Tag Archives: Генрих Гейне

Борис Гулько. Кто виноват?

Так сложилось, что едва не полжизни я провёл в Америке. Поселился там во времена президентства Рональда Рейгана. Это были золотые дни в истории страны: и в экономике, и в идеологии, и в политике, и в престиже. Рейган, стоя перед Берлинской стеной, провозгласил: «Горбачёв, разрушь эту стену!». И стена, как в сказке «Тысячи и одной ночи», рухнула. Не сразу, но вскоре.

Гейне писал, что конец света он хотел бы встретить в Голландии. Там всё наступает на четверть века позже. Добавлю к тому, что для конца света не подходят США. Там всё слишком стремительно. Нечто изменилось в общественном сознании, и страна уже иная.

Скоро будет 5 лет, как я израильтянин. Когда читаю прессу об американской жизни, кажется, это не о той стране, которую я сравнительно недавно оставил. Хотя я немало писал о начале упадка, о нескончаемом «президентстве» Барака Обамы и подставной фигуре Байдена, о «революции Джорджа Флойда» со штурмовиками Антифы и БЛМ, о торжестве в идейном пространстве образовательной системы страны неомарксизма и его ублюдочного дитяти воукизма. Но нынешняя атмосфера еврейского погрома в университетских кампусах и даже в школах США, прохамасовские демонстрации на улицах американских городов представляются сценами горячечного бреда.

Роман евреев с Новым Светом начался ещё до заселения его европейцами, даже до его открытия. Предполагают, что поиски Колумбом новой земли объяснялись желанием его найти для своих соплеменников убежище от преследований в Европе. Команда одного из трёх колумбовых кораблей состояла целиком из евреев, и первым европейцем, ступившим на землю открытого континента, был еврей. Увы, территории Латинской Америки, которые заселили католики по открытому Колумбом пути, вскоре оказались под контролем враждебной нам инквизиции, последовавшей туда из изгнавших нас Испании с Португалией.

Дружелюбие к евреям ещё не рождённых Соединённых Штатов объясняется возникновением протестантизма. Переведя ТАНАХ с латыни на родные языки, протестанты прочли в нём об избранности евреев. Особо это тронуло тех английских протестантов, что решили повторить нашу историю – пересечь море и достичь «землю обетованную». На проекте государственной печати США, подготовленном тремя из отцов-основателей США Томасом Джефферсоном, Джоном Адамсом и Бенджамином Франклином, изображалось пересечение евреями Красного моря под водительством Моше. Впрочем, для печати этого оказалось многовато. Приняли другую.

Концептуально близки к евреям были масоны, присвоившие себе имя «бней Ноах» – потомки Ноя. Сейчас так называют себя те, кто избрал духовный путь следования законам иудаизма для неевреев. Масоны играли особо важную роль в создании американизма. Высокий ранг в их иерархии имели Вашингтон и Франклин.

С нежностью вспоминает о тех временах в недавней статье о нынешнем всплеске антисемитизма один из наиболее популярных современных обозревателей США Деннис Прегер. Его трёхчасовая радиопрограмма 5 дней в неделю движется по радиостанциям страны из Калифорнии, где он живёт, пересекая часовые пояса, к атлантическому побережью. Прегер рассуждает о времени создания США: «Основная причина, по которой американские евреи жили в самой дружественной к евреям стране в истории, заключалась в том, что большинство американцев были христианами. Однако здесь мы должны сделать ключевое различие. Американские христиане были не только христианами, как в Европе, но иудео-христианами… Почти все до одного отцы-основатели были юдофилами». Проиллюстрировал это Прегер отрывком из письма второго президента США Джона Адамса: «Евреи – самая славная нация, которая когда-либо населяла эту землю. Римляне и их империя были всего лишь безделушкой по сравнению с ними. Евреи дали религию трем четвертям земного шара и повлияли на дела человечества больше и счастливее, чем любая другая нация, древняя или современная… Я настаиваю на том, что евреи внесли больший вклад в цивилизацию людей, чем любой другой народ. Если бы я был атеистом и верил в слепую вечную судьбу, я все равно верил бы, что судьба предопределила евреям быть самым важным орудием цивилизации народов…»

Резко возросло еврейское население Штатов в результате волны еврейских погромов в Российской империи при её последних двух императорах. Около половины российских евреев в конце ХIХ и начале ХХ веков переселились за океан. Это породило появление в США антиеврейских сантиментов. Помимо традиционно негативного отношения к экономическим конкурентам – в бескрайней Америке с её огромными возможностями такие естественные чувства были значительно слабее, чем в Европе, играла роль идеологическая заряженность новых американцев. Многие прибывавшие евреи были социалистами, то есть противниками традиционных воззрений христиан, основы американизма. Вероятно, это послужило одной из причин введения в 1924 году строгих квот на приём в стране разных групп эмигрантов. Такие квоты сыграют трагичную роль, когда в период шоа путь к спасению в Америке окажется для европейских евреев предельно затруднён.

В мои первые годы в Америке, беседуя с пожилыми американскими евреями, я слышал неизменно: «В молодости я был коммунистом». Различалось только: сталинистом или троцкистом. Доклад Хрущёва 1956 года о культе Сталина по большому счёту завершил роман американских евреев с кондовым коммунизмом.

Но в нынешнем веке еврейское студенчество увлеклось иной идеологией, не менее зловредной, чем очаровывавший её дедов марксизм – неомарксизмом. В 2008 году журналисты Нью-Йорк Таймс с умилением рассказывали, как перед выборами президента молодые нью-йоркские евреи неслись во Флориду, в которую в поисках тепла переселяются на холодный сезон пожилые евреи, чтобы уговорить своих бабушек и дедушек проголосовать за прогрессивного Обаму. Участие в выборах в штате Нью-Йорк не судьбоносно, там либеральное население и так выберет демократа (было исключение, когда в 1980 году бездарный Картер умудрился проиграть Нью-Йорк республиканцу Рейгану). А Флорида в пору Обамы была одним из решающих исход выборов штатом. Флорида проголосовала в тот год за демократа. Хотя и без этого штата Обама победил бы.

Деннис Прегер пытается понять: почему американских евреев неожиданно настигла опасность? Откуда нынешний взрыв антисемитизма? Он рассуждает: «Со времен Второй мировой войны большинство американских евреев считали, что чем более светским является американское общество, тем более защищен их статус… Это может оказаться фатальной ошибкой. В связи со вспышкой беспрецедентного антисемитизма американские евреи живут в соответствии со знаменитым предупреждением: «Остерегайтесь того, чего вы желаете; вы можете это получить». А в интервью бывшему заместителю премьер-министра Австралии Джону Андерсону для его подкаста Прегер пояснил: «Я говорю это как еврей… Я не романтизирую христианство, когда говорю, что его смерть – это смерть Запада. Я болею за выживание христианства так же, как и вы, христиане».

Прегер обвиняет евреев в потере религиозности многими американскими христианами: «Оглянитесь вокруг, мои соотечественники-евреи. Довольны ли вы результатами секуляризации Америки? Чувствуете ли вы себя в большей безопасности? Или в меньшей?» Есть ли в дехристианизации Америки наша вина?

Евреи действительно играют непропорционально большую роль в идеологической жизни Америки: в журналистике, в кинопроизводстве, в преподавании гуманитарных наук. И неомарксизм с его враждой к иудео-христианской цивилизации и преклонением перед идеалами третьего мира, как ни отпирайся, занесён в Америку нами.

Антисемитизм и его современная форма анти-израилизм расползаются по Америке усилиями мусульман. Это они – основные участники многолюдных антиизраильских и прохамасовских шествий и митингов. И тут есть в чём упрекнуть евреев.

Когда 5 марта 2019 года президент Трамп подписал указ о мигрантах, запрещавший въезд в страну гражданам Сирии, Ирана, Судана, Ливии, Сомали и Йемена, в нью-йоркском аэропорту имени Кеннеди возник массовый митинг протеста. Туда ринулись евреи. В телерепортаже, снятом откуда-то сверху, было видно, как головы многих демонстрантов-мужчин венчали кипы. По доктрине неомарксизма необходимо бороться за деколонизацию, за права народов третьего мира, повышать их роль в современности. Вот мы и повысили.

За вопросом «кто виноват?» логически следует вопрос «что делать»? Ответ на него очевиден: бороться против неомарксизма. Эта зараза для Израиля ещё опаснее, чем для Америки.

Преподаватели общественных наук в Израиле не меньше индоктринируют этой идеологией своих питомцев, чем их коллеги в США. Но события здесь стремительно сопоставляют теорию с практикой. Нынешнее столкновение с ХАМАСом – горький пример тому.

