Tag Archives: Михаэль Дорфман

КАК В ИЗРАИЛЕ ОТМЕНЯЛИ ИДИШ

В воскресенье, 18-го июля 1948 года редактор коммунистической газеты «Коль ха-Ам» Меир Вильнер явился в военкомат по ул. Калишер в Тель-Авиве для несения воинской службы. На рутинный вопрос, какие языки он знает, Вильнер ответил: иврит, польский, немецкий и идиш. Офицер заявил, что идиш — не язык. Вильнер возмутился, но ему возразили, что издан приказ верховного командования: идиш — не язык. Ивритские газеты отнеслись к инциденту без удивления, мол, идиш — наследие галута (диаспоры), и в новом государстве ему нет места.

Я слышал эту историю много раз, а вот продолжения не знал. Шмуэль Микунис, представлявший компартию в Законодательном собрании (предшественнике Кнессета), подал запрос главе правительства Бен-Гуриону. Тот ответил, что приказа такого нет, и он разыщет и накажет виновника самоуправства. Однако тот же Бен-Гурион несколькими годами ранее публично возмущался произнесенной на идише на сионистской конференции речью подпольщицы из Варшавского гетто Ружки Корчак, мол, зачем нам здесь иностранный язык?

На одном из спектаклей театра «Идишпиль» 

Более четверти века в Израиле я так или иначе был связан с активистами идиша и идишкайта. В их рассуждениях красной нитью проходила мысль об уничтожении идиша сионистским истеблишментом. Помню, как плодовитый публицист, редактор и исследователь Ицик Луден говорил всем, кто был готов слушать, что Израиль убил идиш.

Сегодня, когда все эти критики ушли в лучший из миров, «Израиль», наконец, решил ответить. Обвинения опровергает израильская исследовательница Рахель Рожански в своей книге «Идиш в Израиле. История» (Yiddish in Israel. A History by Rachel Rojanski), изданной в Университете Индианы. Автор подчеркивает, что ее «выводы категорически противоречат заявлениям идишских активистов о якобы намеренной антиидишской политике в Израиле». Рожански два десятилетия добросовестно интервьюировала всех ведущих активистов идиша и членов их семей, но отметает их свидетельства, как предвзятые, предпочитая опираться на официальные документы, в которых нет приказа о запрете этого языка.

Рахель Рожански и ее книга Yiddish in Israel. A History

Приведенные в книге многочисленные документы демонстрируют, как большие начальники, правительственные комитеты и общественные комиссии отменяли идиш; как власти дискриминировали, оскорбляли и ограничивали деятельность идишских театров и прессы; как опускался престиж языка и культуры европейских евреев; как сам идиш в Израиле подвергался гонениям и опасности запрета. Действительно, не существует декретов, запрещавших идиш в Израиле. Но они и не были нужны. В книге множество документов, свидетельствующих, что идиш в Израиле отменили с помощью государственной гегемонии во всех сферах жизни.

Для объяснения происходившего Рожански несколько раз обращается к теории престижа Антонио Грамши. Грамши интересовало, как и почему народы принимают язык и культуру, как функционируют механизмы, мирным путем устанавливающие культурную гегемонию победившего пролетариата. Грамши изучал необыкновенно эффективную деятельность иезуитов. Например, в Украине в XV—XVI вв. никто насильно не вводил католицизм. Иезуиты просто основали сеть университетов, куда стало престижно отправлять отпрысков украинской православной шляхты. Сто лет спустя украинцы оказались практически без своей элиты. Украинские магнаты, гордые княжеские роды, потомки Рюриковичей оказались ополяченными в лоне римско-католической церкви. Продолжение известно — кровавая гражданская война, известная как Хмельнитчина, трагическая потеря украинской автономии и крах Речи Посполитой.

В книге Рахель Рожански множество документов, официальных писем и протоколов. Они дышат ненавистью к идишу, к культуре ашкеназских евреев. Гегемон здесь — сами ашкеназы, зелоты, обуреваемые идеологией отрицания своего прошлого, еврейского местечка. Рожански находит более или менее убедительные объяснения, мол, молодая сионистская культура опасалась конкурировать со старой идишской.

Израильские плакаты, призывающие говорить на иврите

Но объяснить можно и политику Евсекции (создание новой национальности советских евреев). И даже советский государственный антисемитизм (после Холокоста евреи больше не отвечали сталинскому определению национальности, а после образования Израиля и вовсе стали иностранной национальностью, вроде немцев, поляков или корейцев, и их надо было ассимилировать). Можно найти внутреннюю логику в любой политике в истории человечества.

Разумеется, Израиль — не сталинский СССР (а я слышал от заслуженных идишистов и куда более обидные сравнения). Факт, что еврейское местечко было неразрывно связано с идишем, вовсе не означает, что крах местечкового уклада означал и крах идишистской культуры. Наоборот, еврейская культура создавалась в больших городах и всегда была европейской городской культурой. Идиш уходил в города вместе с евреями. Лишь осуществление фашистских и коммунистических проектов подрезало корни культуры еврейского народа. Сионизм «отменил» идиш и помог подтолкнуть его дальше в пропасть.

В последние десятилетия различные феномены контркультуры обращались к идишу, как ультимативной культуре преследуемого меньшинства. Рожански отказывается считать идиш в Израиле культурой меньшинства. Действительно, носители идиша принадлежали к господствующему в то время большинству по всем социоэкономическим параметрам. В еврейском государстве они имели все основания рассчитывать на уважение к своей еврейской идентичности.

Сионистское государство строило свою идентичность вокруг иврита. Лидеры еврейского ишува в Палестине видели себя защитниками молодой национальной идентичности меньшинства. Они считали, что им грозит глобальная идишская культура с литературой мирового класса, с активной прессой и общественной жизнью. Идиш до Холокоста был культурой подавляющего большинства еврейского народа (11-12 миллионов из 16-ти). Когда читаешь тексты того времени, явно ощущаешь тревогу, которую часть украинских элит испытывает сегодня по отношению к русскому языку и украинской двуязычной идентичности.

Первый еврейский город в новейшей истории — Тель-Авив, 1930-е

Идиш отменяли в угоду экстремистской идее шлилат а-галут (отрицания диаспоры). Две тысячи лет истории «между Танахом и Пальмахом» (фраза писателя Йорама Канюка) считались вредными и подлежащими забвению. В этой парадигме культуре на идише и других еврейских языках (ладино, иудейско-арабском, бухарском и др.) было «приказано исчезнуть». По современным понятиям, тон сионистской пропаганды вплоть до конца 1970-х можно запросто назвать антисемитским.

Уже в 1970-е в Израиле осознали, что политика «плавильного котла» оказалась несостоятельной. Тогда были приняты меры для поддержки идиша. Но было уже поздно. Идиш не могли вернуть ни субсидированные литературные журналы, на которые мейстрим не обращал внимания; ни пышные всемирные конгрессы идиша с участием главы правительства и обильным угощением (я сам бывал на нескольких); ни бюрократическое творчество Государственного управления по делам идиша; ни введение идиша в программу нескольких школ, как второго иностранного (!) языка; ни крупные литературные премии (премия им. Мангера была крупнейшей в стране). Эти меры принимались не ради идиша, а ради абсорбции идишистов-иммигрантов из СССР. Еще больше, ради асбары — пропаганды сионизма и имиджа Израиля, как центра еврейской культуры.

Как все еврейские истории, история идиша в Израиле состоит из парадоксов. Политики, воротившие нос от идиша, санкционировали издание партийных газет на этом языке, хорошо понимая электоральный потенциал выходцев из Восточной Европы.

