(продолжение; начало, 2-я ч., 3-я ч., 4-я ч., 5-я ч. )
Основание организации ¨Аль тидом¨
Рав Цви Бронштейн
Вскоре после окончания Второй мировой войны между Советским Союзом и Польшей было подписано соглашение о том, что более двухсот тысяч польских граждан, бежавших во время войны из Польши в СССР, имеют право вернуться; они назывались репатриантами.
Среди этих людей было тысяч двадцать евреев. Большинство, воспользовавшись разрешением, уехали в Израиль, а часть осталась в Польше. Их дети, родившиеся в СССР, не были обрезаны. Представители этих евреев обратились к руководству движения «Агудат‐Исраэль» в США с просьбой прислать к ним в Польшу моэля.
Рав Элимелех Трес, который в то время был главой «Агудат- Исраэль» в США, собрал руководящих деятелей движения, чтобы обсудить эту просьбу. В «Агудат Исраэль» было специальное подразделение, занимавшееся помощью евреям в тех странах, где они находились в тяжелом положении. Главной проблемой было найти моэля, имевшего специальную подготовку, чтобы делать обрезание взрослым. У рава Цви Бронштейна был в этом деле большой опыт и официальное разрешение проводить эту операцию, по‐ скольку она относится уже к сфере хирургии и обычного удостоверения, какие имеются у моэлей, здесь было недостаточно.
Рав Бронштейн согласился взять на себя эту миссию. С этого момента он начал выезжать в страны Восточной Европы и сделал там обрезание тысячам детей и взрослых. Побывал он и в СССР.
В Киев он приехал через несколько месяцев после смерти моего папы. Утром он пришел помолиться в синагогу, а после молитвы спросил, где можно найти какую‐нибудь кашерную еду. Один из уважаемых членов общины, тезка и однофамилец рава реб Ѓершель Бронштейн (Цви на иврите и Ѓершель на идиш означают «олень»), сказал ему:
– Единственное место, где вы сможете есть и пить без всяких опасений и где вас примут со всей душой, – это дом вдовы Алты‐ Бейлы Майзлик, живущей недалеко от синагоги.
– Как туда пройти? – спросил гость.
Реб Ѓершель, боявшийся, по понятной причине, выходить из синагоги вместе с иностранцем и сопровождать его, сказал:
– Я выйду первым, а вы – немного погодя. Перед входом в дом вдовы я постою с минуту и уйду, а вы войдете в подъезд и спуститесь в подвал, где она живет.
Оказавшись в полутемном подъезде, рав Бронштейн поскользнулся на ступеньках, не удержался на ногах и, скатившись вниз, сильно ударился о нашу дверь. Услышав удар, мама испугалась. Она вышла и увидела незнакомого еврея, лежащего на ступеньках и с трудом пытающегося подняться. Мама позвала меня; мы помогли ему встать, ввели в квартиру, познакомились с ним и накормили его завтраком.
Крещатик – центральная улица Киева
Вскоре рав Бронштейн почувствовал себя членом нашей семьи и столовался у нас все время, пока был в Киеве. Между нами завязались дружеские отношения; у меня было ощущение, что с этим евреем я могу откровенно говорить обо всем, что волновало меня.
Ясно, что наше знакомство с иностранцем, тем более из США, было для нас очень опасно.
¨Торжественный прием¨: шваброй по голове…
Чтобы дать читателю наглядное представление о том, с каким страхом была сопряжена в те годы хоть какая‐то связь с иностранными гражданами, стоит рассказать лишь о двух случившихся с равом Бронштейном в Советском Союзе историях.
Во время его прощания с адмором из Любавичей перед первой поездкой рава в СССР адмор попросил его взять с собой книгу «Танья» и передать ее его родственнику, раву Янушу Гур‐Арье, который жил во Львове и имел официальное звание городского рав‐ вина.
Прибыв во Львов, рав Бронштейн разыскал дом рава Гур‐Арье. Войдя в квартиру, он увидел его в постели, в тяжелом состоянии. Жены хозяина в это время не было дома. Рав Бронштейн представился, протянул больному книгу и передал привет от адмора. Рав Януш обрадовался и был чрезвычайно растроган.
Когда жена рава Януша вернулась и услышала, что их гость – американец, у нее началась истерика. Схватив швабру, она стукнула ею рава по голове и завопила:
– Уходи немедленно! Вон из дома! Убирайся сейчас же! Не желаю видеть тебя ни секунды!
Женщина открыла дверь и с дикими криками выгнала рава Бронштейна на улицу.
Соседи‐доносчики и агенты КГБ, постоянно шнырявшие у дома рава Януша, могли убедиться в том, что жена раввина городской еврейской общины – настоящая советская патриотка.
В точности такая же история случилась с равом Бронштейном во время его следующего визита во Львов, через год. В субботу после утренней молитвы его привели в дом рава Мани Сегалова, большого знатока Торы и духовного руководителя львовских евреев. Гость вошел в дом и сердечно приветствовал жену рава Мани словами «Шабат шалом». Жена хозяина Хая, не ответив на приветствие, схватила швабру с намотанной на нее половой тряпкой и хватила ею гостя по голове, выкрикивая громким голосом проклятия в адрес американских империалистов, которые виноваты во всех бедах на свете.
После смерти рава Мани рабанит Хая переехала в Израиль. Когда она узнала, что рав Бронштейн находится там же, она приехала к нему и попросила прощения за тот скандальный «прием».
