Небольшое предисловие. Книга отредактирована, в ней исправлены некоторые ошибки, имеющиеся в оригинале, разбита на части для публикации на сайте.
Во время моей встречи с автором воспоминаний в его квартире в Ашдоде, Зиновий показал себя в свои годы (в марте ему будет 90 лет) человеком не только с удивительной судьбой, но и невероятной памятью. Он может долго рассказывать с мельчайшими подробностями, называя массу имен. Периодически еще до недавнего времени Зиновий выступал и перед израильскими школьниками, а его книга в рукописи есть и на иврите. После публикации на русском я размещу и ивритский вариант.
Возможно, это был единственный случай за годы Второй мировой войны, когда нацисты провели массовую казнь людей с использованием электрического тока.
Зиновию Кнелю в тот момент было 14 лет, и он жил с матерью и четырьмя младшими сестрами. Он еще не знал, что единственным из всех останется жить и станет потом партизаном и мстителем.
Из интервью Александру Ступникову:
Пришли немцы. Создали гетто. В Любани было около девятисот евреев – треть населения местечка. 4 декабря 1941 года всех согнали в саду райисполкома и в течение дня по сто человек выводили на окраину. Там стояли три металлические длиннющие плиты и какой-то трактор. Потом, как я понял, это был генератор. Каратели ставили по тридцать человек на эти плиты и пускали электрический ток.
Немцы стояли, как истуканы – им было безразлично. Они привыкли убивать. А полицаи смеялись, гоготали: «Жиды, теперь «там» вы будете все богатые». Я встал на плиту, ощутил сильнейший удар по ногам и больше ничего не помню».
Очнулся – как будто живой. Все, как во сне. Но я не мог двинуться. И руки хотят двигаться, но не могут. Ноги тоже не могут. Оказывается, я был завален человеческими телами. Пришел в себя, подвигался и, наконец, выполз наверх. Яма была очень глубокая, надо мной было метра два. Что я мог сделать? Кого отыскать среди тел, где были и моя мать, и четыре маленькие сестры? Я двигал в яме какие-то тела один на один. И, наконец, выполз. Вокруг стояла глубокая ночь. Тишина. Метров сто я сначала отполз от ямы, а затем осторожно добрался до крайних домов. Что делать? Куда идти? Я добрался до уже пустых еврейских хат, до гетто и четыре дня приходил в себя. Днем я прятался в катухах, в пустотах под печкой, а ночью выходил на улицу. Ночью и немцы, и полицаи боялись ходить. Я хотел есть и вынужден был заходить к людям. Сначала в дом напротив, где мы жили. Соседка даже дверь не открыла. «Мы тебя не знаем, у нас ничего нет». Но мне помогла наша учительница, по фамилии Глебович. Муж ее был в 1937 году арестован и репрессирован, как «враг народа», а сын при немцах пошел в полицию. Я пришел к ним тогда часов в десять вечера. Зима. Темно. Постучал. Она открыла, увидела: «Скорей проходи. Сын у меня дома, но он тебя не тронет».
Ниже несколько снимков со встречи с Зиновием 4 февраля.
***
ЗИНОВИЙ КНЕЛЬ
СУДЬБА «ДУБОСЕКА»
(Из гетто до Берлина)
© Все права принадлежат автору.
Автор книги – Зиновий Кнель подростком, без малого пятнадцати лет, чудом выжил после расправы с евреями гетто. Ему удалось уцелеть после казни электрическим током самых близких людей – его матери и четырёх сестёр вместе с другими земляками-евреями Любани (Республика Белоруссия). Дальше – судьба была к нему милостивой – партизан, принимавший участие в деятельности отряда, направленной на уничтожение проклятых фашистских оккупантов. Затем – действующая Красная Армия, освобождение Варшавы, взятие Берлина. И, наконец, репатриация в Израиль.
Участие в берлинской конференции «Уроки Второй мировой войны и Холокоста» в декабре 2009 г.
2010 г.
Ашкелон-Тель-Авив
1947 год. Автору 20 лет
Боевые награды
Моя мама – Кейля Кнель убита фашистами в гетто г/п Любань 4.12. 1941 года
Мой папа – Борис Кнель 1899 года рождения
Февраль 1945 года. Варшава. Мне 18 лет. День освобождения Варшавы от немецко-фашистских захватчиков.
2009 год. Мне 82 года.
1975 год. Наша семья. Сидим я – Зиновий – 48 лет, жена Мария – 47 лет, дочь Алла – 22 года, сын Владимир – 14 лет.
2009 год. Сидит − жена Мария – ей 81 год, стою в центре – я – 82 года, дочери− 56 лет, сыну 48 лет.
2002 год. Отмечаем «Золотую свадьбу».
Золотая свадьба
Глава 1
Последние дни апреля 1945 года, весна уже полностью проявила себя, опьяняющим весенним воздухом дышится легко, особенно ощутимо это в лесу. Мы находимся в не-скольких десятках километров от Берлина, мы – это отделение из семи бойцов разведроты 61 Армии Первого Белорусского фронта. Нам дан приказ, прочесать лес, где по данным разведки скрываются диверсионные группы фашистов. Их цель – диверсии в тылу наступающей армии.