Единственный проект, доживший до сегодняшнего дня — кафедра идиша в Еврейском университете в Иерусалиме. Ее пытались создать еще в 1920-е, но проект наткнулся на ожесточенное сопротивление. Кто-то из профессоров даже заявил, что идиш в университете — это словно распятие в Храме (Еврейский университет в ранней сионистской пропаганде часто сравнивался с возрожденным Иерусалимским храмом). В 1950-е атмосфера смягчилась, но кафедра стала возможной, поскольку американские евреи профинансировали проект. Однако, мировой центр идиша, создать, очевидно, не получилось, если книга израильтянки Рахель Рожански вышла не на иврите в Израиле, а по-английски в Америке.

В книге рассказывается о том, как идиш лишался престижа, опускался в глазах общественного мнения, изображался местечковым. Идишский театр — не просто шмальц (так называл народный театр и классик идишской литературы И. Л. Перец) но и шанда (позор). В книге несколько раз упоминается шанда, описывается презрение ивритских элит к «темным» зрителям, «приходивших в театр (им. Гольдфадена) целыми семьями с корзинами еды… не способных отличить Шолом-Алейхема от Шолома Аша, зато наизусть знавших все песни, которые они пели вместе с артистами».

Шимон Джиган и Исраэль Шумахер (фото Давида Рубингера, Музей Эрец Исраэль); Ицик Мангер

Много внимания автор уделяет и разделению идишской культуры на низкую и высокую. К элитной относились несколько лучше, поскольку сионистское руководство состояло из людей европейской культуры. Гордость от причастности к творению нового еврея была круто замешана на ощущении культурной провинции, один из критиков назвал этих деятелей «чертой оседлости во дворянстве».

В Израиль охотно приглашали звезд еврейской сцены, известных идишских писателей и поэтов, и даже поощряли их создать здесь репертуарный театр в надежде, что со временем, вместе с другими «новыми репатриантами» они перейдут на иврит.

Немногочисленные истории успеха идишских артистов демонстрируют ошибочность деления культуры на высокую и низкую. Сатирический дуэт Шимона Джигана и Исраэля Шумахера был хорошо известен еще до войны. Их театр-кабаре в довоенной Лодзи пользовался бешеным успехом. Они умело сочетали еврейский народный юмор свадебных шутов-бадханов с традициями русского модернистского театра и европейского политического кабаре. В 1957-м, пройдя советские лагеря, послевоенную Польшу и Аргентину, они осели в Израиле. Шумахер умер через три года, а Дзиган выступал еще два десятилетия, пользуясь неизменным успехом.

Поразительна история постановки «А мегиле» на стихи Ицика Мангера. Единственный раз в истории, когда ивритский репертуарный театр поставил идишскую пьесу на идише. Постановку 1965 года посмотрело 250 тысяч человек (в стране с населением в 2,5 миллиона).

Постановка была осуществлена артистической семьей Бурштейнов, известных еще в довоенной Польше, в сотрудничестве с двумя «образцовыми сабрами» Хаимом Хефером и Даном Бен Амоцем — эталоном подражания для целого поколения в Израиле.

В идишской журналистике пробовал себя и Ури Авнери, которого я однажды назвал «последним саброй». Он пробовал издавать идишский перевод своего радикального журнала «Ха-олам ха-Зэ», но быстро понял, что идишский читатель нуждается не в переводах ивритской прессы, а в качественной оригинальной журналистике.

Шапка газеты «Лецте найес»

Рожански называет идишскую прессу «сердцем идишской культуры». Ее главный герой — Мордкэ (Мордехай) Цанин, многолетний редактор крупнейшей газеты на идише «Лецте найес», автор идиш-ивритских словарей и т.д. Мне посчастливилось попасть на чествование его столетия в тель-авивском доме писателей им. Лейвика (см. эссе «Слишком правый, слишком левый, слишком мертвый идиш»). Однако созданная им газета к тому времени уже 30 лет была куплена партией Мапам, а другое свое популярное издание «Иллюстрирер вохблат» он давно закрыл, написав в последнем выпуске статью со знаменательным названием «Корбн фун цайт» («Жертва времени»).

Куда более показательна история бесстрашного бундовского издания «Лебнс фрагн», где резали всех священных коров. Журнал этот под редакцией Ицика Лудена перешагнул в XXI век, не теряя качества и полемического задора.

В книге есть много упоминаний коммунистических изданий на идише, но обойдена вниманием интереснейшая история коммунистического идишизма. Отсутствует в книге и советский идишизм (проект Арона Вергелиса вокруг журнала «Советиш Геймланд»), незримо присутствовавшего как главный конкурент израильского идишизма. В отличие от журнала «Голдене кейт», который так и не выполнил обещания «открыть новую главу идишской литературы» и подготовить смену, Вергелис не только подготовил блестящую плеяду идишистов, но сумел обеспечить их заработком.

Вопреки сионистской мифологии, до создания государства идиш был широко распространен в Израиле. После провозглашения независимости в страну приехали более четверти миллиона уцелевших в Холокосте евреев, говоривших на идише. Идишская культура могла бы стать интегральной частью израильской идентичности, если бы иммигрантам позволили бы развивать свою сеть образования, как это позволили ультраортодоксам. В «Истории» Рожански не нашлось места рассказу об искоренении идиша в системе образования; о разделении детей в детсадах, чтобы не говорили на идише; об учениках, которых штрафовали за беседу на «иностранном языке».

Сцена из спектакля театра «Идишпиль»

Существует обширная мифология о том, почему Бен-Гурион пошел на соглашение с харедим о статусе кво. Однако никакой политической подоплеки в этом не было. Ультраортодоксы тогда не участвовали в израильской политике. Бен-Гурион сам вспоминал, что встретился с их лидерами уже после того, как принял решение не вмешиваться в жизнь их общин, не призывать в армию студентов иешив и не принимать мер, ставивших под угрозу существование а идише ойлем — мира Торы, уничтоженного Холокостом. Политические проблемы с харедим начались только в 1970-х. На заре государства сионисты, очевидно, просто решили сохранить их, как Скандинавия — лапландцев.

Историю всегда пишут победители, но потом она дополняется историями побежденных, и тех, кто вообще не хотел быть вовлеченным в водоворот истории. Никто не запрещал идиш декретами. Идиш отменили люди, верившие в миф прогресса, отрицающий ценность истории в угоду полезной политике памяти. Они искали простые ответы на сложные вопросы, отринув опыт людей, в течение 2000 лет формировавших еврейский народ и создававших сложные системы еврейской цивилизации. Тем самым они лишили себя понимания системы, в которой живут. Отказываясь от многоязычия — одной из основ еврейской идентичности, выбирая рак иврит (только иврит), пытаясь плавить многокультурную еврейскую цивилизацию, отцы современного Израиля обрекли свое государство на абсорбцию в левантийскую стихию Ближнего Востока. Они были глухи к аргументам и не придали значения личной симпатии к маме-лошн. Некоторые пожалели об этом, о чем замечательно рассказывает последняя глава книги, посвященная успеху театра «Идишпиль» в 1990-х годах. Но было уже поздно. Идишу было сказано ОК, как нынешние воители новой этики самоуверенно отменяют своих реальных и воображаемых врагов: «ОК, бумер».

Михаэль Дорфман, для «Хадашот»

Автор выражает благодарность проф. Анне Штерншис (директор Центра еврейских исследований Торонто), Елене Носенко-Штейн (Институт востоковедения РАН), а также друзьям в Израиле, Украине, США и Канаде, и библиотекарю CIPU Жанетт Ковальски, оказавшей содействие в поиске редких изданий.

