Tag Archives: Анна Хитрик

«Тянет белорусский якорь». Беседа с Павлом Костюкевичем (1)

Встреча состоялась в конце лета 2019 г., возле дома-музея І съезда РСДРП – того самого, где когда-то обосновались граф Чапский & инопланетяне (наша «зона 51»!). День был душный, вокруг блуждали призраки. Мы долго сидели на лавочке с видом на Свислочь, и я всё ждал, что из воздуха сотчётся прозрачная фигура, а затем к нам подойдёт некто криворотый…

Не подошёл – зато и под трамвай никто не попал. Однако одного нашего товарища из Союза белорусских писателей в тот знойный день всё же не стало: именно, сказочника Петра Васильевича Васюченко, светлая ему память.

Непосредственным поводом для интервью явилось недавнее 40-летие П. С. Костюкевича. Я настраивался «просто» поговорить с Павлом, да не вышло: человек он непростой, многогранный. Биография моего собеседника в чём-то характерна для нашего поколения («ласточек в стрессе», как говаривал сам П. К. в 2007 г.), но не без особенностей. Взгляды творческой личности и отца двоих сыновей как минимум заслуживают внимания, даром что нередко хотелось спорить с ними… Впрочем, судите сами, до чего мы доигрались.

Справа налево: Павел Костюкевич и Вольф Рубинчик (март 2015 г.; фото Вики Тренас, lit-bel.org)

В. Р.

* * *

– Паша, как тебя представить?

– Писатель, переводчик, с 2011 г. – арт-директор книжного магазина «Ў» (сейчас, летом 2021 г., уже не арт-директор. – ред.)

 

– До книжного ты работал журналистом в Минске, ещё раньше – 11 лет жил в Израиле… А в каких городах?

– Когда приехал в 1997 г., жил в Кфар-Сабе, потом в Тель-Авиве (точней, в Рамат-Авиве, где все общежития студенческие), потом переехал в Иерусалим на 5 лет, потом в Рамат-Ган…

– Перечисли свои занятия в Израиле – хотя бы «для истории».

– Официант, продавец, охранник, штрейкбрехер…

– ?

– Фактически это была охрана штрейкбрехеров. Когда все уборщики мусора бастовали, нас наняли защищать тех, кто всё-таки вышел работать. Это примерно 1998 год. Мы ездили за мусорщиками на машинах, ждали, пока они разгрузятся… И вот я сидел за книжкой на заднем сиденье, учил иврит. На каком-то этапе прочёл слова «авода шхора» («чёрная работа») и спросил нашего охранника-израильтянина, что они означают. Он ответил: «Чёрная работа – то, чем мы сейчас занимаемся».

– Насколько знаю, в Израиле ты хотел проведать больного деда, думал вернуться, но вернулся далеко не сразу. Была же существенная причина для невозврата?

– Тогда, в конце 1990-х, были совсем дешёвые квартиры в Минске. Думал заработать денег, купить квартиру. Казалось реальным заработать на неё, повкалывав год. Потом решил поучиться… Причём не было ощущения, что образование – это важно. Где-то в 1998-м поступил в колледж при Тель-Авивском университете.

– Наверно, не без трудностей? Ивритом владел ещё не в совершенстве?

– Да, он тяжело давался. В университете ещё учил год-полтора… Совмещал с английским, языком всех наших учебников. Английский у меня был, возможно, лучший в школе, но худший в нашей университетской группе. За год-два как-то освоился. Всего учился пять лет, а в течение года (2003-2004 гг.) проходил курс копирайтинга. Это уже больше прикладная, не академическая учёба.

– Но основная твоя специальность – психолог?

– «Поведенческие науки»: антропология, психология и социология. По-английски называется «behavioral science», и мне кажется, что это была придумка колледжа, где я учился (на самом деле термин зародился в Северной Америке 1950-х гг. – В. Р.). Я такого больше не встречал, и когда начинаю объяснять, что-то писать о себе, все говорят: «А-а, ты бихевиорист!», хоть это другое.

– Ты же ещё опекал детей из непростых семей?

– Да, в рамках программы «Перах» («Цветок»): если хочешь получить плату за учёбу на полгода, то два раза в неделю посещаешь детей из трудных семей. Два мальчика было: один – узбек-узбек, не еврей… Есть такая школа – гимназия «Бялик», когда-то очень важная для сионистского движения, а теперь, поскольку она находится у центральной автостанции («тахана мерказит») Тель-Авива, там учатся в основном дети гастарбайтеров. Там, думаю, половина учеников-неевреев, которые не получат гражданство. Тем не менее государство о них заботится, обучает, а «трудных» детей подтягивает, что мне очень понравилось. Так вот, отец этого мальчика-узбека продавал на соседней улице «Красных фонарей» краденые джинсы, или какие-то лохмотья, я часто его там видел. Имя мальчика Тимур, но все его называли «Тимор», на ивритский лад. Ему было тяжело: у отца его родной язык русский, у матери узбекский. Иврит знал слабо, учился плохо, и вот его взяли «на баланс»… Семья была такая… стрёмная; отец всё делал свой плов, потом говорил мне: «Пойдём, выпьем! Дети – не так важно, как наш разговор». Но Тимур соображал, и с ним было интересно.

А потом в Яффо был мальчик из «марокканцев», интегрированный, израильский. С ним уже было проще. Мы с ним играли в футбол, а спустя несколько месяцев его мама мне говорит: «Мы тебя взяли, чтобы ты его подтянул по учёбе! В футбол он и так хорошо играет…» Но учиться мы с ним не стали: я решил, что мы с ним будем играть во всякие игры. Научил его играть в «пстрички» (он старательно произносил это слово) и в «дамкес», то есть шашки. А в нарды он сам меня учил.

Программу курирует министерство образования, раз в два месяца им надо приносить отчёт…

– И что ты писал в отчёте?

