Tag Archives: Нина Матяш

Жить – любить, волноваться

В память о Елене Василевич (22.12.1922 — 08.08.2021) — эссе нашего автора из Минска Василя Жуковича, написанное в 2017 г. Оно вошло в книгу В. Жуковича «Бязмежжа памяці» (Мінск: Каўчэг, 2019). Мы решили перевести с белорусского…

* * *

1

В центре белорусской столицы, там, где с эпохи седой старины до сравнительно недавнего времени пульсировала речка Немига, в доме, окно которого смотрит на восстановленное Троицкое предместье, вечную реку Свислочь и на один из проспектов независимой Беларуси, живёт знаменитая писательница Елена Семёновна Василевич. Ей, лауреатке государственной премии нашей страны (1976, за книгу повестей «Подожди, задержись…»), заслуженной работнице культуры (1977), 22 декабря исполняется 95 лет.

Щедрая на годы, годки, годочки жизнь не ласкала человека, которому было суждено прославлять страну ярким талантом. Рождённая на Случчине, деревенская девочка полностью изведала горький хлеб сиротства, а если точнее — бесхлебье: в семь лет потеряла отца и мать, воспитывалась у родственников — три года у брата матери, а когда его семью репрессировали, девочку опекала двоюродная сестра Александра. Способная к учёбе, Елена стремительно и настойчиво овладевала знаниями. После семилетки и в 1937 году поступила в педучилище в Слуцке. Узнала и радость студенчества в вузе — в Рогачёвском учительском институте. Окончила его в 1941 году. А тут прогремела большая война, пришло суровое время крушения светлых планов, перспектив, счастья любви, время ни с чем не сравнимых испытаний.

В годы военного лихолетья, оказавшись беженкой в России, не чуждалась крестьянского труда, затем в одном из татарских райцентров служила в библиотеке эвакогоспиталя — читала раненым книги, помогала писать и отправлять письма. Как вольнонаёмная была старшим писарем воинской части (1942), а ещё — заведующей библиотекой в госпитале (1943, Харьков). Всё это дало богатый опыт для создания в будущем высокохудожественных произведений.

В послевоенном Минске поступила на третий курс филфака БГУ. В белорусскую литературу вошла в 1947 году: тогда журнал «Беларусь» опубликовал повесть «На просторах жизни». Ещё судьба забросила её в Курск, и только в 1950 году она, уже с мужем и дочерью Наташей, возвращается в Беларусь, поселяется в столице. Тут рожает сына Володю, семейные заботы совмещает с работой заведующей отделом культуры в редакции журнала «Работніца і сялянка» (1952—1970), в издательствах «Мастацкая літаратура» (1972—80) и «Юнацтва» (1980—83), с интенсивным творчеством.

2

Люблю читать и перечитывать Елену Василевич — элегичную, возвышенную, остроумно-ироничную — всякий раз новую и всё ту же самую: трепетную, вдумчивую, духовно богатую. Художественное слово она наделяет чрезвычайной властью — оно берёт в плен и долго не отпускает. Творец пишет таким живым лучистым языком, так щедро насыщает живоносной энергией свои повести, рассказы, эссе, этюды, художественно-критические и публицистические произведения, что их всегда интересно читать, какие бы ни доминировали в том или ином произведении чувства — мажорные или минорные — и на что бы ни была настроена твоя душа: на светлую улыбку, колоритную шутку или на глубокое раздумье.

Чары её художественного слова начинаются с того, можно сказать, безупречного эстетического вкуса, что всякий раз отражается и проявляется на всём и во всём. Здоровый вкус видится и в свежести содержания, и в оригинальности подачи жизненных реалий — историй, характеров, конфликтов — и в художническом чувстве меры, а прежде всего — в самих названиях, которые сразу манят, завораживают, интригуют. Вот лишь некоторые: «Подожди, задержись» (тетралогия), «Одно мгновение» и «Горький липовый мёд» (книги избранных рассказов), «Элегия» (сборник рассказов, этюдов, эссе), «Люблю, волнуюсь — живу» — издание, включившее в себя заметки, эссе, раздумья; «Шелест лебяжьего крыла» — один из разделов упомянутого издания… «Ты пошёл навстречу войне», «Мариула», «Голгофа», «Приношу запоздалые цветы», «Поздний звонок», «Рысь», «Возил Геринга», «Как я был доктором», «Бабушкины квартиранты», «Дедушкин портрет» — это уже названия самих произведений, как щемящих, так и весёлых. Читаешь, вчитываешься, зачитываешься — и ты счастлив, потому что привлекательные названия отдельных произведений и целых сборников не обманули тебя, не разочаровали, они одарили волнением за чужие судьбы, драмы, неудачи, обогатили чудесным даром сопереживания, дали блестящие уроки человечности и заряд созидательной энергии.

