Tag Archives: Исаак Башевис Зингер

М. Дорфман. Как евреи идиш убивали

Ячейка одной из американских групп по изучению идиша

Хотите понравиться и прийтись ко двору в компании, говорящей на идише? Тогда на вопрос «говорите ли вы на идише» ни в коем случае не отвечайте: йо («да»). Невозможно для еврея вот так просто ответить. Не рекомендуется и реагировать вопросом на вопрос: ци рэд их идиш? («говорю ли я на идише?»), как вроде бы принято у евреев. Вот если вы бесхитростно заметите: алевай волтн але азой геред («чтобы все так говорили, как я»), то сразу продемонстрируете владение не только словарем, но и духом нашего языка. Ведь идиш такой язык, что стоит вам открыть рот и обязательно найдется кто-нибудь, кто скажет, что вы говорите неправильно. Поэтому смело отвечайте, что никто не только не говорит на идише, как вы, но и никогда не будет. Этот и другие советы дает Майкл Векс в своей замечательной книге «Жизнь как квеч».

«В Израильской империи еврейских букв скрывается Народная республика еврейской литературы и культуры на идише», — писал американский лингвист Гилель Галкин. Казалось, что расцвет этой республики давно в прошлом. В стремительно американизирующемся сверху и арабизирующемся снизу Израиле становится все меньше и меньше очагов культуры на идише. Когда-то идиш владел улицей даже в первом «ивритском городе» в разгар сионистской революции. Даже арабы из Яффо приняли его как универсальный язык общения со своими еврейскими соседями. Старые арабы Газы пытались говорить на идише с израильскими солдатами, занявшими сектор в ходе Шестидневной войны 1967 года.

В тель-авивском Доме писателей им. Левика до сих пор держится небольшой гарнизон Народной республики идиша. Помню, как здесь отмечали 100-летний юбилей Мордехая Цанина — легендарного основателя и редактора идишистской газеты «Лецте найес». Всю свою долгую (102 года!) жизнь Цанин был несгибаемым борцом за культурное самоопределение идиша в Израиле. Его травили, над ним издевались. Ретивые борцы за торжество иврита ловили и избивали на улицах распространителей его газеты. Среди его врагов был и всесильный Давид Бен-Гурион — первый премьер-министр Израиля.

Газета  «Лецте найес»

Вопрос о «Лецте найес» рассматривался на заседаниях правительства. Большинство тогдашних министров по-прежнему думали на своем родном языке — идише — и не спешили прямо запрещать газету. Да и зачем, если можно обложить ее непомерным налогом, как иностранные СМИ, если в школах детей штрафуют за разговоры на маме лошн, если за идиш грозит исключение из всемогущего Гистадрута, что чревато потерей работы и медицинской страховки.

В 1949 году правительство разрешило Цанину выпускать еврейскую газету один раз в неделю, да и то под надзором военной цензуры. «Если родители говорят по-немецки или по-венгерски и читают газеты на этих языках, то они выучат иврит у своих детей, — заявлял министр внутренних дел Исраэль Роках. —  Идиш — нечто другое. Он представляет неизмеримо большую опасность для иврита». Кампанию против идиша поддержал министр почт и телеграфа Иосиф Бург, представлявший национально-религиозную партию МАФДАЛ. На идеологический призыв откликнулись видные поэты Леа Гольдберг и Натан Альтерман, актер национального театра «Габима» Шимон Финкель и другие.

В Израиле выходили тогда восемь газет на иностранных языках — «Джерузалем Пост» по-английски, «Л’эко д’Исраэль» — по-французски, «Йедиот хадашот» — по-немецки, венгерская «Уй келет» и другие. Газете на идише выделили лимит бумаги, достаточный лишь на три выпуска в неделю. Попытки увеличить периодичность решительно пресекла полиция, несколько раз «наезжавшая» на редакцию. Тогда, в 1953-м, Цанин, совершенно в духе легендарного еврейского «иванушки-дурачка» Гершеле Острополера, получил лицензию на выпуск второй газеты, выходившую в дни, когда не печаталась первая. И дабы продемонстрировать, что речь идет об одном и том же издании — он печатал в них роман с продолжением — то в одной, то в другой. Читатели знали об этом и молчали. Молчали и власти, и лишь в 1957 году разрешили выход ежедневной газеты.

Зато армия, покупавшая его газету для солдат — в основном, уцелевших в Холокосте новых репатриантов — отказалась от подписки из идеологических соображений.

Цанин прожил интересную жизнь. Родился в Польше, до Второй мировой был активистом БУНДа и мечтал стать еврейским писателем. В 1940-м через СССР попал в Китай, а вскоре оказался в Палестине, где занялся коммерцией. Для владельца гостиницы Цанина еврейская газета и поэзия на идише были страстью, а не заработком. Он автор почти сорока книг — романов, стихов, воспоминаний и дневников, составитель лучшего идиш-ивритского словаря и неустанный защитник идиша от произвола израильских властей.

Мордехай Цанин в молодости и в зрелые годы

В августе 1949 года Совет по цензуре при Министерстве внутренних дел запретил все местные труппы, игравшие на идише. Исключение делалось лишь для зарубежных гастролеров, да и тем разрешалось выступать лишь в центрах абсорбции и лагерях репатриантов. Министерство образования в свою очередь выпустило грозное постановление: «Театр является второй школой, и постановки на чужих языках вредят образованию на иврите». Выдающиеся идишистские сатирики Шумахер и Дзиган, тоже объявленные вредителями, лишились работы. Они вернулись на сцену лишь несколько лет спустя, пообещав включить в репертуар «идеологически выдержанные» скетчи на иврите.

В том же 1949 году власти запретили частный театр им. Гольдфадена в Тель-Авиве, пытавшийся обойти постановление властей. Когда труппа при содействии нескольких меценатов все же стала играть вопреки запрету, то полиция разогнала спектакль и пригрозила арестовать актеров. Подобно другим гонителям идиша, израильское правительство хорошо понимало, что без школ обрекает эту культуру на смерть. Однако, даже лишив возможности учить детей родному языку, сионистский истеблишмент Израиля продолжал бояться идиша.

Идиш преследовали не только в Израиле. В конце 1960-х сионистские эмиссары убедили  ведущие еврейские организации Северной Америки свернуть в еврейских школах преподавание на идише и перейти на иврит. Иврит не стал языком еврейского народа в диаспоре в целом, и в Америке в частности. Зато идиш, который дети слышали дома, изгонялся как устаревший пережиток. Сегодня многие уверены, что кризис еврейской идентичности, переживаемый американским еврейством, — во многом следствие принятых в 1960-е годы радикальных решений.