¨Не молчите!¨
В первую же встречу с равом Бронштейном я рассказала ему о завещании папы и о его последней просьбе. Перед прощанием я сказала ему:
– Не молчите! Делайте хоть что‐нибудь для советских евреев, страдающих за «железным занавесом»! Вы молчали во время Второй мировой войны – и шесть миллионов евреев были уничтожены. Если будете и дальше молчать – нас станет меньше еще на три миллиона!
Я объяснила ему, что положение евреев в СССР в чем‐то даже хуже, чем в нацистской Германии. Ведь если еврей умер или убит, то, по крайней мере, душа его остается чистой. Потеряв этот мир, он обретает мир грядущий. А здесь евреи забывают наследие отцов, ассимилируются, вступая в смешанные браки, и их дети уже не будут принадлежать к народу Израиля. И все же многих еще не поздно спасти для еврейства. На наших братьях из свободных стран лежит огромная ответственность: пока они молчат, наше положение только ухудшается.
Рав Бронштейн, как и многие другие евреи на Западе, был убежден, что советское еврейство окончательно потеряно для своего народа. Молодое поколение абсолютно ничего не знает о своих корнях, и для него уже ничего нельзя сделать. Стариков же становится все меньше и меньше, так что полное исчезновение советского еврейства – лишь вопрос времени. Кроме того, советское общество настолько закрыто и недоступно для вмешательства снаружи, что всякая попытка помочь будет в большей степени актом пропаганды, чем реальной помощью. Такова была точка зрения еврейских организаций во всех странах свободного мира. И вдруг американский еврей слышит от молодой еврейской девушки исходящий из глубины сердца призыв: «Не молчите! Не оставляйте на произвол судьбы русское еврейство!» Это означало, что есть еще кого спасать. А раз так – ясно, что нельзя молчать!
Мама, участвовавшая в этой беседе, добавила:
– Приезжают сюда религиозные деятели из Америки, фотографируются с нами, будто мы диковинные звери в зоопарке, а потом возвращаются домой и делают себе рекламу этими фотографиями. Никакой практической помощи мы не получаем. Я очень надеюсь, что вы, рав Бронштейн, будете вести себя иначе и сделаете для советских евреев хоть что‐то реальное!
Рав Бронштейн действует
Вернувшись в США, рав Бронштейн собрал конференцию раввинов и религиозных общественных деятелей и рассказал на ней о своей поездке и нашей беседе. На этой конференции была создана организация «Аль тидом». Ей удалось пробудить в американском обществе интерес к положению советского еврейства и организовать ряд важных мероприятий, о которых еще в течение нескольких десятилетий после этого будет знать только ограниченный круг людей.
После нашей встречи рав Бронштейн стал часто приезжать в Советский Союз. Он близко познакомился с положением советских евреев, и каждый его приезд становился неповторимым и захватывающим детективным рассказом на одну и ту же тему: усилия по возвращению советских евреев к своим корням.
Второй визит состоялся через несколько месяцев после создания новой организации. На этот раз при въезде рав Бронштейн декларировал целью своей поездки изучение старых еврейских кладбищ в Восточной Европе и СССР.
Роль исследователя древних кладбищ давала ему возможность вступать в прямой контакт с советскими евреями, избегая слишком уж пристального внимания КГБ, поскольку единственным местом в СССР, где не торчали на каждом шагу длинные уши этой организации, были именно кладбища.
Из города в город распространялся среди посетителей синагог слух о работе, которую ведет в СССР американский раввин.
Рав Бронштейн среди еврейских активистов и отказников (второй слева)
Двадцать два обрезания
Многим молодым евреям Киева стало известно, что в город приехал американский раввин, к тому же – моэль. Они связались с ним, и был назначен день обрезания двадцати двух юношей, заявивших раву Бронштейну:
– Хотим быть евреями!
В качества места для проведения операции была избрана комната для обмывания покойников на еврейском кладбище. Операционным столом служила плита, на которую обычно клали умерших. Ребята принесли с собой водку, необходимую как в качестве обезболивающего средства, так и для послеоперационного «лехаим!».
Помещение для обмывания покойников на еврейском кладбище, в котором делались подпольные операции брит‐мила
Молодые люди спорили между собой – каждому хотелось быть первым, на случай, если власти помешают моэлю довести дело до конца.
Я крутилась неподалеку, одетая в черное, изображая из себя родственницу покойника, которого сегодня хоронят, и смотрела по сторонам, чтобы вовремя предупредить собравшихся о появлении посторонних. Для сигнализации мы натянули шнур, один ко‐ нец которого был прикреплен к кладбищенским воротам, а второй пропущен через окно той комнаты и привязан к кувшину с водой, из которого обливают умерших. Заметив что‐то подозрительное, я должна была потянуть за шнур; кувшин сдвинется, и по этому сигналу те, до кого еще не дошла очередь, должны были быстро рассеяться между могил среди посетителей кладбища. Но, слава Богу, в тот день «коллективное обрезание» прошло благополучно.
Школа моэлей
В каждый свой приезд рав Бронштейн привозил несколько комплектов хирургических инструментов для обрезания. К нему специально приезжали еврейские врачи‐урологи, в основном из маленьких больниц на периферии, и он обучал их работе моэля. Вернувшись в свои больницы, они по просьбе родителей новорожденных обследовали малышей, ставили им диагноз «фимоз» – сужение отверстия крайней плоти – и благодаря этому могли делать обрезание по всем законам Торы. Ясно, что эти врачи рисковали не только своей карьерой, но и свободой. Среди тех, кто к ним обращался, вполне мог оказаться провокатор. Да и больничному начальству могло показаться подозрительным, что среди прошедших операцию у этого еврейского уролога уж очень много еврейских детей с такой не столь уж частой патологией, как фи моз…
Еще, и еще, и еще брит‐мила…
Масло из страны Израиля
В один из своих приездов в Киев, накануне праздника Ханука, рав Бронштейн привез несколько бутылок оливкового масла из Израиля. Весть об этом моментально разнеслась среди постоянных посетителей нашей синагоги. Наутро все пришли с маленькими бутылочками, и каждый получил несколько чайных ложек оливкового масла из Эрец‐Исраэль. Нашу радость по поводу этого масла невозможно описать; когда оно закончилось, один молодой человек подошел и стал упрашивать рава, чтобы тот накапал на его костюм то, что осталось в бутылке. Рав Бронштейн спросил его:
– Вам не жаль хорошего костюма, на котором останутся пятна от масла?