Е. Василевич

Знаю и не удивляюсь, что к Елене Семёновне тянулись корреспонденты. Как-то позвонили ей из одного московского журнала: «Напишите о вашей творческой лаборатории». И вот нахожу такую золотинку: «…в своей творческой “лаборатории” я бы выделила такой высокоценный элемент, как любовь». Оригинально сказано, образно, мудро! И сказано естественно, если учесть, что произведения писательницы рождены именно от её величества ЛЮБВИ, о чём или о ком бы она ни рассказывала миру — о любимом, пошедшем навстречу войне, или о цыганской девочке Мариуле, которой нигде нет надёжного пристанища.

3

Любовь, чуткость, чувство справедливости, способность волноваться, увлекаться (и возмущаться тоже) — качества, без которых не представляю себе Елену Семёновну Василевич ни в литературе, ни в жизни. В ней видится мне цельность личности, гармоничное единство проникновенного творца и памятливой, обаятельной, интеллигентной женщины. Когда в коротком рассказе «Возил Геринга» я наткнулся на фразу: «Вера такой человек, что у неё сердца хватает на целый мир…», то невольно подумал, что эта мимолётная характеристика относится к самому существу писательницы, ибо именно таким — предельно искренним и щедрым — сердцем её наделила матушка-природа. В книге «Люблю, волнуюсь — живу» неравнодушная ко всему миру авторка вспоминает однажды, как взволнованно и увлечённо читал поэтическую подборку тогда ещё молодой, начинающей Евдокии Лось — только с газетной полосы! — Григорий Берёзкин. «Это было счастье, наблюдать и слышать, как один талант радуется и получает удовольствие от другого таланта», — пишет она. А мы, читатели, легко убеждаемся в том, что и сама она способна восхищаться успехами других. Созданное остаётся. Интересно, что созидательница, чья основная стихия — проза, никогда не чуралась высокой поэзии. С любовью рассказывала о Нине Матяш, о её первом сборничке стихов, сравнивая её поэтический дебют с первой весенней песней жаворонка. Она высоко ценила талант Веры Вербы, приветствовала приход в литературу Леонида Голубовича, тепло говорила о его книжке «Таемнасць агню» («Таинственность огня») и беспокоилась о дальнейшей судьбе. Её очень обрадовало в своё время появление поэзии Михася Стрельцова, ранее известного на ниве прозы и эссеистики. С присущей ей исповедальностью сказала о временах, когда возникает «непреодолимая нужда окропить жаждущую душу живой водою чужой строки». И вот они, чужие, но такие понятные, такие близкие строки:

Цень, цень, сініца! Добры дзень!

Жывеш? Сваім званочкам чыстым

Зімовым ранкам прамяністым

І абудзі, і абнадзей!

«Мне тоже необходимо это, — пишет Елена Василевич, — чтобы синица Михася Стрельцова зимним утром с поэтическими строками принесла пробуждение и надежду. Мне необходима эта поэзия». Её окрыляет музыка слова, краса искусства. В числе её любимых была и осталась Женя Янищиц, и когда жизнь поэтессы трагически оборвалась, на эту тяжёлую утрату сама ответила стихотворением.

В вышеназванной книге памятливая Елена Василевич напечатала предельно искренние воспоминания о Якубе Коласе, Янке Мавре, Иване Мележе, Яне Скригане, о других известных писателях. Здесь же есть и такие полярные по своему содержанию вещи: «Творить словом» и «Разрушение словом», особо полезные начинающим и молодым литераторам. В первом случае, рассуждая о повести малоизвестного Михася Клебановича «Иван Алексеевич», авторка любуется «феерией оттенков в языковом запасе», динамикой и пластическим изяществом, а во втором — вынуждена говорить о неразборчивом вкусе и эстетической глухоте, когда известный рецензент или журнальный редактор благословляет в печать слабые произведения известных литераторов… Такова Елена Семёновна — доброжелательная и бескомпромиссная, неподкупная.

