Меня зовут Белла. Я родилась в 1956 году в чисто еврейской семье в поселке Скидель, Гродненской области Республики Беларусь. Моя девичья фамилия Олех и полное имя Олех Изабелла Ароновна. В семье я была третьей. У мена два старших брата – Марик и Яша. Уже 11 лет я живу в Канаде, а до этого 8 лет жила в Израиле. Вот уже 28 лет моя фамилия Лебедева, муж Юрий, и двое детей – Дима и Роза.
Мою маму звали Олех Фаина Яковлевна, девичья фамилия – Марголина. Папу звали – Олех Арон Менделеевич. С нами жила тетя Бася, фамилия ее была Капелевич, а полное имя Бася Пинхусовна.
Папа родился в 1913 году в деревне Черлены, недалеко от Скиделя. Он был пятым в семье. У него было три старших брата и сестра. К сожалению, не знаю имен. Даже не знаю фамилии, т.к. папа свою фамилию перевел с идиша на русский и получилось Олег. Ему сказали, что это имя, а не фамилия и он доставил палочку в букву «г» и получилось Олех. Одного из братьев звали Борис. Борис был ярый коммунист и туда же привёл за собой папу. Увидел бы папа сейчас, во что превратилась его партия. Он говорил, что вступал в партию, когда за это можно было получить пулю в лоб, а не как сейчас идут ради продвижения по службе.
Его сестра была четвертая в семье. Их маму звали Бася, отца – Мендель. У папы было очень много родных: дядей, тетей, двоюродных братьев и сестер. Семья была бедная и недоедание, ощущение голода у папы были с раннего детства. Папина семья была очень религиозная. Особенно отец. Однажды его отец возвращался домой из города, тогда ходили пешком и не успел дойти к шабату, то просидел на дороге сутки пока не кончился шабат. Мать и сестра папу очень любили. Считали его самым умным и ловким. У нас не осталось никаких фотографий довоенных лет, так что не представляю как они выглядели.
Однажды сестра решила его накормить хлебом, так чтобы он сказал: «Хватит, я сыт». Но папа ел и ел и уже приканчивал буханку хлеба, которая предназначалась для всей семьи и готов был все прикончить до конца, тогда сестра не выдержала и сказала: «Хватит, тебя накормить невозможно» и забрала оставшийся хлеб. Надо сказать, что мой папа только после моего рождения в 50-х годах стал есть досыта, ему уже было более 40 лет. Когда в детстве я отказывалась есть булку с маслом, папа говорил, видела бы его мама, что не хочет есть ее внучка, а я сейчас говорю, видел бы мой папа, что не хотят есть его внуки. Папа рос очень любознательным. У него было много приключений. Когда он был совсем маленький, он снял штаны и сел на раскаленную плиту. Очень меня поразил его рассказ, как он, будучи подростком, пробовал сало вместе с братом Борисом. Он всегда слышал от взрослых, что нет ничего хуже сала, что есть сало большой грех и после этого его брат подбил его попробовать сало. Он его убедил, что они не знают его вкуса, а только им внушили, что это плохо. Брат где-то достал сало и они на чердаке дома, чтобы никто не видел, решили попробовать. Им даже в голову не пришло, что сало режут тоненькими кусочками, кладут на хлеб и откусывают небольшой кусочек. Сало еще нужно правильно посолить и дать специи. Какое у них было сало я не знаю, но, собрав всю свою волю, папа откусил большой кусок и начал жевать. Его рвало очень долго и было плохо, но он боялся сказать маме о его большом грехе. Только будучи в партизанах папа научился есть сало.
Еще я помню рассказ папы о том, как он пробовал помидор. Тогда еще не выращивали помидоры и не знали, что это такое. Он слышал, как кто-то рассказывал, что ел помидор и какой он был вкусный . Однажды папа увидел на прилавке зеленый помидор, собрал все деньги, что у него были, купил и сразу откусил. Это было так невкусно, только через много лет он узнал, что помидор должен быть красным.