74-летняя Нурит Пелед-Эльханан занимала должность профессора лингвистики в педагогическом колледже. Она, как часто бывает с левыми интеллектуалами Израиля – из заслуженной сионистской семьи. Её дед Авраам Каценельсон подписывал Декларацию независимости Израиля, отец Мати Пелед был генералом израильской армии, депутатом Кнессета от арабо-еврейской партии «Прогрессивный список за мир» (с кем готовился воевать этот генерал: с марсианами?). Профессор Пелед-Эльханан в «Фейсбуке» объяснила кровавую баню, устроенную евреям ХАМАСом 7 октября тем, что арабам «надоела оккупация». Студенты возмутились таким «сбалансированным» подходом. Администрация колледжа пыталась решить конфликт «строгим выговором» профессору, но протестующие добились её увольнения.

Трагичнее широко публикуемая ныне история сверстницы Пелед-Эльханан прогрессивной активистки Вивиан Сильвер, родом из Канады. Всю свою израильскую жизнь эта достойная леди боролась за интересы арабов, живущих в Земле Израиля. Она работала в американском «Новом Израильском фонде» (NIF), щедро субсидирующем антиеврейские акции в Израиле, была соучредителем проарабского «Арабо-еврейского центра равенства, расширения прав и возможностей и сотрудничества» (AJEEC), членом правления антиизраильской организации «Бецелем», шпионящей за еврейской активностью в Земле Израиля для антисемитских международных организаций. Вивиан Сильвер заявляла: «Меня особенно бесит, когда люди заявляют: “У нас нет партнера на другой стороне!” Я лично знаю очень много палестинцев, которые жаждут мира не меньше, чем мы».

Эта её вера проверялась, когда утром 7 октября толпы хамасников и простого арабского люда пришли в киббуц на границе с Газой, в котором жила активистка. Вивиан Сильвер не вышла навстречу арабам, чтобы напомнить им о привлекательности мира с евреями, а, как она сообщила сыну по телефону, спряталась в шкафу. Хамасники сожгли дом вместе со шкафом, в котором пряталась защитница их прав. Её останки опознали на основе анализа ДНК. Мученическая смерть идеалистки.

Трагедия «Чёрной субботы» для израильтян и нынешняя волна антисемитизма в США должны послужить для евреев обеих стран отрезвлением от пагубы неомарксизма, этого ученья разрушения и смерти цивилизации. У нас вместо того есть наша иудейская традиция.

Двухтомник «Поиски смыслов». 136 избранных эссе, написанных с 2015 по 2019 годы.

$40 в США, 100 шекелей в Израиле. Е-мейл для заказа: gmgulko@gmail.com

По этому же е-мейлу можно заказать и другие книги Бориса Гулько

***

Обсуждение ситуации с антисемитизмом спустя 2 мес. после атаки хамасовских головорезов состоялось в Палате представителей американского Конгресса, куда были приглашены президенты крупнейших университетов: Гарвардского, Нью-Йоркского и Массачусетского технологического. Студенты-евреи подробно описали положение в кампусах, в которых они подверглись травле. Этому был посвящен сюжет (48:30 – 59:55) в итоговой программе Дождя сегодня 7 декабря. Ниже ряд снимков.

Белла Ингбер (Bella Ingber), студентка Нью-Йоркского университета

Джонатан Фриден (Jonathan Frieden), студент юридического факультета Гарварда

Талия Хан (Talia Khan), выпускница Массачусетского технологического университета

Республиканка, член Палаты представителей от Нью-Йорка Элиза Мари Стефаник (Elise Marie Stefanik)

Президент Гарвардского университета Claudine Gay

Опубликовано 07.12.2023 23:58

***

Профессор Йоси Шайн (Yossi Shain) специалист по международным отношениям Тель-Авивского и Джорlстаунского университетов об антисемитизме в американских университетах/ По соощению агенства Reuters более 70 американских законодателей требуют увольнения ректоров трех ведущих университетов.

Добавлено 09.12.2023 13:04

Это осень. И много дней чьих-то рождений… (I)

Шалом. С Биньямином «Биби» Нетаньягу (иногда пишут «Нетаньяху») имею кое-что общее – иногда мы возвращаемся 🙂 Его блок на этот раз, в результате выборов 1 ноября, получил 64 мандата в Кнессете – любимое мною, как и прочими шахистами, число :)) Ну, и роста с ним я почти одинакового.

Вот поздравить без пяти минут победителя с 73-летием (21 окт. 2022) не успел, замотался. Однако привет ему из Вязынки (Молодечненский район), родины Янки Купалы!

Снято 23.10.2022

Почти уверен, что Биби распечатает эти мотивирующие фотки, повесит их в офисе 😉 Ведь ему во главе правительства трудновато будет – и большинство в парламенте не такое уж существенное, и возраст не совсем подходящий, чтобы снова входить в ту же реку, что 26 лет и 13 лет назад.

А напомнить, как Яков Кедми оценивал «своего» премьер-министра в конце 1990-х? Цитирую по книге ныне покойного Александра Бовина «Записки ненастоящего посла» (2001): «Поверхностный, невежественный, склонный к показухе, нечестный — такие эпитеты использовались. “Я обязан предупредить общественность”, — сказал бывший глава Бюро по связям, — что Биньямин Нетаньяху — опасный премьер-министр для Израиля. Опасен его образ мыслей, опасен путь принятия им решений, и это может привести государство к трагедии”». Выходит, отставной спецслужбист уже тогда проявил себя как банальный кликуша… Оставался таким в 2010-х, остаётся и поныне. Кривизну прогнозов от Кедми, судя по этой статье, даже многие запутинцы заприметили… но он не унимается: «По оценкам британской разведки, на Украину может быть введено в ноябре до 500 тысяч российских военных. Это не оставляет никаких шансов ВСУ… Основным событием может стать широкое ноябрьское наступление Российской армии на Украине». Даже не знаю, какой бы тут смайлик подошёл… наверно, сочувственный (типа «и тебя вылечат»). На фоне «эвакуации» бегства российских сил из Херсона сказки «дяди Яши» выглядят особенно стрёмно.

Не один Кедми попал пальцем в небо, оценивая перспективы Нетаньягу; к примеру, Давид Маркиш тоже. Полагаю, «добротному литератору» (характеристика от посла РФ Бовина) неуютно сейчас перечитывать свои строки 1999 г.: «Биби надоел и “своим”, и “чужим”… Время Биби Нетаньягу подходит к концу. Премьера, скорее всего, ждёт политическое небытие – его товарищи по партии предъявят ему счёт, и счёт этот будет сокрушительным» (в 2016 г. приводил я эту цитатку здесь).

В 1955 г. Давид Бен-Гурион тоже возвращался на должность премьер-министра, но ему было 68, и «третьего захода» после отставки 1963 г. уже не случилось. Можно как угодно относиться к Б. Н., однако он, бесспорно, боец! Чем-то схож с героиней следующей заметки (newsru.co.il, 03.11.2022):

В четверг, 3 ноября, на пляже в Герцлии сотрудники береговой полиции и инспекторы Управления природы и парков выпустили в Средиземное море черепаху, которая выжила благодаря им.

Фото отсюда

Около года назад сотрудники морского подразделения полиции Тель-Авивского округа заметили вдали от берега раненую морскую черепаху. Вернувшись на берег, они передали раненую Управлению природы и парков. В течение года черепаха проходила лечение и реабилитацию.

Оставляю читателям право самим решить, кто в 2021-2022 гг. стал для Биби аналогом «сотрудников и инспекторов» 🙂 И, кстати, вот публикация belisrael 2018 г. – рассказ о спасённой в Израиле черепахе, написанный Леонидом Нузброхом.

Не совсем осенью, но близко к ней (в конце августа 1897 г.) 125 лет назад официально зародилось международное движение сионистов. На первый сионистский конгресс в Базель по инициативе Теодора Герцля приехало свыше 200 делегатов из 17 стран; программу «создания национального дома на земле Израиля» вырабатывала комиссия во главе с Максом Нордау. В то время умели выражаться кратко и ёмко 😉

Оригинал «Базельской программы» на немецком языке; флаг, утверждённый конгрессом

Этой осенью в Беларуси (издательство Цимберова) увидела свет книга, состоящая из двух произведений Теодора Герцля: «Старая новая земля» и «Еврейское государство». В переводе с немецкого на белорусский Игоря Кребса. Чуть раньше в серии «Гебраістыка Беларусі» вышел сборник его же переводов из Генриха Гейне «Еврейские мелодии» («Габрэйскія мелодыі»). За рекламу мне никто не платит, поэтому здесь не будет прямой ссылки, но подскажу, что оба издания при желании можно поискать на kniger.by.

