Tag Archives: Георгий Менглет

Ян Топоровский. ВЕЛИКИЙ НЕМОЙ

Природа одарила Бориса Верлинского талантом игры в шахматы. Но отняла речь. Та же природа наградила его даром чревовещания, но в то же время сделала глухим. Утробным, потусторонним голосом он разговаривал с людьми. А когда те отвечали – догадывался о сказанном, читая по губам.

Природа вознесла его над многими – он завоевал титул чемпиона СССР по шахматам. С другой стороны – превратила его в приживалу в доме одесского промышленника Иосифа Фудима, который был в числе организаторов перевозки праха отца сионизма Льва Пинскера в Эрец-Исраэль в 1934 году.

В шахматных баталиях, которые провел гроссмейстер Борис Верлинский, есть две удивительные партии. Первая была им сыграна в 1925 году с чемпионом мира Капабланкой. Вторая – с советскими властями.

И ту, и другую он выиграл блестяще.

Приживала из Бахмута

Я знаю об этом от сына Иосифа Фудима – Давида, которому по наследству от отца перешли дружеские отношения с чемпионом СССР Борисом Марковичем Верлинским. Для Давида Борис Маркович был вначале дядей Борей, а потом – просто Борей.

В те далекие годы (господи, мы опять говорим о начале ХХ века!) Борис Маркович жил в Одессе. Но сам он родом из Бахмута – небольшого украинского городка. Нельзя сказать, что будущий чемпион СССР Борис Верлинский и семья Фудим были дружны и неразлучны. Просто Иосиф Фудим – один из владельцев лакокрасочного завода в Одессе – увлекался шахматами. И эта игра – единственное, что связывало этих столь разных людей.

Верлинский был выдающимся шахматистом-самородком. И лучшего партнера, чем он, во всей Одессе нельзя было сыскать. Тем более, что Верлинский давал Иосифу Фудиму фору – ладью. (При этом надо учитывать, что Иосиф Фудим и Борис Верлинский играли на деньги.)

А вообще-то этот шахматный «и бытовой альянс» начался еще до Первой мировой войны – где-то в 1912–1913 годах. В то время Иосиф Фудим вращался в кругу сионистов. Он был приближен к Жаботинскому, Усышкину и другим легендарным сегодня личностям. И вот тогда кто-то из евреев обратил внимание Фудима на молодого провинциала, очень способного шахматиста, приехавшего в Одессу и не имевшего в этом городе ни кола, ни двора, ни знакомых, ни родственников, ни друзей, ни просто покровителей, которые могли бы помочь молодому парню пробиться.

Может, сама жизнь свела этих людей, а может, сам Иосиф Фудим решил, что молодого человека нужно поддержать, или, говоря простым языком, взять на себя его материальные проблемы. Тем более, что в те годы Иосиф Фудим имел для этого финансовые возможности.

Надо сказать, что не всем любителям шахмат было приятно общаться с молодым Верлинским. Дело в том, что этот еврей был от рождения глухонемым и потому не получил никакого образования. Он не окончил даже первого класса школы. Правда, к моменту переезда в Одессу какие-то слова он все-таки научился выговаривать. Но его речь была невнятной, ибо не слова, а утробные звуки доносились из его нутра. Он говорил, как чревовещатель. Собеседника же понимал по движению губ. И хотя был глухим, то, что говорили ему, – пусть не на сто, но на пять процентов – воспринимал правильно.

Давид Фудим вспоминал, что, когда после Великой Отечественной войны он вернулся с фронта в Москву, добрые встречи с чемпионом СССР продолжались, как и до войны. Борис Маркович по-прежнему ходил на обеды к семейству Фудим, хотя из всей огромной семьи остались в живых только Давид и сестра его отца – тетя Юдифь. Она была хлебосольным человеком. В те годы это давалось нелегко. Об этом семействе и источниках хлебосольства Юдифи писал в эпиграмме известный советский литературовед Лев Рудольфович Коган:

Когда-то в древности Юдифь

Главу отсекла Олоферну

И, поступив весьма примерно,

Пленительный создала миф.

А ныне времена зловещи:

Коммунистический пожар!

И старо-фудимские вещи

Юдифь относит на базар…

Жизнь, параллельная шахматам

Частенько Верлинский стоял у ворот, поджидая возвращавшегося из института Давида (тетка Юдифь гроссмейстера Верлинского, чемпиона СССР и Москвы, не очень-то жаловала, хотя обедами кормила исправно). Разговор (если это можно назвать разговором!) между чемпионом СССР и студентом Давидом (Додиком) всегда начинался примерно так:

«До-дык, – чревовещал Верлинский, – что-та-ко-э-мэ-дэ-ры-ны-за-цыя?!» Потом он заглядывал в бумажку, в которой было записано очередное неизвестное ему слово, вычитанное за время ожидания в газете, висевшей на стенде у дома: «До-дык, что-та-коэ-про-ты-ту-ция?».

И так все годы. Он не знал значения многих – даже простых – слов. Он был ограниченным, в его обществе людям, далеким от шахмат, было просто неприятно, к тому же он был очень скупым, прижимистым человеком. Среди немногих, кто его понимал, был Иосиф Фудим.

