Боб Дилан: белые пятна, черные дыры

АЛЕКСАНДР КУШНИР О ЗНАМЕНАТЕЛЬНОМ АЛЬБОМЕ «BLONDE ON BLONDE» И ЗАГАДКАХ В НАСЛЕДИИ ВЕЛИКОГО АМЕРИКАНСКОГО БАРДА

текст: Александр Кушнир

По поводу присуждения Бобу Дилану Нобелевской премии по литературе журналист и писатель Александр Кушнир вспоминает обстоятельства записи альбома «Blonde on Blonde», которому в этом году исполнилось 50 лет, — одного из самых значительных и загадочных в дискографии великого американского барда и поэта.

«Альбомы всегда были для меня чем-то вроде силы тяготения. У них имелись обложки, передняя и задняя, которые можно было разглядывать часами. Меня всего буквально трясло от желания записывать пластинки».

Боб Дилан

Еще со времен учебы в провинциальном Хиббинге Дилан мечтал о собственной группе. Переехав в Нью-Йорк, он несколько лет выступал под акустическую гитару и гармошку, а свои альбомы писал либо в джемовом режиме, либо со студийными музыкантами. С рок-группой Дилан впервые сыграл на Ньюпортском фолк-фестивале 1965 года. «Берите его, он ваш!» — анонсировали организаторы появление Поэта на сцене этого клуба самодеятельной песни. Фермеры, студенты и очкастые контркультурщики, затаив дыхание, ждали очередного появления кудрявого «спасителя народной музыки». Но, как говорится, не тут-то было. Дилан ударил с флангов — электрическим блюзом и зычным рок-н-роллом. Зашел и расстрелял все ожидания публики — быстро и безжалостно.

В этот июльский день фанаты испытали на себе, какое это страшное оружие — Дилан с искусной рок-группой за спиной. Он успел отрепетировать «в электричестве» всего несколько композиций — в компании с гениальным клавишником Элом Купером, музыкантами The Butterfield Blues Band и, в частности, с молодым чикагским блюзменом Майком Блумфилдом. Сохранились черно-белые фотографии, на которых два безумных еврея, один из Хиббинга, другой из Чикаго, корчат друг другу рожи, херачат по струнам и смакуют изнасилование патриархальных заветов правнуков Моисея.

В финале их выступления случился скандал, когда фолк-пуритане хотели перерубить кабель и отключить электричество — исключительно за то, что их 24-летний кумир предал акустические идеалы Ньюпорта. Позднее критики писали Дилану «открытые» письма, зрители орали: «Иуда!», но Боб двигался вперед на космической скорости.

«Редактор фолк-фанзина Sing Out! Ирвин Силбер в своем письме отчитывал меня, как будто он один и с ним кое-кто еще владели ключами к реальному миру, — вспоминал впоследствии Дилан. — Но я прекрасно знал, чем занимаюсь, и не собирался делать шаг назад или отступать ради кого бы то ни было».

Уместно напомнить, что незадолго до Ньюпорта собранный Диланом, Блумфилдом и Купером студийный состав зафиксировал искрометный альбом «Highway 61 Revisited». К сожалению, так случилось, что сохраниться этой блестящей команде было не суждено. Купер создал собственный Blues Project, Блумфилд основал Electric Flag, а впоследствии переиграл со всей американской блюзовой элитой — от Джанис Джоплин до самого Купера, но затем умер от передозировки.

После выхода «Highway 61» и выступления в Ньюпорте Дилан сжег все мосты, соединявшие его с фолк-сообществом. Теперь «убийца фолк-музыки» грезил исключительно об электрических концертах, блюзах и громких рок-н-роллах. Дилан-бард остался где-то в прошлом: в небольших клубах, кофехаузах и фолк-центрах Гринвич-Виллидж. Вооружившись электрогитарой, «новый» Дилан взял в качестве аккомпанирующего состава канадскую группу The Hawks («Ястребы») и вылетел с нею в тур по Англии. Документальный фильм 1965 года «Eat the Document»наглядно демонстрирует, насколько «Ястребы» были хороши на сцене. Но, увы, в студийных стенах Дилана ожидало сильное разочарование.

