Tag Archives: Дмитрий Дятко

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (120)

Ізноў здароў kinda юбілейны выпуск, радуе гэта Вас або не! Канец чэрвеня – пачатак ліпеня былі багатыя на падзеі, але спярша – колькі слоў на вечную тэму: беларуская іудаіка, чым яна ёсць па сутнасці, як выглядае звонку.

Падштурхнула мяне да рэфлексій публікацыя кандыдата гістарычных навук, дацэнта БДУ, etc, з якім ужо асцярожна спрачаўся тут. Ага, таго самога Дзмітрыя Ш., які ў пачатку 2010-х ачоліў «цэнтр яўрэйскіх даследаванняў» у ЕГУ і ўзяўся рэдагаваць часопіс «Цайтшрыфт». У канцы 2018 г. ён жа (з)ацаніў стан іудаікі ў Беларусі, дый стан яўрэяў увогуле… Слушна канстатаваў, што нас тут нямнога, і звесткі Зэліка Пінхасіка (згодна з якімі пад закон аб вяртанні трапляе звыш 100 тыс. жыхароў РБ) «уяўляюцца неабгрунтаванымі». Праўда, нешта падобнае я ўжо чытаў, больш за тое – пісаў 🙂

Пан Ш. згадвае некаторыя арганізацыі, леташнія падзеі – усё гэта няблага, хоць і «без прэтэнзій». Ды раптам – гаркавы песімізм: «іудаікі як асобнай сферы даследавання і выкладання ў Беларусі больш не існуе (напрыклад, у параўнанні з перыядам 2000-х гг.); вядомых даследчыкаў, якія даўно займаюцца іудаікай, адзінкі; узровень работ, якія з’яўляюцца ў навуковай перыёдыцы і ў якасці дысертацый, што прадстаўляюцца да абароны, даволі слабы; сустракаецца і непрыхаваная прафанацыя».

Ніхто не будзе ўсур’ёз даводзіць, што цяперашняя РБ – міжгалактычны агмень яўрэйскіх даследаванняў. Але суцэльнага заняпаду ў параўнанні з пазначаным перыядам усё ж не прасочваецца. Дальбог, у 2000-х, асабліва ў першай палове, «яўрэйскія тэмы» не дужа былі папулярныя. Малатыражны – і, папраўдзе, не бліскучы – зборнік «Евреи Беларуси. История и культура» накрыўся вядомай пасудзінай у 2001 г., а ў іншых выданнях ахвотным не так часта выпадала публікавацца. Калі ж выпадала, то ў друк нярэдка праточвалася менавіта «непрыхаваная прафанацыя» (шматлікія артыкулы Эмануіла І. ды пад.).

Прыпамінаю, што на канферэнцыях у Брэсце, Гродна, нават у Мінску, я бываў ледзь не адзіным, хто нешта распавядаў пра яўрэяў Беларусі.

Абяцанкі-цацанкі ад газеты «Авив» (чэрвень-ліпень 2003)

У 2010-х гадах якраз назіраўся пэўны «рэнесанс», звязаны, відаць, з тым, што многа дзе распрацоўваліся экскурсіі па «яўрэйскіх мясцінах», і мелася патрэба ў навуковым абгрунтаванні. На мой одум, адна кніга Іны Соркінай «Мястэчкі Беларусі ў канцы XVIII – першай палове XIX ст.» (выд-ва ЕГУ, 2010) апраўдала існаванне беларускай іудаікі на 10 гадоў наперад.

Так, даводзілася чытаць нямала «папсы» (гл., напрыклад, тут водгук на крэатыў Г. Левінай; лёгка знайсці ў сеціве шматлікія кампіляцыі М. Акуліч ды інш.), але ж яна ніколі не падмяняла і не падмяняе навуковую літаратуру… Таму тэзіс Дзмітрыя («Характэрнай рысай дыскурсу пра яўрэяў Беларусі сталася замена сур’ёзнай літаратуры на масавую папулярную з адпаведным наборам скрыўленняў») гучыць надта неяк па-алармісцку.

У апошнія гады не маю магчымасці прафесійна займацца іудаікай. Выпусціў пару кніжак, дзе «яўрэйскае» прысутнічае, але не дамінуе:

Водгукі ад «Кніганошы» (№ 45, 2017) і «Дзеяслова» (№ 99, 2019). ¯\_(ツ)_/¯

Усё ж часам адпраўляю матэрыялы на канферэнцыі, па меры сіл сачу за тым, што публікуецца, адзначаю для сябе старыя і новыя імёны. Нават на belisrael.info, які не прэтэндуе на званне акадэмічнага сайта, іх цэлае суквецце. Па-свойму цікавымі мне падаліся, напрыклад, работы Цімоха Акудовіча, Інэсы Ганкінай, Інэсы Двужыльнай, Дзмітрыя Дзятко, Маргарыты Кажанеўскай, Уладзіслава Карчміта, Алы Кожынавай – і, безумоўна, Віктара Жыбуля, даследчыка спадчыны Цфаніі Кіпніса, Вульфа Сосенскага, Юлія Таўбіна, іншых знакамітых яўрэяў. А ёсць жа яшчэ, напрыклад, Канстанцін Карпекін, архівіст 1985 г. нар., зацікаўлены тэмай іудзейскіх абшчын пачатку ХХ ст… Уладзімір Ляхоўскі і Андрэй Унучак апошнім часам досыць паспяхова асвятлялі ўзаемадзеянне яўрэйскага і беларускага нацыянальных рухаў, Вольга Бабкова на падставе архіўных дакументаў распавядала пра стасункі іудзеяў з хрысціянамі ў часы сівой даўніны, Вадзім Зелянкоў падрыхтаваў грунтоўны артыкул пра мінскага доктара Лунца і яго нашчадкаў, закрануўшы тэму «яўрэйскай абшчыны». Ларыса Доўнар займалася тутэйшай ідышнай ды іўрыцкай бібліяграфіяй. Працягвае валтузіцца са справамі «нацменаў», у тым ліку яўрэяў, магілёўскі гісторык, дацэнт Ігар Пушкін. Не закінуў іудаіку яго мінскі калега Андрэй Кіштымаў.

Сяргей Старыкевіч шмат пісаў пра яўрэяў Маладзечаншчыны, Ігар Ціткоўскі – пра слуцкіх яўрэяў (ды іх сінагогі), Таццяна Вяршыцкая – пра наваградскіх, Эдуард Злобін – пра пінскіх, Леанід Лаўрэш – пра лідскіх. Наконт апошніх пяцярых не ведаю, гісторыкі яны, краязнаўцы або «проста» музейшчыкі, але планку трымаюць. Іх тэксты ў цэлым не горшыя за тое, што падаецца пра Беларусь і Мінск у ізраільскай «Электроннай яўрэйскай энцыклапедыі».

Мабыць, не ўсе з пералічаных звярталіся ў віленскі «Цайтшрыфт» і супрацоўнічаюць з расійскай суполкай «Сэфэр», але тое не значыць, што гэтых людзей не існуе, што ім няма куды расці. Упэўнены, грамадскі попыт на яўрэйскую тэматыку ў Беларусі ёсць і будзе, пра што сведчыць, між іншым, і выхад «Аўтабіяграфіі» філосафа Саламона Маймана (Мінск, 2018) у перакладзе на беларускую.

Карацей, трохі шкада, што ў «гісторыка-міжнародніка» атрымаўся занадта суб’ектыўны «агульны агляд» для «інстытута Еўра-Азіяцкіх яўрэйскіх даследаванняў». Ды такая, відаць, установа… Камусьці ў яе кіраўніцтве карцела паказаць тутэйшых яўрэяў «беднымі й няшчаснымі», і ў гэткім вобразе ёсць доля праўды, але ж канструктыўнага выйсця не было прапанавана. 🙁 Так, «маштабнае сацыялагічнае даследаванне» – лепей, чым нічога (сам адказваў на пытанні ў лютым г. г.), аднак, па-мойму, скіравана яно найперш на вывучэнне эміграцыйнага патэнцыялу яўрэйства СНД, а не на развіццё тутака «абшчын» і яўрэйскіх штудый. Пажывем-пабачым – магу і памыляцца.

Смешна, калі чалавек з’яўляецца «мудрацом у вачах сваіх»…

Зараз пра тое, што дзеецца вакол. «Галоўнакамандуючы» (па-французску «généralissime», амаль генералісімус :)) кур’ёзна бараніў практычна ўжо прыняты законапраект міністэрства абароны аб «удасканаленні» сістэмы прызыву: «Служыць павінны ўсе, а не толькі дзеці рабочых і сялян, іначай мы трапім у залежнасць ад Расіі або НАТА» (каму трэба, знайдзіце дакладныя цытаты). Гэх… па-першае, прызыў усё адно застанецца «не для ўсіх»; «хлопчыкі-мажоры» так ці іначай з’едуць за мяжу паводле адмысловых накіраванняў. Па-другое, прыпусцім, што ваенкаматам удасца дадаткова «падгрэсці» пару-тройку тысяч прызыўнікоў за год. Праблему баяздольнасці тутэйшых узброеных сіл гэта не вырашыць, што прызнавалі і самі вышэйшыя афіцэры. Па-трэцяе, довад «ад праціўнага»: нават з адтэрміноўкамі для студэнтаў/магістрантаў/аспірантаў за 27 год незалежнасці Сінявокая ўмудрылася не стаць ахвярай суседзяў; ёсць «смутныя сумневы», што ім увогуле не да нас. Калі ж «кампетэнтныя органы» (у адносінах да адміністрацыі РБ гэтае спалучэнне выпадае ўжываць хіба з іроніяй) маюць іншыя звесткі, дык трэба крычаць каравул тэрмінова мацаваць войска ў іншыя спосабы, чым лоўля моладзі, прагнай да навучання. Што, калі пачаць з таго, каб адмовіцца ад пагоні за пышнасцю, праз якую церпяць людзі? Маю на ўвазе мінскую трагедыю 03.07.2019 (загінула жанчына, некалькі беларусаў паранены ў мірны час), але не толькі; «святочныя» інцыдэнты здараліся і раней.