Источник (газета «Хадашот», Киев, апрель 2021)

Опубликовано 24.05.2021  01:27

Алесь Бузіна. ЦУД НА ДНЯПРЫ

Хаўруснікі. Юзаф Пілсудскі і Сымон Пятлюра ў атачэнні польскіх і ўкраінскіх афіцэраў, якіх менавалі «пілсудчыкамі» і «пятлюраўцамі»; Пілсудскі ў маладосці, як і Пятлюра, быў сацыялістам, але здолеў стаць сапраўдным правадыром нацыі

Увесну 1920 г. палякі разам з Пятлюрам захапілі Кіеў. Тая акупацыя запомнілася кіяўлянам канцэртамі, спекуляцыяй на базары, а яшчэ ўзарваным на развітанне мостам.

Войскі палякаў уступілі ў Кіеў 6 траўня 1920 года. Яны ўвайшлі без бою і без помпы, якую можна было б чакаць ад польскага нацыянальнага характару. Акуратныя жаўнеры. Элегантныя афіцэры. Ніякіх рабункаў, расстрэлаў і кантрыбуцый. Гэтаe апошняе нашэсце іншапляменнікаў на Кіеў сваім размераным парадкам да болю нагадвала самае першае ўварванне немцаў у 1918 годзе. Як і немцы, палякі не буянілі – хіба што, у адрозненне ад іх, не сталі мабілізоўваць баб на мыццё вакзала. (Ніхто, дарэчы, апрача немцаў, за ўсе тыя бурлівыя гады не знайшоў часу памыць вакзал – ані пятлюраўцы, ані чырвоныя, што іх змянілі, ані белыя, ані зноў чырвоныя, якія выціснулі белых.) Палякаў ён таксама задавальняў у сваім натуральным антысанітарным выглядзе – мажліва, яны падсвядома адчувалі, што доўга тут не затрымаюцца. У астатнім жыццё адразу наладзілася.

Кіеўскі мемуарыст Рыгор Грыгор’еў, пераседзеўшы ў горадзе ўсе перавароты, пра воінства маршала Пілсудскага пісаў так: «Знешні парадак у горадзе быў адноўлены. Страляніны ў ночы не заўважалася, пра грабежніцтва нічога не было чуваць. Нават хадзіць увечары зрабілася вольна, без усялякіх абмежаванняў, зусім не так, як тое заўжды было раней ва ўмовах грамадзянскай вайны».

Кніга Грыгор’ева «У старым Кіеве» выйшла мізэрным накладам у 1961 годзе. Гэты яе абзац асабліва каштоўны – цудам праскочыўшы праз савецкую цэнзуру, ён намякаў, што іншыя ўлады, якія захоплівалі горад, каліва буянілі. Цяпер пра гэта можна пісаць адкрыта: першае ўварванне чырвоных у студзені 1918 г. павярнулася публічнымі расстрэламі проста ў Царскім садзе (цяпер парк Ватуціна каля Вярхоўнай Рады). Там выкапалі гіганцкую яму і партыямі валілі «буржуяў» – усіх, хто меў прыстойную адзежу ды інтэлігентны твар. Тысячы дзве настралялі за колькі тыдняў.

Пятлюраўцы, якія ўзялі Кіеў у снежні 1918 г., запомніліся самачыннымі вулічнымі расстрэламі афіцэраў, што падтрымлівалі гетмана Скарападскага. Самае нашумелае забойства – генерала Келера – адбылося проста каля помніка Багдану Хмяльніцкаму.

«Другія» чырвоныя – тыя, што ў пачатку 1919-га выбілі Пятлюру і войска УНР – у садзе публічна ўжо не расстрэльвалі. Іхняе ЧК цяпер сарамліва валіла ахвяры за Інстытутам шляхетных паненак (Кастрычніцкі палац). Расстрэльвалі пераважна рускіх нацыяналістаў, карэнных кіяўлян – прафесароў, прадпрымальнікаў і грамадскіх дзеячаў. Але былі сярод іх і 4 тысячы рабочых, а таксама не менш за 1500 сялян, звезеных з навакольных вёсак. Расследаванне камісіі белага генерала Рэрберга па выгнанні чырвоных «устанавіла 4800 забойстваў у Кіеве асобаў, імёны якіх удалося высветліць. З пахаванняў на могілках выкапана 2500 трупаў. Магілы, старэйшыя за 4 тыдні, не раскрывалі. Агульная колькасць забітых дасягае 12 тысяч чалавек» (цытую паводле кнігі «Красный террор глазами очевидцев», Масква, 2009).

Белыя, заняўшы горад у апошні дзень жніўня 1919-га, неўзабаве арганізавалі яўрэйскі пагром. Яны апраўдвалі свае паводзіны тым, што сярод кіеўскіх чэкістаў пераважалі яўрэі. Ночамі «вылі ад жаху» цэлыя будынкі ў яўрэйскіх кварталах. Гэтая сітуацыя ярка апісана ў артыкуле Васіля Шульгіна, які выйшаў тады сама ў Кіеве, у газеце «Киевлянин» (гл. пра артыкул «Пытка страхом» і адказы Шульгіну матэрыял С. Машкевіча – перакл.). Але паводзіны белых я таксама не ўхваляю – больш лагічна было б узяць Маскву, пералавіць чэкістаў, што ўцяклі былі з Кіева, ну а далей з выкананнем усіх прававых норм, з пачуццём, толкам і расстаноўкай, пакараць іх адпаведна дарэвалюцыйным законам. Прававая база для гэтага мелася – напрыклад, расстрэл, прадугледжаны ваенна-палявым судом.

«Трэція» чырвоныя, якія зноў вярнуліся пасля белых, асабліва пабуяніць не паспелі. Дый не было ў іх такой магчымасці – усіх, каго хацелі, пусцілі ў расход яшчэ за «другімі». I толькі палякі нікога не расстрэльвалі, а запомніліся толькі тым, што адмянілі ўсе грошы, якія датуль хадзілі ў горадзе – і дзянікінскія, і савецкія, і УНР-аўскія, увёўшы заміж іх свае. Бабы на базары адразу пачалі хваліць белагвардзейцаў, якія праз колькі дзён пасля свайго прыходу арганізавана абмянялі жыхарам савецкія рублі на дзянікінскія.

Польскае фінансавае новаўвядзенне адразу разваліла тавараабмен. Народ пераходзіў на бартар, мяняючы адзежу на бульбу. І толькі праз некалькі дзён Гарадская дума выклапатала ў новых акупантаў дазвол пусціць у абарот дарэвалюцыйныя царскія грошы. Але іх было мала. Таму польскія жаўнеры выявіліся нуварышамі, купляючы на сваё вайсковае жалаванне за бесцань дарагія рэчы на таўкучках.

Разам з войскамі 3-й польскай арміі, якой камандаваў малады 36-гадовы генерал Рыдз-Сміглы, у Кіеў увайшлі і іхнія хаўруснікі – нешматлікія пятлюраўцы. Гэта была 6-я сечавая дывізія палкоўніка Марка Бязручкі – былога царскага капітана, ураджэнца Бярдзянскага павета, які яшчэ ў 1908 годзе скончыў Адэскую пяхотную вучэльню. Зрэшты, дывізія – гэта гучна сказана. Уся яна налічвала не больш за тысячу чалавек. Дый трымаліся хаўруснікі адчужана, скоса пазіраючы адно на аднаго. Сардэчнасці ў адносінах паміж палякамі і ўкраінцамі не было. Затое праз два тыдні ў Кіеў прыбыў Пятлюра і, па сваёй завядзёнцы, прыняў парад сечавікоў. Парады ён проста абажаў – як кожны цывільны, што ніколі не служыў нават радавым.

