Tag Archives: долгиновские евреи

Исповедь Константина Фама

Константин Фам: о родителях, творчестве, еврейском кинофестивале и короткометражном кино

Published on 17.08.2018

21 июня в Майами состоится премьерный показ киноальманаха «Свидетели» – трех историй, связанных между собой одной общей темой – геноцид евреев. Накануне премьеры журнал Miami Me встретился с режиссером картины Константином Фамом, семейная история которого тянет по меньшей мере на голливудский блокбастер, чтобы поговорить о его детстве, о непростой судьбе его предков, о его становлении как режиссера, а также о том, почему он бросил карьеру на телевидении.

– О ваших предках можно снять художественный фильм, и не один. Расскажите о ваших родителях и об их непростой судьбе.

– У меня папа вьетнамец, мама еврейка. Папа оказался в Советском Союзе после войны с Францией (Первая Индокитайская Война 1946 – 1956 гг. – Прим. ред.). Его и еще сотню других вьетнамских студентов в СССР отправлял лично Хо Ши Мин. Потом началась война с Америкой (Война во Вьетнаме 1965 – 1973 гг. – Прим. ред.) и по разным причинам, в том числе и по политическим, папа остался в Советском Союзе. Из Москвы его отправили в Харьков, где он познакомился с моей мамой. Мама — Малкина Светлана Наумовна, из еврейской семьи. Ее папа погиб при невыясненных обстоятельствах в 1941-м году, на него были две разных похоронки, а ее мама потеряла двух старших детей, но сумела сохранить мою маму и сестру, и в 1944-м году она родила еще одну девочку, которая очень отличалась наружностью, и потом ей поменяли имя и фамилию. Бабушка всегда скрывала свое еврейство, тема войны в семье не обсуждалась, дедушка не обсуждался, ни одной его фотографии в доме не было. Была только одна маленькая фотография, которую бабушка потом «увела» из фотоальбома. Когда я подрос, я начал пытаться понять, почему у нас в семье все не так, как у других – у всех есть бабушки и дедушки, а у меня нет. И я начал выяснять: поехал во Вьетнам и там нашел большое количество родственников. Оказалось, что мой папа действительно из такой героической семьи, героев Со- противления, и он партизанил с детства, чуть ли не с 8-ми лет в партизанском отряде. У них была замечательная семья и при этом совершенно разные родственники. Это было потрясающее переживание – совсем разные люди, от генералов, до тех, кто живет в лачугах. А по маме мне ничего найти не удалось. Когда я оказался в мемориальном лагере Освенцим, у стены с обувью, для меня это было страшное переживание, но выходить оттуда не хотелось. Наверное, это одно из самых глубоких потрясений в моей жизни. Это было для меня некой точкой отсчета – после того как ты это увидел, мир больше никогда не будет прежним: ты видишь гору – тысячи пар обуви людей, которые когда-то были живы, которые это с себя сняли и пошли в газовую камеру. И когда ты понимаешь масштаб, что стояла задача уничтожить целую нацию, дальше начинаются вопросы. И эти вопросы как раз «родили» этот проект (киноальманах «Свидетели». – Прим. ред.). Я недавно сделал генетический тест на родство при помощи одной из компаний, предлагающей подобные услуги в США, и обнаружил уже тысячу двести своих родственников по мате- ринской линии, евреев ашкенази, большинство из которых проживают в Нью-Йорке, Майами и в Калифорнии. Это, видимо, те ребята, которые успели уехать до начала трагических событий в Европе в 1930е – 40е годы, потому что у нас общие прапрадедушки, прапрабабушки и другие родственники. А по отцовской линии совсем никого нет. Что еще раз доказывает, какая трагедия тогда произошла.

Константин Фам с родителями

– Получается, когда вы были ребенком, тема войны в вашей семье была под запретом?

– Я родился в 1972-м году, рос и учился в советской школе в Харьковской области, в поселке Первомайский. Папа не принял советское гражданство, и его отправили в закрытый городок, там был химзавод, где люди работали на вредном производстве и было много бывших заключенных. Я там родился и вырос. Обычное советское воспитание: 1 мая, 9 мая, 23 февраля, 8 марта. Потом, уже перед смертью мамы, а она умерла 6 лет назад, я спрашивал: «Мама, а что вы знали?» – «Ничего не знали», – ответила она. «А вы говорили с бабушкой об этом?» – «Нет, не говорили. Эта тема была настолько табуирована, что мы не могли об этом говорить». Мама 1940-го года рождения. Я не знаю, что может помнить 3-х – 4-х летний ребенок, если только что-то на подкорке осталось. Она рассказывала, как они где-то в украинском селе стучатся в дом, а им говорят: «с жидовскими выродками не пущу». И они плетутся дальше, в поле, собирают мерзлую картошку… Постоянно вспоминать это невозможно. Еще рассказала, как ее старшую сестру Женю отправили за хлебом, а она, пока шла, отгрызла от пайки половину, и мать ее так избила, потому что надо же было еще двоих детей кормить, а она половину съела. Мама тогда сказала: «Ну что вспоминать? Это вспоминать?». Потом бабушка никогда декольте не носила, потому что грудь вся была в ожогах. Что она делала в Харькове с четырьмя еврейскими детьми, а позже уже с двумя, неизвестно. Мне мама об этом рассказала только когда мне было 30 лет. Бабушка в 1944-м родила 4-ю дочь. Дедушки уже не было. Моя мама была типичная еврейка – с вьющимимся волосами, с типичным носом и так далее, а ее младшая сестра была белобрысая с голубыми глазами: от немецкого солдата, от русско-украинского – непонятно. Ведь тогда был конкретный приказ, листовки вешали на дома – «будешь прятать, будем стрелять».

– То есть историю своей семьи вы уже выяснили во взрослом возрасте?

– Да, в Советском Союзе вообще это не обсуждалось, хочется же видеть всех героями, видеть всех позитивными. Как раз об этом я и говорю в фильме, в третьей части. Первый фильм – образный: когда я в первый раз оказался в Освенциме. Ты же не понимаешь, кто были эти люди – богатые или бедные, ты смотришь на эту обувь и можешь догадываться, кому она принадлежит. Как, например, эти туфельки, которые стоят на центральной витрине. Очевидно же, что это были дорогие модельные туфли какой-то барышни породистой, а там, дальше, валяются сапоги какого-то грузчика… Кто были эти люди, ты можешь только догадываться. Эти люди жили, любили, растили детей, и их всех потом загнали сначала в «теплушки», а потом в газовые камеры.

__________________________________________________________________________________________________

«Бабушка всегда скрывала свое еврейство, тема войны в семье не обсуждалась, дедушка не обсуждался, ни одной его фотографии в доме не было»

___________________________________________________________________________________________________

– Почему вы все-таки решили раскрыть тему геноцида в своем творчестве?

– Это сложно осознать. Например, национальный вопрос: у меня в первом паспорте на украинском было написано:«в,єтнамець». И я говорил маме, что не хочу этого, просил взять ее фамилию, а она говорит, что папа обидится: «Как мы можем обидеть папу?». Это когда живешь в непонимании: и одно немодное, и второе немодное, знаете, как будто ходишь в каких-то обносках, а вокруг все в новом – такая метафора. Детство было непростое, когда и с одной, и с другой стороны не так много было евреев вокруг, а те, кто был, никак это не афишировали, не было общего круга, не было «коммьюнити». Мама, конечно, готовила что-то похожее на форшмак и супчик с курицей, но принадлежности к каком-то кругу не было. И точно так же с папиной стороны – мы были одни, друзей у семьи практически не было, мы были изгоями. Мы варились в собственном соку. Когда ты выходишь из дома с папой, а ребята кричат на улице, что он «узкоглазый», или когда тебе говорят, что у тебя мать «жидовка», это все формирует какие-то обиды. Видимо, поднакопилось. Нас всех формируют детские комплексы. Я хотел выговориться. Мне всегда было интересно, почему за цвет кожи или за религию людей можно ущемлять или убивать, так же нельзя.

– Киноальманах «Свидетели» состоит из трех отдельных фильмов, которые связывает тема Холокоста. Вы изначально задумывали создание единой картины или это три отдельных фильма, которые на каком-то этапе было принято решение объединить?

