Tag Archives: белорусская литература

Евреи-портные у Елены Василевич

«Еврейский» отрывок из повести Елены Семёновны Василевич (22.12.1922 08.08.2021) «Расти, Ганька», впервые опубликованной в 1966 г. Действие происходит в деревне под Слуцком в самом конце 1920-х годов, и главной героине здесь лет семь…

***

– А в Николаевой хате уже портные шьют, – сообщает Ганька. – Я видела. У Лейзера губа вот такая… – Ганька изо всех сил выворачивает свою нижнюю губу.

– Нельзя, доченька, кривляться. Грех, – осекает её мать. Но Ганька не обращает внимания.

– А у Гирша вот такой нос… – Ганька снимает со стены зеркало и перед зеркалом вытягивает свой курносый нос, чтобы сделать его похожим на Гиршев, – длинный и загнутый, как у птицы.

– И мне тулуп ой как надо бы пошить… Старый уже совсем не греет, – вздыхает мать.

– Так пусть Лейзер с Гиршем пошьют и тебе! Всем же они шьют.

– Так у меня, детка, ещё овчин не хватает. Может, на следующую зиму, как добуду…

– Мне скучно дома, я пойду к Николаевым, – говорит Ганька и закутывает в тёплый платок своих кукол: городскую красавицу Тамару в розовом шёлковом платье и просто куклу – ту, что мать сама сшила ей из лент.

– Иди, – разрешает мать. – А я ещё поработаю с шитьём. К вечеру как раз успею скрепить Игналю сорочку.

Ганька скоренько одевается, завязывает платок и, засунув босые ноги в мамины валенки, бежит к дядьке Николаю.

И действительно, у дядьки Николая портные. Лейзер и Гирш – слуцкие евреи. Они каждую зиму ездят по деревням – шьют тулупы, свитки, шьют молодым парням форсистые френчи и брюки галифе из домотканого сукна. Лейзер и Гирш приезжают со своей машиной. У них, как и у Ганькиной матери, тоже машина «Зингер». Но их машина большая, ножная, её на стол не поставишь. В хате она занимает целый угол… У Лейзера и Гирша своя посуда. И хозяйка в доме, где они шьют, должна варить им еду только в их чугунках и подавать только в их мисках. (Потому что здесь, в деревне, никто же не разбирается, где трефное, где не трефное – здесь мясное блюдо и молочное подаются в одной и той же миске…)

«Портной» (скульптура Джудит Веллер)

Портные и молятся каждое утро своему еврейскому богу по-своему, накидывая какие-то смешные полосатые покрывала.

– Ду-ду-ду… Ду-ду-ду… – тянет на одной ноте старый Лейзер, а следом за ним это же «ду-ду-ду» повторяет себе под нос и молодой Гирш.

Портные не шьют в субботу – в субботу у них воскресенье. А шьют в воскресенье, ведь наше воскресенье у них – всё равно что понедельник или какая-нибудь среда.

Лейзер – старший, и не только по возрасту. Он командует Гиршем, и Гирш все его приказы выполняет беспрекословно.

Обычно в хате, где шьют портные, поселяется тот беспорядок, на который не возбраняется посмотреть и чужим людям – соседям. В хате Николая, в «столовой» (здесь стоят три кровати и большой шкаф с диваном и столом – а едят всегда на кухне), когда шьют портные, стол не стоит на своём месте, в красном углу. Его вытягивают на середину хаты и отдают во владение Лейзеру с Гиршем. Лейзер и Гирш кроят на нём овчины. Овчины разбросаны и развешаны на стульях, на диване. Чтобы не толкаться с ними, чтобы нужная овчина была всегда перед глазами…

Собственно говоря, кроит один Лейзер, а Гирш только стоит у Лейзера под рукой и выполняет его распоряжения.

Лейзер снимает с шеи сантиметр и шустро прикидывает им овчину: вдоль – поперёк. Сначала одну, потом другую, третью.

– Гут, – говорит он сам себе и, не глядя на Гирша, коротко бросает: – Гиб… Подай…

Гирш услужливо подаёт ему мел. Лейзер берёт мел погнутыми прокуренными пальцами (со стороны наблюдая, удивительно, как он только удерживает этими кривыми пальцами тот маленький кусочек мела) и, словно какой-нибудь затейник или фокусник – раз-раз, раз-раз – начинает разрисовывать мелом красную овчину… Этому его фокусничеству никак не надивится – хоть и ездит с ним уже не первый год – молчаливый Гирш. Как зачарованный следит он за кривыми пальцами Лейзера.

– Вэк, вэк, не мешай, не топчись под руками, – сердито наступает на него Лейзер.

Гирш покорно отступает.

– Гиб! – закончив рисование на овчине, снова приказывает Лейзер.

Гирш подаёт огромные ножницы, какими стригут овец.

И тогда начинается самое интересное и самое страшное!

Ножницы в Лейзеровых руках вдруг ощериваются, набрасываются на овчину, половинят её, кромсают на куски – делают с ней всё, что только хотят!

В такой момент ничего не надо говорить под руку портным. Лейзер, если к нему в это время лезут с советами или замечаниями, готов, кажется, вскочить на стену.

А хозяйка – Федора – как нарочно, ни за что не удержится:

– Смотрите же, Лейзерка, такие славные овчины, так хотя бы скроите хорошо…

Федора не успевает окончить своё предупреждение…

– Славные овчины!.. – будто на него вдруг вылили чугунок кипятка, взрывается Лейзер. – Славные овчины! Так зачем вам было привозить Лейзера и Гирша (в таких случаях Лейзер свою «фирму» называет не иначе как «Лейзер и Гирш»!) из Слуцка… Вам надо было выписать Ошеровича из Варшавы!.. Ошерович шьёт самым богатым варшавским панам. Так, может, он взялся бы пошить ваши славные овчины…

– Так я же ничего… – не рада уже, что даже подала голос, отступает назад Федора. Кому другому – она и сама бы глаза выцарапала, а тут Лейзер… Тут уже, она знает, надо молчать и угождать, потому что, укрывай бог, и правда ещё под горячую руку испортит овчину… – Я же ничего. Я только…

– Вы ничего, так и я ничего, – всё ещё пылает Лейзер.

– Ат, баба, что она понимает, – чтобы потушить пожар, вмешивается дядька Николай. Он сам имеет дело с дратвой и шилом, потому знает, каково это, слушать глупые советы.

– Бабе место на кухне, – Лейзер так же быстро остывает, как и взрывается.

– А, чтоб вы не дождались. Слова не скажи… – Федора на самом деле покидает «столовую» и идёт на кухню.

Ганька такие случаи в дядькиной хате наблюдает только с лежанки. Они с Валей играют на этой тёплой лежанке в куклы. И кто им запретит слушать и наблюдать всё то, что происходит в хате, где господствуют одни лишь портные – лишь Лейзер с Гиршем?

…Наконец-то готов первый тулуп – для хозяйки.

Момент торжественный. Безмолвный Гирш застёгивает на Федоре пуговицы. А Лейзер, в этот момент тоже безмолвный и торжественный, сидит на табурете, курит и со стороны, бесстрастно, оценивает собственную работу.

– Гут, – застегнув последнюю пуговицу и уже совсем без нужды ещё раз обтянув полы тулупа, удовлетворённо обращается к Лейзеру Гирш.

– Вос?.. – этим «Что?» Лейзер как бы хочет сказать Гиршу: «А что тебе…»

– Ну, как оно?.. – как-то очень смешно, словно копна, топчется на месте Федора.

– А я знаю… – всё так же безразлично отзывается Лейзер.

Как и любой настоящий портной, он не будет хвалить себя сам, не будет сам набивать себе цену… Пусть смотрят и пусть его хвалят или ругают другие. Пусть хвалит его или ругает тот, кто будет носить его тулуп. И поэтому Лейзер не может отказать себе в удовольствии, чтобы не подколоть своих заказчиков (много они понимают в настоящей работе!..)

– Ошерович из Варшавы, наверно, пошил бы лучше…

– Хороший тулуп, нечего говорить, – выносит своё заключение дядька Николай. – Будешь зимой, как в печи, – так же коротко говорит он жене. – А теперь раздевайся. У людей нету времени на тебя тут полдня любоваться. Ещё вон сколько работы…

И действительно, работы портным у Николая немало: пошить тулуп ему самому и обоим парням. К тому же парням надо пошить ещё френчи и штаны из сукна. А дочки снова хотят полушубки…

И Лейзер с Гиршем шьют. Неделю, две, целых три недели шьют портные у дядьки Николая. Последнюю работу – чёрный суконный френч для Тимы, старшего сына – кончают под самое Рождество. (До Рождества надо закончить всё – там пойдут две недели праздников, и Лейзер с Гиршем поедут домой.)

И надо же такому случиться, что френч, модный френч, в котором парень должен был стать первым франтом на вечеринках, похоже, сам просится с плеч. Жмёт в подмышках, не поднять рук…

Лейзер и сам это видит. И все видят. Один только Тима ничего не замечает и ничего не говорит. Пускай хоть абы как пошитый, но будет новый френч. А то Лейзер начнёт его распарывать и вдруг да не успеет перешить…

– Так ведь люди будут смеяться и будут на парня пальцами показывать… – злится Федора.

За эти три недели она осмелела и уже не очень боится этого губастого Лейзера, не очень его уважает. За три недели и сам Лейзер сбавил свой гонор…

– Ой, женщине горе: люди будут смеяться. Пусть смеются!.. Ой, я шил в Ячево, так там люди плакали!..

Однако этот портновский анекдот не сильно утешает Федору.

– Заплачешь и от людского смеха, когда такое сукно испоганено… Сколько я с ним повозилась. Пока пряла и ткала. Да и покрасить пришлось, чтоб как из магазина…

– Ну, пряла, ну, ткала… – примирительно говорит Лейзер, – если б я себе так пошил, то я бы носил этот френч, танцуя… Чтоб я так был здоров.

– Шейте себе так, а нам такого не надо, – аж вся кипит Федора.

– Не надо, так не надо, – не желая ссоры, закуривает Лейзер и, закурив, хлопает несчастного Тиму по плечу: – Чтобы всем было хорошо – я не хочу брать чужие деньги, только бы брать… Вот что я тебе скажу, парень: танцуй на вечеринках все Святки, а после Святок я вернусь и перешью тебе этот френч. А теперь пляши и знай, что Лейзер добрый, что Лейзер никому не хочет плохого…

«Чтоб ты прахом так пошёл, какой ты добрый», – в мыслях желает Лейзеру Федора.

А Тима рад: чёрт их бери, те узкие рукава. Лишь бы френч был новый…

Источник: Алена Васілевіч. Выбраныя творы. Мінск, 2010. С. 94-98.

Перевёл с белорусского В. Рубинчик

Опубликовано 13.12.2021  16:21

В. Жибуль о Минске в творчестве и жизни В. Короткевича (1930–1984)

«…Никогда не был городом верноподданных…»

Минск в жизни и творчестве Владимира Короткевича

Пишет Виктор Жибуль, кандидат филологических наук

Немалую часть жизни Владимир Короткевич прожил в Минске, что нашло отражение в фактографически богатых публикациях исследователей его творчества, воспоминаниях друзей и современников и, естественно, художественных, публицистических и эпистолярных текстах самого писателя.

Как подказывает известный короткевичевед Анатоль Верабей, впервые В. Короткевич посетил белорусскую столицу ещё юношей в июле 1951 г. Тогда он приезжал в город вместе с другом и земляком Валентином Кравцом, подававшим документы на поступление в Белорусский политехнический институт. Об этом В. Короткевич написал в письме к иному другу, однокурснику по Киевскому университету Флориану Неуважному, датированном 23.07.1951. Год спустя, в конце июня 1952 г., молодой литератор снова посетил Минск, откуда ездил вместе с В. Кравцом в Вязынку на родину Янки Купалы. Вдохновлённый поездкой, В. Короткевич написал очерк «Вязынка», который послал жене народного поэта Владиславе Францевне Луцевич [2, c. 9].

Незабываемым событием для В. Короткевича стало участие в Шестом республиканском совещании молодых писателей, проходившем в Минске 15-23 сентября 1955 г. Поэт услышал высокую оценку своих стихов и лично познакомился с Якубом Коласом, с которым раньше только переписывался. Память о встрече донесла фотография участников совещания вместе с литературным классиком в предпоследний год его жизни. Встретился В. Короткевич и с Владиславой Луцевич, подарившей ему книгу «Янка Купала. Зборнік матэрыялаў аб жыцці і дзейнасці паэта». Подарок очень обрадовал молодого писателя: в издании был помещён тот самый дорожный очерк «Вязынка»! Благодарный Короткевич называл ту публикацию «первым выступлением в большой прессе», а Владиславу Францевну – кем-то «вроде крёстной матери» [2, c. 12].

Во время Шестого республиканского совещания молодых писателей. Сидят: Тимофей Горбунов (председатель Верховного Совета БССР), Якуб Колас, Петрусь Бровка. Стоят слева: Алесь Ставер, Владимир Короткевич. Минск, сентябрь 1955 г.

Это было только начало пути молодого автора в литературу – пути, на котором его ждали всё новые и новые встречи и мероприятия. Например, с 20 апреля 1957 г. он жил под Минском в Королищевичах (там находился Дом творчества Союза писателей БССР) и самом Минске почти две недели: принимал участие в республиканском семинаре молодых поэтов. Особенно торжественным стал день 26 апреля: В. Короткевич был принят в Союз писателей БССР.

Молодые писатели с Владиславой Луцевич. Второй справа – Владимир Короткевич. Минск, середина 1950-х гг.

Примерно с той поры писатель стал всё чаще бывать в Минске. Обычно прибежище ему давал уже упомянутый Валентин Кравец, который, окончив энергетический факультет Белорусского политехнического института (1956), работал там доцентом на кафедре промышленной теплоэнергетики. Сначала он временно жил на улице Некрасова, а в конце 1950-х гг. получил участок земли под строительство собственного дома на северной окраине Минска [1, c. 175]. В этом доме (4-й переулок Кольцова, 79) В. Короткевич всегда был желанным гостем, нередко останавливаясь там на довольно продолжительное время. Например, между увольнением из 8-й средней школы г. Орши и поступлением на Высшие литературные курсы, с 4 февраля до лета 1958 г. писатель несколько месяцев жил у В. Кравца. Известно, что здесь он дорабатывал повесть «Дикая охота короля Стаха», писал рассказы [4, с. 435]. В семье Кравцов до сих пор сохраняется «Бархатный альбом» с остроумными стихами и рисунками писателя [5, т. 1, с. 504].

Как свидетельствует А. Верабей, дом В. Кравца приютил В. Короткевича и в августе 1962 г. Но в тот раз писатель приехал с намерением навсегда поселиться в Минске. 21 января 1963 г. он получил однокомнатную квартиру по улице Чернышевского, д. 7, кв. 57. «Холостяцкое жильё Короткевича было на Парнасе – на пятом этаже, и состояло из одной комнаты и тесной кухни, – вспоминает Адам Мальдис. – …после переезда из Орши матери Володи, Надежды Васильевны, хата была перегорожена шкафом с прибитым к нему ширмой: слева, у окна, располагался кабинет с раскладным стулом, справа от входа – микроскопическая спаленка с тахтой…» [6, с. 13-14].

Жить в маленькой квартире В. Короткевичу и его матери было действительно неудобно, и весной 1967 г. они получили двухкомнатную квартиру в 5-этажном панельном доме по улице Веры Хоружей, д. 48, кв. 26. Этот дом – точнее, подъезд, где жил писатель, а также двор – нашли отражение в романе «Чёрный замок Ольшанский», а прежде всего – в разделе «Подъезд кавалеров», над которым автор начал работать именно здесь. Двор дома главного героя Антона Космича выглядит словно списанным с натуры: «Утром меня разбудил заливистый крик петуха, а затем – отчаянный, надрывный визг поросёнка… Как в деревне» [5, т. 10, с. 16]. Дело в том, что через дорогу от дома В. Короткевича, на улице Червякова, располагался Сторожёвский рынок, который специализировался на продаже зверей и птиц. Сейчас на этом месте – мемориальный комплекс Братского военного кладбища Первой мировой войны, которое существовало здесь до конца 1940-х гг.

