Tag Archives: иудеи и христиане

ГОД БЕЗ ВОЛЬГІ САБАЛЕЎСКАЙ (бел./рус.)

In memoriam. Вольга Сабалеўская (26.03.1974 – 18.10.2019) – беларускі даследчык яўрэйскага мінулага

Піша Іна Соркіна

18 кастрычніка 2019 года раптоўна, з прычыны цяжкай хваробы, пайшла з жыцця наша дарагая калега і сяброўка Вольга Сабалеўская (на фота) – выдатны беларускі гісторык, культуролаг, вядучы спецыяліст па іўдаіцы, аўтар шматлікіх публікацый па гісторыі і культуры ўсходнееўрапейскіх яўрэяў.

Вольга пачала актыўна займацца названай праблематыкай у першай палове 1990-х гадоў, у часы свайго студэнцтва на факультэце гісторыі і культуры Гродзенскага дзяржаўнага ўніверсітэта імя Янкі Купалы. Яшчэ студэнткаю яна пачала ўдзельнічаць у міжнародных канферэнцыях. Тады ж сталі выходзіць яе першыя навуковыя публікацыі, прысвечаныя культурнаму і гаспадарчаму жыццю гродзенскіх яўрэяў у XIX – пачатку XX ст.

Першыя поспехі, а таксама мара звязаць сваё жыццё з навуковай і выкладчыцкай дзейнасцю, прывялі Вольгу ў аспірантуру пры кафедры гісторыі Беларусі ГрДУ. У 1999 г., яшчэ да сканчэння тэрміна навучання ў аспірантуры, адбылася паспяховая абарона дысертацыі «Яўрэі Беларусі ў канцы XVIII – першай палове ХІХ ст.: лад жыцця і культура» на суісканне навуковай ступені кандыдата культуралогіі.

З 1999 па 2013 гады Вольга Сабалеўская самааддана працавала на пасадзе дацэнта кафедры культуралогіі. У 2009 г. за значны асабісты ўнёсак у развіццё навукі яна была ўзнагароджана падзячным лістом рэктара ГрДУ імя Янкі Купалы. Аднак з універсітэтам Вользе прыйшлося развітацца… Адбылося гэта ў выніку яе актыўнай грамадзянскай пазіцыі ў справе адстойвання справядлівасці і законнасці ў нашай Альма-Матар (у сувязі з палітычна матываванымі адлічэннем з аспірантуры Таццяны Касатай і звальненнем з працы дацэнта Андрэя Чарнякевіча).

З верасня 2013 г. і да апошніх дзён жыцця Вольга працавала ў гродзенскім філіяле «Беларускага інстытута правазнаўства» дацэнтам кафедры паліталогіі, псіхалогіі і філасофіі.

Творчая біяграфія В. Сабалеўскай уражвае неверагоднай навуковай актыўнасцю – шматлікія публікацыі, канферэнцыі, гранты, праекты, стажыроўкі. Так, яна стажыравалася ў Міжнароднай гуманітарнай школе ў Варшаве, Цэнтры навуковых супрацоўнікаў і выкладчыкаў іўдаікі ў ВНУ «Сэфер» (Масква), Нямецкім гістарычным інстытуце ў Варшаве, Яўрэйскім універсітэце ў Ерусаліме, Яўрэйскім гістарычным інстытуце ў Варшаве і іншых навуковых цэнтрах, брала ўдзел у шматлікіх навуковых канферэнцыях.

Як выдатны навуковец, прызнаны спецыяліст па іўдаіцы Вольга Сабалеўская вядомая не толькі ў Беларусі, але таксама ў Польшчы, Расіі, Украіне, Літве, Ізраілі ды іншых краінах. Вынікі даследаванняў Вольгі па праблемах гісторыі і культуры яўрэяў Усходняй Еўропы, гістарычнай культуралогіі, урбаністыцы, міжэтнічных узаемадзеянняў – гэта каля 120 публікацый, у тым ліку 4 манаграфіі.

Першая кніга В. Сабалеўскай «Спрадвечныя іншаземцы: старонкі гісторыі гарадзенскіх яўрэяў» (Гродна, 2000) распавяла пра яўрэяў Гродна ў кантэксце гарадскога жыцця канца XVIII – пачатку XX стагоддзя. Наступная манаграфія пад назвай «Евреи Гродненщины: жизнь до Катастрофы» (Данецк, 2005) была створана сумесна з даследчыкам з Данецка Уладзімірам Ганчаровым (1970–2014). Манаграфія прысвечана гісторыі яўрэяў-літвакоў Гродзеншчыны з 1795 па 1939 г. Аўтары даследавалі спецыфічныя рысы кансерватыўнага свету яўрэйскай традыцыі і глыбокія змены, якія адбываліся ў ім пад уздзеяннем працэсаў мадэрнізацыі. На старонках кнігі паказваюцца трансфармацыя яўрэйскай абшчыны, традыцыйныя заняткі яўрэяў заходняга рэгіёну Беларусі і змены структуры занятасці, некаторыя аспекты палітычнага жыцця, у якім удзельнічалі яўрэі.

Вольга таксама стала аўтарам усіх раздзелаў пра гісторыю і культуру гродзенскіх яўрэяў у калектыўнай манаграфіі «Гародня Х – ХХ стст. Каралеўскі горад з правінцыйным лёсам» (Вроцлаў, 2014). Можна сцвярджаць, што ўпершыню ў грунтоўным гістарычным нарысе, прысвечаным гораду над Нёманам, была нададзена належная ўвага гарадзенскім яўрэям.

Пэўным падсумаваннем шматгадовых даследаванняў В. Сабалеўскай з’явілася манаграфія «Паўсядзённае жыццё яўрэяў Беларусі ў канцы XVIII – першай палове ХІХ ст.» (Гродна, 2012). Спалучаючы падыходы гісторыі і культуралогіі, на аснове даследавання архіўных і апублікаваных крыніц, мемуараў, перыёдыкі, работ айчынных і замежных навукоўцаў, аўтар прадставіла асноўныя бакі паўсядзённага жыцця яўрэяў Беларусі ў дадзены перыяд часу. Гэта кніга стала першым комплексным даследаваннем практычна ўсіх граней паўсядзённага жыцця яўрэяў Беларусі ў канцы XVIII – першай палове XIX ст. Даследаванне было выканана з выкарыстаннем сучасных метадалагічных падыходаў, саліднай базы крыніц, з улікам дасягнутага ўзроўню ведаў па тэматыцы. Адна з частак кнігі была прысвечана эканамічным адносінам у кантэксце штодзённага досведу яўрэяў Беларусі ў канцы XVIII – першай палове XIX ст., дзе разглядаюцца такія аспекты іх гаспадарчага жыцця, як гандаль, у тым ліку кантрабандны, факторства, прамысловая вытворчасць, фінансавыя аперацыі, арэнда, шынкарства, сельская гаспадарка. У раздзеле «Сацыяльнае вымярэнне штодзённасці» прааналізаваны сацыяльная стратыфікацыя яўрэяў Беларусі разгледжанай эпохі. Увагу аўтара прыцягнулі соцыяцэнтрызм яўрэйскай культуры, структура і функцыі кагала, дэпутаты яўрэйскага народа, разгледжаны субкультуры (вучоныя яўрэі, «гвіры» і «простыя», а таксама гендэрныя, ўзроставыя, рэлігійныя субкультуры) і контркультуры яўрэйскага сусвету (прыхільнікі руху Гаскалы). Умовы жыцця прадстаўнікоў яўрэйскай супольнасці Беларусі раскрываюцца праз апісанне прасторы побыту – яўрэйскага квартала і яўрэйскага дома, медыцынскага абслугоўвання, паўсядзённага адзення і ежы, вылічэння часу (хранатоп паўсядзённасці). Лакуны паўсядзённасці яўрэяў Беларусі канца XVIII – першай паловы XIX ст. запаўняліся Вольгай праз характарыстыку «трансцэндэнтнасці і паўсядзённасці», «свята як альтэрнатывы паўсядзённасці», «нараджэння і смерці ў кантэксце паўсядзённага досведу». Тут паказваецца складаны сплаў паўсядзённага і трансцэндэнтнага ў ладзе жыцця і культуры беларускіх яўрэяў, раскрываецца сусвет яўрэйскага свята (яго сакральнасць, гістарызм, сямейны характар, сацыяльны сэнс, карнавальнасць, святочнае адзенне, святочная ежа, святочнае баўленне часу), апісваюцца ўяўленні і традыцыі яўрэяў, звязаныя з нараджэннем і смерцю.

Такім чынам, нават кароткі пералік сюжэтаў, якія знайшлі адлюстраванне на старонках манаграфіі В. Сабалеўскай, паказвае, што гэта наватарская, арыгінальная праца з’яўлялася новым словам у айчыннай гістарычнай навуцы. Да несумненных вартасцяў кнігі належаць і выдатны стыль, удала падабраныя цытаты, што робіць чытанне навуковага тэксту займальным. Хоць звычайна слова «паўсядзённасць» асацыюецца з шэрай аднакаляровасцю, штодзённае жыццё яўрэйскай супольнасці Беларусі паўстала са старонак кнігі В. Сабалеўскай шматколерным.

Артыкулы В. Сабалеўскай, апублікаваныя ў шматлікіх навуковых выданнях Беларусі, Расіі, Украіны, Польшчы і Вялікабрытаніі, былі прысвечаны разнастайным бакам гісторыі яўрэяў рысы аселасці ў канцы XVIII – пачатку ХХ стагоддзя: асаблівасцям іх эканамічнай дзейнасці ды сферы занятасці, культурнаму жыццю (арганізацыі асветы і сістэмы адукацыі, развіццю прыватных яўрэйскіх школ і дзяржаўнай сістэмы адукацыі для яўрэяў Расійскай імперыі, дабрачыннасці), адметнасцям яўрэйскай медыцынскай сістэмы ды штодзённаму побыту яўрэйскага квартала. У шэрагу публікацый В. Сабалеўская даследавала палітыку царскага ўрада ў дачыненні да яўрэйскай супольнасці і фарміраванне юрыдычнага статусу іўдзеяў у межах імперыі Раманавых. Звярталася даследчыца і да праблемы хрысціянска-іўдзейскіх стасункаў, яўрэйскай «жаночай гісторыі».