А за Дняпром, проста пад Кіевам, ужо праходзіў фронт. Галоўнай забавай кіяўлян было хадзіць вечарамі на дняпроўскія схілы і глядзець, як у сутонні каля Бравароў шугалі артылерыйскія снарады. Увесь Левы бераг яшчэ не быў забудаваны, і панарама адкрывалася куды больш грандыёзная, ніж сёння. Да Кіева снарады палявых гармат не даляталі – далёкая страляніна здавалася чымсьці накшталт феерверка. У Купецкім садзе (каля цяперашняй філармоніі, у якой тады быў Купецкі сход) нават пастаянна грала музыка. Так і запомнілася польская акупацыя – у асноўным вечаровымі канцэртамі пад акампанемент далёкай арудыйнай перастрэлкі ды працуючымі тэатрамі. А яшчэ зеніткамі, расстаўленымі проста на дняпроўскіх стромах.

Ёсць такі раздзел у польскай гісторыі: «Цуд на Вісле». Ён адбудзецца пазней, калі чырвоныя пагоняць з Кіева палякаў і спыняцца толькі пад Варшавай. А гэта быў «цуд на Дняпры» – вычварная вайна, не дужа падобная да вайны, і акупацыя, што нагадвала веснавы паказ мод у выглядзе новай польскай формы.

Ды раптам цуд скончыўся. Чырвоная армія перайшла ў контрнаступ, і палякі здалі Кіеў, як і занялі, без бою, падпсаваўшы пад канец рамантычную легенду пра сябе. Яны ўзарвалі дом губернатара і найстарэйшы ў горадзе Ланцуговы мост, пабудаваны яшчэ за Мікалаем І. Яшчэ два моста яны пашкодзілі, каб затрымаць чырвоных, пасля чаго 10 чэрвеня адбылі на гістарычную радзіму, прыхапіўшы з сабою і Сымона Пятлюру.

Але ж як так выйшла, што Сымон Васільевіч апошні раз з’явіўся ў Кіеве, па сутнасці, у польскім абозе?

Як Пятлюра з Польшчай пасябраваў

Перш чым вырушыць у апошні паход на Кіеў, Пятлюра 21 красавіка 1920 года заключыў у Варшаве саюз з начальнікам Польшчы Юзафам Пілсудскім. Ён прызнаў уключэнне ў склад Польшчы Галічыны, а таксама правы польскіх памешчыкаў на землі, якімі тыя валодалі на Правабярэжнай Украіне да 1917 года. Паводле варшаўскай дамовы, Правабярэжжа заставалася за Украінскай Народнай Рэспублікай, аднак, паколькі польская арыстакратыя да рэвалюцыі была тут найбуйнейшым землеўладальнікам, атрымлівалася, што распаяваныя надзелы пасля перамогі над бальшавікамі зноў трэба будзе забраць у мужыкоў і вярнуць тым, хто ўладаў імі з часоў польскай экспансіі ва Ўкраіну ў ХVІІ стагоддзі.

Цяжка сказаць, як Пятлюра збіраўся выконваць гэты пункт. Усё саманабытае сяляне ўжо лічылі сваім. Хіба што польскія войскі прымусілі б іх вярнуць майно гвалтам. Бо ў самога Пятлюры на пачатку 1920 года ўся армія разам з абозамі і шпіталямі налічвала 7 тысяч чалавек і 10 гармат!

Аднак, заключаючы варшаўскую дамову, Пятлюра быў шчаслівы – упершыню яго прымалі ў іншай дзяржаве як лідара цэлай краіны! З ганаровай вартай і ўсімі ўшанаваннямі, належнымі паводле пратаколу. Гэта быў яго першы і апошні замежны візіт.

Пятлюраўцы ваявалі разам з палякамі супраць галічан

Хрэшчатык, травень 1920 г. Польскае войска ўступае ў Кіеў, арганізавана абыходзячы трамвай

Галічыну Пятлюра палякам проста не мог не «завяшчаць». Галіцкая армія ў гэты момант пасля чарговай зрады стала ЧУГА – Чырвонай Украінскай Галіцкай Арміяй. Пятлюраўцам нават выпадала біцца з галічанамі. Пра гэты факт афіцыёзныя ўкраінскія гісторыкі маўчаць – чарговы раз робяць выгляд, што такога не было.

А вось як апісвае гэты эпізод у мемуарах, што выйшлі ў ЗША, камандзір палка Чорных запарожцаў Пятро Дзячэнка – у 1920-м пятлюраўскі палкоўнік: «5 сакавіка… Ад камісара ды галічан даведаліся, што горад Бэршадзь заняты 3-м галіцкім корпусам. Перад світанкам полк падышоў да сяла Усце, якое знаходзіцца за два кіламетры ад Бэршадзі. Галічане чакалі ворага, бо засады былі выстаўлены, але не дачакаўшыся, паснулі сном праведнікаў… Усяго полк узяў: 4 гарматы, 4 гарматныя скрыні са снарадамі, 2 цяжкіх кулямёты, 15 вазоў і звыш 120 коней. Загадаў выстраіцца галічанам і прапанаваў ім перайсці да нас. Да 50 стральцоў пагадзіліся. Па дарозе камандзір галіцкай батарэі кінуўся наўцёкі. Некалькі казакаў пусцілі сваіх коней за ім следам. Ужо ў сяле загналі ў пастку, але ён саскочыў з каня і пачаў уцякаць гародамі. Трапным стрэлам паклалі яго на месцы».

Пазней некалькі брыгад ЧУГА, калі чырвоныя пачнуць адступаць, перабягуць на бок палякаў. А іншыя – застануцца ў чырвоных. Такая во рэчаіснасць той вайны.

Асаблівай радасці ад таго, што ваяваць даводзіцца поруч з палякамі, у арміі Пятлюры не было. Традыцыйны гістарычны вораг раптам стаў «сябрам». Як пісаў пазней у кнізе «З палякамі супраць Украіны» генерал-харунжы арміі УНР Юрый Цюцюннік: «Яшчэ большай неспадзяванкай для шырокіх колаў украінскага грамадства было тое, што кіраўніцтва ўкраінскім паланафільствам захапіў не хто іншы, а той самы Сымон Пятлюра, які з пачатку 1919 года дэкламаваў “кары ляхам, кары!” з “Гайдамакаў” Шаўчэнкі».

На практыцы гэты халадок у стасунках братоў па зброі выліўся ў тое, што пятлюраўцы скрозь намагаліся нешта ўкрасці ў хаўруснікаў. Той жа Дзячэнка ўспамінаў пра подзвігі сваіх чорных запарожцаў: «Увесь час па шляху праходзілі абозы польскай арміі. У польскім абозе поўна гусей, курэй і свінняў. Відаць, што ўсё гэта не куплялася. Хлопцы-казачаты паводле свайго звычаю пачалі паляваць на ўсё, што кепска ляжала на польскіх вазах. Толькі і чуваць было “пся крэў” ды смех казакоў, калі ўдавалася нешта сцягнуць».

Уваскрэслая Польшча супраць новай Расіі

Патрыятычны польскі плакат 1920 г. «Гэй! Хто паляк – у штыкі!!»; сатырычны савецкі плакат на тую ж польскую тэму

У адрозненне ад Грушэўскага, Пятлюры і іншых «прафесійных» украінцаў, палякі ў 1918 – 1920 гг. праявілі бясспрэчны прафесіяналізм у «разбудове дзяржавы». Польшча ўваскрэсла пасля Першай сусветнай вайны літаральна з небыцця – з трох частак, якія належалі Расійскай, Германскай і Аўстра-Венгерскай імперыям. Амаль паўтара стагоддзя палякі жылі без сваёй дзяржавы. Нават чыгуначныя пуці ў новай краіне былі розныя: у былой «рускай Польшчы» – шырокія, у астатніх частках – еўрапейскія, вузейшыя. Давялося і іх перашываць пад адзін стандарт. Але памяць пра славу старой Польскай дзяржавы, імпэтны правадыр Юзаф Пілсудскі і мноства грамадзян, гатовых ваяваць за ідэю вялікай Польшчы, вярнулі Варшаву на геапалітычную карту Еўропы.

