Tag Archives: Леонид Андрашников

Андрашникова Циля. Мои воспоминания (1)

 От редактора belisrael.

Недавно просматривая воспоминания, которые были опубликованы вскоре после появления сайта, обратил внимание, что их неудобно читать в том формате, в котором были присланы. А потому решил публикацию разделить на 4 части и чтоб не надо было  использовать дополнительные программы. 

                                                       Андрашниковой Цили Исааковны (урожденной Хапман).

Родилась я в 1928 году в местечке Озаричи, Домановичского района,
Полесской области. Теперь это Калинковичский район Гомельской области, а
родина моя – городской поселок Озаричи.
Пишу по просьбе моего младшего сына Леника, так как я уже на пенсии
и у меня образовалось много свободного времени.
За неграмотность простят меня мои потомки, жили в трудное время.
Все что пишу, сохранилось в моей памяти или же рассказано моими милыми
родителями.

Начну о своем отце. Хапман Исаак Абелевич, 1897 г. рождения.
Уроженец г. Калинковичи. Был он обыкновенный сапожник, но человек
необыкновенный: добрый, веселый, очень дружил с юмором. Пользовался
авторитетом не только среди своих родственников, но и во всех Озаричах. Не
потому я хвалю, что он мой отец. Если спросить наших земляков, а их еще
много в живых, помнят ли они семью Хапмана, то лица их светлеют в улыбке.
О! Хапман! Эта семья была примером, дети были гордостью школы. В большой
бедной семье было всегда весело и дружно. Ох, если бы побывал у нас Шолом-Алейхем, он мог бы написать много забавных и печальных историй о жизни
нашей семьи.

Мама моя – Хапман Броха Ароновна – добрая, любимая, мужественная
труженница родилась в 1900 году в местечке Озаричи. Сколько ей досталось за
свои прожитые 70 лет. Трудности, потери, голод, холод, война, хлопоты и
заботы о большом семействе. По тем временам родить 9 детей было не очень
много. Но самое страшное было – лишиться четырех сыновей и одной дочки.
Мой старший брат Аба, 1920 г. рождения, был светилом (о нем я напишу еще).
Он погиб на войне в 1944 году. Один мальчик Шоломка, 1926 г. рождения, умер
маленьким, братишка Яшка, 1941 г. рождения, умер в конце войны, в 1940 году
у нас умерла девочка Кларка. Брат Арон, 1924 г. рождения, умер в 1968 г.
(много есть о нем воспоминаний). Сколько нужно человеку мужества и сил,
чтобы все это выстрадать и выстоять. Овдовела моя мама в 41 год.

Однажды, было это в 1936 г. , сидела она с ребенком на руках и стала отцу
жаловаться о трудностях своей жизни. И детей растить, и накормить их,
обстирать, в доме убрать, и за хозяйством досмотреть, и огород, и корова, и
куры, и гуси и много других забот. Я в это время сидела и делала уроки и тут
услышала, как заговорил мой батя.

“Моя жена, тебе надо еще немного потерпеть. Ты увидишь, какая жизнь
нас ждет впереди, прекрасная жизнь. Дети у нас способные и они быстро
вырастут и станут учеными (он в этом не сомневался), и они разъедутся по всей
стране, и я тебя повезу ко всем на побывку. Ты ведь кроме коня и воза не
видела другого транспорта. Я покажу тебе поезд. Нет, поездом мы долго будем
объезжать. Я тебя повезу на самолете. А еще я куплю шифкарты (билеты на
пароход) и покажу тебе много замечательного”, — и его фантазия рисовала нам
самые светлые картины, и нам всем было очень весело. Но не дожил он до этих
светлых дней. Проклятая война распорядилась иначе – сколько несбывшихся
желаний, сколько недоученых, сколько погибших, умерших. Но живые продолжают жить, и, как говорил мой отец: “Надо жить как набежит”.

Рассказывали мои родители о начале своей семейной жизни.
Поженились они в 1920 году. У моей мамы была сестра – тетя Хася. Она тоже
тогда вышла замуж. Муж ее, Мотл, был тоже сапожником, и они всегда с моим
отцом вместе работали. Мотл был гордый. Во-первых, потому, что он шил
обувь лучше моего отца, модельнее. Во-вторых, когда у обоих пошли дети, у
Мотла родились две красивые девочки – Лиза и Соня. Он очень ими гордился. У
нас были мальчики – Аба и Арон. Жили почти всегда вместе и, если наварят
большой чугун картошки для всех, то Лиза всегда не пускала, боялась, что ей
достанется мало, а если напекут баранки, всем по паре, то она требовала, чтобы
у нее висел баранок на каждом из десяти пальцев. Аба наш ей всегда уступал и
Мотл говорил что он лэмах (глупый). Мой отец говорил: “Поживем – увидим”.

