Валентин Жданко
06 сентября 2021 г., 15:36
Этот страх словно бы разлит в воздухе, которым дышат сегодня белорусы. Он чувствуется чуть ли не в каждом разговоре — и со знакомым, и с малознакомым, и с совсем незнакомым человеком. Казалось бы, ещё вчера достаточно раскрепощённые и свободные люди очень быстро замкнулись, отгородились и практически замолчали. Вот на улице Минска репортёр с микрофоном пытается разговорить случайных прохожих. Ещё год назад это вовсе не было проблемой. Сегодня же, услышав «политический» вопрос (даже безобидный), почти каждый закрывает рот руками и панически отталкивает от себя микрофон.
***
Иначе и быть не может в стране, где можно сесть в тюрьму за неосторожно сказанное слово, за комментарий, оставленный в соцсетях, за «не тот» лайк под чьим-то постом. Этот страх порабощает, разъединяет, сковывает, отчуждает даже когда-то близких людей. Как с этим жить и как выжить?
Мы получили ненастоящую независимость и ненастоящую свободу
В эти дни, недели и месяцы исполняется 30 лет со времени многих значительных событий, происходивших в 1991 году на территории бывшего Советского Союза. После провала ГКЧП бывшие советские республики одна за другой провозглашали независимость. Развалилась некогда всемогущая КПСС. Практически все советские газеты мгновенно стали антисоветскими. Стало возможным говорить то, что думаешь, выбирать собственную власть, свободно выезжать за границу.
***
Это был эмоциональный и чрезвычайно волнующий момент в истории. Практически все восточноевропейские страны бывшего «социалистического лагеря» и бывшие советские республики переживали огромный национальный подъём — это было видно даже на расстоянии, ощущалось через экран телевизора. Сотни тысяч людей на улицах и площадях… Марши и «цепи солидарности» длиною в тысячу километров. Национальные флаги на каждом здании, в руках сотен тысяч людей. Народы, десятилетиями жившие в неволе, освобождались от страха и приветствовали наступление свободы. В Беларуси было иначе. Можно тешить себя иллюзиями и приукрашивать собственные воспоминания, но если трезво и бесстрастно попытаться взглянуть в лицо собственному прошлому, то перед глазами появится иное. Белорусы в большинстве молчали. И наблюдали за происходившим вокруг с недоверием и тревогой.
Помню, днем 19 и 20 августа 1991 года я много ходил по малолюдному центру Минска — проспекту Скорины, площади Ленина… Никаких митингов и пикетов, только людей заметно меньше обычного. До чиновников было не дозвониться — все вдруг оказались или в отпуске, или заболевшими.
Благодаря cвоему журналистскому удостоверению я зашёл в Дом правительства, в Верховный Совет. Там тоже было малолюдно и тихо. На лестнице попытался остановить вопросом про ГКЧП куда-то спешившего депутата Дмитрия Булахова… Он на ходу и очень осторожно ответил: «Надо думать… Не всё так однозначно… Комментарии будут позже». Потом, вечером и в последующие дни, когда стало известно, что Ельцин победил, что не будет арестов и чрезвычайного положения, на площади собиралось по нескольку сотен человек… Но всё это не шло ни в какое сравнение с тем, что происходило в те дни в Москве, Киеве, Вильнюсе, Тбилиси…
***
Дотошный и пунктуальный Сергей Наумчик, мой друг и коллега, как самый изощрённый летописец белорусской действительности начала и середины 90-х, несомненно, до мелочей описал чуть ли не каждый час и минуту тех дней. У меня нет ни малейшего сомнения в протокольной точности им написанного. Но если говорить о моих собственных впечатлениях очевидца и свидетеля того, что происходило тогда в Беларуси, то не покидает чувство, что Беларусь и белорусы просто молча плыли в общем потоке туда, куда его несло. Для подавляющего большинства тех сограждан, среди которых я жил и которых помню, это не стало моментом единения и общего счастья, которым могло и должно было быть, если бы эти люди ценили свободу и независимость, стремились к ним и боролись за них.