Посчастливилось мне не один год поработать аккурат в той редакции издательства «Мастацкая літаратура», где она была заведующей. Ту довольно хлопотную работу я называю праздником. Сегодня греют душу воспоминания, их много. Нередко вспоминается, к примеру, как ей удалось убедить начальство, что поэту Михасю Рудковскому, который жил на периферии, надо поднять минимальную ставку авторского гонорара (до уровня «столичных авторов»). Поступок заведующей был справедливым и человечным: стихи М. Рудковского, которые мы издали отдельной книжкой, были высокохудожественные, качественные. Издание сборника, адресованного юношеству, стало для автора хорошей моральной и финансовой поддержкой в трудное для него время, когда после сложной операции он потерял здоровье и работу. Даря тот сборник с автографом, Михась порывался поцеловать мне руку. «Что ты, Михаська! — сказал я. — Не я ставил тебя в издательский план и не я за тебя боролся!..»

Конечно же, не могу забыть и большую милость Елены Семёновны ко мне, грешному: как настойчиво она ходатайствовала в Союзе писателей, чтобы помогли с жильём (тогда я долгое время проживал с семьёй в однокомнатной квартире). В результате в 1980 году я получил новую квартиру, «…поселился в микрорайоне столицы, возле жаворонков и васильков». Вспоминается, конечно, прекрасный микроклимат, который всегда царил в редакции, а вместе с тем — одухотворённый облик милой начальницы, приязненный взгляд её глаз, всегда молодых, ведь они — зеркало души.

4

Жизнь человека — как полёт падающей звезды, какой бы продолжительной она ни была. Это мной не забывается никогда. Может, потому я не очень редкий гость у Василевичей — у Елены Семёновны и Владимира Александровича, известного фольклориста, этнографа, переводчика, прекрасного составителя многих сборников, академических изданий, ряда престижных томов «Кнігазбора», недавнего университетского преподавателя, который много лет отдал науке как педагог. Александрович — так официально. Для меня он — Володя, Володечка, друг с юношеских лет, которому в своё время посвятил и стихотворение, и рассказ. В этой интеллигентной и гостеприимной компании всегда уютно и тепло, есть о чём побеседовать.

…22 декабря 2016 года. В разгаре короткий зимний день. Направляюсь к знакомой квартире знакомого дома поздравлять Елену Семёновну с девяносто четвёртым днём рождения. Приязненно встретил меня Володя. В прихожей двухкомнатной квартиры «приютил» моё пальто, предложил тёплые, из овчинки, тапочки, а вскоре он нёс вазу с водой под мои розы. Я прошёл в гостиную, где всё — и пол, и стол, и книжные полки — празднично сверкало, где возле стола сидела в коляске хозяйка. Поздравил её, мы расцеловались. Была она в тёмно-зелёной бархатной кофте, из-под которой выглядывал аккуратно раскрыленный белый воротничок, украшенный фабричными розовыми цветочками. Володя, как бы прося прощения, сказал, что отлучится минут на 20 в магазин. Мы с Еленой Семёновной сидели рядом, беседовали. Она довольно живо интересовалась моими делами, спрашивала у меня о жене, сыне, дочери, о внуках. Я отвечал и старался переводить разговор на другую волну. Спрашивал о наших общих друзьях. Оказалось, перед моим приходом звонила Наталья, дочь Ивана Антоновича Брыля, с которой мы работали в одной редакции. О Наташиных делах я услышал: — Разбрелись Брыли (разбрыліся Брылі) по миру. Наташин брат Андрей работает в Японии. А сын Гали (второй дочери Брыля) с женой переехал в Польшу.

Я спрашивал о внуках и правнуках Елены Семёновны. У неё три внука и пять правнуков. Почти все они тоже за границей. Правнук Дима аж в Китае, преподаёт английский язык в институте. В своё время в Бельгии парень овладел ещё и китайским!.. Поехал на стажировку, там понравился, и его пригласили на работу. А я вспомнил, как когда-то он в детском саду в Минске декламировал моё стихотворение. Таким родственником можно гордиться. Жаль, что не видит, не слышит Наталья, его бабушка, которая так рано, так безвременно умерла!