Вольга вельмі шмат часу праводзіла ў архівах, каб выявіць крыніцы для сваіх навуковых распрацовак. Яна актыўна займалася генеалагічнымі пошукамі, што зрабіла яе адной з найбольш аўтарытэтных даследчыц у гэтай галіне. Уражвае тэма апошняй публікацыі Вольгі (2019) – пра канцэпт смерці ў яўрэйскай культуры…

Нельга не пагадзіцца з Андрэем Чарнякевічам, які вельмі трапна адзначыў, што тэма навуковага даследавання Вольгі надзвычай гарманічна і натуральна ператварылася ў частку ўнутранай філасофіі самаго даследчыка. Яна шчыра і самааддана займалася аднойчы абранай справай, якую вельмі любіла. Праз свае даследаванні гісторыі і культуры яўрэйскага народа яна дэманстравала ўласныя нацыянальныя рысы. Вольга Сабалеўская сапраўды была беларускім гісторыкам яўрэйскага мінулага і заўседы старалася гэта падкрэсліць у сваіх працах.

Спіс манаграфій Вольгі Сабалеўскай

  1. Сабалеўская В. А. Спрадвечныя іншаземцы: старонкі гісторыі гарадзенскіх яўрэяў. – Гародня, 2000. – 87 с.
  2. Соболевская О., Гончаров В. Евреи Гродненщины: Жизнь до Катастрофы. – Донецк: Норд-Пресс, 2005. – 375 с. [введение, главы 1-3, заключение]
  3. Соболевская, О. А. Повседневная жизнь евреев Беларуси в конце XVIII – 1 пол. XIX века: моногр. / О. А. Соболевская. – Гродно: ГрГУ, 2012. – 443 с.
  4. Гародня Х-ХХ стст. Каралеўскі горад з правінцыйным лёсам / П. Баравік, Ю. Гардзееў, А. Ерашэвіч, В. Сабалеўская і інш. – Гародня: Гарадзенская бібліятэка, 2014. – 513 с. [З’яўленне яўрэйскай суполкі. Гарадзенскі кагал у XVI – XVIII стст. Яўрэйскі квартал губернскага горада. Яўрэйская суполка і жыццё горада]

Апублiкавана 18.10.2020  22:42

***

In memoriam. Ольга Соболевская (26.03.1974 – 18.10.2019) – белорусский иcследователь еврейского прошлого

Пишет Инна Соркина

18 октября 2019 года ввиду тяжёлой болезни скоропостижно скончалась наша дорогая коллега и подруга Ольга Соболевская (на снимке), выдающийся белорусский историк, культуролог, ведущий специалист по иудаике, автор многочисленных публикаций по истории и культуре восточноевропейских евреев.

Ольга начала активно заниматься указанной тематикой в первой половине 1990-х, будучи студенткой факультета истории и культуры Гродненского государственного университета имени Янки Купалы. Ещё студенткой начала участвовать в международных конференциях. Тогда же стали выходить её первые научные публикации, посвящённые культурной и экономической жизни гродненских евреев XIX – начала XX веков.

Первые успехи, а также мечта связать свою жизнь с научной и педагогической деятельностью привели Ольгу в аспирантуру при кафедре истории Беларуси Гродненского государственного университета. В 1999 году, ещё до окончания срока аспирантуры, она успешно защитила диссертацию на соискание учёной степени кандидата культурологии «Евреи Беларуси в конце XVIII – первой половине XIX века: образ жизни и культура».

С 1999 по 2013 год Ольга Соболевская самоотверженно трудилась на должности доцента кафедры культурологии. В 2009 году она была награждена благодарственным письмом ректора Гродненского государственного университета имени Янки Купалы за значительный личный вклад в развитие науки. Однако Ольге пришлось распрощаться с университетом…. Произошло это в результате её активной гражданской позиции при отстаивании справедливости и законности в нашей Альма-Матер (в связи с политически мотивированным отчислением Татьяны Касатой из аспирантуры и увольнением доцента Андрея Чернякевича).

С сентября 2013 года и до последних дней жизни Ольга работала в Гродненском филиале Белорусского института правоведения доцентом кафедры политологии, психологии и философии.

Творческая биография О. Соболевской поражает невероятной научной активностью – многочисленные публикации, конференции, гранты, проекты, стажировки. Так, она стажировалась в Международной гуманитарной школе в Варшаве, Центре научных сотрудников и преподавателей иудаики при организации «Сефер» (Москва), Немецком историческом институте в Варшаве, Еврейском университете в Иерусалиме, Еврейском историческом институте в Варшаве и других исследовательских центрах. Участвовала в многочисленных научных конференциях.

Как выдающийся учёный, признанный специалист по иудаике, Ольга Соболевская известна не только в Беларуси, но и в Польше, России, Украине, Литве, Израиле и других странах. Результатами исследований Ольги по истории и культуре евреев Восточной Европы, исторической культурологии, урбанистике, межнациональным отношениям являются около 120 публикаций, в том числе 4 монографии.

Первая книга О. Соболевской «Извечные иноземцы: страницы истории гродненских евреев» (Гродно, 2000; на белорусском языке) повествовала о евреях Гродно в контексте городской жизни конца XVIII – начала XX веков. Следующая монография «Евреи Гродненщины: жизнь до Катастрофы» (Донецк, 2005) написана в соавторстве с Владимиром Гончаровым, исследователем из Донецка (1970–2014). Монография была посвящена истории евреев-литваков Гродненщины с 1795 по 1939 годы. Авторы исследуют особенности консервативного мира еврейской традиции и глубокие изменения, произошедшие в нём под влиянием процессов модернизации. На страницах книги показаны трансформация еврейской общины, традиционные занятия евреев в западном регионе Беларуси и изменения в структуре занятости, некоторые аспекты политической жизни, в которой евреи участвовали.

Ольга также стала автором всех разделов об по истории и культуре гродненских евреев в коллективной монографии «Гродно X – XX вв. Королевский город с провинциальной судьбой» (Вроцлав, 2014; на бел. яз.). Можно утверждать, что впервые в обстоятельном историческом очерке о городе над Неманом должное внимание было уделено гродненским евреям.

Монография «Повседневная жизнь евреев Беларуси в конце XVIII – первой половине XIX века» явилась своего рода обобщением многолетних исследований О. Соболевской. (Гродно, 2012). Сочетая подходы истории и культурологии, опираясь на изучение архивных и опубликованных источников, мемуаров, периодических изданий, трудов отечественных и зарубежных ученых, автор представила основные аспекты повседневной жизни евреев Беларуси в названный период. Эта книга стала первым комплексным исследованием практически всех сторон повседневной жизни евреев Беларуси конца XVIII – первой половины XIX века. Исследование было выполнено с использованием современных методических подходов и солидной источниковой базы, с учётом ранее достигнутого уровня знаний по тематике. Одна часть книги была посвящена экономическим отношениям в контексте повседневного опыта евреев Беларуси в конце XVIII – первой половине XIX века, где рассматривались такие аспекты их экономической жизни, как торговля (в том числе контрабанда), факторство, промышленное производство, финансовые операции, аренда, содержание шинков, сельское хозяйство. В разделе «Социальное измерение повседневной жизни» анализируется социальное расслоение евреев Беларуси в рассматриваемую эпоху. Внимание автора было уделено социоцентризму еврейской культуры, структурам и функциям кагала, депутатам еврейского народа. О. Соболевская рассмотрела субкультуры (еврейские ученые, «гвиры» и «простые», а также гендерные, возрастные, религиозные субкультуры) и контркультуры еврейского мира (сторонники движения Гаскала, т. е. просветители). Условия жизни представителей еврейской общины Беларуси раскрываются через описание жилого пространства – еврейского квартала и еврейского дома, медицинского обслуживания, повседневной одежды и питания, отсчёта времени (хронотоп повседневной жизни). Пробелы в знаниях о повседневной жизни евреев Беларуси конца XVIII – начале XIX вв. восполнялись Ольгой посредством описания «трансцендентности и повседневности», «праздника как альтернативы повседневной жизни», «рождения и смерти в контексте повседневного опыта». Она показала сложный сплав повседневного и трансцендентного в быту и культуре белорусских евреев, раскрыла мир еврейского праздника (его сакральность, историзм, семейный характер, социальный смысл, карнавальность, праздничная одежда, праздничная еда, праздничное времяпрепровождение). Были также описаны представления евреев, связанные с рождением и смертью.

Таким образом, даже краткий перечень сюжетов, отраженных на страницах монографии О. Соболевской, показывает, что это новаторское, оригинальное произведение было новым словом в отечественной исторической науке. К несомненным достоинствам книги можно отнести и отличный стиль, грамотно подобранные цитаты, что делает чтение научного текста занимательным. Хотя слова «повседневная жизнь» обычно ассоциируются с серой однотонностью, повседневная жизнь еврейской общины Беларуси заиграла на страницах книги О. Соболевской яркими красками.

Статьи О. Соболевской, опубликованные во многих научных журналах Беларуси, России, Украины, Польши и Великобритании, были посвящены различным аспектам еврейской истории конца XVIII – начала XX веков: особенностям хозяйственной деятельности и занятости евреев, культурной жизни (образовательные организации и др.), культурной жизни (система образования, развитие частных еврейских школ и государственной системы образования евреев Российской империи, благотворительность), своеобразию еврейской медицинской системы, быту еврейского квартала. В ряде публикаций О. Соболевская исследовала политику царского правительства по отношению к еврейской общине и формирование правового статуса евреев в империи Романовых. Исследовательница обращалась также к проблеме христианско-иудейских отношений, к еврейской «женской истории».