Тот ответил:
– Напротив! Я вижу для себя великую честь в том, чтобы на моей одежде было пятно от чистого масла из Израиля. Для меня это будет самое лучшее украшение!
Рав Бронштейн на Красной площади в Москве
Встречи в подполье
Подпольная группа
В главе «Завещание папы и его смерть» я приводила его слова:
«Ты, Батья, должна стать моим кадишем и моим памятником!». Я не знала, как осуществить это его желание, пока к нам не начал приезжать рав Цви Бронштейн и другие посланцы из‐за рубежа и была создана организация «Аль тидом». В среде киевской молодежи понемногу стала налаживаться еврейская жизнь и образовалась подпольная группа, члены которой вели жизнь, основанную на еврейских ценностях. Главным у нас было совместное изучение иврита и основ иудаизма.
Нам приходилось использовать все наши способности и прилагать усилия для соблюдения конспирации; в Советском Союзе, где каждый не похожий на других находился под пристальным наблюдением, это было чрезвычайно трудно. Но, как известно, для изощренного еврейского ума ничего невозможного нет.
Назначая встречу, нужно было позаботиться о том, чтобы прий ти на нее и разойтись в конце благополучно; для этого у нас была разработана целая система мер безопасности. Идя на встречу, нужно было проверить, нет ли за нами «хвостов». При малейшем подозрении нужно было остановиться у витрины, будто бы разглядывая ее, а на самом деле бросая взгляды по сторонам и изучая обстановку вокруг. Если подозрение усиливалось, нужно было уйти от слежки, например, спуститься в метро, сесть в вагон – и выскочить из него в последний момент перед тем, как двери закроются.
Везде, где я бывала, старалась запомнить укромные места, входы и выходы. Мы предпочитали встречаться в домах с черным ходом, через который можно было скрыться в случае опасности.
Наша группа изобрела для себя особый жаргон и систему кодов, чтобы сбивать с толку следивших за нами. К примеру, мы давали улицам и площадям свои собственные названия, так что если даже наши телефонные разговоры прослушивались, это должно было затруднить слежку.
Наши наглядные пособия
Кукла в окне
Мы с друзьями разработали строгие правила конспирации – множество разных приемов и уловок. Всякий раз приходилось изобретать что‐то новое; использовать дважды одно и то же было небезопасно. Приходили, мы, конечно, только по одному, всячески стараясь не привлекать внимания. Был специальный знак – сигнал, что в квартире, в которой мы встречаемся, что‐то не в порядке и следует немедленно удалиться: кукла, сидящая на подоконнике. Через какое‐то время нужно было вернуться; если кукла по‐ прежнему в окне, надо вновь уйти, а если она и на третий раз остается там же – встреча отменяется.
Этот прием работал у нас долго – даже, как оказалось, слишком долго – и стал в конце концов для нас ловушкой.
Это случилось, насколько я помню, в 1961 году. Дворовые дети, приученные советским воспитанием доносить, пришли в милицию и рассказали, что у одного из соседей в окне часто появляется красивая кукла, хотя в этой семье нет детей. И она то появляется там, то исчезает; это непонятно и очень подозрительно.
Милиция отнеслась к их словам со всей серьезностью, организовала слежку за входившими и в конце концов поймала нас «на горячем», в момент нашей сходки. В самой квартире, впрочем, не нашли ничего подозрительного: на столе лежал номер «Советише геймланд» – официально издававшегося в СССР журнала на языке идиш. Действительно, мы старались не держать никаких «компрометирующих» книг или тетрадей; то, чему мы учили или учились, было как бы нашей «устной Торой» – за исключением учебника иврита на диапозитивах «Элеф милим» («Тысяча слов»); мы, конечно, не пользовались проектором, который в случае чего сразу возбудил бы подозрение, а разглядывали диапозитив «на лампочку». Я обучала товарищей основам еврейской жизни и немногим словам, которые знала на иврите. Мы обменивались информацией и поддерживали связь между собой.
Повальные обыски
Как уже говорилось, при обыске в той квартире, где нас поймали «на горячем», не было найдено ничего подозрительного. Диапозитивы мы быстро прятали в случае тревоги в особые потайные карманчики, а тщательного обыска в тот раз, к счастью, не было. Од‐ нако благодаря своему чутью, особенно острому, когда дело касается евреев, кагебешники догадались, что речь идет о какой‐то организованной группе. Они решили не отступать, пока не найдут против нас хотя бы какой‐нибудь компромат, и потому держали нас под домашним арестом в той квартире, а тем временем другая команда была послана произвести тщательные обыски у остальных членов нашей группы. Они сказали нам открыто:
– Посидите здесь, пока мы пороемся в ваших домах.
Скорее всего, они хотели посмотреть на нашу реакцию: кто ис пугается.