Тишина в лесу обманчива, отчётливо слышен грохот артиллерии, разрывы бомб, что вселяет в нас радостное ощущение приближающейся победы и окончания войны. Это уже не тот грохот начала войны, который наводил ужас, приближая к нашим домам неисчислимые бедствия!
Мы передвигаемся цепью с интервалом в десять метров между бойцами. Правофланговые и левофланговые отделения нашей роты продвинулись значительно вперёд, их не слышно.
Вдруг мы видим впереди дым, он, кажется, поднимается прямо из-под земли, из-под прикрытого дёрном квадрата. Мы поняли, что под нами подземный бункер, пытаемся поднять крышку этого квадрата, и тут из-под земли раздалась длинная автоматная очередь, которая пронеслась мимо нас на расстоянии миллиметров, никого не задев. Пришлось открывать этот люк с помощью ручной гранаты. Но как только мы пытались приблизиться к люку, раздавалась автоматная очередь. Мы не знали, сколько немцев в бункере, решили бросить туда противотанковую гранату, которая раскрыла бы верхнее покрытие бункера. Мы уже находились в пяти метрах от укрытия немцев, как сзади раздался крик: «нихт шиссен, Гитлер капут», − из-под земли из другого люка вылезает немец, бросает на землю автомат и поднимает руки вверх. На доли секунды мы оце-пенели, ведь он мог сзади одной автоматной очередью уничтожить нас всех! Но судьба сберегла нас, это ведь были считанные дни до окончания войны. Берлин рядом. От этого немца мы узнали, что в бункере ещё трое, он начал кричать им, чтобы не стреляли, что он сейчас войдёт в бункер и выведет их.
Так и получилось, через несколько минут он выводит оттуда израненного осколками гранаты одного немца, он сказал, что двое других убиты. В бункере был сейф с до-кументами какого-то штаба. Пришлось отправить двух бойцов, чтобы привезли подкрепление, главное – автомашину, чтобы вывезти то, что было спрятано под землёй. К концу дня мы возвратились в расположение нашей развед-роты.
Мы постоянно находились при разведотделе штаба армии, невдалеке от передней линии фронта. Можно сказать, что наша рота была элитной частью, служить в которой было почётно. Я был единственным евреем в этой роте. Как я попал туда? После того, как мой партизанский отряд соединился с действующей армией, я стал рядовым бойцом 215 Запасного полка, где готовили бойцов к боям на переднем крае. По правде говоря, с питанием в полку было неважно. Мне пришлось с большими усилиями записаться у представителей армии для отправки на фронт. Вот и решил записаться в часть, где готовили бойцов для войны на переднем крае. Записался, но потом мою фамилию вычеркнули. На мой вопрос, почему меня вычеркнули из списка, мне ответили, что меня направят, куда надо. Ждать пришлось недолго, в августе 1944 года я оказался в команде из шестнадцати человек, нас привезли в часть, которая оказалась разведротой при разведотделе 61-й Армии. Нам объяснили, чем мы будем заниматься: круглосуточное дежурство, сопровождение разведгрупп через передний край, доставка особо важных пленных с переднего края в разведотдел, конвоирование групп и колонн пленных в лагерь для военнопленных и много различных других заданий при необходимости, оказался в этой элитной части в связи с тем, что в моём партизанском «деле» после моего имени и фамилии в скобках было написано слово «Дубосек». Так получилось, что я, мальчишка, в июне 1941 года в возрасте неполных пятнадцати лет стал воином, дошёл до Берлина. А моя мама и четыре сестры в декабре 1941 года были убиты фашистами в гетто местечка Любань, Минской области в Белоруссии. О том, какую роль сыграл ДУБОСЕК в моей судьбе, рассказано будет дальше.
Глава 2
Солдат, участник двух войн – Гражданской и Великой Отечественной, в октябре 1944 года стоит на платформе железнодорожного вокзала г. Осиповичи. Он ждёт поезда Бобруйск – Слуцк. Солдат едет с фронта, ему дали отпуск на 10 дней, по 3 дня на дорогу в обе стороны и 4 дня на посещение родных мест и своей семьи, откуда он ушёл на фронт в июне 1941 года. Уже заканчиваются третьи сутки, ему ещё ехать поездом 40 км. и 20 км. идти пешком, если не попадётся попутный транспорт.
Приближается поезд, солдат заходит в вагон, в купе – молодой парень и девушка. Солдат снимает шинель, молодая пара с интересом рассматривает награды на его груди. Орден Красной Звезды, медаль «За отвагу».
Давайте знакомиться. Меня зовут Борис.
Я – Исаак, − отвечает парень, − а девушку зовут Циля, мы оба были бойцами в партизанском отряде, меня не взяли в армию, не вышел годами… А сейчас мы с Цилей решили пожениться, занимаемся устройством нашей будущей семейной жизни. – А Вы кто, и куда едете?