– Правду. Задача ставилась такая: чтобы у мальчика (или девочки) появился какой-то друг. Есть градация: преподаватели, родители, ровесники… а тут появляется человек, немного корректирующий твоё поведение, четвёртая сила какая-то. Мне это очень нравилось, ощущать себя «четвёртой силой». Правда, никто не скрывал, что мы работаем за деньги, ради учёбы. Это всё честно говорилось ребятам.

Интересная программа «Перах» – она из того, что создаёт разницу между «третьим миром» и развитой страной. Не помешало бы иметь подобную программу и в Беларуси.

Был у меня ещё один мальчик с церебральным параличом. Я увидел, как живут в Израиле люди с ограниченными возможностями, какие у них есть почти не ограниченные возможности реабилитации. Конечно, многое от родителей зависит… Понимаю, почему Анна Хитрик с ребёнком уехала в Израиль.

– Но ведь у её ребёнка не ДЦП, а аутизм…

– Всё равно, детей подтягивают.

– Где жил тот мальчик с параличом?

– В Тель-Авиве, район Яд-Элиягу. Тоже пробовали с ним в футбол играть… Но он упал, разбил подбородок. Не сильно, но крови было много. Ничего, всё зажило.

Вспоминаю программу с благодарностью, oна дала мне какой-то стержень, взрослость. Потому что болтался, не зная, куда идти (студент-недоросль…), а так – несёшь ответственность за детей.

– Неужели работа охранником не закаляла характер?

– Ну, нам говорили, что на этой работе опасность велика (из-за интифады). Но к работе охранником я более иронично отношусь. Раздавали оружие почти что всем, оно не было знаком «мужественности».

– Ты и коврами торговал…

– Да, в торговом центре, и довольно трудная была публика – узбеки, арабы… Самые переборчивые покупатели. Как раз поступили пластиковые ковры бельгийские, которые теперь у нас в каждой квартире, и надо было рассказать, объяснить, что время натуральных ковров ушло, а есть товар в 10 раз дешевле. Благо тогда иврит у меня был уже нормальный.

В торговом центре было ощущение восточного рынка, когда стоишь среди ковров, к тебе подходят смуглые люди, ещё и одетые малость ориентально…

– По-моему, ты человек адаптивный, быстро приспосабливаешься к любой ситуации.

– Тянет белорусский якорь… Белорусы адаптируются лучше, чем россияне, но значительно медленнее, чем украинцы, а тем более итальянцы.

– И вот этот якорь тебя тянул-тянул, да и вытянул назад, в Беларусь?

– В Израиле я адаптировался, просто были другие неразрешимые вопросы, которые не мог в своей голове закрыть. Подумал, что попытаться можно в Беларуси, не отсекая для себя и Израиль.

– А когда тебя потянуло в Беларусь?

– Думаю, что тогда, когда отучился. Увидел, что снова вхожу в круг охраны, некачественной работы… Диплом мой университетский половинчатый, только B. A. (бакалавр), на M. A. (магистра) идти не хватало баллов.

– И примерно тогда ты начал писать для «Нашай Нівы». Помню твою летнюю юмореску 2004 г. «Отдых – это…» (явная пародия на эссе 1990 г. «Независимость – это…» Владимира Орлова). «Хороший юмор… Не знаем, откуда этот автор взялся», – говорил мне в редакции «НН» Андрей Дынько.

– Это первое моё произведение на белорусском. Я был впечатлён Эфраимом Кишоном, и хотелось, чтобы каждая-каждая фраза звучала смешно. Может быть, сейчас это воспринимается как «жванеччина».

– Или «кишонщина»?

– Пусть так. Благодаря Кишону я начал знакомство с израильской литературой. До знакомства на меня влиял стереотип, что всё интересное – у англосаксов, и если переводить, то что-то американское, или в крайнем случае немецкое, французское. То, что под рукой, очень часто не замечается. В Беларуси то же самое: мало кто интересуется чешской, польской литературой: «Ай, что нам могут сказать поляки?»

Я чувствовал, что иврит уже знаю лучше английского, жил им. И вот довольно случайно перевёл один рассказ, другой… Может, и потому, что было трудно переводить с английского.

– И что первое ты перевёл из Кишона?

– «Ну, а сам ты как?», «А ключи у Рудого». Потом познакомился с парнем – преподавателем на курсах, где изучал рекламу. Мы с ним разговорились (хорошо в работе охранником то, что у тебя есть время на долгие разговоры), и он мне сказал: «Вот, новое слово, автор мирового уровня – не знаю, как ты его не замечаешь… Этгар Керет». И началось… Переведёшь рассказ – хочется ещё (бесконечная радость коротких рассказов). Перевёл, отправил в «Нашу Ніву» – просто не знал, куда ещё. Газету я читал в интернете, знал этот бренд с 1990-х. Сайт «Радыё Свабода» ещё читал. А «НН» распечатывал, тратил колледжные страницы (тогда была бесплатная распечатка, это ранние годы интернета). Мог распечатать целую газету и ехать из Тель-Авива в Иерусалим. Как раз за час езды всю газету прочитаешь…

– Печатался только текст?

– Было требование колледжа – распечатывать без картинок, т.к. иначе много чернил уходило. Это были аккурат последние годы дубовцовской «НН» – 1999-й, 2000-й. Классное было чтиво для автобуса…

– Уже тогда читал Кишона на иврите?

– Нет, тогда, вместе со значительной частью выходцев из СНГ, был ещё подвержен хвори: не замечать израильскую культуру.

– Сколько тебе лет понадобилось, чтобы войти в эту культуру?

– Думаю, 4-5.

– А из белорусских писателей кто на тебя влиял?