Ольга много времени проводила в архивах в поисках источников для своих исследований. Она активно участвовала в генеалогических исследованиях, что сделало ее одним из самых авторитетных исследователей в этой области. Впечатляет тема последней публикации Ольги (2019) – о понятии смерти в еврейской культуре…

Нельзя не согласиться с Андреем Чернякевичем, очень метко отметившим, что тематика исследований Ольги гармонично и естественно превратилась в часть внутренней философии самой исследовательницы. Она искренне и самоотверженно занималась некогда выбранным делом, которое очень любила. Изучая историю и культуру еврейского народа, она демонстрировала свои собственные национальные черты. Ольга Соболевская поистине была белорусским историком еврейского прошлого и всегда старалась подчеркнуть это в своих работах.

Перевод с белорусского – belisrael.info

Добавлено 19.10.2020  09:33

Беседа с Мирославом Шкандрием

Мирослав Шкандрий: «В Украине существуют проблемы, бросающие вызов историкам, писателям, гражданскому обществу»

Как возник стереотип «ключей от церкви», был ли юдофобом Тарас Шевченко, кто стал первым еврейским голосом в украинской литературе и почему евреи в штетлах обеспечивали аншлаги украинскому театру – об этом и многом другом в интервью с приглашенным лектором магистерской программы по иудаике Киево-Могилянской академии, литературоведом, профессором университета Манитобы, доктором Мирославом Шкандрием.

Михаил Гольд  Михаил Гольд, Главный редактор газеты “Хадашот”

Мирослав Шкандрий

Мирослав Шкандрий

Первым произведением современной украинской литературы считается созданная в 1798 году «Энеида» Котляревского. А в каком контексте появляются в поэме иудеи?

Я был приятно удивлен, что, например, упоминание Котляревским шинка, куда женщина собирается на танцы, не несет никаких негативных коннотаций. Такой же подход сохраняется при описании ада, где сидят злодеи и грешники разного рода – там полный интернационал, где евреи никак не выделяются из общего ряда, хотя они там есть.

Пройдет совсем немного времени, и образ еврея станет зловещим благодаря клише «ключей от церкви», которые евреи-арендаторы якобы держали у себя в корчмах и выдавали православным за мзду. Как возник этот стереотип и имеет ли он под собой основания?  

Первоисточник этого клише я нашел в изданной в 1846 году на русском языке «Истории русов или Малой России». Правда, речь там идет о событиях 1648 года, хотя в документах эпохи Хмельницкого тема «ключей от церкви» практически не звучит, как не звучит она и в религиозной полемике того времени. Даже в самом антиеврейском тексте XVII века – «Мессии правдивом» архимандрита Иоанникия – нет свидетельств ни о чем подобном.

Об этом начинают «вспоминать» лишь в казацких хрониках конца XVIII века, а окончательно стереотип оформился уже в 1840-е годы благодаря Николаю Костомарову и Пантелеймону Кулишу, которые канонизировали его в своих произведениях. В подтверждение аутентичности этой истории они ссылались на фольклор, в частности, «Думу про утиск України єврейськими орендарями» та «Думу про Корсунську битву». Правда, первая дума была записана самим Кулишом, который имел привычку править оригинальные материалы на свое усмотрение.

Так, например, он украшал дополнительными деталями сцены произвола над православными. Именно поэтому польские ксендзы у него перемещаются между селами якобы не на лошадях, а верхом на людях; все православные церкви сдаются в аренду евреям; евреи принимают ключи от храмов и веревки от колоколов, уносят с собой в кабаки и позволяют христианам отправлять службы только за «большие деньги»; евреи продают водку в церквях и сами пекут паски и т.д.

Николай Костомаров, Пантелеймон Кулиш
                                   
Николай Костомаров, Пантелеймон Кулиш

Имел ли этот стереотип под собой основания? Историк из Еврейского университета в Иерусалиме Юдит Калик проанализировала, откуда у него растут ноги. Иногда магнаты-католики, владевшие землей, закрывали церкви за неуплату крестьянами долга. Ответственность за сбор таких долгов, как и за сбор налогов, часто возлагали на евреев. Но они не арендовали церкви — это миф, подтверждение которому не нашел и Михаил Грушевский, которому эта история тоже казалась подозрительной.

Более того, речь шла об общей норме для евреев, католиков и православных – если вы задолжали за аренду земли, то вашу синагогу, церковь или костел закрывают до уплаты долга…

Скажу больше, в основном, это касалось как раз костелов – но об этом вы не найдете ни слова в произведениях украинской литературы того времени – этот факт усложнял и фактически разрушал стереотип «ключей от церкви», поэтому его просто игнорировали.

Почему же этот антиеврейский домысел так охотно был подхвачен украинскими просветителями вроде Костомарова и Кулиша?

В период романтического национализма подобным клише отдали дань многие писатели, включая Гоголя. Да и по всей Европе возникла мода на все исконно-народное, в рамках которой наша и только наша традиция глубока и величественна, но она угнетена, а, значит, надо найти того, кто ее угнетает.

Поэтому и Кулиш, и Костомаров развили тему злого арендатора-еврея, запрещающего православным служить в церкви, а последний вообще выбрасывал из народного эпоса все, что не укладывалось в его концепцию. Франко отмечает, что и у Кулиша, записывавшего одну думу, слова «ляхи, милостивые паны» везде заменены на «жиды-арендаторы».

При этом тот же Костомаров выступил против первого проекта памятника Богдану Хмельницкому в Киеве, где под копытом коня гетмана оказались польский шляхтич, еврей-арендатор и иезуит.

Когда началась дискуссия о нормативности слова «жид» в украинском языке, право на свободное употребление которого по сей день отстаивают некоторые украинские патриоты?  

В 1860-61 годах на страницах издававшегося в Петербурге украинского журнала «Основа» развернулся большой спор, затронувший и эту тему. Украинцы настаивали, что слово «жид» в украинском – так же, как в других восточноевропейских языках – вполне нейтрально. Еврейские публицисты согласились, что все зависит от контекста, но уже к концу XIX века такие авторы, как Леся Украинка предпочитали употреблять «еврей» вместо традиционного «жид».

Обложка номера журнала «Основа»
Обложка номера журнала «Основа»

В Большой Украине именно слово «еврей» стало нормативным, отчасти благодаря писателям, его использовавшим. В Галичине «жид» оставался нормой намного дольше, но сегодня это вопрос решенный.

Отношение к евреям Тараса Шевченко – тема, о которую сломано много копий. И, тем не менее, можем ли мы назвать Кобзаря юдофобом, или он был просто человеком своего времени со всеми присущими ему представлениями о «чужом»?

Шевченко – уникальная фигура, намного масштабнее и глубже Костомарова и Кулиша. Его, к сожалению, читают невнимательно, и это уже стало традицией. Шевченко писал разными голосами, иногда перекрывающими друг друга, в его произведениях до семи-восьми нарраторов, и они постоянно переключаются.

Он зафиксировал антисемитские настроения, например, в «Гайдамаках», но эта поэма сложнее, чем кажется на первый взгляд. Да, Лейба эксплуатирует Ярему, но потом они вместе идут в польский лагерь и крадут Оксану. Переодетый гайдамаком Лейба помогает Яреме, а в другом эпизоде Ярема-мститель проезжает свое село, где был наймитом у Лейбы, и испытывает некоторую ностальгию. Все очень странно, в голове читателя возникает путаница.

На самом деле украинско-еврейские отношения были гораздо более интимными, чем мы себе представляем. Шевченко это понял и передал эту интимность культурного взаимодействия. К тому же его взгляды пережили определенную эволюцию.

«Лейба и Ярема». Иллюстрация к поэме Шевченко «Гайдамаки», худ. А. Сластион
«Лейба и Ярема». Иллюстрация к поэме Шевченко «Гайдамаки», худ. А. Сластион

 

Я часто вспоминаю в этом контексте «Думу про Опанаса» Багрицкого. Она написана тем же ритмом и стилем, что и «Гайдамаки», есть и сюжетная аналогия – противостояние украинского крестьянина и комиссара-еврея. Они, безусловно, враги, но враги, хорошо понимающие друг друга, между которыми существует глубокая связь. Эту связь критики часто не замечают, а она принципиальна, и позволяет понять, почему евреи в украинской литературе изображены иначе, чем в русской. Именно в силу того, что мы соседи…

Во второй трети XIX века мы сталкиваемся с удивительным явлением – участием отдельных евреев в украинофильском движении… 

Да, это был период встречи украинской и еврейской интеллигенции – в рамках движения за, говоря современным языком, гражданские права. В этом контексте стоит упомянуть банкира Всеволода Рубинштейна, финансового поддерживавшего украинские круги, и редактора произведений Шевченко, крещеного еврея Вильяма Беренштама.

Торговая и промышленная элита – крупные сахарозаводчики, банкиры, железнодорожные короли – начала развивать города и городскую культуру. Еврейские и украинские меценаты стали чаще контактировать, и в 1880-х годах в изображении украинско-еврейских отношений появляются филосемитские нотки.

В начале XX века, на фоне государственного антисемитизма и погромной волны, отношение к еврейскому вопросу стало маркером либерализма и свободомыслия. Во всяком случае, для российских писателей. А что думали на этот счет украинские литераторы и публицисты? 