«В еврейской языковой войне …произошла схватка между двумя культурно-политическими концепциями еврейского будущего, одна из которых представлялась катастрофически неверной. В конце концов, идишизм был радикально ампутирован из еврейской народной жизни и еврейской истории», — писал в свое время Гилель Галкин. Его не смущает, что «ампутация» проводилась сионизмом сразу после уничтожения европейского еврейства и проводилась по живому, а уцелевшие в Холокосте ощущали себя обворованными, потеряв культуру на родном языке. Координатор Фонда Спилберга на Западной Украине Юлий Штернберг рассказывал мне:

«Для вернувшихся из эвакуации во Львов в 1946 году артистов Еврейского театра главным потрясением стало исчезновение идиша со львовских улиц. Мужчины запили. Ида Каминская (великая актриса, руководитель театра) не могла избавиться от депрессии, уходила из театра и бродила по опустевшим улицам, где когда-то бурлила еврейская жизнь… И речь не только о театре. Уничтожение еврейских врачей привело к росту заболеваемости детей на 60%… падению успеваемости, обеднению языка местного населения…»

Евреи в лагере для перемещенных лиц под Мюнхеном. На баннере надпись на идише: «Мы хотим вернуться в свой дом, в Землю Израиля», 1945

Уинстону Черчиллю приписывают крылатую фразу о том, что «историю пишут победители». Развитию идиша и его широкому распространению сегодня мешают три стигмы в еврейском общественном сознании. И первое клеймо — идиш якобы слишком левый. Это в значительной мере связано с интернациональным, социальным и гуманистическим направлением традиционного идишизма, выраженного в идеологии и деятельности БУНДа.

Сегодня побежденный идишизм необычайно привлекателен для всех защитников гуманизма, прав женщин, мультикультурализма, терпимости к этническим, религиозным и сексуальным меньшинствам. Он притягателен для многих светских евреев и тех, кто не приемлет воинствующий национализм и фундаментализм, угрожающих традиционному еврейскому разнообразию.

Интерес к идишу растет в кругах левой и либеральной интеллигенции. Им импонирует традиционное миролюбие ашкеназского еврейства, выраженное известной фразой нобелевского лауреата Башевиса Зингера о том, что в идише нет слов для обозначения войны.

Активистам идиша, пытающимся попасть в мейнстрим организованного еврейства, такая поддержка кажется вредной. «В наши дни евреи (и неевреи), ратующие за дело геев и лесбиянок, за феминизм и неотроцкизм, свободно ассоциируют свои чувства несправедливости с делом идиша, — писала еще 20 лет назад профессор Гарвардского университета Рут Виссэ в консервативном журнале Commentary. — Таким образом, они совершают двойной грех. Отожествляя себя с идишем, они подрывают моральность и преемственность идишистской культуры и, превознося ценность слабости, задним числом возводят поклеп против еврейской воли жить и процветать».

Идишизму нет места в современной еврейской активности, базирующейся на трех китах: увековечении памяти о Холокосте, борьбе с антисемитизмом и поддержке Израиля.

К тому же у многих еврейских лидеров идишизм вызывает инстинктивное отторжение, а то и отвращение своей связью с эмигрантским прошлым. Успешные и состоятельные дети и внуки эмигрантов они еще не изжили комплексы и страх «быть не как все». В глубине души здесь не перестают стесняться своего еврейства.

Идиш на нью-йоркских улицах, 1920-е 

Поэтому религиозный полюс идишистского спектра тоже не устраивает современное организованное еврейство — на этот раз своей «излишней правизной». Ведь идиш еще ассоциируется с миром местечка, харедим и хасидов. Звуки идиша в Израиле неизменно вызывают у аудитории инстинктивный нервный, чуть растерянный смешок.

Еврейский истеблишмент в Америке, да и в диаспоре в целом, настроен враждебно к говорящему на идише религиозному еврейству. Среди многочисленных исследований нет ни одного, исследующего причины страха перед тем исконно еврейским, что символизирует идиш, и инстинктивного нежелания выглядеть как-то связанным с ним. Не удивительно, что большинство современных евреев предпочитают бороться за еврейство, а не быть евреями в любой из множества существующих сегодня форм.

Третья стигма связана с состоянием самого идиша. «Принято считать, — пишет Довид Кац, — что идиш «слишком мертвый» и интерес к этой культуре сродни извращенной культурной некрофилии. — Слишком левый, слишком правый, слишком мертвый — три клейма приклеились к идишу, три стигмы мешают нормальному его развитию». При этом Кац не замечает, что обозначенные им стигмы на самом деле легко превращаются в достоинства, способствующие если не ренессансу, то сохранению идишистской культуры.

Оттенок экстремизма придает идишу элитный респект, а это способно привлечь как раз лучших — как в правых, так и в левых кругах. Радикальная левизна присуща людям  молодым, творческим и ищущим. Они уже не помнят «позорной, затхлой местечковости», связанной с идишем у старших поколений. В университетских аудиториях и творческой среде сформировалась сильная группа, считающая идиш «крутым» и модным.

Не стоит бояться, что многие из этих адептов идиша весьма радикальны, а прописные еврейские истины мало о чем им говорят. Не страшно, что они солидаризуются с радикальными постмодернистскими идеями вроде неотроцкизма, квир-теории или иудо-буддизма. Не стоит отталкивать их лишь потому, что многие здесь не знают и не учат идиш, а лишь рассуждают о его красоте. Такие любители делают полезное дело. Ведь любование идишем порождает интенсивную творческую работу, попытки передать свои ценности и саму душу народа через перевод.

В то же время в ортодоксальных еврейских кругах наблюдается интересная картина идишизации. Идишем пронизан своеобразный диалект студентов религиозных учебных заведений. В Северной Америке он даже приобрел название фрумспик — от фрум (набожный, — идиш) и английского speak — речь.

Три кита, на которых сегодня стоит мир еврейской activity, стремительно теряют свою устойчивость. Антисемитизм все меньше пугает молодое поколение, выросшее в западном плюралистическом обществе. Память о Холокосте стала чем-то повседневным, вошла в школьные программы и хрестоматии, что, как известно, способно убить любую идею. Поддержка Израиля — когда-то наиболее сильный объединяющий фактор еврейского народа, теперь грозит расколоть евреев. Зато в современном многокультурном мире стигмы и слабость идишистской культуры делают ее привлекательной для молодого поколения.