Недарэчнасць законапраекта пад хітрай назвай «Пра змяненне законаў па пытаннях эфектыўнага функцыянавання ваеннай арганізацыі дзяржавы» відавочная ўжо і для часткі дэпутацікаў з палаты прадстаўнікоў. Ніколі ж не было ў гісторыі ПП, каб у другім чытанні прагаласавала «супраць» болей, чым у першым (9 і 6) – звычайна спрэчныя моманты залагоджваюцца паміж галасаваннямі. Няўжо «палатка» ператвараецца-такі ў сапраўдны парламент? Хацелася б верыць; мо нават дойдзе да таго, што ўвосень цяперашнія «кнопкадавы» не дадуць распусціць сябе датэрмінова. Да чаго не раз заклікаў.

Уразіла, якая публіка сабралася ва ўрадзе. Міністарка працы, у адказ на прапанову ўлучаць тэрмін службы ў войску ў стаж для налічэння пенсіі: «У 20 гадоў яны” не будуць думаць пра пенсію» (няхай прызыўнікі дабіраюць стаж потым). Нагадала эпізод з пачатку 1990-х: у Палацы шахмат і шашак планаваўся дзіцячы турнір, і нехта прапанаваў праветрыць памяшканне. Заслужаная трэнерка гмыкнула: «“Iм” усё роўна – пачнуць гуляць, дык забудуць пра ўсё на свеце». Чым скончылася справа, не ведаю; спадзяюся, трэнерцы зараз добра дыхаецца ў чужой краіне. Во каб і гора-міністарку туды адправіць, пажадана – разам з яе «шэфамі»…

*

Гульні з мінімум трохразовым (!) перарасходам сродкаў – і гэта называецца «ў межах запланаванага» – падзеяй для ўсёй краіны не сталі, што падкрэслівалі многія каментатары, у т. л. добразычлівыя (напрыклад). Няхай заява прэзідэнта Міжнароднага алімпійскага камітэта, маўляў, цешыцца «ўся Беларусь», застанецца на яго сумленні… Але ж трэба прызнаць, што Лукашэнкі, Рыжанкоў & Co. намацалі-такі слабое звяно ў масавай свядомасці – як тутэйшай, так і заходняй. Сам факт арганізацыі масавых гуляў уплывае на спажыўцоў, быццам наркотык, і адцягвае ўвагу ад рэальных праблем. А сярэдняму замежніку няма розніцы, куды ехаць… У краіну, дзе масава парушаюцца грамадзянскія правы, нават цікавей, бо па вяртанні будзе падстава пахваліцца сваёй смеласцю.

Рэзюмую: своеасаблівая логіка ў правядзенні Еўрапейскіх гульняў у Азербайджане-2015 і Беларусі-2019 была. Зразумела, што дзеля «іміджу» (які не прыяе ўзаемавыгадным стасункам з аўтарытэтнымі контрагентамі, але дапамагае ўтрымаць уладу ў кароткатэрміновым перыядзе) верхавіна можа ахвяраваць эканамічнай мэтазгоднасцю, парастрэсці гаманец – пагатоў, як правіла, не ўласны.

Не хачу пакрыўдзіць спартоўцаў і валанцёраў, многія з якіх насамрэч стараліся. Ва Ўруччы, напрыклад, праходзілі спаборніцтвы па боксе. Мая жонка, ні разу не аматарка гэтага віду спорту, схадзіла «за кампанію», і ёй спадабалася. Якраз у той дзень, 29.06.2019, беларускі баксёр Дзмітрый Асанаў заваяваў «золата»… Але лыжкай дзёгцю стала тое, што ахоўнік не даў чэмпіёну прабегчыся са сцягам перад усімі трыбунамі (дзе, безумоўна, хапала асанаўскіх балельшчыкаў).

Здымкі С. Рубінчык

Гэты факт, разам з іншымі, лішні раз сведчыць пра казённасць, неразняволенасць гульняў. Пра стаўленне да рабочых у «алімпійскай вёсцы» можна пачытаць тут.

*

Аналізаваць дзейнасць новага прэзідэнта Украіны ранавата – не мінула нават ста дзён з яго «інтранізацыі». Як бы скептычна я ні ставіўся да «Зелі», нейкія пазітыўныя сігналы наша паўднёвая суседка пасылае. Напрыклад, у чэрвені ўлады Палтавы вырашылі не пачынаць будоўлю на месцы забойства яўрэяў у Пушкароўскім Яры (як было ў беларускім Брэсце, гл. у мінулай серыі). Суд прызнаў незаконным перайменаванне кіеўскіх праспектаў у гонар Бандэры і Шухевіча, здзейсненае ў 2016-2017 гг. аматарамі «насілля і бяссілля». Так, глядзіш, і заказчыкаў забойстваў Алеся Бузіны ды Паўла Шарамета прыцягнуць да адказнасці?..

Цытатнік

«Кожная новая заява павінна яўным чынам абапірацца на аргументы, выказаныя табою раней. Калі гэтага няма, то аўдыторыя проста лічыць цябе вар’ятам. Такое здараецца таксама, калі аўдыторыі здаецца, што ты надаеш таму ці іншаму аргументу больш вагі, чым апраўдана на тым этапе» (Эліэзер Юдкоўскі, 2007)

«У сталасці хлусіць – як багатаму красці: і сорамна, і няма патрэбы» (Андрэй Федарэнка, «Народная воля», 02.02.2018)

«Вялікае не абавязана быць добрым» (Дзмітрый Быкаў, 05.07.2019)

Вольф Рубінчык, г. Мінск

07.07.2019

wrubinchyk[at]gmail.com

Апублiкавана 07.07.2019  22:13

Водгукi
“У многім падзяляю выкладзеныя тут развагі. Асабліва ўдзячны за належную апінію нашай Іны [Соркінай] і яе выдатнай працы пра штэтлы” (д-р Юрась Гарбінскі, Польшча) 08.07.2019
“Тое, што тычыць маёй працы як гісторыка, кладу ў папкі. Цікава было пра іудаіку. Зацікавілі кнігі Маймана і Соркінай” (Анатоль Сідарэвіч, Мінск), 10.07.2019.

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (62)

Аўска-жнівеньскі шалом! Гэта серыя пра юбілеі, пра ізраільска-беларускага рабіна-дзівуна, пра тое, што дзеецца навокал, асабліва ў сферы культуркі.

Юбілеі… Не ведаю, як каго, а мяне ўжо горача павіншавалі з 500-годдзем беларускага кнігадруку 🙂 Нагадаю, што 5 жніўня 1517 года Францішак Скарына надрукаваў у Празе Псалтыр – на царкоўнаславянскай мове, але ў беларускай рэдакцыі, дый сам Скарына паходзіў «са слаўнага горада Полацка». У Беларусі-2017 была абвешчана кампанія «Пяцісотгоднасць», а ў Нацыянальнай бібліятэцы пастаўлены павялічаныя копіі скарынаўскіх фаліянтаў ды спецыяльны вясёлы стэнд… Ваш пакорлівы слуга яшчэ 16 чэрвеня прымасціўся да яго.

Цешыць, што апошнім часам у краіне ладзяцца шахматныя турніры ў гонар знамянальных падзей, вось і «500-годдзе беларускай кнігі» трэнер-суддзя-арганізатар Віктар Барскі не абышоў увагай. Палажэнне аб турніры па хуткіх шахматах 19-20 жніўня падрыхтавана таксама па-беларуску – усё, як належыць, хоць і з дробнымі памылачкамі. Зрэшты, мяне зараз больш вабяць гексашахматы.

Таксама ў пачатку жніўня адзначалі сто гадоў з дня нараджэння Янкі Брыля, народнага пісьменніка Беларусі (1917–2006). Наш аўтар шчодра падзяліўся ўспамінамі пра Івана Антонавіча, дзе адзначыў, сярод іншага: «Сярод яго любімых пісьменнікаў быў Рамэн Ралан з яго творам «Кала Бруньён» і Шолам-Алейхем». Я б таксама падзяліўся, аднак бачыў Янку Брыля толькі двойчы (у 2000 г., калі адбылася публічная сустрэча з ім на Інтэрнацыянальнай, 6, у Мінскім аб’яднанні яўрэйскай культуры, і ў 2002 г. – тады паспрабаваў пагутарыць з ім у кулуарах Дома літаратараў, ды класік быў заняты). Пагэтаму проста працытую пару мініяцюр Янкі Брыля з кнігі «Вячэрняе» (Мінск, 1994), у якой нямала гаворыцца пра яўрэяў, старонках аж на трыццаці… Папраўдзе, не толькі добрае.