Борьбе за еврейское равноправие сочувствовали такие издания, как «Украинский вестник» Грушевского, выходивший в Санкт-Петербурге с 1906 года, и журнал «Украинская жизнь», издававшийся в Москве усилиями Симона Петлюры. Во время революции 1905-1906 гг. Грушевский писал, что евреи, как и украинцы, являются жертвами иностранного господства, и настаивал на рассмотрении Думой закона об отмене черты оседлости. Адвокат Арнольд Марголин (впоследствии – заместитель министра иностранных дел Директории) имел широкую поддержку со стороны украинских кругов в ходе выборов в I Государственную Думу.

Кроме того, еврейская библейская история стала для многих украинских литераторов метафорой борьбы против угнетения. Подчеркну, я говорю не о народных массах, а тонкой прослойке интеллигенции, которая начала разрушать стереотип «ключей от церкви». Попутно создавая сентиментальный образ бедного, униженного еврея, вызывавший сочувствие — образ отчасти наивный, но позитивный.

Огромную роль в культурном взаимодействии играли театральные деятели. Еще в 1878 году Карпенко-Карый пытался изменить закон, запрещавший прием еврейских детей в реальные училища, а во время погрома 1881 года в Елисаветграде приютил несколько еврейских семей.

Троицкий народный дом, где располагался театр Садовского, ныне – здание Оперетты
Троицкий народный дом, где располагался театр Садовского, ныне – здание Оперетты

 

С открытием первого стационарного украинского театра в Киеве в 1907 году в его репертуаре сразу появились пьесы на еврейские темы. Здесь – в театре Садовского – ставили Авраама Гольдфадена, Шолома Аша и Якова Гордина. Пьесы последнего – «Миреле Эфрос» и «Сиротка Хася» – имели огромный успех.

К открытию сезона 1907 года Садовский готовил пьесу Евгения Чирикова «Евреи» в украинском переводе с великой Марией Заньковецкой в роле Леи, но цензура запретила постановку. Тем не менее, премьера, ставшая ответом на погромы 1905 года, состоялась в следующем сезоне. Есть свидетельства, что эта пьеса повлияла на двух будущих грандов украинского театра – Леся Курбаса и Гната Юру.

Вышедший в 1907 году украинский перевод «Евреев» содержал предисловие Симона Петлюры, отмечавшего, что «страдания Нахмана вызывают глубокое сочувствие в каждом, независимо от того, принадлежит ли он к этому народу, исторической судьбой которого стал тяжкий крест притеснений и насилия». В те годы Петлюра редактировал киевскую газету «Слово», разоблачавшую шовинизм и антисемитские взгляды некоторых авторов газет «Рада» и «Рідний край».

Нельзя обойти вниманием и огромную популярность бродячих театров – как украинских, так и еврейских, которые добирались до каждого медвежьего угла. Между прочим, в штетлах евреи обеспечивали аншлаги украинскому театру. Шел постоянный культурный обмен – украинские труппы реконструировали мир, хорошо знакомый евреям, и наоборот.

Это происходит и сегодня – в моем родном Виннипеге я с удовольствием хожу в еврейский культурный центр, где демонстрируют старые фильмы на идише. Такое впечатление, что ты попал в украинский мир, говорящий на другом языке. Думаю, такое же впечатление складывалось у евреев, ходивших на украинские спектакли – это были не герметично замкнутые миры. Этим и интересна украинская культура, включающая и поляков, и русских, и немцев.

Для меня, например, большим откровением стали пьесы, написанные в 1920-1922 годах о том, как еврейки влюбляются в украинцев, — эти постановки шли с большим успехом в маленьких городах по всей Канаде, и это – забытая страница истории.

Евгений Чириков и его пьеса «Евреи»
Евгений Чириков и его пьеса «Евреи»

А кто, например, помнит сегодня о хореографе Василе Авраменко, фактически создавшем современный украинский танец? Он гастролировал со своим коллективом по всему миру, а одним из любимых его танцев была еврейская хора – он везде его исполнял, в том числе и в Madison Square Garden, когда на сцену одновременно вышло более 500 человек, и в 1970 году в Иерусалиме.

Первый еврейский голос в украинской литературе – Гриць Кернеренко (Кернер) – свой среди чужих, чужой среди своих? 

В определенной мере – да, как он сам писал в стихотворении «Не рідний син»:

Прощай, Украйно моя –

Тебе я кинуть мушу:

Хоч за тебе я б оддав

Життя і волю й душу!

Але я пасинок тобі,

На жаль, це добре знаю.

Й проміж других дітей твоїх

Я не живу – страждаю.

Несила знести вже мені

Глумлінь тих понад міру

За те, що я й твої сини

Не одну маєм віру.

Тебе ж, Украйно моя,

Я буду вік кохати:

Бо ти хоч мачуха мені,

А все ж ти мені – мати.

Это написано в 1908 году, и очень точно передает ощущение раздвоения идентичности.

Я вырос в совсем другую эпоху, в украиноязычной семье в Британии, но даже я ощущал нечто подобное, хотя и в гораздо меньшей степени. В Канаде, где я живу сегодня, официально закреплена политика мультикультурализма. Но Кернеренко жил в абсолютно иных реалиях, когда требовалоось особое мужество для выбора украинско-еврейской идентичности. Именно он своим творчеством обратил внимание на то, что есть и такие украинцы – и это стало прорывом в украинской литературе.

Кернеренко довольно активно печатали на страницах престижных журналов и в антологиях, многим было важно услышать этот голос, осознать, что значит быть украинцем – не по рождению, а в силу сознательного культурного выбора.

Как отразился провал украинско-еврейского сближения в период УНР в публицистике и художественной литературе?

На волне всеобщего подъема еврейские партии поддержали Центральную раду, и это было крайне важно для УНР, ведь среди городского населения украинцы составляли не более трети. Остальные две трети – это русские и евреи на востоке, и поляки и евреи – на западе. Это и обусловило политику УНР, направленную на предоставление меньшинствам национально-персональной автономии.

Братская могила жертв петлюровского погрома в Проскурове

Фото: Википедия

                    Братская могила жертв петлюровского погрома в Проскурове

Все мы знаем, что было потом – погромы 1919 года отозвались в украинской литературе криком боли. В 1919-м (согласно отрывочным свидетельствам, якобы по просьбе Петлюры) Степан Васильченко пишет рассказ «Про жидка Марчика, бідного кравчика», опубликованный в газете «Україна» в тогдашней столице УНР Каменец-Подольском, и вышедший отдельным изданием. Сюжет нехитрый: бедный еврей приветствует вместе со всеми Февральскую революцию, но через год гибнет в погроме.

Писал о погромах и Клим Полищук, его рассказ «Окольными путями» (из записной книжки неизвестного)» – это дневник красноармейца, бывшего сторонника украинской независимости, павшего в бою. Он потрясен жестокостью войны, особенно, когда находит тело Иды Гольдберг – знаменитой актрисы, убитой во время погрома.

По иронии судьбы, командиры украинского и большевистского полков хорошо знают друг друга, поскольку росли вместе. Оба считают, что борются за независимую Украину. Но эти двое – еще не вся Украина: описывая похороны своей любимой актрисы, автор замечает, что две Украины сражаются друг с другом, а третья лежит перед ними в могиле.

Можно ли сказать, что политика украинизации и коренизации в 1920-е сделала украинцев и евреев союзниками в сфере культурного строительства? 

В этом контексте характерна книга Майка Йогансена о еврейских колониях, написанная в 1929 году. Он пишет, что стенгазеты выходят на двух языках: идише и украинском. Местный театр за зиму поставил шесть пьес: две на идише и четыре по-украински. Младшее поколение, в отличие от стариков, общается уже на украинском. Он пишет о еврейских девушках, скачущих по степи, о землепашцах-евреях, о футболистах, играющих за украинскую сборную, о здоровенном агрономе устрашающего вида. Как и зарисовки колонистов, сделанные в те годы художником Марком Эпштейном, портреты Йогансена свидетельствуют, что еврейские колонии уже мало отличались от соседних немецких или украинских.

Марк Эпштейн: «Красноармеец-трубач» (слева) «Женщина, кормящая козу» (справа)
Марк Эпштейн: «Красноармеец-трубач» (слева) «Женщина, кормящая козу» (справа)

 

Будущий председатель Союза писателей (СП) УССР Юрий Смолич действительно утверждал, что в 1920-е для многих евреев украинский язык стал родным. А можно ли говорить о появлении в эти годы плеяды писателей-евреев, сделавших себе имя в украинской литературе?

В первую очередь, это Леонид Первомайский (Гуревич) – большой украинский писатель, произведения которого, к сожалению, изуродовали поздними редакциями, где еврейский Б-г стал «природой», религия – «философией», а ребе – «добрым человеком».

В 1920-х годах еврейский голос отчетливо прозвучал в поэзии Раисы Троянкер, где ностальгия по еврейскому детству сочеталась с откровенным эротизмом. В 13 лет девочка сбежала из Умани с итальянским укротителем тигров из бродячего цирка. Позже она влюбилась во Владимира Сосюру, и поехала за ним в Харьков, где опубликовала два сборника.

Много евреев было среди литературных критиков и, в отличие от Кернеренко, их уже не попрекали происхождением. На глазах рождалась новая городская украинская культура, и евреи играли в этом процессе не последнюю роль.

С другой стороны, еврейские персонажи начинают появляться в произведениях многих украинских писателей: Мыколы Хвылевого, Николая Бажана, Бориса Антоненко-Давидовича, Юрия Смолича и многих других.

Лариса Троянкер и Леонид Первомайский
Лариса Троянкер и Леонид Первомайский

 

Этой волны украинизации и коренизации испугались в Москве. У меня как раз вышла книга, где проанализированы первые труды по истории украинской революции, написанные евреями. Авторы, например, сторонник украинизации Моисей Равич-Черкасский, член Центральной Рады Моисей Рафес критикуют российский шовинизм и антиукраинские настроения некоторых членов КП(б)У — все их статьи по этим вопросам были запрещены в 1926-м, уничтожены и забыты.