Услышав это, я похолодела от страха. У меня тогда находился список людей, желавших уехать в Израиль, и я должна была переправить его туда, чтобы на Западе могли организовать общественную кампанию за их отъезд. Я, конечно, изо всех сил старалась контролировать себя и ни в коем случае не выказывать свой испуг: если они заметят его – все пропало…
В конце концов через несколько часов нас освободили. Мне стало легче: я поняла, что им не удалось найти тот список.
Бидончик с шоколадным маслом
Хранился этот список у меня дома, тщательно обернутый клеенкой и туго обвязанный нитками, на дне алюминиевого бидончика с шоколадным маслом. Оно было самодельным: мы перетапливали сливочное масло и добавляли в него какао и сахар. Получившийся продукт мог храниться очень долго. Незваные гости открыли бидончик, но вынимать его содержимое не стали.
У сотрудников КГБ был такой метод обыска: один проводит обыск, а другой заставляет хозяина квартиры смотреть туда, где сейчас ищут; при этом он держит палец на пульсе хозяина и смотрит ему прямо в глаза. И когда ищущий приближается к месту, где что‐то спрятано, пульс учащается; изменяется обычно и цвет лица. И тогда там начинают усиленно искать, пока не найдут то, что им нужно. «Усиленно искать» означает, что в том месте ломают стены, мебель, поднимают паркет… У нас, слава Богу, до этого не дошло.
Мама ничего не знала о списке. Она всегда говорила мне:
– Не рассказывай, куда ты ходишь, и об остальных твоих делах; так будет лучше.
И она была абсолютно спокойной, когда сотрудник КГБ открыл бидончик.
Но вернувшись домой, я застала маму в полуобморочном состоянии, с пузырем льда на голове; соседка пыталась успокоить ее. Мама дрожала как лист; зубы стучали. Дом был перевернут; все содержимое шкафов и полок было вывалено на пол и разбросано, как после погрома.
Мама рассказала, что несколько часов назад пришли несколько человек в гражданской одежде. По их словам, в одной из гостиниц украден чемодан, а поскольку к нам постоянно приходят разные люди, возникло подозрение, что один из них – вор и спрятал этот чемодан у нас. Они устроили основательный обыск, везде рылись и проверяли буквально каждую вещь; даже в спичечном коробке они искали этот чемодан! Рядом с квартирой у нас был чулан со старым тряпьем – там они тоже перерыли все.
И вот как наивная, не посвященная в мои секреты мама рассказывала потом о пережитом:
– Смотри, Батэле: эти злодеи перевернули весь дом! Где только не искали – они прощупали каждый сантиметр! В холодильнике искали, заглядывали во все баночки. Даже в бидончик с шоколадным маслом один из них вставил ложку! Вынул ее, всю в этом масле – и облизал. Ну что, скажи, можно спрятать в густом шоколадном масле? – удивлялась мама.
Чудесное спасение
В июле 1956 года я поехала с моей кузиной Ритой Гузман в отпуск в Крым, в Ялту. Ближайший аэропорт был в Симферополе, километрах в сорока от Ялты, и дальше нужно было ехать автобусом. По прибытии мы сняли комнату у одной женщины и пробыли там три недели.
У нас были оплаченные авиабилеты туда и обратно. По соседству с нами жил мужчина; мы даже не знали его имени. За день до возвращения нужно было съездить в Симферополь, чтобы забронировать места в самолете на завтрашний рейс, так как наши обратные билеты были без указания мест. В случайном разговоре утром наш сосед сказал, что едет в Симферополь с той же целью, поскольку он тоже должен завтра улетать. Мы обрадовались представившейся возможности и дали ему наши билеты, чтобы он забронировал места и нам.
Пришел вечер; он не вернулся, и мы не знали, что произошло. Это было странно – тем более, что все вещи этого человека оставались в его комнате. Кроме того, присвоить или перепродать наши билеты он не мог, ибо авиабилеты, в отличие от билетов на поезд, были именными, выписывались по паспорту и могли быть использованы только их владельцами.
Назавтра, когда уже нужно было ехать в аэропорт, мы начали всерьез нервничать, ибо понятия не имели, что делать, поскольку оставшихся у нас денег хватало только на автобус до Симферополя. Была очень слабая надежда на то, что сосед оставил наши би‐ леты у начальника городского отделения «Аэрофлота» и мы сможем их там получить.
Утром мы собрали вещи и поехали в Симферополь; у нас оставалось на двоих пятьдесят копеек. В аэропорту мы обратились к представителю «Аэрофлота», но он, к нашему ужасу, ничего не знал ни о билетах, ни о бронировании мест. Мы были просто в шоке: мыслимое ли дело – застрять в чужом далеком городе с полтинником в кармане? Нам разрешили позвонить домой. Мама очень рассердилась на нас из‐за нашего легкомыслия: как можно было отдать билеты чужому человеку, даже не записав его имя? Я попросила ее выслать нам деньги.
Мама тут же прислала их нам. Мы просидели в креслах в аэропорту до следующего дня, голодные, утоляя жажду водой из‐под крана. Прилетев, наконец, в Киев, мы были готовы принять на свои головы заслуженную порцию маминого гнева из‐за нашей безответственности и опрометчивости. Но едва только мы переступили порог нашего дома, как она бросилась навстречу нам с криком:
– Чудо! Чудо!
– Какое чудо?
– Вы не слышали?!
– Нет!
– Самолет, летевший вчера из Симферополя в Киев, разбился! Все сто двадцать пассажиров и экипаж погибли!