– Сначала был только фильм «Туфельки», я хотел просто сделать это кино, совсем маленькое и недорогое, и выпустить в интернете. Мое переживание в Освенциме было очень ярким. Я понял, что я не могу не сделать это кино. Я ведь в достаточно взрослом возрасте сделал этот проект, так как я всегда хотел быть кинорежиссером, а занимался до этого непонятно чем. И, видимо, уже так накопилось это желание, плюс творческая нереализованность, что, когда я дорвался до того, что люблю, я с таким упоением погрузился в это, не было жалко ни денег, ни времени… И я позволил себе это. Когда ты «снимаешь ноги», как в этом концептуальном кино, ты не зависишь от артистов и от их графиков, поэтому я ездил по Европе, снимал в Чехии, Польше, Белоруссии, России и даже у Эйфелевой башни в Париже. В процессе работы над «Туфельками» я стал режиссером и сказал себе, что это окончательно и бесповоротно. И уже тогда ко мне начали поступать различные истории, и я понял, что я хочу снять альманах – несколько историй о геноциде. Одну историю мне подарил израильский продюсер Саша Кляйн, а к нему она пришла в виде рассказа «Брут» чешского писателя Людвига Ашкенази, из серии «Собачьи рассказы». Когда он посмотрел «Туфельки», он позвонил и сказал: «Мне кажется, что вы сможете реализовать эту историю, которую я не смог реализовать. Я со студенческой скамьи хотел снять эту историю». Я почитал и влюбился в нее сразу же. А когда «Брут» снимался, уже писался сценарий «Скрипки»: мне пришла история от музыкального критика Йосси Тавора про скрипку, которая путешествует через время и доходит до наших дней. Потом история Яновского концлагеря про музыкантов, которые погибли во Львове. Все сложилось, и тогда я понял, что закончу проект концертом у Стены Плача.

– Какой из трех фильмов альманаха вы считаете самым удачным с режиссерской точки зрения? Удалось ли вам воплотить первоначальный замысел или приходилось что-то добавлять или менять в процессе съемок?

– Честно, «Туфельки» – эталонный фильм. Такое делается один раз. Я ни на один компромисс с собой там не пошел. У фильма бешеный бюджет для короткометражного кино. Работа над этим фильмом заняла семь лет моей жизни. У меня двое детей появилось в процессе съемок, мама ушла, показы проходили по всему миру. Я впервые в Израиль поехал, и не просто так, а с этим фильмом. Это особенное ощущение, когда ты не просто так приезжаешь, а приходишь с чем-то, когда не берешь, а даешь. Но вот, майамскому по происхождению продюсеру и режиссеру Бретту Рэтнеру понравилась больше всего история про собаку – «Брут», американцам он больше всего нравится.

– Вы один из организаторов и руководителей Московского еврейского кинофестиваля. Как возникла идея организовать этот кинофорум?

– Мы проехались по многим еврейским кинофестивалям, победили на одном из них, в Сан-Диего, где после этого живет моя семья, и возникла идея сделать в Москве такое же мероприятие, потому что количество евреев и сочувствующих им там огромное. И всегда все хотели сделать что-то подобное. И нам с моим партнером Егором Одинцовым это удалось: удалось объединить всех, объединить необъединяемое, и мы создали этот фестиваль.

– По количеству фильмов программа фестиваля соответствует крупнейшим международным кинофорумам. 50 фильмов, участвующих в конкурсе и во внеконкурсной программе, предполагают широкий зрительский охват. Насколько разнообразна аудитория? На кого прежде всего ориентировано мероприятие?

– Средний возраст зрителя, наверное, это 25 – 30 лет. Позавчера открылся уже 4-й кинофестиваль, фильм открытия – «Отрицание» с актрисой Рэйчел Вайс. Был полный зал «Октябрь», а это 1700 человек. Председателем был Александр Роднянский, а также приехал один из самых крупных голливудских продюсеров Бретт Рэтнер. В основном, этот проект больше адресован детям. Я хотел бы, в первую очередь, своим детям про это рассказать, чтобы у них была какая-то история, рассказать кто мы, и мне это удалось.

___________________________________________________________________________________________________

«Оказалось, что мой папа действительно из такой героической семьи, героев сопротивления, и он партизанил с детства, чуть ли не с 8-ми лет в партизанском отряде»

___________________________________________________________________________________________________

– Вы известны прежде всего своими короткометражными картинами, которые получили международное признание, а также множество престижных наград и номинаций как в России, так и за рубежом. Есть ли будущее у короткого метра? Удается ли ему конкурировать с полнометражным кино?

– Да. Я думаю, что за коротким метром будущее. Развитие интернета и социальных сетей, развитие систем электронных платежей позволяют сейчас монетизировать короткий метр. Это понятно, что крупным студиям выгоднее снимать одно большое кино, ставить его в кинотеатр и собирать миллиарды, это как супермаркет. Что такое большая голливудская студия? Это – Волмарт. А что такое маленькое кино? Это французская булочная, где эксклюзивная, вкусная еда. Массово закупать продукты мы едем в супермаркет, а за любимыми продуктами едем в знакомую лавку на ярмарке. Взрослый человек в кино ходит в среднем 4 раза в год. Я считаю, что в будущем кинотеатры ждут получасовые показы, так как нет у людей времени смотреть кино два часа. Если я иду за продуктами, например на плазу, я бы с удовольствием заскочил в кино на полчаса. Поэтому я считаю, что у короткого метра как в кинотеатре, так и в интернете, большое будущее. И потом, кинотеатры живут на 50% от продажи попкорна и напитков перед показом, так им выгоднее, чтобы за полтора часа люди 3 раза прошли и купили этот попкорн. Я считаю, что все к тому идет. Поэтому, если я стану крупным кинобоссом, я буду воевать за короткий метр. Я считаю, что все при этом выиграют.

Бретт Рэтнер и Константин Фам

– Вы получили режиссерское образование в России, во ВГИКе, и в США, в Нью-Йоркской академии киноискусств. Почему вы решили продолжить свое обучение в Штатах?

– Не совсем так. Так случилось, что Нью-Йоркская академия киноискусств привезла в Москву свой пилотный курс, который был организован совместно с Высшей школой экономики. Это был 13-ти недельный курс, за который надо было еще снять короткометражку. Вот я и получил то, что хотел: такой «экстракт» обучения, и сменил род своей деятельности. Раньше я занимался телевидением, у меня была своя продакшн-студия, которая занималась арендой и телепроизводством. И это вроде бы близкие вещи: и там, и там снимают изображение, но на самом деле они совсем разные, с точки зрения глубины и с точки зрения смысла. Я учился в театральном училище как актер театра кукол и музыкальной драмы, потом я учился во ВГИКе на сценарном, потом еще в одном институте на продюсерском отделении. И потом уже на курсе Нью-Йоркской академии. Это были американские преподаватели, они стали моими друзьями. Они являются моими консультантами сейчас на проектах.

___________________________________________________________________________________________________

«Я недавно сделал генетический тест на родство при помощи одной из компаний, предлагающей подобные услуги в США, и обнаружил уже тысячу двести своих родственников по материнской линии, евреев ашкенази, большинство из которых проживают в Нью-Йорке, Майами и в Калифорнии».

___________________________________________________________________________________________________

– Чем отличается подход российской и американской киношкол?

– Во ВГИКе за 5 лет режиссер снимал две работы – курсовую и дипломную. В Нью-Йоркской академии студент снимает за год 16 работ. Это один основной ответ. Америка – это индустрия, это специализация. Как там построено образование: все помогают друг-другу, сегодня ты режиссер, а завтра ты осветитель и так далее. Сейчас в России уже немного другая ситуация. После прихода Нью-Йоркской академии 7 лет назад, картина резко поменялась: сейчас в Москве уже, наверное, киношкол 10 новых появилось, и среди них есть пара школ, ученики которых получили приз в Каннах, и это не ВГИК. Надо сказать, что вообще победители последних кинофестивалей – не выпускники ВГИКа, те же Звягинцев или Хлебников. Американская система в первую очередь учит ремеслу. Предполагается, что ты уже изначально талантлив. У нас же это долгое «размусоливание». Советская школа во всем была заточена на выведение из большой массы одного гения. И так во всех сферах – в шахматах, спорте, музыке. А остальные – это серая масса. В Америке же очень сильный именно средний класс. Это стимулируется еще в университетах. А у нас было так: найти из тысячи, например, гениального скрипача, провести его через музыкальную школу, консерваторию и сделать звездой. А все остальные, кто сошел с трассы, – непонятно кто.

– В России в основном теоретическое образование, а в США – ремесло?

– Да, именно так.

– Как долго продолжался курс Нью-Йоркской академии?

– У меня все заняло около года. Я считаю, что 5-ти летнее образование в этой сфере не нужно. Ты учишься каждый день на съемочной площадке. Я встречал советских режиссеров, которые закончили ВГИК, условно, в 1980-м году, и 10 лет ждали, пока их «запустят». Когда я работал на Киностудии имени Горького над «Ералашем», я встретил там человека 50-ти лет, который закончил ВГИК, когда ему было 25 лет, после чего снял один фильм, и вот он числится все это время на Киностудии Горького и ничего не снимает. Сейчас ситуация другая, свое первое кино ты можешь снять на телефон, и, более того, кинофестивали его примут. В позапрошлом Московском международном кинофестивале участвовал мой фильм «Брут», с большим бюджетом, снятый в Румынии с Оксаной Фандерой и Филиппом Янковским, а его обыграл американский фильм «Селфи» с бюджетом всего 200 долларов.

– С телевидения вы ушли окончательно?

