнуть хорошую игру в течение всего турнира, либо наоборот, при общей неважной игре подфартить, что встречается не так уж и редко, особенно, в кубковых матчах. Как у тебя с везением и невезением?

– Тут надо сначала определить, что такое везение и невезение. Если соперник ошибается в последний момент и теряет очко, то мне, наверно, везёт. А если я часто спасаю плохие позиции, поскольку упорно защищаюсь и ставлю ловушки, то это везение или умение защищаться?

Я намного чаще спасаю плохие позиции, чем порчу хорошие, хотя по-разному бывает. Скажем, в 2011 ходу в четвертьфинале Кубка мира в партии с Александром Грищуком я собирался сделать выигрывающий ход, который, скорее всего, обеспечил бы мне выход в полуфинал. Но я передумал, допустил ошибку, не выиграл партии и в итоге проиграл матч. Немного жалко, но так бывает. Виноват в этом я сам.

(окончание следует)

Беседовал Арон Шустин (Петах-Тиква, Израиль)

Опубликовано 25.06.2020  23:23

Эмигрант из Чехии о вторжении-1968

“Россия тоже будет меняться”. Чешский эмигрант о советском вторжении и современности

21 августа 2018
Ладислав Хорнан
Image caption Ладислав Хорнан часто ездил в Чехословакию – и в 1985 году его арестовали и обвинили в шпионаже. Но потом отпустили по требованию правительства Британии

 

У 18-летнего Ладислава Хорнана был билет из Лондона домой, в Прагу, на 25 августа. Но 21 августа он увидел по телевизору, что прямо возле его дома в центре Праги стоят танки – и остался в Британии. Оказалось, что навсегда.

Теперь Ладислав Хорнан – известный и уважаемый в финансовом мире специалист, занимает высокий пост в одной из фирм в лондонском Сити, а также является главой Британской чешско-словацкой ассоциации.

В 1985 году чехословацкие спецслужбы чуть не разрушили его карьеру и жизнь, арестовав его по обвинению в шпионаже. Но всё закончилось благополучно.

Би-би-си: Во-первых, как вы оказались в Британии в 1968 году?

Ладислав Хорнан: В 1968 году была “Пражская весна”, и очень многие чехи и словаки впервые смогли поехать в западные страны. И я был одним из них. Просто стало гораздо легче купить валюту, получить разрешение на выезд, получить визу в западную страну.

Я в колледже учил английский, и у меня были родственники в Британии, ещё с тридцатых годов, так что я подал на визу, получил её – и приехал, чтобы поработать. Работал в офисе и учил английский.

Би-би-си: Что это была за работа?

Л.Х.: Судоходная компания. У моих родственников были с ней деловые связи, и они устроили меня туда – на пару недель.

Август 1968 года в ПрагеПравообладатель иллюстрации ULLSTEIN BILD/GETTY
Image caption Август 1968 года в Праге

 

Би-би-си: Сколько времени вы успели провести в Британии до 21 августа?

Л.Х.: Я приехал в Лондон из Парижа… Наверное, это была середина июля. Потому что сначала я провел пару недель во Франции, в Париже и Гренобле. Там тоже было очень интересно – 1968-й год, Франция, вы помните…

Би-би-си: Ну да, “студенческая революция”.

Л.Х.: Ну вот, там было интересно, особенно в Гренобле – я там жил в Олимпийской деревне, которую отдали под общежития, там было много студентов…

А потом я в июле приехал в Лондон.

Би-би-си: И вот вы узнали, что произошло дома. Как именно вы пришли к решению остаться?

Л.Х.: Я сначала расскажу, как я узнал о вторжении.

Я вернулся с работы – к родственникам, у которых я жил, в Хэмпстеде – и они говорят: они вторглись в Чехословакию.