Людям, живущим в свободном мире, невозможно представить себе, что такая катастрофа может не освещаться средствами массовой информации, и даже в аэропорту Симферополя, из которого вылетел тот самолет, пассажиров не оповестили о случившемся ни единым словом. Ничего удивительного: Советский Союз – не за‐ гнивающий Запад с его любовью к нездоровым сенсациям…
Мама на свадьбе Риты Гузман
Месть убитых
Хотя антисемитизм в СССР был запрещен законом, он цвел пышным цветом и на бытовом, и на государственном уровне. Совершенно бездушным было отношение к памяти сотен тысяч жертв расстрелов в Бабьем Яре. Власти вообще замалчивали это событие. В Киеве многие евреи собирались девятого числа еврейского месяца ав на месте этой массовой бойни на церемонию поминовения, возлагали там цветы и зажигали свечи. Власти всячески препятствовали этому и не пропускали туда людей под пред‐ логом ремонта дорог и по другим надуманным причинам.
Вершиной циничного отношения властей к памяти уничтоженных нацистами евреев стал план киевского горсовета построить на месте братской могилы стадион, парк с развлечениями и танцевальной площадкой. Не помогли никакие протесты, посылавшиеся в горсовет и в Министерство внутренних дел СССР, поскольку это решение соответствовало «генеральной линии партии» и вытекало из нее.
Памятник в Бабьем Яре
В том году я работала на прядильно‐ткацкой фабрике в пригороде Киева Лукьяновке. Это произошло 13 марта 1961 года. Я закончила ночную смену в восемь часов утра и села в трамвай, идущую на Подол – район, соседний с Бабьим Яром. Трамвайные пути пролегали через жилые кварталы; мое сердце сжималось всякий раз, когда я проезжала здесь, при воспоминании о погибших рядом с этим местом моих братьях. И вдруг раздался страшный грохот.
Как оказалось, через несколько минут после того, как наш трамвай проехал мимо Бабьего Яра, в этом районе произошла большая катастрофа; в ней погибли, по неофициальным оценкам, полторы‐две тысячи человек; впоследствии она получила название «Куреневская трагедия». В районе Бабьего Яра прорвало дамбу, за которой более десяти лет скапливалась пульпа – жидкая грязь, откачивавшаяся насосами с Петровских кирпичных заводов. Грязевой вал высотой в четырнадцать метров – с четырехэтажный дом – понесся по улицам, накрывая и снося все – здания, людей, в том числе находившихся в машинах, трамваях; эта грязь несла с собой содержимое могил с близлежащих кладбищ – и кости жертв Бабьего Яра. Постепенно грязевой поток разогнался до семидесяти километров в час. Волна грязи накрыла трамвайное депо, завод, больницу, стадион «Спартак», часть улицы Фрунзе, жилые дома в самом яру и ниже. Из‐за коротких замыканий загорался транспорт, пассажиров поражало током. Здание Подольской больницы устояло; часть больных спаслась на крыше. Зона бедствия охватила около тридцати гектаров.
Высота защитной дамбы была на десять метров ниже, чем следовало по нормам безопасности. Ее стенки должны были быть бетонными, а не земляными. Но главное – бывший карьер заполнялся на высоте шестидесяти метров над уровнем крупного жилого и промышленного района столицы. Все эти годы власти не реагировали на многочисленные обращения граждан и предупреждения специалистов об опасности.
Из страха, что событие приобретет «политическую окраску», на предприятиях запретили траурные церемонии. Самолеты гражданской авиации в течение нескольких недель изменяли маршруты и облетали это страшное место, чтобы пассажиры не могли разглядеть из иллюминатора истинные масштабы трагедии. Несколько суток Киев был отрезан от мира. Не работала междугородная, и тем более международная телефонная связь.
Не только евреи, но и многие другие горожане говорили, что эта трагедия – месть убитых за намерение построить на их костях развлекательный комплекс и танцплощадку.
Я пошла туда. Моим глазам открылось страшное зрелище: кости и черепа, плавающие на поверхности грязной жижи…
Чтобы увековечить эту жуткую картину, я взяла фотоаппарат и стала фотографировать все вокруг.
После этой трагедии проект строительства парка был отменен.
Мама в Бабьем Яре: где здесь мои дети?
Ликвидация старого еврейского кладбища
Власти проявляют гуманность
Зимой 1965 года киевское радио сообщило о том, что утвержден план ликвидации старого еврейского кладбища на Лукьяновке. На этом месте должен быть заложен парк с аттракционами и детскими площадками. В этом сообщении было также сказано, что родственники похороненных могут перенести их останки на другое кладбище.
На Лукьяновке покоился прах выдающихся знатоков Торы и известных адморов, в частности, чернобыльских Ребе и основателя новардокской(1) хасидской династии р. Иосеф-Юзл Горовица, которого также звали «Дедушка из Новардока».
Поскольку там были похоронены мамины родители, мы решили воспользоваться разрешением на перезахоронение останков как можно быстрее, прежде чем власти передумают и отменят его; уж очень необычной была их готовность считаться с человеческими чувствами простых граждан. Все это происходило в середине зимы, когда земля была насквозь промерзшей и очень твердой; раскопать могилу было трудно. Я не хотела, чтобы к останкам бабушки и дедушки прикасались чужие руки, вооружилась лопатой, киркой и попросила нескольких друзей помочь. Мы открыли могилы и перезахоронили останки на новом еврейском кладбище.
Перенос останков Чернобыльских адморов
О предстоящей ликвидации кладбища в Лукьяновке я сообщила раву Хаиму Тверскому из Нью‐Йорка, потомку адморов из Чернобыля. У меня была дополнительная причина сделать это: мой папа был чернобыльским хасидом.
Получив сообщение, рав Тверский начал быстро и энергично действовать. Через несколько недель он сам прибыл в Киев и перевез останки пятерых адморов Чернобыльской династии на новое еврейское кладбище. Перед тем, как вернуться в Нью‐Йорк, он попросил меня установить памятники на могилах своих предков. Я выполнила его просьбу и отправила ему сделанные мной фотографии новых надгробий.