Наша беседа с Еленой Семёновной то и дело прерывалась телефонными поздравлениями. Кому-то она отвечала: «Спасибо за добрую память!», кому-то: «Скажите что-нибудь другое…» (видимо, ей желали долголетия). Очередную собеседницу назвала: «Мария Иосифовна…» Было понятно — это Карпенко, бывшая руководительница коллектива редакции журнала «Работніца і сялянка». На вопрос о ней «бывшая» жаловалась на высокое давление. Елена Семёновна улыбнулась: «О, давление — это фамильное явление!»

После разговора обратилась ко мне: «Когда я переходила в “Мастацкую літаратуру”, она пообещала, что в любое время смогу вернуться».

Состоялся ещё контакт — с В. Кострючиным. «Белорусский Пришвин!» — так щедро был охарактеризован член нашего Союза белорусских писателей.

Тем временем вернулся из магазина Володя, начал ставить на стол напитки, закуски. В квартиру Василевичей пришла с цветами Зинаида Петровна Зубкова, народная артистка Беларуси (работает в Купаловском театре), чуткая соседка Василевичей. Получилось небольшое застолье.

Домой возвращался я счастливый, если отбросить классическое: «На свете счастья нет…»

***

В этом году продолжались наши встречи и телефонные разговоры. И весной, и летом, и дождливой осенью. Меня всегда приятно удивляло и удивляет безграничье памяти Елены Василевич. Она не только декламирует (при случае) классические стихи, но и помнит всякие истории, разные (в том числе и давние) разговоры, интересуется тем особенным, что происходит на культурном поле и тем, что появляется в журнале «Дзеяслоў», в газетах «Новы час» и «Народная воля». Помню, когда в «Дзеяслове» напечатали мои переводы стихов В. Сосюры с предисловием, она одобрила публикацию. Читал сын. Она слушала и, как сказала, «немного сама ползала глазами по строчках». К большому сожалению, очень ухудшилось зрение. С этим тяжело смириться. И до сих пор можно найти материалы для чтения на «уголовной» (у головы) тумбочке, возле кровати, на которой она проводит ночи и большую часть дней.

***

Двадцать второго сентября я возвращался из Аксаковщины, куда отвёз жену на реабилитацию после инсульта. По дороге домой заехал к Василевичам, чтобы вручить другу новый сборник стихов «Замова ад рабства». Когда мы с Володей поприветствовали друг друга, он поздравил меня с выходом книжки, но не взял её, а показал рукой на дверь комнаты, где отдыхала мать. Как всегда, я приязненно был встречен. На этот раз разговаривали преимущественно о здоровье, а точнее – о нездоровье. Сначала я отвечал на вопросы о самочувствии жены. Затем Елена Семёновна рассказала об операции в 88 лет, пережитой после тяжёлой травмы шейки бедра. Хвалила хирурга. Подписала ему своё издание избранных произведений, выпущенное «Кнігазборам». Пять лет спустя случилась новая беда. Шла подготовка к операции, но её уже не решились делать.

Я показал Елене Семёновне свою книжку и, прежде чем вручить ей, прочитал три стихотворения: «Класік Гарэцкі», «Душа мастака» и «Да залатога юбілею».

После третьего, интимного стихотворения она сказала: «Мне никто ничего подобного никогда не говорил…»

Перед расставанием я в своих ладонях держал её ставшие медлительными руки, смотрел в глаза за толстыми стёклами очков, вслушивался в медленный голос. А в памяти моей возникали быстрые движения её усердных рук, в светло-карих глазах светился нерастраченный огонь, слышался голос бодрый, с весело-жизнерадостными нотками… Не изменился лишь акцент славной писательницы, когдатошней случчанки: «Усяго добраго!», «Усяго найлепшаго!»

Василь Жукович

Перевёл с белорусского В. Рубинчик

Опубликовано 10.08.2021  13:21

ВАСИЛЮ ЖУКОВИЧУ – 80!

«Воли к борьбе и победе – вот чего нам сегодня не хватает»

21 сентября нашему постоянному автору, поэту Василю Жуковичу исполняется 80 лет. О своей сиротской судьбе при живом отце, о вышиванках в паспортах и пересозданную им по-белорусски знаменитую «Катюшу» юбиляр рассказал в редакции «Народнай волі»

– Василь Алексеевич, вы родились в многодетной крестьянской семье, у вас аж семеро сестёр и братьев. Родителям, видимо, тяжеловато было всех поставить на ноги?