Дело в том, что Борис Верлинский столько потерял, как и семья Фудима, за годы становления Советской власти, что невольно, с каждой денежной реформой (а их было, кажется, шесть?!) становился все более и более скупым и буквально дрожал над каждой копейкой. Он был прекрасным сеансером, и его основным доходом была плата за сеансы одновременной игры в шахматы.

Как шахматист Верлинский, конечно, не входил в первую десятку гроссмейстеров мира. Всё-таки надо учитывать, что он был больным человеком. Он уставал уже после трех часов турнирной игры. Но сеансером был первоклассным. Такой шахматист, как Ефим Геллер, с которым на эту тему беседовал Давид Фудим, сказал: «Второго такого сеансера еще в мире не было!».

А вот до войны на многих шахматных турнирах можно было увидеть Бориса Верлинского и Иосифа Фудима. Первый располагался за доской, второй – в зале. Иосиф Фудим оплачивал все поездки и расходы.

Вместе они были и на Первом Московском международном турнире. Остановились в одной из столичных гостиниц. Тогда Верлинский уже выступал «за Одессу». (Это потом, в году 1929, он переехал в Москву.)

Вокруг Первого Московского международного турнира (декабрь 1925 года) был такой ажиотаж, что В.И. Пудовкин снял о нем фильм «Шахматная горячка», где запечатлел приезд шахматных титанов в СССР. А ведь до этого часа большевики великих шахматистов мира и за людей не считали. Ни Капабланку, ни Ласкера, ни других крупнейших гроссмейстеров мира. Московский турнир был первой возможностью для широкого круга советских шахматистов (и гораздо более широкого круга советской общественности) встретиться не с одним, а с целым рядом знаменитых шахматных мыслителей планеты.

Мат Капабланке

О том, как сыграл на том турнире Верлинский, можно судить по-разному. Спортивный результат он показал средний, разделив 12-14-е места, но зато в компании Рудольфа Шпильмана и Акивы Рубинштейна, в недавнем прошлом одного из главных претендентов на мировое первенство.

С творческой точки зрения Верлинский выступил блестяще, обыграв чемпиона мира Хосе Рауля Капабланку. Эта партия обошла шахматную печать всего мира и вызвала большой резонанс.

Первое место на турнире завоевал Ефим Боголюбов (к тому времени уже живший на Западе, в Германии.) Второе место занял Эммануил Ласкер, третье – Капабланка, проигравший в Москве две партии.

Одну – революционеру и советскому функционеру Ильину-Женевскому, который состоял в родстве советским дипломатом, в прошлом флотским комиссаром (выразительная аббревиатура «замкомпоморде» – заместитель комиссара по морским делам – относилась к нему, – ред.) Федором Раскольниковым. Оба ушли в небытие в 30-х годах, Раскольников – успев написать и опубликовать на Западе обличительное «письмо Сталину», которое потом ходило в СССР списках вплоть до Перестройки.

Вторую партию Капабланка проиграл Борису Верлинскому. Но вот, что обидно: если победа Ильина-Женевского трактовалась советским официозом как триумф советского мастера, то разгром, который учинил Верлинский маэстро Капабланке, был расценен как случайное поражение чемпиона мира.

Этот советский миф дошел и до наших времен. Вот отрывок из книги «Капабланка в России» В. Линдера и И. Линдера (М. «Советская Россия», 1988 год, стр.77-78): «После возвращения с однодневных гастролей Капабланка встречался в очередном туре с Борисом Верлинским, способным советским мастером, позднее ставшим чемпионом Москвы и СССР (1929). В партии с Верлинским утомленный поездкой Капабланка, явно неудачно разыграл дебют ферзевых пешек, а в миттельшпиле играл, по выражению Рети, «ва-банк» и отложил партию в безнадежном эндшпиле. Но и после этого второго поражения на турнире Капабланка продолжал держаться, как ни в чем не бывало, по-прежнему был дружелюбен и сердечен с окружающими».

Настоящие же знатоки игры, которые судят о турнирах не по высказываниям историков и журналистов, а по сделанным в партии ходам, (кстати, именно эта партия Бориса Верлинского опубликована в «Шахматной энциклопедии»), могут воочию убедиться в том, как последовательно, да к тому же черными, переиграл чемпиона мира самородок из Одессы.

Победитель Ботвинника

И еще один интересный штрих: во время Гражданской войны будущий чемпион мира Александр Алехин, живший в то время в Одессе, ежедневно играл с Борисом Верлинским. А Алехин не любого шахматиста брал в спарринг-партнеры.

Надо знать шахматистов. Они чертовски не любят проигрывать. В особенности это относится к чемпионам мира, и уж тем более в тех редких случаях, когда им приходится капитулировать в партиях с игроками, эхо имен которых не достигает вершин Олимпа.

Вот почему великому Капабланке оставалось лишь быть «по-прежнему дружелюбным и сердечным с окружающими». И присоединиться к хору тех, кто утверждал, что он «был утомлен поездкой» в Ленинград. Но под маской дружелюбия в нем явно бушевали иные чувства. Особенно, к Борису Верлинскому.

Осмелюсь предположить, что аналогичные эмоции к Верлинскому разделял и Михаил Моисеевич Ботвинник. На Пятом чемпионате СССР (1927 год) Верлинский по болезни не участвовал. Именно там, в его отсутствие, 16-летний Ботвинник разделил 5-6-е места – огромный успех для начинающего! А вот на следующем первенстве (1929) дело осложнилось. Верлинский «перебежал дорогу» 18-летнему Ботвиннику.