«Еврейское государство» Герцля читал ещё в середине 1990-х (перевод на русский печатался в серии «Библиотека Алия»), затем посетил могилу автора в Иерусалиме… Для себя этот «гештальт» я, пожалуй, закрыл. Похоже, инициатор нового перевода надеется, что творение Теодора нашего Герцля вдохновит белорусов на подвиги (потому и довольно оптимистичный для Беларуси-2022 тираж 500 экз.), хотя эпоха иная, состояние общества – тоже. Здесь любят не столько входить в ту же реку, сколько наступать на те же грабли 🙁

***

Сентября 17-го числа исполнилось 110 лет со дня рождения Максима Танка (1912-1995), народного поэта Беларуси. В финале его не самого известного стихотворения (1946) присутствует нечто бяликовское…

Гетто

Мне круг последний ада показали,

Но я и сам его б нашёл легко

По заревам, что в небе полыхали,

По пеплу, что вздымался высоко.

По тем деревьям, корчившимся в муках

От тишины руин его немых.

Из-под земли, приветствуя живых,

Там братья мне протягивали руки.

Зачем пришёл я в это царство смерти?

Ведь я хотел назад вернуться жить!

Но пепел гетто страшного, поверьте,

На сердце камнем тягостным лежит.

Надеялся ль я тени дорогие

Подвластным мне глаголом оживить?

Напрасно! Даже плач Иеремии

Не в силах прах застывший воскресить.

Я был на том ужасном, страшном месте,

Чтоб сквозь пустынь горючие пески,

Забывчивому веку вопреки,

Пронесть скрижали с узниками вместе.

Скрижали, где пылает их завет:

«Прохожий, брат, не надо слёз нам,

Лишь гнев ты наш возьми на белый свет.

Рассей его как пахарь по бороздкам.

Он даст на ниве новый сочный плод,

С востока поднявшим зарю для всходов.

И на века пусть будет проклят сброд

Фашистских банд — душителей народов!»

Перевод с белорусского, выполненный Леонидом Зуборевым, взят отсюда. Леонид был лично знаком с поэтом – как и Дина Матлина-Харик, вдова Изи. М. Танк записал в дневнике 19.11.1993 (пер. с бел.): «Перечитал стихи Изи Харика, подаренные когда-то мне его женой Диной. Стихи его выделяются лиричностью, содержательностью среди тогдашней барабанной поэзии. Некоторые из них я когда-то переводил…»

М. Танк и Я. Колас в белорусской филателии & нумизматике

Чтобы Янке Купале (1882-1942) не было обидно, посмотрите и на монету с его изображением

Разумеется, не мог не вспомнить о 140-летии Якуба Коласа (1882-1956), широко отмеченном в первых числах ноября. С коласоведами мне не тягаться, но «Сымона-музыку», «Новую зямлю», «Казкі жыцця», «На ростанях» и кое-что ещё читал, люблю, рекомендую. В живописных местах близ Альбути – родины Константина Мицкевича, будущего Коласа – летом 2001 г. ночевал в палатке.

Любопытен «еврейский» рассказ классика «Хаім Рыбс» (1921) – о лавочнике, который после революции без драки попал в большие забияки… точнее, в местечковое начальство. Готов перевести этот жизненный анекдот на русский язык для публикации на belisrael, если кому-то важно.

Портрет Якуба Коласа работы Янкеля (Якова) Кругера, 1923. Отсюда

В 2011 г. воспроизвели мы («Шах-плюс») в книжечке «Беларусь шахматная» малоизвестный очерк Я. Коласа «Из “теней прошлого”», впервые опубликованный в 1925 г. Это «шахматные» воспоминания об отсидке молодого поэта в Пищаловском замке (ныне – СИЗО № 1 г. Минска, aka «Володарка»). Пусть фрагменты в переводе с белорусского побудут и здесь:

Красоту и приятность шахматной игры я познал в остроге. В значительной мере досуги нашей подневольной жизни скрашивались шахматами. Пока я не понял смысл шахматной игры, она казалась мне совсем не интересной; даже иной раз делалось смешно от созерцания того, как серьёзные люди сидят целыми часами у шахматной доски, захваченные ходом игры, иногда возбуждённые, с розовыми лицами.

Шахматы добывались у нас кустарным способом – их вылепливали из хлеба. Был у нас один узник, некто Сорока. Он весьма был способным по части лепки шахматных фигур из ситного хлеба (…) Фигуры, cделанные из этого материала, были необычайно крепкими: их можно было изо всей силы бить об стену – они не разбивались.

Среди шахматистов был у нас один товарищ, Яхим Повежар. Он очень не любил, когда его противнику кто-нибудь сбоку подсказывал ходы. Он тогда страшно возмущался, вскакивая из-за стола: выказывал все признаки своего душевного недовольства.

Такое состояние на арестантском жаргоне называлось «залезть в пузырь». «Залезание в пузырь» давало весьма богатую пищу для смеха и забав. А на почве шахматной игры у нас много было этих весёлых минут.

Выше – демо-кадры из белорусского мультфильма «Класікі і шахматы», снятого «Беларусьфильмом» в 2022 г. и тяготеющего к «познавательно-обучающему жанру». Очевидно, отправным пунктом стало известное фото 1932 г., где Колас играет с Купалой в шахматы…

Дядька Якуб показан аниматорами слишком старым; в мульте ему не 50 лет, а все 65-70. После войны, когда он достиг этого возраста, ни Купалы не было на свете, ни в шахматы Коласу играть уже не хотелось. Но за интерес к теме «Беларусьфильм» в любом случае заслуживает благодарности.

Вольф Рубинчик, г. Минск

07.11.2022

w2rubinchyk[at]gmail.com

***

Eugene Merzon

Нетаньяху, занял пост главы Ликуда в 1992 году.

Несмотря на победу Ликуда в 1977 году, левые продолжали безраздельно владеть страной. В 1992 году, у Аводы (в девичестве МАПАЙ) было 44 мандатов в Кнессете, а у Мереца (в девичестве МАПАМ) – 12. Вместе -56 мандатов, против 32 Ликуда.

Прошло 30 лет. У Ликуда по прежнему 32 мандата. Мерец почил в бозе, а Авода еле-еле перешла электоральный барьер с жалкими 4 мандатами. Если хотите, это и есть миссия Нетаньяху. Уничтожение левых в Израиле. Хотя с другой стороны они сами себя уничтожили полностью отойдя от идеологии рабочего сионизма Бен Гуриона.

***

От ред. belisrael

Итогам прошедших выборов будет посвящено несколько публикаций

Опубликовано 07.11.2022 09:20

И. Ганкина о еврейской литературе межвоенного времени (2)

(окончание; начало здесь)

Творцы, народ и Советская власть. Изи Харик – не просто поэт, он – символ «нового советского еврея». В 1935 г. торжественно отмечалось 15-летие с начала его творческой деятельности, на котором Кондрат Крапива не без иронии отметил: «Как бы мы с тобой выглядели сейчас, если бы не было советской власти. Я, мужик в армяке и лаптях, пришел бы к тебе, сапожнику, чтобы ты мне «склепал» новые сапоги. Ты бы обязательно был сапожником, как твой батька. Мы бы с тобой долго соображали, как сделать, чтобы сапоги стоили подешевле. Потом бы курили самосад и жаловались друг другу на нашу бедную жизнь. Мы даже не помышляли бы о творчестве» (цит. по: Релес, Г. Еврейские советские писатели Белоруссии. Воспоминания. Минск: изд. Дмитрия Коласа, 2006). Как ни забавно звучит этот «политически ангажированный» текст, но без революции, как минимум февральской 1917 г., дело могло обстоять именно так. Известно, что социальные лифты для талантливых детей из народа, а особенно «неправильной» национальности, работали в Российской империи с большим скрипом.