– Поколение, которое пришло в 1980-х: Владимир Орлов, Игорь Бобков, Валентин Акудович. Из старших уважал Владимира Короткевича, Вячеслава Адамчика, Кузьму Чорного. Особенно Чорного: прочитаешь абзац его прозы, и настолько увлекаешься стилем, что уже и неважно, о чем там написано…

– На белорусский хотелось переводить с иврита, потому что никто этого до тебя не делал?

– Наверно. Ну, это связано с моим национальным чувством в Израиле: ощущал себя белорусом, надо было доказать…

– А кем чувствуешь себя НЕ в Израиле?

– В зависимости от ситуации. Больше я склонен к тому, о чём говорит Адам Глобус: в каждой стране чувствуешь себя по-разному. Иногда, когда бывают на тебя нападки антисемитские, ясно, что чувствуешь себя евреем. Их много, идентичностей, которые во мне борются… В Израиле ощущал себя не то что русским, но русскоязычным. Особенно когда замечания делали, что ты неправильно говоришь на иврите, или указывали: «Говорите на иврите», когда ты с другом или с кем-то по-русски разговаривал. Подобные замечания вызывали обратную реакцию.

– Профессор Мальдис, когда в газете «Голас Радзімы» писал о презентации сборника твоих переводов (кажется, в 2007 г.), специально подчеркнул, что Павел Костюкевич – всего на четверть еврей, а вообще-то «наш человек»…

– Видимо, это важно для беларусов, чтобы были «наши евреи», «наши премьер-министры в Израиле». Идёт процесс нациестроительства… Чем объяснить успех Кульбака в Беларуси? Тем, что он «наш». Рядом с ним было множество отличных писателей, тот же Ицхак-Лейбуш Перец.

– Может, дело в том, что Мойше Кульбак более современен, а не только в том, что «наш»?

– Происхождение тоже важно. И мне кажется, что Кульбак просто бежал за своей культурой: где она пульсировала, туда он ехал: в Берлин, Вильно… Узнал о Минске – раз, поехал туда. Достаточно был безрассудный, не без идеализма.

– А ты себя идеалистом или романтиком считаешь?

– Стараюсь быть реалистом.

– 11 лет взрослой жизни ты прожил в Израиле, 11 – в Беларуси. Где планируешь быть следующие 11?

– Тут не всё зависит от человека. Я не атеист, верю в Высшую силу.

– Что ж, давай о белорусском периоде творчества великого писателя… Вернулся ты в Минск-2008 – знал, чем будешь заниматься?

– Не знал. Было ощущение, что возвращаешься в страну с более низким экономическим уровнем (тот же «Перах» трудно себе представить в Беларуси). Конечно, это по голове бьёт, влияет на самооценку – как будто ты делаешь шаг назад. Многие по этой причине и не возвращаются… Кто-то едет в Беларусь, так как завязан на бизнесе. Странные люди – возвращенцы из Израиля. В Минске нет их «землячества» (или я о нём не знаю).

– Может, вернулся потому, что здесь начали выходить твои книги? Надеялся сделать себе имя?

– Ну да, надеялся…

– Ты же имел намерение заниматься ещё и рекламой? Получилось?

– Можно сказать, что получилось. Просто это были социальные проекты…

– Пожалуйста, подробнее. Как писателя тебя всё же знают, а как рекламиста – не все.

– И слава Богу! Это не та вещь, которую надо подписывать постоянно… Меня удивляет, когда на цеслеровской майке («Нет смертной казни!») подписано, что логотип принадлежит Цеслеру. По-моему, это неправильно, чуток неадекватно. Ну, ходят люди в моих майках со слоганом «Не хочу жениться, а хочу учиться» с Евфросиньей Полоцкой… Мультик «Будзьмы» о «неистовом народе» (2011) стал частью кампании, появились соответствующие маечки. К cозданию мультика я не имею отношения, но моей идеей было растянуть его на цитаты. И сейчас бывают разные заказы…

– Значит, книжный не даёт достаточного дохода? Или так: хочется большего?

 

Вход в книжный магазин «Ў» (ул. Короля, 22); Павел на новом рабочем месте. «Вот это фрукт, его едят»… Начало августа 2019 г.

– Это же гуманитарная сфера, тут никто особо не рассчитывает на высокие заработки. В университете, когда мы шли на «поведенческие науки», в первый год пришёл профессор, который нам сказал: «Я профессор, доктор социологии. У меня низкий заработок. Никогда не идите на социологию или психологию, если вы это не любите! Бросайте всё, идите на менеджмент!» Видели глаза, что выбирали… Гуманитарная сфера отрезана от ресурсов, и надо с этим смириться, приспособиться.

– Но сначала ты пошёл в «Нашу Ніву». Там были деньги (не путать со свободой)…

– Да, Дынько ухватился за меня: «Идёмте, Павел, к нам!» Я к тому времени только месяц жил в Беларуси, имел выбор из двух вариантов работы, выбрал «НН». Два года отработал, затем как-то расстались. У них обыкновение – корреспондентов менять.

– А сколько тогда, когда тебя наняли (осенью 2008 года), было журналистов в «Ніве»? Два?

– Помню, что было два фотографа, а журналистов… Пять или шесть.

– Сейчас их сайт читаешь?

– Давно не открывал, и не из-за ненависти, а наоборот, от любви. Всё нравится, просто последние 15 лет – одни и те же комментарии. Это и по белорусской службе радио «Свобода» видно. Их материалы оказывают такое воздействие… терапевтическое, особенно прогнозы, которые повторяются из года в год. И я решил – зачем? Это слегка мешает мне быть реалистом, жыть в реальном мире.

– Какое же издание из белорусских (или белорусскоязычных) ближе к реальности?