Долгое время противники Верлинского оспаривали итоги чемпионата. Дело в том, что состоявшееся в Одессе первенство проводилось по необычной системе, несколько напоминавшей футбольную, – в несколько кругов. Четверо победителей выходили в финальную группу, где и выясняли между собой отношения. Верлинский, игравший с большим подъемом, – первенствовал, а вот честолюбивый юноша Ботвинник в финальную «пульку» не попал.

В Одессе Верлинский стал чемпионом СССР. Это был его наивысший успех, если не считать игры на Первом московском международном турнире и победы над Капабланкой. Кстати, он тогда выиграл не только у Хосе Рауля, но и у других именитых шахматистов: Рихарда Рети, Рудольфа Шпильмана…

Гроссмейстер или просто маэстро

Несмотря на «антиверлинскую компанию», Борис Маркович вошел в шахматные анналы, как чемпион СССР 1929 года, и ему даже было присвоено звание гроссмейстера СССР.

Но тут опять возникает странная ситуация. Почему-то считается, что первым это звание получил Ботвинник, затем Левенфиш. А Верлинского – после присуждения звания Ботвиннику – старались именовать не гроссмейстером, а несколько проще – мастером, маэстро.

Он был выдающейся личностью, и не только в плане шахмат. Каким-то непостижимым образом он научился играть на фортепьяно популярные в то время вальсы, мазурки – и это фактически ничего не слыша! (Прямо-таки напрашивается сравнение с Бетховеном, но, если композитор лишился слуха к концу жизни, то Верлинский родился глухонемым). Играл он, в основном, дома у Давида Фудима, благо в этой квартире стояло четыре инструмента – рояль «Блютнер», пианино «Бехштейн»…

В семейном альбоме Давида Фудима сохранился снимок, на котором запечатлена семья Фудим и Борис Верлинский. Фотография была сделана в далеком 1925 году, в Одессе, на станции Большого Фонтана, на так называемой Монастырской даче.

Каждое лето ее арендовала семья Фудим. Давид помнит, что в эти и последующие годы за воротами Монастырской дачи была маленькая лавочка, а над ней висел плакат: «Кредит портит отношения».

В «Шахматной энциклопедии» тоже имеется снимок Верлинского, но более ранний, нежели тот, что находится у Давида.

В личном архиве семьи Фудим хранится также записка, адресованная его дяде (мужу Юдифь) – поэту М. И. Гитерману (Родился в 1895 году, в Звенигороде, неподалеку от Умани. Первая публикация – 1912 год. Единственная книга стихов «Лесная келья» вышла в 1922 году в Одессе. Умер 14 сентября 1963 года в Москве). Автор записки – поэт Николай Николаевич Минаев. В тексте есть упоминание о Борисе Верлинском:

М (ихаилу) И (саевичу) Гитерману.

Сегодня я у Вас играл в шахматы. Не с кем иным, а с самим маэстро Верлинским. Я, как и следовало ожидать, проиграл, но у меня все же есть утешение: я думаю, что играю в шахматы лучше, чем маэстро Верлинский пишет стихи.

Скажу я вам, пятная лист:

С Верлинским мы не коммунисты,

Но все-таки мы оба «исты»,

Он – шахматист, я – акмеист!…

Николай Минаев, Москва 4 апреля 1928 г.

Вычеркнутый

«Антиверлинская кампания» началась при жизни гроссмейстера, по инерции продолжается она и по сей день, сводясь к странной тактике замалчивания его имени и успехов.

В 1990 году был издан энциклопедический словарь «Шахматы» (главный редактор А. Карпов). В приложении даны 354 таблицы крупнейших турниров и матчей, нет только одной – таблицы Шестого чемпионата СССР, в котором Верлинский занял первое место.

В 1987 году, к столетию со дня рождения гроссмейстера, журнал «64-Шахматное обозрение» – в ту пору его называли «карповским» – откликнулся лишь небольшой заметкой, тогда как о шахматистах гораздо менее титулованных в том же издании размещались гораздо более пространные материалы.

Разумеется, игру Бориса Верлинского нельзя назвать стабильной – сегодня выигрывал партии у шахматистов известных и сильных, как например, у Ильи Рабиновича, Григория Левенфиша, Петра Романовского, не говоря уже о Зубареве, Григорьеве и других, а на следующий день мог сдать партию игроку куда более низкого уровня. Но разве это причина для замалчивания?

После переезда в столицу он пару раз становился чемпионом Москвы, затем дела пошли на спад, и, как правило, он занимал места в середине турнирной таблицы. После войны Верлинский подрабатывал шахматными уроками, а также сеансами одновременной игры. А чем еще мог зарабатывать глухонемой человек, умевший только одно – играть в шахматы?!

Сквозь небытие

В газете «Вечерняя Москва» в послевоенные годы была приведена еще одна сыгранная им партия, в которой он уже на девятом ходу поставил мат своему сопернику. Конечно, противник оказался не из сильнейших, но тактическое остроумие Верлинского было на высоте.