Попробовав зафиксировать с The Hawks несколько песен, Боб отчетливо понял, что звукозаписывающие сессии — это, как говорится, «не их игра». «Ястребы» были отличным концертным составом, но в студии не шли ни в какое сравнения с героями альбома «Highway 61». Попытка записать семиминутную балладу«Visions of Johanna», посвященную боевой подруге Дилана Джоан Баэз, потерпела крах. Полтора десятка дублей, зафиксированных в студии, дали совершенно провальный результат. С горем пополам музыканты записали новый сингл «One of Us Must Know (Sooner Or Later)», но на это ушло больше недели работы и порядка 25 (!) дублей.

«One of Us Must Know (Sooner Or Later)»

Дилан, который привык все делать быстро, заметно приуныл. «Я падаю вниз с сумасшедшей скоростью, — признавался он в те дни своему биографу Роберту Шелтону. — За десятки сессий мы получили всего одну песню. Не удивлюсь, если скоро падать будет просто некуда. Это какой-то настоящий “расцвет упадка”».

Сидя в студии, Дилан скручивал из обрывков журнала Newsweekочередные косяки и уничтожал их с пулеметной скоростью. Масть, как говорится, не перла. Спасение пришло под утро со стороны продюсера Боба Джонстона, который на своих плечах вытащил все тяготы записи «Highway 61». После того как этот альбом попал в топ-3 журнала Billboard, важные боссы из ColumbiaRecords стали смотреть на Джонстона как на бога. Выходец из Западного Техаса, он был не только гениальным саунд-инженером, но и отличным психологом, а также автором нескольких песен, которые, к примеру, исполнял Элвис Пресли. И неудивительно, что вскоре Джонстон был назначен ведущим продюсером Columbia Records по фолку и кантри. Мрачно поглядывая на эксперименты Дилана с дружбанами из The Hawks, он мудро дал Поэту время перебеситься, а затем вызвал его на разговор в близлежащий пивняк.

«Слушай, у меня есть идея, — сказал Джонстон Дилану. — Давай как можно быстрее свалим отсюда. Запишемся в другом месте и с другими людьми… Например, в Нэшвилле, где у меня есть куча классных музыкантов, которые работали с Пресли и всю жизнь играют кантри, блюз и рок-н-ролл. К примеру, “Visions ofJohanna” они запишут с одного-двух дублей, клянусь мамой! Я там жил и знаю абсолютно все. И туда всего два часа лета! Снимем удобную гостиницу, поставим тебе в номер пианино. В студии время для записи дешевое, а аппаратура хорошая. Прилетим — и через неделю альбом будет готов. Я отвечаю».

«Visions of Johanna»

Дилан задумался. Предложение звучало заманчиво. Что представляют собой нэшвиллские музыканты, Дилан знал не понаслышке. Когда во время записи «Highway 61» в Нью-Йорке оказался гитарный виртуоз Чарли Маккой, Джонстон убедил Дилана пригласить нэшвиллского гения, сотрудничавшего с Джонни Кэшем, Элвисом Пресли и Роем Орбисоном, в студию. Как гласит история, Дилан лениво сопротивлялся, поскольку альбом, по сути, был готов и делать ничего уже не требовалось. Но Джонстон был перфекционистом похлеще Дилана. Соблазнив Маккоя билетами на бродвейский мюзикл для его жены, Джонстон полуобманом затащил гитариста в здание ColumbiaRecords.

Дальше получилось красиво. Получив искомые билеты, Маккой уже хотел сваливать, но не тут-то было. Оба Боба упросили его сыграть на финальной композиции «Desolation Row». Эта одиннадцатиминутная баллада была инкрустирована виртуозными партиями Блумфилда. Но Дилан решил в последний момент заменить электрическую гитару на акустическую. Затея выглядела сомнительно: Маккой опаздывал на свой дурацкий мюзикл, да и подходящей гитары у него с собой не было.

«Нет проблем, — сказал Дилан. — Вон в углу десяток стоит. Выбирай любую!»