Еду с фронта, − рассказывает Борис, − дали отпуск на 10 дней, хочу навестить родные места. Мне рассказывали, что всех евреев на оккупированной территории фашисты уничтожили. Мне бы добраться в местечко Любань, что в 20 км. от железнодорожной станции Уречье.
Ой, − воскликнула Циля, − у нас в отряде был Женя Комендант из Любани. Всю его семью в гетто расстреляли.
Да, я знаю, − подтвердил Исаак, − Женя Комендант – не настоящее его имя, он после уничтожения гетто у нас в отряде. До весны 1942 года при приёме в отряд нам всем нужно было менять имена, ему дали фамилию Григорьев, имя Евгений, а Женя Комендант его начали называть в январе 1942 года, когда отряд стоял в деревне Загалье, Любанского района. Первым его партизанским заданием было – встречать партизан, возвращающихся с боевых операций, размещать их по домам, обеспечивать горячей пищей. С тех пор уже по фамилии Григорьев его уже не называли, только – Женя Комендант. А какая его настоящая фамилия, честно говоря, я не знаю, похожа на фамилию еврея из Западной Белоруссии.
Всё это время Борис внимательно слушал рассказ молодых людей, и только при упоминании Западной Белоруссии, сказал, что он тоже из тех мест, из города Глубокое Сморгоньского района, что до 1939 года этот город принадлежал Польше, а фамилия его Кнель. Что тут началось! Исаак вспомнил, что точно – именно кнель – фамилия бойца по прозвищу Женя Комендант.
Солдат Борис побледнел, не от горя, а от радости, он бросился к молодым людям, стал их обнимать, целовать. Он теперь знал, что его сын жив, что он на фронте. Хоть и неизвестно, жив ли он сейчас… Борис уже не вышел на станции Уречье, он поехал с Исааком и Цилей в Слуцк, переночевал в их маленькой комнатке, где всю ночь молодые люди рассказывали ему о жизни в партизанском отряде.
Глава 3
Простившись с новыми друзьями, С Исааком и Цилей, солдат Борис, он же Берл Хаимович Кнель, на сле-дующий день прибыл в Любань, откуда в последние дни июня 1941 года, простившись с женой и детьми, которых было пятеро, и ушёл на фронт. Теперь он точно знал, что сын на фронте, что жену с четырьмя дочерьми убили. Даже их дом фашисты разобрали на постройку дзотов. За четыре дня, проведенных в Любани, Борис много узнал о зверствах фашистов и их приспешников в Любани и в гетто, где ежедневно уничтожали евреев.
Впервые Борис прибыл в Любань в 1922 году в возрасте 23 лет в составе отряда красноармейцев для разгрома и преследования бандитов, которые в то время бесчинство-вали на территории Белоруссии. Так, в 1922 году банда Булак-Булаховича устроила в Любани кровавую бойню и вырезала половину евреев. С тех пор Берл Хаимович Кнель остался в Любани, женился в 1923 году на моей маме Каценельсон Кейле.
Местечко Любань находится на юге Полесья в Минской области на границе с Гомельской областью, до Минска 150 км., до ближайшей станции Уречье 20 км, до Слуцка – 45 км. Дороги были проезжими только зимой и жарким летом. Местность болотистая. Всё, что переживала страна, переживали и в местечке. Советской стране, когда женился мой отец в 1923 году, было только 6 лет, население Любани было наполовину еврейским, разговаривали на идиш, дети учились в еврейской школе, соблюдали традиции, мацу на Песах пекли на каждой улице по очереди. Рождались дети, им давали еврейские имена, тогда и в мыслях ни у кого не было, что наступят такие времена, когда эти еврейские имена станут препятствием для поступления на учёбу или на работу. Так, моя старшая сестра родилась в 1924 году, ей дали имя Михля, я появился в 1927 году, меня назвали Зеликом, младшая сестра родилась в 1930 году, назвали её Хая, а две сестры-близнецы, которые родились в 1933 году, получили имена Нехаме и Рохл. Так было во всех еврейских семьях.
Родители моей мамы были очень религиозными людьми, у мамы было ещё 2 сестры, младше мамы и брат, старше мамы на 13 лет. Кем были до революции родители мамы, мои бабушка и дедушка, я не знаю. Дедушка ослеп, но мне кажется, что в еврейской общине Любани он был не последним человеком. Об этом я могу догадываться по таким фактам. Известно, что до революции и до Первой Мировой войны жизнь была недорогой, цены на всё были низкими. Так откуда у моего дедушки было довольно много царских денег?! Не иначе, хорошо оплачивалась его должность в общине. Эти деньги в пакетах я нашёл в сарае под крышей дедушкиного дома. Умер мой дедушка в 1937 году, а бабушку немцы убили в гетто.