Плакат на идише, Бруклин, Нью-Йорк

Нельзя сказать, что между правыми и левыми идишистами существует гармония, не говоря уж о симпатии. Они даже говорят на разных идишах. «Правые» религиозные евреи используют различные народные диалекты еврейского языка, в основном венгерский и литовский. «Левые» и университетские идишисты пользуются стандартным, но  искусственным клал-шпрех, созданным в начале XX века. Даже правописание у них разное. Но в обеих группах идиш из простонародного, презираемого «жаргона» становится маркером престижа.

Интересно, что в еврейской истории уже была аналогичная ситуация. Величайшее произведение еврейской мысли — Талмуд — создавался в течение почти 600 лет на имевшем хождение по всему Ближнему Востоку разговорном арамейском языке. Однако к VII веку, когда составление Талмуда близилось к завершению, еврейский народ перестал говорить по-арамейски. Даже библейские тексты приходилось переводить на арабский язык. Однако арамейский не исчез. Пирамида перевернулась, и из простонародного разговорного наречия арамейский стал престижным, доступным лишь ученой элите языком.

Как раз в Израиле, где решительно боролись с идишем среди широких масс, идишистская культура как код образованной элиты никогда не вызывала сопротивления. В начале 1950-х годов завершилась успехом борьба за создание кафедры идиша в Еврейском университете в Иерусалиме. Сионистский истеблишмент поддержал и идею элитного ежеквартального литературного журнала «Ди голдене кейт». Издание было основано в 1948 году и поддерживалось Гистадрутом почти полвека.

«Слишком мертвый» идиш уже не так страшен сионизму и не угрожает затаенным комплексам мечтающих «стать как все» евреев диаспоры. В сознании молодежи идиш больше не ассоциируется с местечковостью. Да и само еврейское местечко идеализируется. Его яркие типажи деклассированных «людей воздуха» утратили свой резко негативный смысл.

Должен признаться, что я сам долго был в плену идеи о неизбежном и естественном конце идиша. И верил, что это неизбежное следствие исчезновения феномена еврейского местечка, потерявшего экономический и социальный смысл. Я писал, что Холокост, сталинские погромы и культурная война сионизма против еврейской культуры на идише лишь ускорили шедший без того естественный процесс. Но позже понял, что идиш не связан с местечком, как и украинский язык не связан с селом. Идиш ушел в города где, несмотря на трудности и гонения, Международная республика идиша держала оборону. Идиш продолжает возбуждать страсти и вызывать споры. Умер-шмумер, — говорили наши деды, — главное, чтобы был здоров.

Оригинал

номер газеты: №7, июль 2019, тамуз 5779
Опубликовано 23.07.2019  19:25

Б. Сандлер: «Не надо спасать идиш»

Писатель Борис Сандлер: не надо спасать идиш…

В редакции «Форвертс»

Как изучали идиш в СССР, когда выдающийся музыкант Евгений Кисин стал писать стихи на маме-лошн, почему идиш так популярен в ЛГБТ-среде и кто спекулирует на возрождении этого языка сегодня, — об этом и многом другом — писатель и журналист, автор 16 книг, участник Черновицкой конференции по языку и культуре идиш Борис Сандлер.

— В юности вы начали писать прозу на русском языке, но вскоре перешли на идиш. Откуда такой кульбит? И дело даже не в эпохе — просто читательская аудитория на имперском языке неизмеримо шире, чем на идише. 

— Все просто — моим первым и единственным языком до пяти лет был идиш. Даже улицу, на которой я жил в Бельцах, в 1959 году переименовали в улицу Шолом-Алейхема — к 100-летию писателя. Это была нижняя часть города, где жил простой люд — ремесленники, портные, балагулы — это фон, который формировал наш язык. На идише мы играли с пацанами, у многих родители практически не знали русского — Бессарабия ведь стала советской только в 1940 году.

С русским языком я столкнулся, когда пошел в музыкальную школу. Но вся среда, все, кто меня окружал, — родители, соседи, друзья — все они жили на идише. Впоследствии эти люди стали персонажами моих написанных по-русски рассказов, и я почувствовал, что… не то что бы вру, но… фальшивлю. Я ведь профессиональный музыкант — окончил консерваторию, много лет играл в симфоническом оркестре. И вдруг осознал, что в литературе играю фальшиво. Задумался и понял, что мои персонажи должны говорить на своем языке.

Бельцы, 1950-е 

Вскоре судьба свела меня с Ихилом Шрайбманом — я играл с его сыном-скрипачом в одном оркестре. Шрайбман на то время был единственным еврейским писателем в Молдавии. Так началось наше общение, и я стал быстро учиться и параллельно писать — мне уже было под 30. После концерта возвращался обычно в 23.30, запирался в туалете (мы жили с женой и маленьким ребенком в общежитии) и начинал работать. Первая моя публикация — три небольших рассказа в «Советиш Геймланд» — вышла в 1981 году. Звуковым камертоном стала речь покойной бабушки — она говорила идиоматическими оборотами, но героями были мои сверстники, идишем не владевшие, — с тех пор я часто пишу от первого лица — как бы  пропуская через себя. Так выходит правдоподобнее.

Вскоре после первой публикации мне предложили поступать в группу идиша на Высшие литературные курсы при Литературном институте им. Горького в Москве — и это тоже судьба, ведь с конца 1940-х такой возможности в принципе не было.

Ихил Шрайбман 

— Самое застойное время, разнузданная антиизраильская кампания, расцвет государственного антисемитизма. Не чувствовали, что являетесь неким прикрытием режима, пытающимся сохранить лицо? Или играли в свою игру, пытаясь выжать максимум из открывшейся возможности заниматься любимым делом на своем языке?  

— Мы понимали, что являемся частью системы, которая нас использует. Но я хотел стать профессиональным писателем и то, что появилось место, где можно получить необходимые знания, рассматривал как чудо. Моя первая книжка так и называлась — «Ступени к чуду». И, что еще важнее, здесь я обрел писательскую среду. Не только еврейскую, — рядом жили и учились писатели со всего Советского Союза и даже из-за границы.

У каждого из нас была отдельная комната, стипендия составляла 150 р., при том, что в оркестре я получал 120. Система образования была лицеистской, например, семинар поэзии вел Александр Межиров, о литературе 1920-х годов рассказывал Зиновий Паперный.

Еврейские писатели преподавали на идише — Хаим Бейдер, Ривка Рубина, Мойни Шульман — последние из могикан, у которых было чему поучиться.

— На сегодняшний день Борис Сандлер — автор 16 книг. Одна из них — «Глина и плоть» — написана в жанре криминального детектива — уникальном для литературы на идише.