Отступать Маккою уже было некуда. Он сел на стул, надел наушники, прослушал композицию и решительным жестом воткнул штекер от гитарного шнура в пульт. Свою партию он записал с одного дубля — да так, что Дилан чуть не грохнулся со стула. Во-первых, в каноническом варианте «Desolation Row» не пришлось менять ни одной ноты — гитарные кружева Маккоя ложились сверху трека как влитые. Во-вторых, в Нью-Йорке так еще никто не играл и не мыслил. Это была прославленная школа «нэшвиллского кантри», где песни повествовали в основном о том, как бл*довитые жены изменяют своим мужьям с проезжими ковбоями. Культурная жизнь в штате Теннесси уже несколько веков вибрировала по несложному маршруту: «паб — студия — паб».

«Desolation Row»

Дилан этот случай с Маккоем запомнил крепко. Да он вообще никогда и ничего не забывал. После этого в студийных вопросах Дилан начал доверять 34-летнему Джонстону как самому себе. Но проблема заключалась в том, что на поездку в Нэшвилл у Поэта абсолютно не было времени.

В ближайшие дни Дилану надо было срочно жениться на девушке по имени Сара Лоундс — причем жениться без лишнего шума. Красавица Сара была на седьмом месяце беременности, и назойливое внимание прессы любвеобильному Бобу отнюдь не требовалось. В скобках заметим, что к Дилану всегда выстраивалась длинная очередь из прекрасных дам, причем эта очередь, как правило, очень быстро двигалась. Да что там девушки — все поколение калифорнийских битников и нью-йоркских хипстеров лежало у ног Поэта. И это была чистая правда.

У Дилана продолжался бесконечный тур — вплоть до лета 66-го года. Гипотетически в его графике выступлений были небольшие паузы — при условии, что несколько концертов удастся перенести. И тогда авантюра с нэшвиллской записью становилась реальностью. С этими мыслями Дилан направился в гости к своему директору Альберту Гройсману. Выходец из Чикаго, он был грозен собой, владел ночным клубом, а также контрактами с несколькими звездами блюза и фолк-рока. В любой компании Гройсман был в центре внимания, разговаривал громким голосом и носил в кармане кольт 45-го калибра, которым периодически приходилось пользоваться. Как минимум для устрашения.

Альберт Гройсман, один из героев эпохального фильма «Don’tLook Back», владел 25 процентами акций от доходов Дилана. Поэтому его интересовали преимущественно многонедельные туры и крупные сольные выступления. Расписание концертов и гонорары он знал наизусть, хоть ночью разбуди. Поэтому несложно догадаться, как он отнесся к предложению Дилана о записи в Нэшвилле. В этой ситуации у Гройсмана автоматически слетало несколько концертов, а это, по его мнению, напоминало добровольное швыряние долларов в открытую форточку. Поэтому спустя несколько часов он ударом ноги вышиб дверь в офис Джонстона и враждебно прорычал: «Чувак, если ты еще раз вякнешь Дилану что-нибудь про Нэшвилл, клянусь тебе, ты будешь уволен! Ты сейчас все прекрасно слышал! И два раза я повторять не буду!»

Дилан не стал свидетелем этой безобразной сцены, но от этого ему было не легче. Он в очередной раз попал между двух огней: слева — Гройсман, справа — Джонстон. И из этой ситуации ему надо было как-то выбираться. И Боб сделал это с присущей ему легкостью духа и здоровым цинизмом. Так получилось, что среди его друзей Гройсман был единственным человеком, которого Дилан пригласил на свадьбу. И не воспользоваться этой возможностью кучерявый «Рембо с гитарой» попросту не смог.

«Какой подарок тебе сделать на свадьбу? — спросил накануне венчания расслабленный и не до конца трезвый Гройсман. — Проси что хочешь!» Боб хитро прищурился, посмотрел сквозь темные стекла очков и сказал: «Поехали в феврале со мной и с Сарой в Нэшвилл! Там буквально за несколько дней мы запишем альбом, я клянусь тебе. Это будет такой вот медовый месяц, что ли… Ты же не сможешь отказать молодоженам, правда?»