Пасля сыходу немцаў з Расіі ў канцы 1918 года канфлікт новай Польшчы з чырвонай Расіяй быў непазбежны. Палякі хацелі аднавіць Рэч Паспалітую ў максімальных гістарычных межах – з Літвой, Галіччынай, Валынню і Беларуссю. А бальшавікі марылі пра сусветную рэвалюцыю пад лозунгам «Даеш Варшаву!», які намаўлялі крычаць чырвонаармейцаў перад атакай.

Створанае з ветэранаў Першай сусветнай вайны, якія ваявалі ў арміях трох імперый, польскае войска ўяўляла з сябе грозную сілу. У яго было шмат зброі, баепрыпасаў, аэрапланаў і заходніх інструктараў – пераважна французаў. Характэрна, што першую ў гісторыі бамбардзіроўку Кіева з паветра, паводле савецкіх звестак, правялі менавіта палякі 19 красавіка 1920 года. Праўда, выглядала гэта даволі смешна: прыляцела колькі «этажэрак», панакідала лёгкія бомбы, але нічога не разбурыла – адно напалохала.

Чырвоная Армія ў 1920 годзе, наадварот, была надта знясілена двухгадовай грамадзянскай вайной. Яна страціла многа найбольш актыўных байцоў і камандзіраў, стамілася, перажыла эпідэмію тыфу. Дэфіцыт асабовага складу быў настолькі востры, што ў чырвоныя часці, якія перакідвалі на польскі фронт, уключылі нават былых белагвардзейцаў з арміі Дзянікіна, што здалася пад Наварасійскам. Тым не менш гэтае воінства знайшло ў сабе сілы перайсці ў контрнаступ. Здачу Кіева палякамі прадвызначыў прарыў 1-й Коннай арміі Будзённага, якая пераправілася цераз Днепр у раёне Екацярынаслава, дзе яе ніхто не чакаў. Апасаючыся абыходу з поўдня, польскія войскі ачысцілі Правабярэжжа. А з Беларусі вырушыў у наступ на Варшаву Заходні фронт Міхаіла Тухачэўскага. Аднак узяць сталіцу Польшчы не ўдалося. Вайна скончылася нічыёй і Рыжскім дагаворам 18 сакавіка 1921 года, паводле якога Галічына і Валынь засталіся пад Польшчай. Мала хто памятае, што ў якасці суб’екта міжнароднага права яго падпісала не толькі РСФСР, але і УССР – Украінская Сацыялістычная Савецкая Рэспубліка (менавіта ў такім парадку стаялі тады словы ў яе назве). Савецкі Саюз з’явіўся толькі на год пазней. У асадку апынуўся Пятлюра. Яго УНР знікла з карты, а сам ён ператварыўся ў эмігранта. Як напісаў прыкладна ў той час украінскі паэт і дыпламат Аляксандр Алесь:

Ці не маці для нас

І для ўсіх УНР?

Манархіст ты ці левы эсер,

Друг ці вораг ты – мера адна…

І стаіць УНР, як карова дурна.

Пераклаў з рускай і ўкраінскай В. Рубінчык паводле: Олесь Бузина. Чудо на Днепре (14.05.2010)

Ад перакладчыка

Ладную частку спадчыны яркага кіеўскага аўтара Алеся Бузіны (нар. 13.07.1969, забіты 16.04.2015) складае публіцыстыка з дамешкам іроніі, звернутая ў мінулае. На «беларускай вуліцы» нечым падобным займаўся і займаецца Сяргей Крапівін, на «яўрэйскай» – Міхаэль Дорфман. Пераклад нарыса пра польскую акупацыю Кіева прымеркаваны да стагоддзя падзеі.

Далёка не ўсё ў тэкстах Бузіны мне блізка, аднак «чырвоныя рысы» ён не перакрочваў. У 2017 г. абурыла тое, што яго кнігі былі выдалены з мінскай міжнароднай выставы (не без удзелу «Нашай Нівы», якая занесла іх у разрад «антыўкраінскай літаратуры»). Зусім не спадабаліся і адказы «вялікай гуманісткі» на пытанні расійскага карэспандэнта:

– Вы ведаеце, хто такі Алесь Бузіна?

– Каторага забілі?.. Але тое, што ён казаў, таксама ўзмацняла злосць.

 – То бок такіх трэба забіваць?

– Я гэтага не кажу. Але я разумею матывы людзей, якія гэта зрабілі.

No comments.

* * *

Да пяцігоддзя забойства літаратара выданне «Эхо Киева» апублікавала цытаты з артыкулаў А. Бузіны 2010-х гг. Па-мойму, і яны заслугоўваюць перакладу на беларускую. Напрыклад:

Любое грамадзянскае процістаянне калі-небудзь выдыхаецца. Тады людзі азіраюцца наўкол і пытаюць сябе: «За што ж мы білі адно аднаго?» Дзеля чаго ўсе гэтыя ахвяры?

«Хто заплаціць за кроў?» – пісаў кіяўлянін Булгакаў. Ніхто не заплаціць. Значыць, не ліце яе. Ні сваю, ні чужую. Не адмыецеся, якія б «шляхетныя» ідэі вы ні вызнавалі.

Мяне пытаюцца, на чыім я баку сёння. Адказваю: на баку ЗАКОНА і МІЛАСЭРНАСЦІ. Гэта не слабадушнасць. Гэта мая фамільная традыцыя. Мой прадзед па кудзелі – царскі афіцэр – адмовіўся ўдзельнічаць у Грамадзянскай. Мой дзед па мячы – у 1919 г. сышоў ад чырвоных, але і да іншых колераў смуты не прыстаў. Затое адваяваў сваё ў Айчынную.

Апублiкавана 25.04.2020  18:45

Мих. Дорфман. Как Холокост из истории политикой стал

Путин в Иерусалиме. Как Холокост из истории политикой стал

Мировые лидеры, прибывшие на Форум, с президентом Израиля Реувеном Ривлиным. Фото: KOBI GIDEON/GPO

В далеком 2004-м РИА Новости со ссылкой на пресс-службу Федерации еврейских общин России сообщило, что президенту России Владимиру Путину вручена первая медаль «Спасение», учрежденная израильским правительством. Об этом же заявил главный раввин России (по версии ФЕОР) Берл Лазар. Позже выяснилось, что медаль вовсе не израильская, а учреждена самой ФЕОР, а тогдашний президент Израиля отказался участвовать в церемонии. Российский президент в те годы только начинал свой путь в тернистых дебрях еврейской политики. Через 16 лет, в 75-ю годовщину освобождения Освенцима, Путин триумфально въезжает в Иерусалим.

То, что происходит в «Яд Вашем» под названием Пятый всемирный форум памяти Холокоста с участием президента РФ, вице-президента США, британского принца Чарльза и глав нескольких десятков государств, не имеет отношения к израильскому правительству. Форум — предприятие одного человека, которого почти не знают в Израиле — российского олигарха Вячеслава Моше Кантора. Среди прочего, Кантор — один из богатейших евреев мира — фактически владеет Европейским еврейским конгрессом (ЕЕК), будучи его президентом. Такое не редкость в еврейском мире. Все крупные еврейские организации отчасти «находятся в собственности» какого-нибудь олигарха. Всемирный еврейский конгресс, например, вотчина Рональда Лаудера. Кстати, Лаудер не приехал в Иерусалим, зато станет почетным гостем польской церемонии в Освенциме через четыре дня после мероприятия в «Яд Вашем».