– Да, телевидение – это такая вещь, сиюминутная. Телевидение живет вообще одним днем. Кто будет смотреть передачу прошлого, если это не шедевр? А кино – есть шанс, что если ты снял что-то более-менее серьезное, то оно и через 10 лет будет живо. У меня не получилось стать большим телевизионщиком. Но все равно, я считаю, что это такое искусство «сегодняшнее» – выскочить и что-то яркое замутить, быстро поплакать и все. А интересно же еще и подумать. То, что и там, и там говорящие головы, не говорит о том, что это одно и то же. Кино же – это волшебство. На днях я поеду во Вьетнам, начну там ползать по джунглям, копаться в архивах, придумывать этих героев, потом поеду в Париж, буду там копаться… Потом все это свяжется, будет поиск денег и пройдет целая часть жиз- ни в каком-то волшебном придумывании, из которого потом получится кино. Или представь, вот стою я сначала у витрины в Освенциме, а потом снимаю уже в Чехии, как эти туфельки рождаются, потом еду во Францию, снимаю там, потом в Белоруссии снимаю эту свадьбу, потом еду в Освенцим и снимаю финал в Освенциме, ну это же волшебство! Или когда ты говоришь: «Я сделаю концерт скрипки у Стены Плача» и не представляешь, как эта скрипка на самом деле будет играть у Стены Плача, но потом ты приезжаешь, и люди уже все организовали, и ты на крыше какой-то синагоги стоишь, а соседнюю крышу, с которой снимать удобнее, тебе не дали, потому что она принадлежит арабской семье, а они не согласовали съемку со своими шейхами. И, наконец, твоя скрипка звучит. Это просто чудо!

___________________________________________________________________________________________________

«В процессе работы над «Туфельками» я стал режиссером и сказал себе, что это окончательно и бесповоротно»

___________________________________________________________________________________________________

– Константин, над чем вы сейчас работаете?

– У меня сейчас новый проект. У меня всегда была мечта снять кино о Вьетнаме. Я нашёл потрясающий материал, который в 1954 году снял Роман Кармен, — фильм ”Вьетнам”. Это первый полнометражный цветной фильм, снятый во Вьетнаме на пленку советским евреем, одесситом. Там очень интересные факты: он использовал материалы пленного французского кинооператора. Кармен вытащил его из плена, взял его материалы, использовал в своем фильме, потом парня в чем-то обвиняли, и я уверен, что Кармен содействовал его освобождению. Если я сниму это кино, у меня так все и будет. Это 1954-й год, конец Индокитайской войны, его выпустили, парень уезжает во Францию, возвращается уже во время войны с американцами и снимает фильм «Взвод Андерсена», который получает Оскара. Потом этим фильмом вдохновляются Оливер Стоун, Коппола, которые дальше снимают «Взвод» и «Апока- липсис сегодня». То есть наш оператор имел отношение к спасению того парня, оператора-документалиста, благодаря которому сняты такие шедевры кино, которые повлияли на всю киноиндустрию! Еще сейчас мы работаем с молодым режиссером и сценаристом Кристиной Ядревской над фильмом «Дети Евы». Там рассказывается история о латвийском холокосте – самое первое массовое сожжение евреев было совершено в синагоге Риги, 4 июля 1941-го года, когда 400 человек согнали в синагогу и сожгли. Там разбирается история, как женщине, латышке, достаются двое еврейских детей от ее брата, который был женат на еврейке. Такая другая сторона истории.

– Вы раньше бывали в Майами? Есть какие-то планы на эту поездку?

– Я в Майами еще не был. Но там есть замечательные друзья, например раввин Александр Каллер. Я дружил с его папой, Яковом Каллером, он замечательный человек, но, к сожалению, ушел от нас в прошлом году. Это тот человек, который занимался телевидением, но умудрился сделать замечательные вещи. Яков собрал уникальные материалы о Николае Киселеве, который спас 218 евреев, – он вывел их из местечка Долгиново в Белоруссии. И Яков нашел всех очевидцев, и в Майами, и в Нью-Йорке, и сделал документальный фильм «Список Киселева». И сохранил таким образом эту историю. Поэтому в Майами я с Александром обязательно повидаюсь. В прошлом году мне на фестивале был присужден приз Якова Александровича, и теперь этот приз имени Якова Каллера стал ежегодным почетным призом нашего фестиваля. В этом году им был отмечен фильм «Собибор» Константина Хабенского. И еще я знаю, что в Майами есть еврейский кинофестиваль, но этот фестиваль американский. И что тут не было такого кинособытия, которое могло бы всех наших людей объединять. Я думаю о том, чтобы организовать еврейский кинофестиваль, но уже для русскоязычных жителей Майами.

– У вас есть какие то ожидания от показа киноальманаха «Свидетели» в Майами? Как будет воспринят фильм зрителями?

– Главное, чтобы пришел зал. Как будет воспринят фильм, я знаю. Для меня самым тяжелым залом был зал Израиля, где до премьеры люди не понимали, что я хочу им рассказать, придя «извне». В итоге потрясающе принимали. Я по частям его показывал, и все три картины выдвигались на Оскар в короткометражном варианте. Конечно, могут быть вопросы по степени того, как натуралистично что изображено. Меня просили кое-что помягче показать, мне говорили, что американский зритель не воспримет, но я все оставил так, как есть. Возможно поэтому на какие-то фестивали картина не попала. Но я не видел равнодушных людей. Сколько показ идет, столько потом идет обсуждение, пока не выгонят.

– Что вы посоветуете нашим читателям перед просмотром фильма – им надо как-то подготовиться, возможно что-то почитать?

– Не надо, я приду и абсолютно искренне буду делиться. Фильм сделан с большим уважением к зрителю. Это действительно глубокое эмоциональное произведение. Я, как автор и как продюсер, ответственно заявляю, что это очень качественное кино, не только идеологическое. Это такой многослойный пирог, в котором можно и подумать, и поплакать, и порадоваться за героев. Я снимаю о любви, возможно, о той, которой у меня не было. Это посвящение моей маме и любви. Все герои искренне любят друг друга. Эта любовь есть в каждом кадре. Несмотря на то что это тяжелое кино, в финале мы выходим на очень правильную ноту, и я обещаю зрителю глубокое эмоциональное удовлетворение.

Беседовала Олеся Хамзина

Фото: личный архив Константина Фама; Ark Pictures.

Источник

Опубликовано 10.10.2019 14:33

ЕЩЕ О ВУЛЬФЕ СОСЕНСКОМ

ВУЛЬФ СОСЕНСКИЙ – КУЛЬТУРНЫЙ ДЕЯТЕЛЬ ИЗ МЕСТЕЧКА ДОЛГИНОВО

Вульфу Сосенскому (на фото) принадлежит роль своеобразного «закадрового» двигателя белорусского литературного процесса 1-й половины ХХ в. При том, что сам он был не белорусом, а евреем. Не имея специального образования, но наделенный бесспорным талантом рассказчика, он выбрал одним из своих литературных жанров сказку, хотя в печати выступал преимущественно как журналист. И даже сама его жизнь напоминает остросюжетную и богатую событиями повесть.

фото из архива А. Лиса

Родился Вульф Сосенский в феврале 1883 г. в местечке Долгиново Вилейского уезда Виленской губернии (ныне агрогородок в Вилейском районе). Он был старшим сыном в многодетной семье известного в округе портного Абеля (Габеля) Сосенского. Как и многие еврейские мальчики, Вульф учился в хедере (начальной еврейской школе). Однако в девять лет оставил хедер, чтобы помогать отцу в работе: нужно было восстанавливать уничтоженное пожаром хозяйство. В отстроенном доме часто бывали гости, которые по вечерам занимали хозяина и его семью интересными рассказами. Некоторые из них еще помнили события восстания 1863–1864 гг. Знакомства с этими людьми повлияли на мировоззрение Вульфа Сосенского, поспособствовали тому, что еще в конце 1890-х гг., подростком, он близко воспринял идеи белорусского возрождения, примкнул к национально-освободительному движению, увлёкся просветительской деятельностью, учил на память и читал крестьянам стихи Ф. Богушевича [5, с. 113]. Заинтересовался он и политическими проблемами, в 1903 г. стал членом Бунда – еврейской социалистической партии. С того времени Вульф начал распространять по деревням нелегальные газеты и листовки, направленные против имперского самодержавия.

Кроме этого, Вульф Сосенский обладал приятным голосом и красиво пел народные песни, был участником любительского культурного кружка, который действовал в Долгиново с 1904 г. под руководством студента Санкт-Петербургской духовной академии Евгения Ельцова. Местечковые юноши и девушки, а также приезжие из Минска студенты читали и обсуждали книги, сами делали литературные попытки и критиковали друг друга, распространяли знания среди населения, занимались театральными постановками, радели о создании в Долгиново вечерней школы для молодежи [6, с. 69].