Уже в наше время путешествия по местам Короткевича увлекательно описали Змитер Бартосик [1, c. 142-196] и Вольф Рубинчик [7, 8], посвящённые писателю экскурсии готовили в Минске Адам Глобус и Антон Рудак, в Орше – Полина Кочеткова, в Киеве – Вячеслав Левицкий… Интересные отличия между домом Космича и домом Короткевича заметил З. Бартосик: «Подъезд же кавалеров, в котором когда-то жил писатель, был не третий, а второй. Потому что на площадках хрущёвских домов не могло быть по две квартиры, как в романе. Автор и здесь облагородил советское жильё. Из-за чего путалась вся выстроенная система размещения героев» [1, c. 145-146].

Сам В. Короткевич, живя тут, как раз и перестал быть «старым кавалером». В ноябре 1967 г. в Бресте он познакомился с будущей женой, историком и археологом Валентиной Брониславовной Никитиной (девичья фамилия Ваткович). Два года спустя она переехала в Минск, а 19 февраля 1971 г. Владимир и Валентина заключили брак [2, c. 16].

Как засвидетельствовал Адам Мальдис, «вскоре Валентина Брониславовна обменяла свою брестскую квартиру на комнату в Минске, а затем двухкомнатную квартиру Володи и свою комнату – на трёхкомнатную квартиру с высоким потолком в доме 36 по улице Карла Маркса (наискось от театра им. Янки Купалы)» [6, с. 95]. Сюда, в квартиру № 24, писатель вселился вместе с матерью и женой 25 апреля 1973 г. Одну из комнат В. Короткевич превратил в свой рабочий кабинет с богатой библиотекой. «Люблю свой стол и кабинет, – говорил он. – Много книг, стол, тахта, вещи с разных концов земли, из которых каждая может быть устным рассказом о каком-то случае жизни» [4, c. 424]. Здесь писатель жил и работал до самой смерти в июле 1984 г. (его мать ушла из жизни в 1977 г., жена – в 1983 г.).

Кстати, интерьер квартиры, где сейчас живёт племянница писателя Елена Сенкевич с семьёй, оставлен таким, каким был при хозяине, и по-прежнему впечатляет гостей-посетителей. «Кабинет Короткевича – это большая комната с окнами на улицу Карла Маркса – пишет З. Бартосик. – Две стены от пола до потолка заставлены книжными шкафами. Библиотека очень разнообразная – от белорусских литературных новинок до российской Большой энциклопедии 1896 года издания. И на каждой полке перед книгами – множество всяких сувениров, мелочей, морских камешков, каких-то сундучков, фигурок и холера ведает чего ещё… Швейки и черти в этом параде занимают заметное место. Напротив окна – диван. Над ним гипсовая Погоня и портрет Богдановича» [1, с. 168].

Дом № 36 по улице Карла Маркса связан с жизнью и творчеством не только В. Короткевича, но и многих иных белорусских литераторов. Он был построен в стиле сталинского ампира в 1951–1953 гг. по проекту архитектора Аркадия (Авеля) Брегмана на средства Литфонда и горсовета, и предназначался изначально для членов Союза писателей БССР. Здание так и называют – «Дом писателей», или МоноЛИТ. В доме в разное время жили Янка Мавр, Пётр Глебка, Иван Мележ, Нил Гилевич, Иван Науменко, Иван Шамякин, Василь Витка, Янка Брыль, Максим Лужанин, Вячеслав Адамчик и другие известные писатели [9, с. 11]. В квартире, где поселился В. Короткевич, до него жил Ян Скрыган, а ещё раньше – Всеволод Кравченко [3]. Дом является историко-культурной ценностью регионального значения; на нём установлено несколько мемориальных таблиц в честь его знаменитых обитателей, в том числе В. Короткевича.

Творческое отображение Минска Владимиром Короткевичем существенно отличается от того, каким показывали город его литературные предшественники. Он едва ли не первым из писателей сосредоточился на истории города досоветского времени, особенно XIX в., что выглядит органичным в контексте всего его творчества, где белорусская старина, история минувших веков занимает важное место.

Но впервые В. Короткевич обратился к минской тематике не в исторических произведениях, а в стихотворении «Коммунизм на земле и в человецех боговоление» (1957) – своеобразной утопии, которая благодаря степени абсурдизации приобретает черты антиутопии: «На окраине кинофабрика голубые высотки вздымает, / Сбылись, наконец, минских актёров мечты, / А из стихов NN знаменитого пудами воду выжимают, / Чтобы оросить из ракеты последний уголок Сахары. // И мне больше всего понравилось, что в Минске на площадях весёлых, / Без разных там банковских сейфов, без милицейской охраны, / Общественные уборные стоят из красного золота. / Старайтесь, добрые люди, оно только на это и годится» [5, т. 1, с. 319]. В произведении изображены как фантастически-гиперболизированные видения, так и вполне достижимые и вскоре осуществлённые мечты. Комплекс зданий киностудии «Беларусьфильм» появился на тогдашнем проспекте им. Сталина уже в 1960 г.

Минская же история впервые зазвучала в стихотворении «День первый» (1958): «Кричали, били кулаками в грудь, / Сжигали пачки гербовых бумаг, / Кого-то стаскивали с трибуны люди: / «Продажник! Контра! Реакционер!» / Над Минском, над площадью Соборной, / Летело тревожное воронье карканье. / Толпа вокруг. Разгневанное море: / Республика! Живи! Побеждай!» [5, т. 1, с. 110]. Стихотворение В. Короткевича, посвящённое 40-й годовщине провозглашения Социалистической Советской Республики Беларуси (будущей БССР), состоявшегося 1 января 1919 г., и название «День первый» надо понимать как «первый день республики». Стоит уточнить, что на момент провозглашения временное рабоче-крестьянское правительство во главе с Дмитрием Жилуновичем (Тишкой Гартным) находилось ещё в Смоленске и лишь 6 января переехало в Минск, в бывший дом губернатора на площади, которая с 1917 г. называлась уже не Соборной, а площадью Воли (с 1933 г. – пл. Свободы). Но в данном случае строгая точность в датах не была для автора главной задачей: он стремился передать прежде всего напряжённую, противоречивую, судьбоносную атмосферу первых послереволюционных лет. Упоминается тут и Янка Купала, который в 1921 г. работал над переводом «Интернационала»: «В комнатке глухой, где пальцы стынут, / Где от буржуйки синеватый дым, / Смертельно усталый, худой мужчина / Переводит пролетарский гимн» [5, т. 1, с. 110].

У Красного костёла (в то время в здании помещалась киностудия «Беларусьфильм»). Неизвестный, Язеп Семежон, Ванкарем Никифорович, Георгий Вылчев (болгарский литературовед), Владимир Короткевич. Минск, 1964 г.

И всё же В. Короткевича как писателя, исследователя и популяризатора истории более всего интересовали события прежних эпох, а особенно – национально-освободительное восстание 1863–1864 гг., которому он собирался посвятить диссертацию. Территория восстания была чрезвычайно широкой, и Минск здесь не был исключением. В трагедии «Кастусь Калиновский» (1963), построенной на исторических фактах, место действия картины десятой акта II – «канцелярия в минской жандармерии», где полковник Лосев допрашивает арестованного комиссара повстанцев Могилёвского воеводства Витовта Парафияновича (в официальных документах – Витольд Парфиянович), и тот, морально сломленный, выдаёт местонахождение и псевдоним Калиновского [5, т. 11, с. 207–212].

Старый Минск середины XIX в. нашёл отражение и в известном романе «Колосья под серпом твоим» (1962–1964). Вот каким мог увидеть город Кастусь Калиновский, проезжая через него в Москву в 1855 г.: «Город большой и довольно-таки грязный. Только очень понравилась мне Золотая Горка с каплицей старого Роха. Деревья вокруг, и так красиво блестит вдалеке Свислочь, и дома за ней, и церкви. Хорошо сидеть и мечтать» [5, т. 7, с. 372].

А очерк «Город восстаёт. 1863–1864 гг.» (1967), написанный в соавторстве с Адамом Мальдисом, посвящён событиям восстания, которые происходили конкретно на Минщине. Вот как авторы описывают Минск середины ХIХ в., имея цель дать читателю как можно более точное и яркое представление о тогдашнем городе:

«В то время он насчитывал уже за своими плечами восемьсот лет истории. Был когда-то богатым и славным, но за последние двести лет захирел и превратился в сугубо провинциальный губернский город. Несколько десятков улиц, десятка три дворцов, около сотни хороших домов, монастырей, церквей и костёлов, 35-40 тысяч населения. На месте нынешнего почтамта – поле, по Свислочи – городская межа, на месте театра имени Янки Купалы и дальше – овраг, куда сбрасывали мусор. Подписчиков газет было мало, гостиниц не было.

И, однако, этот небольшой город никогда не был городом верноподданных, а в середине ХІХ века настроение его жителей сделалось уже резко антиправительственным. Идиотская политика властей, позорная для отечества, социальное и национальное угнетение, бездарность и грубость всей государственной машины не могли не вызывать в душах честных людей гнева и презрения. Созревала революционная ситуация» [5, т. 14, с. 153].

В очерке перечисляются и конкретные места, связанные с событиями 1863–1864 гг., поэтому его можно воспринимать как неплохое пособие для экскурсовода. Например, минская гимназия – знаковое для повстанческих событий место, которое «на протяжении целых десятилетий» было «рассадником крамолы»: её ученики ненавидели самовластие и иногда подвергались из-за этого жестоким наказаниям. Здание гимназии находилось по улице Губернаторской, 21 (сейчас на этом месте – бульвар напротив домов № 9 и № 11 по улице Ленина). Книжный магазин Александра Валицкого – место, где обычно заседал центр подготовик восстания (здание на углу современных улиц Интернациональной и Энгельса, известный также как дом Монюшко). Золотая Горка (угол современного проспекта Независимости и улицы Козлова) – место столкновения неравнодушных граждан, пытавшихся передать арестованным лекарства и еду, с отрядом вооружённых казаков. Бывший монастырь бернардинок (ныне ул. Кирилла и Мефодия) – временная тюрьма, где содержали арестованных повстанцев…

И в этом, написанном в соавторстве с А. Мальдисом, очерке, и в других произведениях В. Короткевича Минск показан как город-борец, историей которого следует гордиться. Что соответствует распространённому в советское время в литературе и искусстве тезису «Минск – город-герой» – если иметь в виду не его официальное почётное звание, а созданный и закреплённый в общественном сознании образ с особым смысловым и эмоциональным наполнением. Но авторы предыдущего поколения понимали под этим прежде всего героизм Великой Отечественной войны и послевоенного строительства. Владимир Короткевич же одним из первых показал, что немало героических страниц было и раньше, особенно в XIX в.

Наиболее панорамно, и вместе с тем наиболее лаконично, исторический портрет белорусской столицы раскрывается в известном очерке В. Короткевича «Земля под белыми крыльями» – прежде всего в разделе «Город на Немиге», целиком посвящённом Минску, и фрагментами – в некоторых других разделах. Первоначальный вариант произведения появился в 1966 г., затем он неоднократно дополнялся и дорабатывался. Первая публикация вышла 4 января 1967 г. на русском языке в Вестнике агентства печати «Новости» «По Советскому Союзу» (Москва), первое отдельное издание – в 1972 г. в переводе на украинский язык и адресовалось украинским старшеклассникам [2, c. 231]. Таким образом, очерк был призван познакомить с Беларусью читателей, которые, возможно, в ней никогда и не были. Каким же решил показать им Минск Владимир Короткевич?

Владимир Короткевич с Павлиной Медёлкой в парке имени Янки Купалы. Минск, конец 1960-х гг.

Тогдашний город возникает в очерке прежде всего как «самый крупный из городов Беларуси», «один из крупнейших в СССР центров машиностроения» и вместе с тем – «город зелени». На фоне «общих портретных черт», а также статистических данных, которыми активно пользовался автор («Свыше миллиона часов ежегодно, свыше 1500 телевизоров и приёмников в день» и т. д.), особенно интересна попытка представить свидетеля становления города конца XIX – середины ХХ в., и такие люди действительно могли быть: «довольно легко представить себе девяностолетнего старика, минчанина, который (и это только если мы допустим, что он жил в центре, а не на окраине) не мог родиться в родильном доме (первый такой дом учреждён в 1895 году, когда нашему «герою» было 19 лет); который впервые увидел телефон в 14 лет, который впервые проехался на конке по центральной улице города в 16 лет. А улицей этой была Захарьевская, ныне Ленинский проспект (а в наше время – проспект Независимости. – В. Ж.). В городской театр (теперь в этом перестроенном здании Белорусский академический театр имени Янки Купалы) он пошёл с родителями на открытие, четырнадцатилетним мальчиком, и первые пять лет, пока не пустили первую электростанцию, смотрел спектакли при свечах.

Чудом казалась ему конка (тройка, тянущая по рельсам вагончики), ещё большим – пущенный в 1929 году трамвай.

Мог ли он предвидеть тогда, каким он будет, сегодняшний Минск?» [5, т. 12, с. 279].

Любовь В. Короткевича к истории XIX в. проявилась и здесь. Например, скорость роста городской территории автор иллюстрирует упоминанием о месте расстрела повстанцев 1863-1864 гг., которое тогда находилось за городом, а теперь это район главпочтамта: «Именно здесь кукушка накуковала годы, которых не будет одному из вожаков бунта, Михаилу Тюндевицкому. Тут крестьянские девчушки клали цветы на его могилу» [5, т. 12, с. 279].

Помимо трагических страниц истории, В. Короткевич упоминал и комические случаи – например, как какой-то остроумец пошутил над поэтом и драматургом Винцентом Дуниным-Марцинкевичем, «заказав по нему погребальный звон за упокой души” и, не поставив, конечно, на посылке своего имени, отправил ему в дом саван и подсвечники» [5, т. 12, с. 343].

Что касается образа Минска как «зелёного города», автор уточняет: «зазеленел» он после Великой Отечественной войны, когда «начали привозить и высаживать на ещё не совсем расчищенных улицах сорокалетние липы, насыпали, гатили мокрый берег Свислочи, на котором сейчас шумит парк и стоит бронзовый Купала» [5, т. 12, с. 280]. Интересно, что уже тогда, в 1970-е гг., в очерке В. Короткевича зафиксировалось проектирование в Минске «большого современного» зоопарка [5, т. 12, с. 297], хотя он (первоначально – зоосад) был открыт лишь в августе 1984 г. Как удалось узнать, раньше под зоопарк была зарезервирована зелёная зона, прилегающая к Слепянской водной системе, на участке от Староборисовского тракта (современная улица Ф. Скорины) до улицы Металлистов (ныне Филимонова). В состав зоопарка должен был войти и лесопарк со станцией детской железной дороги «Сосновый бор» [10].

В беседе с Татьяной Шамякиной писатель упоминал и ещё одно любимое «природное» место в городе, теперь уже давно забытое: «Мне жаль, например, что стройки погубили самую большую и самую интересную в Минске и окрестностях ферму тлей, заведенную муравьями-животноводами (немного не доезжая до поворота автобуса № 38 с ул. Веры Хоружей на бульвар Шевченко, на берегу ручья – Канавы). Очень интересная жизнь там кипела» [4, c. 423]. Как отмечает В. Рубинчик, Канава пролегала между улицами Гая и Кропоткина [7]. Не можем не добавить, что это было русло реки Переспы, при впадении которой в Свислочь, согласно легенде, стояла мельница богатыря-чародея Менеска.

Из очерка «Земля под белыми крыльями» можно узнать и об архитектурных предпочтениях В. Короткевича: среди понравившихся зданий он называл художественный музей, политехнический институт, застройку бульвара Толбухина, «жилые дома криволинейной конфигурации» в микрорайоне «Восток-1», Дворец спорта, кинотеатры «Октябрь», «Партизан» и «Пионер», а также детский сад № 26 по Слесарной улице, где, наряду со светлыми комнатами и верандами, было и «что-то вроде древней крепости для игр» [5, т. 12, с. 382].

Владимир Короткевич (первый слева) с друзьями из Латвии в Литературном музее Янки Купалы. Минск, 1970-е гг.

Проблема сохранения исторического облика Минска волновала Владимира Короткевича. Он жалел, что в Минске сохранилось мало зданий 1920 – 1930-х гг., так же как и наследия более древних времён. Ибо мало того, что «в годы последней войны Минск был… пущен дымом и пеплом» [5, т. 12, с. 278], так и в послевоенные годы некоторые архитекторы стремились сделать город однообразным и безликим. Писатель считал это преступлением, отстаивая мысль, что в Минске «должны жить и уживаться разнообразные элементы» [4, с. 427].