Дилан, хоть и был моложе Гройсмана, быстро учился его приемам. Отступать последнему было некуда, и он нехотя согласился. В ту же минуту радостный Дилан позвонил Джонстону, а Джонстон перезвонил в Нэшвилл, букируя на февраль 1966 года студийное время в местной студии ColumbiaRecords.

Дилан наклонился над столом и записал даты звукозаписывающей сессии к себе в тетрадь. Кроме Боба Джонстона и Чарли Маккоя, он не знал в Нэшвилле ни одного человека. Впереди его ожидала неизвестность.

* * *

Нэшвилл находится в 750 милях от Нью-Йорка. Начиная жизнь с чистого листа, Дилан прилетел туда налегке, взяв с собой мультиинструменталиста Эла Купера и гитариста The HawksРобби Робертсона. Безусловно, Боб доверял Джонстону и местным музыкантам, но работать с друзьями ему было психологически легче.

«Джонстон возил нас по Нэшвиллу в своем красном “эльдорадо” с откидным верхом и пытался продать нам это место как ненапряжное, — вспоминал впоследствии Дилан. — Как по мне, так этот город был словно погружен в огромный мыльный пузырь. Тогда нас с Купером и Робертсоном чуть не выгнали из гостиницы за длинные волосы».

Нестыковки продвинутых хипстерских нравов с патриархальными особенностями цивилизации Дикого Запада продолжались и внутри студии. К примеру, Джонстону категорически не нравились перегородки, отделявшие сессионников друг от друга. Опытный продюсер, ратовавший за чувство локтя у музыкантов, он всегда считал, что глаза и флюиды намного важнее, чем наушники или «экологически чистый звук» в «одиночной камере». Поэтому Дилан ни капельки не удивился, узнав, что за ночь Боб вместе с помощником снесли все перегородки. Он знал, что порой работа с Джонстоном «напоминала пьяные гонки», и предпочитал не влезать в чужие дела.

Возмущенные подобным вандализмом хозяева студии вылетели первым рейсом с жалобной петицией в нью-йоркский офисColumbia. Но тут они крупно промахнулись, позабыв, что босс Джон Хаммонд в свое время являлся первооткрывателем Дилана. Неудивительно, что последствия такого промаха не заставили себя долго ждать.

«Единственное, что могу вам сказать, — так это то, что на днях я обедаю с Диланом и Джонстоном, — сидя в роскошном кожаном кресле, директор Columbia Records пустил струю сигаретного дыма прямо в лица своих горе-сотрудников. — Поэтому вам следует понимать: если Джонстону захочется повесить микрофон на потолке, я бы посоветовал вам срочно найти самую высокую е**ную лестницу, чтобы Боб смог как можно быстрее начать восхождение. Если же этого не случится, я прикрою ваш Ноев ковчег в течение получаса».

А в этот момент Дилан буквально был на седьмом небе от счастья. С новой студийной командой они сработались в считанные часы. В отличие от кошмарных сессий с The Hawks, они записали «Visions of Johanna» за одну ночь, причем именно с тем философски-интеллигентным саундом, о котором Поэт мечтал еще в Нью-Йорке.

Затем настала очередь новой баллады «Sad Eyed Lady of the Lowlands», которую Дилан посвятил молодой жене. В это самое время Сара, словно декабристка, сидела в углу студии и кормила месячного Джесси. Она не без удивления наблюдала, как Боб показал музыкантам посвященную ей песню, а затем отпустил их на обеденный перерыв. Мол, ему еще надо дописать пару-тройку куплетов. В итоге запись продолжилась через сутки, когда Поэт окончательно оформил канонический вариант текста, полный картинок, настроений, образов, лиц, мест и вещей.

«Sad Eyed Lady of the Lowlands»

Во время этой сессии многие поступки возвращались к участникам звонким бумерангом. В самом начале музыканты жаловались Джонстону, что привыкли работать с готовыми композициями, расписанными по нотам. Но это был не тот случай. Прямо посреди ночи в студию ворвался Поэт с красными от бессонницы глазами и громко воскликнул: «Эй, я наконец-то дописал песню! Есть тут кто живой?»