Осенью 1906 г. Вульф Сосенский приехал в Вильно и поучаствовал в распространении первой белорусской легальной газеты «Наша Доля». Он вспоминал, как Алоиза Пашкевич (Тётка) по рекомендации Чеслава Родзевича вручила В. Сосенскому пачку газет со словами: «Я уверена, что Вы разделите среди бедняков вашей местности» [10, л. 2]. После таго как «Наша Доля» была запрещена царскими властями, В. Сосенский начал сотрудничать с ее преемницей – газетой «Наша Ніва». И не только в качестве распространителя, но и корреспондента. 4 (17) июля 1908 г. в газете появилась под криптонимом В. Сос–кі его первая заметка, посвященная проблеме пьянства в сельской местности. Главным образом благодаря В. Сосенскому на страницах газеты освещалась жизнь местечка Долгиново. Он не только писал для «Нашай Нівы» сам, но и побуждал писать своих знакомых: Адама Адорского, Николая Аношко, Ивана Корнейчика, Шмуэля-Нохума Плавника… Последний оказался самым талантливым и целеустремленным, и теперь мы его знаем как классика белорусской литературы Змитрока Бядулю. Как вспоминал сам В. Сосенский, распространять белорусскую газету в то время было опасно: в 1909 г. ему даже пришлось отсидеть около месяца в Вилейской уездной тюрьме.

«Теневая» роль В. Сосенского в истории белорусской литературы большая, чем это могло бы показаться. Некоторые его почти сенсационные признания интересно будет почитать нашим литературоведам:

«Много раз я бывал у Ядвигина Ш. на квартире. Он часто болел, иногда сильно.

– Хорошо, что пришел. Ты мне нужен.

– Что, воды вам подать или купить чего? – спрашиваю.

– Нет, ничего. Ты очень хорошо умеешь рассказывать. Я желаю тебя послушать. Я всё жду твоего прихода. Садись у кровати, бери стул…

Я садился и рассказывал. Он записывал. Вот так, из моей головы и его руки вышли «С маленьким билетиком», «Берёзка», «Васильки», «Важная фига» и мн. др. Так же и Змитрок Бядуля много моих рассказов и новелл от меня записывал, переделывал и издавал. Если бы [они] жили, это не осталось бы забытым» [10, лл. 31–32].

Основным занятием В. Сосенского всё это время оставалось портняжное дело. Он даже решил усовершенствовать мастерство и «окончил курс портняжества у директора Дрезденской академии», после чего в 1910 г. уже сам «основал большую швейную мастерскую и училище портняжного дела». Но вскоре очередной пожар уничтожил дом молодого портного, а с домом – и все мечты о швейной мастерской.

«Не успели глазом моргнуть, как Почтовая улица полностью уже сгорела, – вспоминал В. Сосенский. – Огонь весь новый рынок охватил. Мою маму разозлившийся конь повалил, помял ей ребра. В ту же минуту папа, таская из хаты тяжелые вещи, бедолага, надорвался. Из хаты что вынес, и то тут же у хаты сгорело. Вместе с вещами сгорел и мой архив, много экземпляров нелегальной литературы, прокламации и газеты «Искра» и др., оружие, сморгонские канчуки, железные рукавицы, самодельный кинжал, гектограф с полным оборудованием для печати и довольно богатая библиотека… Урон большой!» [10, л. 4]

Осенью 1910 г. Вульфа Сосенского забрали в Вильно на службу в Российской армии. Хотя «поганая царская служба… была хуже каторги», неугомонный журналист использовал любую возможность для посещения редакции «Нашай Нівы». Это позволило ему познакомиться со многими деятелями белорусской культуры, в том числе с Янкой Купалой, Якубом Коласом, Максимом Горецким, Ромуальдом Земкевичем, Карусём Каганцом и даже с Максимом Богдановичем [10, л. 5], который побывал в Вильно всего только два раза проездом в 1911 году…

Вернувшись с военной службы, В. Сосенский опубликовал еще несколько корреспонденций в «Нашай Ніве» за 1914 г. Однако вскоре началась Первая мировая война, журналист был мобилизован на фронт и попал в немецкий плен. Вместе с шестью другими военнопленными он вынужден был работать в поместье землевладельца Бюлова. Пленных содержали в тяжелых условиях, плохо кормили, они несколько раз пытались убежать, а однажды отказались выходить на работу, за что были наказаны [10, лл. 16–17].

Освободился В. Сосенский в марте 1920 г., но вернуться домой сумел лишь после многочисленных приключений. В Долгиново он возобновил общественную деятельность, участвовал в создании школы, банка и организации для помощи бедным больным жителям местечка («Бикур-Хойлим»), которая, кроме обеспечения лекарствами, устраивала у больных ночные дежурства, а также занималась медицинскими лекциями и инструктажем по уходу. Когда организация намеревалась принять новый устав и превратиться из общенациональной в чисто еврейскую, В. Сосенский высказал несогласие, за что был исключен из правления. «Он не наш! Пусть едет к белорусам в Минск!» – кричали на собрании его оппоненты [10, л. 27].

Однако он оставался непоколебимым во взглядах, пытался создать в Долгиново белорусское культурное общество и продолжал направлять евреев к работе на пользу белорусской культуры. «…Даже и евреи понимают ясно, на какой земле они живут» [3, с. 6], – писал он в одной из газетных заметок, высказывая мысль, что «чувство белорусскости» является естественным для всех обитателей края, независимо от их этнического происхождения и вероисповедания.

10 мая 1922 г. за сотрудничество с белорусской революционной прессой и участие в нелегальном праздновании Первого мая Вульф Сосенский был арестован польской полицией и вместе с группой иных арестантов доставлен в деревню Костеневичи, а затем в Молодечно. Его брат Элиаш попытался подкупить начальника полиции, незаметно передав ему большую сумму денег, собранных единомышленниками. Но этим только навредил: агенты дефензивы, которые не поделили с начальником деньги, завели В. Сосенского в какой-то дом и долго пытали, стараясь выведать, почему и за что начальник получил такую сумму. Сосенский чуть остался жив и был вынужден долго лечиться. Зато сам начальник полиции после этого встал на сторону В. Сосенского [10, лл. 8–10, 17–30].

С начала 1920-х гг. журналист снова часто посещал Вильно, контактировал с белорусской интеллигенцией и, по его словам, «очень хорошо помог» Леониле Чернявской (жене М. Горецкого) в составлении учебников для начальных школ [10, л. 31]. Надо думать, он рассказал несколько народных сказок и историй для хрестоматии «Родны край». Заметки и корреспонденции В. Сосенского (в т. ч. под псевдонимами Даўгінавец и Тутэйшы, криптонимом В. С.) появлялись на страницах виленских газет «Беларускі звон», «Беларускія ведамасьці», «Наш сьцяг», «Наша будучына». Через знакомых торговок сестер Лифшиц он распространял по ярмаркам Вилейского уезда белорусские календари [10, л. 40]. Участвовал он и в съезде Товарищества белорусской школы, который проходил в Вильно 28–29 декабря 1927 г.

Благодаря поддержке друзей в 1927 г. В. Сосенский был выбран в Долгиновскую гминную раду (единица местного самоуправления, аналог сельсовета), а также – по старшинству лет – стал членом местного сеймика. Но по причине жесткой конкуренции со стороны представителей местной знати пробыл там недолго. Поскольку сидеть за столом и шить доктора запретили, В. Сосенский некоторое время работал закройщиком, торговым агентом, но это не приносило ему морального удовлетворения [10, л. 33, 34]. Среди местечковцев он приобрел репутацию неутомимого борца за правду и справедливость. К нему часто обращались как к адвокату, просили советов в разных сложных и спорных юридических вопросах. В 1929 г. он проходил как свидетель по делу очередного крестьянского бунта против полиции и осадников.. До самой Второй мировой войны он был членом совета (правления) в Еврейском народном банке (Żydowski Bank Ludowy), а также – по словам дочери – работал на почте.

Всё это время В. Сосенский уделял внимание сбору фольклора. В начале 1930-х гг. он подсказал известному языковеду и историку Янке Станкевичу интересную тему для исследования: еврейские религиозные песни на белорусском языке. Одну из таких песен, «Бацька, бацька!..», долгиновский журналист пропел Я. Станкевичу, а тот записал. Публикуя ее, ученый призвал всех «собирать еврейские религиозные песни на белорусском языке», т. к. «еще немного времени – и будет совсем поздно» [11, с. 185–186]. Яркий пример подал сам В. Сосенский, подготовив в 1-й половине 1930-х гг. рукописный сборник «Белорусско-еврейский фольклор из местечка Долгиново» (сейчас хранится в Библиотеке Академии наук Литвы имени Врублевских, фонд 21, ед. хр. 571).

Натерпевшись преследований во времена панской Польши, В. Сосенский приветствовал присоединение Западной Беларуси к СССР в сентябре 1939 г. На недолгое время Вилейка стала областным центром, в ней начала выходить газета «Вілейская праўда» (с февраля 1940 г. – «Сялянская газета»). Наведываясь в редакцию, бывший нашанивец познакомился с тогда еще молодым поэтом Максимом Танком, который работал там в отделе культуры. С ним он потом вел активную переписку с 1942 и аж до 1967 г. Ныне письма хранятся в Белорусском государственном архиве-музее литературы и искусства (БГАЛИ).