– Наш хутор Заболотье находился неподалёку от Беловежской пущи. Жилось действительно тяжело, время было послевоенное, не хватало продуктов, одежды, обуви. Помню, мы с сестрой ходили в школу по очереди – было одно на двоих пальтецо. Старший брат пошил мне ботинки-деревяшки – верх кожаный, а подошва деревянная, негнущаяся, ходить было неудобно (а до школы километров пять). Помогал выжить лес, где мы собирали грибы и ягоды для себя и на продажу. Как-то все выросли, получили образование, семьи создали.

– Вашу семью не обошли стороной сталинские репрессии. За что попали в лагеря ваш отец и брат?

– Отца в 1944 году сослали в посёлок Сухобезводное Горьковской области, где он горбатился на лесоповале. Осудили ни за что. Он немного знал немецкий язык, жил под оккупацией. И кто-то написал донос, что отец сотрудничал с немцами. Состоялся суд, на котором не дали слово свидетелям защиты отца. Присудили 5 лет. В войну и после войны чего только не было!..

– А с братом что случилось?

– В то время западнобелорусскую молодёжь отправляли на так называемые всесоюзные стройки. Хотели отправить и брата. А в хате мать больная, я – маленький школьник. И брат сказал: «Не поеду!» Другим ничего, а брату (сын «врага народа!») дали три года, которые он отбывал в Хабаровском крае.

– Так вы при живом отце росли сиротой?

– Так получилось, ведь отцу и после освобождения не разрешили жить дома. Он поселился в соседнем Жабинковском районе, строил дома. Прожил почти 87 лет. Не любил, как он говорил, «советчины». Красноармейцев, которые пришли на наши земли в 1939 году, называл голодранцами.

– А когда отец смог вернуться в семью?

– Он так и не вернулся. Мама, которая была для меня светом и теплом, умерла рано, в 1959-м. Когда я поступил в Брестский пединститут, отец мне немного помогал, мы встречались. Рассказывал мне, что следователь признавался: «Жукович, твоя вина не доказана». Но уговаривал согласиться поработать год-другой: стране не хватает рабочих рук. И дал подписать бумагу… Уже в независимой Беларуси я обращался в Верховный Суд насчёт отцовской реабилитации. Мне ответили, что дело не подлежит пересмотру.

– Вы ровесник исторического события – 80 лет назад состоялось воссоединение восточной и западной частей Беларуси. К этой дате в нашем обществе отношение неоднозначное. А вы как-то отмечаете 17 сентября?

– Не отмечаю. В Западной Беларуси было известно такое проклятие: «Чтоб тебя поляки захватили, а советы освободили!» Оно о многом говорит. Сколько людских судеб поломала за короткое время перед войной советская репрессивная машина! А сколько несправедливости, обиды и насилия претерпели «западники» в послевоенное время! Достаточно вспомнить принудительный сгон в колхозы, которые рушили семьи, стирали извечные обычаи, забирали у человека свободу. Наша семья в колхоз не пошла, за это у нас забрали поле, лужок и лес, а на колхозном луге запретили пасти скот… Но нет худа без добра – объединение Беларуси всё же состоялось. И этот факт, бесспорно, положительный.

– Недавно в официальном журнале (название в оригинале есть, но мы не считаем нужным его «раскручивать». – belisrael) была опубликована статья-инструкция для всей властной вертикали, где говорится, что тема сталинских репрессий у нас чрезмерно раздута, желательно её минимизировать. Как вы воспринимаете такую установку власти?

– Меня это просто возмущает! Как можно маскировать те кровавые события, тот разгул репрессий?! Столько безвинных людей было уничтожено – писателей, учёных, священников! Только слепой и глухой может составлять подобные «инструкции». Только слепой и глухой мог разрешить под Минском некую «линию Сталина». Чего доброго, ещё и памятник вернут на Октябрьскую площадь.

– Среди желающих попасть в новый парламент есть какая-то … (фамилия в оригинале есть, но мы… см. выше. – belisrael), которая как раз и призывает восстановить памятник Сталину в центре Минска.

– Ужас какой! Впрочем, не приходится удивляться – открыли же памятник Дзержинскому в Гродно (я читал вашу колонку – «ФЭ на постаменте»). Всё же надеюсь, что сталинисты в законодательную власть не пройдут.

– А вы на выборы пойдёте? Кто по вашему округу собирается выдвигаться, знаете?