На границе ЧССР и ФРГ в 1968 годуПравообладатель иллюстрации REG LANCASTER
Image caption После подавления “пражской весны” тысячи чехов и словаков уехали из страны. На границе ЧССР и ФРГ в 1968 году

 

Мне было 18 лет. Я ответил: “Не может такого быть!” Я в тот момент еще подумал, что это какая-то пропаганда: у нас в Чехословакии была пропаганда против Запада, а это, наверное – пропаганда Запада против Востока.

Но родственники говорят: “Нет-нет, иди сюда, посмотри новости по телевизору”.

Я сел с ними смотреть новости. И – это невероятно! – понимаете, мы жили в самом центре Праги, в двух кварталах от середины Вацлавской площади, и вот я увидел в новостях танк прямо напротив нашего дома!

Такой вот “сигнал”.

Би-би-си: И что вы подумали?

Л.Х.: Мне кажется, я был попросту ошарашен. Тем, что с нами случилось вот такое.

Мне кажется, я не очень переживал, я просто понял, что это все происходит на самом деле.

Ну и следующий шаг был: понять, что делать.

Потому что это все было, как известно, 21 августа, а на 25 августа у меня был обратный билет.

Надо было принимать решение.

Родственники, у которых я жил, работали техническими сотрудниками в Би-би-си, и они, можете себе представить, при помощи Би-би-си организовали мне прямой телефонный разговор с родителями.

И родители сказали: не возвращайся!

Би-би-си: И каково это было для вас: решить остаться? Хорошо, родители велели – но вот для вас самого, еще очень молодого человека, каково это было – решить не возвращаться домой?

Л.Х.: Меня часто спрашивали, мол, каково это было, наверное, очень тяжело.

Я всегда отвечал, что, как ни удивительно, тяжело мне не было, ни в какой момент. У меня не было тяжелых времен. Я просто много работал и строил свою жизнь.

Чешские студенты с флагом возле горящего танка.Правообладатель иллюстрации BETTMANN/GETTY 

Image caption Танк горит, но вокруг – зеваки и маленькая демонстрация с флагом. Вторжение войск ОВД в Праге часто выглядело странно

 

Я быстро понял, что мне надо многому научиться, чтобы обустроить свою жизнь. Было не очень весело, все было всерьез, временами, наверное, было одиноко без ближайших родственников – но в целом все было нормально. Когда тебе восемнадцать, все воспринимаешь намного проще.

Би-би-си: Думали ли вы в тот момент, что это – надолго, что вы остаетесь здесь, в Британии, навсегда?

Л.Х.: Не знаю, прямо ли в тот момент. Было непонятно, как все будет развиваться, и так далее. Но, наверное, общее ощущение было такое, что, да – навсегда.

Примерно через год, в 1969 году, был чемпионат мира по хоккею. Чехи играли две игры с Советским Союзом – и обе выиграли. [ЧМ проходил в марте 1969 года, сборная Чехословакии выиграла у сборной СССР 2:0 в первом круге и 4:3 во втором круге – Би-би-си].

После игры было огромное шествие на Вацлавской площади. И это, мне кажется, был поворотный момент. Потому что сразу после этого начались репрессии. Густав Гусак [глава компартии Чехословакии – Би-би-си] выступил на телевидении, был очень серьезным, и стало ясно, что будут преследования.

А я в это время – вы, наверное, удивитесь – был в Праге…

Би-би-си: Это как? Людям, которые выросли при “железном занавесе”, это точно будет непонятно: это что же, вы эмигрировали, но ездили туда-обратно – уже после подавления “пражской весны”?!

Л.Х.: Да, понимаю. Дело в том, что в первый год после советского вторжения было много неразберихи. Люди, действительно, ездили туда-обратно. А власти довольно спокойно на это смотрели, потому что они знали, что многие чехи живут за границей.