В 1941 г., после нападения Германии на СССР, Долгиново попало в зону оккупации немецких войск. Вульф Сосенский сумел спастись: вместе с партизанским отрядом перешел через линию фронта на советскую сторону. А вот шестерых его детей, которых он воспитывал один (жена умерла 1 марта 1935 г.), а также четверых братьев и сестру нацисты уничтожили, как и большинство еврейского населения местечка [8, л. 6, 13, 20]. Журналист оказался в эвакуации в Тагучинском районе Новосибирской области России (село Лебедево), где работал в колхозе, продолжая заниматься также и портяжным делом. Там он познакомился с будущей второй женой Буней Менделевной Меерсон (1916–1983), которая также во время войны потеряла родных. От этого брака 26 октября 1945 г. родилась дочь Раиса. Вульф Сосенский жил с семьей в местечке Икшкиле в Латвии и продолжал работать портным, пока не ухудшилось зрение. В 1950 г. Сосенские временно приютили в своем доме репрессированного фольклориста, этнографа, публициста и педагога Сергея Сахарова (1880–1954), который только вернулся из казахстанских лагерей и был лишен права проживать в Риге.

Немало фольклористических и литературно-художественных рукописей В. Сосенского было утрачено во время пожаров, арестов, обысков и войн. Исчез и сборник рассказов и новелл, подготовленный в 1920-е гг. к изданию в виленском издательстве Бориса Клецкина [10, л. 52]. Поэтому в послевоенное время В. Сосенский часто переписывал по памяти вкратце записанные или просто ранее услышанные народные сказки, легенды, рассказы, песни, шутки, анекдоты, пословицы, поговорки. Особенно много у него сказок и легенд: «Мудрый сапожник», «Захочет Бог – поможет мох», «Вот кто лучший друг», «Труд», «Любовь сильнее смерти», «Два волка», «Смерть Лявона-мученика», «Не удивительно, что мудрый», «Век героя помнят», «Обжора», «Соловей», «Пророк» и др. Некоторые из них помещаются всего на одной рукописной странице, а некоторые («Зодчий Николай, или Сын у отца не удался») размерами приближаются к жанру повести.

Многие сказки и легенды объединены в циклы «Из старого клада» и «Сказки старого Лявона». По словам В. Сосенского, в местечке Долгиново до 1890-х гг. действительно жил «легендарный старик Лявон». Но В. Сосенский признался, что объединил под общим «девизом» услышанное не только от Лявона, а и от других людей, а также собственные сказки и рассказы [7, л. 2]. Поэтому был прав фольклорист Василий Скидан, который высказал догадку, что старик Лявон – это кто-то вроде пасечника Рудого Панько, которому Николай Гоголь приписал «Вечера на хуторе близ Диканьки» [4, л. 7]. Итак, далеко не всё, записанное В. Сосенским, представляет собой фольклор в чистом виде: услышанное много лет назад, в том числе еще в подростковом возрасте, он мог подвергать значительной обработке, украшая повествования новыми сюжетными деталями, лирическими отступлениями, идейными акцентами. Писал он также стихи, басни, юморески, рассказы, сценические шутки, где фольклорная основа явно отсутствует.

При жизни автора был опубликован отрывок из воспоминаний о Змитроке Бядуле [9, с. 3]. На самом же деле произведений мемуарного жанра у В. Сосенского куда больше. Крупнейшее из них – «Листки из моей книги» – это, по сути, повесть о долгиновских событиях 1903–1905 гг., созданная на автобиографическом материале. «Тёмные стекла моего окна» (готовится к публикации) – воспоминания о пройденном жизненном пути от самого начала ХХ в. до конца 1930-х гг. «Версии и легенды: Беседы о белорусском поэте Ф. К. Богушевиче» [5, с. 75–110] – текст, написанный на пограничье мемуарного и фольклористического жанров, посвященный не только личности Ф. Богушевича, но и событиям 1863–1864 гг., жизни Долгиново конца ХІХ в. «Прежние театры» [6, с. 66–74] – воспоминания о культурно-просветительном кружке, действовавшем в местечке. Есть сведения о том, что В. Сосенский писал отдельные воспоминания о Николае Аношко, Ядвигине Ш., Тишке Гартном и других деятелях [1, л. 8, 9, 11], однако эти тексты пока не найдены.

Рукописи В. Сосенский посылал в Институт искусствоведения, этнографии и фольклора АН БССР, с сотрудниками которого – да и не только его – вел активную переписку. Его корреспондентами были многие известные писатели и ученые: С. Александрович, М. Гринблат, И. Гуторов, Я. Журба, В. Казберук, А. Лис, А. Федосик, Г. Шкраба, С. Шушкевич и другие.

Сталкиваясь с проявлениями антисемитизма, В. Сосенский решил покинуть СССР, и в августе 1966 г. эмигрировал через Польшу в Израиль. Последние годы жизни провел в Иерусалиме, в районе Кирьят-Йовель, продолжая, насколько позволяло плохое зрение, записывать и обрабатывать фольклор, о чем свидетельствует, например, арабская сказка «Надо слушать отца», услышанная от иракского еврея (рукопись – в архиве ИИЭФ). Исследовательнице Дайне Бегар он рассказал около 40 народных сказок белорусских евреев. Некоторые из них прочно вошли в фольклорную сокровищницу: их периодически помещают в сборниках и антологиях, в том числе и в переводах на зарубежные языки. Умер В. Сосенский 3 мая 1969 г.

Вульфу Сосенскому, при всей его культурной и общественной активности, недоставало филологической образованности, поэтому его произведения полны стилистических, грамматических и орфографических отклонений. Еще в 1940 г. Змитрок Бядуля советовал ему в свободное время учиться, «чтобы стать вполне грамотным человеком» – «…а то ты пишешь так, как писал 30 лет назад» [2, л. 5–5 об.]. К сожалению, это замечание осталось справедливым и для текстов Вульфа Сосенского 1950–1960-х гг. – их язык далёк от совершенства. В нем перепутаны дореформенные и реформированные правила правописания, многие слова написаны совсем не так, как следовало бы согласно литературным нормам, часто они употребляются в неправильных падежах, родах и видах. Причудливая у него и пунктуация: после каждых нескольких слов В. Сосенский неоправданно ставил точки, бессистемно употреблял прописные и строчные буквы, поэтому бывает трудно понять, где у него начинается предыдущее предложение и где начинается следующее. Но стоит всё расставить по местам – и перед нами появляется интересный, талантливый рассказчик, усердный деятель и свидетель нескольких эпох.

Литература

Александровіч, С. Лісты да Сосенскага В. 1965 г. / С. Александровіч // БГАМЛИ. – Фонд 136. Оп. 1. Ед. хр. 37.
Бядуля, З. Лісты да Сосенскага В. 1940–1941 гг. / З. Бядуля // БГАМЛИ. – Фонд 136. Оп. 1. Ед. хр. 13.
Даўгінавец [В. Сосенскі]. Сьвядомасьць пашыраецца / Даўгінавец // Беларускі звон. – 1921. – 30 вер.
Скідан, В. Лісты да Сосенскага В. 1965–1966 гг. / В. Скідан // БГАМЛИ. – Фонд 136. Оп. 1. Ед. хр. 17. Лл. 6–8.
Сосенскі, В. Версіі і легенды. Гутаркі пра беларускага паэта Ф. К. Багушэвіча / В. Сосенскі // Вілейскі павет: гіст.-краязн. гадавік. – Вып. 2. – Мінск: А. М. Янушкевіч, 2015.
Сосенскі, В. Даўныя тэатры: Успаміны / В. Сосенскі // Вілейскі павет: гіст.-краязн. гадавік. – Вып. 3. – Мінск: А. М. Янушкевіч, 2017.
Сосенскі, В. Ліст да Скідана В., 07.06.1965 / В. Сосенскі // Архив ИИЭФ.
Сосенскі, В. Лісты да Танка М., 1957–1967 гг. / В. Сосенскі. – БГАМЛИ. – Фонд 25. Оп. 2. Ед. хр. 87.
Сосенскі, В. Першыя сустрэчы: З успамінаў / В. Сосенскі // Літаратура і мастацтва. – 1961. – 9 мая.
Сосенскі, В. Цёмныя шыбы майго акна: Скарга на жыццё: [успаміны] / В. Сосенскі // Архив ИИЭФ.
Станкевіч, Я. Жыдоўскія рэлігійныя песьні па-беларуску / Я. Станкевіч // Гадавік Беларускага Навуковага Таварыства ў Вільні. – Вільня, 1933. – Кн. І.