1 Новардок – название белорусского местечка, ныне – г. Новогрудок в Гродненской обл.
Новое еврейское кладбище под Киевом, в Борщаговке. У могил – рав Шварцблат, главный раввин Одессы
Рассказ адмора
В связи с описываемыми событиями приведу здесь историю, которую папа слышал из уст адмора из Чернобыля, р. Шломо бен Циона Тверского.
Дело было в начале лета 1915 года. Через Чернобыль проезжал известный профессор Алькоп, ехавший в Киев для того, чтобы прочитать курс лекций на медицинском факультете университета. Он остановился в Чернобыле для смены лошадей и короткого отдыха. В это время тяжело болел чернобыльский епископ, и местные врачи уже потеряли надежду вылечить его.
Приближенные епископа, слышавшие, что в Чернобыле находится прославленный медик, обратились к нему и попросили навестить больного, состояние которого все ухудшалось. Профессор осмотрел больного и сказал, что есть одно лекарство, которое должно помочь, но его можно достать только в Швейцарии и оно чрезвычайно дорого. У церкви, конечно, не было недостатка в деньгах, и специальный посланник отправился в Швейцарию за лекарством.
В это время тяжело болел и один из хасидов адмора из Чернобыля. Узнав, что в городе находится профессор, ребе обратился к нему и попросил навестить больного. Хасид был единственным кормильцем большой семьи.
Профессор Алькоп не смог отказать адмору и осмотрел также и этого больного. К его удивлению, он нашел у него ту же самую болезнь, что у епископа, и выписал какое‐то лекарство – простое и дешевое.
Через полгода профессор вновь оказался в Чернобыле и поинтересовался, как обстоят дела у обоих его пациентов. Он побывал у епископа, и тот горячо благодарил его за спасение от верной смерти. Спросил он также и о хасиде – и был поражен, узнав от адмо‐ ра, что тот тоже выздоровел. Доктор Алькоп признался, что выписал ему дистиллированную воду, зная, что бедняк не в состоянии оплатить лекарство из Швейцарии:
– Вам, евреям, не нужны дорогие лекарства! Ваш Бог лечит вас и без них! – сказал он Ребе.
Перезахоронение останков ¨дедушки из Новардока¨
Рав Йосеф‐Йойзл скончался 9‐го декабря 1919 года в Киеве. Сюда он переехал из Новардока во время войны с частью своей йешивы и был похоронен на старом кладбище. Надо было позаботиться и о его останках.
Я связалась с равом Цви Бронштейном в Нью‐Йорке и рассказала ему обо всем. Он поговорил с зятем «Дедушки из Новардока» равом Авраѓамом Яфеном, и тот поручил ему предпринять все необходимое для перезахоронения. При этом рав Яфен сказал:
– Если уж приходится тревожить кости праведника, надо переправить их в Израиль, каких бы расходов это ни потребовало.
Рав Бронштейн принял на себя все хлопоты, связанные с этим делом. Вскоре он приехал в Киев.
Как найти могилу?
Мы с равом Бронштейном отправились на кладбище искать могилу р. Йосефа‐Йойзла. Обошли всю огромную территорию кладбища, читая надписи на разбитых, поваленных памятниках, – но нужную нам могилу не обнаружили. Надо было найти кого‐то из стариков, помнивших «Дедушку из Новардока».
И тогда мама вспомнила, что в городке Калинковичи, недалеко от Мозыря, живет бывший ученик йешивы «Новардок» раби Алтер бен Цион Хайтман, один из близких учеников р. Йосефа‐ Йойзла, известный как реб Алтер Мозырер. В один из приездов к нам он рассказывал, что участвовал в похоронах учителя и нес носилки до самой могилы.
Раби Алтер бен Цион Хайтман, один из близких учеников р. Йосефа Йойзла,
Хотя реб Алтер был уже глубоким стариком, он приехал в Киев и без всякого труда опознал могилу; он точно помнил, где она находится. Вместе с ним мы убрали осколки плит и мусор, скопившиеся за многие годы на этом месте, и увидели полностью сохра‐ нившийся памятник, надпись на котором оказалась вполне разборчивой.
Без всякой задержки мы приступили к работе. Люди, которые были с нами, раскопали могилу, переложили останки в специальный деревянный ящик, а тот – в металлический, который герметически закрыли и перевезли на временное хранение в нашу квартиру.
Рав Бронштейн оформил все необходимые документы и оплатил перевозку останков р. Йосефа‐Йойзла советской авиакомпанией
«Аэрофлот» до Вены, а оттуда – израильской «Эль‐Аль» до аэропорта в Лоде. Все переговоры об этом вели мы с мамой.
Вымогательство
Перед вылетом рава Бронштейна из Киева с останками «Дедушки из Новардока» в Вену он получил извещение от «Аэрофлота» о том, что обнаружена ошибка в расчете стоимости услуг компании и он должен доплатить три тысячи долларов.
У него в тот момент не было таких денег, а вступать в конфликт с авиакомпанией не было смысла: спорить с официальными инстанциями в СССР, как правило, бесполезно. Они поняли, что речь идет об останках важного человека и открываются большие возможности для вымогательства. Рав Бронштейн позвонил в Нью‐ Йорк и попросил, чтобы ему прислали три тысячи долларов.