Несколько лет назад в одной из израильских газет опубликовали список имен выдающихся шахматистов-евреев. Верлинского в этом списке не было. Но несправедливость была исправлена. Вадим Теплицкий, кандидат в мастера, историк и журналист, выпустил книгу «Евреи в истории шахмат». Нашлось в ней место и для Бориса Марковича Верлинского. Резюмируем то, что в ней сказано о нашем герое:

Родился в 1887 году в городе Бахмут (позже – Артемовск) Донецкой области. С шахматами познакомился очень рано. Был третьим во Всероссийском турнире 1913 года. В первенстве Украины (Одесса, 1926) разделил первое-второе места. Был участником пяти чемпионатов СССР – с 1924-го по 1933 год, чемпион СССР 1929 года. В Московском международном турнире 1925 года разделил 12-14-е места, но блестяще выиграл у Капабланки (при жизни великого кубинца вышла книга с записью проигранных им партий – таковых оказалось всего лишь 34, в том числе и проигрыш Верлинскому).

В 1929 году Верлинскому присвоили звание «гроссмейстер СССР». Игра его была очень нервной и неровной и, по мнению многих знавших его людей, то было прямое следствие и отпечаток его недуга.

Артист Московского театра Сатиры Георгий Менглет, большой любитель шахмат и поклонник Верлинского, вспоминал как однажды присутствовал на турнире, где играл Борис Маркович. Во время партии Верлинский очень нервничал. Он почти полностью изгрыз карандаш, которым записывал ходы. К концу партии у Верлинского остался лишь огрызок, и дело дошло до того, что ему пришлось оторваться от игры подбежать к судье и упросить того выделить ему еще один карандаш.

Ничьи он не любил, не признавал: либо победа – либо поражение. И это подтверждается турнирными результатами. Так, в чемпионате Москвы (1928), где он занял первое место, Верлинский выиграл 13 партий, 3 проиграл и только одну свел вничью. В 3-м чемпионате страны (1924) разделил 10-11 места: 7 побед, 7 поражений и всего 3 ничьи. Первое известное его выступление состоялось во Всероссийском турнире любителей (Петербург, 1909), где он разделил 10-11 места с Романовским. А первое место занял А. Алехин.

Партия «Б. Верлинский – С. Власть»

В начале статьи я написал, что вчистую Верлинский выиграл не только у Капабланки, но и у Советской власти. Скажу несколько слов и о второй его победе.

На чемпионате СССР (1929) Борис Верлинский занял первое место и стал первым советским гроссмейстером. Однако в 1931 году решение о присвоении звания было отменено «ввиду недостаточно высоких результатов».

Все прекрасно понимали, что в основе – не результаты, а «политические соображения». Ведь первый гроссмейстер СССР – это гордость страны, ее лицо. А тут больной одесский еврей Верлинский – не говоривший, не слышащий, не обучавшийся даже в хедере – всего лишь самородок, который не мог быть – по мнению Советской власти – лицом СССР. И звание просто ликвидировали, можно сказать – отобрали. А через несколько лет (1935) опять восстановили, и «первым гроссмейстером СССР» так стал талантливый Ботвинник. Однако, партия «Б. Верлинский – С. Власть» не была завершена. Верлинский обращался во все инстанции. И партия растянулась на десятилетия. И только в 1947 году был поставлен «шах», а в 1949 году – «мат»: Верлинскому вернули высшее звание шахматного мастера – первого гроссмейстера СССР.

Но жизнь уже находилась на исходе. Ему было отпущено еще несколько лет и партий с друзьями. В том числе и с давним другом Додиком Фудимом – сыном его довоенного спонсора и покровителя. Борис Маркович умер в 1950 году в Москве.

Источник

* * *

От ред. belisrael. Очень было интересно прочесть о выдающемся шахматисте, который имел отношение и к истории шахмат Беларуси (в чемпионате БССР 1933 г., выступая вне конкурса, c результатом 8 из 11 – без ничьих! – занял 2-е место после гомельчанина Абрама Маневича). Я. Топоровский ярко, с малоизвестными подробностями написал о Б. Верлинском, поэтому мы и решили перепечатать статью с сайта «Мы здесь».

Вместе с тем уважаемый автор в своей журналистской «партии» сделал ряд сомнительных «ходов». Не стоило бы, как нам кажется, называть Верлинского «приживалой». Из самой статьи следует, что поддержку от семьи Фудимов шахматист получал не просто так; от общения с ним была польза и для его «спонсоров».

И до международного шахматного турнира в Москве (ноябрь-декабрь 1925 г.) большевики считали великих шахматистов мира «за людей». Уже с начала 1920-х гг., а особенно после создания всесоюзной шахсекции в августе 1924 г., Крыленко, Ильин-Женевский и компания были заинтересованы в том, чтобы показать миру преимущество советской шахматной системы… Кстати, Ильин-Женевский не ушёл «в небытие в 30-х годах» – из википедии можно узнать, что он погиб при эвакуации из Ленинграда 3 сентября 1941 года.

Верлинский становился чемпионом Москвы не «пару раз», а лишь единожды – в 1928 г. На вышеупомянутом турнире 1925 г. Рихарда Рети он не обыграл, а свёл с ним вничью (но победил Акибу Рубинштейна, что вряд ли было хуже!)