В случае с «Sad Eyed Lady of the Lowlands» Джонстон разбудил дремавших в студии музыкантов, а Дилан, глядя на их помятые лица, насмешливо сказал: «Да тут все просто, всего три аккорда». И когда все поняли, что эта песня состоит из тридцати куплетов и играть ее предстоит буквально «до бесконечности», Джонстон заорал на всю ивановскую: «Play! Don’t stop! Just keep playin’!»

«Одиннадцать минут спустя это было записано, — вспоминает он спустя годы. — Мы сыграли просто безупречно, и никто не мог поверить, что это произошло. Потому что все догадывались, что их жизни изменились. И Нэшвилл изменился, и музыка вокруг изменилась».

«I Want You»

После этой победы работа над альбомом велась уже в ином ключе. Где-то в полдень Дилан вызванивал в свой гостиничный номер Эла Купера и наигрывал ему на фортепиано новую мелодию — к примеру, невинный гимн сексу «I Want You» или сюрреалистический «Memphis Blues Again». Дилан планировал записывать все музыкальные нюансы на диктофон, но Купер предложил не тратить времени попусту.

«Memphis Blues Again»

«Послушай, Боб, давай не будем отвлекаться на технические мелочи, — уверенным тоном произнес Эл. — Моя память и будет твоим диктофоном. Ты играй, а я все запомню! Можешь не волноваться».

Поскольку Дилан знал Купера не первый день, то спорить не стал. Эл шел в студию работать надаранжировками, а Поэт оставался в гостинице, концентрировался и в полной тишине дописывал текст. Любопытно, что иногда провинциальное безмолвие раздражало Боба, и он доделывал песни прямо в студии, сидя за фортепиано. На это уходило до трех-четырех часов недешевого студийного времени. Музыканты в это время смотрели телевизор, рубились в настольный теннис или просто спали. Ближе к полуночи все собирались в тон-ателье, включали магнитофоны и начинали «склеивать» песню целиком: текст, основную мелодическую линию, ритмический рисунок и гитарно-клавишные аранжировки.

Запись происходила в два этапа — несколько дней в феврале и несколько дней в марте 1966 года. В последнюю очередь была зафиксирована «Rainy Day Women #12 & 35», которая впоследствии окажется на альбоме первой. Джонстон с энтузиазмом прослушал ее демо-вариант и предложил записать этот психоделический марш как «стилизацию под “Оркестр Армии спасения”, сидящий на кислоте». Дилану идея, естественно, понравилась, и он попросил музыкантов срочно притаранить из ближайшего паба всякого бухла. Там же по просьбе Дилана они подобрали и искусного тромбониста — возможно, для того, чтобы быть последовательными в собственных безумствах.

«Rainy Day Women #12 & 35»

Отдегустировав литры местного вина, музыканты в четыре часа утра начали имитировать звучание «Оркестра Армии спасения». Дилан, глаза которого блестели пьяной фантазией, попросил лучших сессионщиков Нэшвилла разухабисто петь припев«Everybody must get stoned» — ключевые слова песни, которая уже через неделю звучала на радиостанциях.

Это была веселая и изысканная провокация — с очевидными намеками на «кайф», к слову, не сильно замаскированными. Вскоре все — начиная с «детей цветов» и заканчивая «яйцеголовыми» профессорами — обсуждали наркосленг фразы «каждый может упороться». Примечательно, что все эти дискуссии происходили на должном литературном уровне — к примеру, на страницах журнала Time…

Но вернемся в студию. Когда, прилетев в Нью-Йорк, Джонстон смикшировал все песни, выяснилось, что записанного материала хватит на два альбома. Тогда Дилан решил не мелочиться и впервые в истории рок-музыки замахнулся на две пластинки скопом. По версии лейбла, этот двойной альбом материализовался на прилавках 16 мая 1966 года, привлекая покупателей странным названием «Blonde on Blonde».