По случаю 1000-летия города Владимир Короткевич написал стихотворение «Минску» (1967), которое было впервые опубликовано лишь недавно, в новом Собрании сочинений писателя: «Миллионам вешних аистиных черёд / Над тобою лететь и лететь. / Когда будет тебе две тысячи лет, – / От меня не будет и костей. // Но я всё равно на площади твои / Непрошеной тенью приду, / Ненужный, как колокол, бьющий тревогу, / Как в поле забытый редут» [5, т. 2, с. 243]. Несмотря на некоторый скепсис Владимира Короткевича насчёт памяти о себе, Минск будет хранить её и спустя много лет – как и сам писатель стремился сохранить историческую память города, увековечить связанные с ним драматические и переломные события.

Список литературы

  1. Бартосік, З. Клініка кітайскага дантыста / З. Бартосік. – Радыё Свабодная Эўропа/Радыё Свабодa, 2018.
  2. Верабей, А. Абуджаная памяць: нарыс жыцця і творчасці Уладзіміра Караткевіча / А. Верабей. – Мінск: Маст. літ., 1997.
  3. Кавальскі, М. Таямніцы дома пісьменнікаў: жыхары Маркса, 36 расказваюць гісторыі свайго жыцця // М. Кавальскі / Наша Ніва. – 2014. – № 11 (19 сак.).
  4. Караткевіч, У. Збор твораў: у 8 т. / У. Караткевіч. – Мінск: Маст. літ., 1991. – Т. 8, кн. 2: З жыццяпісу. Нарысы. Эсэ. Публіцыстыка. Постаці. Крытыка. Інтэрв’ю. Летапіс жыцця і творчасці / укл., падрыхт. тэкстаў і камент. Л. Д. Багданавай.
  5. Караткевіч, У. Збор твораў: у 25 т. / У. Караткевіч. – Мінск: Маст. літ., 2012. – …
  6. Мальдзіс, А. Жыцце і ўзнясенне Уладзіміра Караткевіча: Партрэт пісьменніка і чалавека: літаратуразнаўчае эсэ / А. Мальдзіс. – Мінск: Літ і Маст., 2010.
  7. Рубінчык, В. Квартал Караткевіча, Мальдзіса [Электронный ресурс] / В. Рубінчык // Независимый израильский сайт. – Режим доступа: https://belisrael.info/?p=24699 – Дата доступа: 27.08.2020.
  8. Рубінчык, В. Квартал Караткевіча, Мальдзіса (2) [Электронный ресурс] / В. Рубінчык // Независимый израильский сайт. – Режим доступа: https://belisrael.info/?p=24789 – Дата доступа: 27.08.2020.
  9. Шидловская, С. МоноЛИТ / С. Шидловская // Вечерний Минск. – 2014. – № 4 (30 янв.).
  10. Darriuss. Районы, кварталы. Слепянская водная система: триумф советских архитекторов [Электронный ресурс] / Darriuss // Onliner. – Режим доступа: https://realt.onliner.by/2012/09/08/darriuss-23 – Дата доступа: 27.08.2020.

Фотоснимки из фондов Белорусского государственного архива-музея литературы и искусства.

Источник: журнал «Роднае слова» (Минск), № 10, 2020.

Перевод с белорусского В. Р.

Бонус: шарж, нарисованный Короткевичем в «минский» период жизни (1970). Взят из «амбарной книги», которая долгое время находилась у Адама Мальдиса, а ныне хранится (и экспонируется) в упомянутом архиве-музее. «Очередная идея для плаката/мурала/принта на майку от Владимира Короткевича», – поясняет Виктор Жибуль.

Опубликовано 18.12.2020  16:46

Ждем Павла на свежем воздухе (2)

18 июня состоялся новый административный процесс над членом Рады Объединения белорусов мира «Бацькаўшчына» и членом общественного объединения «Союз белорусских писателей» Павлом Северинцем. Общественному деятелю и писателю присудили новый срок административного наказания. Суммарно, в результате нескольких судебных заседаний, Павел Северинец приговорён к 90 суткам в изоляторе временного содержания.

Основанием для такого неоправданно сурового наказания стало участие Павла Северинца в разрешённом пикете по сбору подписей за выдвижение кандидаткой в президенты Республики Беларусь Светланы Тихановской, на котором (точнее, «после которого» – belisrael) он был задержан 7 июня 2020 года. На следующий день он был осуждён на 15 суток ареста с отбыванием в изоляторе временного содержания (ИВС) по адресу 1-й переулок Окрестина, 36а, где находится до сих пор.

Из сообщений средств массовой информации, куда обратились граждане, отбывавшие наказание в ИВС в то же время, что и Павел Северинец, следовало, что после появления в изоляторе осуждённых по политическим мотивам граждан и Павла Северинца в частности, узники этого учреждения начали ежедневно сталкиваться с беспрецедентными нарушениями прав, психологическим давлением и пытками, среди которых полный запрет на передачи со средствами личной гигиены, лишение спального белья и матрасов, сокращение времени пребывания на свежем воздухе, конфискация письменных принадлежностей и печатной продукции, заливание камер водой с хлоркой, унижение и употребление оскорблений в отношении арестованных, применение физического насилия и лишение сна.

По информации правозащитного центра «Весна», во время очередного судебного заседания, которое состоялось через Skype в суде Фрунзенского района [г. Минска] 18 июня, стало известно, что Павел Северинец последние 10 дней находился в карцере без доступа к питьевой воде и без личных вещей, которые у него были предварительно конфискованы.

Объединение белорусов мира «Бацькаўшчына» и ОО «Союз белорусских писателей» расценивают эти действия как грубое нарушение основных принципов национального законодательства и международного права. Нечеловеческие условия содержания Павла Северинца и иных узников прямо нарушают статью 23 Конституции РБ (точнее, статью 25 – belisrael): «Лицо, заключенное под стражу, имеет право на судебную проверку законности его задержания или ареста. Никто не должен подвергаться пыткам, жестокому, бесчеловечному либо унижающему его достоинство обращению или наказанию», а также ст. 5 Всеобщей декларации прав человека, ст. 7 Международного пакта о гражданских и политических правах, Конвенцию ООН против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания, принятых Республикой Беларусь как страной-учредителем Организации Объединённых Наций.

Требуем прекратить преследование общественного деятеля и писателя Павла Северинца, освободить его из-под стражи и снять несправедливые обвинения.

Мы призываем власти страны безотлагательно инициировать служебное расследование в отношении сотрудников изолятора временного содержания ГУВД Мингорисполкома, допустивших злоупотребления своими полномочиями и строжайшим образом наказать виноватых.

Рада МОО ОБМ «Бацькаўшчына»

Рада ОО «Союз белорусских писателей»

Источник (дата публикации – 19.06.2020). Перевод с белорусского.

Недавние публичные собрания в поддержку белорусов, бросивших вызов режиму Лукашенко. Германия, Израиль (с 1:58)

Том Урецкий, бывший мозырянин                           Гена Кадинов из Гомеля

 

Павел Северинец

БЕЗДНА АЗЕФА

Не дай меня потопу унести,

глубинам поглотить,

сомкнуться могильной пасти надо мной.

(Псалом 68:16)

Далеко-далеко, где-то на краю земли, есть такие места, глубина которых неизмерима. Бросишь туда камешек – и не услышишь ни звука в ответ.

В Беларуси такое место вдруг разверзается перед тобой на 52° 51ʹ 17ʹʹ северной широты и 24° 36ʹ 54ʹʹ восточной долготы, на границе Брестчины и Гродненщины, между Ружанской и Беловежской пущами. Деревенька Лысково на несколько десятков дворов, место захоронения классика польского сентиментализма Франтишка Карпинского, рождения епископа Александра Николая Гараина и родина величайшего провокатора ХХ века, лидера партии российских социалистов-революционеров, террориста Азефа.

Теперь Лысково – это 40 километров от Пружан, 443 жителя, средняя школа, Дом культуры, библиотека… валы бывшего королевского замка XVI в., костёл Наисвятейшей Троицы, церковь Рождества Пресвятой Богородицы… большое старинное кладбище. Но если углубляешься в прошлое – занимает дух и земля уходит из-под ног.

Отсюда Азеф.

Рождённый в Лысково в 1869-м, в семье бедного еврейского портного, Евно с юности участвовал в кружках революционной еврейской молодёжи.

Обычный еврейский мальчик из белорусского местечка… Но на фото из досье охранки (анфас, профиль) – уже тяжёлый чёрный взгляд небритого, звероподобного лица.

Когда же зародилось чудовище?

Ещё подростком, украв большую сумму денег, юный Евно выезжает за границу. Обман, крупные деньги и переход всяких границ отныне станут знаком его жизни.

Начинал великий провокатор ХХ века так же, как и какой-нибудь агент Вектор – за 50 рублей в месяц от секретного департамента полиции Российской империи пошёл постукивать на своих однокурсников в Политехническом институте в Карлсруэ. Оказался очень проворным: в результате успешной шпионской работы выдвинулся на первые роли в российском социал-революционном движении, участвовал в объединении разрозненных подпольных кружков – и вот после ареста литовского еврея Гершуни уже в 1903-м стал руководителем Боевой организации эсеров. Террористом № 1 в империи. На этот момент жалованье Евно Фишелевича Азефа («инженера Раскина», согласно полицейскому досье) достигло 1000 рублей.

Азеф организовал более 30 террористических актов, осуществил убийства ключевых деятелей царского правительства, в том числе своих начальников: министра внутренних дел и шефа корпуса жандармов Плеве (которого считали главным организатором еврейского погрома в Кишинёве в 1903-м), генерал-губернатора Москвы, великого князя Сергея Александровича, петербургского градоначальника фон дер Лауница, главного военного прокурора Павлова…

Именно Азеф инициировал ликвидацию Гапона как провокатора. И он же выдал весь состав эсеровского ЦК, да и десятки эсеров-боевиков.

Разоблачённый в 1908-м, убежал за границу, где и умер от болезни – через месяц после того, как на его родине была провозглашена независимость БНР.

Ударами своего предательства Азеф, словно молотобоец, наносил страшные пробоины Российской империи изнутри. Каждый взрыв или арест требовал всё большей и большей жестокости, ненависти, крови и от государства, и от народа.

Неразговорчивый, мрачный, но чрезвычайно изощрённый, Азеф виртуозно, с бильярдным расчётом и нечеловеческой изворотливостью взрывал своих кураторов – и другой рукой тут же сдавал исполнителей. Единственный, кому Азеф оставался верным, был, наверное, дьявол, чей дух и почерк в бесконечных кровавых предательствах и убийствах очевиден.

На могиле Азефа посадили куст шиповника – шыпшыны.

О Беларусь, мая шыпшына, зялёны ліст, чырвоны цвет!..[1] Кто бы мог себе представить, что прёт из твоей прелой болотистой земли, что в твоей глубокой, покорной душе родятся Азеф, Дзержинский, Шейман и даже Геннадий Давыдько!..

Ночью у зарешёченного окна спецкомендатуры в Куплине, на полдороге между Лысково и Достоево, смотришь в бездну, полную далёких огоньков, – и думаешь: страшно стать Азефом.

Своя маленькая, как родимое пятнышко, деревенька Лысково есть в каждом белорусе.

Теребишь этой земли щепоть и ищешь содержание: чей ген победит? Поэта? Священника? Предателя?..

А предать родного человека? Ближнего? Предательство Родины? Веры? Памяти?

На самом деле, мы предаём каждый день, и правда в том, что наши бесконечные маленькие и большие предательства становятся причиной духовной смерти многих и многих.

Кто может понять Азефа? Простить Азефа? Вырвать Азефа с самого дна своего сердца?

Человеку это невозможно.

Но всё возможно Господу.

4 марта 2012 г.

Павел Северинец написал этот очерк, находясь на «химии» в Куплине Пружанского района Брестской области, куда попал за активное участие в событиях декабря 2010 г. Перевод с белорусского выполнен по изданию: П. Севярынец. Беларуская глыбіня. Вільня: Логвінаў, 2014. Перевёл WR.

* * *

Другие тексты П. Северинца на нашем сайте:

«Беларусалім» (отрывок)

«Еврейство»

«Беларусалим» (ещё один отрывок, в переводе на рус.)

[1] Начальная строка знаменитого стихотворения Владимира Дубовки (1925) – прим. пер.

Опубликовано 21.06.2020  21:02

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (124)

Шалом!.. Блi кішалон? Забаўна, што іўрыцкае слова «kishalon» («няўдача») увайшло ў гарадскі слэнг англамоўных. А яшчэ больш забаўна, што, калі ўводзіш у пошукавік urbandictionary.com «Lukashenko», то выскоквае такі во мэсыдж, не без намёку…

На месцы Рыгорыча я б загадаў заблакаваць гэты ўрэдны рэсурс у Сінявокай. Або ўзнагародзіць яго стваральнікаў медалём за развіццё звышкаштоўнай думкі «лепей быць дыктатарам, чым блакітным», або так: узнагародзіць і потым заблакаваць. Амаль як у «Прыгодах Чыпаліна» незабыўнага Джані Радары – фашыста, які 75 год таму перакаваўся ў камуніста… Праўда, дзе-нідзе даводзяць, што ў фашысцкую партыю на пачатку 1940-х ён запісаўся, каб ямчэй змагацца з ворагам (рыхтык той Штырліц).

Не ўсё шаноўнае чытацтва было ў курсах, што сёлета ў мінскага піўзавода – юбілей, ажно 155 гадоў… Першую піваварню ў 1864 г. пабудавала на месцы сучаснага завода мяшчанка з характэрнымі імем і прозвішчам: Рохл(я) Фрумкіна. У гонар «круглай» даты быў звараны гатунак «Багемскае паравое».

Раней іншы вытворца шпурнуў быў на рынак піва «Спарыш» – няйначай у гонар былога генеральнага сакратара БСДП(НГ), ньюсмэйкера, які нават у «Катлетах & мухах» засвяціўся 🙂

Раз «пайшла такая п’янка», бадзёра падкідваю маркетолагам ідэйку да сусветнай шахалімпіяды 2022 года – піва «Шахматнае»! Кандытары ўжо даўно расшалопаліся…

Але чаму раптам «Шахматный слодыч»? Слодыч у беларускай мове – жаночага роду.

Дарэчы, «Аліварыі» варта было б выпусціць «інтэлектуальнае» піва яшчэ з адной прычыны. Перад алімпіядай у Мінску лёгка прадбачыць «набегі» на спонсараў з боку адміністрацыі, як тое было перад Еўрапейскімі гульнямі. Выпуск «шахматнага» піва можа залічыцца як уклад у падрыхтоўку спартыўнай імпрэзы (ну, піяр жа, шахмат жа!), і фірме не прыйдзецца пускаць на вецер у ход жывыя грошы 😉

*

Пазаўчора з’явіліся-такі ўказы аб прызначэнні выбараў у Нацыянальны сход на лістапад 2019 г. Калі гэтыя кепскія паперы не будуць аспрэчаны ў Канстытуцыйным судзе (да разбору справы па сутнасці, хутчэй за ўсё, не дойдзе, але хто ведае…), то дэпутаты страцяць 10 месяцаў з перыяду сваіх канстытуцыйных паўнамоцтваў, г. зн. амаль 20%. Паводле рэдакцыі партала tut.by, нічога страшнага не адбудзецца – «тэрмін працы цяперашняга парламента будзе крыху скарочаны». Відаць, магутна кагосьці «нармалізавалі» год таму, у час «справы БелТА» 🙁

У «Народнай волі» 02.08.2019 паказана рэакцыя кіраўнікоў камісій палаты прадстаўнікоў на пытанне пра дачасныя выбары – «стакгольмскі сіндром» самы настаяшчы. Уладзімір Б.: «Хто будзе абурацца рашэннем прэзідэнта?» Дзмітрый Ш.: «Няма ніякіх парушэнняў закона ў тым, што тэрмін паўнамоцтваў дэпутатаў скарочаны», etc. На гэтым шэрым фоне арыгінальнасцю вылучыліся «філасофскія» развагі старшыні камісіі па міжнародных справах: «Любое грамадства мае тое, што заслугоўвае, і дабіваецца таго, на што здольнае. Калі пытанне тэрміну паўнамоцтваў не хвалюе грамадства, то ці павінна гэта хваляваць тых, хто абавязаны выконваць іх волю?» Усё ж гэта сафістыка, каб не сказаць «дэмагогія». Па-першае, не абавязаны канкрэтны дэпутат слепа выконваць волю выбарцаў сваёй акругі (іншымі словамі, няма ў яго імператыўнага мандату). Па-другое, я ўпэўнены, што пытанне хвалюе значную частку грамадства, асабліва ў сталіцы, дзе няхілая доля юрыдычна падкутых людзей, знаёмых з арт. 93 Канстытуцыі. Дарэчы, пан Варанецкі ў 2016 г. балатаваўся менавіта ў Мінску.