В 1931 г. с Верлинским обошлись несправедливо, отняв звание гроссмейстера СССР, присвоенное «пожизненно». Однако мотивировка этого поступка описана в статье неточно. Советская власть вряд ли имела что-то против «больного одесского еврея» – напротив, ей было выгодно показать, что в СССР инвалид и «нацмен» может стать гроссмейстером. На беду Верлинского, вскоре после завоевания им титула в стране развернулась кампания против «чемпионства», за «массовость» физкультурного движения. Одинокий гроссмейстер в начале 1930-х плохо вписывался в систему «рабоче-крестьянских» шахмат…

Поставил ли Б. В. советской власти «шах и мат»? Вопрос спорный. Не похоже, что при жизни ему вернули отнятое в 1931 г. звание, иначе об этом упоминалось бы, как минимум, в некрологе («Шахматы в СССР», № 1, 1951). Вероятно, Я. Топоровский имел в виду, что в 1949 г. Б. Верлинскому было присвоено звание международного мастера.

Советский «Шахматный словарь» (1964) не пишет о гроссмейстерском звании Верлинского. О том, что уроженец Бахмута – первый в СССР гроссмейстер, в массовых изданиях заговорили в перестройку. Причём заговорили на страницах того самого «карповского» журнала «64-ШО» (№ 2, 1988, статья И. Романова), упрекаемого Я. Топоровским в «замалчивании».

Можно предъявить немало претензий редакции энциклопедического словаря «Шахматы» (1990) и лично главреду А. Карпову, но в т. наз. «антиверлинской» кампании они не участвовали. Таблица чемпионата СССР 1929 г. в словаре имеется – не в приложении, а в самой статье о чемпионате.

«Шахматная еврейская энциклопедия» И. Бердичевского (2016) отметила, что «только в 1990 благодаря принципиальной позиции А. Карпова и Ю. Авербаха» Б. Верлинскому было возвращено звание гроссмейстера (здесь мы «за что купили, за то и продаём»).

Хочется пожелать Я. Топоровскому не оставлять изыскания в области шахматной истории, но чуть более внимательно относиться к фактам.

Опубликовано 22.03.2020  01:39

ИНЕССА ДВУЖИЛЬНАЯ О КОМПОЗИТОРЕ ГЕНРИХЕ ВАГНЕРЕ

Двужильная И. Ф., Гродненский государственный университет им. Я. Купалы

О роли еврейской музыки в жизни и творчестве Генриха Вагнера

Белорусская музыкальная культура всегда была явлением поликультурным. Весомый вклад в её становление и развитие внесли музыканты и композиторы разных национальностей: поляки и русские, немцы и венгры, грузины, украинцы, евреи. Пионером в области исследования музыки евреев Восточной Европы и её влияния на белорусскую музыкальную культуру выступила Н. С. Степанская, оставившая серию статей в сборнике «Еврейская традиционная музыка в Восточной Европе» [1]. В центре её интересов – канторское синагогальное искусство и идишская песня [2; 3], феноменология еврейской музыки и особенности её функционирования на белорусской земле [4; 5], композиторское творчество евреев-музыкантов в контексте белорусской культуры 1-й половины ХХ в. [6]. Интерес представляют и работы учеников Н. С. Степанской: Д. Слеповича, автора публикаций и диссертации о клезмерской музыке [7], и Т. Халево, в центре внимания которой находилась музыка профессиональных композиторов-евреев 1920–1930-х годов [8].

Данная статья продолжает серию работ автора, посвящённую композиторскому творчеству бывших студентов-евреев Варшавской консерватории – М. Вайнберга, Л. Абелиовича, Э. Тырманд, Г. Вагнера, в профессиональное становление которых трагические события Второй мировой войны внесли кардинальные изменения. Цель статьи – выявить роль еврейской музыки в жизни Генриха Матусовича Вагнера (02.07.1922, Жирардув, Польша – 15.07.2000, Минск), формы её проявления в творчестве композитора.

Г. Вагнер в молодости и на склоне лет

Как и многие музыканты, стоявшие у истоков белорусской композиторской школы, Вагнер не родился в Беларуси. Несмотря на то, что республика стала для композитора второй родиной, он никогда не забывал о своих корнях – многие факты биографии, подтверждающие это, стали  известны уже после смерти Г. М. Вагнера. Дополняя друг друга, они раскрывают глубокую натуру автора, который бережно относился к культурным традициям, сформировавшим его как композитора, педагога, личность.

Реконструировать отдельные страницы жизни Вагнера позволила беседа автора статьи с композитором Эдди Моисеевной Тырманд (1917, Варшава – 2008, Минск) и музыковедом Ниной Самуиловной Степанской (1954, Минск – 2007, Холон), с дочерью композитора Галиной Генриховной Вагнер (р. 1948, Минск) и художником-реставратором, исполнителем еврейской канторской музыки Анатолием Александровичем Наливаевым (р. 1931, Рогачёв).

Генрих Вагнер родился в Жирардуве, пригороде Варшавы, где прошли детские и юношеские годы (1922–1939) в достаточно состоятельной семье скрипача[1]. Частные уроки музыки позволили мальчику в 11 лет поступить в Варшавский музыкальный институт им. С. Монюшко, а 3 года спустя – в Варшавскую консерваторию по классу фортепиано. Однако события, случившиеся в первый день осени 1939 г., кардинально изменили его жизнь.