Произошло это событие с сознательным нарушением всех правил маркетинга — день в день с выходом нового диска BeachBoys «Pet Sounds». В офисах Columbia Records творился страшный бардак, и в широкой продаже альбом появился лишь в июне — одновременно с двойным альбомом Фрэнка Заппы «Freak Out!».

Любопытно, что при оформлении внутреннего разворота «Blondeon Blonde» дизайнерами были использованы не только снимки Дилана, но и фотография Клаудии Кардинале — как выяснилось впоследствии, с неочищенными авторскими правами. Спустя полтора года, после угрозы со стороны ее юристов, внутренний дизайн альбома претерпел существенные изменения, и черно-белая фотография итальянской красотки была изъята.

Необходимо заметить, что в коллекциях меломанов существует как минимум одиннадцать версий «Blonde on Blonde». Все это напоминает игру «найди десять отличий». Со временем режим моно превращался в стерео, а стерео — в Dolby Surround. Менялись и общее время звучания диска, и названия композиций, не говоря уже про такую «мелочь», как внутренний дизайн. В это сложно поверить, но канонического варианта альбома «Blonde on Blonde», поднявшегося до 9-го места в хит-параде журнала Billboard, не существует в природе до сих пор.

Не так давно в интернете была опубликована полная стенограмма ознакомительного интервью главного редактора журнала RollingStone Яна Веннера с Диланом. Примечательно, что в далеком 1969 году Боб охотно говорил с Веннером на любые темы, но наглухо закрывался, отвечая на вопросы, связанные с «Blonde on Blonde». Судя по интервью, уже в шестидесятых годах Дилан был человеком закрытым и мнительным. С тех пор прошло несколько десятков лет, но ни разу Дилан не возвращался к теме нэшвиллской сессии 1966 года. Музыкальные критики часто цитируют его интервью журналу Playboy 1979 года, но даже там Поэт отделывается общими фразами.

«Если говоришь правду, это очень здорово и правильно, — признавался позднее Дилан в своей автобиографии. — А если врешь — ну, все равно это здорово и правильно».

Как бы то ни было, но до сих пор ни в одном исследовании про Дилана, к примеру, не написано ни слова о происхождении названия альбома. Что значит выражение «Блондинка на блондинке»? Официальные биографы на эту тему молчат. Да, в 1966 году не существовало ни пиар-служб, не пресс-релизов, но тем не менее как подобное оказалось возможно? Очередные белые пятна и черные дыры, увы…

Дилан как-то обмолвился, что название пластинки появилось в последний момент, причем чисто ассоциативно. Фанатские сайты намекают на его роман с фавориткой Энди Уорхола, блондинкой Эди Сэджвик, которой на альбоме была посвящена композиция «Leopard-Skin Pill-Box Hat». Кто-то считает, что эта двойная пластинка была посвящена друзьям Дилана — Аните Палленберг и Брайану Джонсу из The Rolling Stones. Кто знает? Короче, очередная тайна Дилана, покрытая пылью десятилетий…

«Leopard-Skin Pill-Box Hat»

Говорят, что в одном из радиоинтервью Боб заявил, что в середине 60-х его потрепанный амфетаминами мозг состоял исключительно из полос — то светлых, то темных. И вот как-то раз в его голове скрестились две светлые полосы, и он увидел вывеску «Blonde on Blonde». В итоге получилась идеальная обложка для альбома, который неоднократно входил в топ-10 лучших пластинок всех времен и народов. Красивая версия, но только этого радиоинтервью Боба Дилана никто так и не нашел.

Оригинал

***

Фейсбук, Mikhail Volodin,  13 окт. 17:37

Я написал это лет 15 назад, но последние строки готов повторить сегодня. Потому что он прошел со мной через всю жизнь.

“Я за него болел. Я это видел. Я этим счастлив!”

ДИЛАН В ГОРОДЕ
Заметки с концерта Боба Дилана в Большом Бостоне в 2002 году.

Дилан как Дилан: немного занудливый, немного кривляющийся кузнечик, упакованный в черное трико с блестками вдоль бедер. На фоне четырех крепких парней в красных робах он кажется хрупким и манерным. Хочется сравнить его одновременно с Блоком и блоковским Арлекином.