Когда дети пошли в школу и наш “лэмах” приносил одни пятерки, а Лиза
никогда не могла управиться с учебой и всегда кричала, что ей задали 70 задач,
тогда Мотл вынужден был согласиться, что наш мальчик очень способный.
Другой эпизод, когда я уже сама стала школьницей, и учеба давалась очень
легко, пришел черед моему отцу подтрунивать над Мотлом. В то время
взрослые собирались по вечерам к тете Хасе на чай. Раздували самовар на
древесных углях, каждый приходил со своим кусочком сахара и гоняли чаи.
Посуды тогда тоже не было и пили из чего придется: из кружки, из котелка, из
банки, но было весело, сидели при керосиновой лампе и долго не смолкал смех.

И вот, в один из вечеров, одна девочка со 2 или 3 класса (они жили на квартире
у тети Хаси) попросила решить задачу. Хотя мой отец неплохо решал задачи,
но почему-то у него не получалось. Не могли решить ее Лиза и Соня. Тогда отец
нашел выход:  ”Я сейчас приведу кого-нибудь из своих соплячек и все будет в
порядке”. Прибежал он домой – жили мы через дорогу. Дети уже спали, он
меня разбудил. Мама стала кричать, что он совсем сдурел. Но отец одел на
меня свою фуфайку, взвалил на плечи сонную и понес в гости. Задачка
оказалась для меня легкой, я ее решила, и отец отнес меня домой и вернулся,
чтобы еще долго подтрунивать над Мотлом. “Вспомнишь мои слова,— говорил
он, — как мои соплячки вырастут и вытрут сопли и утрут нос твоим
красавицам” … Не дожили ни один, ни другой до радостных светлых дней, о
которых вместе мечтали.

Я себя помню с 1933 года. Тогда наша семья жила в Калинковичах, в
домике отцовых родителей. Детей нас было четверо. Год был очень трудный,
голодный. В Белоруссии и на Украине не было урожая, и люди в тот период
переезжали с места на место в поисках лучшей жизни. Наша семья тоже
переехала в Озаричи и мы стали жить среди маминых родственников. Трудно
было. Не было у нас жилья, не хватало еды. Я еще была ребенком, но
запомнила те тяжелые годы. Однажды мой брат Аба повел меня с собой. Мы
пришли куда-то, там толпилось много народу. Я не понимала, что это очередь
в магазин. Когда дверь открылась, все хлынули к прилавку. Брат потащил
меня за собой, я перепугалась, что стряслось. Позже он мне объяснил, что мы
постарались и купили для семьи по 1 кг ржаного хлеба. С тех пор я узнала, что
такое хлеб.

Так как у нашей семьи не было еще жилья, то мои родители приняли
такое решение. Жила в Озаричах одинокая старушка – Пашковская Хавка, 1834
г. рождения в своем старом доме. Дом я хорошо помню, жить в нем еще можно
было и бабушка Хавка пригласила нас к себе. Детей у нее не было, муж и
родственники умерли еще в ХIХ веке, некоторые выехали в США, и она жила
тем, что племянники присылали ей в посылках из Америки. Старушка была
очень интересная. Когда мы к ней переехали, ей было 99 лет, но она была в
здравом уме, при полном зрении и слухе. Она ходила сама на базар, чтобы
каждую неделю была свежая курица. Она сама предложила, чтобы мы у нее
пожили, потому что знала мою добрую маму. Мама ей отдельно готовила,
стирала. Дети наши ее уважали, и мы жили одной семьей. Ее очень устраивало,
что к такой глубокой старости она будет под опекой моих родителей, а у нас
пока была крыша над головой.

Запомнила я выборы в Верховный Совет в 1936 году. Бабушку Хавку, как
старейшую избирательницу, возили в клуб и она с трибуны сказала, что
голосует за Сталина.

Прошло еще несколько лет, семья наша увеличивалась и старый дом стал
тесен. В 1937 году отец решил строить новый дом. Я только теперь понимаю,
сколько потребовалось труда, энергии, сил, каких это стоило мук. Тогда не
было состоятельных родителей, чтобы помочь, но надо было и строили. Весь
1937 год длилась стройка и концу года без штукатурки и прочей отделки мы
уже имели новый дом.

Бабушка Хавка, как член нашей семьи, имела свою комнату. Однажды
отец сказал в шутку: “Бабушка, я с Вами обманулся”. На что она ему ответила:
“Я ведь не нарушила договор о том, что буду с вами до конца своих дней.
Правда мне перевалило за сто лет и в этом мое нарушение, что я живу лишние
годы”.