Как были репрессированы и ученые-евреи, сыгравшие активную роль в украинизации – одна из основательниц Института украинского научного языка Всеукраинской академии наук Олена Курило, редактор «Літературної газети» Самийло Щупак и т.д.

Тем не менее, в украинской литературе всегда существовали и антисемитские голоса – и голос талантливого прозаика Аркадия Любченко стал одним из наиболее громких…

Есть версия, что антисемитизм Любченко зародился еще в 1919-м, когда его якобы выдал ЧК местный портной-еврей. В 1930-е он возмущался тем, что 24 из 60 писателей (согласно его же подсчетам) живших в престижном доме «Ролит», имели еврейское происхождение. Он клеймит своего заклятого врага Натана Рыбака, который, по мнению Любченко, манипулирует главой СП Корнейчуком, на сестре которого Рыбак был женат.

По некоторым сведениям, и другие украинские писатели протестовали, что ими руководит еврей, известно даже выступление Александра Довженко на заседании СП, заявившего, что «евреи отравили украинскую культуру… они всегда будут нас ненавидеть, пытаются проползти везде и захватить все». И режиссера никто не одернул.

Что касается Любченко, то его антисемитизм носил расистский характер, недаром, он редактировал при немцах харьковскую газету «Нова Україна». Особенно сильное впечатление производят страницы его дневника с описанием эшелона с венгерскими евреями, следующего в лагерь смерти: «Седые, горбоносые, пейсатые – не жалко их, они мой народ столько веков и так безжалостно мучили».

Он был поглощен культом силы, который в 1930-е годы стал доминировать и в политике, и отчасти в литературе. Любченко пишет о зверях, о человеческой природе, о желании видеть силу в своем народе – все это умножило его ненависть к евреям, и он откровенно об этом говорит.

Аркадий Любченко. Справа: Первый номер газеты «Нова Україна», 7 декабря 1941 года

Фото: mediaport.ua

Аркадий Любченко. Справа: Первый номер газеты «Нова Україна», 7 декабря 1941 года

 

Любченко восхищался культом силы, а большинство коллег по цеху – и украинцев, и евреев – пошли за другим культом. Тот же Первомайский прошел путь от сентиментального еврейского писателя до воинственного сталиниста, поставившего силу слова на службу партии.

По некоторым данным, даже Мыкола Хвылевой служил в ЧК, а «Партия ведет» Павла Тычины может служить примером кровожадной риторики 1930-х. И это не исключительно нацистское или большевистское явление – Хемингуэй и Киплинг тоже отдали дань этому тренду, Филиппо Маринетти писал, что итальянцы должны есть не пасту, а побольше мяса, чтобы приобрести боевой дух. Социальный дарвинизм охватил мир. Чтобы выжить, мы должны быть крепкими и сильными, иметь когти, как писал один из идеологов ОУН Владимир Мартынец.

Но этот период прошел, и тот же Первомайский в 1960-х писал совсем другие стихи, словно искупая свое увлечение культом силы.

Еврейско-украинские писательские войны в конце 1940-х – начале 1950-х надолго испортили отношения между собратьями по перу?

В 1947-м, когда началась атака на «буржуазных националистов», обличительные письма с нападками на Максима Рыльского, Юрия Яновского и Петра Панча подписали такие критики-евреи как Евгений Адельгейм и Илья Стебун (Кацнельсон).

Прошло несколько месяцев и украинские писатели «ответили» еврейским коллегам. Любомир Дмитерко набросился на критика Александра Борщаговского, разнесшего в свое время «Богдана Хмельницкого» Александра Корнейчука, и на Ефима Мартыча (Финкельштейна) – за нападки на «Ярослава Мудрого» Кочерги. В осквернении украинского классического наследия обвинили Абрама Гозенпуда, Лазаря Санова (Смульсона) и упомянутых выше Стебуна и Адельгейма.

В 1951-м развернулась еще одна кампания по разоблачению «украинских буржуазных националистов», а в 1952-1953-м годах прошли «антисионистские» чистки. Один год вычищали евреев, а потом украинцев — одни топили других, а потом колесо поворачивалось в другую сторону — люди идут на подлость в периоды политической паранойи, чистеньких не остается.

Как украинские писатели отреагировали на Холокост

Прежде всего, надо понимать, что акцент на еврейской трагедии, мягко говоря, не приветствовался властями. Тем не менее, Николай Бажан еще в 1943-м году отдал дань памяти Бабьему Яру – за 18 лет до Евтушенко. Тычина в 1942-м написал «К еврейскому народу» и «Народ еврейский», а Максим Рыльский год спустя – «Еврейскому народу». Другое дело, что эти стихи не дошли до читателя, строфы Рыльского увидели свет лишь в 1988 году.

Портрет Николая Бажана, худ. Я.Кравченко. Справа: Докия Гуменная
Портрет Николая Бажана, худ. Я.Кравченко. Справа: Докия Гуменная

 

Мало кто знает о романе Докии Гуменной «Хрещатый Яр», основанном на дневнике, который она вела в годы оккупации. Конформизм, вина молчаливых свидетелей, реакция на запредельный ужас – все эти вопросы стали обсуждаться в обществе десятилетия спустя, но все они подняты у Гуменной. Роман вышел на Западе в начале 1950-х – резонанс был огромный, ведь речь шла о первой попытке осмысления Холокоста и украинско-еврейских отношений в эти годы – «Бабий Яр» Кузнецова был написан десять лет спустя. Но вскоре о книге забыли, а в Украине она до сих пор не издана и практически неизвестна.

Характерно, что писательница не идеализирует абстрактный «народ», хорошо зная, на что способен этот простой народ с его замечательными традициями. При этом взгляд Гуменной на украинскую идентичность намного опередил свое время – она видит членами большой украинской семьи все народы, оставившие след в нашей истории и культуре – от древних трипольцев до современных евреев.

Нашлось ли евреям «литературное» место в рамках нового советско-украинского патриотизма?

Им нашли место в далеком прошлом, но изменили контекст – евреи стали союзниками украинцев и вообще, положительными героями. В стихотворной драме Бажана «Олекса Довбуш» еврей-хозяин и его дочь – верные друзья и помощники благородного разбойника. В повести Якова Качуры «Иван Богун» еврей по имени Ицик присоединяется к казакам, при этом бьется ловко и лихо. Иван Ле в своем историческом романе «Наливайко» тоже вывел образ еврея, присоединившегося к восстанию Северина Наливайко.

Такой писатель, как Павло Загребельний в романе «Я, Богдан» нарушил табу на описание антиеврейского насилия, коснувшись темы погромов периода Хмельнитчины.

Это интересный, но единичный пример. А насколько современные украинские литераторы готовы обсуждать не только идиллические, но и трагические страницы совместной истории?

Пока не очень готовы, ведь эти темы еще не проговорены в обществе. Но делать это необходимо — для начала хотя бы издать дневник той же Докии Гуменной. Многие еще не осознали проблему участия украинцев в Холокосте, тем более, что это иногда идет вразрез с некоторыми нарративами ОУН и УПА.

Каждый случай должен рассматриваться индивидуально – среди членов УПА были и настоящие герои. Но нельзя забывать о том, что творили некоторые члены ОУН в 1941-м в Галичине, или члены УПА в 1943-м на Волыни – один и тот же человек мог быть и жертвой, и преступником – это очень сложная история, и еще не появился писатель, рассказавший об этом.

Вместе с тем, в 2000-е вышли очень интересные произведения, например, «Солодка Даруся, або Драма на три життя» Марии Матиос. Действие романа происходит во время Второй мировой войны в буковинском селе – это честная книга, раскрывающая тему участия местного населения в насилии и присвоении имущества при очередной смене власти.

Вообще Украина очень интересная страна – здесь существуют проблемы, бросающие вызов историкам, писателям, гражданскому обществу. Это заставляет тебя размышлять над сложными вопросами, и от этой сложности нельзя убежать.

Возникла ли еврейско-украинская идентичность в современной украинской литературе или Моисей Фишбейн остается в этом смысле уникальным автором?

У Фишбейна произошел чрезвычайно удачный сплав идентичностей. Это украинский поэт, которому было суждено родиться евреем. Его творчество как бы завершает дискуссию об украинской идентичности еврейских писателей, начатую Кернеренко, Троянкер и Первомайским. Эта эволюция отражает формат восприятия украинского еврея: сперва как «чужака», потом – как неудобного «своего» и, наконец, вполне приемлемого «своего».

Моисей Фишбейн
Моисей Фишбейн

 

В последние годы многие гражданские активисты, журналисты, да и не только они, стали позиционировать себя как украинские евреи – и это важно не только для Украины, но и для Запада, где при словосочетании «украинский еврей» люди удивленно вскидывают брови.

После Майдана мы живем в совершенно иную эпоху – эпоху рождения новой Украины и нового понятия украинства. Мы сидим с вами в центре Киева в крымско-татарском ресторане – и это тоже Украина, один из вариантов новой украинской идентичности, которая формируется на наших глазах. Главное сегодня – не мешать ей развиваться.