Плакаты в пражской витрине, август 1968 годаПравообладатель иллюстрации ULLSTEIN BILD/GETTY
Image caption Плакаты в пражской витрине, август 1968 года

 

Не было какой-то жесткой политики в этой части, люди выезжали и въезжали, некоторые уезжали из Чехословакии насовсем. Две мои сестры выехали через несколько недель после вторжения – и не вернулись.

А в моем случае – я очень рано женился, в 1969 году, на британской девушке, после этого моя мама достала мне паспорт эмигранта. То есть, получилось, что я не нарушал закон, находясь вне страны, и это давало мне право считаться в Чехословакии законным эмигрантом.

Но после того хоккейного матча стало ясно, что будут репрессии, и я почти сразу уехал. После выступления Гусака.

Би-би-си: И когда вы вернулись в следующий раз?

Л.Х.: Я думаю, когда у меня уже был паспорт эмигранта, в 1971-м. Через два года.

Я хотел показать своей жене Чехословакию, и мы приехали на машине, с моей сестрой и ее мужем. То есть, на самом деле мы все могли приезжать в страну.

Би-би-си: Сколько примерно человек из Чехословакии остались в Британии из-за вторжения?

Л.Х.: Не знаю, но, должно быть, сотни – судя по моим разговорам с людьми, судя по тому, сколько народу решало свои проблемы в министерстве внутренних дел, сколькие обращались в посольство Чехословакии за визами и так далее. Думаю, нас были сотни. Может, и тысячи, не уверен – но сотни наверняка.

Техника и солдаты на улице в Праге, август 1968Правообладатель иллюстрации AFP
Image caption Пражане пытались объяснить солдатам из СССР и других стран соцлагеря, что никакой необходимости вторгаться в Чехословакию не было – страна всего лишь хотела строить “социализм с человеческим лицом”

 

Би-би-си: Вы ведь общались тогда с чехословацкими эмигрантами здесь, в Лондоне? К тому времени здесь уже была довольно большая община.

Л.Х.: Да, тут было несколько волн эмигрантов 30-х и 40-х годов. Были те, кто, как мои родственники, бежали в 1938-1939 от нацистов. И очень мудро сделали, потому что мои дедушка с бабушкой не уехали – два брата уехали, а один остался – и отправились в Аушвиц.

Би-би-си: Почему? Они были евреями?

Л.Х.: Да, мы евреи.

В общем, была волна эмигрантов 1938-1939 годов, в основном евреи, и потом была волна эмигрантов 1945-1948 годов, например, те, кто служил в британских вооруженных силах, – часть из них решила, что им нельзя возвращаться. И, я думаю, правильно решили, потому что у многих из тех, кто вернулись, были большие проблемы в Чехословакии.

В общем, да, были эмигранты. В Лондоне был Чешский дом – и там можно было встретить тех летчиков и других чешских ветеранов из британских вооруженных сил.

Би-би-си: И что в вашей эмигрантской общине говорили о советском вторжении?

Л.Х.: Ну ясно, что не приветствовали. Хотя – не знаю, мне кажется, мы особо это не обсуждали, в том смысле, что не было каких-то специально организованных акций, дискуссий.

А в целом было чувство беспомощности. Чувство, что мы не можем ничего сделать: гигантская организация, Варшавский договор, решила вторгнуться в одну из своих же стран-членов.

Би-би-си: Кстати, о вторжении именно нескольких стран Варшавского договора, в том числе ГДР: были ли у вас какие-то особые чувства из-за того, что в вашу страну – снова! – вторглись немцы?

Л.Х.: Да нет… Я даже не думал об этом. Нет, определенно нет.

Забавно. Хороший вопрос. Но нет, даже я со своим происхождением об этом не думал.

Би-би-си: Все это воспринималось как “русское” вторжение?

Л.Х.: Ну, было очевидно, что всем руководят именно они. Мне кажется, все чувства были направлены на россиян – как на организаторов, кем они и были.

Би-би-си: Сколько раз вы потом ездили на родину?

Л.Х.: Не очень много. Где-то раз в два или три года.