* * *

Ярэмічы. Лета 1941 года. Паліцаі змушалі старую, хворую яўрэйку ўзбірацца на тэлеграфны слуп… Вясковыя хлопцы, што яшчэ ўчора, здаецца, былі звычайнымі, спакойнымі, нявіннымі рабацягамі.

Яўрэйская дзяўчына, што раней вучылася з Колем Б., прыбегла да яго, хаваючыся ад гвалтаўнікоў-паліцаяў.

«Каб яшчэ хто людскі прапанаваў такое, а то… Не, лепш ужо мне памерці!»

* * *

Зноў прыгадаліся два пажылейшыя за мяне яўрэі з друкарні, якіх я частаваў пасля выхаду першай кнігі. Як пілі мы, чам закусвалі, у якім закутку друкарні гэта было – добра не памятаю. Прозвішча загадчыка наборнага цэха Рудзін; я запомніў яго, відаць, з-за Тургенева. А прозвішча загадчыка цэха друкарскага не запомнілася – ад імені нейкага, здаецца, без вышэйшых асацыяцыяў. П’янкі, вядома, не было, яўрэі людзі акуратныя, а ўражанне ад маёй удзячнай радасці, ад іхняга разумення яе – памятаю.

З Рудзіным, чалавекам самавіта-сур’ёзным, мы і пасля гэтага, як і перад гэтым, прыязна здароваліся. А той другі, цяпер безыменны, па-прасцецку, дабрадушна губаты, пры сустрэчы шырока ўсміхаўся: «Ну, а калі будзе другая кніга?»

…Захацелася дадаць, што я тады быў літработнікам «Вожыка», апранутым абы-як, у «юнраўскія» неданоскі, і гэта, відаць, яшчэ больш збліжала мяне з тымі небагатымі, працоўнымі людзьмі.

* * *

Чатыры тыдні таму папрасіў знаёмага здабыць дысер Ганны Бартнік – калі помніце, гаворка пра яе даробак вялася ў папярэдняй серыі… Ні адказу, ні прыказу, ні нават аўтарэферату, хоць электронная пошта працуе спраўна. Меркаваў, што пачытаю, а тады ўрывак будзе перакладзены з польскай і змешчаны на нашым сайце, аднак, калі ў канцы ліпеня з «Берегов» даведаўся, што Ганне дапамагалі такія «адмыслоўцы», як Леанід С. і Якаў Б., абазнаныя больш у агітацыі ды прапагандзе, чым у навуцы (ведаю, ведаю, пра што кажу…), то неяк і расхацелася. Па-ранейшаму рады за маладую даследчыцу з Польшчы, якая робіць паспяховую кар’еру на ніве іудаікі. Разам з тым хацеў бы згадаць, што, калі ў красавіку 2006 г. францужанка Клер Ле Фоль абараніла ў Парыжы доктарскую на тэму «Гісторыя і рэпрэзентацыі яўрэяў Беларусі (1772–1918)», то вельмі скора я атрымаў раздрукоўку «з дастаўкай дахаты», а было ў ёй звыш 600 старонак. Разумніца Клер не цуралася майго «самвыдату» – перадала бюлетэню «Мы яшчэ тут!» сенсацыйны архіўны дакумент, датычны беларускага грамадзянства Хаіма Нахмана Бяліка, па маёй просьбе адшукала першую публікацыю Ізі Харыка ў часопісе 1920 года. Пераклаў я ў 2008 г. для «Arche» рэцэнзію Ле Фоль на кнігу Аркадзя Зельцара пра яўрэяў Віцебска, а ў 2009 г. – артыкул пра «беларусізацыю» яўрэяў у міжваенны перыяд. Потым нашыя шляхі разышліся, але «асадачак застаўся» – збольшага прыемны.

Д-р Ле Фоль і яе праца

З сайтам belisrael.info, які фармальна не з’яўляецца пляцоўкай для навуковых публікацый (як не з’яўляліся газета «Анахну кан» і бюлетэнь «Мы яшчэ тут!»), супрацоўнічаюць або супрацоўнічалі досыць вядомыя даследчыкі: гісторыкі Цімафей Акудовіч, Барыс Гольдзін, Маргарыта Кажанеўская, Уладзімір Краўцоў, Анатоль Сідарэвіч, Іна Соркіна, філолагі Лявон Баршчэўскі, Дзмітрый Дзятко, Віктар Жыбуль, Віталь Станішэўскі, металазнаўца Марыя Гальцова, псіхолаг Людміла Мірзаянава, эканаміст Маргарыта Акуліч… Прашу дараваць, калі на кагосьці забыўся. Многія з іх маюць дыплом кандыдата навук – калі на заходні манер, то доктара (Ph. D.). Асабіста я рады чытаць якасныя тэксты незалежна ад статусу аўтараў і дзякую ўсім, хто давярае сайту (спадзяюся, галоўны рэдактар мяне падтрымае :)) Тым не менш запрашаю амбітных навукоўцаў-практыкаў больш актыўна дзяліцца сваімі знаходкамі з чытачамі ізраільска-беларускага сайта. Мець дадатковую «творчую лабараторыю» нікому, бадай, не зашкодзіць…

Падобна, мінчанка М. Акуліч так і трактуе сайт – «трэніруецца» тут, потым пашырае свае публікацыі ў іншых месцах. Нядаўна ў яе выйшла невялікая электронная кніга «Идиш, Холокост и евреи Беларуси»; азнаямляльны фрагмент можна пачытаць бясплатна. Выданне будзе карыснае тым, хто цікавіцца мовамі ды гісторыяй краіны, аднак толькі пачынае знаёмства з «яўрэйскай тэмай». Нават сам выхад кнігі здольны падштурхнуць чытачоў да актыўнасці ў слушным кірунку; праўда, хацелася б усё-такі большай глыбіні, меншай колькасці памылак (Астравух стаў «Астарухам» і г. д.)… З пажаданнем аўтаркі ідышу – «хочацца верыць, што гэтая мова яшчэ загучыць у поўную сілу на беларускай зямлі» – цяжка не згадзіцца, іншая справа, што спадзеў на «заможныя краіны», якія, паводле М. Акуліч, маюць дапамагчы адраджэнню мовы грашыма, выглядае наіўна. «Або няхай яны ўсе разам скінуцца на даражэзны помнік ідышу, які трэба пабудаваць у РБ», – тут я магу толькі паціснуць плячыма. Як на мой одум, то лепей адны «жывыя» курсы ідыша з парай энтузіястаў, чым тузін помнікаў.

 

Па-свойму дбае пра ідыш-культуру Аляксандр Фурс, былы вучань «яўрэйскіх класаў» 132-й школы, каардынатар праекта «Яўрэйскія твары Беларусі», музыка і чалавек у пошуку. Ладзіць бясплатныя для наведвальнікаў экскурсіі, вось і 13.08.2017 запрашае прыйсці а 6-й вечара да брамы Вайсковых могілак Мінска. «Мы пазнаёмімся з постаццю ІзіХарыка і даведаемся, як Янка Купала адпачываў разам з класікам ідышыцкай літаратуры. Даведаемся, як габрэйскі хлопчык Самуіл Плаўнік патрапіў у “Нашу Ніву” ды яшчэ шмат цікавага!» – інтрыгуе Алекс (арфаграфія арыгінала захаваная). Мо і падскочу… З іншага боку, «ідышыцкае» на афішцы крыху насцярожвае – такi прыметнік мне не знаёмы. Ведаю словы «ідышны», «ідышысцкі»; нячаста сустракаю варыянт «ідышаўскі». Ну, хіба пасля экскурсіі вакабуляр папоўніцца…

Агулам беларуская культура, незалежна ад «намаганняў» адпаведнага міністэрства, паступова ўзбагачаецца… Расце музей «Прастора Хаіма Суціна» ў Смілавічах пад Мінскам, якому французскі калекцыянер нядаўна падараваў дзве работы Шрагі Царфіна (адну, гуаш «На лузе», сёлета, балазе ў музеі ёсць ужо зала Царфіна). Шчыруюць мае калегі-перакладчыкі, якім неабыякавая спадчына жывых і мёртвых пісьменнікаў, ідышных і іўрыцкіх. З апошніх найбольш пашанцавала, бадай, юбіляру гэтага месяца Этгару Керэту – у апошнія пару гадоў выйшла дзве яго кнігі па-беларуску.

Усе тры белмоўныя кнігі тав. Керэта: 2007, 2016, 2017

Ёсць неблагія шансы, што яшчэ сёлета ў Мінску будуць надрукаваныя зборнікі паэзіі Хаіма Нахмана Бяліка і Майсея Кульбака. Рыхтуецца і новы, больш дасканалы за ранейшыя пераклад рамана «Зельманцы» («Зэлмэнянцы») – імпэту мастака-ідышыста Андрэя Дубініна можна толькі пазайздросціць.