– Нет таких. Ну, это искривление из-за режима: какой режим, такая пресса – что провластная, что оппозиционная. Ясно, что и там, и там есть хорошие материалы, хорошие журналисты, но всё сливается в поток пропаганды… Разочаровался я в СМИ; хочется, чтобы была какая-то культурническая газета. Да, был сайт «Будзьма»: лет 5 назад было модно такие культурнические порталы делать. И всё-таки в Беларуси динамики не хватает. Должна быть и политика, и культура, и кухня – всё сразу, комплексно. Например, израильское издание «Едиот Ахронот» читаю с удовольствием, потому что ты прочёл новость о политике, сплетни, рецензию на новую книгу – и всё это под одним знаком… Приложения культурные очень люблю.

– Зорко следишь за израильскими новостями?

– Да, слежу. Выборы бесконечные – это мой любимый спорт, олимпиада еврейского народа… Очень понравился этот ход – что весной [2019 г.] назначили вторые парламентские выборы за год. Такой «взгляд со стороны» у меня появился здесь – приятно стало смотреть на Израиль, израильскую культуру. Думаю, такое же наслаждение получают европейские профессора, изучающие белорусскую культуру. С расстояния всё в Беларуси выглядит очень занимательно. Вот так и Израиль: когда ты на расстоянии, когда тебя не режут арабы ножичками на улице Яффо, приобретаешь снисходительность, олимпийский покой.

– А у тебя случались стычки с арабами?

– Конечно – с так называемыми израильскими арабами. Между прочим, вспомнил один случай. Мы работали в «Макдональдсе», начальница была израильтянка и сказала арабам: «Говорите на иврите!» (Она не любила и разговоры по-русски.) А там как раз была смена арабская. Они все пробили карточки рабочие, вылогинились, ушли с работы – солидарно, как одна смена. Это мне понравилось; мы, русскоязычные, на такое бы не отважились.

Я ходил по тем улицам, где устраивались теракты в Иерусалиме. Что, конечно, оставляло свои впечатления.

– Но ведь те теракты устраивали не израильские арабы?

– Не вижу разницы. Вряд ли какой-нибудь араб в Израил называет себя «израильским». Их идентичность обычно такова: араб, палестинец, и, может быть, на третьем месте – гражданин государства Израиль. Ассимиляция есть, но линия разлома существует, нет смысла это отрицать. С Палестиной надо что-то делать, потому что разлом очень чувствуется…

– И что ты, как неравнодушный гражданин Израиля, предложил бы?

– Отделяться нужно. Да уже всё и поделено, все живут своей жизнью.

– Разве твой гуманитарный бэкграунд не подсказывает, что надо учиться жить вместе, договариваться?

– С арабами это просто невозможно. Говорю прежде всего о секторе Газа и Западном береге реки Иордан. Из Газы уже вывели всех евреев, а на Западном берегу есть еврейские поселения среди арабских, и неясно, что с этим делать.

– Что, если будет так: отделишься от тех арабов, а жители Галилеи или Яффо затребуют анклавы внутри Израиля?

– Ну, надо какое-то окончательное соглашение заключить!

– А на Ближнем Востоке такие бывают?

– Трудно сказать, но, по-моему, сейчас самые благоприятные условия: все арабы объединились против Ирана, «зла № 1»…

Беседовал Вольф Рубинчик

(окончание следует)

Авторский перевод с белорусского, оригинал здесь

Опубликовано 20.08.2021  21:20

COVID-19: мнения из Беларуси

Беларусь: социальные функции государства взяло на себя гражданское общество

Колумнист avtonom.org Мікола Дзядок (Николай Дедок) создал в Минске чат для координации волонтёрских инициатив, противостоящих эпидемии covid-19. Он рассказал, что происходит в Беларуси, где власти до последнего времени игнорировали угрозу коронавируса.

У Александра Лукашенко позиция изначально была такая: коронавирус — это массовый психоз, выдумка, это кому-то нужно, Беларусь это всё переживет. Эпидемии птичьего и свиного гриппа до Беларуси практически не дошли. Он говорил, что это всё глупость: лечиться надо водкой, трактором, масло больше надо есть. Ещё надо гарью от костра дышать и — козочки! Это были его рецепты…

В последние дни риторика начала меняться: с одной стороны, под давлением реально растущих больших цифр — в Беларуси уже [официально] две тысячи зараженных (на момент записи интервью — Автоном.орг) — и под давлением общественного мнения. Видно, что в данной ситуации Лукашенко абсолютно не попадает в настроение большинства белорусов.

Люди видят, что во всём мире это серьёзная проблема, правительства предпринимают огромные меры, и не может так быть, что у нас всё так классно, а во всём мире плохо. Нужно сказать, мы не знаем истинных масштабов эпидемии. Очень много было свидетельств, что врачей заставляют подписывать бумаги о неразглашении. Плюс круговая порука врачей в их профессиональных сообществах не позволяет им «подставлять» своё начальство, общаясь с журналистами.

Минздрав официально признал (на момент записи интервью — Автоном.орг) 16 смертей. Никто не верит, что их реально столько, наверняка гораздо больше. Почему ситуация ещё не катастрофическая? Наверное, мы пока не дошли до пика эпидемии. Вот недавно министр здравоохранения сказал, что пик ожидается в конце апреля – начале мая.

Хотя нельзя и сказать, что не делается ничего: какие-то точечные меры начали предприниматься ещё, по-моему, до нового года (на самом деле только в конце января 2020 г. – belisrael). Например, китайским студентам продлили каникулы. С подозрением на коронавирус сразу изолировали. Но большая часть общества хочет жёстких мер, вплоть до полного карантина. Да, это ударит и по самим гражданам: у нас не Россия, никому просто так зарплату платить не будут. Однако немалая часть общества напугана и требует от власти более решительных действий.

У нас же пока даже массовые мероприятия не запрещены. Недавно Лукашенко в хоккей играл, были полные трибуны учащихся военной академии. При этом повсюду висят антисептики, на улице много людей в масках, минздрав рекомендует переводить всех на удалёнку, но началось это очень-очень недавно, пару-тройку дней назад. Время было упущено.