Старшего брата моей мамы звали Давид, он родился в 1887 году, ещё до присоединения Западной Белоруссии к Советскому Союзу. Жил он в Польше, в Барановичах, работал учителем. У него 2 сына. Один из сыновей живёт в Палестине с 1939 года, куда он уехал за два месяца до нападения Германии на Польшу. А другой сын ушёл добровольцем на войну в Испании, он погиб в 1937 году. Брат мамы Давид Каценельсон поехал в Палестину в гости к своему сыну, где его застала война, он остался в Тель-Авиве.
Мой дядя, брат моей мамы – Давид Каценельсон, родился в 1887 году.
Давид Каценельсон − из газеты в Палестине
Давид Каценельсон – брат моей мамы считался в Палестине мудрым учеником. Учился он постоянно.
Родился Давид в 1887 году накануне праздника Песах в Любани. Первые знания он получил в хедере (начальная еврейская школа), потом продолжил учёбу в знаменитой иешиве города Мир, где прославился большими знаниями исключительной памятью. Эта иешива предрекала ему большое будущее, а в то время теория доктора Герцля всё больше и больше входила в умы и сознание людей. Тогда был основан первый Сионистский форум. Давид метался как метеор из еврейских городов в местечки, он был сионистским агитатором. Тогда он понял, что его знания недостаточны, он примкнул к друзьям-сионистам, которые направляли своё внимание и любовь светской жизни. В иешиве противи-лись этим влияниям, но Давид шёл своим путём. Когда дошла весть о смерти Герцля, Давид оставляет иешиву, переходит в Лидскую иешиву. Там он тоже проявляет свои знания, учится там несколько лет.
Потом дошло до него известие, что в Одессе преподаёт рав Хаим Штернович (молодой раввин). Это была всемирно известная иешива, среди преподавателей были: Ёсеф Кляйзнер, Хаим Нахман Бялик. Давид поехал учиться туда, учился несколько лет, был прилежным и грамотным учеником. Когда он окончил там учёбу, стал задумываться о дальнейшем образовании.
Скончался Давид в 1952 году в Тель-Авиве в возрасте 65 лет. Была ли у него с мамой переписка до 1939 года, я не знаю, но после репатриации в Израиль я посетил квартиру дяди в Тель-Авиве, где жил мамин брат, там мне передали 23 почтовых открытки, брат переписывался с моей мамой. Первая открытка датирована 6.08.1939 годом. Сохранил эти открытки и прилагаю их все. Пусть они будут памятью моей маме, зверски убитой фашистами в гетто. Последняя открытка от мамы брату датирована 13.06.1941 годом. До начала войны оставалось 9 дней. Судя по тому, как написаны эти открытки мелким почерком на еврейском языке, можно сказать, что мама была образованной, грамотной женщиной.
Перевод первой открытки: 6.08.1939 года Любань. Последнюю открытку мы получили с опозданием, потому что она шла через Москву. То письмо с фотографиями мы тоже получили. Ты спрашиваешь, как ты выглядишь на фото. Мне трудно узнать тебя, но фото хорошее. Наверное, ты там будешь жить, будешь видеть дядю с его детьми. Передай им от меня моё мнение, что так не должно быть то, как они уехали из Любани. Это как камень в воду, мне кажется, что не так тяжело написать короткое письмо. Напиши, как живёт дядя, вместе с каким ребёнком, он один не может жить. Будьте все здоровы, я хочу, чтобы мы услышали что-нибудь хорошее. Я подожду ответа на мою открытку, потом я опять напишу.
Привет всем.
Привожу перевод открытки от 18.10.1939 года:
6.09 мы получили твою долгожданную открытку. Я не могу передать нашу радость. В это время у нас был Миша Беккер, сожалел, что не застал тебя там. Не суждено было нам встретиться. Недаром я не хотела, чтобы ты уехал с семьёй так далеко, теперь один Бог знает, когда мы ещё увидимся. Когда вы жили в Барановичах, была ещё надежда, теперь я ничего не знаю, будет ли когда-нибудь наша встреча.
Давид, прошу тебя писать чаще письма. Может быть, письма доходят быстрее.
Привет всем. Кейля.
Вот эта открытка от 18.10.1939 г.
Открытка от 30.10.1939 года.
Ниже – перевод этой открытки.
Дорогой брат Давид! За всё время мы получили от тебя одно письмо. Не дожидаясь твоего ответа, пишу сразу второе письмо. Я надеюсь, что Бог думает обо мне. Я пишу второе письмо не с хорошими новостями. В воскресенье в пять часов вечером 20.10. мы потеряли нашего лучшего хорошего родного отца. Он нас не беспокоил, лежал только один день. Он умер от воспаления лёгких. Последние два дня единственным утешением были твои два письма. Окончание открытки не удалось перевести…
Далее будут помещены переводы открыток, посланных мамой накануне войны и гибели в гетто вместе с детьми.