Запомнила я со всеми подробностями тот январьский вечер 1938 г. Аба
наш учился тогда в 10 классе, я – в третьем, Соня и Хана были малышами,
Фанечка только родилась. У отца гостил его приятель и он собирался уходить.
Отец хотел его проводить, но мама с ребенком на руках остановила его и
говорит: “Не уходи, что-то бабушка сегодня долго лежит.” Отец остался.
Бабушка была при полном сознании. Попросила маму покормить ее в постели.
Мама ее покормила. Потом бабушка попросила взбить ей подушки. Только
мама хотела ее приподнять, как она вздохнула и вытянулась. Мама испугалась,
а отец взял зеркало, приподнес к бабушкиному лицу, но она уже не дышала.

Позвали людей, уложили бабушку на лавку, отец сел у изголовья, и я
подсмотрела, что он пишет: “Бабушка Хавка умерла 26 января 1938 года в
возврасте 104 года”. Подсмотрела я, когда ее одевали. Женщины говорили, что
очень чистенькая старушка и ее рубашку рвали на лоскутки по 2—3 сантиметра,
чтобы пришить у себя и прожить такой же век.

В нашей семье весело вспоминали, как мой отец впервые попробовал
изюм. По-еврейски изюм называют “рожинки”. У отца по этому поводу даже
был анекдот. Один еврей фотографировался и сказал фотографу: “Сделай так,
чтобы у меня не был такой широкий рот”. Фотограф сказал: “Когда я буду
снимать, ты скажи “изюм”, и твой рот сузится”. Пока фотограф готовился, тот
забыл, как по-русски изюм и сказал по-еврейски – ”рожинки”, при этом еще
больше расширил свой рот.

Но дело не в этом. Бабушка Хавка регулярно получала из Америки
деликатесы, в том числе и изюм. Для нее одной хватало, и никто из нас не смел
даже подумать, что будет время, когда мы узнаем этот райский вкус. Когда
бабушка скончалась, отец сказал маме: “Никто из нас не проживет такую жизнь
и пока я жив, хочу изюм попробовать”. У бабушки был горшочек как кулачок,
с компотом, и отец сказал, что так как ей уже не надо, то он попробует. Так он
впервые в жизни попробовал компот из изюма.

О своем отце хотелось бы рассказывать бесконечно. Он слишком рано
ушел из жизни. Как я проклинаю эту проклятую войну, которая нас лишила
всего. Я иногда думаю, что никто из нас не унаследовал от отца веселость и
находчивость. Виной всему этому – война. Даже облика отца у нас не осталось,
так как фотографии тогда были роскошью.

Теперь о себе до войны. В 1936 году мой брат Аба повел меня в школу.
Была у нас в Озаричах еврейская семилетка. Я стала ученицей. Первой моей
учительницей была Гельфанд Ида Марковна. Мне очень нравилось в школе,
радость приносила успешная учеба. Мои родители никогда нас не
контролировали, они были уверены, что уроки всегда сделаны. Зато на
школьных родительских собраниях их сажали в президиум, особенно за
воспитание такого сына, как Аба. Он отлично закончил десятилетку, проучился
три курса в Ленинградском кораблестроительном институте, и грянула война.

Мы, младшие, хорошо учились, но очень мало. В 1938 г. закрыли
еврейскую школу, и меня после трех классов перевели в 4-й класс белорусской
школы. Сначала мы даже струсили. Нас, 10-летних детей, знавших только
еврейский язык, посадили рядом с белорусскими детьми. Но освоились мы
быстро, благодаря дисциплине, и продолжали отлично учиться. Но недолги
были наши радости. Проучилась я еще три класса, и, после шестого класса,
кончились мои “университеты”.

Пишу свои воспоминания и думаю, что до войны жить было проще и
веселее. Или это моя детская наивность, но мне казалось, что не было никаких
сложностей. Природа меня наделила хорошей памятью, и я до мельчайших
подробностей могу описать забавные и печальные истории пятидесятилетней
давности.