Он гнусавит и слов не разобрать. Его руки лежат на клавишах, а тело вывернуто наизнанку – черное трико напоминает разорванный лист Мебиуса. Он пожимает плечами, поочердно отставляет то одну то другую ногу, поет одновременно в два микрофона, подает знаки красным парням и не смотрит на публику. Новые песни звучат как старые, а старые Дилан исполняет так, что их нельзя узнать.

Дилан – пляшущий старик. Ему – 61 год. Я сижу далеко и не различаю морщин на его лице, а движения не выдают возраста. Иногда отсюда вообще кажется, что он – женщина. Ну да, старая еврейская женщина! Похожая на мамину портниху, Геню Ефимовну, – чуть сгорбленную, шебутную и дерганую, с широко расставленными тонкими ногами, напоминающими букву «п» из гарнитуры «гельветика».

У Дилана нет мелодий, и слова не слышны. Первые три-четыре песни я испытываю одновременно зоологический интерес (как в таком возрасте можно так двигаться!) и раздражение (однообразно и ни хрена не понятно!). Но потом ребята в красном загоняют-таки мне в голову классический роковый квадрат, и голова начинает трястись в такт подрагиванию дилановской ноги. Точно так же трясутся головы у остальных двадцати тысяч зрителей. Женщины, старики, дети и полицейские равно любят Дилана за его драйв.

Так, зажигая все глубже, и довел бы меня Боб за руку до финала, выпустил бы на волю, и через час позабыл бы я и о блестках на трико, и о неловко ковыляющей хромоножке, меняющей на музыкантах гитары, если бы не заключительная песня.

Они выстроились вчетвером в ряд на самом краю сцены и играли так, словно шли психической атакой на зрителей. Темп все ускорялся, ноты, отращивая хвосты, превращались в 1/64, 1/128, 1/256… А потом ударник и ритм гитара сложились, перемножились, и – про-стран-ство – лопнуло. Что-то там такое они пробили и вышли на свободу. Это было видно по их лицам, по движениям, по телам, наконец… И, главное, по реакции вдребезги разбитых зрителей: одновременно вспыхнули во мраке тысячи зажигалок, и мрак истаял.

У меня задолго до этого перехватило дыхание. Такое происходит со мной всякий раз, когда я вижу людей, плечом к плечу идущих на врага.

На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси…

Одному страшнее, но противостояние одиночки тьме не так очевидно. Он – точка, он может отступить в любую сторону. Он прислоняется к дверному косяку. Они – линия, и направление их движения обозначено: они идут навстречу мраку. Против него. Иногда темноту удается прорвать, и тогда цепь – великолепная четверка, пятерка, семерка – отбивает атаку за атакой в крепости Ла-Рошель, защищает деревню от бандитов или просто стоит насмерть, когда за спиною Москва. Вот такая музыка. Это может быть «Крейцерова соната», или “Death is not the end”, или еще что-то. Но однажды эта музыка скажет нам, что мы были созданы для чего-то большего. Наверное, соврет…

Я вижу Дилана на седьмом десятке – черного кузнечика, американского «шестидесятника», старого мальчика, последнего из рок-могикан, которому не так много осталось, но который в очередной раз построил цепь и прорвал тьму.

Я за него болел. Я это видел. Я этим счастлив.

***

Из Википедии: Роберт Аллен Циммерман родился 24 мая 1941 года в городке Дулуте (штат Миннесота) в семье мелкого торговца. Родители музыканта Абрахам Циммерман и Беатриса Стоун активно участвовали в жизни небольшой местной еврейской общины. Его предки — евреи, выходцы из Российской империи: дедушка и бабушка по линии отца, Зигман и Анна Циммерман, уехали в США из Одессы в связи с еврейскими погромами 1905 года. Дедушка и бабушка по материнской линии — Беньямин и Либа Эдельштейн (позже Штейн и Стоун) — были литовскими евреями, эмигрировавшими в 1902 году. В автобиографии Боб Дилан пишет, что род его бабушки по материнской линии происходит из Турции, где носил фамилию Киргиз.

Опубликовано 14.10.2016 21:32