Открытка от 13.11.1939 года:
Сегодня мы получили открытку от 8.10. Тут же отправила ответ и телеграмму с плохими новостями. Умер наш любимый отец. Очень тяжело забыть такого хорошего и любимого отца. Теперь про Барановичи, я тебе уже писала, что швагер Хаин муж часто бывает в Барановичах, он несколько раз посетил твою квартиру. Там всё в порядке, вещи целы. Может быть, Хая и Миша переедут из Гомеля Барановичи. Как я понимаю, Давид, там, где ты живёшь сейчас, ты без работы. Я поняла, что тебе очень тяжело. Так почему бы тебе не вернуться назад, на старое место, даже твой сын Гидеон тоже может приехать, здесь ему будет лучше. Здесь у нас учителям очень хорошо. Все учителя имеют работу и не только учителя. Свободно можешь приехать и занять своё место. Может быть, у тебя не за что приехать, напиши, мы тебе вышлем. Только какие деньги можно прислать, напиши, я тут же тебе отправлю. Ты бы жил в Барановичах и мы бы часто виделись. Дорогой брат, для тебя мне ничего не трудно сделать.
Привет всем. Кейля.
Открытка от 25.11.1939 года
Дорогой брат, получила твою открытку и сразу пишу ответ. Напрасно ты беспокоишься, что ты не получаешь ответа. Проходит долгое время, несколько недель, примерно, три недели, пока доходит открытка. Я могу тебе написать, что твои вещи в Барановичах целы. Там беспорядки не произошли. Сегодня от нас туда посылают много учителей. Я говорю тебе ещё раз: тебе не стоит там мучиться. Если бы ты знал, как хорошо мы живём! Я знаю, как у тебя деньгами, наверное, у тебя их нет. Но мы не знаем, как их тебе послать, может быть, через Америку, но это будет очень долго. Через мужа Хаи надо потребовать, чтобы он отправил, потому что он в Барановичах. Напиши, готов ли ты приехать сюда, пусть моя надежда сбудется.
Привет всем от нас всех Кейля.
Открытка от 1.01.1940 года
Мои дорогие, долгое время прошло, и я жду от вас ответа на мои письма, что я вам послала. За всё время, что вы находитесь в Палестине, мы получили три открытки. Когда отец умер, мы послали вам телеграмму из Минска и несколько писем, но ответа до сих пор не получили. Я думаю, что оттуда письма не доходят. Будьте здоровы, пусть 40-й год будет получше, дай Бог, чтобы мы встретились.
До встречи. Кейла.
Открытка от 25.01.1940 г.
Мои дорогие, брат, невестка и племянник! Вашу открытку, т.е. закрытое письмо мы получили. Я хотела тоже ответить закрытым письмом, но у нас теперь большие морозы, в доме холодно, откладываю это на другой раз. Твоя моя сестра Хая теперь в Барановичах, она находится на улице Хавански № Она ходила смотреть, что делается с твоими вещами. Они хотели пересыпать нафталином и забрать. Для Хаи это было бы реально, но хозяин не отдал. Он говорит, что ты ему должен 230 злотых, которые ты у него взял и 150 квартирных. Он хочет, чтобы ему заплатили вперёд и по стоимости прежних денег. Он не отдал ей твои вещи до тех пор, пока она не перевезла свои. Из твоих вещей там две кровати, буфет, две перины, два одеяла и ещё разное. Напиши, что нужно делать дальше. У него всё может пропасть, напиши мне, должен ли ты ему деньги. Хае твои вещи не нужны, у неё своего хватает, но твои вещи у неё будут целее. Напиши, если ты должен, то Миша не промах, он знает, что делать. Телеграмму отправили из Минска, потому что в Любани за границу телеграммы не принимают. Напиши мне, Довид, собираешься ли вернуться. Видишь, моё сердце мне подсказало, когда я не радовалась твоему отъезду. Оставайтесь здоровы. Я надеюсь, что мы ещё увидимся. Привет Саре и привет от мамы.
Кейля.
От 1.02.1940 г.
Мои дорогие! Отвечаю сразу на 2 открытки, которые прибыли в одну неделю. Я у тебя спрашивала, можешь ли ты приехать обратно к нам, то здесь у меня спросили, чем ты тут занимался до того, как уехал. С твоей работой можешь приехать, но теперь всё закрыто, нельзя и думать об этом. Будем надеяться, что в дальнейшем всё изменится. Я уже писала, что Миша с Хаей живут в Барановичах. Вчера разговаривала с ними по телефону, говорили о тебе. То, что ты просил, невозможно выполнить. Я им прочитала твоё письмо. Мама чувствует себя хуже, чем когда-либо. Зима в этом году очень холодная и тяжёлая, ещё переживания с отцом, они очень сдала. Она очень хотела тебя увидеть, тогда бы смогла спокойно умереть.
Будьте все здоровы. Кейля.
От 1.03.1940 г.