*

На мой взгляд, весьма интересное интервью – в нём больше научности, чем в некоторых изученных мною толстых книгах. Очевидно, украинские литературоведы, живущие в стране и за рубежом, давно и успешно работают над темами вроде «Еврейские образы в творчестве писателей Украины», «Украина в произведениях еврейских писателей». Обсуждение еврейско-украинских литературных связей «без гнева и пристрастия» способствует выстраиванию нормальных отношений между представителями двух народов. В этом смысле современные евреи Беларуси могут позавидовать своим южным «товарищам». Судя по вялой реакции, мало кого заинтересовали публикации в 2018 г. полузабытых произведений белорусских писателей: Тодора Кляшторного об антиеврейском погроме (1927), Григория Кобеца о Палестине (1933). «Проблема Шамякина» – и, шире, юдофобских мотивов в белорусском литературном наследии – затронутая этим летом, тоже как следует не проговорена…

Вольф Рубинчик, г. Минск

Опубликовано 24.11.2019  14:04
*

Конечно, здесь могло быть значительно больше фамилий – возвращаясь к Шевченко, можно привести цитату из Василия Львова-Рогачевского: «Еще более яркий пример этой самоотверженной, всепрощающей, чуткой любви к русской литературе представляет прекрасное стихотворение С. Г. Фруга, посвященное памяти Т. Г. Шевченко и читанное на вечеринке в годовщину его смерти. С. Г. Фруг приветствовал „святую тень“ певца, который в своих поэмах когда-то воспел кровавую резню Гайдамачины, воспел и Гонту и Железняка» и т. д. Но понятно, что такие претензии нельзя предъявлять ни автору интервью, ни его собеседнику.

Пётр Резванов, г. Минск   (25.11.2019  13:59)

Забытый еврейский погром в Гродно

Железом (и камнем) по стеклу. Забытый еврейский погром в Гродно

05-11-2019 Алесь Киркевич, «Новы час»

Поздним вечером 7 июня 1935 года в заросший зеленью, засиженный чёрными и рыжими котами-бродягами дворик старого Гродно вбежал запыхавшийся паренёк. Его сердце колотилось, глаза испуганно стреляли то вправо, то влево, а в руках была большая банка с леденцами. Свой сладкий клад сообразительный паренёк быстренько спрятал под грушей, росшей во дворе, а сам пошёл домой…

Евреи в межвоенной Польше

Мать устроила мальчику страшный разнос: и вернулся поздно, и в городе, мол, неспокойно, а на ногах у сыночка… новые сапожки. Откуда? Семья же бедная: кроме него ещё четверо детей. «Я не знаю, — оправдывался заплаканный мальчик. — Все бежали по улице, и я бежал. А там, в магазине, было разбито стекло… Тогда один господин в военном мундире говорит мне: “Что ж ты, парень, ходишь босиком? Обувайся!” Господин тот аккуратно просунул руку на витрину, чтобы не порезаться стеклом, и достал мне сапожки…»

Тот магазин с обувью на Доминиканской (ныне Советской) улице принадлежал евреям, а вечер 7 июня 1935 года тогдашние горожане запомнили как последний и единственный в межвоенном городе еврейский погром.

Панорама центра Гродно, 1930-е годы

«Нет ужо вашего “дедули”, никто вас не защитит!»

У 1935 году и позже по Польше прокатилась целая волна еврейских погромов. Одной из причин, как считают историки, стала смерть маршала Пилсудского, который твёрдой рукой сдерживал как «левых», так и «правых». Крайне правые политические силы наконец почувствовали возможность вырваться из категории маргиналов и реализовать свои замыслы, в том числе антисемитские. По воспоминаниям, некоторые погромщики так и говорили своим жертвам: «Нет ужо вашего “дедули” [Пилсудского], никто вас не защитит!»

Историки также отмечают, что важной причиной была модернизация и «национализация» городского пространства. Еврейская и польская молодёжь осознавали себя уже не только носителями разных религиозных традиций, но и совершенно разными национальными сообществами. Рост сионистских настроений среди евреев совпал с ростом польского национализма. Таким образом, пропасть между двумя сообществами углубилась.

Причиной каждого конкретного погрома был прецедент. В Бресте таким прецедентом стало убийство полицейского. В тогдашней Польше были запрещены еврейские бойни, где скот убивали по «негуманному» иудейскому обычаю… Во время раскрытия такой тайной бойни и произошло убийство: еврей ударил полицейского-поляка ножом в спину. Тот умер, а история получила огласку и спровоцировала беспорядки.

«Тогда почти каждый еврей носил ножик…»

Аналогичный прецедент имел место и в Гродно. 22-летний Владислав Кущ, учащийся Морской школы в Гдыне, приехал на каникулы в родной город и пошёл на танцы в зал на улице Бригитской (ныне Маркса). Там завязался конфликт из-за девушки, в результате чего в воротах соседнего здания Куща порезали ножом. Символично, что раненого парня повезли в еврейскую больницу (ныне — Железнодорожная), которая оказалась ближе других. Там Кущ и умер.

Тут стоит сделать ремарку. Насколько обыденным был подобный случай? Поножовщина на танцах в центре города — норма? Согласно тогдашним газетам — да. Информация о драках с использованием ножей, в которых участвовало по 5–6 человек, попадала в прессу регулярно, чуть ли не каждый день. Например, в день убийства Владислава Куща на Левонабережной улице произошёл подобный конфликт. Единственное – потерпевшим оказался еврей, которому посчастливилось выжить.

«Тогда почти каждый еврей носил с собой ножик, который прятал где-то сбоку», — вспоминает гродненец Казимир Сальвесюк [Здесь и далее большинство воспоминаний даётся по книге Кулевича «Город один, воспоминания разные»]. Были и более утончённые механизмы. Например, гирька, которая крепилась на зацепе на пружину и в нужный момент выстреливала из рукава, пробивая грудь или калеча лицо оппоненту. По городу в те годы шаталось много безработной молодёжи, поэтому по вечерам гулять нужно было очень осторожно.

Похоронная процессия как приглашение на погром

Похороны Владислава Куща были назначены на 7 июня в 5 вечера. Процессия двинулась от его дома на Бригитской в сторону Фарного кладбища. Проститься пришли сотни гродненцев, приехали коллеги-моряки, а также представители радикальных правых организаций. Немалую для 60-тысячного города процессию, к которой постоянно присоединялись новые участники, сопровождали всего… 13 полицейских.

На кладбище всё обошлось без эксцессов, хотя информация и здесь попадается противоречивая. По одним сведениям, похороны превратились чуть ли не в митинг, по другим – речи были запрещены, всё ограничилось традиционными молитвами. Формат мероприятия начал меняться, когда толпа возвращалась с кладбища в город. Около тысячи человек прошлись по Иерусалимской, Бригитской, Доминиканской и иных улицах, а затем рассыпались по всему центру, разбивая окна магазинов, избивая и калеча евреев, которые попадались на пути.

Впрочем, не всегда только евреев: чернявый мужчина средних лет пострадал потому, что был похож на еврея и наблюдал за процессом со своего балкона. «Я не еврей!» —во весь голос кричал человек. «Ну так нечего прикидываться евреем!» — прозвучал в ответ аргумент погромщиков. Мужчину сбросили с балкона на улицу, мощёную камнем.

 

Антисемитские карикатуры в межвоенной Польше

«Парни с палками били витрины, а мы, дети, ходили за ними»

Погром продолжался до поздней ночи, а его территория охватила и Занёманский форштадт. Полиция не вмешивалась. Интересно, что погромщики так и не вошли на территорию, максимально плотно заселенную еврейским населением – районы улицы Замковой и нынешней Большой Троицкой (в 1941-м именно там и возникло гетто). Утверждают, что там на скорую руку начали организовываться отряды еврейской самообороны, что и остановило взъярённых погромщиков.

«После этого случая [убийства Куща] поляки устроили в городе переворот, — вспоминает Анатолий Песняк. — Били всё, что было еврейским, даже убивали людей. Мы жили в центре, поэтому всё было хорошо видно из окна. Но на улицу из наших никто не выходил, было страшно. Полиция не пыталась остановить погромы. Они продолжались двое суток. Затем всё стихло и город снова зажил обычной жизнью».

Казимир Сальвесюк вспоминает, что в погромах участвовали не только штатские: «Через несколько дней после убийства в городе появились военные, вместе с поляками они начали громить еврейские лавки. Евреи все попрятались. Не сказать, что их было меньше: население у нас было 50 на 50. Евреи понимали, что даже полиция на стороне поляков. Честно говоря, и я принял участие: довелось украсть селёдку в лавке…»

Разбитые еврейские магазины в Гродно после погрома 1935 года

92-летний Стефан Хотей, которому на той момент было всего 8 лет, тоже принял участие в погроме: «Три дня молодые парни 18–20 лет ходили с палками и били еврейские витрины, а мы — дети — ходили за ними. Говорили нам всё из магазинов выбрасывать на улицу. Помню, на площади Батория был хороший магазин с велосипедами, радио, музыкальными инструментами, так мы всё выбрасывали. Кричали тогда: “Бей жида!”, а на каждом углу писали “Не покупай у жида”».

Опять же, г-н Хотей вспоминает, что городские власти и стражи порядка совершенно проигнорировали событие, дав погромщикам карт-бланш: «В центре стояла полиция и солдаты, но никто не пытался остановить погром. Была полная свобода. Кто хотел, тот мог выносить всё, что угодно, из еврейских магазинов. Единственное, что я взял, так это конфеты в стеклянной банке. Домой не понёс, спрятал. Боялся, что мать узнает, а так меня никто не пускал на эти погромы, я убегал. На третий день погромы в Гродно прекратились, люди успокоились».

На самом деле задержания участников конфликта всё же были: ещё вечером 7 июня полиция арестовала 59 человек, 7 из которых были евреями. Были ли эти семеро бойцами самообороны, защищались ли индивидуально, а может, просто попали «под горячую руку» — неизвестно.

Общий ущерб города был оценен в 20 тысяч злотых. Еврейские магазины ещё некоторое время стояли закрытыми, а иногда даже забаррикадированными. Двое евреев (Березовский и Бехер) во время погрома погибли, десятки были избиты и покалечены.

В тюрьму никто не попал

Осенью пришло время судебных разбирательств. Убийца Владислава Куща, еврей по фамилии Штейнер, 20 сентября 1935 года получил 12 лет тюрьмы. По свидетельствам, Штейнер и раньше был участником разных конфликтных ситуаций, и уже угрожал кому-то на танцах ножом за пару недель до убийства молодого моряка. Проследить дальнейшую судьбу Штейнера историкам не удалось: его след потерялся. Другой участник той драки на Бригитской — Канторовский — получил 2 годы тюрьмы.