Папа учился в еврейской школе, окончил семь классов. Учеба ему давалась легко и хорошо. В 14 лет его родители отдали работать столяром. Он быстро научился и работал как взрослый. В учениках был еще один мальчик его возраста. Так тот был немного дебильный. Ему велели просверлить дырку в кухонном шкафчике и все спрашивали окончил ли он работу. Он отвечал, что еще не окончил, и не заметил как начал сверлить хлеб. Оказывается, кто-то внутри оставил хлеб и он пробил дырку и стал пробивать хлеб. Так папа часто шутил, когда я старалась что-то сделать и у меня долго не получалось: «Смотри, чтобы хлеб не пошел». У хозяина, где папа работал, был неграмотный сын. Хозяин часто просил папу научить сына грамоте и математике, за что папе наливал стакан самогонки. Папа говорил, что сам удивлялся, как не спился.
До войны папа был женат и у него была дочь. Я не знаю сколько ей было годиков, когда ее убили. Нет никаких фотографий. Жил он в доме у жены в Скиделе. Это тот самый дом, где мы выросли. Дом был старый, моя мама говорила, что дому 100 лет. Сделан он был из дуба, но фундамента не было. И всю жизнь мы его ремонтировали. После войны в нём открыли столовую, но папе удалось дом отсудить.
Отец папин умер от аппендицита до войны. Когда началась война папе было 28 лет. До 1939 года Скидель был Польской территорией. Папа служил в Польской армии. Помню его рассказ, что ему всегда во время службы хотелось спать, он даже умудрялся идти в строю в ногу и спать. В армию он пошел добровольцем, но быстро в ней разочаровался.
Для того, чтобы его выгнали из армии стал специально стрелять плохо, в молоко.
Когда приехал командир с проверкой, то на него пожаловались, какой он плохой стрелок и стали его отчитывать, тогда он показал как он умеет стрелять и почти все пули попали в яблочко. Я помню, как мы с папой ходили в тир и он мне подарил какую-то игрушку, которую выбил с первого раза.
В 1940 году Скидель уже был Белорусским. До начала войны в Скиделе появился перебежчик из Польши и рассказал, какие зверства немцы учиняют над евреями. Но ему никто не поверил: не может один человек так издеваться над другим.
Папа ему тоже не верил, все решили, что он сгущает краски, чтобы вызвать жалость и чтобы его кто-нибудь приютил. Немцы пришли в Скидель очень быстро, где-то через неделю после начала войны. В нашем доме жил немецкий комендант. Евреев согнали в Волковыское гетто. Когда я была подростком, мне рассказывала мама моей подружки Томы, как евреев вели по нашей улице в гетто. Они шли до самого Волковыска, больше 30 км. Она говорила, что их гнали как скот, а они даже не сопротивлялись. Мне было больно это слышать, евреев всегда не любили. Я у нее спросила, как они могли сопротивляться, какой у них был шанс? За любое неповиновение сразу расстрел. В гетто попали вся папина семья, все родные и близкие. Там его мама нашила желтые латы спереди и сзади на одежду. Если выйдешь без латы – расстрел. Папа мне говорил, что с тех пор он не любит желтый цвет. О жизни в гетто написано много книг и сняты фильмы. Волковыское гетто не отличалось от других. Папа не любил рассказывать об этом. Помню, когда я ему помогала строить новый туалет в сарае, он мне рассказал какой был туалет в гетто. Вырыта неглубокая яма, лежат две доски, которые качаются, становишься ногами на доски, нужно держать равновесие, чтобы не упасть. Никакого стеснения не было. Не успеешь справить нужду, как тебе кричат уходить, т.к. за тобой стоит очередь. Папа всегда страдал запорами, но по его словам ему везло, т.к. по большому ходить не надо было. За весь день ели маленький кусочек хлеба, а если повезет может и еще что-то перепадет пожевать.