Зараз – колькі абзацаў пра аднаго ізраільска-беларускага рабіна, які ведае ідыш мо лепей за ўсіх нас, ды скіроўвае свае сілы ў сумнеўнае рэчышча… Я паглядзеў яго інтэрнэт-ролікі, жорстка раскрытыкаваныя ў сеціве (яўрэямі і неяўрэямі). У адрозненне ад некаторых гора-каментатараў, завочныя дыягназы ставіць не бяруся; Ігаэль І. выглядае здаровым чалавекам, і асаблівасці яго жэстыкуляцыі не выходзяць за рамкі нормы. Мяркуйце самі

Р. Ігаэль пад канец 2000-х вярнуўся з Кір’ят-Гата ў родны Мінск, пэўны час наведваў сінагогу на Даўмана, 13б, ды потым рассварыўся з кіраўнікамі, назваў яе «свінагогай» і з’ехаў жыць у Барань пад Оршай. (Папраўдзе, на Даўмана не такое ўжо кепскае месца, прынамсі яўрэі завітваюць не адно дзеля ежы, а сёлета прыязджаў туды памаліцца чалавек з Бразілі, які вывучае беларускую…) Рээмігрант узяўся выкрываць «апазіцыю» і «ліберастаў», заходнія спецслужбы, «сіянісцкі істэблішмент» і прафесійных яўрэяў РБ за тое, што адныя стварылі «міф пра Курапаты», а іншыя падтрымліваюць. Трасе кнігай свайго знаёмца, беларускага журналіста Анатоля С. (ужо не жыве), які ў 2011 г. даказваў, што ў Курапатах расстрэльвалі толькі гітлераўцы пасля 1941 г., а не «саветы» ў 1937–1941 гг. Падобныя «доказы» грамадскай камісіі не раз даследаваліся ў 1990-х гадах, і заўжды спецыялісты прыходзілі да высноў пра іх неабгрунтаванасць. Можна не давяраць Зянону Пазняку праз яго палітызаванасць – заявы пра «камуна-маскоўскі генацыд» у Курапатах сапраўды былі залішне эмацыйнымі – але прафесійным археолагам Міколу Крывальцэвічу і Алегу Іову я давяраю куды больш, чым неназванай жонцы Ігаэля, «тожа археолагу».

Рэбе Ігаэль «зрывае покрывы» ў стылі Анатоля Васермана (aka Онотоле)

Прыхільнікам «нямецкай версіі» можна падзякаваць хіба за тое, што яны крыху разварушылі абыякавае грамадства, падштурхнулі апанентаў да больш уцямных фармулёвак. Што да Ігаэля І., у яго лекцыі прагучалі цікавыя звесткі пра «Яму», дзе яўрэі нават у брэжнеўскі час збіраліся не толькі 9 мая (на грамадзянскі мітынг), а і, негалосна, 9 ава… Апошняя традыцыя была закладзена значна раней – з года вызвалення Мінска – і пратрывала да 1989 года. Мінская рэлігійная абшчына пераехала ў Сцяпянку, а потым на рог Друкарскай і Цнянскай з Нямігі пасля таго, як у сярэдзіне 1960-х была знесена Халодная сінагога. Каб жа паважаны рабін і далей разважаў на гэтыя, рэальна вядомыя і блізкія яму тэмы, а не пра «ўсенародна выбранага Прэзідэнта» і яго каварных ворагаў…

Вольф Рубінчык, г. Мінск

12.08.2017

wrubinchyk[at]gmail.com

Апублiкавана 12.08.2017  23:39

Д. Дятко о лингвисте М. Сулере

Д. В. Дятко

Личность в белорусском языковедении: Михаил Лазаревич Сулер

Михаил Лазаревич Сулер родился 18 апреля 1909 г. в д. Семёновичи Узденского района в семье мещан. В то время в деревне было около 70 дворов, жители занимались сельским хозяйством, столярными, шорными, кузнечными промыслами, извозом. Родители Михаила до революции работали сыроварами, а позже получили надел земли и кормились от его обработки [2, л. 4]. После окончания средней школы в 1927-1928 гг. Михаил руководил работой избы-читальни в д. Дудичи бывшего Самохваловичского района Минской области – был, как это называли в те времена, «избарём».

Педагогический путь способного молодого человека начался в местечке Могильное Узденского района, где он с сентября 1928 г. по апрель 1929 г. работал учителем в семилетке, а позже (до середины осени 1929 г.) был воспитателем детского дома «Красная звезда» в местечке Песочное на Копыльщине. В том же году Михаил Лазаревич переехал в Лениград, где до марта 1930 г. работал заведующим библиотекой Белорусского дома просвещения.

Несколько месяцев М. Сулер отучился на педагогических курсах в минском Белпедтехникуме, а в сентябре 1930 г. снова вернулся в Ленинград, где поступил в Историко-философско-лингвистический институт (ИФЛИ; поначалу назывался «Ленинградский государственный историко-лингвистический институт», ЛГИЛИ. – belisrael.info). Это учреждение было достаточно престижным в довоенном Советском Союзе и давало возможность получить основательное гуманитарное образование: на то время в институте работали 8 академиков, 14 членов-корреспондентов, около 70 профессоров.

На протяжении четырех лет Михаил Лазаревич изучал важнейшие лингвистические, литературоведческие и исторические дисциплины, а параллельно преподавал на кожевенном рабфаке, в театральном училище, работал в научном обществе Института по изучении народов СССР при Академии наук, участвовал в фольклорной бригаде известного советского музыковеда З. Эвальд, выезжал с экспедициями на Полесье [НИО, л. 5 об.]. В ИФЛИ он овладел немецким, польским, чешским языками, научился неплохо читать по-французски и в результате, после защиты дипломной работы по творчеству Н. Островского, получил квалификацию научного работника 2-го разряда – преподавателя вуза [2, л. 3].

После окончания университета он был приглашен в Могилевский государственный педагогический институт, где с сентября 1934 г. до августа 1938 г. преподавал диалектологию и историю русского языка. Одновременно выполнял различные административные обязанности: был директором педагогического рабфака, заведующим кафедрой, деканом литфака, заместителем директора института по заочному обучению. Высокие должности требовали соответствующих званий, и в марте 1938 г. М. Сулер заочно поступил в аспирантуру филологического факультета Ленинградского государственного университета по специальности «славянская филология», где работал над диссертацией, посвященной языку белорусского перевода «Александрии» (текст исследования был утрачен в Минске во время оккупации) [НИО, л. 6].

После окончания аспирантуры Михаил Лазаревич устроился на работу старшим преподавателем кафедры русского языка Минского государственного педагогического института. Почти одновременно он был назначен исполняющим обязанности декана литфака.

С начала войны М. Сулер, как и многие сотрудники и студенты МГПИ, пошел на фронт и до октября 1941 г. противостоял захватчикам в сборном полку (Климовичи – Липецк). Позже был временно освобожден от службы и направлен на гражданскую работу.

Работал учителем средней школы № 1 в г. Киселевске Новосибирской области, затем переехал в Башкирию, где жила семья, которую М. Сулер потерял из виду во время эвакуации в самом начале войны [2, л. 5 об.].

В Башкирии Михаила Лазаревича призвали в Красную Армию и с апреля 1942 г. до мая 1944 г. он проходил службу в Уфе, затем – в Горьковской школе радистов, в училище связи в Уральске и в Одесском пехотном училище. После демобилизации работал в лесхозе в Дюртюлинском районе Башкирии, где был заведующим подсобным хозяйством, а в октябре 1944 г. по вызову Министерства просвещения БССР вернулся в полуразрушенный Минск и устроился старшим преподавателем на кафедру истории русского языка Минского государственного педагогического института, где читал лекции, проводил практические занятия, принимал экзамены у студентов и аспирантов.

Михаил Лазаревич внес определенный вклад в подготовку кадров высшей научной квалификации. Так, именно он написал рекомендацию в аспирантуру будущему известному белорусскому лингвисту, профессору Михаилу Булахову, и был в составе комиссии, которая в марте 1946 г. принимала у Булахова вступительные экзамены. Сулер же руководил подготовкой Михаила Гапеевича по старославянскому языку, вместе с коллегами принимал у него кандидатский минимум по латинскому языку [2, л. 3].

Довольно скоро М. Сулер под руководством члена-корреспондента Академии наук БССР К. Атраховича завершил работу над кандидатской диссертацией «Наблюдения над стилем и лексикой поэмы «Новая земля» Якуба Коласа». Он защитил ее 4 июля 1947 г. в Институте литературы, языка и искусства АН БССР, тем самым став одним из первых отечественных ученых (наряду с М. Жидович, М. Жиркевичем, А. Карзоном, Т. Ломтевым, Ю. Мацкевич, Н. Войтович, И. Матвеенко), которые прошли процедуру защиты после Второй мировой войны.

Диссертация М. Сулера имела 156 страниц и состояла из трех разделов: «К вопросу о стилистических приемах Якуба Коласа», «Лексические пласты и их роль в формировании стиля поэмы», «Заимствованная лексика и ее стилистическое использование» [4]. Основное внимание в диссертационном исследовании обращалось на «стилистические приемы, на определение лексических пластов произведения, на особенности их использования» [4, л. 3]. В перспективе автор планировал заняться изучением синтаксиса, «который главным образом является средством формирования литературного языка», некоторых фонетических и морфологических особенностей, «которые во время написания поэмы находились в стадии закрепления в качестве литературных норм» (там же).