Мои дорогие! Вчера мы получили одну открытку и одно закрытое письмо, я сразу же отвечаю на них. Я тебе уже писала, что Хая с Мишей живут в Барановичах. Я часто разговариваю с Хаей по телефону, их куда-то вызывали и Хаю, и Мишу, но он отказался писать про тебя. Наверное, он боится палестинцев… или, возможно, говорят, что ты был в…думаю, Хая с Мишей скоро приедут в Любань, тогда смогу с ними поговорить более открыто. Я тебе писала, что хозяин квартиры говорит, что ты ему должен 230 злотых и 150 злотых за квартиру. Если должен, нужно заплатить и забрать от него вещи, потому что твоя квартира уже занята, он всё забрал себе. Хая бы лучше сохранила твои вещи, было бы хорошо, если бы ты написал, чтобы он отдал их. Напиши, что там осталось. Ты пиши мне, а я ему отправлю.
Будьте здоровы. Кейля.
От 31.03.1940 г.
Сегодня последний день третьего месяца, но за этот месяц я не получала от тебя ни одного письма. Я думаю, что мои письма до тебя не доходят. Возможно, я писала в письмах правильные вопросы, потому мои письма могли не дойти. Хая мне писала, что она отправила что-то с кем-то, кто поехал в Палестину. Ещё кто-то должен поехать, она отправит тебе костюм и несколько фотографий. Теперь меня очень интересует, почему можно поехать туда, но нельзя уехать оттуда. Я забываю спросить у Хаи, как можно поехать туда. Сегодня я много писать не буду, буду ждать от тебя ответа, хотя бы одно письмо, тогда я больше напишу. Оставайтесь все здоровы.
Кейля.
Привет от мамы, она очень беспокоится о тебе.
От 26.04.1940 г.
Довольно долго не получала от тебя писем. Теперь получила открытку от 7.03, что меня очень обрадовало. Раньше я делилась с отцом, теперь я одна, которая не может забыть единственного брата, который находится так далеко за морями. Сегодня пятница, накануне субботы спешу написать покороче. Хая не живёт в твоей квартире, она живёт на другой улице, название поменялось на Комсомольскую. Рая мне писала, что два раза уже посылала тебе передачи. Один раз что-то из белья, второй раз – костюм и ещё что-то. Твою квартиру заняли другие. Почему Рая тебе не пишет? Я ей скажу, чтобы она писала мне, а я тебе отправлю. Я пишу всё время, но то, что не доходит, не наша вина.
Будьте все здоровы, привет от мамы. Кейля.
От 17.05.1940 г.
Дорогой Довид и все остальные!
Пишет тебе Хая, будучи два дня в Любани, пишу тебе несколько слов. Первое, хочу тебе ответить на то, что ты пишешь, что если бы Хая хотела, то могла бы послать тебе некоторые вещи. Не забудь, что не всё, что мы хотели бы послать тебе, можно отправлять в Палестину! Я послала тебе две пары кальсон, больше ничего у меня не приняли. В январе один человек поехал к вам, мы за ним ходили, а он уехал внезапно. Теперь мы не знаем, кто поедет. Пишу тебе про твои вещи. Я хотела их забрать, чтобы лежали у меня, шубу и остальное, но хозяин квартиры сказал, что ты им должен деньги, он не отдал шубу и другое, разрешил взять только две пары кальсон, которые я тебе послала. Мы из Гомеля переехали в Барановичи по месту работы Миши, но не живём в твоей квартире. Мы живём на улице Олянскер. Я пишу это письмо у Кейли (твоей сестры), приехала, чтобы повидаться с мамой, она очень хотела меня видеть, мама здорова, как и все остальные женщины. Так особых новостей нет.
Теперь дописываю я, Кейля. Хая была здесь два дня несколько дней тому назад, Миша тоже был в Любани. Я хотела знать, что тебе передали о Хае и Мише, если возможно, напиши. Работаешь ли ты или безработный, как у нас говорят.
Будьте все здоровы. Кейля.
Краткое пояснение к этой открытке: брат моей мамы и Хаи Довид в августе 1939 года поехал со своей женой из Барановичей (тогда это была Польша) в гости к сыну в Палестину, в Тель–Авив. В Польше в Барановичах он работал учителем. Через месяц, в сентябре началась Вторая Мировая война. Германия напала на Польшу, мамин брат не смог уже возвратиться в Барановичи, тем более, что Западная Белоруссия и Барановичи вошли в состав Совет–ского Союза. Из открытки можно сделать вывод о том, как жили в то время евреи в Палестине, подмандатной территории Англии. Довид поехал к сыну в гости, он тоже, как и отец был учителем, работал в Тель–Авиве. В гости едут с одним–двумя чемоданами. Все вещи остались в Барановичах, ведь они собирались возвратиться. А сын в те времена даже не мог обеспечить своего отца одеждой, сестра вынуждена была посылать ему в Тель–Авив кальсоны. На работу Довид тоже не мог устроиться. Так что напрашивается сравнение: бывшая Палестина и теперешнее Государство Израиль!
Открытка от 16.06.1940 г.