По воспоминаниям Галины Вагнер, «летом после окончания 1-го курса вместе с группой студентов он отдыхал в районе Пинска возле границы с СССР. 1 сентября 1939 г. немецкие войска вошли в Варшаву (видимо, имеется в виду, что 1 сентября началась агрессия нацистской Германии против Польши; бои за Варшаву начались только 8 сентября, а взят город был 28.09.1939. – belisrael.info). После звонка родителям несколько человек приняли решение перейти границу. Конечно, на территории СССР их всех арестовали. Работали на лесопилке возле города Барановичи, на строительстве узкоколейки. Счастливым случаем стало неравнодушное человеческое отношение одного из командиров охраны – в каком-то клубе отец увидел фортепиано и сел играть. Этот человек не поленился, отвёз его на прослушивание в ближайшую музыкальную школу, где настояли на отправке в консерваторию в Минск. И вот тут, рассказывал отец, его поразило отношение советской власти. Несмотря на то, что ни о каком гражданстве речи и быть не могло, его взяли на учёбу, поселили в общежитие и даже выплачивали небольшую стипендию». В таком же положении оказались ещё двое студентов Варшавской консерватории – Мечислав Вайнберг и Лев Абелиович, окончившие Белорусскую государственную консерваторию по классу композиции профессора В. Золотарёва 22 июня 1941 г.

17-летний Г. Вагнер, студент Белорусской консерватории, некоторое время подрабатывал концертмейстером в филармонии, а также аккомпанировал Моше Кусевицкому (1899, Сморгонь – 1966, Нью-Йорк). Известный кантор в начале Второй мировой войны был схвачен в Варшаве гестапо. Однако польские подпольщики сумели переправить М. Кусевицкого в СССР, где в Минске он и воссоединился с семьёй. Обладатель редкого голоса – высокого баритона, он пел оперную и литургическую музыку по всему Советскому Союзу. Возможно, в 1939 – 1941 гг. и пересеклись в Минске дороги Г. Вагнера и М. Кусевицкого, следствием чего стали записи канторских молитв из репертуара М. Кусевицкого; их обработки Г. Вагнер будет делать уже после войны [9].

22 июня 1941 г. в Белорусской государственной филармонии состоялся выпускной экзамен по композиции его двух друзей – М. Вайнберга и Л. Абелиовича, а 28 июня Минск был оккупирован. К счастью, Генрих Вагнер не стал узником Минского гетто, созданного нацистами в августе 1941 г., и не разделил судьбу Михаила Крошнера, выпускника Белорусской консерватории, погибшего в гетто в июле 1942 г.

19-летний Генрих Вагнер через Москву добрался до Саратова, а затем в Душанбе. Здесь из московских и местных артистов, а также музыкантов Московской и Белорусской филармоний сформировали Первый фронтовой театр, который возглавил народный артист СССР Георгий Менглет, а его музыкальную часть – Генрих Вагнер. Обладая блистательными музыкальными способностями, он, пианист, за неделю освоил игру на аккордеоне. Прошёл с ним всю войну, выступал как аккомпаниатор и солист. После освобождения Минска в июле 1944 г. вернулся в город и вошёл как концертмейстер в концертную бригаду белорусов (в ней были певцы Н. Пигулевский, Л. Александровская, цимбалисты И. Жинович, М. Буркович) [10].

Окончание войны Г. Вагнер встретил в Минске. К сожалению, трагедия европейского еврейства не миновала и молодого человека. Родители Вагнера и его сестра стали узниками гетто Радумь (близ Варшавы), а потом были отправлены в Освенцим. Об этом Вагнер узнал через 25 лет после войны, побывав уже знаменитым композитором с концертами в Польше. Тогда же отыскался след его двух тётушек по линии отца – Евы и Берты, с которыми он вскоре встретился в Париже.

Переехать в Варшаву Вагнер мог в 1952 г., когда И. Сталин разрешил бывшим жителям Польши вернуться на родину. Тем не менее, композитор остался в БССР, которая стала для него второй родиной. В 1947 г. он женился на актрисе Белорусского драматического театра им. Я. Купалы Татьяне Алексеевой и вошёл в семью народной артистки СССР Лидии Ржецкой. В судьбе Г. Вагнера она сыграла не последнюю роль. Как вспоминает Галина Вагнер, «в послевоенные годы в консерватории после одного собрания (в рамках идеологической кампании борьбы с космополитизмом) над ним сгустились тучи: из-за того, что он был совершенно несведущим в особенностях и правилах высказываний в то время в отношении «шагающих не в ногу», да ещё выходцем из буржуазного запада, его судьба могла стать очень печальной. Ситуацию спасла его тёща, моя бабушка – Лидия Ржецкая. Ей удалось убедить кого надо, что высказывание отца – это наивность, глупость и отсутствие надлежащего социалистического воспитания».

Вероятно, после этого случая Г. Вагнеру пришлось забыть о еврействе, о котором ему напоминали не раз. Но композитор всегда помнил о своих корнях, о чём свидетельствует его творчество. В 1959 г. в Белорусской государственной филармонии прозвучала вокально-симфоническая поэма «Вечно живые» (подзаголовок «Памяти жертв фашизма»). Произведение было исполнено на III Съезде композиторов БССР в Большом зале Московской консерватории (31.03.1962), на Фестивале белорусского искусства в РСФСР в Новосибирске (24.03.1966), неоднократно – в концертном зале Белгосфилармонии и в программах Белорусского радио.