Официальными оппонентами на защите выступили член-корреспондент Академии наук СССР профессор С. Бархударов и доцент кафедры белорусского языка БГУ М. Жиркевич. Рецензировали работу член-корреспондент Академии наук БССР К. Атрахович и кандидат филологических наук С. Рохкинд. Постановлением Ученого совета Института литературы, языка и искусства АН БССР М. Сулеру на основании отзывов оппонентов была присвоена ученая степень кандидата филологических наук. В заключении совета отмечалось, что тема диссертационной работы весьма актуальна для современной белорусской лингвистики, а «соискатель показал значительную лингвистическую подготовку и проявил глубокое понимание языка крупнейшего современного белорусского поэта Якуба Коласа. Работа т. Сулера М. Л. является определенным вкладом в разработку неизученных проблем стиля и развития современного литературного белорусского языка» [2, л. 11].

Необходимость в сжатые сроки восстановить систему высшего образования в освобожденной от немецкой оккупации Беларуси, почти полное отсутствие квалифицированных специалистов-филологов в МГПИ в первые послевоенные годы – всё это требовало самоотверженной и напряженной работы не только администрации института, но и всего профессорско-преподавательского корпуса. Поэтому на публикационную деятельность оставалось не так уж много времени. Тем не менее в 1948 г. М. Сулер напечатал статью о проблемах создания диалектического атласа белорусского языка. В ней отмечалось, что роль диалектологии огромна, поскольку многие факты, которые можно найти в местных говорах, являются наиболее надежным материалом для истории языка: по ним можно составить как впечатление о развитии отдельных явлений (в фонетике, морфологии, синтаксисе и лексике), так и впечатление об общих законах развития языка. Автор писал, что в диалектологический атлас белорусского языка войдет большое количество карт, на которых соответствующим образом будет показано распространение тех или иных языковых особенностей. В приложения войдут необходимые пояснения некоторых явлений в отдельных говорах. Предполагалось, что особое внимание должно быть обращено на перемены, происходящие в настоящий момент. Исследователь призывал деревенских учителей помогать экспедициям во время сбора последними языковых материалов и самим активно участвовать в выполнении такой важной общегосударственной задачи [3].

Другое исследование, также датированное 1948 г., было опубликовано М. Сулером под псевдонимом «М. Семёновский» в журнале «Савецкая школа» и посвящалось работе над языком и стилем поэмы Якуба Коласа «Новая земля» в школе. Особое внимание в этом исследовании придавалось языковым и стилистическим особенностям, а также функциям пословиц, поговорок, идиом и фразеологических выражений в поэме [5].

Ряд работ М. Сулера был подготовлен к печати, но они так и остались в рукописях: небольшая статья «Роль В. Г. Белинского в создании русского литературного языка», объемное исследование «Наблюдения над стилем и лексикой поэмы “Новая земля”» (свыше 150 страниц машинописи), раздел учебника для педучилищ «Элементы общего языкознания в истории белорусского языка».

Учитывая плодотворную работу исследователя в институте, наличие у него защищенной кандидатской диссертации и опубликованных работ, Ученый совет МГПИ 28 октября 1948 г. выступил с ходатайством перед Министерством высшего образования СССР о присуждении М. Сулеру ученого звания доцента [2, л. 9].

Однако относительно либеральная общественно-политическая атмосфера, царившая в образовательных учреждениях страны в первые послевоенные годы, к концу 1940-х гг. начала меняться. Эти перемены не обошли стороной и белорусские вузы. В конце января 1949 г. директор МГПИ доцент М. Макаревич направил на имя тогдашнего министра образования П. Саевича докладную записку, в которой сообщал, что «ст. преподаватель Минского педагогического института им. Горького – Сулер Михаил Лазаревич на протяжении ряда лет своей работы в институте проявлял и до нынешнего времени проявляет себя как активный еврейский буржуазный националист, стараясь всеми способами разжечь национальную вражду в коллективе научных работников и студентов нашего института». Утверждалось, что он научным работникам дает такие уничижительные характеристики, как «тугодум», «тупоум», «слабоум», «недоум», называет студентов-белорусов «осликами» [2, л. 13].

Обвинения, предъявленные Михаилу Лазаревичу, выглядят довольно абстрактными, беспредметными, надуманными: «наговаривает на белорусский народ, старается при каждом удобном поводе принизить его духовное величие», «группирует вокруг себя некоторую часть научных работников и студентов еврейской национальности и оказывает на них враждебное нам влияние» (там же).

Для подкрепления приводились и факты, на наш взгляд, абсолютно не существенные: недовольство М. Сулера авторитарно-шовинистическим поведением декана факультета языка и литературы И. Зазеко в 1946 г., а также тем, что он, ветеран войны, не был включен в перечень работников института, награжденных медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». В заключении делался вывод: «Учитывая вышеизложенное, поведение Сулера М. Л. нельзя не квалифицировать как проявление буржуазного национализма, совершенно недопустимого в стенах советского ВУЗа. Прошу Вас санкционировать мое решение об отстранении Сулера М. Л. от работы в институте». [2, л. 13-14].

Показательно, что менее чем двумя годами ранее, в сентябре 1947 г., М. Макаревич в служебной характеристике сам отмечал, что «тов. Сулер – высококвалифицированный работник, обладает большими знаниями в истории русского языка и иных славянских языков (старославянский, польский, чешский). К работе относится очень ответственно. Лекции т. Сулера интересны и содержательны. Пользуется большим авторитетом среди студентов, а также и научных работников» [2, л. 7]. Причина такой чиновничьей непоследовательности – в кампании по борьбе с «космополитами», которая развернулась в Советском Союзе по инициативе И. Сталина в конце 1940-х гг. и затронула прежде всего еврейскую интеллигенцию. В этот же период были обвинены в космополитизме и лишены работы многие всемирно известные советские ученые-гуманитарии: фольклорист, литературовед, этнограф М. Азадовский, лингвист Д. Бубрих, литературовед Л. Гроссман, историк античности и филолог С. Лурье, литературовед, культуролог, фольклорист О. Фрейденберг, критик, литературовед, лингвист И. Нусинов и многие другие. Приказом по институту от 16 февраля 1949 г. М. Сулер был уволен с должности старшего преподавателя кафедры русского языка за «непригодность к преподавательской работе» [2, л. 15] и с июля перешел в Научно-исследовательский институт педагогики Министерства просвещения БССР, где до 1 декабря 1951 г. работал на должности старшего научного сотрудника.

В этот период в «Настаўніцкай газеце» появилось объемное исследование М. Сулера (соавторами выступили директор института и ответственный редактор научно-методического журнала «Савецкая школа» С. Умрейко, а также заместитель директора института И. Водейко), посвященное обсуждению проекта изменений и дополнений в белорусскую орфографию. В нем обосновывалась необходимость расширения морфологического принципа в правописании. Обращают на себя внимание следующие предложения:

  1. Заменить букву «і» буквой «и»: «В русском языке, как известно, буква “і” сейчас не употребляется, и детям младших классов, которые одновременно изучают русский и белорусский языки, чрезвычайно тяжело дается при письме переключение, связанное с употреблением “і” и “и”… разницы в произношении звука “и” в русском и “і” в белорусском нет никакой».
  2. Сохранять «т» перед суффиксом «-ск-» («советскі», «братскі»), что «облегчит в школе морфологический разбор, поскольку ученики не знают, к чему следует отнести в слове “брацкі” букву “ц” – к корню или суффиксу».
  3. Сохранять букву «с» в написании слов «счасце», «росчына», «т. е. писать их так, как и «счасаць», «счышчаць», «расчыняць» (раскрывать двери)».
  4. Передавать букву «э» на письме без изменений во всех случаях в словах славянского и неславянского происхождения: «рэка», «цэна», «Чэрнышэўскі», «Ярцэва» и др.
  5. В первом слоге перед ударением на письме неизменно сохранять этимологическое «е»: «Некрасаў», «Александр», «Нева».
  6. Рапространить употребление «е» вместо «я» на некоторые окончания имен прилагательных и существительных: «сінега», «сінему», «вішней», «песней» и др. [6].

Положения, сформулированные в статье, безусловно, неоднозначные, а с позиций современного языкознания – даже ошибочные, поскольку одним из основных аргументов в пользу того или иного предложения выступает необходимость сближения белорусской орфографии с русской. Однако приходится признать, что этот труд в целом соответствует традициям своего времени.

Дальнейшую судьбу М. Сулера нам проследить не удалось. К сожалению, научное наследие Михаила Лазаревича не очень объемно. Многие из его современников-лингвистов оставили после себя значительно большее количество научных исследований – более разнообразных по тематике и более глубоких по содержанию. Однако, как нам кажется, имена людей, которые поддержали национальную лингвистику в сложные послевоенные времена и много сил отдали педагогической и организационной деятельности, не следует вычеркивать из истории белорусской науки. Жизненный и научный путь М. Сулера – яркий пример того, как жизненные обстоятельства и общественно-политическая система помешали в полной мере раскрыться научному таланту способного и подготовленного исследователя-лингвиста.