Прекрасно осознавая меру своей ответственности за судьбу молодых литераторов, Изи Харик организует работу секции еврейских писателей, поддерживает не на словах, а на деле юные таланты, в частности, организуя им стипендии, позволявшие детям из еврейских местечек продолжать свое образование в городе. Случайно уцелевшая после расстрелов 30-х годов молодая поросль (Гирш Релес, Евгений Ганкин) с нежностью вспоминала о личных встречах с Хариком, о невероятном успехе своих первых литературных опытов. Так, в 1934 году журнал «Штерн» печатает отрывки из поэмы двенадцатилетнего Евгения Ганкина (текст поэмы был привезен Харику учителем еврейской литературы местечка Щедрин Самуилом Шубом). «Харика я обожал», – так начинает воспоминания об Изи Харике Евгений Ганкин. Появление известного поэта в любом местечке сопровождалось «демонстрацией» любителей литературы. «Зал заполнился намного раньше объявленного времени, сидели на скамейках, на подоконниках, на полу и даже на пожарных машинах, которые стояли здесь же в депо» (цит. по: Ганкин, Е. Крыло ангела. Эссе, очерки, воспоминания. G.L.M. Publishing, Ann Arbor, USA, 2000). Так встречали Харика в местечке Щедрин летом 1932 года…

Еврейские писатели БССР 1930-х годов. Подборка фото с обложки книги воспоминаний Г. Релеса (2006)

Вообще, тема творчества, а шире, взаимосвязи и взаимозависимости «творца и народа» была, есть и, наверное, будет одной из сквозных тем мировой литературы. В анализируемый период она, естественно, приобретает классовый характер, но подлинный литературный текст даже через призму идеологии доносит боль и надежды автора. В белорусской пред- и послереволюционной литературе мы встречаем подлинные шедевры, раскрывающие эту тему: Янка Купала «Курган» (1910 г.), Змитрок Бядуля «Соловей» (1927 г.), и, наконец, Изи Харик «На чужом пиру» (1935 г.). Один и тот же образ – преследуемого, оскорбленного и униженного, но в то же время внутренне не сломленного творца, объединяет все эти произведения. Судьба главных героев перемалывается в жерновах истории. Не менее печальной оказалась судьба авторов этих текстов. Но прежде чем перейти к трагедии 30-х годов, следует наметить еще несколько магистральных тем белорусской еврейской литературы.

Биробиджанский эксперимент и великие стройки 30-х. В начале 30-х годов активно издавались книги на идише, реформа которого в 20-е годы привела к советизации языка, значительному сокращению древнееврейской лексики, изменению орфографии, а также бурному внедрению лексики, связанной с различными отраслями современной науки и техники. Последняя тенденция, обусловленная актуальными процессами в сфере среднего и высшего образования, хорошо иллюстрируется библиографическим справочником 1935 г. (Еврейская книга СССР в 1933 г. (Библиография) Государственная Библиотека и Библиографический Институт БССР им. В. И. Ленина. Еврейский отдел. Составитель Н. Рубинштейн. – Минск, 1935. – 86 с.) cо списком всех изданий на идише за предыдущий 1934 год. Названия разделов – зачастую калька с соответствующих терминов, в первую очередь немецких, плюс советская политическая лексика. Объем издаваемой литературы впечатляет – от 49 изданий в разделе «Политика. Советское строительство. Национальный вопрос. Коминтерн. Коммунистический интернационал. Комсомол. Пионерское движение. Политические партии в капиталистических странах» до 67 изданий в разделе «Литературоведение. Учебная литература для школ»; от 27 изданий в разделе «Техника. Транспорт. Связь. Контейнерные перевозки. … Банковское дело. Торговля» до 103 изданий в разделе «Народное просвещение. Педагогика и методика. Культпросвет. Всеобуч. Физическая культура и спорт. Половое воспитание. Взаимное обучение», и т. д., и т. п.

Хорошо или плохо, но к началу 1930-х годов полным ходом шло формирование советского нормативного варианта языка идиш, который имел перспективу постепенно, через ошибки и потери, стать современным полнофункциональным языком. В конце концов, современный иврит по лексике тоже далеко ушел от языка Торы.

Однако вернемся к общей социокультурной и общественно-политической ситуации 30-х годов. Все относительные экономические, а также культурные «вольности» 20-х ушли в небытие в годы «Великого перелома». Дискуссия в рамках большевистской идеологии стала смертельно опасным делом. Сторонников Троцкого и Бухарина сначала отправляли в ссылку, а затем пришло время больших политических процессов. Судя по воспоминаниям, верного (а возможно, даже чересчур верного) ленинца Х. Дунца исключают из партии за частную беседу, в которой он не смог согласиться, что большевики с дореволюционным стажем Троцкий и Каменев – фашисты (см.: Релес, указ. соч., с. 30).

На этом фоне биробиджанский эксперимент 1930-х годов становился последней иллюзией для поколения «детей революции». Как воспоминал известный советский еврейский литературный деятель Арон Вергелис: «Уже был «Великий перелом», уже прошла коллективизация… в это время на Украине уже случился жестокий голод. Коллективизация породила этот голод, и он уже подступал к узким улицам местечек» (Цит. по: Куповецкий, М. Последний советский еврейский нацкадр Арон Вергелис // Идиш: язык и культура в Советском Союзе. – Москва, 2009, с. 60). В такой ситуации воспевание достижений первых пятилеток, а особенно ударного труда на строительстве Беломорканала, выглядело понятным с идеологической, но спорным с других точек зрения поступком. Поэма Изи Харика «От полюса к полюсу» (1933–1934 гг.), посвященная «перековке» бывших уголовников в передовых советских ударников, при несомненных литературных достоинствах выглядит слишком идеологизированной. Сравнение ее с поэмой «Круглые недели» (1930–1931 гг.) – явно не в пользу первой. В «Круглых неделях» на фоне уже дежурного конфликта между «старым» и «новым», на фоне обязательной антирелигиозной пропаганды и образа кулака-вредителя присутствуют всё же подлинные социальные проблемы (плохое снабжение рабочих, грязь и теснота в столовой и бараках). В тексте поэмы бросаются в глаза живые зарисовки характеров и внешности строителей, точные физиологические (запах в бараке) детали. Одним словом, от нее веет подлинностью личного авторского переживания.

Такая же подлинность жизненных ситуаций и характеров – в рассказе «Свой врач» молодого талантливого писателя Моты Дегтяря (1909–1939), в котором счастливый отец приходит на прием к собственной дочери, дипломированному врачу, отправленному по распределению в родное местечко. Нет преувеличения ни в ситуации, ни в характерах, потому что мечта о «своем» еврейском враче – это мечта многих поколений евреев «черты оседлости», которая могла и становилась явью в довоенной БССР. Приведем в этой связи некоторые статистические данные: численность студентов-евреев в Беларуси в 1927-1928 гг. – 27% от общего числа (1257 человек); в БГУ в 1927 г. на медицинском факультете доля евреев составила 44% от общей численности принятых, и даже в 1939 г. из 8 тыс. минских студентов 2,5 тыс. были евреи.

Яркой образностью и динамизмом отличаются тексты Эли Кагана (1909–1944). Его «Город без церквей», где «…люди не ходят, а бегают. Улицы в нем широкие. Весь он просторен, как поле. И всё же люди нередко натыкаются друг на друга. Люди озабочены, люди хлопочут» дает образ странного города без истории – города-новостройки 30-х годов, запечатленного внимательным взглядом писателя. А его детские воспоминания из миниатюры «Большой пожар»: «Меня пугала смерть. Смерть – густая, черная, с огненными кругами, с блуждающими мерцающими точками. Я с замиранием сердца проваливаюсь в бездну, я хочу крикнуть и не могу…» – выходят далеко за рамки «большого стиля соцреализма» в пространство мировой литературы. Арестованный вместе с Зеликом Аксельродом весной 1941 г., чудом избежавший летом 1941 г. пули НКВД, погибший на фронте в 1944 г. при освобождении Беларуси, Эля Каган – еще один из расстрелянного поколения…

Но вернемся в 1934-й – год создания Союза писателей БССР и СССР. За красивой ширмой объединения творческих сил страны скрывалось спецсообщение секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР «О ходе подготовки к I Всесоюзному съезду Союза советских писателей» от 12 августа 1934 г., в котором фактически запрограммирована будущая трагедия белорусской интеллигенции. Купала Янка, Колас Якуб, Чарот Михась, Бровка Петрусь, Бядуля Змитрок и др. проходят в нем как белорусские нацдемы или им сочувствующие; соответственно – Харик Изя, Кульбак Мойша и др. являются либо скрытыми бундовцами, либо национал-фашистами. Расстрельные списки готовятся, дела подшиваются, остается только дать им ход.

Тем паче писатели – люди эмоциональные и увлекающиеся, история страны полна крутыми виражами, и то, что вчера приветствовалось, например, приезд из заграницы в СССР, сегодня становится поводом для обвинительного заключения. Так, в нелегальном прибытии в БССР из Польши обвиняют Мойшу Кульбака.

Показательна в этой связи история жизни Айзика Платнера (1895–1961), который, искренне поверив в идеалы социализма, переехал в БССР из США в 1932 г. Он на собственной шкуре сначала узнал прелести кризиса и безработицы в США, а затем – репрессированный в 1949-м и осужденный на 25 лет в 1950 г. – вкус советской лагерной системы. Его лирические стихи позднего периода рассказывают о невысказанных до конца мыслях, о несбывшихся мечтах. Как ни парадоксально, но в них присутствует, среди прочего, гимн Ленину и советскому строю. Не нам судить, о чем на самом деле думал этот тяжело больной человек в последние годы своей жизни, бродя по улицам послевоенного Минска.