Мой дорогой брат, невестка, племянник. Только что получила от вас закрытое письмо от 30.04. Прежде, чем написать тебе ответ на твоё письмо, я прочитала твоё письмо несколько раз, заливаясь слезами. Почему мы должны жить так далеко друг от друга?! Ты пишешь, что только я одна тебя не забываю, так же, как и ты меня не забываешь. Хая живёт близко, мы с ней дружим, как две сестры, как и раньше. О нашей второй сестре Алте я тебе не буду писать, если бы ты больше её знал, было бы иначе. Но коротко, передам. Когда умер отец, она была с ним в раздоре, более двух лет не разговаривала с отцом, так он и умер, не помирившись с ней… Всё пропало. Отсылаю твоё письмо Хае, может быть, этим летом я поеду к ней в Барановичи. Когда прибыло твоё письмо, то у меня были тётя Юдес и Хана, тётя Феня, они обиделись, что ты не передаёшь приветы. Я бы написала тебе закрытое письмо, но я думаю, что открытка приходит быстрее. Вся радость в том, что мы знаем друг о друге.
Оставайтесь здоровы. Ваша Кейля.
Краткое добавление к этой открытке. Когда я уходил из гетто, из ямы, в которой находился, там же был и муж маминой сестры Алте Абрам, я предложил дяде вместе уходить из гетто, но он отказался, сказал: «куда я с тобой денусь!» Такой была и сестра Алте и её муж!
От 6.08.1940 г.
Перевод: Мои дорогие! Я очень долго ждала твоего письма, но не дождавшись, пишу опять. Последнее письмо прибыло 30.04. Пока я не получала больше ничего, не хочется думать о плохом. Я всегда стараюсь думать только о хорошем, но сердце моё поджимает, я не знаю, что могло случиться за это время, что нет от тебя письма. Когда был жив отец, он приходил ко мне, мы вместе горевали и думали о тебе. Сегодня я одинока, единственная, которая думает о тебе постоянно. Ни на секунду я тебя не забываю, мой единственный брат, который оторвался от нас, а мы ничем не можем тебе помочь. Немного раньше у меня была Хая, мы вместе написали тебе письмо. Получил ли ты его? Оставайтесь все здоровы, я не теряю надежды, что скоро что-то от тебя получу. Кейля.
От 11.09.1940 г.
Мои дорогие! Уже потеряла надежду на получение от тебя письма. Вдруг, как с неба упала, пришла открытка от 1.07. За целое лето прибыло только одно письмо с последнего праздника Песах и до сегодняшнего дня, когда пришла открытка. Я много думала, получаешь ли ты мои письма. То, что ты пишешь для Хаи, я ей сразу же отправлю. Не верь парню, который тебе наговорил на неё неправду. Если бы он хотел взять вещи для тебя, она бы точно дала ему. Когда я поеду в Барановичи, сразу же заберу твои вещи, которые только возможно. Я поеду позже, когда справлюсь с огородом, выкопаю картошку. Напиши мне, Довид, как поживает семья Рабиновичей. И последнее, я привыкаю с надеждой, что нужно жить, надеяться, что мы ещё когда-нибудь встретимся с тобой.
Оставайтесь здоровы. Кейля.
От 19.10.1940 г.
Дорогой брат! Я отвечаю тебе с большой любовью на открытку от 30.08, которую получила 12 числа. После перво-го я вам тоже послала открытку. В Барановичах я ещё не была, занята на огороде. Сняла хороший урожай огурцов и картошки. Теперь Хая едет на курорт, когда она приедет, я поеду в Барановичи. Я не раз писала и просила твоих друзей, Файнтла, чтобы они тебе писали. Они не хотят оттуда писать, то пусть пишут через Любань. Но она не прислала мне больше ни одной открытки. Возможно, она не хочет потерять свой авторитет, что делать, она ведь там учительница. Пусть это остаётся последней бедой! Одно хочу, чтобы мы ещё могли увидеться. Как бы я тогда была счастлива! Ещё хочу у тебя узнать, как можно поехать из Барановичей в Палестину, и второе – есть ли у тебя там работа или ты по-прежнему свободный.
Оставайтесь здоровы. С любовью, Кейля.
От 20.11.1940 г.
Перевод: Мои дорогие! Сегодня я получила твоё письмо от 13.10. Я хочу ответить вам закрытым письмом, но, как видно, одно письмо, которое я писала вместе с Хаей, не дошло. Поэтому я пишу открытку, возможно, она быстрей дойдёт. В Барановичи я ещё не ездила. Никак не могу выбраться. Михля, моя старшая дочь, ей уже 16 лет и 3 месяца, но оставить на неё дом я пока не могу. Когда я там буду, я напишу тебе оттуда. С хозяином квартиры Хая покончила, она даёт ему 1000 рублей, а он отдаёт ей все вещи. Одна маленькая радость для меня и Хаи, когда мы встречаемся, думаем, если бы ты смог это всё использовать. Немало слёз я пролила, глядя на всё то, что ты оставил в Барановичах. Сегодня, когда я смотрю на твоё доб-ро, то думаю, в чём ты теперь ходишь и где ты, опять болит сердце. Когда жив был отец, мы вместе горевали, всё вместе – и радость, и печаль. Также радовались твоим письмам. Теперь я осталась одна, дорогой брат, сестра, которая тебя не забудет. Очень хочется хоть повидаться, всё бы отдала, чтобы это осуществилось.