Би-би-си: В одном интервью вы говорили, что в 1985 году вас арестовали в Праге и обвинили в шпионаже. Расскажите.

Л.Х.: Это было полной неожиданностью.

Я приехал повидать отца после операции. До этого я не был в Праге три года. То есть, как я понимаю, ордер на мой арест был к тому времени уже примерно год как выдан.

Ну вот, вдруг, когда я уже возвращался, я был схвачен полицией, отправлен в Рузине, недоброй славы тюрьму, и официально обвинен в шпионаже.

Я подал апелляцию, её отклонили. Каждый день допрашивали, утром и днем.

Все это продолжалось три недели. Было много интересных моментов.

Маргарет Тэтчер. Фото 1984 годаПравообладатель иллюстрации BETTMANN/GETTY
Image caption Ладислава Хорнана отпустили после того, как за него заступилось правительство Маргарет Тэтчер. Фото 1984 года

 

Ну и в итоге меня отпустили – совершенно очевидно, что после того, как вмешалось правительство Британии. После освобождения я получил письмо, кажется, от Маргарет Тэтчер и точно – от Малькольма Рифкинда, который тогда был министром иностранных дел.

Меня отпустили на том основании, что я был “помилован” президентом Чехословакии. То есть, я вроде как был виноват, но помилован. Бред какой-то.

Меня тогда лишили чехословацкого гражданства. Это все было в марте-апреле 1985 года, перед первым за двадцать лет визитом министра иностранных дел Великобритании в три страны Варшавского договора: Польшу, ГДР и Чехословакию. И меня отпустили за пару дней до визита.

Все обвинение было сфабриковано, и после бархатной революции я потребовал, чтобы они пересмотрели мое дело и очистили мое имя от всяких обвинений. Но это заняло еще два с половиной года, пока три разных следователя закончили эту работу.

[…]

В итоге последний следователь прислал мне отчет, в котором говорилось, что все обвинения против меня были сфабрикованы, и это с их стороны документально зафиксировано.

[…]

Би-би-си: Непонятно, зачем вы вообще им понадобились.

Л.Х.: Да, верно. Ну, я был старшим партнером в фирме присяжных бухгалтеров в лондонском Сити. Это не так уж мало.

Мой старший партнер, Стюарт Янг, был председателем Совета управляющих Би-би-си. Его брат, лорд Дэвид Янг, в то время был министром в кабинете Маргарет Тэтчер.

То есть, они, наверное, не могли понять, что я за птица. А я просто был хорошим бухгалтером, который обычным для этой страны путем добился довольно-таки высокой должности.

[…]

А они думали, что я – хорошо обученный шпион.

Би-би-си: Только что была десятая годовщина войны в Грузии. Что вы чувствовали, когда узнали, что Россия снова вторглась в другую страну?

Л.Х.: Знаете, я много бывал в Грузии, в Тбилиси, в том числе недавно […]

Я бы сказал так: всякая агрессия, если она не принята, не оправдана и не одобрена в полной мере международным сообществом по соответствующим процедурам – это неправильно. Неважно, кто агрессор – США, Британия, Россия…

Иногда, надо признать, действовать просто необходимо, но я не думаю, что вторжение в Чехословакию было хоть в какой-то мире необходимо – и, мне кажется, Грузия относится к той же категории. Как и Украина.

Би-би-си: Да, тот же вопрос – об Украине. Вы, наверное, обсуждали все это с вашими соотечественниками в землячестве, то есть в Британской чешско-словацкой ассоциации. Что говорили?

Л.Х.: Если говорить о Британской чешско-словацкой ассоциации, то политика не входит в числе ее задач…

Би-би-си: Да, но просто в личных беседах вы, может быть, обсуждали?

Л.Х.: Нет, мне кажется, люди в последнее время уже не обсуждают такие вещи. Мы все знаем, что происходит, и мы ничего не можем с этим сделать.