На протяжении многих лет поэма «Вечно живые» рассматривалась белорусскими музыковедами в контексте темы Великой Отечественной войны, одной из знаковых в национальной культуре. Сам же Г. М. Вагнер неоднократно подчёркивал увековечивание в поэме жертв Холокоста. Правда, делал это весьма аккуратно. Десятилетиями позже подтвердили этот факт композитор Э. М. Тырманд, семья которой погибла в Варшавском гетто, и музыковед Н. С. Степанская, в юном возрасте обратившаяся за консультацией к уже известному автору произведения. В период же работы Г. Вагнера над симфонической поэмой «Вечно живые», как и в предшествующие и последующие годы, тема Холокоста не была признана на государственном уровне, и деятели культуры вынуждены были избегать прямых высказываний и посвящений.

Сегодня, спустя многие годы, вслушиваясь в это сочинение, безусловно, отмечаешь колоссально большое влияние Д. Шостаковича, его Пятой, Седьмой, Восьмой симфоний, на которых формировались поколения советских композиторов. Наличие тем героической борьбы и музыки, характеризующей через гротескную сферу образ врага, эпизода-реквиема и светлой коды. Полифонический тип мышления, позволяющий в фактурных тематических пластах прочитывать смысловые подтексты, и существенная роль тембровой драматургии. Но в симфониях Д. Шостаковича предельно лаконичны связующие построения. У Г. Вагнера такие разделы развёрнуты, именно в них звучит авторский голос, нередко приобретая вид монолога. В поэме «Вечно живые» он связан с осмыслением роли женщины, вынесшей на своих плечах тяготы войны и скорбь утраты. Усиливает эмоциональное начало введение в исполнительский состав женского хора, в партии которого появляется тема родины (2-я тема вступления) и побочная партия (цитата белорусской народной песни «Павей, павей, ветрык»). Именно на тематическом материале побочной партии Г. Вагнер выстраивает в сонатной форме связующие построения. В интонационную канву вписываются выразительные мотивы синагогальных песнопений, которые были впитаны Вагнером на генетическом уровне [11]. В 1967 г. фрагмент из поэмы «Вечно живые» озвучивал открытие мемориального комплекса «Героям Сталинградской битвы» на Мамаевом кургане в городе Волгограде. Серию же произведений Г. Вагнера, посвящённых военной тематике, продолжили вокально-симфоническая поэма «Героям Бреста», опера «Тропою жизни» по «Волчьей стае» В. Быкова – с известным «Хором жителей сожжённой деревни», глубокая по смыслу музыка к фильму «Полонез Огинского» (1971 г., «Беларусьфильм»), не теряющему своей актуальности и сегодня.

В 2009 г. в Минске был издан сборник «Канторские молитвы и песни» [12], куда вошли и семь обработок Г. Вагнера. Любопытна предыстория этих произведений в творческой биографии композитора, которая для его семьи открылась только в этом году. На протяжении всей послевоенной жизни Г. М. Вагнеру приходилось существовать в двух ипостасях: в семье и на работе (в Белорусского педагогическом университете им. М. Танка и Союзе композиторов Беларуси, ответственным секретарём которого он являлся в период 1963–1973 гг.) – замкнутый, немногословный, погружённый в себя; на публике и в окружении друзей – весёлый, с потрясающим чувством юмора, который проявлялся и в артистическом даре пародировать друзей и коллег.

Родные композитора совершенно не знали о том, что Г. М. Вагнер в кругу друзей-музыкантов говорил на идише и оставался «хранителем» канторской культуры. По воспоминаниям А. Наливаева, который в 1950-е годы начал обучаться искусству канторского пения, вместе с бывшим кантором Виленской синагоги Кремером и Г. Вагнером он участвовал в полулегальных фестивалях канторской музыки в Москве [12]. Материалом для выступлений служили записанные в нотные тетради молитвы из репертуара М. Кусевицкого. В 1993 г., когда еврейская культура смогла заявить о себе открыто, в Общинном доме Минска (Минский еврейский общинный дом появился на несколько лет позже, возможно, имелось в виду Минское объединение еврейской культуры им. И.Харика. – belisrael.info) был создан ансамбль канторской музыки «Фрейгиш», который успешно выступает и в настоящее время. Основу репертуара ансамбля составили канторские молитвы и идишские песни, часть из которых и была представлена в одноименном сборнике. Сегодня эти произведения включены в исполнительский репертуар ансамблей «Ривьера» и «Гилель» (худ. руководитель М. Рассоха), наряду с другими сочинениями композиторов Беларуси, представляющих еврейскую музыку. По-еврейски колоритно, воскрешая традиции клезмерской музыки, в исполнении квартета «Ривьера» звучат «Родные напевы» Г. Вагнера – III часть из Сюиты для симфонического оркестра, которую автор переложил для скрипки и фортепиано в виде самостоятельной пьесы (Белорусское отделение музфонда СССР, № 2538). Танцевальные темы, сменяя друг друга, приводят к монологу-размышлению, в интонации которого вплетаются мелодические обороты «Чаконы» И. С. Баха. Возвращающаяся в варьированном виде танцевальная тема подготавливает и коду-монолог.