— Готовить этот роман я начал еще в Союзе, получив, как член СП, доступ в архивы. В 1919 году под редакцией Семена Дубнова и Григория Адмони-Красного в Петрограде вышел сборник документов о еврейских погромах в России. Успели издать только первый том, и я его нашел — так документы следствия по Дубоссарскому и Кишиневскому делам 1903 года послужили основой романа.

Почему он криминальный? Все началось в Дубоссарах, где убили христианского мальчика. Следователю было очевидно, что убийство совершено на семейной почве (мальчика убил двоюродный брат — из-за наследства), но власть решила разыграть еврейскую карту. Что было актуально, учитывая подъем революционного движения на юге империи, где множество евреев состояли во всех революционных партиях — от БУНДа до РСДРП. Я нашел эти архивы, обнаружил даже фото на стеклянных пластинах. Вторым источником стала черносотенная газета «Бессарабец», основанная Павлом Крушеваном, и дневник молодого Крушевана — весьма занимательное чтение.

Книги Бориса Сандлера на разных языках

На протяжении всего романа идет следствие, а в финале главный герой — наводчик на еврейские дома — в ходе погрома защищает евреев и, будучи ранен, попадает в еврейскую больницу (дневник директора этой больницы я тоже читал). Книга вышла к столетию Кишиневского погрома, но это не единственное мое криминальное произведение. Два года назад я начал писать детективную повесть, состоящую из отдельных рассказов. Главный герой — любавичский хасид, живущий в Нью-Йорке и приехавший когда-то из России, где учился в иешиве в Марьиной роще. Сейчас он частный детектив, ведущий дела во Флэтбуше — одном из районов Бруклина, где живут ортодоксальные евреи.

— После репатриации в 1992-м вы стали заместителем председателя Союза  писателей (идиш) Израиля. Кем были эти люди и, главное, кто их читал?

— Большинство этих писателей уже тогда разменяли седьмой или восьмой десяток — как правило, польские и литовские евреи, пережившие Холокост. Именитых литераторов было немного — Мордехай Цанин, Авром Суцкевер.

Надо понимать, что литература на идише в Израиле была реанимирована людьми, до войны не считавшими себя писателями. Собственно, литературой никто из них и не жил, на иврит их не переводили, книги тиражами в 200 — 300 экземпляров издавались за счет авторов или частных фондов.

Они существовали в своем языковом гетто, ведь даже тираж крупнейших журналов на идише — например, «Ди Голдене кейт» под началом Суцкевера — не превышал полутора тысяч.

— В 1998-м вас приглашают в Нью-Йорк на должность редактора старейшей еврейской газеты «Форвертс». За 18 лет вы превратили ее в международное ежедневное издание с десятками корреспондентов на пяти континентах, сайтом, радио и видеоканалом. Это грандиозный успех для светской газеты на маме-лошн, но в исторической перспективе судьба «Форвертс» иллюстрирует судьбу идиша в Америке. Если в начале прошлого века у газеты было более 200 000 (!) читателей, то сегодня нет и 5 000…

— Да, современный идиш — это мальчик Мотл — ни своего очага, ни крыши, ни дома. Сегодня он ушел в академическую сферу — это хорошо иллюстрирует наша конференция — сто десять лет назад среди ее участников было 90% писателей, сейчас, главным образом, филологи и культурологи. Так что говорить о каком-либо возрождении идиша — спекуляция чистой воды.

Разносчики «Форвертс», март 1913

— Но у молодых американских евреев, чьи предки были родом из Восточной Европы, существует мода на возвращение к корням? Разве идиш не становится частью этой моды?

— Молодые американские евреи скорее озабочены утверждением толерантности и борьбой за права человека. И идиш, кстати, вписывается в эту схему… Меня давно интересовало, почему идиш так популярен в ЛГБТ-среде — это видно невооруженным глазом — множество семинаров, театральных ивентов и т.д. Однажды приятель — профессор идиша и гей — объяснил мне, в чем дело. «Понимаешь, — сказал он, — евреи-гомосексуалы почувствовали, что идиш так же ущемлен, как ущемлены они в своей ориентации. Чувство меньшинства объединяет». Для американских евреев очень характерно принимать сторону униженных и оскорбленных, а культура идиш унижена. Многими движет простой порыв — протянуть руку, прийти на помощь. А потом эта культура многих затягивает в свою орбиту.

— Как вам удалось «подсадить» на идиш одного из лучших пианистов современности Евгения Кисина? Это ведь с вашей подачи он выпустил диск с записью 36 стихотворений поэтов-идишистов разных лет в своем исполнении — на блестящем идише.

— Однажды я признался, что использовал Женю — когда он прислал свои первые стихи, я сразу понял, что именно люди с таким громким именем могут пробудить у широкой аудитории интерес к идишу.

Хотя «подсаживать» не пришлось — он «инфицирован» идишем с детства. Еще в годы учебы в Гнесинке на вечере национальных культур он задумался — а есть ли у меня национальная культура и литература? И вспомнил, что дедушка с бабушкой говорят на даче на своем языке, и это вовсе не русский.

Так все и началось. Кисин — не просто музыкальный гений, он очень глубокий человек, к тому же с феноменальной памятью. Читая Шолом-Алейхема, он штудировал все сноски, объяснявшие те или иные аспекты еврейской традиции. А в каждый его приезд в Нью-Йорк мы сидим часами — почему вы здесь исправили, почему там поменяли слово. Он доходит до самой сути и при этом все хватает на лету.

Мы записали с ним три диска из еврейской поэзии, которую он читал наизусть. Первый СD   из мировой еврейской поэзии, второй  из советской еврейской, а на третьем — программа к столетию Ицхака Лейбуша Переца, с которой он выступил в Карнеги-холл. В первом отделении читал стихи на идише, а во втором — играл. Сейчас я готовлю книгу рассказов и стихов Жени на идише — это очень талантливо.

С Евгением Кисиным, Нью-Йорк, 2017

— История воодушевляющая, но вряд ли типичная. И вопрос — кто будет говорить и читать на идише завтра — она не снимает…

 Разумеется, таких, как Кисин, — единицы, хотя его пример заразителен — скажем, в Торонто русскоязычные евреи обнаружили интерес к идишу именно после выступления Жени.

Но в целом — ситуация печальная. Да, в Израиле идиш факультативно преподается в нескольких десятках школ. Репатриировавшись в 1991-м, я через неделю уже работал —  преподавал идиш в трех школах — приходили даже йеменские детки и хорошо учились. Но при этом, когда я начал на голом энтузиазме издавать детский журнал «Кинд-ун-кейт» и просил коллег написать что-то для детей,  на меня смотрели как на идиота. Это самое слабое звено, ведь завтра на идише действительно некому будет говорить.