– Пока не знаю, но на выборы пойду. Как говорил ещё в советское время мой университетский наставник Владимир Колесник, голосовать надо не за партийцев или беспартийных, а за тех, кто за Беларусь, кто ведёт свою кампанию по-белорусски. Без языка мы не народ, а полумёртвое, послушное население. А населению, как стаду овечек, корму подкинь – и погоняй куда хочешь.

– Вы упомянули профессора Владимира Колесника, для Бреста это личность знаковая. А возданы ли почести в городе памяти вашего наставника?

– Есть улица его имени. Но, к сожалению, не там, где он жил, где работал. Там на табличках – имена Крупской и Чапаева. Кто такая Крупская? Какое отношение она имеет к Бресту? И мой родной университет до сих пор носит чужое имя. Хотя неоднократно высказывалась мысль присвоить имя Колесника университету – он же там всю жизнь работал, кафедру возглавлял. Это было бы справедливо, по-людски. Колесник был учёным европейского масштаба, очень глубоким мыслителем. Почитайте хотя бы его труды о Скорине.

– К вашему юбилею вышла книга «Бязмежжа памяці» («Безграничье памяти»), герои которой – Янка Брыль, Нил Гилевич, Анатолий Вертинский, Генрих Далидович, Михаил Финберг, Евгения Янищиц и – незабвенная Нина Матяш, с которой вы долгое время дружили. Тридцать лет она провела в инвалидной коляске и всегда была образцом человеческого благородства и мужества. Вы можете объяснить, откуда такая сила духа?

– Феномен Нины Матяш нам ещё постигать и постигать. Прирождённое крестьянское трудолюбие и неотступная жажда знаний помогли ей стать личностью, которых в нашей истории единицы. Многие её строки звучат просто афористично: «Гасподзь схіляецца да ўсіх, / ды ніцых духам ён не чуе». А какую проникновенную «Колыбельную маме» она создала! Сама по воле судьбы не создав своей семьи. Эта грусть по женскому счастью, очевидно, и поспособствовала появлению на свет её деликатно-нежной и глубокой лирики.

– В 42 года вы ушли на вольный хлеб – с должности заместителя главного редактора издательства «Юнацтва». После не жалели?

– Не жалел, потому что главное для писателя – свобода. Писатель не должен служить никому, кроме слова. Тогда, в 1980-е годы, можно было заработать на жизнь творчеством. Хорошей поддержкой было бюро пропаганды белорусской литературы при Союзе писателей. А по линии общества книголюбов с композитором Эдуардом Зарицким и певцом Ярославом Евдокимовым мы с выступлениями объездили почти всю Беларусь. И, признаюсь, хорошо зарабатывали. При советском так называемом режиме. А сегодня писатели кто сторожем работает, кто грузчиком в супермаркете…

– А жена, когда вы уходили в вольное плавание, не возражала?

С женой Верой прожито 55 лет

– Сначала переживала, а затем успокоилась, увидела, что с голоду не умрём. Жёнушку мою зовут Вера, но она для меня и вера, и надежда, и любовь. Мы вместе целых 55 лет! Бывало, и спорили, и ссорились, но быстро мирились. У меня и стихотворение об этом есть (благодаря Владимиру Буднику оно стало песней): «Наплыла на сонца хмарка / знекуль нечаканая. / Божа мой, узнiкла сварка / у мяне з каханаю…» Песню эту Леонид Никольский и поныне исполняет. В знак благодарности жёнушке свой следующий сборник я так и назову – «Вера».

– Сегодня наблюдается мода на белорусские вышиванки – и министры их носят, и молодёжь. Вы же начали носить вышитую рубашку одним из первых. Помните свою первую вышиванку?

– А как же! Помню, в 1978 году зашёл в магазин, а там – уценки. Смотрю – вышиванка, стоила 25 рублей, а продаётся за 15! Я, конечно же, купил. Потом познакомился с мастерицей Верой Козловой из-под Орши. Она мне две рубашки вышила – васильками. На фото в паспорте я тоже в вышиванке. Графы «национальность» там не стало, так пусть хотя бы по одежде будет видно, что владелец паспорта – белорус.

– Ваш паспорт я показал бы авторам «Брестского словаря», который лет 10 назад вышел во Львове. Там написано, что «город Каменец захвачен ВКЛ», а поэт Василь Жукович – «белорусификатор украинского Полесья».