Через три дня он получил сообщение от Центрального банка в Москве, что деньги пришли и он должен лично явиться и забрать их, поскольку в СССР не переводят деньги из одного банка в другой для иностранцев. Возникла проблема: виза, которая была у ра‐ ва, не давала права въезда в Москву. Решение этого вопроса по официальным каналам было делом очень сложным и требующим времени, а ящик с останками тем временем стоял в нашем подвале. Рав Бронштейн нанял стариков, которые днем и ночью сидели возле ящика с останками и читали псалмы, а мы с мамой ночевали у соседей.
Рав Бронштейн – ¨глухонемой¨
В СССР существовала система тотальной слежки за иностранцами. Одним из важнейших ее элементов был запрет ездить из города в город наземным транспортом, поскольку билеты на автобусы и поезда продавались без предъявления паспорта и могли переда‐ ваться другим лицам. Иностранцам разрешалось пользоваться только самолетами, где билеты были именными и все пассажиры регистрировались с предъявлением паспорта.
Мы решили рискнуть. Я проводила рава на вокзал и купила ему билет до Москвы; продолжительность поездки составляла двадцать часов. Сам он приобрести билет не мог: как только он открыл бы рот, в нем тут же опознали бы иностранца, собирающегося ехать, в нарушение правил, поездом. Я вошла с ним в мягкий вагон с четырехместными купе и отдала ему билет. Поговорила с проводницей, сунула ей в руку пять рублей и просила позаботиться об этом пассажире, поскольку он глухонемой; только так можно было спасти его от разоблачения в ходе этой достаточно долгой поездки.
Около двенадцати часов ночи в киевском КГБ обнаружили исчезновение рава Бронштейна. Каждый интурист обязан возвращаться к этому времени в свою гостиницу, и если он задерживается, администрация сообщает об этом «куда следует». Только если этот человек идет на концерт, который кончается за полночь, он имеет право задержаться, предупредив об этом администрацию гостиницы и указав, на какой именно концерт идет, чтобы его всегда можно было разыскать. Понятно, что кагебешники сразу после двенадцати пришли к нам, зная о наших контактах с равом Бронштейном. Мы сказали, что не в курсе его планов, что он – муж одной из двух маминых сестер, живущих в Соединенных Штатах, и только питается у нас, поскольку соблюдает кашрут и в гостинице не позволяет себе даже выпить стакан кофе.
¨Кто посадил Вас в поезд?¨
По‐видимому, в КГБ, зная о переводе денег, и без нас поняли, где нужно искать рава Бронштейна, и когда он прибыл в Москву, его уже ждали, посадили в машину и тут же стали допрашивать, как ему удалось приехать в Москву поездом, при том, что существует строгая инструкция, запрещающая продавать железнодорожные билеты иностранцам. Он ответил, что с покупкой билета не было никакой проблемы: он сказал кассирше только два слова: «Билет, Москва» – и этого было достаточно.
– Невозможно, чтобы кассирша не уловила, даже в двух словах, характерное американское произношение, – заявили ему. – Вам наверняка купил билет кто‐то из киевских евреев. Назовите его имя!
Рав Бронштейн продолжал упрямо уверять, что купил билет сам, и цель у него только одна: получить в банке деньги, которые ему прислали из Америки.
Убедившись в том, что от него ничего не добиться, кагебешники проводили его в банк, где он получил деньги, а после этого отвезли в аэропорт и посадили на киевский рейс.
После завершения всех формальностей и уплаты трех тысяч долларов «Аэрофлоту» рав Бронштейн вылетел со своим грузом в Израиль через Вену. В 1965 году, в канун праздника Шавуот(2), состоялись похороны «Дедушки из Новардока» с участием огромно‐ го количества людей; его останки были преданы земле на кладбище «Ѓар ѓа‐менухот»(3) в Иерусалиме.
Зачем еврею пять пар тфилин?
После этого рав Бронштейн бывал в СССР многократно и всякий раз привозил молитвенные принадлежности и прочие необходимые религиозным евреям вещи, их там с нетерпением ждали. Од
нажды он привез пять пар тфилин, в которых была особо острая нужда. Во время таможенной проверки его спросили, зачем ему столько, – ведь известно, что евреи пользуются одной парой тфилин!
– Но разве вы не знаете, – ответил он невозмутимо, – что в разных случаях полагается налагать разные тфилин: одни в новомесячья, другие – в праздники; третьи – в обычный день; четвертые – это тфилин рабейну Тама, а пятые – это тфилин моего папы…
2 Шавуот – один из трех главных еврейских праздников, когда весь народ прихо‐ дил в иерусалимский Храм. Установлен в память о даровании Торы на горе Си‐ най после исхода из Египта.
3 «Ѓар ѓа‐менухот» – «Гора упокоения».
Таможенники сделали вид, что верят ему, и сказали:
– Смотрите: мы разрешаем вам ввезти эти пять пар, не проверяя всего того, что вы нам говорили. Но помните: если, возвращаясь обратно, вы забудете хотя бы одну из них, вам придется вернуться и разыскать ее.
Рав Бронштейн сумел перехитрить советских таможенников. Он действительно вывез на обратном пути пять пар – но не те, что привез. Мы взяли у него кашерные тфилин, а взамен дали тфилин из гнизы(4), которые внешне ничем не отличаются от хороших для того, кто ничего в них не понимает.
Арест рава Бронштейна
В последний раз рав Бронштейн приехал в СССР в мае 1967 года, в напряженный период перед Шестидневной войной.
В воскресенье 4‐го июня, за день до начала войны, рав пришел попрощаться с мамой перед возвращением в США. Она проводила его до двери, благословила и произнесла стих из псалма –
«Господь будет охранять твой выход и приход отныне и вовек!»(5). Рав взял такси, и я поехала с ним в международный аэропорт Киева.