Виктор ЖИБУЛЬ, кандидат филологических наук

Перевел Вольф Рубинчик по журналу «Роднае слова», Минск, № 3, 2018. Некоторые факты из статьи уже известны постоянным читателям belisrael.info (см. прошлогоднюю публикацию В. Жибуля), а некоторые становятся известными только теперь. Снимок из личного архива Арсения Лиса также был опубликован в журнале «Роднае слова» впервые.

***

От редактора, Присылайте на русском, белорусском, иврите, английском материалы на различные темы.

И не забывайте о необходимости и важности финансовой поддержки сайта. Текст на русском и как это сделать, читайте внизу этой публикации

Опубликовано 26.06.2018 20:53

Виктор Жибуль о Вульфе Сосенском

ОТ ЛЕГЕНДЫ К ИСТИНЕ: ФОЛЬКЛОРИСТ И МИФОТВОРЕЦ ВУЛЬФ СОСЕНСКИЙ

Журналист и собиратель фольклора Вульф Сосенский известен в истории литературы прежде всего как друг и «первооткрыватель» Змитрока Бядули. Его собственный вклад в культуру мог бы показаться скромным, если бы не еще одно интересное обстоятельство: Вульф Сосенский, по сути, был первым этническим евреем, который решил сознательно работать на ниве белорусской национальной культуры.

В. Сосенский (крайний слева) на работе в колхозе, 1961 г. Фото из фонда Института искусствоведения, этнографии и фольклора Академии наук Беларуси

Родился Вульф Сосенский в 1883 г. в местечке Долгиново Вилейского уезда Виленской губернии (ныне агрогородок в Вилейском районе Минской области). Он был старшим сыном в многодетной семье известного в окрестностях портного Абеля (Габеля) Сосенского. Как многие еврейские мальчики, Вульф учился в хедере (начальной еврейской школе), но в девять лет покинул его, чтобы помогать отцу в работе: надо было восстанавливать уничтоженное пожаром хозяйство. В отстроенном заново доме часто бывали гости, которые по вечерам занимали хозяина и его семью интересными рассказами. Некоторые из них еще помнили события восстания 1863–1864 гг. Знакомства с этими людьми влияли на мировоззрение Вульфа Сосенского, поспособствовали тому, что еще в конце 1890-х гг., будучи подростком, он близко воспринял идеи белорусского возрождения, присоединился к национально-освободительному движению, начал заниматься просветительской деятельностью: распространял по деревням нелегальную литературу, учил наизусть и читал крестьянам стихи Франтишка Богушевича. Кроме того, Вульф Сосенский имел приятный голос и красиво пел народные песни. Он был участником любительского культурного кружка, который действовал в Долгиново с 1904 г. под руководством Евгения Ельцева. Местечковые юноши и девушки, а также студенты из Минска читали и обсуждали книги, сами пытались что-то писать и критиковали друг друга, распространяли знания среди населения, занимались театральными постановками, заботились о том, чтобы создать в Долгиново вечернюю школу для молодежи.

Одновременно с портняжной работой В. Сосенский активно занимался самообразованием и изучил несколько языков. Начиная с лета 1908 года, он сотрудничал с редакцией газеты «Наша Ніва», публикуя в ней корреспонденции и небольшие очерки. Преимущественно благодаря ему на страницах газеты освещалась жизнь местечка Долгиново. Именно в то время Вульф Сосенский предложил своему знакомому Шмуэлю Плавнику (будущему Змитроку Бядуле) отправить стихи в «Нашу Ніву» и сообщил редакции о молодом поэте из местечка Посадец. Позже В. Сосенский решил усовершенствовать свое ремесленное мастерство и «окончил курс портняжного дела у директора Дрезденской академии», после чего в 1910 г. уже сам «основал большую швейную мастерскую и портняжное училище». Но очередной пожар разрушил дом молодого портного, а вместе с ним – и все мечты про мастерскую.

Вскоре на какое-то время приостановилась и журналистская активность В. Сосенского. Это связано с его службой в российской армии (1910–1912). Во время Первой мировой войны Вульф Сосенский и его младший брат Пейсах были мобилизованы на фронт, участвовали в боях. Пейсах пропал без вести (скорее всего, погиб), а Вульф попал в немецкий плен. Освободившись, в 1921 г. женился и до Второй мировой войны занимал высокую административную должность в Еврейском народном банке (Żydowski Bank Ludowy) – единственном банке в межвоенном Долгиново.

В 1920-х гг. В. Сосенский публиковал заметки и корреспонденции (в том числе под псевдонимами Долгиновец и Здешний, криптонимом В. С.) в виленских газетах «Беларускі звон», «Беларускія ведамасці, «Наш сьцяг», «Наша будучына», «Рэха». Занимался он и общественной деятельностью, пытался создать в Долгиново белорусскую культурную организацию и не забывал о своей идее: направлять евреев работать на благо белорусской культуры. «…Даже и евреи понимают ясно, на какой земле они живут», – писал он в одной из газетных заметок, высказывая мысль, что «чувство белорускости» представляется естественным для всех обитателей края, независимо от их этнического происхождения и вероисповедания.

В начале 1930-х гг. Вульф Сосенский подсказал известному языковеду и историку Янке Станкевичу интересную тему для исследования: еврейские религиозные песни на белорусском языке. Одну из таких песен, «Бацька, бацька!..», долгиновский журналист пропел Я. Станкевичу, а тот записал. Публикуя ее, ученый призвал всех «собирать еврейские религиозные песни на белорусском языке», так как «еще немного времени – и будет совсем поздно». Яркий пример в этом деле подал сам же В. Сосенский, составивший в первой половине 1930-х гг. рукописный сборник «Белорусско-еврейский фольклор из местечка Долгиново».

1 марта 1935 г. у Вульфа Сосенского умерла жена, оставив ему шестерых детей, один из сыновей к тому же болел эпилепсией. Но еще более страшные страдания и испытания принесла Вторая мировая война: в первые ее месяцы оккупанты уничтожили всех детей В. Сосенского, а также четырех братьев и сестру. Сам журналист оказался в эвакуации в Тагучинском районе Новосибирской области России, где работал в колхозе. Там он познакомился со своей будущей второй женой Буней Меерсон, которая была моложе его на 32 года. От этого брака в 1945 г. родилась дочь Раиса. Вульф Сосенский жил с семьей в местечке Икшкиле в Латвии и продолжал работать портным, пока не ухудшилось зрение.

В послевоенное время он активно работал на ниве фольклористики: переписывал по памяти народные сказки и легенды. Записанные произведения он объединял в циклы «Из старого клада» и «Сказки старого Лявона». По словам В. Сосенского, рассказчик, старый Лявон – реальная личность, «дед из местечка Долгиново». Подпись «Долгиново» стоит и под многими другими упомянутыми и записанными В. Сосенским народными произведениями: песнями, шутками, анекдотами, пословицами, поговорками. Под некоторыми из текстов стоят две даты: год, когда В. Сосенский впервые услышал соответствующий рассказ, и год, когда он его записал на бумагу. Временная разбежка между этими датами бывала очень большой, даже 70 лет: «Долгиново, 1895, по памяти переписал в 1965 г.» (сказка «Аверьян и святой Викцент»). Очевидно, что автор в значительной степени перерабатывал народные предания и легенды: услышанное много лет назад в подростковом возрасте он мог разворачивать в объемные произведения, размером близкие к повести. Поэтому далеко не всё, записанное В. Сосенским, – фольклор в чистом виде.

Свои рукописи В. Сосенский отправлял в Институт искусствоведения, этнографии и фольклора АН БССР, с сотрудниками которого (да и не только с ними) вёл активную переписку. Его корреспондентами были многие известные писатели и ученые: Степан Александрович, Моисей Гринблат, Иван Гуторов, Янка Журба, Владимир Казберук, Арсений Лис, Максим Танк, Анатолий Федосик, Григорий Шкраба, Станислав Шушкевич и другие. Среди тогдашних произведений В. Сосенского выделяются «Версии и легенды: Беседы о белорусском поэте Ф. К. Богушевиче» (1956), а также воспоминания: «Первые встречи» (о Змитроке Бядуле), «Театры прежнего времени» и пока еще не опубликованные «Листки из моей книги» и «Темные стекла моего окна», где В. Сосенский вспоминает Долгиново конца XIX – начала ХХ в., крестьянское движение во время революции 1905–1907 гг. нашанивские времена и их деятелей. Писал он также стихи, басни, юморески, рассказы, сценические шутки.

Сталкиваясь с проявлениями антисемитизма, В. Сосенский решил покинуть СССР, и в 1966 г. эмигрировал через Польшу в Израиль. Последние годы жизни провел в Иерусалиме, в районе Кирьят га-Йовель, продолжая, насколько позволяло плохое зрение, записывать и обрабатывать фольклор. Об этом свидетельствует, например, арабская сказка «Надо слушать отца», услышанная от иракского еврея. Исследовательнице Дайне Бегар он рассказал около 40 народных сказок белорусских евреев. Некоторые из этих сказок прочно вошли в фольклорную сокровищницу: их периодически помещают в сборниках и антологиях, в том числе и в переводах на иностранные языки. Умер Вульф Сосенский в 1969 г. (точную дату установить пока не удалось).