Конечно, мы знаем разных людей, я знаю русских […], я знаю людей в Киеве, наших коллег, которых я нанимал в наше украинское подразделение. Все они милые люди…

Что можно сказать? Только то, что этого не должно было случиться. […]

Жизнь – это марафон, а не спринт. Когда произошли эти огромные, исторические перемены в странах восточного блока, будь то Россия, Чехословакия, Восточная Германия, Румыния – тогда я размышлял об этом. Не скажу, что регулярно обсуждал с коллегами, но я размышлял, и я думал так: после всех этих лет коммунизма уйдёт где-то три поколения, пока дела не придут… “В норму” – неправильное слово, что такое “норма”, кто “нормальный”. Но необходимо что-то типа гражданского общества.

Некоторые страны менялись быстрее других.

Но еще в то время я думал вот о чем: я беспокоился насчет России. Потому что это огромная страна, экономические ставки очень высоки, и я очень надеялся, что Россия перейдет к полной власти гражданского общества, но я понимал опасность того, что она может прийти к капитализму аргентинского типа 1970-х – вы знаете, перонисты, Ева Перон и так далее.

И сейчас – трудно, конечно, сравнивать, но, кажется, в России происходит что-то похожее.

Но, как я и говорю, жизнь – это марафон. Были перемены за то время, что прошло после 1968 года, будут и новые перемены.

Би-би-си: Но нескоро, да?

Л.Х.: Сколько потребовалось времени, чтобы избавиться от Мугабе? Но им в конце концов удалось от него избавиться. И, будем надеяться, ситуация в этой стране, Зимбабве, которая очень сильно пострадала, будет меняться.

И Россия тоже будет меняться.

Оригинал

Опубликовано 21.08.2018  22:24

Владимир Войнович (1932–2018)

Из википедии: Владимир Николаевич Войнович советский и российский прозаик, поэт и сценарист, драматург. Известен также как киноактёр, автор текстов песен и художник-живописец. Лауреат Государственной премии Российской Федерации (2000). Почётный член Российской академии художеств.

Родился в семье журналиста, ответственного секретаря республиканской газеты «Коммунист Таджикистана» и редактора областной газеты «Рабочий Ходжента» Николая Павловича Войновича (1905—1987), родом из уездного городка Новозыбкова Черниговской губернии (ныне Брянской области). В 1936 году отец был репрессирован, после освобождения — в действующей армии на фронте, был ранен и остался инвалидом (1941). Мать — сотрудница редакций тех же газет (впоследствии учительница математики) — Розалия Климентьевна (Ревекка Калмановна) Гойхман (1908—1978), родом из местечка Хащеватое Гайворонского уезда Херсонской губернии (ныне Кировоградской области Украины).

Умер Владимир Войнович

Иннокентий Архипов 28.07.2018 01:56

Писатель Владимир Войнович скончался от сердечного приступа на 87-м году жизни. Об этом в фейсбуке сообщил журналист Виктор Давыдов.

Владимир Войнович родился 26 сентября 1932 года в Сталинабаде. После ареста отца в 1936 году жил с матерью, дедушкой и бабушкой в Сталинабаде. В начале 1941 года отец был освобожден, и семья переехала к его сестре в Запорожье.

В конце 1960-х годов Войнович принимал активное участие в движении за права человека, что вызвало конфликт с властями. За свою правозащитную деятельность подвергался преследованию. В 1974 году Войнович был исключен из Союза писателей СССР.

В декабре 1980 года Войнович был выслан из СССР, а в 1981 году указом Президиума Верховного совета СССР лишен советского гражданства.

Наиболее известен по роману «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» и антиутопии «Москва 2042».

Владимир Войнович: Те, кто яростно требует расправы над инакомыслящими, разрушают режим быстрее, чем его враги

Софья Адамова 28.07.2018 07:56

28 июля писатель Владимир Войнович скончался от сердечного приступа на 87-м году жизни. The Insider публикует его последнее интервью изданию от 12 января 2018 года.