Мама его целыми днями молилась,и сказала папе, что он должен что-то придумать, как сбежатть из гетто и выжить.
Она сказала, что он в семье самый молодой, умный, смелый и хоть кто-то должен выжить.
Перелезть через проволку было не возможно, подкоп сделать тоже не возможно.
Папа все время думал как сбежать, не только самому, но с семьей.
Все его планы по побегу были просто не выполнимы. Как всегда в жизни бывает, помог случай. Немцы повесили обьявление, о том, что если у кого остались в доме золото или другие драгоценности, записаться и их поведут, чтобы они все сдали Германии.
Папа решил, что это шанс для побега. Их вывели гуськом из гетто, впереди, по середине и сзади шел конвоир с автоматом.
Папа шел в середине. Тех кто падал от слабости или хотел сбежать, сразу убивали. Постепенно он отставал и оказался последним. Он внимательно следил за немцем, который шел около него. По городу шли люди, магазины кое-где работали,
В общем там жизнь продолжалась. Вдруг немец на что-то засмотрелся, и в ту же секунду папа сделал шаг в сторону и быстро одел пиджак на изнанку, чтобы скрыть желтые латы, и пошел. Ему очень хотелось бежать и хотелось оглянуться, но нельзя. Нельзя было идти быстрым шагом, он все время ждал пули и удивлялся, что его еще не убили.
Нервы были на пределе и тогда он нагнулся, как бы завязывая шнурок, и посмотрел между ног, все было тихо. Так папа сбежал из гетто. Еще будучи в гетто многие договорились, что если кому-то удастся вырваться, то они встречаются в лесу, в условном месте, каждый день в одно и тоже время. Их собралось человек 5-6 и они стали маленькой группой партизан.
Постепенно их группа разрасталась. Они вырыли землянки, добыли оружие.
Из папиных рассказов я помню, как они голодали. Снилось всегда одно и то же.
Много хлеба, хлеба, хлеба, а иногда селедка и даже не селедка, а рассол от селедки.
Хлеб макаешь в рассол от селедки и ешь. Я помню, как папа у мамы просил купить рассол от селедки, и он будет есть это с хлебом. Когда позже он пробовал это есть, то удивлялся как это невкусно. Они жевали иголки от ели, и их рвало, но зато какое-то время не хотелось есть.
Оружия было мало, папа был разведчиком. В основном была задача раздобыть оружие.
О евреях-партизанах Голливуд поставил очень хороший фильм Defiance (Вызов). Когда я его смотрела, то вспоминала папины рассказы. Когда переходили через болото, шли нога в ногу, и если кто-то оступался, его оставляли, т.к. не было шансов вытащить, утопающий тянул за собой спасателя. Иногда они по двое ходили в деревню за едой. Один брал палку, держал сзади как оружие и стоял у окна дома, а второй заходил в дом и требовал еды и показывал на оружие за окном. Чаще всего в доме у самих не было ничего, но иногда что-нибудь давали. В лесу боялись лесников больше, чем немцев. За каждого приведенного еврея немцы давали буханку хлеба. Я помню, когда я была маленькой девочкой и шла с папой по Скиделю, к нему подошел какой-то человек и сказал, что папа у него большой должник, потому что во время войны, он его не сдал немцам, хотя мог. И папа теперь должен быть ему по гроб жизни благодарен.
Лесники вылавливали евреев, и из-за них приходилось уходить и рыть новые землянки. Однажды лесники их выловили, построили их гуськом и повели. Лесников было двое с оружием, один шел впереди, второй сзади. Папа шел последний, а за ним лесник. Отец оттянул большую ветку и она ударила лесника, папа прыгнул на него, оглушил, забрал оружие и убил другого лесника.
Папа мне рассказывал, что он долго переживал, что убил человека. Один раз они с товарищем нарвались на немцев. Их заставили копать себе могилу. Я даже представить себе не могу, о чем они думали, копая её. Тогда у всех жизнь висела на волоске.