Тутэйшыя «незалежныя» СМІ цягам трох месяцаў не знайшлі часу, каб паведаміць пра бяскрыўдную ініцыятыву – звароты грамадзян да дэпутатаў «сваіх» акругаў у падтрымку Канстытуцыі ды парламентарызму (накшталт ліста, які мастак А. Дубінін адправіў спявачцы І. Дарафеевай яшчэ ў канцы красавіка). Вось і здаецца некаторым, што беларусам усё роўна, топча «галоўны» Канстытуцыю, або не, што на «грамадства» можна перакінуць адказнасць… Думаю, зусім скора гэтых «некаторых» накрые расчараванне.

А цяпер загадка. Якая сувязь паміж ярмошынскай заявай аб правядзенні прэзідэнцкіх выбараў 30 жніўня 2020 г. і выстаўленнем на торг будынка сінагогі ў гарпасёлку Поразава Свіслацкага раёна Гродзенскай вобласці (тым самым Поразаве, адкуль родам знаная акцёрка Эстэр-Рохл Камінская)? Адказ: у абодвух выпадках службовыя асобы бясклопатна распараджаюцца чужымі аб’ектамі…

Паводле Канстытуцыі (арт. 81), дату прэзідэнцкіх выбараў вызначае ніжняя палата парламента, а не чыноўніца са сваёй камісіяй – «тэхнічным органам», як Ярмошына сама яго накрэслівала ўвесну. Цікава, што ніхто з будучых «канкурэнтаў» Лукашэнкі 05.08.2019 не звярнуў увагі на гэтую акалічнасць (а мо хітрамудрае «Радыё С.» і не дало гэтага зрабіць?) Тут запярэчаць, што чыноўніца – якая трапіла ў пастку з утрыманнем уласнага маёнтка ды баіцца жыць на адну пенсію – проста выказала сваё падхалімскае меркаванне пра аптымальную дату, але ў такім разе публіцы лепей бы яго проста праігнараваць. І я праігнараваў бы, калі б раскручваць навіну не пачаў нацыянальны прававы (!) рэсурс. Не кажучы пра розныя тутбаі & «Беларуси сегодня».

Вядома, задача лукашэнскай адміністрацыі – атрымаць у канцы 2019 г. паслухмяны парламент, пазбаўлены нават той кволай «апазіцыі», што ёсць там цяперака. Вядома, сіл у «выканаўцаў» куды болей, чым у «народных абраннікаў», ды раз на год і палка страляе… Во будзе смешна, калі парламентарыі збяруцца на сваю першую сесію – і раптам прызначаць выбары прэзідэнта не на дзень народзінаў Лукашэнкі, а на вясну 2020 г., як бы ў знак помсты за скарачэнне тэрміну паўнамоцтваў сваіх папярэднікаў 😉

Паводле сусветных норм, часткова засвоеных і ў Беларусі, маёмасць належыць нашчадкам тых, у каго была незаконна канфіскавана. Духоўнымі нашчадкамі тых яўрэяў, што ў канцы ХІХ ст. пабудавалі сінагогу пад Ваўкавыскам, варта лічыць членаў іудзейскай абшчыны, найбліжэйшай да Поразава. Напэўна, гэта будуць іудзеі, адказныя за сінагогу ў Гродне… Што ім рабіць з напаўразбураным – але яшчэ трывалым – будынкам у Поразаве, гэта ўжо іх справа.

Дзейная гродзенская сінагога (hrodna.life); тое, што засталося ад сінагогі ў Поразаве, у 1964 г. ператворанай у склад (fotobel.by).

*

Усё прагрэсіўнае чалавецтва на Свіслачы, Дзвіне і Нёмане хвалюе, «што там у расіян». Аляксандр Л-к з Полацка, экс-шахматыст, а цяпер квазіпалітык, тыдзень таму заявіў: «Россиюшка поднимается с колен» (і нам, маўляў, з ёй па дарозе). Між тым у суседзяў назіраецца прымітывізацыя; іх улады працуюць тымі ж брутальнымі метадамі, што ў Беларусі ўжываліся прыкладна ў 1996-м годзе… Тады ў Расіі таксама было шмат нездаволеных, але іх нейтралізоўвалі больш хітра, чымся ў нас. Цяпер, бач, наадварот: у нас «касманаўты» неяк выйшлі з моды, у Маскве – увайшлі.

Арт-каментар Алега Мініча з racyja.com

Cёння я не па-мізантропску лагодны – пішу пра ўсіх-усіх… Ну, дзейнічае такі «Цэнтр новых ідэй» пад камандзёрствам адстаўных маладафронтаўцаў. На сайце ideaby.org то «ўздымаюць» рэгіёны Беларусі, то «выганяюць» міністра адукацыі (не дакляруючы альтэрнатывы), а цяпер во школьную праграму па літаратуры «перарабляюць». Апошні план – ад культуролага Вадзіма Мажэйкі, выхадца з «Ліберальнага клуба». Падзівіцеся

Ёсць, безумоўна, ў мажэйкавым артыкуле тэзісы здаровыя, хоць і банальныя. Пра настаўнікаў: «Заробкі неабходна павысіць, а не звязаныя з навучаннем абавязкі – скасаваць». Далей сам аўтар прызнае: «Гэта гучыць як кніжная ісціна, якую шмат разоў паўтаралі нават на самым высокім узроўні, але заганная сістэма працягвае існаваць». І што маем?.. Апошняе, 777-е кітайскае папярэджанне?

Дапушчэнне «бадай, асноўны забойца цікаўнасці да літаратуры – гэта сучасная школьная праграма», як мінімум, спрэчнае. Успамінаю сябе і сваіх аднакласнікаў у канцы 1980-х – пачатку 1990-х: тагачасная праграма па літаратуры была не менш «патрыярхальнай» ды ідэалагізаванай, чым цяпер, але ж чыталі нямала, абменьваліся кнігамі… Асабліва каціраваліся замежныя фантасты кшталту Гарысана, Катнера, Хайнлайна, Шэклі (была б «крутая» белфантастыка, юзалі б і яе). Зрэшты, пасля Талстога ды Тургенева добра заходзілі і Міх. Булгакаў, і Д. Хармс.

Артыкул В. М. – не без метадычных парадаў: «Школьны курс дагэтуль грунтуецца на кансерватыўным падыходзе да разгляду твораў. Каб рэфлексаваць над прозай ды лірыкай, дзецям прапануецца засвоіць “асновы светаўспрымання аўтара”, вывучыць яго біяграфію, а потым зразумець, што аўтар хацеў сказаць. Дзіўна засяроджвацца на гэтым у век постмадэрну, калі Ралан Барт ужо 50 гадоў таму напісаў “Смерць аўтара» Пэўна, француз Барт афігеў бы, дазнаўшыся, што яго кароткае і суб’ектыўнае эсэ ў 2019 г. прапануюць прыняць за догму ў Беларусі.

«Немагчыма развіць мысленне, калі проста завучваць тлумачэнні са старой крытыкі» – дык у сучасных навучальных установах і не абмяжоўваюцца «простым завучваннем». Нават у познім СССР лічылася, што вучням трэба ведаць факты плюс умець выказаць уласнае стаўленне да твораў ды персанажаў. (Згадваю, зноў жа, сваю сярэднюю школу, а таксама апавяданні Ільі Зверава кшталту «Другое красавіка».) Агулам, добрай школцы ўласцівы баланс паміж аўтарытарнасцю і разняволенасцю.

Сама ідэя адчужэння літаратурнага твора ад аўтара не дужа мне падабаецца, хоць у 1960-х яна, магчыма, гучала рэвалюцыйна. Зараз насаджэнне гэткага падыходу ў школе здольнае прывесці хіба да дэвальвацыі аўтарытэтаў – за выняткам тых, каторыя «тут і цяпер». Да большай залежнасці школьных курсаў ад моды і палітычнай кан’юнктуры.

Думка выпускніка філфака БДУ, пісьменніка Змітра Дзядзенкі: «Біяграфія ўсё ж уплывае на творчасць. Як уплывае на яе эпоха. Не ўяўляю, як тлумачыць паэзію Маякоўскага ці творы Купалы без сумленнай біяграфіі. Часам біяграфія можа стацца той фішкай, якая зацікавіць, прывабіць будучага чытача». А калега Павел Касцюкевіч на запыт, ці варта вывучаць жыццяпісы літаратараў у школе, прыгадаў выказванне Сяргея Жадана: «Біяграфіі ва ўкраінскіх пісьменнікаў звычайна цікавейшыя, чым творы».

Ці памысна ў РБ адмовіцца ад асобнага курса рускай літаратуры, перавёўшы яе творы ў курс літаратуры сусветнай? Мо і памысна (няхай скажуць адукатары-метадысты), аднак у любым разе гэта зусім не першачарговая задача. Дый лозунг Мажэйкі «доля рускай літаратуры ў беларускай школьнай праграме мусіць адпавядаць адсотку, які складаюць творы рускіх пісьменнікаў у сусветнай літаратурнай спадчыне» – нейкі дэмагагічна-статыстычны… Прадаўжаючы ў тым жа духу, не дайсці б да высновы, што і аб’ём беларускай літаратуры ў агульнай праграме дапушчальна скараціць да 1% (прадстаўнікоў Беларусі сярод лаўрэатаў Нобелеўскай прэміі – 1/107, нават менш за адсотак, а сярод жыхароў зямной кулі беларусаў усяго-та блізу 0,12%). У гуманітарных сферах статыстыка працуе з перабоямі: пра гэта здагадваюцца нават заўзятыя хунвэйбіны лібертарыянцы 🙂

Цытатнік

«У мяне адчуванне, што цяперашні этап расійскай гісторыі, расійскага грамадства – гэта зацяглая хвароба. Пагатоў што ўрачоў гоняць з парога і спрабуюць іх неяк абезруховіць» (Дзмітрый Быкаў, 02.08.2019) Аналагічныя адчуванні з’яўляюцца ў мяне пры поглядзе на асобныя сегменты беларускага грамадства… Толькі не прыпісвайце мне думак кшталту «беларусы ўсе хворыя» 🙂

«Дзяржава спярша фарміруе кепскія законы, потым ужо гэтыя кепскія перастаюць яе задавальняць… Таму што нават у рамках гэтага вельмі кепскага, нязручнага для грамадзян, але зручнага для ўлады заканадаўства яно не можа ўтрымаць сітуацыю пад кантролем. І тады гэтай уладзе даводзіцца свае ж законы парушаць» (Алена Лук’янава, 02.08.2019)

«Планы барацьбы з алкагалізмам ажыццяўляюцца праз паўмеры. Відаць, алкагалізацыя насельніцтва камусьці вельмі патрэбная. Разам з тым пры дапамозе рупараў прапаганды нас хочуць пераканаць, што вайна з алкагалізмам ідзе, і часам паспяхова» (Міхалена Немагай, 03.08.2019)

Вольф Рубінчык

Мінск, 07.08.2019

wrubinchyk[at]gmail.com

Апублiкавана 07.08.2019  11:37

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (93)

Шалом усім, хто яшчэ сочыць за серыялам! Ідзе ён доўга, але ўсё ж не 8888 дзён, як у асобных палітыкаў, якія граюць ролю прэзідэнта… Харошую карцінку выставіў надоечы «антыжурналіст»:

Годны адказ на адміністратыўнае захапленне «святам бясконцасці», практыкаванае ўрадавым інфармагенцтвам. Набор фактаў ад Аляксея Карпекі – адказ больш падрабязны.

Ці звярнуў хто ўвагу на тое, што «бясконцасць» у афіцыёзным кантэксце можа намякаць на адмену прэзідэнцкіх выбараў 2020 года? Хітрыя ідэолагі праз сваё агенцтва яўна зандуюць глебу. Логіка ў вышэйшых чыноў скасабочаная, і калі статуя гарадавога з сабачкам насупраць будынка міністэрства ўнутраных спраў РБ лічыцца «жывой» (толькі не кажыце мне, што падлетак пасля затрымання 14.11.2018 сам даўмеўся прасіць прабачэння ў статуі, якую перад гэтым пляснуў), то чаму б жывому чалавеку не зрабіцца помнікам самому сабе? 🙂

Калі ўспомніць, што 13 лістапада шэф абвясціў 2019-ы «годам палітычнай вакханаліі» (прадоўжыцца, маўляў, да сярэдзіны 2020 г.), то карціна вымалёўваецца больш-менш ясная. Зміцер Дзядзенка, літаратурны жартун – ці жартаўлівы літаратар – ужо пераназваў ЦВК на чале з «паднявольнай птушкай» Лідай у «Цэнтральную Вакханальную камісію» 🙂 🙂

Дапраўды, сістэме надакучылі выбары, нават імітацыйныя, тым болей што, як паказвае расійская практыка, яны дэмаралізуюць выканаўцаў і здольныя абярнуцца нечаканай перамогай «апазіцыі». Ад любімых некалі рэферэндумаў адміністрацыя ўжо адмовілася, хоць змена Канстытуцыі наспела і пераспела (асноватворны юрыдычны тэкст неабходна было мяняць 5 год таму, перад ліквідацыяй гаспадарчых судоў, або хаця б адразу пасля яе). Дык што, «каранацыя ў чацвер»? Няўжо-такі збудзецца мой сцэнарый з «Баціканам»?

Ісці ў заклад аб лёсе Беларусі да 2021 г., як я тое прапаноўваў чытачам у канцы кастрычніка, ніхто не пажадаў. Ёсць яшчэ пару дзён, але… мяркую, аматары змрочных прагнозаў не выйдуць на сувязь. І гэта крыху суцяшае – значыць, у глыбіні душы яны і самі не вераць, што РФ паглыне РБ або адкусіць яе ўсходнія вобласці, адно хайпуюць.

…Год таму дзяўчаты з горада Б. (Барысава! – хіба Давіда Шульмана начыталіся) заснавалі капэлу «Жыдовачка», якая грае яўрэйскія мелодыі. Назоў не ўсім спадабаўся, і вось што прачытаў у fb-акаўнце капэлы: «Як граць штэтлфолк у Беларусі, звацца “Zhydovachka” і не адграбаць ад “русскоязычных белорусских евреев” а ніяк! Граць, звацца і адграбаць». Сапраўды, ёсць яўрэі, якія адрэагавалі, нібыта бык на чырвоную анучу – хтосьці нават абяцаў паскардзіцца ў адміністрацыю Цукербергіі… Спадзяюся, дзяўчаты (іх цяпер шэсць) не кінуць сваю справу. Словы «жыд», «жыдоўка» мне бачацца архаічнымі – ну дык музыканткі і аднаўляюць, як умеюць, старыя яўрэйскія танцы! Дапраўды, 100-200 гадоў таму не юзалі носьбіты беларускай мовы слова «яўрэй», хаця спробы «раскруціць» нешта падобнае рабіліся і да знакамітай пастановы ЦК 1925 г. Так, на рубяжы 1917–1918 гг. Сымон Дзякоў з Магілёўшчыны пісаў у рэдакцыю газеты “Вольная Беларусь”: «Пакуль слова “жыд” будзе існаваць, ужывацца ў друку і гутарцы, да тых часоў астанецца жывучым атрутны корань антысемітызму… Замяніце гэтае слова вельмі зычным словам “еўрэй”». Рэдакцыя ў № за 07.01.1918 адказала: «Слова жыд не мае ў сабе нічога ганебнага, і жыдоўская маса ў нас не абражаецца ад гэтае назвы».

Згаджуся з незнаёмым мне Ільёй Шведзікам (21.11.2018, fb-група «Белорусские евреи»): «Стаўленне да выкарыстання канкрэтных слоў залежыць ад эмацыйнай афарбоўкі… У цэлым, вядома, у большасці выпадкаў гэтае слова (сугучнае з беларускім “жыд” – В. Р.) у 2018 годзе на тэрыторыі былога СССР выкарыстоўваецца для прыніжэння яўрэяў, і яго выкарыстанне непрыемна мне як яўрэю. Але канкрэтна ў гэтым выпадку зусім не бачу нічога абразлівага. Бачу, наадварот, спробу адраджэння яўрэйскай музычнай традыцыі, што мне, як яўрэю, нават прыемна. Удалая спроба або не, я не ведаю ))))» Дадам, што ў канцы 2000-х гадоў пад кіраўніцтвам Дзмітрыя (Зісла) Сляповіча ў Мінску былі праведзены тры невялікія фэсты «Жыдовішча», выйшаў ідыш-беларускі слоўнік Аляксандра Астравуха з развагамі пра «жыдоўскую культуру», і свет не перакуліўся.