Еврейская литература в общекультурном дискурсе. Представляется очень важным рассмотреть определенные явления еврейской литературы 1920-30-х годов в свете общекультурных мировых тенденций и связей. Известно, что в первые годы и даже десятилетия советской власти она позиционировала себя как выразитель интересов трудящихся всего мира. Этот подход соответствовал традиции мира еврейского, который на фоне определенной замкнутости по отношению к другим культурам внутри своего пространства осуществлял активную коммуникацию, обмен идеями и текстами на протяжении всей многовековой истории народа. Под влиянием движения Хаскалы («еврейского Просвещения») этот мир стал более открытым к межкультурным коммуникациям и диалогу.

Широта отражения еврейской жизни, пусть даже с классовых позиций, видна в издании 20-х годов (Еврейский вестник / Общество распространения просвещения между евреями. – Ленинград, 1928. – 264 с.), которое содержит следующие материалы: различные аспекты истории и культуры евреев в дореволюционной России; современные археологические раскопки в Палестине, экономическое положение евреев Польши, обзор деятельности различных еврейских организаций БССР, УССР, РСФСР и т. п. Соответственно, вполне легитимным или хотя бы допустимым с точки зрения советской власти в те годы представлялось творчество Мойше Кульбака, который в своем первом романе «Мессия, сын Эфроима» обращается к сложным философско-религиозным проблемам. В тексте прослеживаются фантастические и гротесковые, каббалистические и мистические мотивы. Героями произведения являются и реальные люди, и фольклорные персонажи. Энергией античных героев наполнена поэма «Иоста-кузнец» (1920; в белорусском переводе Г. Клевко – «Каваль Ёста»), не случайно эпиграф из Гейне «Я – пламя» отсылает нас к символике, характерной для европейской культурной традиции, к всепобеждающему огню – огню любви и свободы. Герой поэмы и его возлюбленная предстают в образах Гефеста и Афродиты, не теряя при этом конкретные подробности физического облика обычных людей из народа. Известно, что еще в Воложинской иешиве Кульбак «подпольно», но серьезно изучaл русскую классику, а потом на протяжении жизни постепенно расширяющимися концентрическими кругами – Аристотеля и Лао Цзы, Генриха Гейне и Эмиля Верхарна. В Вильно Кульбак начал преподавать литературу на иврите и идише и ставить спектакли, в том числе «Илиаду» Гомера и «Юлия Цезаря» Шекспира.

Поэма начала 1930-х годов «Чайльд-Гарольд из местечка Дисна» в самом названии содержит отсылку к творчеству Байрона, но и, как когда-то Пушкин, Кульбак, используя вечную форму романа-путешествия, показывает нам печальную действительность своего века. И, наконец, его пьеса «Бойтре», новое обращение к образу фольклорного персонажа (еврейского Робин Гуда) содержит в частности, отсылки к романтической драме Шиллера «Разбойники», к поэме Купалы «Могила льва», к поэме Гете «Гец фон Берлихинген» и к немецкому фольклорному образу Черного рыцаря Флориана Гайера.

Мойше Кульбака многие исследователи называют романтиком. И стиль жизни с частыми переездами из города в город, из страны в страну, и одухотворенный облик поэта – всё помогало созданию этой легенды. Но легенде не было места в атмосфере СССР 30-х…

Закономерный финал. Вслед за надеждами и потерями 20-х годов приходит удушающая атмосфера следующего десятилетия. Когда я смотрю на фотографии тех лет, то, кажется, понимаю, почему кудрявым юношам с горящими глазами не нашлось места в новой эпохе. Их вектор движения – вперед и вверх, их дружеская среда с её взаимопомощью и юмором никоим образом не вписывались в сталинский тоталитаризм. «Дети революции», как, впрочем, и ее «отцы», мешали этому монстру распространиться на половину Европы. Точно так же мешало культурное и языковое разнообразие. В середине 1930-х ликвидируются многочисленные национальные районы на территории БССР, из сталинской Конституции исчезает упоминание о национальных меньшинствах, населяющих БССР. Соответственно, власти уже не нужны журналы, газеты, а главное, школы на языках этих меньшинств. Летом 1938 года была ликвидирована вся система образования на идише, кроме школ в Еврейской автономной области и Крымской АССР.

На фоне советизации национальной жизни в Западной Беларуси и Украине, Балтии и Бессарабии происходило временное возобновление еврейской культурной жизни на территории БССР и УССР, которое могло обмануть, и то ненадолго, только восторженных левых из числа новых граждан. Ведь уже случилась ночь 29/30 октября 1937 года, когда было расстреляно более ста представителей интеллектуальной элиты БССР – литераторов, государственных деятелей, ученых. Среди погибших в ту ночь – литераторы Алесь Дударь, Валерий Моряков, Михась Чарот, Изи Харик, Платон Головач, Михась Зарецкий, Янка Неманский, Юлий Таубин, Анатоль Вольный, Хезкель Дунец, Василь Коваль, Тодар Кляшторный, Моисей Кульбак, Юрка Лявонный, наркомы просвещения и юстиции БССР Александр Чернушевич и Максим Левков, ректор БГУ Ананий Дьяков, директор треста «Главхлеб» БССР Георгий Борзунов, завкафедрой Витебского ветеринарного института Яков Сандомирский, начальник Высшей школы наркомата просвещения БССР Вадим Башкевич, председатель ЦК профсоюзов БССР Захар Ковальчук, заместитель наркома совхозов БССР Леонард Лашкевич, студент Соломон Лямперт…

И. Харик и М. Кульбак. Работы Лейзера Рана из серии «Разбитые надмогилья» (начало 1970-х)

Расправа продолжилась в следующую ночь, когда было расстреляно более 30 человек. Только за три осенних месяца в 1937-м органы НКВД репрессировали более 600 общественных и культурных деятелей Беларуси.

Началось медленное умирание культуры идишa на территории СССР. Холокост унес основных ее носителей, а в рамках «борьбы с космополитами» была уничтожена еврейская интеллектуальная и творческая элита. Редкие уцелевшие ее представители, вернувшиеся из ссылок и лагерей, потерявшие своих родных в сталинских репрессиях и Холокосте, безусловно, делали определенные попытки для сохранения традиции. Даже подписка на официозный журнал «Советиш Геймланд» («Советская Родина») частью еврейской интеллигенции воспринималась в годы послевоенного государственного антисемитизма как некий символический вызов.

Так закончился непродолжительный роман советской власти с еврейским народом. Массовая эмиграция советских евреев в США и Израиль в начале 1990-х годов поставила в этой истории жирную точку. В новых государствах, образовавшихся после распада СССР, немногочисленные еврейские общины начали возрождение еврейской культурной и интеллектуальной жизни. Одним из направлений этого процесса является осознание исторического опыта прошлого. Основное внимание исследователей по понятным причинам направлено на изучение истории Холокоста, но события довоенных десятилетий также заслуживают пристального исторического и культурного анализа.

* * *

Об авторе. Инесса Ганкина – психолог, культуролог, член Союза белорусских писателей, автор многочисленных научных и публицистических cтатей по психологии, культурологии и педагогике. Её художественные публикации можно найти в трех книгах, а также в периодических изданиях, антологиях и альманахах, изданных в Беларуси, России, Израиле, США. Хорошо знакомо ее творчество и читателям нашего сайта.

Опубликовано 05.05.2018 14:59

Віктар Жыбуль пра Юлія Таўбіна

ЮЛІ ТАЎБІН – ПАЭТ ВЕЧАРОВАГА ЗАДУМЕННЯ

Таленавіты паэт і перакладчык Юлі (Юдаль) Абрамавіч Таўбін пражыў кароткае, але поўнае няспынных творчых пошукаў жыццё. Нарадзіўся ён 2(15) верасня 1911 г. у горадзе Астрагожску Варонежскай губерні (цяпер Варонежская вобласць, Расія) у сям’і аптэкара. У 1921 г. пераехаў з бацькамі ў Мсціслаў, дзе вучыўся ў сямігодцы. Закончыў Мсціслаўскі педагагічны тэхнікум (1931), адукацыю працягваў на літаратурным факультэце Мінскага педінстытута, але ўсім яго планам перашкодзілі сталінскія рэпрэсіі: 25 лютага 1933 г. паэт быў арыштаваны, а 10 жніўня 1933 г. прыгавораны да двух гадоў высылкі на Урал. Жыў у Цюмені, дзе працаваў загадчыкам літаратурнай часткі мясцовага тэатра. Пасля высылкі непрацяглы час жыў у Маскве. 4 лістапада 1936 г. паўторна арыштаваны і этапаваны ў Менск, дзе 29 кастрычніка 1937 г. выязная сесія ваеннай калегіі Вярхоўнага суда СССР прысудзіла Юлія Таўбіна да вышэйшай меры пакарання. У ноч на 30 кастрычніка Ю. Таўбін у ліку 26 беларускіх літаратараў быў расстраляны ў двары турмы НКУС. Рэабілітаваны па першай справе 24 жніўня 1956 г., па другой – 29 ліпеня 1957 г.