Войдя на территорию аэропорта, мы сразу увидели четырех крепких мужчин, шедших навстречу нам. Двое стали по сторонам от рава Бронштейна и на хорошем английском приказали ему идти с ними; двое других, уже по‐русски, велели мне то же самое.
4 Гниза – место хранения пришедших в негодность свитков, книг, их фрагментов, содержащих имена Бога, а также предметов ритуала, уничтожение которых за‐ прещено.
5 «Теѓилим», 121:8.
На улице мои конвоиры грубо втолкнули меня в черную машину, привезли в здание КГБ, завели в длинный коридор и велели ждать. Тут я вспомнила, что у меня с собой список евреев, желающих выехать из СССР; я должна была передать его с равом на Запад, чтобы им прислали вызовы. Если этот список найдут – гарантированы большие неприятности и им, и мне. Я пошла в туалет. В кабинке я закрыла за собой дверь, достала список, мелко порвала его и бросила в унитаз. Нажала на ручку слива – воды не было ни капли.
Поначалу я растерялась, но через мгновение, овладев собой, опустила руку в унитаз, собрала все обрывки, слепила их вместе и, закрыв глаза, проглотила. Отвращение, которое я испытала в тот момент, было куда меньшим злом по сравнению с тем, что могло произойти, не сделай я этого…
Последний аргумент
После часового ожидания меня ввели в комнату и усадили напротив трех следователей. Они начали мне угрожать, задавать множество вопросов, стараясь подавить меня и лишить самоконтроля. Когда же они увидели, что я совершенно спокойна, один из них сказал:
– Ты можешь рассказать все. У нас уже есть подробные показания твоего дружка, его признание в том, что он – американский шпион, а ты помогала ему в его шпионской деятельности. Если расскажешь все и подробно опишешь, каким образом помогала ему, это будет засчитано тебе как явка с повинной. Для тебя это единственная возможность избежать тяжелого наказания, полагающегося за предательство и шпионаж.
Пытаясь сохранить хладнокровие, я сказала им:
– Что вы от меня хотите? Вот уже сколько лет рав Бронштейн официально и открыто посещает СССР, свободно ездит по разным городам и исследует еврейские кладбища! В чем и почему я должна была его подозревать, если вы сами полностью ему доверяли? Какое преступление я совершила тем, что принимала в своем доме родственника, мужа маминой сестры, который въехал в страну и находится в ней в согласии с советскими законами? Если вы подозревали его в шпионаже, то почему давали ему свободно дейст‐ вовать, въезжать и уезжать в течение многих лет? У меня не было с ним никаких общих дел и никакой связи, кроме чисто семейной! Мы только кормили его кашерной едой, потому что он – еврей, соблюдающий кашрут. Это все, что я могу вам сообщить!
Слова эти, сказанные твердо и без страха, лишили следователей самообладания. Один из них нанес мне удар кулаком в подбородок – с такой силой, что я отлетела к стене и крепко ударилась головой. Изо рта потекла кровь; мне показалось, что моя голова раскололась. Даже эти садисты‐следователи несколько опешили при виде крови; один из них принес ведро с водой и льдом. Он мочил в этой воде копну моих волос и прикладывал их ко рту, пытаясь остановить кровотечение.
Когда кровь перестала течь, мне сказали:
– Сейчас ты можешь идти, а когда понадобишься, за тобой придут! – и предупредили никому не рассказывать о том, что произошло.
– А что я должна сказать маме? – спросила я.
– Скажи ей, что ты попала в автомобильную аварию! – был ответ.
Чтобы не пугать маму, я действительно выдумала для нее историю с дорожным происшествием.
Сердечный приступ
О том, что произошло с равом Бронштейном после ареста, я узнала от него через много лет, когда мы встретились с ним уже в Израиле.
Ему устроили изнурительный перекрестный допрос, сопровождавшийся побоями. Кагебешники заявили, что я уже все рассказала и во всем призналась и если он сознается в своей шпионской деятельности, то будет освобожден и сможет вернуться на родину.
– Вы обвиняетесь в шпионаже, – сказали ему, – в распространении религиозной пропаганды, организации насильственных операций обрезания и подрывной деятельности против законной власти. Наказание по всем этим пунктам обвинения – лишение свободы и принудительные работы сроком до двадцати пяти лет.
Ничего не добившись, следователи поместили его в особый карцер без доступа свежего воздуха. Через какое‐то время рав Бронштейн почувствовал сильную боль в груди и стал стучать в дверь. Охранник, стоявший в коридоре, привел врача. Тот осмотрел рава, установил, что у него инфаркт, и сразу надел на него кислородную маску.
Надо сказать, что следователи КГБ, при всей их грубости и жестокости, были все‐таки осторожны с гражданами стран Запада, опасаясь, что турист умрет в их руках и это может стать причиной международного скандала.
Рав Бронштейн, несмотря на все принятые врачом меры, потерял сознание. Тут уже вызвали «скорую помощь» с командой медиков, которые приложили все усилия, чтобы спасти его.
В КГБ, по‐видимому, решили, что его нужно как можно скорее отправить из СССР, поскольку опасность для жизни рава еще сохранялась. «Скорая» доставила его прямо в аэропорт, где его внесли на носилках в самолет, вылетавший на запад. Вернувшись в США, он еще пролежал в больнице шесть недель.
214
Окончание следует
От редактора belisrael
Для приобретения книги, цена которой 50 шек., обращаться к рабанит Батье Барг по тел. в Иерусалиме 02-6712518. Все средства от продажи поступают в фонд поддержки школы «Ор Батья»
Опубликовано 15.01.2020 13:33