Ровно полвека назад состоялся один из известнейших политических процессов против диссидентов в СССР 1960-х годов — «процесс четырех». Четверых активистов самиздата — Александра Гинзбурга, Юрия Галанскова, Алексея Добровольского и Веру Лашкову — арестовали в январе 1967 года по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде. Обвиняемых приговорили к разным срокам заключения, процесс стал поводом для акций протеста и фактически дал начало диссидентскому движению в СССР. Писатель, участник тех событий Владимир Войнович поделился с The Insider своими воспоминаниями о процессе и рассказал, чем эпоха Брежнева напоминает ему Россию Путина.

Подсудимых было четверо, дело против них называлось «процессом четырех»: Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой. Добровольский в итоге покаялся и давал показания на других, поэтому его меньше упоминают в связи с этим делом. Я был свидетелем и участником событий — одним из тех, кто протестовал против преследования Андрея Синявского и Юлия Даниэля; кроме того, я был одним из читателей «Белой книги», за которую арестовали и посадили Гинзбурга.

Эта книга, отчет о процессе Синявского и Даниэля, в первозданном виде была пухлой папкой, изданной самиздатским способом в четырех экземплярах. Это были машинописные листы, газетные вырезки и рукописные страницы.

Папку Гинзбург распространил тогда простым способом — разносил экземпляры по домам и показывал. Ко мне он тогда тоже пришел, хотя мы и не были знакомы. Его привел ко мне тоже диссидент — Павел Литвинов. Так я прочел «Белую книгу».

Осмысляя те события, могу сказать, что произошло следующее. После свержения Хрущева в 1964 году в Кремль пришла новая команда во главе с Брежневым, и она решила, что пора покончить с либерализмом прошлого десятилетия, которое называлось «оттепелью», и нужно восстановить сталинские порядки. Начали они с ареста Синявского и Даниэля. Это было очень знаковое событие, тревожное для страны, поэтому очень многие из тех, кто до этого вел себя мирно, решили протестовать.

Поначалу протест был скромный — люди просто писали петиции на имя власти, просили отпустить арестованных на поруки. И я считаю, что это, а уже потом «процесс четырех», стало началом диссидентского движения.

Дело против Синявского и Даниэля было незаконным, отвратительным — кроме того, оно наносило огромный удар по престижу Советского Союза, о котором власти очень заботились. С этого момента в стране развернулась настоящая борьба с инакомыслием. Сначала за «Белую книгу» посадили Гинзбурга, а когда люди, включая меня, выступили в защиту четверки арестованных, власти стали сажать других людей, которые за них заступались.

Самиздат тогда уже существовал в зачаточном состоянии, но именно эти события дали ему толчок к развитию. Появилась «Хроника текущих событий», подпольное издание. Началось как таковое диссидентское движение, которое сильно подорвало Советский Союз, его систему. Роль диссидентов при их относительно малой численности недооценена, ведь именно они открыли Западу глаза на тоталитарную суть советской системы. Когда в 1968 году состоялся процесс Гинзбурга и Галанскова, началась так называемая Пражская весна, когда чешские коммунисты объявили, что построят коммунизм с человеческим лицом. Советские власти начали давить инакомыслие внутри страны и вовне, в так называемых братских странах. В конце концов, в августе 68-го года были введены войска в Чехословакию.

Тогда советская власть не поняла, что не стоит действовать так топорно — давить всё на своем пути, — а нужно понять требования времени и ослабить гайки, сделать следующий после Хрущева шаг в сторону либерализации. Власть, напротив, стала закручивать гайки и подорвала себя сама; были и другие факторы, но именно этот был ключевым для крушения системы.

