Гений, предавший частного человека
В футуризме Маяковского много от фашизма с его культом «будущего»
Пишет Александр Хоц 02-10-2020 (10:20)
Мучаюсь судьбой двухтомника Маяковского. Добротно изданный, в красной обложке, с золотым футуристическим тиснением. Никому не нужен? Поэмы, пьесы, путевые очерки…
Куда всё это деть? Не выбрасывать же? Когда-то он нужен был в школе, но с годами я загонял Маяковского всё выше, на верхние полки, где стоят случайные и ненужные книги. Сегодня сдувал пыль и пытался понять – зачем мне это надо? Пробовал читать (почти всё хорошо знакомо ещё со школы).
Вот он пишет о Париже, 1925 год, рассуждает о парижской живописи, умиляется Верленом и Сезанном, – а между тем, границы уже закрыты – и скоро в Парижи и Нью-Йорки будут выпускать только избранных. Страна фактически на замке. Никакой свободы слова, – одни призывы и агитки долбят по мозгам обожаемого «пролетария».
Талантливо долбят (согласен). Фирменные лесенки – это особая форма «долбёжки». Но для мысли эта форма – не приспособлена. Вообще, футуризм и гигантизм – не приспособлены для понимания и анализа. Потому что невозможно гаечным ключом (или кастетом) копаться в сложной социальной реальности.
Сам язык, который оперирует «150 миллионами», анти-гуманен по определению.
Который раз, листая Маяковского, поражаюсь: как талантливо это сделано – и как бездарно по смыслу, который стоит за «поэзией». Да, «гений формы». Но всё-таки подлинный гений – это содержательное определение. Это тот, кто опередил время в области понимания жизни и человека. Это тот, кто усложнил образ человека, а не упростил его.
Ничего более тупого и бесчеловечного, чем смыслы, стоящие за крикливыми «лесенками» Маяковского, я не могу вспомнить в советской литературе.
Панегирики чекистам и насилию, славословия партийному диктату и несвободе, «ваше слово, товарищ маузер», «клячу истории загоним», «голос единицы тоньше писка…», – и прочие перлы.
Как невероятно талантливо это сделано – и как отвратительно по своему человеческому смыслу.
Ничего более мерзкого, чем «Левый марш», я не знаю: в нём – прообраз внутренних репрессий, данный в поэтических формулах: «Кто там шагает правой?» – «Ваше слово, товарищ маузер».
Истребление своих, «неправильно» шагающих в общем строю. Только школьное прошлое заставляет меня считать рифмованное людоедство «классикой».
Или 1929 год: ненависть к «Особому мнению» («Огромные вопросищи страна решает миллионолобая, / А сбоку ходят индивидумы, у них мнение обо всём особое»).
Это – похоронный марш советской власти. Режим, криминализующий любое инакомыслие, – уже покойник. С 1929 – до 1991 (по меркам истории) – это рукой подать.
В заметке о смерти Блока нарисован образ новой поэзии: поэты «громоздят камни новых образов, – кладут героический труд, созидающий поэзию будущего». «Камни образов»! Примитивная стена, заменившая концепцию поэзии – полёта.
В футуризме Маяковского много от фашизма с его культом «будущего». (Интересно, был ли Маяковский лично знаком с Маринетти, который пережил его на 10 лет?) «Будущее принадлежит нам» – пел прекрасный мальчик в коричневой рубашке в фильме Боба Фосса.
Культ будущего – это авторитарная мифология, не отделимая от расчеловечивания настоящего. Будущим всегда озабочены режимы, где человека нужно превратить из цели – в политическое средство.
Футуризм с его культом техники (мир как Машина) – сам по себе бесчеловечен, не важно, фашистский это проект или коммунистический.
Бунин в «Окаянных днях» с физиологической ненавистью к поэту вспоминал: «Маяковский открыл свой корытообразный рот и заорал…» Рассматриваю фото: а ведь, и правда: «корыто-образный», какой точный образ.
Органика Маяковского, игра в гигантизм – очень точно совпадают с этим ртом (бульдожьей хваткой) и образом «корыта», у которого осталась страна.
Я бы сказал, что уникальность Маяковского в 20 веке в том, что это один из редких гениев, который предавал частного человека (помогал его карать), а не был на его стороне.
Но это не примитивная жестокость натуры (хотя и она), – это ловушка формы, которую усвоил Маяковский в начале века. Это бесчеловечность футуристической эстетики.
Как художник-модернист, который занимается геометрией вещей, квадратами и треугольниками, – так поэт увлечён не человеком, а его цветными «трафаретами» и формами. «Окна РОСТА» – вот подлинный образ человека в мире Маяковского.
Укрупняя образ до гиперболы, поэт расчеловечивает современника. Гиперболические функции – вместо живой души. Он остался формалистом, имея дело не с людьми, а с «геометрией».
Но разъятый на квадраты, человек погибает. Зато как удобно забивать в фанерные фигуры гвозди своих метафор.
Если бы Жорж Брак (обожаемый поэтом), или кубист Пикассо писали стихи, они бы их писали в эстетике Маяковского. Их предмет – разъятый образ человека, с которым можно делать что угодно.
Разъятая личность не сможет ответить. Патологоанатом не занимается, собственно, людьми, он имеет дело с их мёртвыми проекциями. И делает с ними, что хочет.
