Продолжение. Начало здесь.

Внешне дом, где прятались в подземелье узники гетто, выглядел так: полуразрушенное, нежилое брошенное здание, имевшее невзрачный, даже страшный вид. Особенностью этого одноэтажного дома было то, что в нем был подвал с железобетонным перекрытием (см. фото 2).

Дом находился возле еврейского кладбища, на Слободском переулке, почти на углу улицы Сухой, недалеко от Юбилейной площади. Еврейское кладбище в то время начиналось в конце Сухой улицы. В семидесятых годах прошлого столетия, в процессе реконструкции этого микрорайона, переулок исчез и ушел в историю, как и еврейское кладбище. В настоящее время на месте кладбища – сквер с памятными знаками.

Дом, в подвале которого во время войны спаслись 13 человек, узников Минского гетто.

Существует несколько мнений относительно точного места, где находился схрон. По рассказу Эли Гобермана, дом, в подвале которого они прятались, в послевоенные годы был восстановлен, и в нем было ателье по пошиву головных уборов. Значительно позже этот дом неоднократно перестраивался и достраивался, там размещались различные организации. Этот дом на улице Сухая, 25, был построен больше века.

Давно установлено, что, если некоторая группа лиц, в состав которых входят разные по профессии, возрасту, эмоциональному состоянию, культуре воспитания постоянно, днем и ночью, находится в замкнутом пространстве, то уже через 15-20 дней люди даже с высокой психофизиологической устойчивостью нередко срываются. В такой группе возникает конфликтность, склонность к невротическим состояниям. А если учесть еще и то, что группа людей полуголодная и находится почти в постоянной темноте, то в любой момент времени могут возникнуть непредсказуемые ситуации. Сохранять психологическую устойчивость в таком коллективе является героизмом.

По установленным данным состав «проживавших» в подземелье был такой: печник Пиня Добин со старенькой матерью, женой и двумя сыновьями, Борисом и Семёном; родственница Добина Рахиль Гимельштейн с маленьким сыном Фимочкой; извозчик Эля Гоберман с женой; достаточно преклонного возраста бухгалтер, которого звали Берл; относительно молодая женщина Рася Гухман со своим сынишкой Мариком; работница обувной фабрики Муся с дочкой; пятнадцатилетняя девушка Лея (Лиза); не первой молодости часовщик-ювелир Айзик; лет тридцати женщина Фридман с восьмилетним сыном Эдиком. В подземелье были еще несколько молодых женщин с детьми разного возраста от 7 до 13 лет и две подруги – молодые девушки, в возрасте 19-20 лет.

Вот такая группа людей, пытаясь спастись от смерти, собралась в подземелье Пини Добина. Как видно, группа была разновозрастная, с разными характерами и взглядами. Возрастное и социальное различие, замкнутое и ограниченное пространство, постоянная угроза для жизни, монотонность и отсутствие работы – всё это, как правило, создает нервозность. Кроме того, темнота, отсутствие чистого воздуха, ограниченное общение, в том числе с живой природой, недостаток информации из внешнего мира и пустота в желудке – всё это приводит к раздражительности и срывам, так называемому «действию пещеры». Однако нарушения психологического равновесия в подземелье не произошло. У членов этой небольшой общины был удивительный баланс между частной жизнью каждой семьи и коммунальным существованием. У каждого был свой маленький закуток, где можно было уединиться. Все, как могли, помогали друг другу. Они держались вместе. У всех была одна цель – выжить и начать новую нормальную жизнь. Особых ссор между «жителями этой коммуналки» не было.

Поселившись в это подземелье, люди ради жизни лишили себя всего, чем наслаждается человек на земле. Они постоянно были голодными. Они не видели солнечного света, не слышали шума деревьев и пения птиц, не дышали свежим воздухом, не ощущали вкуса свежей и чистой воды, были лишены физических нагрузок.

Привыкание к такой необычной жизни первоначально проходило более-менее нормально. В подземелье у людей было больше уверенности в том, что их не выследят полицаи и немцы, и узники чувствовали себя в относительной безопасности. Необычным было отсутствие «божьего света». Свечка горела несколько часов, остальное время находились в темноте. Время тянулось очень медленно. Бухгалтер Берл рассказывал детям, как надо кушать сухари, когда их очень мало. Он говорил, что сухарик не надо откусывать: его надо отламывать по маленьким кусочкам, класть в рот и не жевать, а сосать. Так будет дольше казаться, что ты кушаешь, и наступит ощущение сытости.