Вячеслав Кантор С президентом РФ Путиным

Деньги в нашем мире делают все, и олигархи покупают себе политическую силу и влияние, которое не смогли бы получить иным путем. Кантор, а не «Яд Вашем», канцелярия президента Израиля и даже не израильский МИД, организовал и финансирует Форум (различные источники называют семи, а то и восьмизначные суммы), обеспечивает приезд глав правительств и президентов многих стран мира. Хотя формально мероприятие проходит под патронатом Реувена Ривлина. «Нас сняли за деньги, словно какой-то зал для торжеств. И президент Израиля — просто свадебный генерал», — написала мне историк, близкая к «Яд Вашем».

Форум памяти Холокоста не должен иметь отношения к израильской дипломатии.

Понятно, что речь идет о поминовении шести миллионов погибших евреев, о борьбе с отрицателями Катастрофы, противостоянии антисемитизму и т.п., но не следует забывать и о мотивах, которые могут прятаться за всем этим. Израильский обозреватель Аншель Пфеффер называет Кантора «еврейским импресарио Путина». Кантор и раньше организовывал международные еврейские мероприятия с участием Путина и других представителей Кремля, где Россия представлялась  чуть ли не раем для евреев, а Украина, Польша и страны Запада — рассадником растущего антисемитизма.

При этом, Россия принимала и продолжает принимать латентных отрицателей Холокоста и крайне недружественных Израилю персонажей, которые получают трибуну и в правительственных СМИ. Понятно, что никто на Форуме не вспомнит, что в первые два года Второй мировой войны Советский союз фактически сотрудничал с нацистской Германией в разделе Европы. Разумеется, именно советские солдаты освободили Освенцим, и народы СССР заплатили тяжелую цену за победу над нацизмом. Но это не вычеркнет из памяти многолетнее замалчивание Холокоста в Советском Союзе, о чем тоже вряд ли зайдет речь в Иерусалиме.

Чета Нетаниягу принимает президента Польши Анджея Дуду с супругой  Анджей Дуда возлагает цветы на могилу брата премьер-министра Израиля – Йони Нетаниягу

В Варшаве тоже пытаются изобразить Польшу исключительно жертвой нацистской оккупации, чтобы обойти проблему сотрудничества поляков с нацистами. Польские политики сетуют на «педагогику вины», навязываемую их стране. Принятый два года назад закон предусматривал ответственность за обвинения польского народа в коллаборации с нацистами. Это привело к конфликту между  Израилем и Польшей, который завершился подписанием меморандума, где отмечалось, что многие поляки спасали евреев, но некоторые сотрудничали с оккупантами. В «Яд Вашем» были недовольны этим соглашением Нетаниягу — Моравецкого, поскольку дело ученых, а не политиков определять факты истории. Казалось, все успокоилось. Однако год назад израильский министр иностранных дел Исраэль Кац напомнил всем крайне оскорбительное замечание покойного израильского премьера Ицхака Шамира, мол, поляки впитывают антисемитизм с молоком матери, и конфликт разгорелся с новой силой.

Польша — не единственная страна, где никак не могут примириться со своим прошлым. Многие государства тоже мнят себя исключительно победителями нацизма, культивируя британский миф «Великой войны», миф «Сражающейся Франции», американский миф «спасителей мира от Холокоста» и т.д. Есть свои мифы в Греции и в восточно-европейских странах, пострадавших как от нацизма, так и коммунизма. В России тоже полным ходом идет ревизия истории с антипольским привкусом. В Израиле в свою очередь задаются вопросом, обрел ли сионизм смысл лишь в результате Холокоста. Да и арабские соседи упрекают, мол, если Холокост обусловил создание Израиля, то почему заплатили за это палестинские арабы, не имевшие отношения к еврейской Катастрофе. И чем меньше остается на свете людей, переживших эту трагедию, тем более острыми становятся конфликты политик памяти.

Поэтому, пригласив президента РФ как одного из главных спикеров Форума памяти Холокоста, официальный Израиль волей-неволей принимает сторону российских политик памяти. Израильский публицист и историк Офер Адерет отмечает, что в «Яд Вашем» идут резкие дискуссии о том, что мемориал не должен участвовать в дипломатических играх и лоббировании российских интересов. Сотрудница мемориала, пожелавшая остаться анонимной, сказала мне, что ядовитая смесь междоусобиц между еврейскими организациями, дипломатических конфликтов, и нарастающая волна глобального антисемитизма грозят превратить это торжественное событие в поле битвы мелких политических интересов и личных амбиций.

Премьер-министр Израиля Биньямин Нетаниягу с президентом России Путиным на Параде Победы, Москва, 9 мая 2018

Понятно, что у израильского правительства есть рациональные причины искать сближения с Россией. Администрацию Обамы, а сегодня и Трампа не очень волнует обстановка на границе Израиля с Сирией и Ливаном. Зато российские войска находятся в Сирии, и Израилю нужны хорошие отношения с Путиным.

Информированные источники в Иерусалиме говорят, что Нетаниягу очень хотел бы видеть на Форуме польского президента Анджея Дуду, чтобы продемонстрировать триумф израильской дипломатии. Однако тому отказали в возможности выступить под предлогом, что это право будет предоставлено лишь лидерам стран, составивших костяк антигитлеровской коалиции, а также главам Германии и Израиля. Дуда отказался ехать в Иерусалим и заявил, что отмечать освобождение Освенцима надо в Польше. Премьер-министр Израиля старается смягчить отношения с Польшей, но, вероятно, в большой политике Россия ему важнее.

К сожалению, Холокост — это больше не история, а политика. И форум в Иерусалиме из увековечивания памяти шести миллионов стал битвой в этой войне политик памяти. Офер Адерет уверен, что Израиль, как представитель евреев, обязан защищать историческую правду, даже если потеряет при этом некоторых друзей. «Яд Вашем» должен оставаться оплотом этой правды, и не допускать ни российского, ни польского, ни даже израильского ее искажения ради политической выгоды.

Несмотря на справедливую критику «Яд Вашем», у института хорошая репутация, которую не стоит портить участием в большой политике и пропаганде, что не всегда удается в силу  государственного финансирования. Вместе с тем, опыт свидетельствует, что и частные благодетели редко бывают бескорыстны.

Другие израильтяне настроены куда более цинично. Использование памяти о Холокосте продолжает многое определять в политике. Евреям уже приходилось поступаться принципами ради политических интересов — в этом контексте вспоминается историческое соглашение о репарациях, заключенное в начале 1950-х израильским премьер-министром Бен-Гурионом с Западной Германией. Для многих переживших Холокост оно так и осталось травматическим воспоминанием о «деньгах за кровь».

Как сказал мне однажды великий израильский фольклорист, уроженец Коломыи Дов Ной: «Любая политика вокруг Холокоста плохо кончается для евреев». Если это политика, то кто-то будет «за», а другая сторона — неизбежно «против», и оба будут определять свое отношение к Холокосту в зависимости от того, как относятся к Путину, Нетаниягу, Зеленскому, Макрону или Дуде.