Отсутствует и система подготовки учителей для школ, да и сами школы с преподаванием идиша еще нужно найти. В Канаде, в отличие от других стран, на государственном уровне помогают национальным школам. Но когда один энтузиаст захотел открыть в такой школе группу идиша, что обошлось бы учащимся всего $10 в год, — даже на это родители не пошли.

Но об этом на академических конференциях вы не услышите  здесь обсуждают более важные проблемы — образование множественного числа имен существительных в идише сатмарских хасидов, фонетический контраст длинных и коротких гласных звуков в унтерландском идише и т.п. При этом я не могу уговорить коллег хотя бы на конференции по идишу говорить на идише, а не на английском…

Когда-то я вел в Нью-Йорке семинар прозы два раза в месяц — сегодня мои ученики в состоянии написать статью на идише, чего не может сделать большинство из участников этой конференции.

Подчеркну, что все вышесказанное относится исключительно к проблемам светского образования на идише. У хасидов своя изолированная система, хотя за этим «железным занавесом» много интересного. Я привел в «Форвертс» несколько талантливых хасидов, и они под псевдонимами начали писать. Не дай Б-г узнают в общине — удар обрушился бы не только на самих эпикойресов, но и их детей  вплоть до исключения из иешивы.

— А что Израиль? Еще в 1990-е Кнессет признал идиш и ладино национальными языками еврейского народа. Это чисто формальная декларация или она имела какие-то практические последствия?

— Как любое решение правительства  кость брошена, а дальше разбирайтесь сами. Началась грызня, судебные процессы, а работа остановилась. В последние годы старики ушли, поле брани пожидело, страсти поутихли. Есть театр, приравненный к фольклорному коллективу, который получает какие-то дотации, издается библиотечка еврейской литературы, есть курсы в университетах, где, как и везде в мире, преподают не столько идиш, сколько об идише.

 

 

Журнал «Кинд-ун-кейт», Иерусалим, 1996 Книга Бориса Сандлера «Небылицы» 

— Где у идиша больше шансов на спасение? И не станут ли эти усилия попыткой провернуть фарш обратно? 

— Не надо спасать идиш и не надо хоронить идиш. Я помню еще с детства как евреи любят похороны. Когда приходили с похорон, бабушка спрашивала: «С’ыз гевэн а гройсе левайэ?» («Были большие похороны?»)

Идиш — столь мощная культура, что она сохранится, и всегда найдется Кисин, который поддержит интерес к этому языку у соплеменников. Конечно, очень важна консервация — сейчас идет процесс оцифровки десятков тысяч образцов разговорного идиша можно услышать, как говорили в Галиции, в Литве, в Бессарабии. Не будь консервации иврита на протяжении тысячелетий, он не стал бы государственным языком Израиля.

Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов ультраортодоксов. Раньше они тайком листали бумажный «Форвертс», сейчас просматривают Интернет-журналы на идише в своих айфонах, и никто их не может засечь. Они читают Хаима Граде, Башевиса Зингера, потому что те  описывали, как они живут сегодня, как жили их отцы и деды. И дети их будут читать, так что ниточка существует.

Возможно, произойдет Большой взрыв. Кто мог представить150 лет назад, что возродится иврит? Сегодня мяч на поле хасидов, пусть даже это поле иногда покрывается сорняками. В Нью-Йорке работают два хороших театра на идише, практически каждый вечер проходят какие-то мероприятия, собираются группы молодежи. Летом в Европе и США — настоящий всплеск еврейской активности — фестивали идиша, семинары и интенсивы. Идиш, как живое существо,  мимикрирует, мигрирует, меняет форму. Язык очень изменился со дня Первой черновицкой конференции 1908 года — и это свидетельство его живучести. Поэтому нам трудно предсказать, что может произойти.

Очень важны переводы на другие языки. К идишу стали относиться по-другому после того, как Башевис Зингер получил Нобелевскую премию. А получил он ее во многом благодаря многочисленным переводам на английский язык. Пусть произведения, созданные на идише, зазвучат на английском, русском, украинском. Большой язык открывает дорогу не только к отдельному писателю, но и всей литературе.

Другое дело, что Башевиса, по его же просьбе, переводят на другие языки с английского — и это неправильно. Но японцы, например, специально изучают идиш, чтобы переводить с оригинала. С другой стороны, есть евреи, которые знакомят носителей идиша с другими  культурами. Мой хороший знакомый Шмуэль Перлин провел в Китае больше года, где работал над словарем местных диалектов и параллельно, по моему предложению, присылал оттуда репортажи на идише. Их можно увидеть на YouTube. Важно помочь таким энтузиастам — за ними будущее.

Беседовал Михаил Гольд 

Оригинал

Опубликовано 22.01.2019  12:04

БЕСЕДА С ИЛЬЕЙ СМИРИНЫМ (3)

(окончание: начало и продолжение)

–  Что вы думаете о разнице в силе игры между мужчинами и женщинами и в чем её причины?

– Что касается разницы в классе игры между мужчинами и женщинами, то она довольна серьезная, примерно, как и в других видах спорта. Сейчас она несколько сглаживается. Чем объяснить разницу: физиологий, психологией, биологией – понятия не имею, я дилетант в этом деле.

– Вы же  с Полгар встречались?

– Встречались? Да, нет, просто играл с ней (улыбается). Уникальная шахматистка. По-моему, две партии проиграл, одну выиграл, так что счет в ее пользу. Последнюю, очень важную для сборной Израиля партию на Олимпиаде 2010 в Ханты-Мансийске, я выиграл и в итоге мы заняли третье место.

– А с Хоу Ифань играли?

– Нет, не играл, она тоже играет очень сильно, хоть и не так, как Полгар в лучшие годы.

– Сестры Музычук, Костенюк?

– Тоже талантливые шахматистки, хотя и пониже классом, чем Хоу Ифань, но играют на уровне приличного гроссмейстера. Все же ведущие женщины-шахматистки прилично уступают сильнейшим мужчинам.

– Поскольку нередко ездите в Америку, где наблюдается значительный подъем интереса к шахматам, то просьба рассказать о своих наиболее любимых турнирах.