Если сравнивать те события с ситуацией в современной России — тогда протестующих людей было меньше, чем сейчас, и наказание за неповиновение было гораздо более жестоким. Но все же люди находили в себе смелость и выходили на акции протеста против ввода войск в августе. Люди, включая Павла Литвинова, которого я упомянул, были готовы к открытому протесту. Надо сказать, что многие испугались первых арестов и перестали протестовать, но им на смену приходили другие несогласные.

Протестующих тогда часто наказывали формально вовсе не за то, что они делали. Например, того же Гинзбурга посадили якобы за то, что он написал вступительное сочинение за кого-то другого. На самом деле истинной причиной его ареста был подпольный машинописный журнал «Синтаксис». Нынешняя власть делает то же самое, она везде ищет врагов, а всякие разумные предложения отвергает. Она совершает не только много преступлений, но и глупостей против себя самой, потому что Крым, война на Донбассе — это всё удар по России и ее стабильности, по жизнеспособности существующего режима.

Кроме всего, существует понятие «готтентотская мораль» — выгодно то, что выгодно мне. Российский режим пренебрегает даже этим правилом: он уверен, что совершает нечто выгодное для себя, но на самом деле это убийственные действия.

Например, свежая история с площадью Немцова в Вашингтоне. Власть как бы отрицает свое участие в этом преступлении, в убийстве, но, воспринимая Немцова как своего врага, борясь с народным мемориалом, выражая возмущение тем, что американцы назвали площадь его именем, она тем самым по крайней мере одобряет уничтожение Немцова. Таким образом она подрывает то, что называется престижем, которого у нее уже практически не осталось.

Власть действует грубо и при разгоне протестов. В советское время таких манифестаций, митингов, шествий, демонстраций, конечно, не было. Тогда люди были психологически гораздо меньше подготовлены к борьбе, потому что у многих оставалась вера в коммунизм, в эту химеру. Сейчас веры нет, россияне почувствовали больше свободы, они выросли более свободными, поэтому гораздо большее число людей принимает участие в открытом протестном движении, а некоторая их часть — в не совсем открытом.

И власти по существу пытаются справиться с ними, только ужесточая наказание. Они выдумали иностранных агентов и продолжают закручивать гайки — и на этом надорвутся. Все эти люди, которые яростно требуют расправы над инакомыслящими, над пятой колонной, ужесточения законов — именно они больше, чем другие, способствуют крушению этого режима, больше, чем самые яростные враги этой власти.

Протест протекает подспудно, мы недооцениваем тот факт, что огромное число людей пассивно выступает против власти, ничего не делая, никуда не выходя, сидя где-то на кухне. Однако эти люди тоже работают против режима, как это было при советской власти. Она рухнула, в одночасье оставшись без защитников, оказалась голой, и нынешняя власть идет по тому же пути. Те, кому не нравится происходящее, пусть и молчат, но тоже играют свою роль.

Эти неосознанные протесты вряд ли успеют оформиться в диссидентское движение, подобное тому, что появилось полвека назад. Я не люблю давать прогнозов, но ситуация такова, что существующий режим в нынешнем виде вряд ли просуществует еще шесть лет. Я не могу себе этого представить. Слишком много накопилось разных проблем, а власть, похоже, не собирается действовать и намерена их решать тем же дурацким способом — закручиванием гаек. И она эту резьбу в конце концов сорвет.

Белорусы о смерти писателя (на talks.by, 28.07.2018):

серый_: Спасибо за Чонкина, покойся с миром.

annever: Чонкина читал, спасибо, земля пухом.

ewtuhow: пісьменнік-прарок, які 30 гадоў таму апісаў у дэталях сённяшнюю Расію на чале з геніялісімусам і дзяржаўнай царквою ў рамане “Масква 2042”. Хай зямля будзе пухам.

neberov: Владимир Войнович останется в моей памяти как порядочный Человек и Гражданин, честный писатель.

Cергей_серегин_talks96: Жаль, что уходят такие люди. 🙁

Опубликовано 29.07.2018  15:13