Вульф Сосенский обладал неоспоримым талантом рассказчика; довольно колоритный у него и язык. Однако ему не хватало филологической образованности, поэтому произведения изобиловали стилистическими, грамматическими и орфографическими ошибками. Еще в 1940 г. Змитрок Бядуля советовал ему в свободное время учиться, «чтобы стать вполне грамотным человеком», «…а то ты пишешь так, как писал 30 лет назад». К сожалению, это замечание осталось справедливым и для текстов В. Сосенского 1950-х годов. Их язык далек от совершенства: в нем перепутаны дореформенные и послереформенные правила правописания, многие слова написаны совершенно не по нормам литературного языка: чалаўек (чалавек), ёсцэка (ёсцека), усо (усё), стойцэ (стойце), цякае (чакае), лёх (лёг), запрох (запрог), саслуч (сашлюць), лі чага (для чаго), лі тага (для таго) и т. д. Кроме того, слова часто применяются в неправильных падежах, много и пунктуационных нарушений. Причем все эти лексически-стилистические погрешности не являются языковой характеристикой персонажей (таким языком автор пишет и от своего имени) и потому являются неоправданными. Поэтому сегодня при публикации произведений В. Сосенского, наверное, следует ориентироваться прежде всего на принятые современные правописные нормы, с соответствующими грамматическими и орфографическими правками. По крайней мере, так было сделано в историко-краеведческом ежегоднике «Вілейскі павет», где в выпусках 2 и 3 вышли воспоминания В. Сосенского «Версии и легенды» и «Театры давнего времени». С осторожностью нужно воспринимать и исторические факты, которые автор иногда подает в мифологизированной, пропущенной через народное сознание интерпретации.

Сегодня творческое наследие Вульфа Сосенского хранится в библиотеке Академии наук Литвы имени Врублевских (ф. 21, ед. хр. 568–571), архиве Института искусствоведения, этнографии и фольклора Академии наук Республики Беларусь, а также в Белорусском государственном архиве-музее литературы и искусства (БГАМЛИ; фонд 136) – бывшем Центральном государственном архиве литературы и искусства БССР, куда легендарный нашанивец передал свои статьи и переписку перед отъездом в эмиграцию. Архив В. Сосенского cодержит еще много материалов для возможных публикаций, которые, безусловно, заинтересуют литературоведов, фольклористов, краеведов и историков.

Виктор Жибуль, кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник БГАМЛИ

Оригинал

Перевод с белорусского belisrael.info; просьба не перепечатывать без согласования с редакцией

Опубликовано 11.08.2017 18:17

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (55)

Цёплы (+18 паводле Цэльсія) шалом пасля незразумелага майскага снегу! Ажыла прырода, адгрымелі фанфары Дня Перамогі, Лаг ба-Омер падкраўся непрыкметна.

9 мая традыцыйную цырымонію на «Яме» вёў новы старшыня Саюза беларускіх яўрэйскіх грамадскіх аб’яднанняў і абшчын Уладзімір Чарніцкі. Здаецца, у цэлым усё было няблага, з удзелам новага ж ізраільскага пасла… Гэта праўда, што без пары прамоў можна было абысціся. Свята «са слязьмі на вачах» атрымалася, я не адчуў «победобесия», пра якое тут разважае экс-дэпутат Вярхоўнага Савета Павел З. Дальбог, мне няўцям, чаму не варта адзначаць 9 мая ў Беларусі. Няўжо толькі таму, што гэты дзень адзначаюць Лукашэнка ды Пуцін? Дык ім уласціва і дыхаць – нам перастаць дыхаць паветрам?

Агулам людзей да «Ямы» прыйшло багата (ажно вышэйзгаданы пасол здзівіўся), але ветэранаў было ўжо зусім мала. Напярэдадні ў сталіцы памёр Міхаіл Трэйстэр, ураджэнец Віцебска, былы вязень Мінскага гета і канцлагера СС на вул. Шырокай, партызан… Ён пражыў 90 гадоў і 1 дзень. Не раз сустракаў М. Т. на Інтэрнацыянальнай, 6 у памяшканні МОЕКа яшчэ ў 1990-х гадах, бачыліся і пазней, размаўлялі па тэлефоне. Казаў, што газета «Анахну кан» патрэбная, на фельетон пра 12 віцэ-прэзідэнтаў (апублікаваны ў пілотным выпуску) адгукнуўся так: «Считай, что мне понравилось», хоць сам быў сярод гэтых «віцэ». За словам у кішэнь старшыня Беларускай асацыяцыі яўрэяў – былых вязняў гета і канцлагераў ніколі не лез, і нездарма яго вершыкі-«матрэйкі» выйшлі асобнай кніжкай. Працытую парачку паводле газеты «Авив» (№ 3-4, 2002), дзе Міхаіл Абрамавіч з лета 2004 г. быў членам рэдкалегіі:

ПЛАТНОМУ ПАТРИОТУ

Бесплатно чти народ свой и конфессию

И будешь Богу во стократ любезней;

Но тот, кто превратил любовь в профессию,

Рискует заболеть дурной болезнью.

ПОЭТ В РОССИИ

Поэт в России – больше, чем поэт,

Но тех, кто «больше», там сегодня нет,

А если правду говорить об этом,

Остались те, кто меньше, чем поэты.

Яшчэ россып «матрэйкаў» (матрэек?) плюс сяброўскі шарж на іх аўтара можна ўбачыць тут.

Дзіўна, але факт: апошнім часам ёсць што пачытаць і ў газеце «Берега», якая знаецца на перадруках з расійскіх, беларускіх і ізраільскіх сайтаў. У красавіцкім нумары: «З 4 па 7 верасня плануецца арганізаваць семінар Цэнтра мовы і культуры ідыш пры Сусветным яўрэйскім кангрэсе для дзеячаў у галіне яўрэйскай адукацыі з Беларусі. Паведаміць пра сваё жаданне быць удзельнікам семінара вы можаце па адрасе: iro.belarus@yandex.by або па тэл. +375(29)1938910». Можа, трох-чатырохдзённы семінар акурат станецца той іскрай, з якой разгарыцца полымя… Так ці іначай, я не назіраю іншых крокаў у бок заснавання вышэйшых курсаў ідыша ў адным з беларускіх гарадоў (ідэя была агучана амаль год таму, у 15-й серыі «Катлет & мух»).

У красавіцкім жа выпуску «Берегов» – развагі старшыні тутэйшага Іудзейскага рэлігійнага аб’яднання Рыгора Хайтовіча пра «кансалідацыю» яўрэйскай абшчыны ў Беларусі. На гэтую тэму ён разважаў і 4 гады таму, калі мы пазнаёміліся ля «Ямы» (тады бізнэсмен Хайтовіч быў яшчэ намеснікам Юрыя Дорна), а сёлета падрыхтаваў цэлую «праграму». Мяркую, некаторыя тэзісы вартыя перакладу на беларускую ды цытавання:

Выступаю за абмежаванне знаходжання на пасадзе Старшыні [Cаюза бел. яўр. грамадскіх аб’яднанняў і абшчын] двума тэрмінамі: гэта не пажыццёвая пасада, кіраўнік павінен рэальна планаваць свае дзеянні на ёй. Адной з маіх прапаноў была арганізацыя пошуку абшчын-пабрацімаў для нашых арганізацый – амерыканскія і еўрапейскія яўрэі могуць аказаць ім адрасную дапамогу, але ў гэтым можа і павінен дапамагчы Саюз…

У Беларусі можна было б стварыць Усебеларускі яўрэйскі кангрэс паводле расійскага ўзору (Расійскі яўрэйскі кангрэс). У яго ўвайшлі б найбольш аўтарытэтныя і ўплывовыя яўрэі…

Тыя, хто не з’ехаў і захаваў яўрэйскую ідэнтычнасць тут, у Беларусі – наколькі яны ўключаны ў жыццё яўрэйскіх арганізацый?.. Многія ўваходзяць у тыя ці іншыя структуры, час ад часу звяртаюцца да нас з рознымі пытаннямі і просьбамі, але сярэдні ўзрост членаў арганізацый можа перавышаць 60.