Сам я ў 2002 г. выдаваў газету з белмоўным падзагалоўкам «незалежная яўрэйская», а ў 2003–2009 гг. – «беларуска-яўрэйскі» бюлетэнь. Вытворныя ад «жыда» там ужываліся толькі ў тэкстах гістарычнага характару (таго ж Змітрака Бядулі…). Аднак, паклаўшы руку на сэрца, аддаю перавагу «Нашай Ніве» пачатку 2000-х з яе паведамленнямі пра «жыдоўскія сьвяты», а не цяперашняй, павярхоўна паліткарэктнай «НН», якая піша пра «яўрэяў», але дэ-факта нацкоўвае сваю аўдыторыю на нашых людзей.

* * *

У пачатку года часта ездзіў у аўтобусах, дзе хоцькі-няхоцькі слухаў у салоне бясконцыя натацыі пра тое, што расклейванне несанкцыянаваных аб’яў на апорах кантактнай сеткі (прасцей кажучы, на прыдарожных слупах) цягне за сабой штраф ад 20 да 100 базавых велічынь. Гэта сур’ёзная сума: для параўнання, звычайнае парушэнне правілаў дарожнага руху пешаходам «важыць» усяго ад 1 да 3 базавых, то бок прыблізна ад 12 да 36 долараў.

Падобна, «Мінсктранс» сваімі ролікамі, пра якія гаворыцца тут, усім жыхарам і гасцям сталіцы вушы пратрубіў. Нават паказвалі мульцік, у якім суворы дзядзька-міліцыянт бярэ за каўнер вісусаў-расклейшчыкаў. Але які плён гэта дало к канцу года, праз 9-10 месяцаў?

Слупы г. Мінска па-ранейшаму залепліваюцца рэкламай… Мабыць, гэта такая народная традыцыя.

Побач з плошчай Бангалор, каля станцый метро «Пушкінская» і «Спартыўная», лістапад 2018 г. Не самы цэнтр, аднак і не перыферыя

Хочацца падкінуць чытачам – і чытачкам – пытанне для роздумаў: чаму народ не баіцца пакарання? Варыянты адказу: а) у Мінску многа рызыкантаў; б) прыбытак ад аднаго выхаду на вуліцу з аб’яўкамі большы за штраф (што наўрад ці); в) усе ведаюць, што праваахоўным органам няма ахвоты лавіць парушальнікаў. Высоўвайце свае версіі.

Асабіста я схіляюся да трэцяга варыянту – у сталіцы пільна ахоўваюцца толькі асобныя лапікі, ля дзяржустаноў і пад. Невыпадкова тых, хто ўступаў у кантакт з вышэйзгаданым «гарадавым» на вул. Гарадскі Вал, затрымлівалі вельмі хутка. З аднаго боку, такая «выбіральнасць» цешыць, бо прадухіляе татальны кантроль над грамадзянамі. З другога… сумна ад таго, што не паўсюль на тэрыторыі РБ (ды што там РБ – Мінска) закон дзейнічае аднолькава.

Каб пазбыцца непажаданых афішак, раіў бы ўладам парадаксальны крок: не палохаць штрафамі, а наадварот, дазволіць расклейку – або зрабіць яе абавязковай для кожнага грамадзяніна 🙂 Адчужэнне «паспалітага люду» ад «інстанцый» зараз такое, што людзі пачнуць рабіць усё на злосць, г. зн. ухіляцца ад пэцкання слупоў. 😉

* * *

У сераду, 21 лістапада, зноў заехаў у Курапаты (мінулы раз наведваў урочышча летась). Паглядзеў на новы помнік, пастаўлены з санкцыі міністэрства культуры. Праекты, што ўвайшлі ў шорт-ліст, у свой час не выклікалі ў мяне энтузіязму, аднак гатовая канструкцыя са звонам, пры ўсёй яе мастацкай другаснасці адносна хатынскіх пабудоў, нечым кранае.

Асабліва прыемна было ўбачыць на ножках гэтай «вежы» надпісы на ідышы квадратнымі літарамі (muter, shvester, man ды інш. – усяго звыш 10 родных слоў). Дарэчы, і стаіць новы помнік зусім побач з манументам, узведзеным «ад імя яўрэяў» у 2004 г. – там таксама ёсць словы на ідышы. А шыльда з другога боку пацвярджае, што Курапаты ўзятыя пад ахову дзяржавай:

Потым я спусціўся з «Галгофы» ў бок рэстарана «Поедем поедим». Ён метраў за 100 ад лесу з крыжамі, спадарожныя домікі – метраў за 60. Абышоў плот – і на ўваходзе заўважыў групу пратэстоўцаў. Іх было чацвёра, у тым ліку Павел Севярынец. Ягоны паплечнік з Радашковічаў неўзабаве сышоў.

 

Валерый, Юрась, Павел

Пастаяў я з хлопцамі, пагутарыў. Павел быў настроены па-баявому – надалей настойвае на закрыцці рэстарацыі. Аптымістычна ён ацэньваў нядаўняе звальненне ключавых чыноўнікаў мінкульта (Дрыга, Яцко) – маўляў, гэта знак, што хутка ўсё зменіцца. Спыняў аўтамабілі і тактоўна прапаноўваў пасажырам буклеты. Дзеля-мадзеля і я ўзяў буклецік на мелаванай паперы – нейкая фірма раздрукавала яго для пратэстоўцаў бясплатна.

Папраўдзе, не пераканалі мяне ні размовы, ні друкаванае пасланне («рэстаран на чалавечых костках» – кідкі лозунг, але ж насамрэч парэшткі расстраляных на гэтым месцы не былі выяўлены). Вялікага сэнсу ў «асветніцка-місіянерскім» пратэсце зараз не бачу, хоць Павел і казаў, што многія ў выніку адмовіліся ад заездаў ва ўстанову, якая цяпер нясе вялікія страты. Усё ж рэстаратары нештачкі зарабляюць на кейтэрынгу… Можна як заўгодна ставіцца да Леаніда Зайдэса, але ён выглядае ўпартым, мэтаскіраваным бізнэсоўцам.

Выйсцем было б ці то дабіцца вяртання 150-метравай ахоўнай зоны праз суд, ці пабудаваць ля кальцавой дарогі аналагічны рэстаран ды перавабіць наведвальнікаў, ці штодня выводзіць да ўезду ў «Поедем поедим» па 100-200 чалавек, блакуючы шлях, каб у адказ на разгон(ы) прыходзілі б новыя пікетоўцы. Паколькі ўсё пералічанае – са сферы фантастыкі, выпадае шукаць кампрамісу (варыянт улетку я выкладваў; магчымыя, зразумела, і іншыя).

Год цяжкі, але здаралася і нямала добрага. Вось нястомны Іосіф Шкляр (аka Iossi Schkr) месяцы тры таму падрыхтаваў інфарматыўны фільм пра Валожынскую ешыву, ды яшчэ з англійскімі субтытрамі. Вось гэткі ж нястомны Алесь Астравух едзе на чарговую «літвацкую экскурсію» пад эгідай «Арт Вандроўні» (канец верасня) і ладзіць «нясумную лекцыю» пра маме-лошн у «Арт Сядзібе» (сярэдзіна лістапада).

Самому мне сёлета пашчасціла чытаць вершы на ідышы перад шырокай публікай 4 разы (у сакавіку, верасні і двойчы – у кастрычніку). Столькі ж ідышных выступаў было ў мяне за 3 папярэднія гады (2015–2017 гг.) – чым не доказ прагрэсу? 🙂

Калі сёлета чытачы выказалі цікавасць да паэмы Рыгора Кобеца «Палестына», я перанабраў яе для сайта. Зараз прапаную слаць заяўкі на паэму Тодара Кляшторнага «У дарозе» (1927), дзе быў апісаны антыяўрэйскі пагром. Твор цытаваў Андрэй Хадановіч у сваёй леташняй лекцыі, прысвечанай Т. Кляшторнаму, – гл. тут. Абяцаю набраць «У дарозе» цалкам, калі заявак да 07.12.2018 паступіць усяго тры (а не пяць). Міўца 🙂

І пра дзіўнае. Чым далей у лес, тым раней ставяць у Мінску навагоднія елкі. У 2018 г., напрыклад, святочнае дрэва каля Прытыцкага, 27 (лядовы Палац спорту) сканструявалі 12-13 лістапада, а некалі было – у канцы месяца… Катэгарычна чакаю ад сваёй аўдыторыі тлумачэнняў гэткага феномена!

«Вольфаў цытатнік»

«Розніца паміж Рашай і Беларусяй прыкладна як паміж выправіцельнай калоніяй і псыхіятрычнай лякарняй. У лякарні чысценькія ходзяць і харчуюцца з дыетычнага стала, толькі дурныя. Элемент дзікунства і там і там» (Фёдар Жывалеўскі, 14.10.2018)

«У кароткатэрміновых прагнозах памыляюся, у даўгатэрміновых не ўдзельнічаю. У інтэрнэт не зазіраю. Гэта ўсё адно, што разганяць туман рушніком. І, выбачаюся, дупай хвалі адбіваць» (Міхаіл Жванецкі, 06.11.2018)

«Весці дзённік са спазненнем – гэта, так ці інакш, літаратура» (Міхаіл Рубін, «Дзеяслоў», № 4/2018).

Вольф Рубінчык, г. Мінск

23.11.2018

wrubinchyk[at]gmail.com

Апублiкавана 23.11.2018  15:00

БЕСЕДА С ПАВЛОМ КОСТЮКЕВИЧЕМ

«Когда монарху кладут в кровать девицу, то Библия ехидно сообщает: не познал царь её»

Константин Пахольчик 10.11.2018

Писатель Павел Костюкевич современными глазами перечитал в оригинале библейские рассказы и нашёл параллели с белорусской культурой, историей и политикой

Павел Костюкевич, фото «Мова Нанова ў Берасці»

Спустя 500 лет после Скорины переводчик израильской литературы и ассириолог-любитель Павел Костюкевич взялся внимательно, современными глазами перечитать на древнем иврите библейские рассказы.

«Бульба ў райскім садзе. Беларускі праваднік па Старым Запавеце» – это сборник эссе, где старозаветный эпос и притчи появляются в новом, неожиданном свете, а читатель с удивлением выясняет, что библейские истории имеют живые параллели не только с белорусской культурой, но также с отечественной историей и политикой.

Почему у вас возникла идея написать такую книгу?

– Моя прабабушка Настя, набожная православная женщина, послужившая прообразом главной героини Бабарозы в моей предыдущей книге, художественном романе «План Бабарозы», читала всю жизнь только одну книгу – Библию.

В советское время церковные ритуалы были запрещены, церкви комсомольцами закрыты, и чтение Библии было для прабабушки и пастырской работой, і литургией.

Однажды её дочь, моя бабушка Груня, пришла советоваться, стоит ли выходить замуж за еврея, моего будущего деда Юлия. Прабабушка горячо поддержала бабушку. Ибо в единственной книге, которую она читала, евреев было целое множество, и все они были люди неординарные. Прабабушка же всё о них знала! И если в браке что-то пойдёт не так, то она всегда на примере Библии сумеет дать дочке умный психологический или жизненный совет!

Когда бабушка возразила, что будущий жених – бабник, прабабушка отбросила этот упрёк, мол, у еврейских мужчин это такой знак качества, и только. Ибо все, начиная от Якова, Давида и Соломона, любили женщин и были легкомысленными.

Такое непосредственное чтение Библии меня очень впечатлило. То есть Книга книг фактически была для прабабушки путеводной звездой не только в этической жизни, но и на бытовом уровне. Подозреваю, что для прабабушки Насти библейская реальность была её основной реальностью. И на определённом этапе я решил, что попробую читать библейские истории так же – как они есть для глаза и сердца обычного человека. Постараюсь оставаться наивным.

С другой стороны, сильным толчком к написанию послужило присоединение к группе Ирины Дубенецкой, доктора богословия, где моё понимание буквальности библейских рассказов и дилетантство частично выветрились. Я посмотрел на иные, аллегорические и теологические стороны Библии. Хотя, надеюсь, у меня осталось кое-что от «прекрасного дилетантства».

Кстати, кто не знает, знакомлю – группа Дубенецкой. Впервые в белорусской культуре делается перевод Старого и Нового Завета не для литургических целей, а перевод интеллектуальный, внеконфессиональный. И впервые он выполняется целиком не с церковнославянского языка или латыни, а напрямую с оригиналов: Старый Завет – с иврита, и Новый – с древнегреческого. В группе собрались богословы, переводчики, поэты, священники разных конфессий.

У библеистов Дубенецкой есть и своя риторика, и своеобразный юмор. Мне очень захотелось перенести узкопрофессиональный фольклор этих странных людей, которые всю жизнь изучают одну книгу.

Какие у вас были личные открытия, когда вы изучали Старый Завет?

– Удивился, насколько это фрагментами антимонархическая и даже антитоталитарная книга. Особенно если сравнивать с соседними религиозными эпосами древнего Ближнего Востока, древнеегипетскими и шумерскими текстами, где смычка религии и власти работала как следует. Что царь – сын богов, а фараоны – земное продолжение небесного и прочее ра-ра-ра – такого в Старом Завете не прочитаешь.

Особенно в «Книгах Царств» рассказчик часто с жёсткостью свидетельствует против царей, изобличает их преступления и грехи. В Старом Завете присутствует антимонархическая риторика. Мол, цари – лишь люди из плоти и крови (причём очень часто из чужой). Руководители государств нередко абсолютно открыто описываются как параноики, манипуляторы и истерики.

Сейчас, изучая библеистику глубже, я понимаю, в чём дело. Так получилось, что, составляя книги Старого Завета, монархи и иерархи не договорились, и впервые в истории мы получили в одном тексте пассажи, написанные как от имени священников, так и от имени царей. В отличие от древнеегипетских мифов, Библия не стала рафинированной дворцовой пропагандой. Часто в Библии слово берут священники и пророки, которые критически относились к идее монархии.

Хороший пример – царь Давид. Его фактически описывают три автора. Сначала он большой молодец: убил Голиафа, победил филистимских оккупантов, перенёс столицу в Иерусалим. Но затем тон повествования меняется на осуждающий. Давид убил своего генерала, спал с его женой Вирсавией (Бат-Шевой). В конце «Третьей Книги Царств» повествование скатывается фактически до «жёлтой прессы». Когда престарелому монарху кладут в кровать молодую девицу, Библия ехидно сообщает: «не познал царь её».

Библия не церемонится со своими самыми любимыми героями – Давидом, Соломоном, не говоря уже об их греховных потомках.

Но парадоксальным образом отсюда, благодаря критике и противоречивости, образ царей, может быть, впервые во всемирной литературе, приобрёл глубину и реалистичность. Фигура Давида до сих пор притягивает людей именно благодаря этому сочетанию несочетаемого: герой, набожный человек и убийца.

Какие параллели между событиями в Старом Завете и белорусской историей вы увидели?

– Описание царствия Соломона – cплошная дворцовая пропаганда. И Иерусалимский храм построил, и любовник он великий, и государственный человек. Короче говоря, масло в уши.

Но с Соломона (и этого Библия не скрывает) началось падение Израильского царства. Хотя неприятная правда о монархе, в отличие от возвеличиваний и восхвалений, заметена во второразрядные книги и разделы, куда редко кто-то заглядывает.

Помните, как в «Третьей Книге Царств» общественность приходит к Ровоаму, сыну царя Соломона, и просит снизить налоги, которые ввёл ещё отец? И что же Ровоам Соломонович? «Отец наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас скорпионами!»

Из этой фразы можно сделать по меньшей мере три неприятных вывода: 1. Налоги у «светоча поколения» Соломона были неподъёмные, 2. Царская власть прибегала к насилию, 3. Яблоко от яблони недалеко падает.

Я испробовал этот библейский метод чтения между строк и заметания неприятной правды под ковёр на текстах, знаковых уже для белорусской истории. Вот «Песня о зубре», которая являлась рекламным проспектом Великого Княжества Литовского за границей и была предназначена для Папы Римского. Мол, смотрите, какие у нас пущи, реки, приезжайте, покупайте, торгуйте с нами, у нас такая же шляхта и ценности, то есть понятные правила игры.