Михаэль Дорфман, специально для «Хадашот»

От редакции belisrael

Хотя статья написана для киевского издания “Хадашот”, но мысли автора интересны, и мы спешим познакомить с ними наших читателей (надеемся, М. Дорфман в претензии не будет).
Опубликовано 27.01.2020  21:23

М. Дорфман. Как евреи идиш убивали

Ячейка одной из американских групп по изучению идиша

Хотите понравиться и прийтись ко двору в компании, говорящей на идише? Тогда на вопрос «говорите ли вы на идише» ни в коем случае не отвечайте: йо («да»). Невозможно для еврея вот так просто ответить. Не рекомендуется и реагировать вопросом на вопрос: ци рэд их идиш? («говорю ли я на идише?»), как вроде бы принято у евреев. Вот если вы бесхитростно заметите: алевай волтн але азой геред («чтобы все так говорили, как я»), то сразу продемонстрируете владение не только словарем, но и духом нашего языка. Ведь идиш такой язык, что стоит вам открыть рот и обязательно найдется кто-нибудь, кто скажет, что вы говорите неправильно. Поэтому смело отвечайте, что никто не только не говорит на идише, как вы, но и никогда не будет. Этот и другие советы дает Майкл Векс в своей замечательной книге «Жизнь как квеч».

«В Израильской империи еврейских букв скрывается Народная республика еврейской литературы и культуры на идише», — писал американский лингвист Гилель Галкин. Казалось, что расцвет этой республики давно в прошлом. В стремительно американизирующемся сверху и арабизирующемся снизу Израиле становится все меньше и меньше очагов культуры на идише. Когда-то идиш владел улицей даже в первом «ивритском городе» в разгар сионистской революции. Даже арабы из Яффо приняли его как универсальный язык общения со своими еврейскими соседями. Старые арабы Газы пытались говорить на идише с израильскими солдатами, занявшими сектор в ходе Шестидневной войны 1967 года.

В тель-авивском Доме писателей им. Левика до сих пор держится небольшой гарнизон Народной республики идиша. Помню, как здесь отмечали 100-летний юбилей Мордехая Цанина — легендарного основателя и редактора идишистской газеты «Лецте найес». Всю свою долгую (102 года!) жизнь Цанин был несгибаемым борцом за культурное самоопределение идиша в Израиле. Его травили, над ним издевались. Ретивые борцы за торжество иврита ловили и избивали на улицах распространителей его газеты. Среди его врагов был и всесильный Давид Бен-Гурион — первый премьер-министр Израиля.

Газета  «Лецте найес»

Вопрос о «Лецте найес» рассматривался на заседаниях правительства. Большинство тогдашних министров по-прежнему думали на своем родном языке — идише — и не спешили прямо запрещать газету. Да и зачем, если можно обложить ее непомерным налогом, как иностранные СМИ, если в школах детей штрафуют за разговоры на маме лошн, если за идиш грозит исключение из всемогущего Гистадрута, что чревато потерей работы и медицинской страховки.

В 1949 году правительство разрешило Цанину выпускать еврейскую газету один раз в неделю, да и то под надзором военной цензуры. «Если родители говорят по-немецки или по-венгерски и читают газеты на этих языках, то они выучат иврит у своих детей, — заявлял министр внутренних дел Исраэль Роках. —  Идиш — нечто другое. Он представляет неизмеримо большую опасность для иврита». Кампанию против идиша поддержал министр почт и телеграфа Иосиф Бург, представлявший национально-религиозную партию МАФДАЛ. На идеологический призыв откликнулись видные поэты Леа Гольдберг и Натан Альтерман, актер национального театра «Габима» Шимон Финкель и другие.

В Израиле выходили тогда восемь газет на иностранных языках — «Джерузалем Пост» по-английски, «Л’эко д’Исраэль» — по-французски, «Йедиот хадашот» — по-немецки, венгерская «Уй келет» и другие. Газете на идише выделили лимит бумаги, достаточный лишь на три выпуска в неделю. Попытки увеличить периодичность решительно пресекла полиция, несколько раз «наезжавшая» на редакцию. Тогда, в 1953-м, Цанин, совершенно в духе легендарного еврейского «иванушки-дурачка» Гершеле Острополера, получил лицензию на выпуск второй газеты, выходившую в дни, когда не печаталась первая. И дабы продемонстрировать, что речь идет об одном и том же издании — он печатал в них роман с продолжением — то в одной, то в другой. Читатели знали об этом и молчали. Молчали и власти, и лишь в 1957 году разрешили выход ежедневной газеты.

Зато армия, покупавшая его газету для солдат — в основном, уцелевших в Холокосте новых репатриантов — отказалась от подписки из идеологических соображений.

Цанин прожил интересную жизнь. Родился в Польше, до Второй мировой был активистом БУНДа и мечтал стать еврейским писателем. В 1940-м через СССР попал в Китай, а вскоре оказался в Палестине, где занялся коммерцией. Для владельца гостиницы Цанина еврейская газета и поэзия на идише были страстью, а не заработком. Он автор почти сорока книг — романов, стихов, воспоминаний и дневников, составитель лучшего идиш-ивритского словаря и неустанный защитник идиша от произвола израильских властей.

Мордехай Цанин в молодости и в зрелые годы

В августе 1949 года Совет по цензуре при Министерстве внутренних дел запретил все местные труппы, игравшие на идише. Исключение делалось лишь для зарубежных гастролеров, да и тем разрешалось выступать лишь в центрах абсорбции и лагерях репатриантов. Министерство образования в свою очередь выпустило грозное постановление: «Театр является второй школой, и постановки на чужих языках вредят образованию на иврите». Выдающиеся идишистские сатирики Шумахер и Дзиган, тоже объявленные вредителями, лишились работы. Они вернулись на сцену лишь несколько лет спустя, пообещав включить в репертуар «идеологически выдержанные» скетчи на иврите.

В том же 1949 году власти запретили частный театр им. Гольдфадена в Тель-Авиве, пытавшийся обойти постановление властей. Когда труппа при содействии нескольких меценатов все же стала играть вопреки запрету, то полиция разогнала спектакль и пригрозила арестовать актеров. Подобно другим гонителям идиша, израильское правительство хорошо понимало, что без школ обрекает эту культуру на смерть. Однако, даже лишив возможности учить детей родному языку, сионистский истеблишмент Израиля продолжал бояться идиша.

Идиш преследовали не только в Израиле. В конце 1960-х сионистские эмиссары убедили  ведущие еврейские организации Северной Америки свернуть в еврейских школах преподавание на идише и перейти на иврит. Иврит не стал языком еврейского народа в диаспоре в целом, и в Америке в частности. Зато идиш, который дети слышали дома, изгонялся как устаревший пережиток. Сегодня многие уверены, что кризис еврейской идентичности, переживаемый американским еврейством, — во многом следствие принятых в 1960-е годы радикальных решений.

«В еврейской языковой войне …произошла схватка между двумя культурно-политическими концепциями еврейского будущего, одна из которых представлялась катастрофически неверной. В конце концов, идишизм был радикально ампутирован из еврейской народной жизни и еврейской истории», — писал в свое время Гилель Галкин. Его не смущает, что «ампутация» проводилась сионизмом сразу после уничтожения европейского еврейства и проводилась по живому, а уцелевшие в Холокосте ощущали себя обворованными, потеряв культуру на родном языке. Координатор Фонда Спилберга на Западной Украине Юлий Штернберг рассказывал мне:

«Для вернувшихся из эвакуации во Львов в 1946 году артистов Еврейского театра главным потрясением стало исчезновение идиша со львовских улиц. Мужчины запили. Ида Каминская (великая актриса, руководитель театра) не могла избавиться от депрессии, уходила из театра и бродила по опустевшим улицам, где когда-то бурлила еврейская жизнь… И речь не только о театре. Уничтожение еврейских врачей привело к росту заболеваемости детей на 60%… падению успеваемости, обеднению языка местного населения…»

Евреи в лагере для перемещенных лиц под Мюнхеном. На баннере надпись на идише: «Мы хотим вернуться в свой дом, в Землю Израиля», 1945

Уинстону Черчиллю приписывают крылатую фразу о том, что «историю пишут победители». Развитию идиша и его широкому распространению сегодня мешают три стигмы в еврейском общественном сознании. И первое клеймо — идиш якобы слишком левый. Это в значительной мере связано с интернациональным, социальным и гуманистическим направлением традиционного идишизма, выраженного в идеологии и деятельности БУНДа.