Позже, уже в ноябре того же года, перед судом предстали 17 участников погрома в возрасте от 17 до 46 лет. Интересно, что среди них оказалась и женщина: 28-летняя Ольга Жукова. Никто из них своей вины не признал, не назвался организатором. Обвиняемые стояли на том, что лишь поддержали общую волну возмущения, которая царила на улицах города. При этом, некоторые из подсудимых были схвачены непосредственно на месте преступления. Например, 28-летнего Николая Балицкого взяли, когда тот бил стекло в синагоге, имея в кармане нож.

Самым жёстким приговором стал один год заключения для 25-летнего Альфонса Панасюка, одного из лидеров «эндэцкой» (национал-демократической) молодёжи и застрельщика шествия с кладбища в город. Трое получили по девять месяцев, ещё трое — по шесть. Остальных признали невиновными. Но в тюрьму, как ни странно, так никто и не попал. Панасюк вышел на волю, выплатив штраф в размере 100 злотых. Остальным вынесли приговор с отсрочкой на 5 лет.

«Ваши легионы — наши миллионы!»

Были ли тот погром единичным явлением, обусловленным временной политической конъюнктурой? Существовали в городе антисемитские настроения в принципе? Из 60 тысяч человек, живших в предвоенном Гродно, 24 тысячи считали себя поляками, 22 тысячи — евреями. Оставалось 15 тысяч, из которых от 6 до 8 тысяч составляли белорусы. Остальные — татары, русские, украинцы, донские казаки и прочие. Следует отметить, что как богатейшими, так и беднейшими жителями города были евреи. При этом в глаза жителям прежде всего бросалась их зажиточность: рестораны, магазины, парикмахерские.

Раиса Шимбаревич вспоминает, что евреи говорили полякам во время споров: «Ваши улицы — наши каменные дома, ваши легионы — наши миллионы!» Вообще же, по воспоминаниям старожилов, которые в 1930-х были детьми или подростками, их родители чаще всего закупались именно в еврейских магазинах, где могли «дать на вексель»: «Что касается торговли, то она целиком была у евреев, — вспоминает Нина Амельянчик. — Хорошо помню магазин семьи Гольдберг на площади Батория. Владелец большого магазина, который мы называли мануфактурой, был раввином. Его жена и дочь торговали обувью».

«В любом магазине можно было купить нужную вещь, а если не было денег, то давали под залог, — вспоминает Анатолий Песняк. — Наша семья так никогда не брала… Поляки массово не торговали в Гродно, этим делом занимались исключительно евреи. Полякам трудно было с ними вести бизнес, потому что те постоянно сбивали цену, а людям лучше покупать то, что дешевле. Поляк, таким образом, банкротился и закрывался…»

Трудно сказать, можно ли детские игры считать определённой проекцией финансовых отношений, судите сами: «Мы играли в футбол и часто устраивали “войну против евреев” на улице Архиерейской, — продолжает Анатолий. — Можно сказать, банда на банду шли. Бросались камнями и всем, что попадётся. Был у нас даже карбид в то время. Разводили его в бутылках, бросали, он взрывался».

А вот ещё колоритные воспоминания от Генриха Юхневича: «Они говорили мне “хам-мужик”. Их было много, но мы их за это чихвостили. Раньше, когда в субботу у евреев был шабат, они где-то собирались, а тем временем поляки на них нападали. Евреев отлупили — и они уже успокоятся (…). Например, жулик возьмёт камень и выбьет окно в лавке. Полиция его забирает. Урон нанёс – плати. Денег нет — на три месяца за решётку. Он идёт в тюрьму, сидит три месяца и выходит. Тогда тюрьмы не так боялись».

После погрома — «холодная война»

События 1935 года только укрепили неприязнь и взаимные подозрения между жителями Гродно разных национальностей (ранее скрытые). Журналист виленской газеты «Słowo» Юзеф Мацкевич, побывавший в Гродно в начале 1936 года, описывает «холодную войну» евреев с христианами, которая выглядела как взаимный бойкот. Принцип простой: ходить только в свои магазины, кафе, парикмахерские, а на работу брать только представителей своего вероисповедания.

Листовка с призывом не покупать у евреев (1930-е гг.)

Но можно встретить и иронические воспоминания старожилов – мол, у еврейских лавок стоят молодые люди с зелёными галстуками, агитируют: «Не покупай у жида!», а люди идут себе и покупают, т. к. там дешевле. Вообще же массив личных воспоминаний очень пёстрый: можно услышать как истории конфликтов, так и истории дружбы между иудеями и христианами. Тот же Анатолий Песняк, который рассказывал, как ходил на «войну против евреев» с карбидом, одновременно вспоминает, как дружил с некоторыми евреями и помогал им в шабат, когда те не могли делать простых бытовых вещей: к примеру, разжигать печи. Правда, делал это парень за деньги…

Можно ли назвать историю 1935 года классическим погромом? И да, и нет. Это не погром в стиле украинских городов и местечек до 1917 года, когда беспорядки тянулись долгое время, сопровождались поджогами и массовыми изнасилованиями. Вместе с тем, это редкий случай, когда в столкновениях было задействовано множество людей, а определённые круги (польские «правые», «эндэки») пытались придать событию политическую окраску. Роль полиции и судебные приговоры в данном случае напоминают реалии России времён Николая ІІ, когда «черносотенные» антисемитские настроения терпелись властью.

«В заднице твоя Польша!»

А можно ли в данном случае говорить о межнациональной ненависти? Возможно, лучше подходит термин «отчуждение»? Если принять последнее определение, то именно в состоянии взаимного отчуждения основные группы населения Гродно перевернули следующую страницу жизни города: сентябрь 1939 года. Евреи, хотя и были сильно поделены в социальном плане (самые богатые и самые бедные гродненцы), встретили Красную Армию… спокойно. Как минимум, не сопротивлялись, как максимум — помогали. Для многих это был «молчаливый реванш» за прежние обиды и унижения.

Ежи Кежковский вспоминает, что евреи, которые придерживались коммунистических взглядов, нападали на польские части, отходившие из Гродно в сентябре 1939-го. Когда же пришли Советы и начались аресты с конфискациями, местные на новую власть «разозлились». «…А каждый еврей, раньше имевший лавку, при Советах сразу стал начальником, — продолжает Ежи Марьянович. — Быстро они отказывались от лавок. Говорили, что они старые марксисты, и где-то документы находили. Евреям больше верили, чем подпольщикам-белорусам и полякам».

Похожими воспоминаниями делится и Генрих Юхневич, рассказывая, как евреи поставили у синагоги пулемёт, чтобы стрелять по отходящим полякам. Стреляли, мол, также из окон, а поляки — в ответ… «У нас из дома это всё хорошо было видно. Уже после прихода большевиков одних малых еврейчиков мы били за то, что они пели коммунистические песни. Помню, на Замковой мне говорили евреи: “Нет твоей Польши, в заднице твоя Польша!” Дрались из-за этого».

Вспоминает о роли евреев в 1939 году и Стефан Хотей, один из участников защиты города: «…А что в Гродно придут Советы, мы и понятия не имели. (…) Тогда никто ничего не знал. Только коммунисты и евреи готовились к приходу Советов. Надевали красные повязки, создавали свою милиции и показывали, как проехать. Говорили, что на другой части берега Нёмана, возле табачной фабрики, они даже поставили приветственную арку Советам».

Советские танки на подступах к Гродно, иллюстрация из советской прессы того времени

Согласно городской легенде, тот самый Штейнер, который убил Владислава Куща в 1935-м и был осуждён к 12 годам тюрьмы, в 1939-м лично ехал на советском танке и показывал красноармейцам дорогу. Легенда не имеет подтверждений и, скорее всего, является полностью фольклорным сюжетом. Вместе с тем, как это часто бывает с мифами, это очень интересное свидетельство поиска взаимосвязей между совершенно разными событиями, которое помогает лучше восстановить логику одной из конфликтующих сторон.

И ещё одна интересная деталь. Защитников Гродно 1939 года, которые дожили до суда, а не были раскатаны танками или расстреляны на окраинах города, новая власть обвинила не в вооружённом сопротивлении, их не взяли в плен как военных. По сообщениям советской прессы, в городе между отходом польских регулярных частей и прибытием Советов происходили… погромы. Да, именно «погромы», «спровоцированные белопаляками и люмпенами». Но приговоры «погромщикам» были совсем не такие мягкие, как действительным погромщикам в 1935 году. Печальная ирония судьбы.

Помнить 1935-й, чтобы понять 1939-й и 1941-й

В Гродно на улице Замковой сегодня можно заметить мемориальную табличку и символический «вход в гетто». Возле неё почти каждый день останавливаются туристические группы. Холокосту в Гродно посвящены популярные и научные публикации, книги, есть даже анимированные экскурсии. Память же о погроме 1935-го и межвоенном антисемитизме как явлении отсутствует. Об этом нет ничего ни в государственном Историко-археологическом музее, ни в Музее истории религии, ни в музейчике, который располагается в действующей хоральной синагоге. Даже в работе историка Ильи Мараша «Страницы истории Гродненской еврейской общины» погрому посвящён всего один абзац. Экономическому бойкоту со стороны поляков в 1930-е гг. — одно предложение… Государственные издания, как и издания польского меньшинства, о тех событиях тоже молчат. В городском пространстве память о погроме никаким образом не обозначена.