Литература

  1. Архив БГПУ. – Ф. 746. – Оп. 1 лс. – Ед. хр. 14.
  2. Архив БГПУ. – Ф. 746. – Оп. 1 лс. – Ед. хр. 228.
  3. Сулер, М. Аб дыялекталагічным атласе беларускай мовы / М. Сулер // Настаўніцкая газета. – 1948. – № 25 (132). – 17 чэрвеня.
  4. Сулер, М. Нагляданні над стылем і лексікай паэмы «Новая зямля»: дыс. … канд. філал. навук / М. Сулер; АН БССР; Ін-т літ-ры, мовы і мастацтва. – Мінск, 1947. – 156 с.
  5. Сулер, М. Работа над мовай і стылем паэмы Якуба Коласа «Новая зямля» ў школе / М. Сулер // Савецкая школа. – 1948. – № 3. – С. 73–88.
  6. Умрэйка, С. Пашырыць марфалагічны прынцып у беларускім правапісе / С. Умрэйка, І. Вадэйка, М. Сулер // Настаўніцкая газета. – 1951. – 13 верасня.

Перевел с белорусского В. Рубинчик по изданию: Дзятко, Д. В. Асоба ў беларускім мовазнаўстве: Міхаіл Лазаравіч Сулер / Д. В. Дзятко // Восточнославянские языки и литературы в европейском контексте – 2015: сборник научных статей / под ред. Е. Е. Иванова. – Могилев: МГУ имени А. А. Кулешова, 2016. – С. 38–44. Оригинал доступен здесь.

* * *

От переводчика. Как сообщил автор, найти фотографию М. Сулера в архивах не удалось. Если у кого-то из читателей она сохранилась, пожалуйста, отсканируйте и пришлите на e-mail: wrubinchyk[at]gmail.com.

Прочтя статью Д. Дятко, решил поделиться воспоминаниями о давних уже событиях. В марте 1997 г. одна из моих бесед со Шпринцей (Софьей) Рохкинд в ее минской квартире на ул. Красной свелась к рассказу Софьи Львовны о М. Сулере. Излагаю так, как тогда записал.

«До войны Сулер преподавал в Могилеве. После – работал в Минском пединституте, преподавал историю русского языка. Был он хорошим лингвистом. Студенты его очень уважали, но было в институте много завистников и просто несимпатичных людей. Некоторые из них жили при немцах на оккупированной территории.

В Минске Сулеру с женой и ребенком дали квартиру в Газетном переулке. А жена его была мещанка… Любила всем давать прозвища, может быть, поэтому люди были настроены против Сулера.

Я с ним очень дружила. Часто приходила к ним домой; пили чай, обедали вместе. И вот на Новый год я пригласила его в общежитие, где тогда жила. Собрались студенты, аспиранты, преподаватели. Был среди них и Булахов, который позже стал профессором. Сулер вытащил его из Могилева, а он потом подвел…

Празднуем, и вдруг Булахов пропал. Я пошла в комнату – никого нет. Сулер мне говорит: «Чувствую, что-то неспокойно, скоро произойдет что-то».

И действительно, вскоре меня (я тогда заведовала кафедрой) вызывает директор и говорит: «Мы Сулера снимаем с работы. А Вас – пока еще нет». Пока! И объясняет всё «коренизацией», т. е. в институте должны работать коренные жители Белоруссии. «А мы же здесь коренные! Наши деды, прадеды здесь жили!» – «Нет, нет, не то!»

На следующий день прихожу – висит приказ об увольнении Сулера за национализм. Сделали из этого большое дело. Начались собрания без конца, каждый вечер. Он не шел, они всё на меня накидывались, я такая-сякая… и на него, конечно. И каждый находит, что сказать! Один аспирант, профан К., ничего не понимавший в диалектологии, заявил: «Я по лицу видел, что он националист». Говорили о том, что они в туалетах слышали, и т. д. И на меня – почему я молчу? А я говорю: «Нельзя осуждать на основании подобных сплетен». Больше никто не вступился. Передать это трудно, я до сих пор переживаю.

На октябрьские праздники 1948 г. [тут собеседница засомневалась, не к 1947-му ли относится ее воспоминание; я проверил год по книге «Возвращенные имена» 1992 г., где были сведения об аресте Ефима Шлосберга. – В. Р.] устроили торжественное собрание в актовом зале, но вечер не начинают. Проходит полчаса, час… Наконец выходит Фридман с докладом. И видно, что неподготовленный. Назавтра идем на демонстрацию – я, Сулер, Фридман. Сулер его спрашивает – почему ты такой плохой доклад сделал? А Фридман и говорит: «Должен был выступить Шлосберг, так Шлосберга арестовали накануне. Мне сказали выступить, а я не мог отказаться. Я же преподаю историю партии на кафедре иностранных языков!» А мерзавец подслушал и представил так, что якобы Сулер спросил: «Зачем ты для них, т. е. для белорусов, доклад делал?» И, значит, Сулер – националист, раздули дело, сняли с работы.

Он поехал читать лекции в Молодечно (его там хорошо знали) – и там запрет, то же и в Бресте. Он боялся заходить ко мне в общежитие. Я жила на 2-м этаже. Говорили, что «в целях конспирации» мои знакомые поднимаются на 3-й этаж, а затем спускаются.

Со мной обошлось, хотя таскали в «это здание» (МГБ – В. Р.). А Сулер уехал. Его жена говорила, что в Семипалатинск, но это неправильно. Через год он умер в Ленинграде от рака. Целая эпопея. А тот, кто выдумал про Сулера, что «националист», уехал в Гомель. Судили его потом за совращение малолетних. Из-за него арестовали и математика Пикуса, одновременно со Шлосбергом.

Потом меня сняли с должности завкафедрой, отдали ее аспиранту Булахову. Меня обвиняли, что не могу ничего о Сулере сказать! А жена его упрекала меня, что меня не арестовали».

Мне захотелось найти документальное подтверждение истории, услышанной от С. Рохкинд. Пришел в архив педуниверситета со студенческим билетом ЕГУ, и заведующая высказалась в том духе, что, в общем, не против показать материалы, если ректор разрешит: «Напишите заявление, пусть ректор наложит резолюцию…» Сходил я к тогдашнему ректору БГПУ, Леониду Никаноровичу Тихонову, он черкнул, что не против… А затем последовал бюрократический «футбол». Сначала оказалось, что заявление не так оформлено. И еще – нужно «посоветоваться» с начальницей отдела кадров… Побывал я и у этой грозной дамы, сигнализировавшей, что меня «нецелесообразно» допускать в архив: наивно убеждал ее, что о сталинском времени обществу нужно знать как можно больше. В свою очередь, кадровичка твердила, что мне не нужно знать многих вещей, да и живы еще участники тех событий, вдруг что-то не то о них напишу? Похоже, убедила она ректора: во время второй встречи он прятал глаза и напирал на формальную сторону вопроса («как это Вы с улицы пришли, а где письмо от Вашего ректора?») Я сделал еще одну попытку, добыл письмо от академика Михайлова, на которое в канцелярию ЕГУ пришел ответ, подписанный тем же д-ром Тихоновым: мол, нет оснований пускать Вашего студента в наш архив… Посмотрев на отписку от великого специалиста по коммунистическому воспитанию молодежи, я понял, что толку на моем уровне не добиться.

Радует, что в новом веке исследователь нового поколения (окончил БГПУ в 2003 г.), кандидат филологических наук Дмитрий Васильевич Дятко смог-таки поработать с архивными делами Рохкинд и Сулера. В итоге он приоткрыл «завесу тайны» над неблаговидными поступками отдельных руководителей своей альма-матер. Если верить воспоминаниям жены, то директор МГПИ Максим Васильевич Макаревич был на фронте не из последних удальцов. А вот в конце 1940-х гг. проявил себя… ну, воздержусь от эпитетов. Не он один был такой, но легче ли от этого?

Надеюсь, что живы дети и внуки М. Л. Сулера, и они откликнутся на эту публикацию.

В. Р.

Опубликовано 10.10.2016 23:51

***

Поступивший отзыв на материал на белорусском и в русском переводе:

З цікаўнасцю прачытаў артыкул… Міхаіл (Маісей) Сулер памёр 16 чэрвеня 1958 г. не ў Ленінградзе, а менавіта ў Сяміпалацінску. Пахаваны на старых яўрэйскіх могілках г. Сяміпалацінска. У кнізе Ніны Крутавай “Евреи на земле Восточного Казахстана” змешчаны спіс пахаваных там, на с. 202 згадваецца М. Л. Сулер: http://sefer.ru/upload/JEK2006.pdf (Віктар Жыбуль, г. Мінск).

С любопытством прочел статью… Михаил (Моисей) Сулер умер 16 июня 1958 г. не в Ленинграде, а именно в Семипалатинске. Похоронен на старом еврейском кладбище г. Семипалатинска. В книге Нины Крутовой «Евреи на земле Восточного Казахстана» помещен список похороненных там, на с. 202 упоминается М. Л. Сулер: http://sefer.ru/upload/JEK2006.pdf (Виктор Жибуль, г. Минск).