Читать всё это физически невозможно.
Эротическая объективация (голые натурщицы из треугольников) – это ещё обаятельно, но социальная объективация (человек как социальная функция) – это отвратительно.
Кроме того, Маяковский – просто образец манипуляций. Каждая строчка пытается тобой манипулировать (заставить, призвать, навязать примитивную мысль, порыться в голове гаечным ключом). И в конечном счёте – расчеловечить, как читателя.
Заставить восторгаться несвободой, культом большинства, «наганом», чекизмом, подчинением массе, диктатуре и вождям. Заставить быть счастливым – по разнарядке. («Надо вырвать радость у грядущих дней»).
Какая поразительная тупость: «вырванная» радость – под конвоем.
Когда ты видишь эту несвободу в каждой строчке, начинаешь понимать ненависть Бунина. Талантливо поданное насилие, растление личности – отвратительно вдвойне.
Тихий эротический лиризм (есть там и такое), когда поэт мечтает «спрятать звон свой» во что-нибудь «мягкое, женское», – ещё звучит по-человечески. Но даже эрос Маяковского, («звенящий» металлическим членом), отдаёт какой-то «кузницей» и «цехом»…
Пожалуй, я всё-так выкину этот двухтомник с золотым тиснением.
Дело не только в том, что этот «гений» – не на моей стороне. И в доме у меня ему делать нечего. Дело в банальности смыслов, которые скачут по этим «лесенкам».
Это громко, зрелищно, эффектно по форме, – но невероятно скучно и убого по живой человеческой мысли. А я не в том возрасте, когда тратят время на бессмысленные тексты.
«Сегодня надо кастетом кроиться у мира в черепе». И – на здоровье…
Пусть забивает «сваи» в человеческие головы – где-нибудь в районе ближайшего контейнера. Там его встретят классово-близкие.
От belisrael. Уважаемый автор сайта kasparov.ru, безусловно, имеет право на своё мнение. Проблема в том, что А. Хоц, похоже, сначала вынес В. Маяковскому свой суровый «приговор», а уж затем начал подгонять под него факты (отдельными строчками можно «доказать» что угодно).
Вероятно, о поэтах прошлого следует судить по лучшим их стихам. То, что Маяковского (1893-1930) читают спустя 90 лет после его смерти, как и то, что его произведения вызывают споры, само по себе в какой-то мере свидетельствует о ценности его творчества для культуры.
Ул. «Мояковского» в Петербурге, 2015 г. Подобное написание практиковалось и в Щучине Гродненской области
Среди наших читателей есть минчанин Пётр Резванов, который тоже довольно много писал о Маяковском, в том числе стихами (см. ниже)… По мнению П. Резванова, «Маяковский интересен (по крайней мере, для меня образца 2020 года) в динамике: “150.000.000” — при всей революционности — еще довольно далеко от интернационализма (про стихотворения и лубки времен Первой мировой я даже не говорю), но “Казань” и даже “Нашему юношеству” кое-кто в восточной соседке обозвал бы русофобскими (“кацап” можно оставить без комментариев, а “Казань” напомнила самосожжение в Удмуртии)».
Отрывки из «Разговора с Маяковским о его поэзии»:
Нет,
Маяковский,
Это –
Не издевка.
Прошу простить,
Что с Вами я на «ты»…
Но велика ли разница нам:
Пуля ли,
Веревка
Выведут тебя
Из жизни суеты?
Маяковский!
Если бы ты знал,
Что с тобой
И твоими стихами
Сделает будущее,
То ты бы,
Наверное,
Не стал
Слово за словом
Из памяти вытаскивать лучшее.
Нет,
И еще раз нет!
Ты всё равно б
Среди корчащихся
В улюлюканьи и вое,
Не удержался бы,
Чтоб
Отколоть
И придумать что-то такое…
Ты же верил,
Как может лишь верить поэт,
Что гений иль муза,
Являясь в часы вдохновенья,
Грядущих коммун
Посылали привет;
И лишал себя ты ради них
Пушкинского чудного мгновенья…
[…]
Где сад фруктовый души твоей? –
Нет его!
Без тебя
Он совсем не ухожен…
И табун лошадей
С Кузнецкого
И с историей-клячей
Уже
Распегасен и стреножен.
Лучше б ты
(Как писал)
Стал собакой:
Красивых людей
До сих пор еще нет.
И не катится
По земле покатой
Твой
Товарищеский
Привет…
Толпу
Облизала какая-то дрянь,
Оставив лишь мысль,
Что поэт
Не может писать
Ни про грязь, ни про рвань,
Таким рядом с Пушкиным нет
Места;
И даже к нему не дойти
(Хоть Надсон и вправду исчез)…
И не верит никто,
Что ты мог бы идти
Поклонениям
И толпам наперерез.
Но я верую, что
ты горланил не зря,
Твой плакатный
Шершавый язык пригодится!
А пока что,
Все,
Заживо смех хороня,
На бабочке сердца твоей
Не хотят,
Умерев,
Ни во что воплотиться…
Но ты – воплотился.
И с Пушкиным рядом
Стоишь в многотомном ряду.
Это то
Немногое,
Что тебе в награду
Смог оставить твой труд…
Опубликовано 06.10.2020 17:47