У нас на улицах не было сотен тысяч человек. Не было торжественных спусков старого флага и подъёма нового. Не было ощущения историчности происходившего. Как будто история делала крутой поворот где-то там, далеко, у соседей, а не у нас.
***
Те поющие, «бархатные» революции в соседних странах, были по сути ненасильственными и бескровными, оказались светлым и счастливым моментом для наций. Они людей объединили и закалили…
И даже противостояние с некогда грозными спецслужбами было там чаще всего немного опереточным, бутафорским, как бы ненастоящим. Милиционеры сложили свои щиты и дубинки, ещё вчера всесильные партийные бонзы прятались на дачах и в санаториях, власть сама падала спелым яблоком в руки толпы, опьянённой свободой. Практически все соседи Беларуси благополучно выскользнули из железных объятий империи в то ненадолго приоткрытое окно возможностей, открывшееся благодаря ослабшей хватке Москвы…
Мы всего этого не пережили. Не оценили. Не отстояли на площадях и в «цепях солидарности», взявшись за руки; не отпраздновали, не ощутили всей глубины и эпохальности великого момента освобождения от страха и несвободы. И взамен получили ненастоящую независимость и ненастоящую свободу. Всё вернулось спустя тридцать лет в ещё более страшных гротескных формах. То, что для других историческая судьба свела в несколько счастливых дней, для нас она растянула на долгие десятилетия, которые завершаются драмой массовых политических репрессий и тотального страха в обществе.
***
В ожидании, что за тобой придут люди в чёрном
Этот страх cловно бы выполз из потаенных уголков сознания, вернулся из полузабытых семейных воспоминаний. Это даже не наш страх, а продолжение ужасов, пережитых нашими родителями и дедами. Ведь для нас, рожденных в советской несвободе 50—70-х годов, ежедневного страха сталинской эпохи уже, по сути, не было. Вскормленные за железным занавесом, мы не знали другой жизни. Правила советской действительности воспринимались как норма. Советскому журналисту образца 1970—80-х годов не пришло бы в голову высмеивать выборы в Верховный Совет, на которых в бюллетене мог быть только один кандидат, назначавшийся сверху и побеждавший с результатом 99 процентов. Были темы, о которых не принято было писать: все это знали и воспринимали как данность. Обыватель, зачастую недовольный реалиями тяжёлой повседневной жизни, не додумался бы выйти на площадь с плакатом. Это было вне правил советской действительности. С раннего возраста нас приучали считать это нормой. Мы действительно не знали другой жизни.
***
Конечно, опыт предыдущих поколений существовал и пересказывался из уст в уста. Бабушка, а потом мама, до конца своих дней вспоминали, как в 1940 году кто-то из сельсоветчиков пригрозил вывезти их семью «к белым медведям» — за то, что дед служил в польской армии, что имели свою кузницу. Угрозы не были пустыми: за окнами в сторону местечка ежедневно проезжали телеги с семьями ссыльных. И все знали: те люди исчезали бесследно. Бабушка и пятеро маленьких детей уже даже завязали самое необходимое в узелки и жили в ожидании худшего. Каждый день они становились на колени перед иконами и молились. С ужасом воспринимали каждый неожиданный стук в дверь. И так многие месяцы. Жить с таким страхом явно было невыносимо. Но куда было деваться — с маленькими детьми, от своего земельного надела, который кормил; от родственников, которые помогали выжить без взятого на войну и пропавшего хозяина.
Эти рассказы в моём детстве я постоянно слышал от бабушки и мамы — та угроза, без сомнения, стала для них одним из самых ужасных жизненных переживаний. Но в детском воображении это воспринималось скорее как седая старина, оставшаяся в истории, которая не может случиться со мной сейчас, в наше новое время, когда ночами уже не приезжали воронки и не забирали бесследно людей. Это был как бы чужой страх, оставшийся в истории, в чужой жизни. Но настал день, когда люди в чёрном постучали и в мои двери.