– В Америке, действительно, бываю почти каждый год, мне нравится эта страна. Что касается любимого турнира, то был такой Нью-Йорк Опен, который уже давно не существует. Я был последним его победителем в 2000-м. Мой, наверное, самой большой успех в Америке. Нью-Йорк Опен играли в центре Манхеттена. А я Манхеттен очень люблю, там была особая атмосфера, отличающаяся от других турниров. Также любил раньше играть в Лас-Вегасе. Вообще Вегас сюрреалистическое место, где стоит побывать, по крайней мере, человеку моего склада. Хоть оно искусственное, и если долго там находиться, то можно потерять чувство реальности. Это действительно центр мирового азарта и все построено для того, чтоб люди играли и тратили денежки. А чаще всего я играл в так называемых турнирах World Оpen – мировой опен, проводившихся в Филадельфии. В последние годы в Вашингтоне. В них я играл раз 15 или больше. Нет других таких турниров, в которых я бы играл столь часто. Несколько раз делил первое место, а один раз занял чистое второе, что большая редкость в “швейцарках”. Но чистое первое ни разу не занимал.

– Там хорошие призы?

– Относительно неплохие. Но  Леброн Джеймс так бы не сказал…

– В Америке проживает Юра Шульман из Беларуси. Одно время он был в сборной США, а несколько лет о нём ничего не слышно. Не перешел ли полностью на тренерскую работу или открыл свою шахматную школу?

  1. Юра Шульман со своим минским тренером Альбертом Капенгутом по дороге в Иерусалим на Маккабиаду 1993.                          2. Юра в Америке – С Юрой мы раньше часто играли в турнирах, виделись. Он играл за сборную несколько раз. Года 3 как уже не видел. У него, действительно, своя шахматная школа.

А вы знаете отца Юры, шашиста Марика Шульмана?

– Да, но не общался.

 

Миша Кац в Минске                                              и с дочкой Леной, ныне международным  мастером по шахматам. фото 1996

 

Кац и Елена Альтшуль, 1983                                          с Альтшуль и Зоей Садовской, 1986

– А вот с кем из шашистов очень близок, так это с Мишей Кацем. Считаю его старшим другом и истинным гением. Почему его считаю гением? Воспитал трех чемпионок мира по шашкам: Людмила Сохненко (1979),  Елена Альтшуль (1980, 1982, 1983, 1984, 1986)  и Зоя Голубева (Садовская) – многократная, начиная с победы в том же 1986 над Еленой Альтшуль, что само по себе уникальное достижение. А была еще Ирина Пашкевич, двукратный серебряный призер чемпионатов мира.

И еще. Как раз был турнир World open в Филадельфии. А в это время проходил знаменитый финал чемпионата мира по футболу Италия – Франция, когда Зидан ударил головой Матерацци. А мы были в Филадельфии, турнир кончился и надо было успеть попасть в Нью-Йорк на трансляцию, но как-то не попадали. И мы решили взять такси, долларов 400 на двоих. Мы оба, по-своему, азартные люди. Он жил уже лет 10 на знаменитом Брайтон-Бич, но никак не мог сориентироваться и объяснить таксисту, как ехать. И мы кружили по Бруклину. А я знаю, что такие рассеянные люди часто бывают очень талантливыми. И это было дополнительным подтверждением. Я действительно считаю его гениальным тренером, у него есть какая-то особая харизма . Когда приезжаю в Нью-Йорк всегда к нему захожу, иногда даже останавливаюсь на пару дней. Считаю его тренером от Бога, такого же уровня, как был Марк Дворецкий в шахматах.

Занятия в “Белой ладье”

– У него уже много лет своя шахматная школа . Называется “Белая ладья”. Находится на Брайтон-Бич недалеко от дома. Работают еще несколько тренеров. Дети с удовольствием ходят, педагог он потрясающий.

– В американских турнирах играются 2 партии в день, так что там не до театров. Надо приносить свой инвентарь. И ещё такой момент – победитель получает почти всё. Что думаешь об этом?

– Да, в американских турнирах, безусловно, надо победить или хотя бы занять место не ниже 3-го. Что касается двух партий в день, то, с одной стороны, это трудно. Но мне зачастую проще переносить именно большое, но кратковременное напряжение Иногда лучше пять дней – и турнир закончен, чем девять дней по одной партии. С одной стороны напряжение меньше, но более длительное. И в американских турнирах особо не надо готовиться к партии, а именно это отнимает много сил и энергии, в том числе нервной. Что касается инвентаря, то да, надо приносить. Раньше раза 2-3 покупал часы и шахматы, и всегда их забывал. Когда приходил через 20-30 мин. их уже не было, экспроприировали болельщики. И после этого я перестал покупать. Не прихожу со своим. Да, в этом отношении американские турниры –  чистое любительство. Хотя бы первые 10-15 досок они должны оснащать часами и шахматами. Кстати, в последнее время на турнирах World Оpen, по-моему, так и поступают. Самая первая моя поездка в Америку была в 90-м году, когда еще был Советский Союз. И тогда я впервые сыграл в World Оpen. Кстати, материальные условия были гораздо лучше, чем сейчас.

– Практически этот вопрос мы закончили, осталось услышать, что думаете о том, что экстремальные условия в американских турнирах, когда победитель получает все, побуждают играть острые дебюты, в том числе староиндийку. А вот в круговиках она встречается реже.

– Староиндийская (или «старушка»), всегда была моим основным дебютом.  Я редко играл черными классические системы на уравнение. А в швейцарках это не имеет большого смысла, там черными зачастую надо играть на победу. Хотя и бывают разные ситуации

– А кто вас спонсировал на поездку из Витебска, Минска?

– Там все стоило около тысячи рублей, а деньги у меня уже водились. Я уже ездил за границу и с первого турнира привез полторы тысячи долларов, что было огромной суммой по тем временам. Хорошая зарплата была долларов 15, стало быть я привез 100 зарплат. Вся поездка, включая билеты, стоила 70-80 долларов. Правда, за гостиницу мы платили отдельно. Вдвоем тогда жили в номере, сыграл неплохо, разделил 2-10-е место. Это было мое первое знакомство с Америкой, определенный культурный шок.

Фото М. Рабкина. Чемпионат СССР, Москва 1988

Статья в сборнике “Шахматы, шашки в БССР”, 1989

Правда, настоящий культурный шок был во время первой поездки на турнир за границу на Новый Год с 1988 на 89-й. Был мне уже почти 21 год, это сейчас нонсенс, чтоб в таком возрасте впервые играть в зарубежном турнире, но тогда из Союза не было свободного выезда. Единственной возможностью выехать за границу  –  было попасть в Высшую лигу чемпионата СССР. Я три года подряд отбирался туда, и  мне дали два выезда. В этих двух турнирах я и выполнил норму гроссмейстера. Первый был в Швецию на ежегодный турнир Rilton Cup на Новый Год. Это был Сальтшобаден, отель с камином, как в романах Агаты Кристи, рядом пруд, плавают уточки, лебеди, просто очаровательно.

Европа и Америка – это разные миры.