Карпаратыўныя інтарэсы асобных структур не заўсёды і не ва ўсім супадаюць з агульнаяўрэйскімі, нават у пытанні аб кансалідацыі. Яе ў Беларусі хутчэй няма…

Мяркую, гэты «маніфест» ад Хайтовіча заслугоўваў вышэйшай ацэнкі, чым выстаўленая на з’ездзе СБЯГА 9 красавіка (яго аўтар, прэтэндуючы на пасаду старшыні, сабраў толькі 6 галасоў дэлегатаў; Галіна Левіна – 22 галасы, Уладзімір Чарніцкі – 48). Большасць, відаць, па-ранейшаму жыве сённяшнім днём, не будуе перспектываў і на наступны год, не тое што на 2037-ы. А некаторыя зацыкленыя на мінулым – на «залатым веку» з мястэчкамі, кагаламі і прыкагалкамі…

Яшчэ ў свежых «Берегах» – цікавы артыкул кандыдаткі гістарычных навук Іны Герасімавай «Мястэчка Калінкавічы ў гісторыі сіянізму», раздзел з будучай кнігі. Засмуціла рэмарка: «© Цытаванне і выкарыстанне гэтага артыкула толькі з дазволу аўтара!» Паводле закона РБ ад 17.05.2011 г. аб аўтарскім праве і сумежных правах (арт. 36, п. 2), «Артыкулы… правамерна апублікаваныя ў зборніках, а таксама газетах, часопісах і іншых друкаваных сродках масавай інфармацыі, … могуць быць узноўлены шляхам рэпрадуктавання і іншага ўзнаўлення ў адукацыйных і даследчых мэтах».

«Шляхам рэпрадуктавання»

Мне цяжка ўявіць сабе іншыя мэты выкарыстання артыкула пра сіяністаў пачатку мінулага стагоддзя, акрамя як адукацыйныя і даследчыя. Дазволю сабе праігнараваць «забарону» і працытаваць колькі сказаў з тэкста І. Герасімавай у перакладзе на беларускую: «У канцы ХІХ – пачатку ХХ стагоддзя лідэрам яўрэйскай моладзі, вядомай асобай сярод яўрэйскіх настаўнікаў не толькі ў мястэчку, але і ў Маскве і Пецярбургу, становіцца пісьменнік і настаўнік іўрыта Ёсеф-Хаім Дарожка… Ён нарадзіўся ў 1869 годзе ў Калінкавічах і памёр там сама ў 1919 годзе… З імем Дарожкі звязана арганізацыя новай яўрэйскай школы ў Калінкавічах, дзе вывучаўся іўрыт. Такая школа была адчынена ў 1911 годзе, крыху раней быў створаны яўрэйскі дзіцячы сад, дзе з дзецьмі таксама займаліся іўрытам… У канцы 1911 года ў школу прыехалі выкладаць маладыя настаўнікі, якія скончылі Гродзенскія настаўніцкія курсы: Якаў Бодас, Аўрагам Слуцкі, Сара Мендліна».

Цешыць, што І. Г., дасягнуўшы паважнага ўзросту, не закінула творчасці нават пасля эміграцыі з Беларусі ў Германію (2012). Пад канец 2016 года ў Маскве выйшла яе кніга «Марш жизни. Как спасали долгиновских евреев», прысвечаная, як няцяжка здагадацца, подзвігу палітрука-партызана Мікалая Кісялёва, які ў 1942 г. вывеў з наваколля Даўгінава на тэрыторыю Расіі звыш 200 яўрэяў (старых, жанчын, дзяцей). У верасні 2005 г. Кісялёву пасмяротна надалі званне «Праведнік народаў свету». У мінулым стагоддзі «Яд Вашэм» практычна не ганараваў такім званнем службоўцаў Чырвонай арміі, бо лічыў, што ратаваць яўрэяў на акупаванай тэрыторыі ўваходзіла ў іх абавязкі (з гэтай прычыны было адмоўлена ў хадайніцтвах на карысць камандзіра атрада імя Шчорса Паўла Пранягіна). Тое, што ўрад праз Беларускі штаб партызанскага руху ў студзені 1943 г. выпісаў Кісялёву прэмію за паспяховы марш праз усю Віцебшчыну (800 рублёў), таксама магло зашкодзіць прысваенню звання. Але ж «Яд Вашэм» прыняў рашэнне, запісаўшы, што ўрад ніяк не заахвоціў героя за подзвіг.

Азнаямляльны фрагмент кнігі І. Герасімавай даступны, напрыклад, тут. Кніга каштоўная яшчэ і тым, што дадаткова развейвае міф пра татальны няўдзел беларусаў у вынішчэнні яўрэяў. У той жа час і ў самой кнізе, і на гэтым дзіўнаватым сайце трохі навязліва гучаць заявы пра тое, што І. Г. – «першаадкрывальніца» тэмы. Безумоўна, Іна Паўлаўна шмат зрабіла для яе распрацоўкі, знайшла некаторых уратаваных, дакументы, але першым у найноўшы час пра подзвіг Кісялёва, прычым досыць падрабязна, распавёў усё-такі Аркадзь Тэвелевіч Лейзераў, доктар юрыдычных навук (1922–2007). У газеце «Авив» за ліпень 2000 г.

Тая самая публікацыя

Міжволі запрасіў чытачоў на «мерапрыемства» ў музеі Вялікай Айчыннай вайны 22 мая (прэзентацыю вышэйназванай кнігі). Што ж, такая, відаць, мая планіда ў гэтай серыі – даваць анонсы. Дык вось, у Акадэміі музыкі намячаецца канцэрт украінскіх музыкаў пад кіраўніцтвам польскага дырыжора…

Канцэрт цікавы і тым, што на ім будзе выконвацца сачыненне нашага даўняга знаёмца Дзмітрыя Лыбіна «Подых восені».

Нядаўна мяне «з залы» крытыкавалі за тое, што не вельмі добра стаўлюся да белапазіцыі. Па-першае, мне не ў кайф само слова «апазіцыя»: прымаючы яго, апаненты рэжыму заранёў згаджаюцца, што іх меншасць. Па-другое, з пераважнай большасцю публічных асоб, якія прэтэндуюць на тое, каб стаць альтэрнатывай клану Лукашэнак, у мяне чыста музычныя рознагалоссі… Звычайна гэтыя асобы проста не трапляюць у такт: маўчаць, калі трэба гаварыць, гавораць, калі трэба дзейнічаць, мітусяцца, калі трэба падумаць. Скандал вакол «Хартыі» і «Беларускага дома» – новае пацверджанне. Сумна, што цяпер ужо двое кандыдатаў у прэзідэнты 2010 г. выракліся сваіх начальнікаў штабоў (у 2015 г. Някляеў зганіў Андрэя Дзмітрыева, сёлета Саннікаў – Уладзіміра Кобеца). Калі палітык не здольны падабраць сабе надзейны штаб, як жа ён краінай будзе кіраваць?

Цікавыя норавы не толькі на істэрычнай «Хартыі», а і на больш прыстойным «Белпартызане»: частковы рэрайтынг майго тэкста detected. Гл., напрыклад, пасажы пра Кнэсет i навукаёмістасць 🙂

Анансаваць дык анансаваць. Грамадзяне Украіны, здаецца, праз месяц здолеюць-такі ездзіць у Еўрапейскі Саюз без віз – праўда, толькі носьбіты біяметрычных пашпартоў, а за іх трэба плаціць па 30 еўра. Беларусі разняволенне ўласных грамадзян даецца яшчэ больш складана… Затое ў Мінску 30 мая пачнецца чэмпіянат Еўропы па шахматах з сотнямі ўдзельнікаў (і ўдзельніц)! Найлепшы беларускі ігрок Сяргей Жыгалка з ELO 2639 у рэйтынг-спісе толькі 51-ы, і наўрад ці здолее паўтарыць поспех Аляксея Аляксандрава, які ў 2000 г. стаў віцэ-чэмпіёнам Еўропы. З Ізраіля прыедзе звыш дзясятка гросмайстраў і майстроў, у тым ліку такія мацакі, як Максім Радштэйн, Ілья Смірын, Эміль Сутоўскі… Будзе на што паглядзець.

У гэтым жа месяцы мае быць падрыхтаваная і стужка пра беларускіх пісьменнікаў, забітых у Мінску-1937. Маладыя людзі з Акадэміі мастацтваў (рэжысёр, сцэнарыстка, аператарка) пакажуць родныя месцы творцаў, дадуць гледачам паслухаць урыўкі з вершаў і меркаванні сучасных жыхароў Беларусі пра «нерасстраляную літаратуру». Сярод чатырох паэтаў, выбраных для фільма, двое пісалі на ідышы: Майсей Кульбак, Ізі Харык. Дэманстрацыі стужкі чакаю нават з большым нецярпеннем, чым чэмпіянату кантынента па шахматах 🙂

Канкурэнцыя Беларусі з Ізраілем на конкурсе песні «Еўравізія-2017» прывяла да таго, што 13 мая «сінявокая» заняла ў фінале 17-е месца, а «жорсткавыйны» – 23-е (з 26). Напэўна, варта было спевакам паяднацца і выставіць адзіную беларуска-яўрэйскую песню, яна б каціравалася вышэй. З аднаго боку, «Еўравізія» – шумнае, неабавязковае шоу. З другога… «калі зоркі запальваюць…» Ну і г. д.

Вольф Рубінчык, г. Мінск

14.05.2017

wrubinchyk[at]gmail.com

Апублiкавана 15.05.2017 02:11