Некоторые женщины тихо пели грустные еврейские песни, дети рассказывали друг другу различные истории и сказки, играли. Для конспирации, чтобы прохожие не услышали разговоры в полуразрушенном доме, пришлось поменять день с ночью – спать днем, а бодрствовать ночью. К этому привыкли достаточно быстро.

Следует отметить, что как таковой смены дня и ночи в подземелье не было. Темно было и днем, и ночью. Правда, при желании можно было определить, когда на улице день или ночь: небольшой лучик света попадал в подземелье через печную трубу. Однако вскоре это никого уже не интересовало.

Пиня был весьма дальновидным человеком. При подготовке подвала к заселению он, кроме продуктов и воды, смог достать, на всякий пожарный случай, несколько бутылок водки. Таких «пожарных случаев» за время пребывания в схроне было несколько.

Продуктов, первоначально заготовленных в схроне, не могло хватить на столько людей, поэтому раз в две-три недели делались вылазки за продуктами. Добыча и пополнение запасов продуктов легли на плечи Добина и молодой, красивой белокурой женщины славянской внешности – веселой и неунывающей Рахиль. Она совершала опасные вылазки где-то раз в 15-20 дней. Ее возвращение всегда очень и очень все ждали, ведь она приносила узникам источники жизни.

Однако бывали случаи, когда она возвращалась ни с чем, а однажды даже с «хвостом». Это было где-то в январе 1944 года: Рахиль после очередной вылазки возвращалась в убежище. За красивой молодой женщиной увязался полицай. Было очень холодно, и она, замерзшая, торопилась быстрее согреться. Она не заметила, что за ней тащится «хвост». Буквально следом, как только она влезла в окно, за ней тут же полез в окно полицай. Рахиль условным знаком дала знать об этом Добину. Добин вылез из подвала и начал упрашивать полицая, чтобы он их не выдал. Рахиль, которая присутствовала при переговорах, на глазах у полицая сняла с себя золотые серьги и отдала ему, а Пиня вручил ему бутылку водки и попросил, чтобы полицай забыл об этой встрече. Тот не ожидал такого подарка и поклялся Богом, что не выдаст.

Вероятнее всего, после ликвидации гетто, когда появились незаселенные дома, этот полицай перебрался жить куда-то недалеко от этой «малины». Недели через две в подвале послышался знакомый голос этого полицая: «Эй, жиды, вылазьте!» Пиня поднялся наверх. Перед ним стоял в дым пьяный знакомый «старый знакомы». «Ну, что ты кричишь?» – спросил Пиня. «Дорогой, – произнес полицай, – может, у тебя есть что выпить?» Пиня налил ему стакан водки, полицай выпил залпом и ушел восвояси.

Жизнь в схроне по воспоминаниям Эли Гобермана:

«Жизнь в схроне была под постоянной угрозой, нас не покидала мысль о том, что могут эту «малину» обнаружить. Были и другие серьезные опасности – голод, отсутствие свежего воздуха и света, ограниченность движений и скованность. Мы не разделяли ни дня, ни ночи. Воздух в наше жилище проникал только через печную трубу. Труба дымохода нижним концом упиралась в схрон. И, наконец, были отрешенность, пустота, отсутствие всякой информации. Всё время темнота, недостаток питания, а в некоторые дни и его полное отсутствие. Мы потеряли счет времени, не представляли, который час, день или ночь.

Из-за голода, страшной антисанитарии, недостатка воды, отсутствия свежего воздуха и божьего света мы слабели день ото дня. Уже через месяц «жизнь» в таких нечеловеческих условиях начала давать свои результаты. Ослабленные, опухшие жильцы подземелья стали умирать. Умирали необычно, как будто засыпали. После смерти нескольких мучеников остальные стали относиться к смерти как-то спокойно. Такая участь сегодня-завтра ожидала каждого. Периодически приходилось рыть ямы для захоронения. Хоронили всех умерших прямо в подземелье под нашими нарами, где мы жили. Из части земли делали могилки, оставшуюся землю не выносили, а равномерно раскидывали по всей поверхности и притаптывали.

Где-то в апреле я резко сдал. Начали опухать и болеть ноги. Активность резко упала. Все время хотелось только лежать. Кто-то предложил сдаться. Но сильный духом старший Добин пресекал эти попытки».

Голодание, ограниченность движения и отсутствие целого ряд других жизненно важных условий приводило узников этого подземелья к различным заболеваниям.