На этом кончаю, через несколько дней я напишу закрытое письмо, может быть, оно дойдёт. Будьте здоровы, Кейля. Тётя Юдес имеет 130 рублей в месяц, квартирные деньги, ей достаточно для жизни.
От 20.12.1940 г.
Мои дорогие! 8.12 я отправила закрытое письмо и положила в него свою фотографию. Я положила одно письмо в другое, ты сам поймёшь. Про Киве Левичей она тебе писала, но как я поняла, она ещё не всё забрала. Она теперь дома, когда придёт, то заберёт остальное. Теперь спрашивается, что делать, чтобы всё это попало в твои руки. Я долго говорила с ней, что можно сделать и как. Но ты и сам не знаешь, что будет дальше. Возможно, в Тель-Авиве ещё хуже было бы, чем там. Я это хорошо знаю, а может быть, было бы намного лучше. Но что мы должны думать, что должно было бы случиться, когда всё уже прошло?! Теперь невозможно возвратить. Надо жить с надеждой и не принимать всё близко к сердцу.
Оставайтесь все здоровы. Кейля.
От 26.01.1941 года
Дорогой брат Довид! Наконец-то дождались открытки от 4.12.40 г. Мне очень жалко, что мы разбросаны так далеко друг от друга, даже писать не можем, что хотим. Сегодня я была у мамы, я ей принесла твою открытку. Она беспокоится о своём единственном сыне, а чем можно ей помочь?! Она говорит, как отец говаривал, что будет, пусть так и будет. Сколько времени мы жили недалеко друг от друга, а видеться не могли, пришло время, могли бы быть ближе, но опять переворот. Ты писал, что поедешь к дяде. У нас говорят, что он собирается с багажом в дорогу, напиши, правда ли это. Хая спрашивает, отдал ли тебе тот парень пару кальсон.
Оставайтесь здоровы. Кейля.
От 24.02.1941 г.
Перевод этой открытки: Дорогой брат Довид! Твою открытку от 3.01 я получила, мама тоже получила твоё письмо, в котором ты пишешь, что был бы рад получать письма от мамы. Долгое время мы не писали, только теперь опять пишем, но понемногу, потому что Алте хочет донести на меня. Я её не люблю, но и не виню её. Она не разговаривает со мной, любит доносить. Она и с отцом два года перед его смертью не разговаривала, он так и умер, не помирившись с ней. Если всё описать, то дорого обойдётся для моего здоровья. Больше об этом не буду. Я знаю, что тебе писали, что я не разрешаю маме пользоваться огородом, но это неправда. Я маме помогала собирать огурцы. Ещё во многом помогала, но писать об этом не буду. О чём спросишь, на то и отвечу.
Будьте здоровы. Кейля.
От 14.04.1941года
Перевод: Дорогой Довид! Вчера мы получили твою открытку от 10.4. Твоё закрытое письмо ещё не получили, но, может быть, оно ещё придёт. Теперь есть много, о чём писать, но мы должны довольствоваться немногим. Я прошу прислать одну фотографию. Пришли доверенность на имя матери, чтобы получить твои вещи, потому что ты просишь Хаю, чтобы она получила, это нужно сделать срочно. Я надеюсь, что через несколько дней мы получим. Ты пишешь, что мы должны довольствоваться одной от-крыткой. Если бы ты знал, как я обрадовалась фотографии, я от радости заплакала. Я не знала, что подумать, так долго не было письма. Пока достаточно. Целую. Когда мама увидела фото, она долго смотрела, не выпуская его из рук.
Всё. Кейля.
Последняя открытка мамы к брату в Палестину от 13.06−1941 года
Последняя открытка от 13.06.1941 года была получена братом. В ней мама писала, как распорядились с его имуществом в Барановичах, но…
ЧЕРЕЗ 9 ДНЕЙ НАЧАЛАСЬ ВОЙНА.
Краткий комментарий к открыткам:
Многое открылось спустя столько лет. Разве я, мальчишка 13-ти лет знал свою маму, не всё позволено было знать мальчишке. Но как вижу из этих открыток, мама предстаёт мужественным и стойким человеком. Она преданно любила брата. У мамы было две сестры Хая и Алта, а мне только сейчас стало известно, что Алта была «стукачом», доносила на маму в НКВД о переписке с братом в Палестине. Но мама, вопреки всему, а, главное, несмотря на грозящую всем нам опасность, переписку не бросила. Алта умерла в Минске в 1978 году в нашей квартире, где жила временно. Её сестра Хая, зная о ней всё, не пришла на её похороны.
В заключение к переводу открыток приношу искреннюю благодарность бывшей героической партизанке Раисе Городинской за перевод открыток с идиш на русский язык.
Опубликовано 06.02.2017 08:21
Обновлено 08.02.2017 00:20