Сегодня побежденный идишизм необычайно привлекателен для всех защитников гуманизма, прав женщин, мультикультурализма, терпимости к этническим, религиозным и сексуальным меньшинствам. Он притягателен для многих светских евреев и тех, кто не приемлет воинствующий национализм и фундаментализм, угрожающих традиционному еврейскому разнообразию.

Интерес к идишу растет в кругах левой и либеральной интеллигенции. Им импонирует традиционное миролюбие ашкеназского еврейства, выраженное известной фразой нобелевского лауреата Башевиса Зингера о том, что в идише нет слов для обозначения войны.

Активистам идиша, пытающимся попасть в мейнстрим организованного еврейства, такая поддержка кажется вредной. «В наши дни евреи (и неевреи), ратующие за дело геев и лесбиянок, за феминизм и неотроцкизм, свободно ассоциируют свои чувства несправедливости с делом идиша, — писала еще 20 лет назад профессор Гарвардского университета Рут Виссэ в консервативном журнале Commentary. — Таким образом, они совершают двойной грех. Отожествляя себя с идишем, они подрывают моральность и преемственность идишистской культуры и, превознося ценность слабости, задним числом возводят поклеп против еврейской воли жить и процветать».

Идишизму нет места в современной еврейской активности, базирующейся на трех китах: увековечении памяти о Холокосте, борьбе с антисемитизмом и поддержке Израиля.

К тому же у многих еврейских лидеров идишизм вызывает инстинктивное отторжение, а то и отвращение своей связью с эмигрантским прошлым. Успешные и состоятельные дети и внуки эмигрантов они еще не изжили комплексы и страх «быть не как все». В глубине души здесь не перестают стесняться своего еврейства.

Идиш на нью-йоркских улицах, 1920-е 

Поэтому религиозный полюс идишистского спектра тоже не устраивает современное организованное еврейство — на этот раз своей «излишней правизной». Ведь идиш еще ассоциируется с миром местечка, харедим и хасидов. Звуки идиша в Израиле неизменно вызывают у аудитории инстинктивный нервный, чуть растерянный смешок.

Еврейский истеблишмент в Америке, да и в диаспоре в целом, настроен враждебно к говорящему на идише религиозному еврейству. Среди многочисленных исследований нет ни одного, исследующего причины страха перед тем исконно еврейским, что символизирует идиш, и инстинктивного нежелания выглядеть как-то связанным с ним. Не удивительно, что большинство современных евреев предпочитают бороться за еврейство, а не быть евреями в любой из множества существующих сегодня форм.

Третья стигма связана с состоянием самого идиша. «Принято считать, — пишет Довид Кац, — что идиш «слишком мертвый» и интерес к этой культуре сродни извращенной культурной некрофилии. — Слишком левый, слишком правый, слишком мертвый — три клейма приклеились к идишу, три стигмы мешают нормальному его развитию». При этом Кац не замечает, что обозначенные им стигмы на самом деле легко превращаются в достоинства, способствующие если не ренессансу, то сохранению идишистской культуры.

Оттенок экстремизма придает идишу элитный респект, а это способно привлечь как раз лучших — как в правых, так и в левых кругах. Радикальная левизна присуща людям  молодым, творческим и ищущим. Они уже не помнят «позорной, затхлой местечковости», связанной с идишем у старших поколений. В университетских аудиториях и творческой среде сформировалась сильная группа, считающая идиш «крутым» и модным.

Не стоит бояться, что многие из этих адептов идиша весьма радикальны, а прописные еврейские истины мало о чем им говорят. Не страшно, что они солидаризуются с радикальными постмодернистскими идеями вроде неотроцкизма, квир-теории или иудо-буддизма. Не стоит отталкивать их лишь потому, что многие здесь не знают и не учат идиш, а лишь рассуждают о его красоте. Такие любители делают полезное дело. Ведь любование идишем порождает интенсивную творческую работу, попытки передать свои ценности и саму душу народа через перевод.

В то же время в ортодоксальных еврейских кругах наблюдается интересная картина идишизации. Идишем пронизан своеобразный диалект студентов религиозных учебных заведений. В Северной Америке он даже приобрел название фрумспик — от фрум (набожный, — идиш) и английского speak — речь.

Три кита, на которых сегодня стоит мир еврейской activity, стремительно теряют свою устойчивость. Антисемитизм все меньше пугает молодое поколение, выросшее в западном плюралистическом обществе. Память о Холокосте стала чем-то повседневным, вошла в школьные программы и хрестоматии, что, как известно, способно убить любую идею. Поддержка Израиля — когда-то наиболее сильный объединяющий фактор еврейского народа, теперь грозит расколоть евреев. Зато в современном многокультурном мире стигмы и слабость идишистской культуры делают ее привлекательной для молодого поколения.

Плакат на идише, Бруклин, Нью-Йорк

Нельзя сказать, что между правыми и левыми идишистами существует гармония, не говоря уж о симпатии. Они даже говорят на разных идишах. «Правые» религиозные евреи используют различные народные диалекты еврейского языка, в основном венгерский и литовский. «Левые» и университетские идишисты пользуются стандартным, но  искусственным клал-шпрех, созданным в начале XX века. Даже правописание у них разное. Но в обеих группах идиш из простонародного, презираемого «жаргона» становится маркером престижа.

Интересно, что в еврейской истории уже была аналогичная ситуация. Величайшее произведение еврейской мысли — Талмуд — создавался в течение почти 600 лет на имевшем хождение по всему Ближнему Востоку разговорном арамейском языке. Однако к VII веку, когда составление Талмуда близилось к завершению, еврейский народ перестал говорить по-арамейски. Даже библейские тексты приходилось переводить на арабский язык. Однако арамейский не исчез. Пирамида перевернулась, и из простонародного разговорного наречия арамейский стал престижным, доступным лишь ученой элите языком.

Как раз в Израиле, где решительно боролись с идишем среди широких масс, идишистская культура как код образованной элиты никогда не вызывала сопротивления. В начале 1950-х годов завершилась успехом борьба за создание кафедры идиша в Еврейском университете в Иерусалиме. Сионистский истеблишмент поддержал и идею элитного ежеквартального литературного журнала «Ди голдене кейт». Издание было основано в 1948 году и поддерживалось Гистадрутом почти полвека.

«Слишком мертвый» идиш уже не так страшен сионизму и не угрожает затаенным комплексам мечтающих «стать как все» евреев диаспоры. В сознании молодежи идиш больше не ассоциируется с местечковостью. Да и само еврейское местечко идеализируется. Его яркие типажи деклассированных «людей воздуха» утратили свой резко негативный смысл.

Должен признаться, что я сам долго был в плену идеи о неизбежном и естественном конце идиша. И верил, что это неизбежное следствие исчезновения феномена еврейского местечка, потерявшего экономический и социальный смысл. Я писал, что Холокост, сталинские погромы и культурная война сионизма против еврейской культуры на идише лишь ускорили шедший без того естественный процесс. Но позже понял, что идиш не связан с местечком, как и украинский язык не связан с селом. Идиш ушел в города где, несмотря на трудности и гонения, Международная республика идиша держала оборону. Идиш продолжает возбуждать страсти и вызывать споры. Умер-шмумер, — говорили наши деды, — главное, чтобы был здоров.

Оригинал

номер газеты: №7, июль 2019, тамуз 5779
Опубликовано 23.07.2019  19:25