12.10.2016 21:29

Личность в белорусской лингвистике: Спринца Львовна Рохкинд

Дятко Д. В. (Минск, Беларусь)

Спринца (Шпринца, Софья) Львовна (Лейбовна) Рохкинд родилась в местечке Толочине на Витебщине в 1903 г. Семья была достаточно образованной, отец Спринцы занимался ремонтом часов, хорошо знал ювелирное дело. Наряду с идишем, он свободно владел немецким и древнееврейским. Спринца получила неплохое образование, много читала, с детства помнила стихи классиков еврейской поэзии Хаима Нахмана Бялика и Шауля Черниховского [2].

Юность и молодость С. Л. Рохкинд пришлись на богатые событиями военно-революционные времена. Спринца Львовна вспоминала: «…после революции произошла ломка всей жизни. Я хорошо помню Толочин, каким он был до революции и в первые годы после революции. Я уехала из Толочина в 1921 году после смерти мамы, приезжала домой каждое лето, пока там жили дедушка и бабушка и мои дорогие сестры, которые тоже после смерти бабушки уехали. Я помню каждую улицу, каждый дом. Перед моими глазами стоят, как живые, лица тех, кого я хорошо знала. Я вижу их в лавках, мастерских, на улицах, озабоченных заработками и будничными делами, делами повседневной жизни. Я вижу их в праздничные дни, идущими в синагогу, по-праздничному одетыми, с просветлёнными лицами. Но всё это выкорчевано, уничтожено, стёрто с лица земли, залито кровью и страданием. Перед моим мысленным взором возникают дорогие мне люди, которых я знала и не знала, в шеренге осуждённых на смерть, топающих по улице под окриком злодеев, которые поторапливают их к могиле. Я вижу их измождённых, отчаявшихся, от всего отрешённых, без силы, без воли и надежды. Там нет моего отца и дедушки, они ушли из жизни, как полагается людям, но в моём воображении они среди этих мучеников. Я вижу сотни и тысячи таких же местечек, с живыми людьми, устоявшимся бытом, традициями, которых уже нет, от которых не осталось следов. Все они мне близкие, родные, милые моему сердцу. Страшно и больно вспоминать об этом» [1].

Девушка довольно рано осталась без родительской опеки: её отец умер в переломном 1917 г., а после смерти матери в 1921 г. на руках у Спринцы остались четыре младшие сестры, воспитывать которых, правда, помогали родственники.

В 1920 г. Спринца поступила в Институт высших еврейских знаний в Петрограде – в него был переименован организованный годом ранее Петроградский еврейский народный университет. В этом заведении на протяжении ряда лет преподавали многие известные специалисты в области иудаики. Но всё советское образование в этот период переживало непростые времена, с середины 1920-х гг. существенно усилилось давление на гуманитарные науки, в результате чего в 1925 г. Институт высших еврейских знаний был ликвидирован [8].

В 1926 г. Спринца Львовна, работая в школе для взрослых, продолжила учёбу на только что созданном еврейском отделении литературно-лингвистического факультета Второго Московского государственного университета. Задачей отделения была подготовка преподавателей для еврейских школ РСФСР, Украины и Беларуси. Абитуриентов, которые владели языком идиш и уже имели опыт обучения в высших учебных заведения, администрация университета распределила по курсам в зависимости от степени их подготовки. Спринца Львовна была зачислена на второй курс вместе с десятью другими студентами, среди которых было немало известных людей: прозаик Марк Даниэль (Даниэль Меерович), еврейские поэты из Беларуси Изи Харик и Зелик Аксельрод, литературный критик Моисей Мижерицкий и др. Первыми профессорами на еврейском отделении были известные советские историки Цви Фридлянд, Тевье Гейликман, литературоведы Исаак Нусинов, Иезекииль Добрушин, лингвист Айзик Зарецкий. К весне 1928 г. С. Л. Рохкинд полностью выполнила учебную программу и получила квалификацию преподавателя еврейского языка [6].

После окончания университета с сентября 1928 г. до середины октября 1931 г. Спринца Львовна преподавала литературу и обществоведение в различных средних школах Велижа, Пскова, Минска. Однако учительская работа не могла удовлетворить всех амбиций способного молодого педагога, и в октябре С. Л. Рохкинд поступила в аспирантуру при Академии наук БССР. Год спустя параллельно с учёбой Спринцу Львовну пригласили вести практический курс в Московском государственном университете [1, л. 16]. Видимо, исследовательница максимально использовала возможности московских библиотек: несмотря на загруженность педагогической работой, она в сжатые сроки завершила работу над кандидатской диссертацией о языке еврейской революционной и публицистической литературы конца 1880-х – начала 1890-х гг. Защита прошла в июне 1934 г. и была успешной.

Почти 10 лет профессиональной деятельности С. Л. Рохкинд связаны с Академией наук Белорусской ССР, где она работала с 1 сентября 1932 г. После ликвидации еврейского сектора С.Л. Рохкинд перешла на работу в Институт языка и литературы. По совместительству с сентября 1933 г. она в качестве доцента преподавала общее языковедение на литературном факультете и факультете иностранных языков Минского государственного педагогического института, что дало основания Высшей аттестационной комиссии СССР 11 ноября 1938 г. утвердить Спринцу Львовну в учёном звании доцента.

В фонде Центрального научного архива Национальной академии наук Беларуси «Институт национальных меньшинств. Комиссия по атласу» хранится характеристика на С. Л. Рохкинд, датированная 1936 г. и написанная в соответствии с традициями тех времён. В документе отмечается: «За исключением своей диссертационной темы она ничего больше не дала. В 1935 г. свой план не выполнила. В общественной жизни не активная. Являясь членом… редколлегии настенной газеты, эту нагрузку выполняет недостаточно» [цит. по: 7]. В объективности данной характеристики возникают серьёзные сомнения, поскольку именно в это время Спринца Львовна активно работала в составе сразу трёх научных коллективов. Так, в 1939 г. С. Л. Рохкинд в соавторстве с другими сотрудниками Института языка и литературы АН БССР и Минского государственного педагогического института К. И. Гурским, Т. П. Ломтевым, Г. З. Шкляром, С. И. Рысиной опубликовала учебник «Синтаксис белорусского языка», предназначенный для студентов литературных факультетов педагогических и учительских институтов. Авторы поставили перед собой задачу дать научно-популярное изложение важнейших положений белорусского синтаксиса в соответствии с требованиями курса современного белорусского языка в ВУЗах. В этом учебнике Спринца Львовна написала раздел, посвящённый изучению сложного предложения. В нём подробно проанализированы сложноподчинённые и сложносочинённые предложения (…), раскрыты понятия прямой и косвенной речи [5].

Год спустя те же авторы (за исключением С. И. Рысиной) издали обстоятельный учебник для студентов литературно-лингвистических факультетов «Курс современного белорусского языка (фонетика, морфология, лексика)». Спринца Львовна является автором довольно объёмного раздела «Словообразование», в котором инвентаризируются основные понятия дериватологии, характеризуются важнейшие способы образования слов, раскрываются вопросы, связанные с функциональными особенностями суффиксов имён существительных (…)

Безусловно, с точки зрения современной лингвистики метаязык изданий вызывает некоторые вопросы, а сам способ описания языкового материала может показаться не совсем последовательным и логичным. Однако нужно признать, что в тех сложных общественно-политических условиях второй половины 1930-х, когда происходила подготовка указанных учебников, авторские коллективы сумели создать качественные издания, написанные на высоком научном уровне. Несмотря на исключительную заидеологизированность всех сфер жизни тогдашнего общества, в том числе образования и науки, разделы С. Л. Рохкинд (особенно «Словообразование») выгодно отличаются своей аполитичностью. В качестве иллюстрационного материала использованы лексика и контексты из произведений Янки Купалы, Якуба Коласа, Кондрата Крапивы, М. Лынькова, П. Труса, Змитрока Бядули и др., а также примеры из фольклорных записей П. Шейна.

Значительным достижением белорусской гебраистики стало создание С. Л. Рохкинд и Г. З. Шкляром первого в Советском Союзе «Еврейско-русского словаря», также опубликованного под эгидой Института литературы и языка. Авторская и редакторская работа над словарём была завершена в 1939 г., однако из-за идеологических препятствий книга увидела свет лишь в начале 1941 г. (на титульном листе указан 1940 г.). Издание состоит из предисловия и списка сокращений на идише, лексического корпуса, части «О пользовании словарем» на русском языке. Микроструктура словаря формируется зоной номинации, зоной грамматической информации и зоной эквивалентов.

Fragment_slounik

Слова на идише распределены строго в алфавитном порядке и обеспечены грамматическими пометами (указывается лексико-грамматический разряд). Поскольку в идише субстантивы, за исключением собственных имён и нескольких отдельных лексем, не изменяются по падежам, а отличаются только формами единственного и множественного числа, в словаре при каждом существительном указывается его род и форма множественного числа. Глаголы даются в словаре в форме инфинитива. Деепричастия, которые в большинстве случаев имеют приставку גע и окончание נ или ט , указываются в словаре при соответствующем глаголе. Прилагательные, выраженные отдельными словами, даются в словарных статьях в форме именительного падежа единственного числа мужского рода. Супплетивные формы местоимений включены в реестр в качестве отдельных вокабул. (…)

Словарь оказался удачным и принёс авторам всемирную известность. До нашего времени он остаётся одним из самых объёмных и авторитетных справочников при переводе с идиша на русский язык (несколько лет назад было осуществлено репринтное издание словаря, он также оцифрован здесь. – belisrael.info).