В это время подъехал немец на мотоцикле с коляской и забрал их что-то разгрузить. Папа сидел со связанными руками за немцем, а его товарищ в коляске. Папа перебросил руки на немца и задушил его. Переоделся в немецкую форму и на мотоцикле сбежал. К сожалению, папа очень мало рассказывал, в основном он рассказывал всё в то время, когда я помогала ему что-то строить или делать ремонт дома. В школе в День Победы всегда были одни и те же рассказчики, и однажды у нас спросили чьи родители воевали или были в партизанах. Я сказала, что мой папа был партизан, но он не любит рассказывать, на что мне ответили , что их мой папа не интересует. Папа мне это обьяснил, что евреями в школе не интересуются и он не хочет ничего вспоминать.
Сейчас бы я у него много о чём спросила, но папа умер в 1977 году от рака.
В 1944 году их партизанский отряд соединился с отрядом им. Котовского. Когда освободили Скидель, папу назначили директором Озерского зверохозяйства.
Он там проработал до пенсии. Папа вернулся с войны без единого ранения.
Ему снилась только война. Он просыпался такой счастливый, что нет войны. Когда мы жаловались на жизнь, на очереди, на плохие товары или на то, что нет чего одеть, обуть, папа искренне не понимал, как можно жаловаться, если на улице не стреляют и ты знаешь, что тебя сегодня не убьют. Когда мне было 13-14 лет, папе было за 50 , но он играл с нами в мяч, в футбол. Быстро бегал, забивал голы. Играл даже лучше нас. Любил шутить. Иногда в шутку легонько стукнет меня по заднему месту, и когда я кричала за что, то у него было несколько вариантов ответа, в зависимости от настроения.
Первый: сама знаешь за что. Второй: знал бы за что, ударил бы сильней. Третий: когда будет за что, будет поздно.
Я любила что-нибудь делать вместе с папой. Он меня многому научил, что пригодилось мне в жизни.
С ним было очень интересно. Мне больше повезло, чем братьям – Марику и Яше. Когда они росли, папа был весь в работе, а когда росла я, он уже был больше домашний. Помню, как у него были суды по работе, когда он судился с поставщиками корма для животных: то не тот корм, то недостача. Он всегда выигрывал суды. Однажды у него спросили, какой юридический институт он окончил, он ответил: институт жизни, а дома смеялся, ведь если бы он сказал, что у него 7 классов образования, не поверили бы.
Когда я у него просила помочь решить задачу по математике, он мне сразу говорил ответ, я сверялась с ответом в конце учебника: точно, правильно, а решал он ее как-то по своему, не так как нас учили в школе. Папа был очень честным, никогда ничего не украл. У мамы даже не было норковой шапки, хотя в зверохозяйстве выращивали норок. Он всегда говорил, что лучше спать спокойно.
Бабушка Циля и дедушка Яков, год 193… какой-то
Моя мама родилась в 1923 году в Минске. Ее родители родились в 1900 году. Бабушку звали Циля, а дедушку – Яков. Оба были портные. Хорошо шили, особенно верхнюю одежду. Мама была старшая в семье. У нее были еще сестра Маня и брат Миша. До войны мама училась в техникуме на зубного врача. 22 июня 1941 года по радио объявили об эвакуации. Бабушка была умная и дальновидная женщина. Доходили до них слухи о жестокости в Польше. Она побежала к своей сестре Хане и попросила ее уехать вместе, но Хана была очень жадная, не хотела все оставить и бежать. Тогда семья моей мамы, всего 5 человек – бабушка, дедушка, мама, сетра Маня и брат Миша пошли на вокзал и уехали в Мордовию. Они ехали еще без бомбежек, хотя те, которые приезжали после них, рассказывали, как бомбили их поезд.
Жили они в деревне. Обшивали всю деревню за продукты. Мама работала, ей было 18 лет. Работала очень тяжело. Голодала. Самая лучшая еда была хлеб с маслом и арбуз.