Антисемитская манифестация с требованием гетто для евреев в межвоенном Львове

В прессе и популярных изданиях очень часто рисуется идиллический образ межвоенного Гродно. Идеальный город, где пахнет кофе, из ресторанов звучит музыка, а в магазинах полно апельсинов и ананасов. Затем пришли «злые» Советы, начались аресты, высылки и реквизиции. А затем пришли ещё более «злые» немцы, зачистили тех, кто остался, а евреев вообще уничтожили под корень. Похоже, что это очень упрощённая модель, оставляющая слишком много вопросов. Кто и почему встречал Советы в 1939-м? Почему часть гродненцев лояльно отнеслась к немецкой политике в отношении евреев, а при случае воспользовалась возможностью получить от этого экономический профит?

Способны ли мы без понимания межэтнических конфликтов 1930-х понять события 1939 года и следующие, 1941–1944-го? Если исходить из того, что предисторию всё же следует учитывать, то надо всего лишь не закрывать глаза на неприятные для кого-то исторические события, попробовать разобраться в них, научиться разговаривать друг с другом (совместная конференция белорусских, польских и еврейских историков могла бы стать хорошим началом), всё помнить, и — всё простить.

Перевёл с белорусского В. Р. для belisrael.info

Опубликовано 05.11.2019  18:59

М. Акулич о внешнем облике евреев

Облик евреев: исторический ракурс

Внешний облик еврея когда-то был, по сути, отражением не только тенденций моды, конкретного времени, эпохи, общего доминирующего стиля и территориальных особенностей. Этот облик, как и еврейская вера, во все времена были особенными, что подмечали не только евреи, но и представители иных народов.

На облик евреев оказывала существенное влияние религия, которая господствовала в той стране, где они проживали, влияли также исторические этапы.

Для лучшего понимания еврейского облика целесообразно мысленное перенесение во времена далекого средневековья, когда в странах Европы господствовало христианство.

Нельзя сказать, что о еврейском гардеробе средневековья имеется много информации. Однако известно, что в этот период евреи подпоясывались и украшали свою одежду мехом (использовалась оторочка из меха). Скорее всего, в то время отсутствовала какая-то специальная одежда, которую предпочитали носить лишь евреи. Не было, к слову сказать, особого распространения даже характерных еврейских пейсов и бород.

Когда возникала необходимость в различении евреев и христиан, то возникали проблемы, вызывавшие тревогу церковных лидеров того времени. Вопрос был даже включен в повестку Четвертого Собора, который был созван папой Иннокентием Третьим в 1215 г. Канон 68-й указанного Собора имел отношение к проблеме отличения евреев от их соседей-христиан.

В ряде провинций различия в костюмах способствовали различению сарацинов, евреев и христиан. В то же время в некоторых местах это различение было практически нереально, и в итоге случались ошибочные связи крестьян с сарацинскими или еврейскими женщинами, а также связи евреев или сарацинов с женщинами-христианками. По этой причине был издан закон, который предписывал во избежание преступного кровосмесительства обязанность ношения евреями и сарацинами. Действие данного закона в Европе было довольно длительным, захватывало семивековой период. Закон унижал еврейское население и содействовал его дискриминации.

Упомянутый закон открыл этап, когда появилось “сугубо еврейское платье”, несмотря на несовпадение некоторых отличительных признаков в разных странах. Собором точно не указывалось, какой из знаков следовало носить евреям, поэтому  реализация закона происходила в различных странах по-разному.

Нельзя сказать, что вышеупомянутые факты как-то сильно отразились на исследованиях, касающихся тем “мода и евреи” либо “стиль эпохи и еврейский костюм”. Однако именно законодательство на христианских землях накладывало реальный и весьма существенный отпечаток на то, что можно назвать “внешним обликом евреев” того далекого времени. Оно влияло также на жизнь евреев, на их отношение к веяниям моды, причем влияние это распространялось на людей с разным социальным положением.

В определенный период в государствах Европы бушевали крестовые походы, участники которых насильственно крестили “иноверцев”. И возникла надобность во внешнем различении евреев и неевреев.

19 июня 1269 года королем Франции Людовиком IX было предпринято введение отличительного знака для евреев – круглой желтой либо красной нашивки. Если еврей появлялся в общественном месте без этого знака, его штрафовали (сумма штрафа составляла десять серебряных ливров). Еще раньше особая одежда для евреев (а также для христиан) была введена халифом Омаром II ибн Абдал-Азизом (правил в 717–720 годы).

В Англии для выделения евреев применялась желтая ткань в форме Скрижалей Закона (считалось, что она символизировала Старый Завет). В то же время большинство иных европейских стран прибегало к использованию желтого круга (своеобразной аналогии монеты). Называли этот знак по-разному – и “роделой”, и “руэллой”, и “ротеллой”. Иногда он был в виде правильного круга, порой частично окрашенного.

“Роделу” во Франции делали из красного фетра либо желтого шифона и прикрепляли как на груди, так и на спине. В Германии она была по цвету желтой. На юге Польши и в Венгрии евреи отличались ношением красного кружка из шерсти.

Немецкие нацисты во времена Холокоста требовали ношения евреями желтых повязок или желтой шестиконечной “Звезды Давида”.

Указанные знаки во многих европейских государствах не считались достаточными. Требовались и иные отличия. Некоторые прибегали к использованию бород, постепенно распространившихся среди евреев разных стран.

Если говорить об испанских средневековых королевствах, то евреев в них обязывали к ношению таких одеяний, как широкий черного цвета балахон и плащ с остроконечным капюшоном.

В 13-м столетии евреи, проживавшие во Франции, в германских королевствах и в Англии выделялись посредством ношения островерхих “шляп-юденхутов”, хотя впоследствии носить их было вовсе не обязательно.

1267 год ознаменовался для евреев города Вены тем, что их обязали к ношению “корнитиуса пилеуса” – высокой, цилиндрической по форме “рогатой” шляпы. Этот обычай угас к 15-му веку. После этого евреи в соответствии с франкфуртским законом  должны были носить снабженные помпонами шапки.

Если говорить о Центральной Европе и Германии, то во множестве районов здесь евреи в обязательном порядке носили черные круглые шапочки из шерсти или фетра. Особенные шляпы евреи по принуждению носили также в Польше. Согласно церковным предписаниям для евреев из Папских областей и иных итальянских земель Италии было обязательным ношение ими желтых шапок. Причем это имело место вплоть до времен “Великой Французской революции”.

С 13-го столетия во многих европейских государствах еврейским женщинам вменялось в обязанность ношение вуали с двумя голубого цвета полосами (”оралии” или “оралес”). Позже вуаль стала по форме треугольной (“корну” или ”корналия”).

Есть смысл обратить внимание, что применение принудительных знаков и одеяний в различных странах касалось больше облика мужчин, нежели женщин. Еврейки зачастую выбирали фасоны платьев с ориентацией на моду того или иного временного периода.

На еврейском костюме отражались особенности кроя, использование деталей конкретной эпохи. Что же касается различений, особых знаков, то смысл их был сугубо уничижительным. Однако в разные периоды степень принудительности/добровольности их ношения была разной. Иной раз евреям отличия во внешнем облике нравились, поскольку они давали им шанс на то, чтобы хранить верность своей религии, своим традициям и своей культуре. В ряде случаев евреи не хотели быть как все, хотели выглядеть и быть особенными. При этом они могли выделиться из толпы именно благодаря национальному костюму, особенной одежде.

Евреи являются народом западносемитской  группы, родственным арабам и эфиопам (амхарцам), несмотря на то, что арабы и евреи никогда друг друга особо не любили. Религия евреев, их одежда и культура совершенно не походят на арабские. В отношении традиционной еврейской одежды можно сказать, что ее отличает колоритность, всегда помогавшая евреям не быть похожими на представителей иных наций. Нередко далекие от религии современные люди считают еврейскую традиционную одежду «анахроничной», немодной и даже нелепой. Но нужно понимать, что одежда эта адекватна религиозным еврейским особенностям.

В отношении национального костюма евреев можно сказать, что для евреев характерно ношение черных сюртуков, шляп, поясов. Их всегда носили настоящие иудеи. Евреи также носили и продолжают носить ермолку – круглую шапочку.

Трудно описать все многочисленные детали, присущие еврейскому национальному гардеробу. Сегодня, правда, в Европе (а тем более в Беларуси) не часто можно встретить еврея, одетого “по всем еврейским правилам”.

Еврейский народ издревле носил свои отличные от других костюмы. Костюмы эти постоянно изменялись в основном из-за желания евреев “замаскироваться”, поскольку нередко они не могли жить, где захотят, им запрещалось ассимилироваться. Однако в начале 19-го столетия многие из образованных представителей еврейской нации стали носить такую же одежду, как и все европейцы. Они следовали общей моде, надевая шляпы и черного цвета сюртуки. Стиль этот «законсервировался», превратившись в один из вариантов “еврейского традиционного одеяния”, хотя в остальном мире он вышел из моды.

В “преображении” евреев имеется определенный смысл – национальный, идеологический и даже религиозный, сущность которого можно почерпнуть из расхожего анекдота:

Событие относится к началу XIX столетия. Образованный еврей подошел к раввину, хранителю благочестия, чтобы этого раввина ”подколоть”. Он задал “консерватору” вопрос: ”Ребе, в какую одежду облачался наш праотец Авраам?” Раввина невозмутимо ответил: ”Сын мой, мне точно не известно, что на себя надевал Авраам – он мог надевать и штраймл, и халат из шелка. Но я могу с уверенностью сказать, как он свое одеяние выбирал. Он приглядывался к тому, во что облачаются неевреи, и одевался не так, как они”.

Действительно, евреи всегда хотели быть не такими, как все остальные, и их духовные лидеры шли этим путем, можно сказать, фанатично. Это, возможно, связано и с особенностью религии евреев: ревностные иудеи не хотят признавать, что их религия когда-либо имела отношение к язычеству. Хотя, наверное, с ними можно спорить.

Подготовила Маргарита Акулич (г. Минск) по материалам fb.ru и иным источникам

Опубликовано 22.06.2017  09:37