Ю. Таўбін

Паэтычны талент Ю. Таўбіна раскрыўся яшчэ ў перыяд яго навучання ў сямігодцы – першыя яго вершы ў 1926 г. надрукаваў часопіс “Маладняк Калініншчыны” (г. Клімавічы). З таго часу малады паэт уваходзіў у Амсціслаўскую літаратурную студыю, актыўна публікаваўся ў самых розных перыядычных выданнях. Асабліва плённым для яго быў перыяд 1930–1932 гг., калі ў Ю. Таўбіна адна за другой убачылі свет 5 кніг. У першую з іх – “Агні” (1930) – увайшлі вершы 1926–1929 гг. І хоць крытыка ўспрыняла кнігу неадназначна (адна з рэцэнзій на яе мела назву “Агні, якія не гараць” [2]), сам паэт быў вельмі ўзрушаны яе з’яўленнем. З думкай пра наступныя творчыя здзяйсненні ён напісаў верш пад назвай “Мая другая кніга” (датаваны 12-13-V 1930), у якім пісаў пра сваю наступную кнігу як пра ўжо здзейснены факт: “Яна [песня – В. Ж.] ідзе за мной – / І зброя, і ратунак, / Яна – адзіны мой / Краіне пачастунак. // Я без яе – гультай, / Апошні маталыга… / Наборшчык! Набірай / Хутчэй другую кнігу” [7, с. 73–74]. Гэты верш даў назву зборніку Юлія Таўбіна “Мая другая кніга”, які, паводле аўтарскай задумы, павінен быў аб’яднаць пад адной вокладкай творы, напісаныя з восені 1929 па восень 1930 г. Аднак згаданы зборнік выйшаў пазней, чым разлічваў паэт, – у траўні 1932 г. – і насамрэч з’яўляўся ўжо не другой, а чацвёртай яго кнігай: за гэты час паспелі ўбачыць свет не запланаваныя раней зборнікі “Каб жыць, спяваць і не старэць” і “Тры паэмы” (абодва 1931), творы ў якіх аб’яднаныя паводле ідэйна-тэматычных і жанравых прынцыпаў. Асобным выданнем у Менску выйшла паэма “Таўрыда” (1932).

Вокладка кнігі “Таўрыда” (ілюстрацыі М. Аксельрода) і ўступныя радкі – прысвячэнне Заіру Азгуру.

Юлі Таўбін – прадстаўнік урбаністычнай плыні ў беларускай паэзіі 1920–1930-х гг. Сама па сабе гарадская тэма ў той час набывала папулярнасць, аднак сярод адпаведных твораў пераважалі вершы “гараджанаў у першым калене”, што адлюстроўвалі настроі і ўражанні маладых людзей, якія ўпершыню прыехалі ў горад з вёскі на навучанне альбо працу. Большасць паэтаў “маладнякоўскай” генерацыі мела сялянскае паходжанне. Жыццё ж Юлія Таўбіна з самага нараджэння было звязана з горадам і гарадской культурай, таму яго творы выяўляюць спакойнае, без залішняй экзальтаванасці і пафаснасці, але разам з тым інтымна-даверлівае стаўленне да горада. “Плошчы гожыя”, “гарадскія праспекты”, “зломлены драўляны тратуар”, “будынка даўняга фасад”, “вітрыны і афішы”, “дзёрзкія аўто” – звычайныя рэаліі для яго вершаў. І калі, напрыклад, Язэп Пушча пісаў: “Я сын дубровы круглалістай, / Я сын сялянскіх ураджаяў” [5, с. 37], “Душой сагрэты спеў / Прынёс я вам з лясоў” [5, с. 90], то Юлі Таўбін прызнаваўся ў адваротным: “Я прыйшоў ад каменных будоў, / Ад асфальтавых сцежак і троп, / Я прынёс табе шчырасць-любоў / І ў напевах – жалезны настрой. // Я прыйшоў на прасторы палос / Палюбіць і сказаць, што я сын / Родных сэрцу лясоў і бяроз, / Краявідаў імшыстых нізін” (“Панарамы лясоў і балот…”) [7, с. 27]. (Гэтыя радкі нарадзіліся ў паэта ў ліпені 1929 г. у Самацеевічах – напэўна, Юлі Таўбін гасцяваў там у свайго сябра Аркадзя Куляшова.) Атмасфера правінцыйнага горада, які добра захаваў дух старасветчыны, але паступова ўбірае ў сябе павевы новай эпохі, тонка перададзена паэтам у невялікай лірычнай паэме “Гарадок” (1929).

З восені 1929 г. ціхі невялікі Мсціслаў у вершах Ю. Таўбіна саступае месца шумнаму сталічнаму Менску. Адно з наймацнейшых уражанняў на паэта зрабіў тады запуск трамвайнай лініі. Юлі Таўбін прысвяціў гэтай падзеі верш, у якім часткова надаў вобразу трамвая шырэйшы, алегарычны сэнс: новы для Менска транспартны сродак стаў увасабленнем нацыянальнага тэхнічнага прагрэсу: “І кожны наш дзень — / гэта новы вагон, / Нясе нас у гэткія шыры, / Дзе ўсё напярэдадні сонечных дзён — / Важатыя і пасажыры” [7, с. 45]. Роднасны вобраз “цягніка гісторыі”, у якім адбылася спрэчка Кандуктара з Пасажырам, прысутнічае і ў адначасова створанай паэме Уладзіміра Дубоўкі “Штурмуйце будучыны аванпосты” (ліпень – лістапад 1929).

Аднак больш арганічным для Ю. Таўбіна як паэта-ўрбаніста з’яўляецца стварэнне малюнкаў вячэрняга гарадскога пейзажу. Змрок і сцішанасць робяцца агульным фонам, на якім абвострана ўспрымаюцца многія праявы навакольнага свету, незаўважныя ўдзень, якія паэт накрэслівае яркімі штрыхамі: “Ноч над горадам. / Зоры зялёным запалкавым ззяннем / Ціха свецяцца там — / На выбоях асенніх нябёс” (“Гарадок”) [7, с. 33]. У вершы “Вечар… У горадзе вечар… Снягі пасінелі…” (1929) паэт быццам пераводзіць позірк з блізкіх яму гарадскіх рэалій (тэлефонная сець, трансфарматарная вежа, электрычнае праменне) на “бязмежныя нябёсы”, а ў фінале верша адкрывае перспектыву на бясконцы сусвет, пасярод якога горад здаецца толькі маленькай выспачкай: “Вечар… У горадзе вечар… Над горадам месяц. / А за горадам снежны прастор” [7, с. 26]. Вялікую ўвагу паэт надае і слыхавым вобразам: усё, што чуе ў начной цішы лірычны герой (“крокі па цёмных, шырокіх панэлях”, “гукі фабрычнае песні”, шум матора) у яго ўспрыманні зліваецца ў адзіную ўрбаністычную гукавую палітру.

Вечар і ноч – улюбёны час сутак Ю. Таўбіна. Нават прызнанне ў любові роднаму краю паэт пачынае словамі: “Люблю я край, дзе вечары / Ў далёкім небе сцелюць столкі” [7, с. 14]. Ноч – гэта час судакранання з Прыгожым і Вечным – калі паэт застаецца сам-насам з кнігамі і – то ў думках, то ў сне – сустракаецца і вядзе гутарку з “паэтычнымі калегамі”, сваімі папярэднікамі, сімпатызуючы і суперажываючы ім як жывым: “Я хадзіў з сляпым спявакам / На вячоркі-пагулянкі, / З Сірано дэ Бержэракам / Быў адметным дуэлянтам. // А пад ранне, ў цемры сіняй, / Пераддосвіткавым часам – / Быў з Шэнье пад гільяцінай / І канаў з Тарквата Таса” [7, с. 50].