– С кем общаетесь в Штатах ?

Партия Гена Сагальчик – Гена Славин с юношеского первенства БССР в Пинске (октябрь 1984). Сагальчик занял 1-е место, а его тезка разделил 12-13 из 14. Фото из сборника “Шахматы, шашки в БССР”, 1984

– С Мишей Кацем, как я уже сказал, с Геной Славиным, кандидатом в мастера из Минска, с другим Геной – Сагальчиком, тоже из Минска, гроссмейстером. У него шахматная школа в Лонг Айленде под Нью-Йорком, а Гена Славин давно занимается бизнесом, но следит за шахматами как болельщик. К тому же в Штатах живут и мой сын Илан от первого брака и мой двоюродный брат Боря Сиротин с семьей. Америка для меня довольно близкая страна по ощущениям. Однако в последнее время все больше раздражает лицемерие, ханжество, например, «борьба за нравственность» в Голливуде, использование сексуальных скандалов для борьбы с политическими соперниками. Надеюсь, что американское общество это преодолеет.

– Илья, в лучшие годы вы были если не в мировой элите, то рядом. Что можете рассказать о самых-самых, то есть о тех, кто лучше знаком массовому читателю.

– Это о ком, о чемпионах мира?

– Ну да, хоть и не только. Насколько я знаю, вы играли с Корчным, например.

– Играл я с чемпионами мира, с Корчным несколько раз встречался. Кстати, в книге есть очень интересная партия с Корчным, которую я выиграл. Было это в Дрездене на межзональном турнире, 1998 год. Когда после партии он мне сказал: “Неплохо вы играете, молодой человек». А я уже был наслышан, что он не очень любезничает с соперниками, особенно, после проигрыша. Я промолчал, выждал паузу, он тоже помолчал секунд 5-10, после чего добавил: “На цейтнот”,  и высказался в том смысле, что я ничего не понимаю в своей староиндийской, что жертва пешки была бездарной. Но мне было интересно, я ничуть не обиделся на него. Корчной, конечно, личность выдающаяся. Играл с ним, общался. Таких людей сейчас не хватает шахматам. А любимый мой шахматист – это Михаил Таль, у него было блестящее чувство юмора. Я ничего не хочу сказать плохого, но сейчас как-то обезличены шахматисты. По крайней мере, трудно сказать, что у кого за душой, а вот Таль, Корчной, Бронштейн, были очень интересными людьми. Тот же Бент Ларсен, из буржуев. 

– Портиш?

Насчет Портиша я не могу сказать, плохо его знаю, а вот Ларсен был очень нестандартен, интересно было читать его комментарии и мысли. А Корчной, Таль – личности огромного массштаба.

– Спасский?

– Со Спасским я не играл, а вот у Смыслова выиграл хорошую партию на чемпионате СССР 1988-го, где участвовали Карпов, Каспаров и другие звезды. Потом мы играли несколько раз и все вничью. Карпову в том турнире я проиграл, Каспарову тоже, но там была очень интересная партия, которая есть в моей книге. Там есть отдельная глава “Мои памятные партии с чемпионами мира”. С Талем и Каспаровым, обе проигранные. С Крамником играл, одну выиграл в быстрые и проиграл в классические, и несколько ничьих. Играл с Анандом, Иванчуком, Грищуком, Топаловым, кстати, счетом с ним могу похвастаться – 2,5:1,5.

– Сейчас очень много новых шахматистов появляются на Западе.

– Да, конечно. Но на Востоке, пожалуй, еще больше. Благодаря компьютерной помощи сейчас значительно легче овладеть дебютной теорией и некоторыми другими аспектами игры.
В мое время, чтобы изучить дебют, надо было читать книжки, потратить много времени на поиски партий, делать подборки, записывать в тетради. Сейчас нажал на пару кнопок и у тебя все на экране. Конечно, стало легче. Но, с другой стороны, что-то теряется, ускользает.

– Сейчас модный вопрос  – о преподавании шахмат в школе, насколько это необходимо?

– Я не думаю, что это должен быть обязательный предмет, что надо заставлять детей заниматься шахматами, хотя это и возможно. На мой взгляд лучше, если это будет факультатив.

– С какого возраста?

– Лет с 5-6.

– Но есть же такие, кто начинает учить чуть ли не с 2-3 лет.

– Ну лет с 4. Сейчас же акселерация. Капабланка научился шахматам в 4 года самостоятельно, если судить по легенде. А кто должен преподавать? Преподаватель должен быть хорошим педагогом, он не обязан знать тонкости французской защиты, а иметь общее представление о шахматах и уметь обращаться с детьми. А уже на более продвинутом уровне с ними должны заниматься более квалифицированные шахматисты.

– В чем, по-вашему, польза от занятий шахматами для детей?

– Во-первых, одна из интереснейших игр, на мой взгляд. Развивает логику, фантазию, дисциплину мышления и вообще это гораздо лучшее времяпровождение для ребенка, чем ходить по подворотням или перед экраном компьютера «зависать» в социальных сетях. Кроме того, установленный факт, что те, кто профессионально занимается шахматами, никогда не болеют Альцгаймером. И вообще, единоборство, стремление победить интеллектуально, способствует успеху в дальнейшем в любых областях, даже если впоследствии человек бросил шахматы. Как раз Андрей Филатов – удачный пример.

– Илья, к завершению нашей беседы, несколько слов о своей семье, детях.

Ирит                                                                                  Илья и Лена

– Дочку зовут Ирит, ей уже 15 лет, правда, увлекается скорее театром, чем шахматами, а жену – Лена, она гид по Израилю, и тоже в своем деле творческий и увлеченный человек.

– Откуда она?

– Лена – коренная одесситка, приехала в Израиль в 1998-м, познакомились в 2001-м. И еще у меня сын Илан от первого брака, живет в Америке с 2000-го. Ему 26 лет.

Илья, Илан и Ирит на набережной Тель-Авива, январь 2017. Фото Лены Смирин

– Он не женат?

– Да нет пока. Есть предложения?

– И в завершение – традиционный блиц-опрос: любимые артист, писатель, музыкант, спортсмен.