Уже позже, живя в Израиле, мама ела арбуз с хлебом и маслом. Жили очень трудно. Однажды ночью она пошла в поле поискать картошки и на нее кто-то напал, она сумела убежать, испугалась и больше не ходила по ночам. Ее брат заболел туберкулезом и умер сразу после войны, совсем молодой, мне не довелось его видеть.
В 1942 году дедушку забрали на фронт. Через неделю они получили похоронку.
Он попал на Сталинградский фронт. Есть фильм «Снайпер» о Сталинградском фронте.
Одному давали винтовку, а второму патрон. Дедушка погиб в первом же бою.
Когда освободили Минск, бабушка с семьей вернулись домой.
В Израиле я подала документы на компенсацию из Германии, для тех, кто был в эвакуации.
Я собрала все бумаги через Красный Крест. Когда маму вызвали в Тель-Авив на расмотрение дела, она рассказывала о войне, как они возвращались из Мордовии и проезжали Смоленск, который еще бомбили. Ее так слушали и не было сомнения, что она все это пережила. В Минске от их квартиры осталось несколько стен. У бабушкиной сестры Ханы случилась большая трагедия. Ее муж воевал на фронте, а она осталась в Минске с пятью детьми: три сына и две дочки. В один день прибежала к ней соседка и сказала , что завтра по их району пройдет карательный отряд. Этот отряд уничтожал всех жителей, освобождал дома для немцев. Они наводили страх и ужас на все население. Хана собрала всех детей и отвела к своей знакомой в другой район Минска, а сама вернулась домой спрятать золото и деньги. Она это закапала у себя во дворе. Карательный отряд прошел в районе ее знакомой, и все ее дети были убиты. После войны муж Ханы Мортха вернулся домой, так они и жили вдвоем. Мы с мамой приезжали к ним в гости и я помню фотографии их детей, которые висели на стене. Хана забыла где она закопала деньги и перекопала весь двор в поисках, деньги порвались и она потом их склеивала.
Моя мама после войны снова стала учиться на зубного врача. После окончания учёбы ее послали на работу в Скидель. Она вышла из поезда и пошла искать какое-нибудь жилье. Шла по улице и услышала из открытого окна что кто-то говорит на идиш. Она постучалась и заговорила на идиш, что ищет жилье. Так она познакомилась с папой. Мама всю жизнь мечтала вернуться в Минск, но прожила в Скиделе до декабря 1990 года, до отъезда в Израиль.
В 1946 мама с папой поехали в Минск. Мама поехала рожать Марика в Минск к своей маме. Там ей моя бабушка предложила забрать к себе тетю Басю.
История тети Баси следующая. 21 июня 1941 года она поехала отдыхать в Друскенинкай, Литва. Оттуда их увезли в эвакуацию. Она очень тяжело работала на военном заводе. Они работали столько, сколько могли стоять на ногах. Спали прямо у станка и дальше работали. Кормили раз в день. Я знаю, что у нее был муж и сестра Роза, которые погибли в Минском гетто. Про детей она никогда не рассказывала. Она очень любила свою сестру Розу и часто ее вспоминала.
Свою дочь я назвала Розой по ее просьбе. Тетя Бася нас всех вырастила, мы не ходили в садик. Она была безграмотная, плохо говорила по русски. С мамой и папой она говорила на идиш. Больше всех в семье она любила Марика. Говорила мне, что Марик золотой, а ты бандитка. Тетя Бася родилась в 1903 году и умерла в 1988 году.
Я постаралась написать всё, что помню из рассказов папы, мамы и тёти Баси.
В Скиделе Гродненская обл. журналистка Тамара Мазур написала книгу о скидельчанах, и туда вошёл отрывок из рассказа, написанный мною много лет назад.
Фото этого года. Юрий, я и наши внуки, дети Розы, Айла и Ян
С небольшими исправлениями материал опубликован 15.08.2021 22:42