Адметная рыса паэзіі Юлія Таўбіна – гэта яе заглыбленасць у кніжную стыхію, што выяўляецца нават у пабудове “літаратурацэнтрычных” вобразаў, метафар і параўнанняў: “Харэі і ямбы, і пругкія дактылі / Заўсёды на варце ў мяне”, “Трамвай праляцеў, як двухстопны анапест” [7, с. 51]. Разнастайныя літаратурныя і фальклорныя алюзіі дый проста згадкі пра паэтаў розных эпох і народаў дазваляюць скласці дакладнае ўяўленне пра дыяпазон літаратурных прыхільнасцяў і зацікаўленняў Ю. Таўбіна. Характэрныя ў гэтым плане ўжо самі загалоўкі твораў (“Якубу Коласу”, “Жывому Маякоўскаму”, “Сірано дэ Бержэрак”, “Пушкін”, “За Шыллерам”, “Дужы вецер і маладзік з Гётэвае аповесці”), а таксама эпіграфы (з У. Дубоўкі, Т. Кляшторнага, І. Анненскага, С. Кірсанава, А. Пушкіна, М. Ціханава). Шэраг вершаў прысвечаны тагачасным беларускім паэтам, сябрам па пяры: З. Астапенку і А. Куляшову, С. Фаміну, У. Хадыку, заўчасна памерламу П. Трусу…

Новая эпоха “вялікага пералому”, якая прыйшла на змену НЭПу, патрабавала новых настрояў, тэм, вобразаў у літаратуры і мастацтве, і на гэтай хвалі паэт у 1931 г. напісаў верш “Мой добры, мой даўні ментар”, у якім нават развітаўся з тым, што раней было для яго дарагім, блізкім, прынцыповым, – з вечарам, які ў Ю. Таўбіна набыў персаніфікацыю і названы “даўнім ментарам” і “настаўнікам маёй хады”. Цяпер паэт мусіў жыць і тварыць ужо не паводле ўласнай інтуіцыі, што абуджалася ў вечаровай цішыні, а паводле клічу новых “шырокіх шляхоў”. У той час Ю. Таўбін больш актыўна звярнуўся да паэтычнай публіцыстыкі, прычым дамінавала ў яго міжнародна-палітычныя тэматыка, як напрыклад, у вершах “Знаёмства чатырох”, “Злучаныя Штаты”, “Праклён”, “Каляндар”.

Пісаў Юлі Таўбін і для дзяцей – прычым як адзін (“Зімовае”, “Петрык-цыганёнак”, “Пра ўдалога Янку”, “Гарыбальдзі і П’еро”), так і ў суаўтарстве з сябрамі Змітром Астапенкам (“Пра мядзведзя Самуся”, “Агацін тата”) і Аркадзем Куляшовым (“Байка пра Зайку”). У некаторых вершах маладыя паэты спрабавалі вачыма дзіцяці зірнуць на такія “дарослыя” праблемы, як, напрыклад, п’янства: “Быў у Агаты / П’яніца-тата. / Дома не начуе — / Ходзіць у піўную. / А на заводзе / Толькі працы шкодзіць. / Пасьля ночы п’янай / Не ўстае ён рана. / Гудок гудзіць, / А тата сьпіць. / Крычыць Агата: / “Уставай, тата!..” / А тата ў дванаццаць / Выходзіць на працу / З цяжкой / Галавой” [1, с. 192].

Дзякуючы творчаму тандэму Таўбіна і Астапенкі на старонках часопіса “Іскры Ільіча” ў 1929 г. з’явіўся легкадумны і гультаяваты, але здольны вучыцца на сваіх памылках персанаж – “слаўны хлопчык” Клім Качкін, які выступаў і героем, і аўтарам гумарыстычных вершаў. Пад гэтым псеўданімам сябры-паэты апублікавалі творы “Брыгада Ганкі і новыя санкі”, “Як яны рака злавілі”, “Разумны Клім” і інш. Калі ж да гэтага паэтычнага дуэту далучаўся і Аркадзь Куляшоў, творы падпісваліся псеўданімам Язэп Качкін. Тут адчуваецца відавочная іронія ў дачыненні да папулярнага ў той час расійскага камсамольскага паэта Іосіфа Уткіна (1903–1944), чые імя і прозвішча нашыя паэты дасціпна пераклалі на беларускую мову.

Мастацкім перакладам Юлі Таўбін займаўся з 1928 г. Спачатку аддаваў перавагу творам на рускай (У. Маякоўскі, А. Безыменскі, С. Анісімаў, А. Чэхаў), украінскай (Л. Скрыпнік, Г. Міхайлец, М. Чумандрын), польскай (А. Лемеш), яўрэйскай (І. Харык) мовах. Вывучыўшы ў педыінстытуце нямецкую мову, Ю. Таўбін пачаў звяртацца да творчасці Ёгана Вольфганга Гётэ і Генрыха Гайнэ. Апошні так захапіў, што беларускі паэт падрыхтаваў цэлы зборнік яго вершаў. Калі б Ю. Таўбін не быў арыштаваны і зборнік выйшаў, гэта было б першае выданне твораў Г. Гайнэ па-беларуску. Але тым перакладам было наканавана праляжаць у архіве шмат дзесяцігоддзяў, пакуль іх не знайшоў і не апублікаваў у гістарычна-літаратурным зборніку “Шляхам гадоў” (1990) Уладзімір Сакалоўскі. Як зазначыў аўтар публікацыі, “Калі большасць беларускіх перакладчыкаў страчвалі ад таго, што перайначвалі Гайнэ на свой манер, набліжаючы яе да беларускай сістэмы вершаскладання – абеларушвалі, то Таўбіна можна папракнуць толькі ў адваротным: ён так моцна набліжаецца да Гайнэ, аддаляючы яго ад беларускай паэтычнай стыхіі, што часам паэт робіцца нялёгкім для беларускага ўспрымання” [6, с. 226]. Сярод перакладзеных Ю. Таўбіным вершаў Г. Гайнэ – такія сусветна вядомыя творы, як “Лёрэляй”, “Вестка”, “Гады праходзяць, прыходзяць…”, “Нявольніцкі карабель” і інш. Вялікая заслуга Ю. Таўбіна – у тым, што ён перакладаў, арыентуючыся цалкам на нямецкі арыгінал, не стараючыся запазычваць вобразы і звароты, якія сустракаюцца ў здзейсненых раней перакладах на рускую мову.

Як бачым, творчы ўзлёт Юлія Таўбіна быў імклівым, хуткаплынным, але надзвычай плённым. Малады творца знаходзіўся ў стане пастаяннага пошуку і самаўдасканалення – мала таго, ён спяшаўся жыць і сталець, нібыта адчуваючы, што пражыць яму наканавана нядоўгі век. “Маладосць наша крыгай растала. / Палюбілі мы свет без акрас. / Рэчаісная сціплая сталасць / Спатыкае настойлівых нас” (“Сталасць”) [7, с. 76], – напісаў паэт, калі яму было ўсяго 19. У кантэксце верша, аднак, прысутнічае не лірычнае “я”, а “мы”, і ранняя сталасць выступае як калектыўная якасць, як адзнака цэлага пакалення, якому давялося жыць у неспакойны час нялёгкіх гістарычных выпрабаванняў (“Наша сталасць – ад працы і боек, / Наша сталасць – ад бацькаўскіх крат…”). Аднак ці прадчувала тагачасная моладзь, што, нягледзячы на свой шчыры працоўны энтузіязм, таксама будзе кінутая ў пякельныя жорны сталінскіх рэпрэсій? Падобна, што ў Юлія Таўбіна нейкае падсвядомае трагічнае прадчуванне ўсё ж было. У 1932 г. ён напісаў аб’ёмны верш (фактычна невялікую паэму) пад назвай “Смерць”, у якім распавёў пра сваё жаданне – “Каб адчуванне жыцця ніколі мяне не пакідала, – / Поўнае і шматкаляровае, / як вясёлкавы паўкруг” [7, с. 141]. З верша бачна, што менавіта адчуванне немінучай смерці (незалежна ад таго, хутка ці няхутка яна адбудзецца) падштурхоўвала паэта, з аднаго боку, спазнаваць усе радасці жыцця, а з іншага – паспець зрабіць паболей. “Хочацца бегчы навыперадкі з трамваямі, / Поўна думак, / вынашаных і нявынашаных” [7, с. 147].

Так атрымалася, што верш “Смерць” (“Чырвоная Беларусь”, 1932, № 17) стаў адным з апошніх твораў паэта, апублікаваных пры жыцці ў беларускай перыёдыцы. На пачатку 1933 г. Юлі Таўбін яшчэ здолеў падаць голас са старонкі “ЛіМ’а”, распавёўшы пра свае творчыя планы: «У 1933 годзе хачу дапісаць даўно пачатую вершаваную аповесць “Доктар Батурын”. Хачу напісаць некалькі вершаў, што даўно ў мяне насьпяваюць. Выйдзе кніга “Лірыка. Эпас”. Буду перакладаць ангельскіх і нямецкіх паэтаў» [4, с. 3]. Але з-за арышту паэта ягоным марам не было наканавана ўвасобіцца ў жыццё: аповесць “Доктар Батурын” (урыўкі: ЛІМ, 1932, 6 сак.) засталася няскончанай; падрыхтаваныя да выдання кнігі паэзіі “Лірыка. Эпас” і перакладаў Г. Гайнэ не ўбачылі свет. На шчасце, рукапісы дзвюх згаданых кніг захаваліся ў архіве сумнавядомага крытыка-вульгарызатара Л. Бэндэ (Беларускі дзяржаўны архіў-музей літаратуры і мастацтва, далей – БДАМЛМ; ф. 66, воп. 1, адз. зах. 1046, 1336, 1337).