– Любимых артистов множество, как тут выбрать. Конечно, несравненный Чарли Чаплин, Джек Николсон, Из  российских – величайший, парадоксальный Евгений Евстегнеев, два Олега – Даль и Янковский,  Из актрис, относительно современных – Мишель Пфайфер, а идеалом, женским  эталоном для меня является Одри Хепберн. Изумительное сочетание красоты, женственности  и таланта. Из российских – мощный дар у Инны Чуриковой.  Из  писателей – трудно выбрать, не из почитаемого, а из перечитываемого – наверно, Михаил Булгаков. И в последнее время увлекся Исааком Башевисом Зингером. Так получилось, что когда я приехал в Израиль, он как раз скончался в Нью-Йорке. И в газете “Вести”, – тогда я покупал русскоязычные газеты, хотя давно уже не покупаю, – как раз был некролог о нем. И тогда я впервые услышал это имя. Превосходный писатель, нобелевский лауреат. Его сравнивают с Габриэлем Гарсиа Маркесом по стилю.

И очень люблю, не меньше, чем Чехова, а перечитываю чаще, чем Чехова, Сергея Довлатова. Он близок мне по духу – ирония и самоирония, без пафоса и рецептов спасения человечества. Плюс замечательный стиль.

Музыка ?  В молодости нравились Битлз, Машина времени. С детства люблю бардовскую песню, увлекаюсь Галичем, особенно Высоцким, знаю много его песен. Считаю очень актуальным и сейчас. Люблю слушать Фрэнка Синатру, великого Муслима Магомаева, Джо Дассена. А сейчас увлекся и джазом, меня особенно поразил Чик Кориа, я был на его единственном концерте в Москве.

Знаком с Тимуром Шаовым, он недавно приезжал в Израиль. Я не большой знаток классики, но Моцарта, Бетховена слушаю и люблю.

Что касается спорта?

– В спорте у меня несколько кумиров. Раньше это был Майкл Джордан в баскетболе. Когда я сюда приехал, то в году 92-м начал плотно смотреть NBA. И вот тогда он был в самом соку. Потом он года полтора – два не играл с 94-го, когда вернулся, следил за ним очень внимательно до конца карьеры. Это, конечно, был уникальный спортсмен. Сейчас я болею за Cleveland Cavaliers с Леброном Джеймсом, но, пожалуй,  моим самым любимым спортсменом является Роджер Федерер. Я за него болею с 2003-го, это уникальный спортсмен и человек, очень харизматичный.

А к Надалю как относитесь?

Тоже великий спортсмен, но как болельщик я однозначно выбираю Федерера. Надаль, Джокович и Федерер относятся к величайшим теннисистам в истории. Что касается Федерера, то для меня он самый-самый. Даже в 2017-м выиграл два турнира Большого шлема, – в возрасте  35 лет, – чего никому не удавалось в истории. (уже после интервью Роджер выиграл и открытый чемпионат Австралии – belisrael)

Из футболистов мне нравится Месси. Любимая команда – сборная Бразилии образца Чемпионата Мира 1982 года и Барселона примерно пятилетней давности. Футболом я сильно увлекался раньше. В последние годы к нему как-то охладел, баскетбол NBA мне кажется более динамичной игрой. Но когда проходит Чемпионат Мира, полуфинал или финал Кубка Чемпионов, да и на стадии плэй-оф, стараюсь смотреть.

Мы благодарим Илью за интересные и подробные ответы на многочисленные вопросы и в преддверии 50-летия, хотя материал появится несколько позже, желаем доброго здоровья, удачи за шахматной доской, в написании новых интересных книг, на комментаторском поприще, и конечно, благополучия в семейной жизни.

У Ильи Смирина в Кфар-Сабе побывали редактор belisrael.info А. Шустин и М. Разумовский.  Часть вопросов подготовил Б. Шапиро.  10 января 2018  

* * *

Привет из Минска

Вспоминает постоянный автор belisrael.info, кмс Юрий Тепер

Сам я против Ильи Смирина не играл, а вот мои ученики – минимум два раза!

В феврале-марте 1986 г. проходило командное первенство города среди вузов. В том году Лев Горелик, известный организатор шахматной жизни в Минске, решил провести это первенство как межфакультетское: наподобие Кубка европейских чемпионов по футболу, где каждая страна выставляет свою главную команду.

У нас на факультете естествознания пединститута была сравнительно неплохая команда, в основном перворазрядники… Всё же перед встречей с сильной командой из института физкультуры (с Ильёй Смириным на 1-й доске) мы ощущали беспокойство. Михаил Клиза как студент-заочник не имел права играть, выступавший на 1-й доске Андрей Касперович заболел, а Александр Павлович, наша 2-я доска, не захотел играть со Смириным (по правилам доски должны были сдвигаться) – может быть, испугался. И вот он, Павлович, делится со мной, тренером-представителем, своим коварным планом… Запасным участником у нас был Саша Слесарчик – «спортсмен широкого профиля», успешно игравший в футбол, баскетбол. Симпатичный, общительный человек, но шахматный его уровень вряд ли превышал 4-й разряд. Павлович с ним поговорил, и Саша с удовольствием согласился сыграть за команду.

Мы заявили Слесарчика на 1-ю доску, возражений от судьи не последовало. Смирин стал опрашивать своих товарищей по команде: «Не знаете, какие дебюты Слесарчик играет?» Наташа Шапиро, игравшая на женской доске, услышала вопрос и, смеясь, пересказала мне. Я тоже улыбнулся: «Да он и сам, наверное, не знает. Как Остап Бендер!».

Грядущая «партия века» подняла нам настроение. Наш герой уверенно двинул пешку: 1.е2-е3!! Партия продолжалась от силы 5 минут. Илья выиграл несколько фигур (естественно, Слесарчик не сдавался), поставил мат, затем пожал руку и сказал ободряющие слова. Вскоре появился Горелик и спросил: «Что это за фокусы, кто разрешил выставлять запасного участника на 1-й доске?» Я объяснил… «Лучше бы ты сам сел за доску». – «Знал бы, что так можно, я бы так и сделал. И потом, Илья был не против, он высоко оценил игру нашего запасного!». В итоге нас не наказали. Мы спокойно перенесли поражение от команды ИФК. Павлович, кстати, на 2-й доске тоже проиграл.

Полагаю, Илья Смирин выступал для тренировки: он в ту пору уже был «без пяти минут мастер». Институт физкультуры провел турнир вне конкуренции – ни политех, ни БГУ не могли с ним соперничать. Мы оказались в серединке.

В мае 1987 г. еще один мой шахматный подопечный, Витя Царкевич (сильный перворазрядник, позже – глава местного совета в Пуховичском районе), перед «дембелем» тоже сразился со Смириным. Чемпионат Белорусского военного округа проходил в новом Дворце шахмат на Маркса, 10. В тот раз партия была более серьёзной, с довольно острой борьбой в сицилианской защите. Всё же Смирин выиграл, да и первое место в чемпионате БВО завоевал без особых проблем.  (4 февраля 2018)

Опубликовано 10.02.2018 22:39