Но Микола Гусовский так бы и остался рядовым копирайтером, если бы не припрятал свою фигу в кармане. Он явно пользовался этим библейским методом: исполнил государственный заказ, но вместе с тем и высказал своё писательское «фе» отечественному истеблишменту, проявил гражданскую позицию. В незаметных местах поэмы (в лирических отступлениях и в конце) описал не самое приятное о соотечественниках-литвинах: и на ведьм охотятся, и междоусобные войны ведут.

Как говорил кто-то: «Что ты за писатель, если цензуру обмануть не можешь?». Вся эта многослойность белорусской литературы идёт ещё от Старого Завета.

А заметили ли какие-нибудь параллели с современной Беларусью?

– Самуил, начальник всех священников, полный властитель страны. Руководит финансами и войском. Но дела в стране идут плохо – власть священников несовременная, во всём древнем мире уже руководят монархи, цари, у которых, в отличие от священников, профессиональное правительство.

И вот народ хочет назначить царя и устроить институт монархии, который зарекомендовал себя в иных странах как более продвинутый и эффективный. Самуил даёт народу царя, но тот – голый исполнитель без политических амбиций.

На наши реалии – назначает кого-то вроде премьер-министра, кризисного менеджера, чтобы в случае чего скинуть на него вину за военные поражения и неудачи в экономии. В конце концов аятолла Самуил, меняя Саула на Давида на должности «технического царя», заигрался. И каста священников проиграла страну более энергичным и продвинутым монархистам, читай – либералам на то время.

Юлиус Шнорр фон Карольсфельд, «Отвержение Саула» («Саул раздирает одежду Самуила»)

Другой момент. Исполнительная ветвь бездействует, но есть отличные депутаты, а точнее, депутатки: амбициозные, харизматические, которые в условиях отсутствия полноценной власти что-то да делают. В Старом Завете это соответствует так называемой «эпохе Судей».

Судьи – что-то вроде депутатов, избранных от кланов, которые собираются на своеобразные депутатские сессии, когда начинается кризис или нашествие. Каста священников запрещает судьям заниматься законотворчеством и сбором податей – Конституцию народ получил на горе Синай, и её трогать нельзя. Яркий пример – судья Девора, которая успевает и без рычагов влияния на властную верхушку сделать для страны много полезного. Думаю, её пример должен вдохновить сударынь Анисим и Канопацкую.

– Книгу «Картошка в райском саду» вы написали с юмором. Но есть ли в самой Библии что-то смешное?

– В Старом Завете слово «смех», «смеяться» упоминается лишь в одном месте. Праматерь Сарра в свои 89 лет, узнав через ангела, что вскоре забеременеет, тихонько рассмеялась и саркастически заметила: «Мне ли, когда я состарилась, иметь сие утешение?».

Из этой истории впервые в Библии мы с облегчением узнаём, что чувство юмора есть у всех. У праматери. Бездетная женщина, явно смущённая в этой связи, всё же нашла в неожиданном пророчестве и своём грустном состоянии комические стороны. У авторов Библии. Повествователь сохранял сдержанность, когда за пару страниц до этого властители Содомский и Гоморрский упали в яму со смолой, и не обсасывал случая с Ноем, который напился и лежал голый. Авторы обошли эти в чём-то комические случаи, ибо из них могли выйти максимум «плоские шутки», и сосредоточились на действительной драме. И, наконец, имеет чувство юмора сам Господь Бог. Он оценил саркастический выпад Сарры и попросил её назвать будущего сына Исааком («тот, который будет смеяться»).

Во всех остальных местах Старый Завет – не самая весёлая книга, шутки в ней нечасты.

Так росла ли в Эдеме картошка? Употребляли ли её Адам и Ева?

– Вместо спекуляций на тему, мог ли Адам в стоптанных сандалиях ползать по эдемским грядкам и заталкивать в лиственный пояс старозаветных колорадов, я в своей книге рассказываю другую, не менее забавную историю. Как в современный иврит, где не было слова для обозначения знаменитого корнеплода, «белорусское лобби» в лице уроженца Копыля, писателя Менделе Мойхер-Сфорима попыталось протолкнуть слово «бульбус», подкрепляя свои позиции богословскими текстами.

Следует ли после книги о Старом Завете ждать от вас книги о Новом Завете?

– Думаю, нет. Мне хочется остаться пока в Старом. Меня со всех сторон сейчас интересует вопрос, который задаётся в Книге Иова. Это, вероятно, больше наш, человеческий вопрос, чем проблема Бога. Напомню, Бог страшно наказывает абсолютного праведника Иова: убивает его скот, обрушивает своды дома на его детей, изувечивает самого человека. Бедный Иов (да и часть читателей) искренне не понимает, по какой причине. В воздухе висит вопрос: «Почему хорошим людям живётся плохо?»

Перевод с белорусского В. Р.

Оригинал

Опубликовано 11.11.2018  00:11

Рыгор Кобец. ПАЛЕСТЫНА

Перш чым пачнеце чытаць…

«Па просьбах працоўных» перанабраў з часопіса «Полымя рэволюцыі» (№ 6, 1935; с. 73–79) тэкст паэмы вядомага беларускага драматурга і кінасцэнарыста. Пазнака «Урывак з паэмы» не павінна ўводзіць у зман: працягу ў часопісе не знайшлося, верагодна, яго і не было.

У прынцыпе, ніжэйпададзены тэкст уяўляе з сябе самастойны, завершаны твор. Ахвотным пашукаць паўнейшую версію на рускай мове раю пагартаць падшыўкі газет «Биробиджанская звезда» і «Тихоокеанская звезда». З гэтымі выданнямі ў 1933–1934 гг. супрацоўнічаў Р. Кобец – чаму яму было не надрукаваць там і сваю паэму?.. Для мяне названыя газеты, як і архіўныя матэрыялы, зараз недаступныя, дый часу на пошукі бракуе.

Колькі заўваг да публікацыі:

  1. Цікава, што словы «парайхес» (дакладней на ідышы «паройхес», ад іўрыцкага парохет – заслона ў сінагагальным Каўчэгу Запавету), «шамес» (служка ў сінагозе) і «Ём-Кіпур» (восеньскае іудзейскае свята, Дзень выкуплення) падаюцца ў часопісе без тлумачэнняў. Падобна, мэтавая аўдыторыя выдання – беларускамоўныя, якія цікавіліся красным пісьменствам – і ў 1935 г., пасля кампаній па барацьбе з «яўрэйскімі клерыкаламі» ды закрыцця большасці сінагог у БССР, ведала, што значаць тыя словы.

Рыгора Кобеца перакладалі і на ідыш. Вокладка кніжкі з ягонай знакамітай п’есай «Гута» (пераклаў Даніэль Маршак)

  1. Аб’ектыўна паэма «Палестына» выглядае як накіды для сцэнарыя «Шукальнікаў шчасця», напісанага Рыгорам Кобецам (загадчыкам сцэнарнага аддзела кінафабрыкі «Савецкая Беларусь» у 1932–1937 гг.) з дапамогай Ёгана Зэльцара неўзабаве пасля 1933 г. Першы варыянт сцэнарыя славутага фільма з’явіўся ў 1934 г., фільм жа, нагадаю, выйшаў на экраны ў 1936 г.; у ім на Далёкі Ўсход перасяляецца ўжо не толькі «маладое пакаленне», а і старая Двойра. Відавочна, мелася на ўвазе, што ў Бірабіджане знойдзецца месца ўсім, за выняткам дармаедаў-«аднаасобнікаў» (увасабленнем якіх стаў Піня Копман).
  2. Тэма эміграцыі яўрэяў у раён Бірабіджана глыбока хвалявала Кобеца – перасяленца з Украіны, чалавека, лёгкага на пад’ём. Назва паэмы ўскосна сведчыць пра тое, што ён трактаваў той раён, дзе «працаваў на залатых капальнях на рацэ Сутары, лавіў рыбу на Амуры, а зімой хадзіў у тайгу з паляўнічымі за пушнінай» (з «Аўтабіяграфіі» 1967 г.), куды вяртаўся ў 1935-м і 1937-м гадах, як «новую Палесціну». Апісанне ж «старой» не з’яўляецца пераканаўчым; пры ўсіх цяжкасцях жыцця на Зямлі Ізраіля ў 1930-х гадах рэй там вялі не Ротшыльды, і той, хто хацеў працаваць на зямлі, далучаўся да кібуцаў, машаваў… Процістаўленне «іхніх» і «нашых» нораваў – улюбёны прыём савецкай прапаганды, але тут ягоны эфект быў зніжаны праз тое, што Р. Кобец ведаў пра падмандатную Палестыну з «трэціх вуснаў».

Р. Кобец (18981990) і С. Грахоўскі (19132002). Здымкі 1930 і 1933 гг.

  1. Кур’ёзна, што ў шасцітомным даведніку «Беларускія пісьменнікі» ў матэрыяле пра Р. Кобеца (т. 3, 1994) няма звестак пра паэму «Палестына», але яны ёсць у матэрыяле пра С. Грахоўскага (т. 2, 1993). Частка паэмы – на рускай – увайшла ў аўтабіяграфічны мастацкі твор Кобеца «Ноеў каўчэг» (1964; яе там чытае на памяць вязень ГУЛага, вяртанец з Палестыны Саламон Ізраілевіч, ён жа «Моня»). У каментарыях да «Выбраных твораў» Рыгора Кобеца (Мінск, 2009, с. 573) укладальніца, дачка літаратара А. Р. Кобец-Філімонава пазначыла: «У аповесці Кобец скарыстаў урывак з паэмы Письма из Палестины, напісанай у Бірабіджане 13 чэрвеня 1933 г.». Але з нейкай прычыны Алена Рыгораўна не пашырала «антысіянісцкі» твор свайго бацькі ў беларускай версіі – дапускаю, што праз напружаныя адносіны з Сяргеем Грахоўскім (гл.: Кобец-Філімонава А. Калі ўцякала сонца. Мінск: Кнігазбор, 2006. С. 362, 366–367).

Старонкі «Выбраных твораў» (2009)

  1. Выпадкова ці не, аднак і аўтар, і перакладчык былі арыштаваныя ў часіны сталінскага тэрору ды асуджаныя на 10 гадоў зняволення; Р. Я. Кобец – у 1941-м, С. І. Грахоўскі – у 1936-м. Iм «пашэнціла» ў тым сэнсе, што ў 1950-я гады яны вярнуліся з лагераў і дажылі да паважнага веку, пакінуўшы ўспаміны пра ГУЛаг. Юлію Таўбіну, аўтару паэмы «Таўрыда» (1930–1931) пра перасяленне яўрэяў у сельскагаспадарчыя калоніі савецкага Крыма, пашанцавала значна менш; пасля двух арыштаў ён быў расстраляны ў 1937-м… Відаць, небяспечная ўсё ж была за Сталіным тэма эміграцыі, нават «слушна» скіраванай.

В. Рубінчык

* * *

Рыгор Кобец

ПАЛЕСТЫНА

(Урывак з паэмы)

Чорным парайхесам

Ноч паўзе ўгары –

У змроку мястэчка

заснула даўно.

Плачам галодным

завылі вятры

І папаўзлі

з-пад вакна, пад вакно.

Бразгае вецер

у шыбы вакна,

ночы не відна

ні краю, ні дна, –

месяц захутаўся

ў хмары да дня.

Свечка гарыць

у мястэчку адна.

Вецер не спіць

і шамес не спіць.

Свечка да рання

бядою курыць.

Шамесу свет надакучыў,

абрыд –

Многа у шамеса суму

і крыўд…

Гора на плечы

уссела гарбом,

Гора сплялося

ў калтун барады –

хутка магіла –

заменіць дом –

пылам яго зарастуць

сляды…

Паранена старасць

ударам нажа –

Многа сагнулася спін…

Дачка паехала

ў Біра-Біджан,

у Палестыну – сын.

Голад,

і старасці горкай гады –

спраўляюць бязлітасны суд…

Дык няўжо

памыліўся і ты,

прадзедаў мудры талмуд?

Ці-ж я не маліўся?

Ці-ж я не паліў

свечак суботніх агні?

Ці я не казаў местачкоўцам:

“Прыйшлі

йом-кіпура шэрыя дні?”

Можа з малітваю на губах

не ведаў кудой ісці?

Можа ў тваіх

пажаўцелых лістах

ісціны мне не знайсці?

Дык раскажы, раскажы мне, чаго

стаў апусцелым мой дом?..

Крыва глядзіць праз вакно на яго

месяц сівым жабраком.

Старасць прыйшлося

адным дажываць:

голад у хаце

і гразь…

Лісты ад дзяцей

ён узяўся чытаць

мабыць у соты раз.

Дробненькі почырк –

гэта ад сына:

Польшча, мястэчка Смаргонь –

шамесу Ліўшыцу,

     з Палестыны…

І задрыжэла сухая далонь.

Ліст першы

Добры дзень!

Мой добры, слаўны, татка!

Гэты край –

велізарны вакзал!

У Палестыне –

дрэнныя парадкі,

што пра іх лістом

не расказаць.

Ты паслухай,

мой харошы татка…

(праўду ў вочы

я люблю казаць.)

Прадаем апошнія манаткі,

каб як-небудзь выбрацца назад.

Мы прыехалі спакойна,

дзякуй богу.

Толькі вецер дым слупамі

слаў…

Тыдзень мы хадзілі ў сінагогу,

а пасля…

паслухай, што пасля…

Аглядзелі (толькі паміж намі)

сцену плачу –

(мокрая ад слёз).

Акрапіў і я яе слязамі,

да яе сваё я гора нёс!

Не кляні,

што збіўся я з дарогі, –

Нас яны

здалелі ашукаць:

сінагог

тут дужа, дужа многа,

але фабрык штосьці

не відаць.

Без работы…

часта галадаем –

Край дзядоў

нялёгка йдзе к рукам!

Праўду мне

казаў наборшчык Хаім:

“Палестына – яйка без жаўтка,

Пустка тут,

нібы пасля пажару,

і суровы, як талмуд, закон…

Пра зямлю я з маладосці мару.

Дзе ж яна?”

І праўду кажа ён.

Памятаеш, татка мой харошы, –

Па зямлі

нудзіўся я і сам.

Ды зямлі не возьмеш тут без грошай,

а іх Ротшыльд

не пазычыць нам.

Грошы… грошы

трэба усёроўна,

болей грошай –

значыць шчасця больш.

Я хадзіў па Польшчы

беспрацоўным,

ну а тут, бадай,

што нават горш.

Тут ад гора

кожны дзень старэем.

Палестына –

Эт –

дзіравы мост.

Тут – магіла беднаму яўрэю,

багацеям шчасце

ўсюды ёсць.

Што прабуду шмат –

казаць баюся,

гэта ўсё

ты разумееш сам.

Толькі ты не дужа

там хвалюйся.

Ну бывай –

Цалую! Твой Абрам.

* * *

Чорным парайхесам

Ноч паўзе ўгары,

у змроку мястэчка

заснула даўно.

Плачам галодным завылі

вятры

І папаўзлі з-пад вакна

пад вакно.

Бразгае вецер

у шыбы вакна,

ночы не відна

ні краю, ні дна,

месяц захутаўся

ў хмары да дня –

шамесу – не да сна.

Старасць прыйшлося

адным дажываць:

голад у хаце

і гразь…

Лісты ад дзяцей

ён узяўся чытаць,

мабыць у соты раз.

Лiст другі

Добры дзень,

мой любы тата!

Я часам, бывае, сумую,

успамінаючы часта

дабрату тваіх шэрых вачэй.

Я, здаецца, здалёку твой голас

чую

І прыгадваю ціш

местачковых начэй.

Мы рассталіся,

мабыць, нядобра з табою,

ты гразіўся мне карай,

гаварыў аб грахах…

Ну, падумай

ці можна віно маладое

Утрымаць у збуцвелых

мяхах?

Шлях мой лёг

праз завеі і кручы,

а пад коламі толькі

трашчала іржа.

Я імчалася смела

завеям насустрач,

на радзіму шчаслівую

ў Біра-Біджан.

Край няветла сустрэў нас,

і нават сурова.

Нас сцяной непраходнай

тайга абняла.

Але, родны, павер мне

на чэснае слова –

утрымаць яна

нас не змагла.

Першы час начавалі

ў паходных палатках,

бараніліся дымам

ад ліхіх камароў:

Елі, як хто папала,

жылі без парадку:

“часам з квасам”,

а часам пяклі асятроў.