Апынуўшыся ў цюменскай высылцы, Юлі Таўбін не перапыніў літаратурную дзейнасць. З твораў гэтага перыяду (паэт пісаў тады на рускай мове) да нас дайшла паэма “Михайло” (1934) пра жыццё знакамітага вучонага М. Ламаносава. Яе рукапіс (БДАМЛМ, ф. 71, воп. 3, адз. зах. 387, 388) збярог украінскі пісьменнік Нічыпар Белаконь, які адбываў высылку разам з Ю. Таўбіным. У 1960-х гг. Н. Белаконь перадаў рукапіс Станіславу Пятровічу Шушкевічу, які збіраў усю магчымую інфармацыю пра свайго сябра маладосці. Другі асобнік паэмы захаваўся ў фондзе паэтаў Максіма Лужаніна і Яўгеніі Пфляўмбаўм (БДАМЛМ, ф. 140, воп. 2, адз. зах. 259), як і яшчэ адзін твор Ю. Таўбіна ссыльнага перыяду – паэма “Осада” (адз. зах. 258), прысвечаная падзеям Грамадзянскай вайны. Тэксту папярэднічае тлумачальная запіска М. Лужаніна (1977 г.): «Праўка аўтара. Экзэмпляр быў у рэдакцыі “Октября”, вярнуўся з рэзалюцыяй А. Суркова: “Талантливо, но рыхловато”. […]. З гэтай рэччу Таўбін прыехаў у 1935 г. у Маскву з Цюмені, так паэма і засталася ў маіх паперах». Акрамя таго, у Расійскім дзяржаўным архіве літаратуры і мастацтва (г. Масква) захаваўся рукапіс верша “Помнишь сажалку с пятнами плесени…” (ф. 619, оп. 1, ед. хр. 3350), таксама дасланы ў часопіс “Октябрь”.

Юлі Таўбін (краіні справа) на высылцы ў Цюмені, 1935 г. Побач – сябры Аляксандр Кучынскі і Змітрок Паваротны.

Юлі Таўбін марыў ізноў публікавацца, што для пісьменніка з таўром “ворага народа” было вельмі праблематычна. Тым не менш, два яго рускамоўныя вершы – “Друзьям” (“Знамя”, 1936, № 5) і “Тэдди” (“Огонёк”, 1936, № 22) – у друк усё ж трапілі. Першы са згаданых твораў напісаны ад імя вандроўніка, які чуў у свеце шмат моваў і пераканаўся, што сяброўская ўсмешка больш зразумелая за ўсялякія словы; другі верш – ад імя чалавека, які сябраваў з Эрнстам Тэльманам, старшынёй камуністычнай партыі Германіі і асноўным палітычным апанентам Гітлера, а на той момант – вязнем гестапаўскай турмы. Твор прасякнуты спачуваннем да зняволенага, надзеяй на яго вызваленне. Толькі вось наўрад ці ведала рэдакцыя “Огонька” пра адну акалічнасць, якая напраўду збліжала біяграфіі беларускага паэта і нямецкага палітыка: Э. Тэльман быў схоплены гестапа 5 сакавіка 1933 г. – амаль у той самы час, калі быў арыштаваны органамі НКУС і сам Ю. Таўбін. Так што, магчыма, верш “Тэдди” з’яўляецца не проста “дзяжурнай” праявай салідарнасці з вядомым палітвязнем-антыфашыстам, а хавае ў сабе і глыбейшы падтэкст.

Невыпадковым у такім разе выглядае і зварот Ю. Таўбіна да вершаў англійскага паэта А. Хаўсмана, адзін з якіх (“Законы Бога и людей”) успрымаецца сёння як своеасаблівае “пасланне з таго свету” [3, с. 33], прадбачанне ўласнай трагічнай пагібелі, на што звярнуў у свой час увагу вядомы даследчык рэпрэсій Леанід Маракоў: “Они грозят – иди назад, / Не то – тюрьма, петля и ад. / Как не робеть мне! / Суд их скор. / Могу ль вступить в неравный спор? / Не я построил этот мир. / Я в нем блуждаю, чужд и сир. / Хоть глупые, но господа – / Они. Их сила, их права. / А нам на Марс не улететь / С тобой, душа моя… Так впредь / Смирись и следовать сумей / Законам Бога и людей…” [3, с. 33]. “Антология новой английской поэзии” (Ленинград: Гослитиздат, 1937), куды па недаглядзе цэнзуры ўвайшлі таксама пераствораныя “ворагам народа” Ю. Таўбіным вершы У. Б. Ейца, Дж. М. Сінга, Г. К. Чэстэртана, Дж. Мэйсфілда, выйшла праз 20 дзён пасля расстрэлу перакладчыка.

Юлі Таўбін застаўся ва ўспамінах сяброў і знаёмых як сардэчны чалавек з прыветлівым лагодным тварам і, акрамя таго, “чалавек надзвычай таленавіты” з “выдатнай здольнасцю да хуткага асваення замежных моў”, “цудоўны майстар беларускага верша” [8, с. 2]. І застаецца толькі здагадвацца, як бы ён мог узбагаціць беларускую культуру, калі б яго лёс не склаўся так трагічна.

Зборнічак Ю. Таўбіна (Мінск, 2017)

P. S. Нядаўна ў серыі “Паэты планеты” выйшла кніга выбраных твораў Юлія Таўбіна, укладзеная Андрэем Хадановічам. Пад адной вокладкай выйшлі вершы, паэмы, пераклады з Г. Гайнэ. Некаторыя з гэтых твораў пасля смерці аўтара не перавыдаваліся. Ёсць і зусім эксклюзіўныя рэчы – напрыклад, два рускамоўныя вершы, дбайна пераствораныя ўкладальнікам на беларускую мову. Кніга ўпершыню была прэзентавана 1 верасня 2017 г. падчас адкрытай лекцыі А. Хадановіча пра жыццё і творчасць Ю. Таўбіна ў рамках праекта “(Не)расстраляная паэзія”.

Лекцыя А. Хадановіча, прысвечаная Ю. Таўбіну

“Маўклівая кніга” – нататнік з выявай Ю. Таўбіна (дызайн Кацярыны Пікірэні)

Літаратура

Астапенка, З., Таўбін, Ю. Агацін тата: [Верш] / Астапенка, Таўбін // Arche. 2002. № 2.
Кабакоў, Н. Агні, якія не гараць / Н. Кабакоў // Маладняк. 1931. № 6-7.
Маракоў, Л. Шасцёра на фотаздымку / Л. Маракоў // Роднае слова. 1999. № 5-6.
Пісьменнікі і крытыкі ў 1933 годзе: Юлі Таўбін // ЛіМ. 1933. 28 студз.
Пушча, Я. Збор твораў. У 2 т. Т. 1. Вершы, паэмы, артыкулы. 1922–1930 / Я. Пушча. – Мінск: Маст. літ., 1993.
Сакалоўскі, У. Невядомыя пераклады Юлія Таўбіна / У. Сакалоўскі // Шляхам гадоў: Гіст.-літ. зб. – Мінск: Маст. літ., 1990.
Таўбін, Ю. Вершы / Ю. Таўбін. – Мінск: Беларусь, 1969.
Шушкевіч, С. Слядамі паэта // Святло Кастрычніка (г. Мсціслаў). 1967. 28 кастр.

* * *

Віктар Жыбуль – кандыдат філалагічных навук, вядучы навуковы супрацоўнік БДАМЛМ. Яго артыкул пра Ю. Таўбіна ўпершыню з’явіўся ў мінскім часопісе “Роднае слова” (№ 9, 2011) – акурат да 100-гадовага юбілею расстралянага паэта. У 2017 г. аўтар дапоўніў свой артыкул спецыяльна для belisrael.info. Раім таксама прачытаць артыкул В. Жыбуля “Невядомы верш Юлія Таўбіна” (2016).

Мы б хацелі дадаць, што першая публікацыя Ю. Т. адбылася, найхутчэй, у часопісе “Беларускі Піонэр” (№ 4, 1925, с. 12). Нататка “Трэба падцягнуцца!” з Мсціслава была падпісана “Ю. Гаўбін (Вуч. 7 клясы)”, aле з верагоднасцю 99% гэта наш герой. Тым болей што пачыналі друкавацца ў гэтым часопісе і іншыя паэты, “народжаныя Кастрычнікам”: З. Півавараў (№ 6, 1925, с. 10, 21), В. Маракоў (№ 8, 1925, с. 11).

Апублiкавана 09.11.2017 18:33