На чемпионат по футболу (в Беларуси он пока не остановлен, его трансляции купили телеканалы из России, Израиля и Украины — Автоном.орг) особенно никто не ходит, хотя билеты продаются. Поэтому матчи и проходят при пустых трибунах. Не сказать, что все проявляют сознательность, но на улицах и в транспорте людей стало меньше.

Границы у нас не закрыли: мы спаслись тем, что границы закрыли все вокруг нас. Недавно было вербное воскресенье, у Красного костёла собирались верующие, около ста человек. Коронавирус им не помеха. Каждый день идут репетиции парада 9 мая, как ни в чем не бывало. Лукашенко сказал: парад отменять не будем, это для нас святое. Для Лукашенко отменить парад — это признать, что в стране происходит что-то очень чрезвычайное. И отмена парада будет слишком противоречить его же недавним заявлениям. Я не удивлюсь, что парад пройдет либо при пустых трибунах, либо будут согнанные менты и военные, люди из БРСМ (Белорусский республиканский союз молодежи — Автоном.орг).

Министерство образования хотело ввести карантин в учебных заведениях, такое решение было принято, но на следующий день отменено — Лукашенко лично не позволил это сделать. Но прошло две недели, и школьные каникулы продлили на шесть дней. Министерство образования выпустило рекомендации, что кто хочет, пусть оставляет детей учиться дома. Насколько я знаю, по Минску очень мало детей приходит в школы, в классах человек по пять.

Врачей, у кого были контакты первого уровня [с коронавирусными больными], просто позакрывали в больницах, они там работают и живут. Есть отдельные случаи, когда врачи увольняются, опасаясь заразиться. За общение с прессой врачей не арестовывают, но угрожают уволить. Был случай, одна женщина-врач выкатила панический пост «ВКонтакте», её за это вызвали на беседу в прокуратуру: это пока самая жёсткая репрессия против медиков…

Лукашенко, который всегда умел угадывать настроения народа, сейчас несёт вещи, очевидно противоречащие здравому смыслу… Сначала призывал «лечиться водкой», а потом говорит, что вирус поражает пьющих. Всем очень не нравится, что Лукашенко по-хамски высказывается об умерших от коронавируса: в Витебске умер известный актер, Лукашенко — да ему говорили сидеть дома, сам виноват. А у другого погибшего вес был чрезмерный: Лукашенко говорит, что вирус забирает слабых, умер — сам виноват.

В белорусских соцсетях в связи с этим запустили флэшмоб «последнее слово президента»: что о вас скажет Лукашенко, если вы умрете от коронавируса. И высмеивают соответственно – пародируют его акцент и риторику.

Никакого запасного плана у Лукашенко нет. Происходящее сейчас — это изъян системы управления, в которой все решения принимаются единолично. Всё население находится в заложниках у косности и глупости одного человека.

Минздрав, минобразования в обход Лукашенко пытаются что-то делать, но, конечно, они очень ограничены. Хотя Лукашенко уже понял, что ситуация создает угрозу его власти, потихоньку стал переобуваться. То же самое делают и государственные СМИ. Риторика очень противоречивая. С одной стороны гос.телевидение запустило социальную рекламу с посылом «позаботьтесь о старших», с другой стороны один телеведущий, вылизывая Лукашенко и его короновирусное диссидентство, заявил, что «Беларусь не истеричная барышня-подросток, закрывшая лицо под маской, а гордая республика-партизанка!» Всё это провоцирует у части населения (тех, кто верит госСМИ) довольно наплевательское отношение к происходящему. Мол, всё класс, президент дело говорит.

Что касается волонтёров. Они начали появляться сами собой. Люди стали вывешивать в подъездах объявления, что готовы ходить в аптеки и магазины вместо пожилых соседей. Я стал постепенно таких людей собирать, находить их контакты и создал в телеграме чат для групп взаимопомощи, и там уже более тысячи участников. Там координируются те, кто готов ходить в магазины, помочь транспортом, шить маски, собирать деньги для больниц, печатать листовки, всё что угодно. Кто во что горазд. Мы на гуглкарте отметили места, где есть волонтёры и те, кому помощь требуется, больницы и частные люди. Прямо сейчас там 14 мест, где помощь нужна, и 25 точек, где помощь предлагают.

Подключаются медики: некоторые кафе начали бесплатно готовить еду для медиков, некоторые привозить медикам воду. Бизнесмены скидываются на маски, защитные костюмы и аппараты вентиляции легких. Появилось такси, которое бесплатно развозит медиков, люди предоставляют им жильё для отдыха. Так же поступила одна из гостиниц. Кто-то предлагает юридическую помощь, кто-то психологическую, кто-то предлагает помочь пострадавшим от домашнего насилия. Всего и не упомнишь.

Костяк волонтёрского движа составляют правозащитники, НКО-шники, оппозиционные активисты. Анархисты, к сожалению, как следует в этом движе не представлены. Конечно, политически неангажированных людей тоже хватает. Включаются люди из сегмента читателей независимых СМИ, а он в Беларуси очень большой.

Жесткой конфронтации между волонтёрами и властью пока нету: думаю, его и не будет, пока государство не почувствует, что может справляться само. Непонятно, когда это будет, ресурсов у него явно мало. Зато произошёл всплеск задержаний за посты в соцсетях или экстремизм, давления на блогеров. Это вроде бы не связано напрямую не связано с коронавирусом, но, по сути, государство, облажавшись в сферах здравоохранения и обеспечения безопасности граждан, оставило за собой лишь карательную функцию. Огромный процент социальных обязанностей государства сейчас исполняет гражданское общество.