Еврейская музыка сопровождала Г. Вагнера всю жизнь. В полный голос она звучала в счастливые детские и юношеские годы, помогала во время происходящих на родине трагических событий, в кругу друзей и великих личностей (кантора Моше Кусевицкого) помнить о своей семье и адаптироваться к чужой культуре. Казалось бы, она стала фоном в послевоенные годы, когда осиротевший Г. Вагнер нашёл своё счастье в Беларуси. И всё же канторские синагогальные молитвы и идишские песни, клезмерская инструментальная музыка нашли свою нишу в жизни музыканта. Они сыграли роль второго плана, однако яркую, незабываемую, весомую. Благодаря исполнителям из Беларуси (А. Наливаеву и М. Рассохе – квартет «Ривьера») мы открыли для себя неизвестные страницы творчества Г. Вагнера, связанные с его национальными корнями.

Литература

  1. Еврейская традиционная музыка в Восточной Европе: сб. ст. / под ред. Н. С. Степанской. – Минск: Бестпринт, 2006. – 348 с.
  2. Степанская, Н. Хасидская музыкальная традиция в контексте культуры евреев Беларуси / Н. Степанская // Музычная культура Беларусі. Праблемы гісторыі і тэорыі. – Мінск, 1999. – С. 20–30.
  3. Степанская, Н. Мифология музыки и музыканта в традиционном сознании евреев и белорусов / Н. Степанская // Праздник – обряд – ритуал в славянской и еврейской культурной традиции. – М., 2004. – С. 220–232.
  4. Степанская, Н. Еврейская музыка в исполнении белорусских народных музыкантов: к проблеме переинтонирования / Н. Степанская // «Свой или Чужой? Евреи и славяне глазами друг друга». Сб. ст. – М.: Наука, 2003. – С. 424–434.
  5. Степанская, Н. Еврейская музыка как этнокультурный феномен на белорусской земле / Н. Степанская // Музычная культура Беларусі. Пошукі і знаходкі. – Мінск, 1998. – С. 65–72.
  6. Степанская, Н. Феномен еврейского композитора в Белоруссии первой половины ХХ века / Н. Степанская // Музычная культура Беларусі: перспектывы даследавання: матэрыялы XIV навук. чыт. памяці Л. С. Мухарынскай (1906–1987) / склад. Т. С. Якіменка. – Мінск, 2005. – С. 121–128.
  7. Халево, Т. Забытая музыка советского еврейства: Самуил Полонский / Т. Халево // Материалы XVII Междунар. конф. по иудаике: в 2 т. – М., 2010. – Т. 1. – С. 491–504.
  8. Слепович Д. Клезмерская традиция в Беларуси / Д. Слепович // Музычная культура Беларусі: перспектывы даследавання: матэрыялы XIV навук. чыт. памяці Л. С. Мухарынскай (1906–1987) / склад. Т. С. Якіменка. – Мінск, 2005. – С. 81–88.
  9. Двужильная, И. Ф. Генрих Вагнер и канторское искусство / И. Двужильная // Весці БДАМ. – 2009. – № 14. – С. 55–59.
  10. Орлов, В. Не тот – тот Вагнер / В. Орлов // Мишпоха. – № 22. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://mishpoha.org/n22/22a30.shtml. – Дата доступа: 29.08.2015.
  11. Двужыльная, І. Ф. Генрых Матусавіч Вагнер / І. Ф. Двужыльная, С. У. Коўшык // Беларуская музычная літаратура. – Мінск, 2012. – Ч. 1. 1900–1959. – С. 144–155.
  12. Канторские молитвы и песни. – Минск: Четыре четверти, 2009. – 144 с.

РЕЗЮМЕ

В статье, построенной на воспоминаниях родственников и современников Генриха Вагнера (1922–2000), аргументированно доказывается значительная роль еврейской музыки в жизни и творчестве композитора. В научный контекст впервые вводится неизвестный ранее фактологический материал.

SUMMARY

The article built on the memories of relatives and contemporaries of Genrikh Vagner (1922–2000), convincingly proved the significant role of Jewish music in the life and works of the composer. In the scientific context for the first time is introduced previously unknown factual information.

Источник: академический сборник «Пытанні мастацтвазнаўства, этналогіі і фалькларыстыкі», вып. 19 (Мінск, 2015). С. 104–109.

[1] Известно, что Варшава 1930-х годов, когда происходило становление личности Г. Вагнера, была поистине центром еврейской культуры. Здесь функционировали еврейские театры, в синагогах пели именитые канторы, о чём в беседе вспоминала Э. Тырманд.

***

От belisrael.info. Не принижая достоинств народного артиста Беларуси – Г. М. Вагнер получил это звание в 1988 г. – хотели бы «для полноты картины» привести и мнение его старшего коллеги Дмитрия Романовича Каминского (1906 – 1989), записанное в эмиграции (Канада, 1980-е гг.). «Композитор Вагнер, Генрих Матусович. Родился в Польше, учился в Минске у Богатырёва по классу композиции, а по классу фортепиано у доцента Шершевского. Я бы не назвал Вагнера хорошим композитором. Большинство его сочинений заключается в более или менее «хлёстком наборе» тех или иных «оборотов». Писал он и симфонии, и отдельные пьесы для фортепиано, скрипки и других инструментов, – но всё это одинаково невыразительно. Мне лично его творчество никогда не нравилось, да и человек он какой-то навязчивый».

Напомним, что воспоминания Д. Р. Каминского, в целом весьма доброжелательные по отношению к сотоварищам по «музыкальному цеху», публиковались у нас в апреле 2017 г. Фрагмент о Вагнере в них тогда не попал.

Опубликовано 17.11.2017  17:50