***
Как зловеще и драматично сегодня звучат строки Осипа Мандельштама, написанные 90 лет назад:
Я на лестнице чёрной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
И всю ночь напролёт жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
Сегодня кажется невероятным, но это стихотворение (хотя и подправленное) звучало в Советском Союзе в форме песни, исполненной Пугачевой ещё в конце 70-х — в то время, когда вроде бы свирепствовала советская цензура. Тогда это воспринималось, наверне, как фронда, а не как отсылка к реалиям не очень светлой, но уже и не кровавой брежневской действительности, в которой Сталина и политические репрессии не принято было вспоминать.
***
В сегодняшней Беларуси эти строки звучат и воспринимаются совсем иначе. Именно они — первое, что мне пришло в голову, когда 16 июля этого года я увидел вырванный «с мясом» звонок и двери минского офиса «Радыё Свабода» — места работы моего и моих коллег. Образы, казавшиеся давно исчезнувшими, вторглись в нашу повседневную жизнь в своем изначальном, приземлённом, неметафорическом смысле. (Интересно, имя Мандельштама из университетского курса русской литературы ещё не вычеркнуто? И сколько суток ареста получит студент, который посмеет процитировать такие, например, строки Мандельштама?
Как подкову, куёт за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.)
Страх — последнее, что скрепляет этот режим и не даёт ему развалиться.
«Не бойтесь!», — призывал когда-то в конце 1970-х годов своих угнетённых коммунистическим режимом соотечественников великий сын польского народа, Папа Иоанн Павел II. Этот призыв прозвучал в очень мрачное для поляков время, когда почти не было надежды на победу правды и справедливости, когда коммунистические режимы на всей территории от Балтики до Балкан выглядели незыблемыми и монолитными. И прошло более десяти лет, прежде чем там произошли изменения.
Точно так же сегодняшняя тьма, опустившаяся на Беларусь и сковавшая общество страхом и отчаянием, дает очень мало надежды на скорые перемены.
***
Нет сомнений в том, что он — знающий всё лучше всех, — заковав руки в наручники и подгоняя полицейской дубинкой, будет силой тянуть 9-миллионный народ в те 70-е годы, которые, вероятно, кажутся ему благословенными, комфортными и счастливыми. Где все единодушно «голосовали» за действующую власть. Где нет газет и телепередач, позволяющих себе усомниться в безгрешности и вечности режима… Где по телевидению каждый выпуск новостей — о гениальности вождя, его беспрестанных успехах и достижениях, а также о загнивании Запада и «муках» тех, кто там живет..
Вполне допускаю, что он сам искренне верит в то, что в этом и есть гармония сосуществования человека и государства, и всё это — благо для общества. А неблагодарное население просто не хочет этого понимать. И единственный способ сделать этих неразумных людей счастливыми — тотальный всепроникающий страх… Без страха людей в такую систему не затащить. Он хорошо запомнил: Горбачёв освободил людей от страха — и вся советская авторитарная система без этого стержня мгновенно развалилась. Страх сковывает волю, парализует способность сопротивляться и позволяет тащить безвольное существо куда угодно. И тогда можно железным кулаком загнать людей назад в «счастливое» советское прошлое — такое, каким он его помнит и по которому ностальгирует.
Перевод с белорусского: belisrael.info
От ред. belisrael. Суждения автора спорны, и мы будем рады, если наши читатели, особенно принимавшие активное участие в событиях конца 1980-х — начала 1990-х гг., выскажутся об атмосфере тех памятных лет. Страх, действительно густо присутствующий в жизни современной Беларуси, к счастью, не мешает многим её жителям общаться с нами. Надеемся, не будет мешать и дальше.
Опубликовано 08.09.2021 13:12