Из воспоминаний Хьены Гоберман:

«Месяца через три у меня усилились головные боли, кружилась голова, постоянно меня сопровождала сонливость. Сон был не глубокий, но как только засну, тут же просыпалась. Появилась отечность лица. Все зубы стали шататься. К весне я стала беззубой. Зубные проблемы были не только у меня одной.

Несмотря на то, что у нас почти не было запасов продуктов, в подвале было много крыс. Я их очень боялась.

В последние дни пребывания в этом подвале я уже почти не вставала, не было сил. Все время лежала. В последнее время мы почти уже ничего не ели, у нас не было чем питаться. И самое интересное, состояние было такое, что ничего не хотелось и кушать тоже».

Не все были в состоянии вынести эти тяжелые условия жизни.

Борис Добин.

Из воспоминания сына Добина – Бориса:

«В ноябре умерла моя бабушка Хая, папина мама. Ее похоронили прямо здесь. Папа и дядя Эля выкопали под нарами небольшую яму, обернули ее небольшое легкое тело бабушкиной простынею, уложили в углубление и засыпали могилку.

Когда мы впервые спустились в схрон, то все ходили там в полный рост. Потом, из-за могильного слоя земли, даже мы, дети, в некоторых местах ходили, согнувшись в три погибели.

В декабре месяце случилась беда – наш лаз снаружи кто-то забросал. Все, кто был в состоянии, используя имеющийся «инструмент» (ножи и вилки), ковыряли стену и делали лаз. Работали достаточно долго, дней 20. Все это время, конечно, из нашего жилища никто не вылезал. Все запасы были израсходованы. Наконец, лаз был прорыт, размеры его были очень малые. Папа с трудом пролез. Когда он возвратился и принес снег, все набросились на это счастье.

После освобождения Минска нас обнаружили только на второй день, т. е. 5 июля. Как нас обнаружили, неизвестно. Наши спасатели стучали в наш потолок, однако ни выйти, ни даже кричать мы были не в состоянии. Нас вытаскивали из подземелья на руках».

Вслед за матерью Добина через некоторое время умерли бухгалтер Берл, часовщик Айзик. Их, как и бабушку Хаю, хоронили тут же, в подземелье, под нарами.

С течением времени условия пребывания в подземелье становилось все хуже и хуже. В конце февраля почти полностью исчезла вода. Ночью, выбирались на улицу, набирали снег в мешок и приносили в подземелье. Воды было очень мало, хватало только для смачивания губ. Правда, где-то через месяц вода в подземелье пришла сама. Бурное таяние снега создало мощные потоки подземных вод. Вначале в одном месте подвала стало мокро, через день-два это мокрое пятно сильно увеличилось. В месте, где первоначально стала проявляться мокрота, сделали приямок, который прямо на глазах стал наполняться водой. На следующий день воды стало достаточно много. Водой наполнили пустые бочки. Однако вода всё поступала. В течение нескольких дней весь пол покрылся водой. Это значительно ухудшило и без того тяжелое положение и физическое состояние. Все перебрались на второй этаж лежаков. Стали думать, как спастись от затопления. К нашему счастью, через несколько дней вода стала убывать.

После потопа две девушки стали просить и умолять Добина отпустить их из этого подземелья. С одной стороны, Добин был согласен, но с другой стороны, он сомневался, что они смогут благополучно добраться до партизан. Кроме того, он боялся, что, если их поймают немцы (а эсэсовцы устраивали очень жесткие, нечеловеческие пытки), то девушки не выдержат издевательств и пыток, укажут их «малину». В конечном счёте они через несколько дней всё же уговорили его. Где-то в конце марта они покинули это подземелье. Какова судьба этих девушек, неизвестно.

Семен Добин с женой.

Семен Добин вспоминает:

«В этом подземелье мы не жили, а существовали. Где-то после нового года нас становилось все меньше и меньше. После потопа четверо покинули подземелье. Столько же узников пришлось захоронить. Хоронили всех здесь в подземелье, и этим в основном занимались дядя Эля и папа. Слава Богу, что наш мозг не оставил в памяти все те ужасы, что мы там пережили».

После ухода двух девушек стала проситься «на волю» и родственница Добина – Рахиль. Ей он доверял больше, так как лучше ее знал, а кроме того, она часто выходила из подземелья и ориентировалась на местности. Также она оставляла на попечение своего сына – Фимочку, так она все время его звала. Пиня дал согласие, и при этом порекомендовал ей уходить не одной, а вдвоем. Рахиль уговорила Мусю покинуть это подземелье, которая тоже оставила в подземелье дочь Лизу. Женщинам собрали кое-какие оставшиеся припасы и проводили в дорогу.