– Убиться веником – «белорусификатор Полесья»… В том смысле, что Полесье – украинское? Глупость несусветная! Когда-то Николай Шелягович пытался создать грамматику полесского языка. Ничего у него не вышло. Да, на Брестчине чуть ли не в каждой деревня свой говор. И те говоры удивительно живучие, они не боятся даже русификации, которая ползёт по нашей земле. Скажем, в одном селе говорят «кот», в другом – «кіт», в третьем – «кыт». Всё это – диалекты белорусского языка, для меня это ясно, как божий день.

– Вы упомянули своё давнее сотрудничество с композитором Будником. А сегодня песни пишутся?

– Песни пишутся, но современные композиторы пишут преимущественно по заказу исполнителей. Я и сегодня над одним текстом корпел – по просьбе ксёндза-настоятеля Владислава Завальнюка мы с руководительницей Союза композиторов Еленой Атрашкевич (я с ней давно сотрудничаю) должны написать гимн пчеловодам. Поскольку в следующем году в нашей стране планируется провести международный конгресс пчеловодов.

– У нас же и поэты-пчеловоды есть. И Медовая премия – для поэтов Брестчины.

– Да, её учредил поэт и пчеловод Николай Папеко. Отличная премия – ведро мёда!

– Знаю, что вы переводите русские шлягеры на белорусский язык. Получается?

– Когда мне Михаил Финберг предложил перевести «Катюшу», я сначала отнекивался. Та «Катюша» нам всем проела уши, как ты её переведёшь? Но Михаил Яковлевич проявил настойчивость, и я сдался. Вот что в результате получилось: «Расцвіталі яблыні і грушы, / над ракою плыў туман густы. / Выбягала юная Кацюша на высокі бераг на круты. / Выбягала, песню запявала / пра байца – адважнага арла, / пра таго, каторага кахала / і чые ўсе пісьмы берагла…»

– По-моему, поётся.

– Особенно под оркестр Финберга! Его солисты «Катюшу» по-белорусски много где исполняли. Для них я перевёл ещё «Письмо из 45-го» и «Тёмную ночь» – Александр Соколов (воспитанник Елены Атрашкевич) поёт.

– Ваша дочь Евгения работает в Драмтеатре Белорусской Армии, изредка снимается в кино. Вы следите за её успехами?

– Стараюсь бывать на премьерах. Когда режиссёр Александра Бутор снимала продолжение фильма «Белые Росы», она пригласила сняться и Женю. Съёмки проходили в разных местах, в том числе и в нашей квартире. Именно у нас снимались эпизоды с участием знаменитого Николая Караченцова. Это были его единственные киносъёмки после аварии. Мы познакомились, поговорили, он, кстати, нормально воспринимал мой белорусский язык. На прощание я ему свою книжку подарил и диск с песнями «Імклівая рака» («Стремительная река»).

– Вы многократный чемпион Союза белорусских писателей по шахматам. Турнир ежегодно приурочивается ко Дню Воли 25 марта. Может, писателям в этот день чем-нибудь другим лучше было бы заняться?

– Когда был моложе, я регулярно ходил на митинги. А теперь куда пойдёшь? Для меня шахматы – это спорт, который воспитывает волю к борьбе и победе, чего нам, белорусам, явно не хватает. За шахматной доской в своё время побеждал даже семикратного чемпиона Беларуси Владимира Сайгина. Правда, в сеансе одновременной игры.

– В вашем Каменецком районе есть деревня, которая называется необычно – Радость. Что в 80 лет радует поэта Василя Жуковича?

– Мне радостно, когда попадаю в места, где звучит белорусская песня, белорусская поэзия. Скажем, в Белоозёрске, где ежегодно устраивается фестиваль «Бабье лето с Ниной Матяш». Или в Иваново – Янове-Полесском, где песенные встречи устраивает мой друг, композитор Валентин Перепёлкин-Киселёв. Пускай бы таких мест в Беларуси становилось больше! Жил бы и я тогда в радости – как мои земляки из упомянутой вами деревни.

Михась СКОБЛА

(«Народная Воля», 20.09.2019)

Перевод с белорусского belisrael.info

Произведения В. Жуковича на нашем сайте:

Васіль Жуковіч. Балючая страта (Болезненная утрата)

Василь Жукович. КУЗЯ (рассказ)

Василь Жукович. ПРЕДЧУВСТВИЯ

Опубликовано 21.09.2019  18:21