И многие это видят. Уже не раз слышал от политически неангажированных людей фразы в духе «зачем тогда это государство нужно?» У многих людей есть ощущение, что государство их бросило. Это действительно так. Когда больницы забиты людьми, а усатый с экранов вещает о том, что «это всё психоз, проблемы нет» – откуда тут взяться доверию государству? Больше всего хотелось бы теперь, чтобы это недоверие государству и навыки самоорганизации могли как-то перетечь в политическое русло.

Источник (публикация 16.04.2020; перепечатывается с незначит. сокращениями)

Дно за днищем

Официоз пробивает дно за дном… Отвратительная демагогия была вывалена 17.04.2020 в «главной газете Беларуси», да ещё под видом борьбы с демагогией 🙁

Владимир Васильев – бельгийский корреспондент sb.by – уверяет, что, если среди заболевших COVID-19 помрёт каждый сотый, то это «дело житейское»: от «хорошо изученной обычной» пневмонии, мол, умирает каждый десятый пациент.

 

Согласно доступной мировой статистике, «обычная» (не атипичная) пневмония уносит жизни МЕНЕЕ 1% заболевших ею. На брифинге минздрава РБ (04.04.2020) утверждалось, что летальность от пневмонии в Беларуси за первые три месяца 2019 г. составила около 0,75% (153 смерти на 20250 больных, лечившихся в стационарах).

Случайных публикаций в «Совбелии» давно не бывает. Там и прежде «тушили пожар бензином» – боролись с «коронавирусным психозом» путём раздувания опасности иных болезней. См. здесь (в конце) о рассуждениях «светской львицы» Ирины Овсепьян (Карениной) насчёт гриппа. Юрий Зиссер тоже облажался со своими сравнениями, но хоть «исправился» – в фейсбуке утверждает, что перечислил в фонд борьбы с COVID-19 несколько десятков тыс. руб.

Думаю, люстрация со временем захватит не только чиновников, но и медиаработников, погрязших в пересказе и развитии властных глупостей. Если Овсепьян, Васильеву, редактору sb.by Жуку скажут «с вещами на выход», лично я переживать не стану, но ведь не скажут… Новой власти, скорее всего, понадобятся «старые, проверенные кадры», как это описано у Сергея Довлатова в «Филиале» («Где я возьму таких отчаянных прохвостов?», etc.)

Вольф Рубинчик, г. Минск

wrubinchyk[at]gmail.com

У пошуках логікі

Нават не ведаю, чаму я пачаў шукаць логіку ў дзеяннях «Вялікага Беларускага шчасця». Але гэтая «зараза» аказалася «горш за семкі», і ніяк не выпадае спыніцца. Паспрабую абагульніць і сістэматызаваць свае пошукі.

Што нам пра каранавірус вядома? Ды амаль нічога! Так, можна даведацца, што ідзецца пра мутацыю атыповай пнеўманіі, якая была «моднай» некалькі гадоў таму. Аднак ці будзе яна сезоннай – г. зн. хутка скончыцца, на што, відаць, Рыгорыч спадзяецца – ці, наадварот, будзе «гуляць» па свеце бясконца, і, як кажа часопіс «Science», нам прыйдзецца вытрымліваць сацыяльную дыстанцыю ажно да 2022 г. (авіякампаніі прысягаюць: калі палёты адновяцца, сярэднія крэслы пакінуць свабоднымі)? Ці ўтворыцца групавы імунітэт? (На гэтым спадзяванні заснавана шведская палітыка; няма падстаў, каб выключаць яго са спісу рыгорычавых мрояў).

Калі мала што вядома, то кожны робіць, як лічыць патрэбным. І ў «Вялікага Беларускага Шчасця» хапае «братоў па розуму», напрыклад, таджыцкі і бразільскі прэзідэнты. Як было адзначана, шведская палітыка даволі падобная; Эрдаган, хаця і быў вымушаны ўвесці каранцін, робіць гэта вельмі кропкава. Усялякія Трампы, Джонсаны і іншыя Модзі (тыя, хто спярша таксама адмаўляў небяспеку), калі выправіліся, заслужылі павышэнне рэйтынгаў…

Але бліжэй да COVID-19. Паколькі няма агульнай стратэгіі, паколькі эканамічны спад — такая ж небяспека, як і хворае насельніцтва, то, у прынцыпе, можна пагадзіцца з тым, што галоўнае — вытрымліваць сацыяльную дыстанцыю. І не сказаць, каб у Сінявокай нічога ў гэтым накірунку не рабілася: аўтобусы ў Мінску сталі хадзіць часцей, перш чым адправіць студэнтаў на дыстанцыйнае навучанне, развялі пачатак вучобы і пачатак працы; па горадзе вісяць прапановы цэнтраў гігіены і эпідэміялогіі, дый па тэлевізары, нават у праграмах made in Belarus, ёсць заклікі да самаізаляцыі; у магазінах з’явілася разметка гэтай самай сацыяльнай дыстанцыі; электронныя чэргі пачалі ўводзіцца ў Сінявокай яшчэ да каранавіруса… Калі дадаць з’яўленне цеплавізара ў метро, мыццё вуліц, «блакаду» між Пінскам і Лунінцам, магчымасць (спярша паўлегальна, явачным парадкам, а зараз, прынамсі на маёй рабоце — загадам) перавесці супрацоўнікаў на дыстанцыйную працу, то можна сказаць: улада вырашыла, што «спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Улічваючы, што мы — «(перад)апошняя дыктатура Еўропы», можна было б ёй за гэта нават сказаць «дзякуй»!