А начамі, калі

выпаўзаў з-за Амура

залаты маладзік

на шырокіх рагах,

нас палохала часта

стракатаю скурай

і рэвам галоднага тыгра тайга.

Мы адразу хапалі

аберуч вінтоўкі –

і тады адыходзіў

драпежніцкі гул.

Але мы не спыняліся.

Зноўку і зноўку

Наступалі люцей

на глухую тайгу.

А яна, мабыць, гэта

прымала за жарты

і шумела спакойна сабе

да пары,

рагатала савою

назойна і ўпарта,

ракатала халоднаю хваляй

Біры.

Але, мы дружна

рванулі з запалам,

Трактар урэзаўся

ў першыя га.

Раптам завыла

і грузна ўпала

зверам калматым

старая тайга.

Ды залілася

балотамі топкімі

і непраходнымі стромамі

круч.

Мы ж авалодвалі

новымі сопкамі –

к сэрцу тайгі

заваёўвалі ключ.

Яна-ж не здавалася:

хоць і дрыжала,

але ішла бараніцца парой:

то камарыным

назойлівым жалам,

то налятала

на нас машкарой.

Нямногія беглі,

як мышы з пажару –

ганьбу панеслі

яны за сабой…

Прыкладам нам

быў партыйны таварыш,

з ім мы ішлі

нестрымана ў бой.

Твары скусаныя

страшна распухлі.

Кожны ў рабоце дужэў

і крыяў.

І вось тады

ненадзейныя туфлі

змяніла на грубыя

чобаты я.

Тайга баранілася

цвёрдай пародай,

лютасцю выла

ў адвечнай глушы.

Кожны гектар

паліваецца потам

нашай работы

і нафтай машын.

Час быстракрылы

над намі імчыцца,

піша дзён летапісь

ён на ляту.

……………………………………

Тысячы га

залацістай пшаніцы

Радасцю нашай адвагі

цвітуць.

Біра-Біджан, 13-VI-33 г.

Пераклад з рускай мовы Сяргея ГРАХОЎСКАГА.

 

Апублiкавана 15.10.2018  22:53

ТаНаХ па-касцюкевіцку (new!)

Касцюкевіч, П. Бульба ў райскім садзе. Беларускі праваднік па Старым Запавеце (ТаНаХу). Вільня: «Логвінаў», 2018. 130 cтаронак, 85 грамаў разам з мяккай вокладкай.

Дызайнер вокладкі – Сяргей Шаматульскі

Ці расла ў Эдэме бульба? Хто плаціў за камунальныя паслугі Адама і Евы? Як сталася, што цар Давід зрабіўся першым партызанам і рэкецірам у гісторыі чалавецтва? Чаму грамадзянін БНР, паэт Хаім-Нахман Бялік, так і не адрадзіў біблійны іўрыт? Што агульнага ў «Песні песняў» з «Песняй пра зубра»?

500 гадоў пасля выхаду скарынаўскага выдання пісьменнік, перакладчык ізраільскай літаратуры і асірыёлаг-аматар Павал Касцюкевіч (апрача ўсяго іншага, лаўрэат літаратурнай прэміі Гедройца + удзельнік шахматных турніраў Саюза беларускіх пісьменнікаў) узяўся ўважліва перачытаць біблійныя аповеды, каб пашукаць у іх жывыя паралелі з беларускай, габрэйскай і блізкаўсходняй культурай, гісторыяй і палітыкай.

Аўтар дзякуе Валянціне Аксак, а таксама «Беларускаму Калегіюму» за магчымасць прачытаць у 2017 г. курс лекцый «Біблія як палітычны тэкст» і «выпрабаваць» на студэнтах пададзеныя ў кнізе тэзы.

Студэнты ўжо запусцілі кампанію ў адказ

Набыць кнігу можна ў кнігарні «Ў» (IRL – Мінск, прасп. Незалежнасці 37а, каля плошчы Перамогі, з 10.00 да 22.00). А мы прапануем адно эсэ Паўла С. Касцюкевіча з той пятнаццаткі, пра якую гаворыцца тут.

* * *

ЗЯМЛЯ КАЛЮЧКІ І ВАСІЛЬКА

  1. Там добра, дзе нас няма

Дзесяць гадоў назад я настала вярнуўся ў Беларусь. З ізраільскім пашпартам у кішэні я выйшаў на беларускае паветра. За рассоўнымі дзвярыма аэрапорту «Менск-2» рассцілалася па шчырасці дык невядомая мне краіна. Усё дарослае жыццё я прабавіў за мяжой.

Праўда, я нарадзіўся тут, хадзіў тут у школу. Але за гэтыя гады патрапляў сюды прыхапкам, раз на два-тры гады, на тыдзень-два, і шмат аб якіх з’явах і зменах не быў начуты. І самае галоўнае – цяпер я не ведаў з чаго жыць, куды ісці працаваць. З карысных знаёмстваў у мяне меўся толькі лейтэнант Эпалетаў з Першамайскага РАУС, які мусіў узяць для картатэкі адбіткі пальцаў. Я быў не толькі ўсхваляваны сустрэчай з бацькаўшчынай, але і ўстурбаваны сутыкненнем з пачужэлай рэчаіснасцю.

Мая трывога толькі вырасла, калі ля самага ўваходу ў аэрапорт я ўбачыў велічэзны білборд. На білбордзе, прарэзліва скрыгочучы, змяняліся два плакаты. На першым красаваўся стылізаваны васілёк і надпіс «Welcome to Belarus!» На другім плакаце, што праступаў праз некалькі секунд, суворы чалавек у будаўнічай касцы папярэджваў: «Праца за мяжой можа стаць рабствам».

Я зусім заняпаў духам. Я глянуў на край зубчаты бору, на статую драўлянага зубра, якая тулілася ля бензакалонкі (музею самалётаў уздоўж шашы тады яшчэ не было). Тут усё было горш, чым я меркаваў.

Мусіць, гэтаксама пачуваўся Адам, калі, выгнаны Госпадам з камфартабельнага раю, упершыню ўбачыў сваё новае месца жыхарства і працы.

Як мы памятаем, перад выгнаннем Вялікі Садаўнічы ўсіх фігурантаў справы аб несанкцыянаванай дэгустацыі як след пракляў. Памагатаму людзей, Змею, цяпер давядзецца поўзаць на пузе і глытаць зямны пыл. Еве згэтуль давядзецца нараджаць у пакутах. Бэсцячы ж Адама, Госпад Бог праклінае яго новай зямлёй. У прыватнасці кажа такое: «у высілку будзеш карміцца з зямлі ва ўсе дні твайго жыцця, калючку і васілёк узгадуе яна табе». Вось так, нароўні з цернямі і адвечнай сельскагаспадарчай тугой, «цьвяток радзімы васілька» паўстаў для першага чалавека (і для мяне таксама ў той момант у аэрапорце) элементам праклёну, зычэннем нядолі і прыгону.

Адкуль жа мне было тады ведаць, што плакат з чалавекам у касцы прызначаны ўвогуле не мне?! Што гэта тыповы прыклад беларускай сацыяльнай рэкламы, пры дапамозе якой міністэрства ўнутраных спраў РБ эмацыйна папераджала суграмадзян, што выязджалі за межы дзяржавы?

  1. Майсей, правадыр гастарбайтараў

Другі раз сваю неабазнанасць у беларускіх рэаліях я выказаў у сваё самае першае пасля вяртання Дзявятае мая. Ля касцёла Святога Роха, у самым цэнтры Менску, а сёмай ранку я ўбачыў гіганцкі чырвоны сцяг з савецкай сімволікай, які лунаў па-над старой рэтрансляцыйнай вежай. Згледзеўшы сярпасты-малаткасты, як той гіпнатычна трапечацца ў цёплым менскім паветры, я адразу ж стаў назвоньваць знаёмай фотакарэспандэнтцы. Я сказаў ёй, калі яна хоча атрымаць Пулітцэраўскую прэмію – ці што там у фатографаў прынята атрымліваць – дык хай неадкладна прыязджае ў цэнтр. Маўляў, нейкі псіх уначы ўскараскаўся на самую вершаліну тэлевежы і павесіў там кумача.

У гэты ранак фотакарэспандэнтка сядзела ў вёсцы пад Горадняй. Яе бацька разбіраў і смажыў вепручка, а яна рабіла з гэтага свяшчэннадзейства фотасесію, відаць, спрабуючы атрымаць прэмію «Прэс-Фота». Выявілася, што сцяг ужо амаль дзесяць гадоў вешаецца на Дзень Перамогі. І вешае яго не начны псіх, а камунальныя службы. Псіхам яна назвала якраз мяне. Бо калі мне не падабаюцца савецкія сімвалы, я ж мог яшчэ ўчора проста з’ехаць з гораду, а не бадзяцца па цэнтральных вуліцах, дурачы зрання галаву нармальным людзям, якія ў дадатак занятыя важнай справай.

Відаць, гэтаксама загіпнатызавалі недасведчаных габрэяў матлянні гіганцкай гронкі вінаграду, якую з Абяцанай Зямлі паводле загаду Майсея прывалаклі на жардзіне ажно двое выведнікаў. Бадзячы народ тады стаяў-торкаўся на парозе бацькаўшчыны ля Сінайскіх гор.

Міністэрства ўнутраных спраў РБ мае рацыю – масавы выезд грамадзян за мяжу на заробкі сапраўды можа ператварыцца ў рабства, як гэта адбылося са старажытнымі габрэямі. Тады Егіпет яшчэ не быў краінай трэцяга свету – якраз зусім наадварот. Аднак у адрозненне ад сучасных гастарбайтарскіх саг з пагонямі на паліцэйскіх калясніцах і шпурляннем гуманітарнай манны, кніга «Выхад» апісвае рух у адваротным кірунку. Кінуўшы-рынуўшы катлы з мясам, не выканаўшы дзённую норму па цаглінах і расчараваўшы фараонавых упраўцаў (якія, як вядома, не толькі каралі пугай, але таксама рэгулярна выплачвалі заробак), габрэйскія заработнікі даюць шчырага дзерака, упрочкі ад наладжанага дабрабыту.

Дык вось, падчас саракагадовай дарогі дадому народ вельмі дэмаралізаваны і не надта верыць у здубавецці пра краіну, якая нібыта сцякае малаком і мёдам. Майсей вырашае паслаць у межы Ханаанскай зямлі выведнікаў-шпіёнаў для агляду, загадваючы ім: «Мацуйцеся і вазьміце ад пладоў зямлі» (Лікі 13:21).

Учынак Майсея з выведнікамі і вінаградам выдае на замыльванне вачэй – бо калі гэта зямля абяцаная Богам, дык навошта яе правяраць? І нашто ў якасці рэчдоку кантрабандай цягнуць праз увесь край цяжэзную гронку (і яшчэ мех гранатавых яблык і смокваў у даважак), калі ўсё можна патлумачыць на словах?

Гордыя сабой, на прэс-канферэнцыі дванаццаць сяброў Майсея дэманстравалі рэчдок усяму зачараванаму народу, – маўляў, Ханаан сцякае малаком і мёдам. Усё гэта тхнула прапаганднай акцыяй, якая не толькі адраджала дух народу, пераконваючы яго, што іх будучая радзіма «вельмі, вельмі добрая», але i адцягвала ўвагу ад рэальнай расстаноўкі сіл. Шпіёнская выправа дванаццаці менш за ўсё нагадвала сакрэтную аперацыю. Добры гандаль – імёны агентаў ведае шырокая грамадскасць! На 13-ы раздзел кнігі «Лікі», у якім пададзеныя звесткі пра ўсю дванаццатку, яўна просіцца грыф «абсалютна сакрэтна».

Cпадкаемцы тых віжоў (№ 1 і № 2 паводле версіі незалежнага ізраільскага сайта)

Рэчаіснасць выявілася складанейшай і стракацейшай. Як напраўду, дык берагі Ханаану не сцякалі малаком і мёдам. Наступнік Майсея, Егошуа Бен-Нун (Ісус Навін) хутка прывёў габрэяў не толькі да абяцанай зямлі, але таксама да прытомнасці. Пры дапамозе яшчэ адной опер-групы шпіёнаў на пальцах патлумачыў, што Ханаан поўніцца не толькі пладамі зямлі, але і шматлікімі іншымі плямёнамі, «людзьмі моцнымі і рослымі». У адсутнасць гаспадароў, што запрацаваліся былі за мяжой, плямёны паспелі выгодна рассяліцца па ўсёй тэрыторыі. І з тымі плямёнамі, як высветлілі габрэі, трэба змагацца ці дамаўляцца, або – як потым мудра пастанавілі старэйшыны – ужываць абедзве тактыкі адначасова.

Наступная разведвальная выправа ўжо была арганізаваная як мае быць. Вось жа, пра сакрэтную місію двух шпіёнаў, якіх паслаў у варожы Ерыхон наступнік Майсея, Егошуа Бен-Нун, шараговаму чытачу Бібліі ўжо невядома абсалютна нічога (апрача іхняй колькасці, натуральна).

  1. На заканчэнне

На зямлі калючкі і васілька ў Адама адкрылася другое дыханне. Не зараюеш, канечне, але жыць можна. У яго нарадзіліся сыны і ўнукі, наладзілася свая гаспадарка. Калі Каін забіў Авэля, дык Госпад на сто трыццатым годзе жыцця спагадліва даў Адаму наўзамен яшчэ аднаго сына, Сіфа, які цешыў састарэлага бацьку сваёй падобнасцю да сябе. Мы дакладна ведаем, што нават пасля ўсіх пэртурбацый і сямейных трагедый, Ева спакушала Адама яшчэ не раз – бо «спарадзіў ён сыноў і дачок» (Роду 5:4). Памёр Адам на дзевяцьсот трыццаць першым годзе жыцця. Трэба меркаваць, дома, у сваёй пасцелі.

Апублiкавана 03.10.2018  23:03

* * *

 

Paval Kasciukievič запрашае!

8 кастрычніка (панядзелак) – прэзентацыя пазначанай кнігі ў вышэйпазначанай кнігарні па мышэйпазначаным адрасе. Пачатак:19.00. Госці: Валянціна Аксак, Ірына Дубянецкая. Чакаюцца таксама Аўраам, Іцхак, Якаў ды інш. Уваход такі вольны.  (05.10.2018  14:43)

 

Працяг праекта «(Не)расстраляныя»! (бел. / русск.)

(перевод на русский см. ниже)

Працяг праекта «(Не)расстраляныя» – кніга з CD, лекцыі ў Мінску і рэгіёнах

Партал TuzinFM.by працягвае праект, прысвечаны памяці рэпрэсаваных у 1930-х беларускіх творцаў. Рыхтуецца кніжнае выданне з музычным дадаткам, пройдуць новыя лекцыі з выступамі музыкаў у Мінску і прэзентацыі ў рэгіёнах.

«(Не)расстраляныя» – працяг праекта, які пакліканы вярнуць імёны і творы рэпрэсаваных дзеячаў беларускай культуры ў сучасны дыскурс. Рыхтуецца да друку ўнікальнае выданне, у якое ўвойдзе 18 гісторыяў жыцця рэпрэсаваных беларускіх літаратараў, больш за сто абраных твораў ды каля сотні архіўных фотаздымкаў, частка з якіх будзе апублікаваная ўпершыню.

Таксама да кнігі будзе далучаны музычны CD-дадатак з песнямі на словы герояў праекта. Аб’ём кнігі – больш за 300 старонак. Аздабленнем выдання займаецца дызайнерка Наста Шастак.

Падтрымаць праект/замовіць кнігу

Над выданнем працуюць знаныя даследчыкі літаратуры і культуры, якія ўпершыню ў гісторыі сучаснай Беларусі падрыхтавалі і прачыталі адкрытыя лекцыі пра герояў гэтага праекта. 12 лекцыяў прайшлі ў 2017 годзе ў кнігарні «Логвінаў». Увосень 2018 года ў межах праекта ў кнігарні «Логвінаў» адбудзецца 6 новых лекцыяў. Прэзентацыі праекта з адкрытымі лекцыямі запланаваныя таксама ва ўсіх абласных гарадах.

afisha_portrets

«Мы хочам, каб творы закатаваных пісьменнікаў ведалі, а іх твары пазнавалі. Перакананы, што, каб дасягнуць такой мэты, варта працаваць на ўсіх узроўнях успрыняцця і рабіць гэта густоўна, прыгожа і па-сучаснаму», – кажа кіраўнік і прадусар праекта Сяргей Будкін.