Но плодотворная научная работа С. Л. Рохкинд была прервана Великой Отечественной войной. Спринца Львовна выехала в эвакуацию на север Казахстана, где в 1941 г. работала инспектором-методистом Акмолинского областного отдела народного образовании, с июня 1942 г. по февраль 1944 г. была директором средней школы в деревне Имантово (Кокчетавской обл.), а с начала марта 1944 г. до 1 сентября 1944 г. работала завучем школы взрослых в г. Кокчетав и инспектором Кокчетавского областного отдела образования. В это время исследовательница проводила большую методическую работу с учителями, читала лекции по разнообразным вопросам языка и литературы, выступала на районных и областных учительских совещаниях, участвовала в иных мероприятиях. Как писала сама Спринца Львовна, «материально эти годы жила очень плохо, поскольку имела на своём содержании сестру с двумя детьми, муж которой с первого дня на фронте (рядовой)» [1, л. 5].

После освобождения территории Беларуси Спринца Львовна в конце августа 1944 г. отправила в ректорат Минского пединститута письмо следующего содержания: «С 1934 года я работала в Минском педагогическом и-те, читала курс общего языковедения на Литературном факультете и факультете иностранных языков. По сообщениям газет ин-т возобновил работу. Я хотела бы также работать в ин-те по своей специальности. Могу также читать курс современного русского языка, методику языка. Прошу срочно сообщить мне, буду ли я вызвана в ин-т. О моей работе знают все педагоги и студенты» [1, л. 9]. В ответ на своё обращение Спринца Львовна получила телеграмму от руководства университета: «Срочно выезжайте в Минск для работы в Пединституте» [1, л. 9 отв.]. В скором времени она переехала из Казахстана в Беларусь и приказом тогдашнего директора МГПИ М. Ф. Жаврида с 5 ноября была назначена доцентом кафедры русского языка, а с 20 декабря начала исполнять обязанности заведующего кафедры. В конце марта 1946 г. приказом Комитета по делам высшей школы при Совете Министров СССР С. Л. Рохкинд была утверждена и.о. заведующего кафедры русского языка Минского государственного педагогического и учительского института [1, л. 8].

Спринца Львовна успешно справлялась с административной работой, много времени и сил отдавала преподаванию. Руководством университета ей неоднократно объявлялась благодарность «за высококачественную постановку учебно-воспитательной, научно-исследовательской работы и активное участие в общественной жизни» (в 1946, 1947, 1957 – дважды) [1, л. 23, 33–35].

В конце 1940-х – начале 1950-х гг. в СССР развернулась борьба с космополитизмом – идеологическая кампания, направленная против скептически настроенной части советской интеллигенции. В феврале 1949 г. И. В. Сталин подписал подготовленное председателем правления Союза писателей СССР А. А. Фадеевым постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о роспуске объединений еврейских советских писателей в Москве, Киеве и Минске. Одновременно были закрыты еврейский музей в Вильнюсе, краеведческий музей в Биробиджане, историко-этнографический музей грузинского еврейства в Тбилиси, а также были ликвидированы все существовавшие в СССР еврейские театры – в Минске, Черновцах, Биробиджане, Москве. В том же году Спринца Львовна Рохкинд была переведена с должности заведующего на должность доцента кафедры русского языка МГПИ. Тогдашнее руководство особенно не утаивало, что настоящая причина этого – желание укрепить учреждение национальными кадрами. На возражение Рохкинд, что она «коренная, что все её корни в Беларуси», она получила ответ, что у неё «не те» корни. После этого С. Л. Рохкинд достаточно продолжительное время работала на должности доцента, давала частные уроки идиша и иврита, занималась изучением белорусского языка, собирала разнообразный лексический материал.

В личном деле Спринцы Львовны хранится заявление на имя ректора И. Е. Лакина, датированное 28 августа 1964 г., написанное, видимо, во время эмоционального возбуждения: «На последнем заседании кафедры, на котором я присутствовала, заведующий кафедры Гурский Николай Иванович при предварительном распределении учебных нагрузок на 1964–1965 учебный год сказал, что по курсу «Введение в языковедение», который я веду свыше 25 лет, плюс курсовые работы, набирается полная ставка, и показал мне карточку, в которой значились 703 часа. Я поехала в отпуск. 27-го августа я узнала, что заведующий кафедры передал этот курс новому работнику. Если меня уволили с работы, почему же меня своевременно не уведомили. Я не получила приказ об увольнении. Мне хотелось бы вообще узнать, чем объясняется такой беспримерный факт. За всю свою работу в институте, до самого последнего времени, я не получала никаких замечаний ни со стороны деканов, ни со стороны заведующего кафедры. Напротив, в моём присутствии заведующий кафедры всегда положительно отзывался о моей работе. А что касается студентов, то они проявляли интерес к лекциям, старательно готовились к практическим занятиям и вообще тепло и сердечно относились ко мне, и вполне понятно, почему: я же всецело отдавалась работе. Прошу вас разобраться в этом». 7 сентября 1964 г. С. Л. Рохкинд попросила освободить её от работы в институте в связи с выходом на пенсию [1, л. 42].

Rokhkind

За годы научно-педагогической деятельности Спринца Львовна опубликовала целый ряд разных работ по актуальным проблемам белорусского языковедения. В исследовании «К изучению словообразования белорусского языка» (журнал «Советская школа», 1955, № 5) рассматриваются вопросы производности и непроизводности слова и его морфологического состава, анализируются отдельные аспекты суффиксального словообразования. В статье «Из истории лексики белорусского языка», напечатанной в четвёртом выпуске «Ученых записок МГПИ» за 1955 г., изучается развитие семантики и сферы употребления на протяжении XIX–XX вв. слов «змагацца», «змаганне», «змагар» и синонимичных «барацьба» и «барацьбіт». Последней известной нам опубликованной работой С. Л. Рохкинд стала статья «Отглагольные существительные в современном белорусском языке» в научном сборнике «З даследаванняў па беларускай і рускай мовах» (Минск, 1961).

Видимо, исследовательница сумела осуществить далеко не все свои научные замыслы. В архиве есть сведения о том, что в 1962 г. в издательстве «Учпедгиз» должен был выйти «Словарь синонимов белорусского языка» (12 печ. листов), составителем которого была Спринца Львовна [1, л. 38]. Увы, эта работа не была опубликована, а дальнейшая судьба рукописи неизвестна.

По свидетельству тех, кто её знал, Софья Львовна была сердечным человеком, имела много учеников [2]. Почти утратив слух и зрение, в 1996 – 1998 гг. она написала чрезвычайно колоритные воспоминания о городе своего детства и юности – Толочине. Спринца Львовна Рохкинд ушла из жизни в 2000 г. в Минске. На её смерть белорусский поэт Григорий Релес откликнулся небольшой заметкой «In memoriam» в самиздатовской газете «Анахну кан» («Мы здесь») [7].

Список использованной литературы

  1. Архив Белорусского государственного педагогического университета имени Максима Танка. – Ф. 746. – Оп. 1 лс. – Ед. хр. 715.
  2. Голоса еврейских местечек [Электронный ресурс] / Еврейский культурный центр «Мишпоха». – Режим доступа: http://shtetle.co.il/Shtetls/tolochin/rohkind.html. Дата доступа 08.07.2014.
  3. Курс сучаснай беларускай мовы (фанетыка, марфалогія, лексіка) / К.І.Гурскі (і інш.); пад рэд. Я. Коласа і К. Гурскага. – Мінск: Выд-ва АН БССР, 1940. – 261 с.
  4. Рохкинд, С. Еврейско-русский словарь / С.Рохкинд, Г.Шкляр; Ин-т литературы и языка Академии наук БССР. – Минск: Изд-во Академии наук БССР, 1940. – 519 с.
  5. Сінтаксіс беларускай мовы / пад рэд. Я.Коласа, К.Гурскага і Г. Шкляра. – Мінск: Выд-ва АН БССР, 1939. – 134 с.
  6. Флят, Л. Евлитло: от старта до финиша / Л.Флят // Заметки по еврейской истории: сетевой журнал еврейской истории, традиции, культуры. – 2012. – №2 (149).
  7. Шевелев, Д. Еврейские исследования в Белорусской ССР в 1933–1941 гг. (по документам Центрального научного архива Национальной академии наук Беларуси) / Д.Шевелев // Материалы шестнадцатой ежегодной международной междисциплинарной конференции по иудаике. Академическая серия. Ч. 2 / Центр научных работников и преподавателей иудаики в вузах «Сэфер». – Москва, 2009. – Вып. 26. – С. 483–489.
  8. Шульман, А. На родине моих снов: очерки / А. Шульман. – Минск: Медисонт, 2013. – 191 с. – С. 89.

С небольшими сокращениями перевёл с белорусского В. Рубинчик. Оригинал находится здесь.

Фото С. Л. Рохкинд предоставлено автором.

Опубликовано 1.09.2016  16:13