Следует отметить, что милые, симпатичные, жизнерадостные, задорные, относительно молодые женщины, прожив около полугода в страшных условиях, потеряли свою жизнерадостность, и от их красоты и молодости не осталось следа. Бледные, сильно исхудавшие, со впавшими глазами и потухшим взглядом – такими они вылезли из подземелья. Женщины направились на Юбилейный базар (так называли эту торговую точку в те времена), чтобы купить себе что-то в дорогу. Базар находился на Ратомской улице, за 600-700 метров от схрона.

Прямо при входе, возле первого торгового ряда, Муся увидела хорошо знакомую женщину, с которой вместе до войны работала на обувной фабрике Тельмана.

– Ганна, – обратилась к ней Муся. Женщина сразу не узнала ее, но уже после следующих слов «Ты что, не узнаешь меня?» женщины обнялись. Прикупив некоторые продукты, Ганна повела их к себе домой. Она жила на Колхозной улице. Женщины рассказали Ганне, что более пяти месяцев прятались в пещере. Все вместе плакали.

Ганна накормила своих гостей. Спустя несколько часов хозяйка посоветовала им, как лучше, безопасней выбраться из Минска. Оставить гостей ночевать, чтобы они отдохнули в относительно нормальных условиях, она боялась. Проводив гостей, Ганна дала им в дорогу несколько головок лука и чеснока, булку хлеба, кусок сала. Женщины несколько дней бродили по лесам и благополучно примкнули к партизанскому отряду.

После ухода Рахиль основным поставщиком продуктов питания и воды стал Добин. Как-то поздно вечером, он, выбравшись из подземелья и подойдя к водокачке, чтобы набрать воды, обратил внимание на человека, который стоял недалеко от нее и пристально смотрел в сторону Пини. Добин, набрав воды, с полным ведром подошел к незнакомцу и задал вопрос:

– Вы верите в Бога?

Неожиданный вопрос застал человека в недоумении. Незнакомец по-украински ответил:

– Вірую.

Поняв, что их убежище раскрыто, Добин обратился к незнакомцу с просьбой:

– Дорогой, очень прошу Вас, ради Бога, забудьте всё то, что Вы видели, и не рассказывайте никому о нашей встрече, а то мы все погибнем.

В ответ Добин услышал слова, которые он впоследствии долго вспоминал:

– Во имя Бога я не только не выдам, но буду помогать Вам… – и показал место, где будет оставлять помощь.

Этот верующий человек исполнил свое обещание перед Богом. Несколько раз он оставлял в установленном месте продукты.

Как-то после очередного выхода Добина на волю он принёс в пещеру добрую весть – партизанскую листовку. Из нее все узнали, что советские войска наступают, что недалек тот день, когда они будут в Минске. В тревожном ожидании этого дня люди в пещере даже перестали замечать, что совсем уже нечего есть.

О том, что Минск освобожден, в пещере узнали на вторые сутки. Большинство из оставшихся тринадцати живых выползали на свет божий на четвереньках. Воины, освободившие город, помогали нам. Потом прибыло командование и среди них, говорили, приехал и сам Илья Эренбург. Вызвали военврачей. Ведь узники ослепли от постоянной темноты, ходить не могли.

И вот свобода. На улице теплый июльский день. Чистое небо. В далекой небесной синеве висит яркое солнце. Радуйся! Однако выразить чувства радости и счастья после освобождения из этого ада они не могли ни физически, ни эмоционально. У них не было сил, это были живые трупы.

Самостоятельно смог только выйти Пиня Добин. Остальные постояльцы подземелья выбраться самостоятельно не могли, их выносили. Все узники подземелья выползали на свет божий скрюченные, измученные, исхудавшие, грязные, заросшие, похожие на собственные тени. От них исходил невообразимый запах. Многие, глотнув свежего воздуха и увидев яркий свет, теряли сознание. Поскольку они находились в постоянной темноте, то от июльского солнца слепли, и потому закрывали ладонями глаза. Уже, будучи на свободе, то есть вне подземелья, им всё еще долгое время не верилось в избавление от этого ада. Все были так обессилены, что не могли ходить, только ползли, как маленькие детки. Они не могли выразить радость, нормально произнести простые человеческие слова.

(окончание следует)

Опубликовано 18.08.2017  18:59