Летась у першай частцы праекта вершы расстраляных паэтаў праз 80-100 год пасля іх напісання сталі песнямі. Летась прайшла канцэртная прэзентацыя праекта і 12 адкрытых лекцый з удзелам музыкаў, а таксама рэалізаваны выдавецкі праект – серыя з 12 «маўклівых кніг» – нататнікаў з выявамі паэтаў і цытатамі з іх твораў. У Facebook створана 12 персанальных старонак паэтаў, куды дадаюцца іх творы, фота і ўспаміны.

Падтрымаць праект і замовіць сабе кніжнае выданне можна на Ulej.by. Пры паспяховай рэалізацыі задумы з кніжным выданнем у межах праекта «(Не)расстраляныя» аўтары абяцаюць зрабіць тэатральную пастаноўку паводле аднаго з твораў беларускай літаратуры 1930-х.

Cачыць за навінамі праекта – Укантакце/Facebook/Instagram

Паводле «Радыё Рацыя» (19.09.2018)

  1. Гл. таксама публікацыі 2017 г. пра расстраляных паэтаў на belisrael.info:

Віктар Жыбуль пра Юлія Таўбіна

Зяма Півавараў – кінакрытык

Лекция В. Рубинчика об Изи Харике

Лекция В. Рубинчика о М. Кульбаке

И снова о Кульбаке

Меркаванне нашага чытача пра «(Не)расстраляную паэзію» («Спадзяюся на працяг»)

* * *

Продолжение проекта «(Не)расстрелянные» – книга с CD, лекции в Минске и регионах

Портал TuzinFM.by продолжает проект, посвящённый памяти репрессированных в 1930-х белорусских творческих людей. Готовится книжное издание с музыкальным приложением, пройдут новые лекции с выступлениями музыкантов в Минске и презентации в регионах.

«(Не)расстрелянные» – продолжение проекта, призванного вернуть имена и произведения репрессированных деятелей белорусской культуры в современный дискурс. Готовится к печати уникальное издание, в которое войдёт 18 историй жизни белорусских литераторов, более ста избранных произведений и около сотни архивных фотоснимков, часть которых будет опубликована впервые.

Также у книги будет музыкальное CD-приложение с песнями на слова героев проекта. Объём книги – более 300 страниц. Оформлением издания занимается дизайнер Настя Шостак.

Поддержать проект/заказать книгу

Над изданием работают известные исследователи литературы и культуры, которые впервые в истории современной Беларуси подготовили и прочитали открытые лекции о героях этого проекта. 12 лекций прошли в 2017 году в книжном магазине «Логвинов». Осенью 2018 года в рамках проекта в книжном магазине «Логвинов» состоится 6 новых лекций. Презентации проекта с открытыми лекциями запланированы также во всех областных городах.

«Мы хотим, чтобы произведения замученных писателей знали, а их лица узнавали. Убеждён, что для достижения такой цели следует работать на всех уровнях восприятия и делать это со вкусом, красиво и современно», – говорит руководитель и продюсер проекта Сергей Будкин.

В прошлом году в первой части проекта стихи расстрелянных поэтов спустя 80-100 лет после их написания стали песнями. В прошлом году прошла концертная презентация проекта и 12 открытых лекций с участием музыкантов, а также реализован издательский проект – серия из 12 «молчаливых книг» – записных книжек с изображениями поэтов и цитатами из их произведений. В Facebook создано 12 персональных страниц поэтов, куда добавляются их произведения, фото и воспоминания.

Поддержать проект и заказать себе книжное издание можно на Ulej.by. При успешной реализации замысла с книжным изданием в рамках проекта «(Не)расстрелянныe» авторы обещают сделать театральную постановку по одному из произведений белорусской литературы 1930-х.

Следите за новостями проекта – Вконтакте/Facebook/Instagram

Источник: «Радыё Рацыя» (19.09.2018)

  1. См. также публикации 2017 г. о расстрелянных поэтах на belisrael.info:

Віктар Жыбуль пра Юлія Таўбіна

Зяма Півавараў – кінакрытык

Лекция В. Рубинчика об Изи Харике

Лекция В. Рубинчика о М. Кульбаке

И снова о Кульбаке

Мнение нашего читателя о «(Не)расстрелянной поэзии» («Спадзяюся на працяг»)

Опубликовано 20.09.2018  20:26

Виктор Жибуль о Григории Берёзкине

Виктор ЖИБУЛЬ

Способность чувствовать литературу

Исполнилось сто лет со дня рождения известного критика Григория Соломоновича Берёзкина (3 июля 1918, Могилёв – 1 декабря 1981, Минск). Он был одним из тех, кто, так сказать, держал руку на пульсе литературы, редко обходя вниманием книжные новинки, создавая меткие литературные портреты современников и тех, кто жил раньше. В своё время у него вышли книги «Паэзія праўды» (1958), «Спадарожніца часу» (1961), «Свет Купалы: думкі і назіранні» (1965), «Пімен Панчанка» (1968), «Человек на заре: рассказ о Максиме Богдановиче» (1970; по-белорусски – 1986), «Постаці» (1971), «Кніга пра паэзію» (1974), «Звенні» (1976), «Аркадзь Куляшоў: Нарыс жыцця і творчасці» (1978) и другие. Статьи Г. Берёзкина выделяются действительно основательным подходом, умением всесторонне раскрыть творческую индивидуальность того или иного автора, стремлением к объективности – насколько это было возможно в непростых условиях советского времени. Сразу чувствуется, что писал человек вдумчивый, эрудированный, требовательный, с тонким художественным вкусом.

О творческом наследии Г. Берёзкина даёт определённое представление и фонд № 24 в Белорусском государственном архиве-музее литературы и искусства (БГАМЛИ). Это фонд семейный: жена Г. Берёзкина, Юлия Канэ, была одновременно и его коллегой — много печаталась как критик, литературовед, переводчица, автор нескольких книг. Именно она передала документы в архив-музей перед своим отъездом в Израиль, где она живёт и поныне в городе Ход ха-Шарон. И, что интересно, большую часть (примерно две трети) документов фонда составляют документы именно Ю. Канэ. А всё потому, что Г. Берёзкин, при всей своей работоспособности, не особенно стремился сохранять собственные черновики – так же как не вёл дневников и не писал автобиографий…

Григорий Берёзкин в редакции журнала «Нёман». Конец 1960-х.

Юлия Михайловна выступила и как составительница посмертной книги Г. Берёзкина «Паэзія – маё жыццё» (1989). Это одно из самых объёмных изданий критика, и составили его статьи, которые не печатались ни в одной из его прежних, прижизненных книг. В архивном фонде машинопись издания занимает внушительный объём: 6 дел (единиц хранения) и 593 страницы!

Иные творческие документы Г. Берёзкина из семейного фонда значительно меньшие по объёму: это статьи о творчестве Валентина Тавлая, Максима Танка, Аркадия Кулешова, Сергея Дергая, Пимена Панченко, Алексея Пысина и совсем молодого в то время Юрки Голуба, также отпечатанные на машинке, рецензии на книги Анатолия Велюгина, Евдокии Лось, Янки Брыля, Петра Глебки, Алексея Кулаковского, Петра Шевцова… Среди этой совокупности машинописных текстов лишь одна рукопись-автограф: статья «Поэзия Советской Белоруссии» (1960), предназначенная для журнала «Нёман».

Есть среди документов и довольно неожиданные. Скажем, к литературным переводам Григорий Берёзкин обращался довольно редко: мы знаем в его пересоздании разве что два стихотворения еврейского поэта Изи Харика. А тут – рукопись перевода пьесы «Двери хлопают!..» французского драматурга и киносценариста Мишеля Фермо (1921–2007), по которой в 1960 году был снят одноименный фильм…

Григорий Берёзкин и Василь Быков на читательской конференции в библиотеке. 1970-е годы.

Своим жанром выделяется и ещё один документ – это воспоминания о Минском поэтическом пленуме 1936 года. Самому автору тогда было всего 17 лет, и он только начинал свой путь в литературу: в том самом году в идишеязычном журнале «Штерн» и в белорусскоязычной газете «Літаратура і мастацтва» увидят свет чуть ли не первые его серьёзные статьи и рецензии. Естественно, юноша был очень впечатлён, встретив сразу столько знаменитых поэтов из разных советских республик, чьи стихи читал в книгах и журналах! Было приятно услышать и проникновенные слова российских писателей в адрес белорусских коллег. И здесь же резали ухо вульгарно-социологические формулировки, не щадившие ни современников из 1930-х, ни классиков из ХІХ века.

Атмосфера была напряжённая: советские люди, в том числе писатели, жили в предчувствии войны с западным врагом, но на самом деле той войне предшествовала очередная волна сталинских репрессий. Поглотит она и тех, кто присутствовал на том пленуме. Владимир Ходыко, талантливой поэзией которого так восхищались ораторы, в том самом году будет необоснованно арестован, а ещё четыре года спустя погибнет под тяжёлой глыбой в лагерной каменоломне. Жертвой репрессий станет и грузинский поэт Тициан Табидзе. Да и самому Г. Берёзкину время его литературных начинаний будет стоить очень дорого:

«Произведенным по делу расследованием установлено, что Берёзкин, проживая в 1936–1937 годах в Минске, был связан с еврейскими писателями–националистами, среди которых существовала антисоветская националистическая группа, участником которой он являлся до 1941 года. Являясь участником указанной выше националистической группы, Берёзкин проводил враждебную работу, направленную против мероприятий партии и Советского правительства. Собираясь в Доме писателей и в редакции журнала “Штерн”, участники группы, в том числе и Берёзкин, вели антисоветские клеветнические разговоры в отношении политики ВКПБ и Советского правительства в национальном вопросе.

В проводимых антисоветских националистических разговорах участники группы проявляли резко враждебное отношение к мероприятиям партии и правительства в области национальной политики, считая, что все мероприятия ВКПБ направлены якобы на свертывание еврейской культуры в СССР» (Из обвинительного заключения, составленного после ареста Г. Берёзкина 9 августа 1949 г.).

Но тогда, в феврале 1936-го, Г. Берёзкин и представить себе не мог, что ему придётся отмучиться пять лет в сталинских лагерях! Он, как метко высказалась Ю. Канэ, был «преданный советской власти и преданный советской властью». И когда он потом старался восстановить имена творцов, несправедливо вычеркнутых из жизни и литературы, то занимался этим «со знанием дела», оглядываясь и на свой трагический опыт. Поэт и драматург Михаил (Михайла) Громыко в письме к Г. Берёзкину от 15 июля 1966 года так отозвался на его статью о своём творчестве:

«Статью Вашу прочитал два-три раза. Есть и “шаблонное слово”, но без него не обойдёшься: благодарю, очень благодарю!

Я не помню тех замечаний, которые в своё время писались относительно моих произведений. Да и были они, насколько мне известно, короткие и довольно поверхностные. Ваша статья – как раз то, чего я долго ждал.

Вы окончательно разбросали «насыпь молчания», которая на протяжении более чем 30 лет поднялась над моей личностью белорусского писателя» (БГАМЛИ. Ф. 24, оп. 1, ед. хр. 26, л. 4).

Получал Г. Берёзкин полные приязни и «белорусского спасибо» почтовые карточки от Ларисы Гениюш. Были бы благодарны ему и Михась Чарот, и Алесь Дударь, и Моисей Кульбак, и Владимир Ходыко, и Юлий Таубин – если бы выжили… Поблагодарили бы его и поэты, погибшие на Второй мировой: Микола Сурначёв, Алесь Жаврук, Алексей Коршак, Леонид Гаврилов. Г. Берёзкин и сам тогда был на волоске от смерти: в декабре 1942 года под Сталинградом был тяжело ранен и обморожен, около полугода провёл в госпиталях. И, наверное, чувство единства с поколением, с которым Г. Берёзкину довелось делить судьбу, помогало ему лучше понимать поэтов и писателей, их мировоззрение, мысли, склонности, мотивации…

Г. Берёзкин (слева) в редакции газеты «Советское слово» (весна 1945 г.); в писательском доме отдыха в Королищевичах под Минском, 1966 г. (слева – Хаим Мальтинский и Борис Саченко)

Но даже столько пережив, критик не любил рассказывать о своих горестях и не написал ни одного полноценного автобиографического произведения. Осознавая это, понимаешь, какую ценность имеет короткий машинописный текст о, казалось бы, всего лишь одном официальном мероприятии, культурном торжестве под сталинским колпаком, свидетелем которого был молодой Г. Берёзкин (публикуется по: БГАМЛИ. Ф. 24, оп. 1, ед. хр. 23, лл. 1–2). Уже не как критик, а как хроникёр выступает он здесь. Лишь одна страница из огромной истории литературы… Но, прочитав её, понимаешь, как же быстро сменялись они, эти страницы, перелистываемые неустанным ветром времени…

* * *

Григорий Берёзкин

О минском поэтическом пленуме 1936 года

1936 год. Февраль. В Минске работает созванный по инициативе Горького Третий пленум Союза писателей СССР. И целую неделю город живёт поэзией, радостью встреч со знаменитыми, дотоле только по фамилиям известными поэтами: «Смотрите – Тихонов… А тот, коренастый, рядом с ним – не Тициан ли Табидзе?.. Девушки, Уткин! Какой красавец!» Гордость, любовь, восхищение…

Близость враждебного Запада всё время ощущалась на пленуме. Словно туча сгустилась над головами, когда Алексей Сурков зачитал строки из письма к нему Горького: «Перед нами неизбежность нападения врагов, перед нами небывалая по размаху война…»

С искренним уважением к белорусской литературе, с хорошим знанием её выступали многие известные русские писатели. С неожиданной стороны подошёл к белорусской литературе Николай Асеев, поэт, который через всю жизнь пронёс чрезвычайный интерес к первозданной языковой свежести народной песни, летописи, былины.

«Я с огромным волнением поднимаюсь на эту трибуну, – начал Асеев. – Я чувствую, что приехал не в гости, а к родным, в родную семью… Я узнаю в украинском, белорусском языках какие-то корни слов, что снились мне в детстве, какие-то забытые мной привычки того настоящего языка, на котором разговаривали народы, а не прослойка поэтической интеллигенции, в которой мы воспитывались». И далее — переход к творчеству одного белорусского поэта, со стихами которого Асеев познакомился в Минске: «Когда я читаю стихотворение Владимира Ходыко “Пры святле тваіх усмешак” (впервые опубликовано в журнале «Полымя рэвалюцыі» № 5, 1935 – В. Ж.), я слышу: в нём звучат какие-то возможности обновления моего языка новыми поэтическими средствами».

Борис Пастернак, выступая в прениях, говорил, что «всех ближе» за него «отволновался Асеев, когда он говорил о белорусской поэзии, о радости, которую приносит родство языков». И тут же Пастернак поблагодарил белорусских поэтов за то, что, как он сказал, они «такие настоящие».

Пленум тридцать шестого года и всё, что на нём говорилось о белорусской литературе, нельзя «вылущить» из своего времени со всеми его взлётами и противоречиями. Нет-нет, а из уст некоторых ораторов вылетала почти канонизированная в те годы «железно-социологическая» формула: «Дунин-Мартинкевич – поэт крепостничества», «Богушевич – провозвестник белорусской буржуазии», а то и формула ещё более зловещая и, для нынешнего уха, редкая по несправедливости: «Поэты-националисты и контрреволюционеры объединились в организации “Узвышша”»…

И всё же, несмотря на «формулы», для белорусской литературы имел большое значение сам факт, что её злободневные проблемы обсуждались на таком высоком форуме, – всесоюзном писательском пленуме.

Вокзал, поезд, флаги. Минск прощается с дорогими гостями, поэтами многих советских народов. Что там, за ближайшими перегонами времени? Работа, книги, широкие читательские аудитории. И тяжёлые, трагические испытания. И война… «Товарищ, мы будем вместе…»

1968 г.

* * *

Это – страница из блокнота Григория Берёзкина с заметками, сделанными во время чтения книги Алексея Кулаковского «Незабываемое эхо» (БГАМЛИ. Ф. 24, оп. 1, ед. хр. 25, л. 21). Книга вышла в 1956 г. – как раз тогда, когда Г. Берёзкин был окончательно реабилитирован и вернулся к активной литературной работе. Заметки свидетельствуют, что он пытливо знакомился не только непосредственно с книгами поэтов и прозаиков, но и с отзывами на них иных критиков: здесь есть, например, и выписки из рецензии Григория Шкрабы.

Перевёл с белорусского В. Р. по журналу «Маладосць», № 7, 2018

Опубликовано 05.08.2018  18:08