Бібліятэка на бульвары Шаўчэнкі ў Мінску заклікае да «масачнага рэжыму»; у аб’яўцы на дзвярах аднаго з пад’ездаў (вул. В. Харужай) цэнтр сацыяльнага абслугоўвання прапануе заставацца ўдома. Па стане на 20.04.2020 у сталіцы Беларусі зафіксавана звыш 3000 выпадкаў COVID-19

На жаль, ёсць «плямы на сонцы»: дзяцей з падачы Рыгорыча на гэтым тыдні адправілі ў школы (праўда, каля суседняй школы я бачу менш дзяцей, чым раней), не адменены парад 9 Мая, футбольны чэмпіянат і яшчэ сёе-тое. Але большасць гэтых рашэнняў не перашкаджае насельніцтву рабіць свядомы выбар: і футбол, і парад ніхто не забараняе глядзець па тэлевізары! Як насельніцтва гэтым правам карыстаецца — іншае пытанне. (Ёсць розныя, у т. л. і вельмі станоўчыя, прыклады, так што тут я нічога не абагульняю.)

Калі ўжо гаворка пра насельніцтва, нагадаю пра розныя тэорыі «фармакалагічнай змовы» (першую з якіх я, дарэчы, пачуў якраз у сувязі з «атыповай пнеўманіяй»). Не ведаю, наколькі тыпова для Сінявокай маё кола зносін, але часам здаецца, што мы сапраўды «маем той урад, які заслугоўваем»! Адзначу, што ў тых тэорыях ёсць і доля ісціны: сапраўды, за «моднымі» хваробамі забываюцца іншыя, якія таксама адбіраюць жыцці…

Дыферэнцыяцыя масак паводле віцебскай санстанцыі (заметка з «Комс. правды в Белоруссии», 21.04.2020). Няйначай «Кін-дза-дзы» з колеравай дыферэнцыяцыяй штаноў нагледзеліся 🙂

Што ў нас засталося? Эканоміка. Спачатку нагадаю, што наш урад вельмі сквапны: не толькі Расія, але і Ўкраіна вярнулі насельніцтву «савецкія» ўклады, — Рыгорыч жа настойваў на тым, што ў бюджэце РБ няма грошай для кампенсацыі. Жылыя дамы не толькі маіх бацькоў (1974 года пабудовы), але і дзядулі з бабуляй (1954), абодва «кааператыўныя», да 2015 года пратрывалі без капітальнага рамонту і дачакаліся яго толькі тады, калі пералік абавязковых мерапрыемстваў скараціўся да непрыстойнасці (і вялікія савецкія змеявікі-рушнікасушыльнікі замяняліся на кароткія). Таму, спадзяюся, суботнік 25.04.2020 абмяжуецца адабраннем дзённага заробку.

Ананімны білборд на рагу вул. Арлоўскай і Старавіленскага тракту

Cквапнасць, па-мойму, шмат чаго тлумачыць у матывах «Вялікага Шчасця». Напрыклад, калі ўсе вакол пазачынялі межы, то навошта іх зачыняць самому? Няхай выдаткі – як грашовыя, так і рэпутацыйныя – нясе іншы бок. Афіцыйная прычына адсутнасці каранціну («што жэрці будзем?»; як зараз спынім працу — на рынкі замест нас прыйдуць іншыя…) – таксама пра тое ж. Калі не лічыць, што на каранціне і большасць рынкаў, а на наша месца іншыя прыйдуць усё роўна, калі ў іх будуць лепшыя тэхналогіі («каменны век скончыўся не таму, што скончылася каменне»), — заўвага цалкам слушная. Гісторыі з Італіяй ці з Паўночнай Асеціяй наводзяць на думку, што, калі няма «тлушчу», то зачыняць прадпрыемствы небяспечна. Можна ўспомніць і пра тое, што (амаль) усеагульная праца — адзін з козыраў нашай прапаганды (у параўнанні з РФ у нас мала выходных, і г. д.), і бачыць новыя «страйкі» Рыгорыч не хоча.

Так мы падышлі да іміджу. Як ужо адзначалася, досвед Трампа і Джонсана даводзіць, што сваечасовая змена палітыкі імідж не псуе. Работа беларускіх прадпрыемстваў на тле расійскіх мітынгаў, наш парад на тле «іх» адмены і г. д. — усё гэта нават дазваляе Рыгорычу ўспомніць ранейшыя мары аб маскоўскім «троне». Гэтай тэорыі, праўда, супярэчыць інтэнсіўнае стварэнне грамадзянскай супольнасці, але сама гэтая актывізацыя можа сведчыць пра супрацьлеглыя планы — у рэшце рэшт сысці ў адстаўку. Якой тэорыі аддаць перавагу, я не ведаю: «чужая душа — цёмны лес». Але ж не ўсё мусіць залежаць ад планаў аднаго чалавека!..

Пётр Рэзванаў, г. Мінск (для belisrael)

Усе фота і подпісы – В. Р.

Апублiкавана 21.04.2020  21:29

* * *

Кто превратил страну в колхоз,

Держа народ за стадо,

Тому мерещится «психоз»,

Где надо и не надо.

Что в голове его за смог

В сей ясный день апрельский,

Похоже, знает только Бог…

И, может быть, Щигельский.

(Дмитрий Растаев, из фб)

Добавлено 22.04.2020  11:30

***

А вот что рассказывает бывшая жительница Беларуси Анна Хитрик о ситуации в Израиле

18.04.2020  Татьяна Гусева

Анна Хитрик о карантине в Израиле: «Не могу привыкнуть к тому, что государство обо мне заботится»

Известная актриса, уехавшая из Беларуси несколько лет назад, в интервью «Салідарнасці» рассказала о том, как пандемия изменила жизнь ее семьи, и о поддержке, которую получает от властей во время изоляции.

Фото из архива Анны Хитрик

Два с половиной года назад актеры Купаловского театра Анна Хитрик и Сергей Руденя переехали в Израиль, чтобы их сын Степан, которому поставили диагноз «аутизм», мог получать квалифицированную помощь и жил в комфортной среде, которая принимает детей с особенностями.

— Я не могу привыкнуть к тому, что государство обо мне заботится, — говорит Анна. — Сейчас, во время карантина, нам оказывают помощь. Например, это может быть карточка с определенной суммой или продукты.