Лето 1939 года. Я окончила 4 класса и прохажавалась с подружками по
улице. Возле райкома комсомола я увидела, что готовят к отправке детей в
пионерский лагерь. Я пришла домой и говорю своей маме, что я бы тоже хотела
поехать в лагерь. Мама моя решила попросить, чтобы меня тоже взяли. С
полуторагодовалой Фанькой на руках и со мной пошла она в райком. Там во
дворе стояли подводы, на которых отправляли детей. Когда мы зашли, там
было много народу. Комплектовали воспитателей, пионервожатых. Мама
попросила, чтобы меня тоже взяли. Ей ответили что уже поздно, тетенька, где
вы раньше были. Тогда мама говорит: “Ты, товарищ начальник, посмотри. У
меня на руках шестой ребенок и как можно везде успеть, если нужно всех детей
вырастить достойными?”. Один из сотрудников сказал: “Это мать Хапмана
Абы”. И тогда все с большим уважением посмотрели на мою маму. Я
обрадовалась, так как все сказали, что меня надо записать в списки. Вот радость-то какая! Я еду в лагерь! По теперешним временам отправка ребенка в лагерь –
это такие приготовления и хлопоты. А тогда мама принесла мне только майку и
трусы, посадила на подводу и все сборы. Через полчаса мы выехали.
Лагерь был расположен в деревне Хомичи, в 8 км от Озарич. Мы больше
шли пешком, чтобы лошадям было легче. К обеду мы были на месте. Мне тогда
казалось, что счастливее меня нет на свете. Лагерь располагался в старой
школе. Рядом протекала речка. Нам выдали на 10 человек кусок мыла и по
полотенцу. Мы пошли купаться. Пляжных костюмов тогда не было, и мы
одевали длинную майку, застегивали снизу булавкой и получался великолепный купальник. Во дворе школы был большой навес – наша столовая.
Как вкусно нас кормили! 4 раза в день! Как все было интересно! Мы играли в
разные игры, жгли пионерские костры. Ходили мы всегда босиком, шоссе и
асфальта тогда не было. Утром через зеленый луг – все было рядом – бежали на
речку умываться. Освежились – и на линейку, потом зарядка и строем в
столовую.

К некоторым детям приходили и приезжали родители. Я на это никогда
не рассчитывала, потому, что моим родителям на такие нежности не хватало
времени. Но однажды я своим глазам не поверила. Ко мне шли гости – мой
брат Аба с маленькой Фанечкой на руках и моя мама. Они пришли меня
навестить, пройдя пешком 18 км. Как я была счастлива! Аба встретился со
своими учителями. Один учитель – Бровка – сказал: “Дети, к нам приехал на
каникулы выпускник нашей школы. Он был круглый отличник, а теперь он –
ленинградский студент. Берите с него пример, он будет хороший инженер”. Не
сбылись предсказания учителя и мечты ученика. Обоих унесла проклятая
война. Сколько жизней оборвалось, сколько судеб искалечено, сколько
осталось сирот и вдов. Говорят время лечит раны. Но память о тех страшных
годах так держится в сознании, что нет такого дня, чтобы я не вспоминала те
ужасы и страдания. Прошло уже больше 40 лет после Победы, но об этом не
следует забывать. Нет кажется такой семьи, которая бы не понесла тяжелых
утрат. Откуда тогда брались силы вынести все невзгоды, которые на нас
обрушились. Голодные были, полураздетые, но никто не болел, не до этого
было. За 4 года войны мы и врача ни разу не видели.

Не хотелось тогда верить, что больше не придется учиться, а ведь было
такое желание. Бывало во время войны я так плакала и кляла Гитлера,
который отнял у меня самые лучшие и счастливые годы – школьные.
Запомнился мне последний мирный день – 21 июня 1941 года. Мы
гуляли у речки. Подошла ко мне школьная подруга и сказала, что меня
спрашивал директор школы. Тогда были каникулы и школа пустовала. Я еще
зашла в 10-й класс. Выпускники написали на доске, не зная, что будет завтра:

Прощай ты, школьная скамья,
Где плодотворно годы протекали.
Прими меня, родная ты страна,
Чтоб углубиться в жизненные дали”

Не сбылись мечты десятиклассиков, они окунулись в страшное
лихолетье, многих приняла земля…

Подошла я к директору школы и спросила зачем он меня искал. ( Он у
нас был новый, фамилия его была Гулло). Он спросил мою фамилию, я
сказала: “Хапман”. Он поискал в своих бумагах и спросил: “Тебя Соней зовут?“
Я говорю: “Нет, это моя младшая сестра”. Он сказал, что мне и моей сестре есть
похвальные грамоты за шестой и за второй классы. ”Молодцы, у вас славная и
способная семья, я много слышал от учителей о вашем старшем брате”. С
радостью шла я домой, но в тот день я даже не успела похвалиться родителям,
а назавтра 22 июня 1941 года вся радость померкла, все это было уже ни к чему.

Озаричская участковая больница. Построена в 1906, снесена в 1994 году. Фото из архива Владимира Лякина

Продолжение следует

Опубликовано 11.11.2019  21:13