Обстоятельства сложились так, что мужа Анны сократили на работе. Семье пришлось остановить работу в своем театре, который только начал развиваться.

— Финансовое положение у нас на нуле. Ничего не зарабатываем ни я, ни муж. Это тяжело.

От редактора belisrael 

Насчет того, что стало огромной проблемой в течение длительного времени купить яйца, явный перебор. Людям свойственно поддаваться панике, к тому же приближалася Песах, когда используют много яиц, но чтоб не устраивали дома “склады” в холодильниках, в магазинах стали ограничивать двумя упаковками по 12 или одной большой в 30 яиц. А вскоре дополнительно поступили миллионы яиц из Испании и Украины.  То же самое касается и масок, есть разные, в том числе и совсем недорогие (3 за 10 шек), а кто-то и сам шьет.

Добавлено 24.04.2020  11:14

Гутарка з Паўлам Касцюкевічам (1)

Сустрэча адбылася напрыканцы лета, каля дома-музея І з’езда РСДРП – таго самага, дзе некалі атабарыліся іншапланетнікі (наша «зона 51»!). Дзень быў задушлівы, навокал блукалі здані. Мы доўга сядзелі на лавачцы з відам на Свіслач, і я чакаў, што з паветра сатчэцца празрыстая постаць, а потым да нас падыйдзе чалавек з крывым ротам… Не падышоў – затое і пад трамвай ніхто не папаў. Аднак аднаго нашага таварыша з Саюза беларускіх пісьменнікаў у той спякотны дзень усё ж не стала: менавіта, казачніка Пятра Васільевіча Васючэнкі, светлая яму памяць.

Тут адна з лекцый Васючэнкі-літаратуразнаўцы

Непасрэднай нагодай для інтэрв’ю сталася нядаўняе 40-годдзе П. С. Касцюкевіча. Я настройваўся «проста» пагаварыць з Паўлам, ды не пацэліў: чалавек ён няпросты, шматвымерны. Біяграфія майго суразмоўцы ў нечым характэрная для нашага пакалення («ластавак у стрэсе», як казаў сам П. К. у 2007 г.), але мае свае адметнасці. Погляды творчага чалавека й бацькі дваіх сыноў як мінімум заслугоўваюць увагі, хоць почасту карцела спрачацца з імі… Зрэшты, мяркуйце самі, да чаго мы дагуляліся.

Злева направа: Вольф Рубінчык і Павел Касцюкевіч (сакавік 2015 г.; фота В. Трэнас з lit-bel.org)

В. Р.

* * *

– Паша, як цябе прадставіць?

– Пісьменнік, перакладчык, з 2011 г. – арт-дырэктар кнігарні «Ў».

– Да кнігарні ты працаваў журналістам у Мінску, яшчэ раней – 11 гадоў жыў у Ізраілі… А ў якіх гарадах?

– Калі прыехаў у 1997 г., то жыў у Кфар-Сабе, потым у Тэль-Авіве (дакладней, у Рамат-Авіве, дзе ўсе інтэрнаты студэнцкія), потым пераехаў у Іерусалім на 5 гадоў, потым у Рамат-Ган…

– Пералічы свае заняткі ў Ізраілі – хаця б «для гісторыі».

– Афіцыянт, гандляр, ахоўнік, штрэйкбрэхер…

– ?

– Фактычна гэта была ахова штрэйкбрэхераў. Калі ўсе прыбіральшчыкі смецця страйкавалі, то нас нанялі абараняць тых, якія ўсё-ткі выйшлі на працу. Гэта прыкладна 1998 год. Мы ездзілі за гэтымі смецярамі на машынах, чакалі, пакуль яны разгрузяцца-выгрузяцца. І вось я сядзеў з кніжкай на заднім сядзенні, вучыў іўрыт. На нейкім этапе прачытаў словы «авада шхура» («чорная работа») і спытаў нашага ахоўніка-ізраільцяніна, што яны азначаюць. Ён адказаў: «Чорная работа – тое, чым мы займаемся зараз».

– Наколькі ведаю, у Ізраілі ты хацеў наведаць хворага дзеда, думаў вярнуцца, але вярнуўся далёка не адразу. Была ж істотная прычына для невяртання?

– Тады, у канцы 1990-х, былі зусім танныя кватэры ў Мінску. Меркаваў зарабіць грошай, купіць кватэру. Здавалася рэальным зарабіць на яе, год працуючы. Потым вырашыў павучыцца… Прычым не было адчування, што адукацыя – гэта важна. Недзе ў 1998-м паступіў у тэль-авіўскі акадэмічны каледж (фактычна ўніверсітэт).

– Пэўна, не без цяжкасцей? Іўрытам валодаў яшчэ не дасканала?

– Так, ён цяжка даваўся. Ва ўніверсітэце яшчэ вучыў год-паўтара… Сумяшчаў з ангельскай, мовай усіх нашых падручнікаў. Ангельская ў мяне была, можа быць, найлепшая ў школе, але найгоршая ў нашай універсітэцкай групе. За год-два неяк асвоіўся. Усяго вучыўся пяць гадоў, а цягам года (2003-2004 гг.) праходзіў курс капірайтынгу. Гэта ўжо больш прыкладная, не акадэмічная вучоба.

– Але ж асноўная твая спецыяльнасць – псіхолаг?

– «Паводзінскія навукі»: антрапалогія, псіхалогія і сацыялогія. Па-ангельску называецца «behavioral science», і мне здаецца, што гэта была прыдумка каледжа, дзе я вучыўся (насамрэч тэрмін паходзіць з Паўночнай Амерыкі 1950-х гг. – В. Р.). Я такога больш не сустракаў, і калі пачынаю тлумачыць, нешта пісаць пра сябе, то ўсе кажуць: «А-а, ты біхевіярыст!», хоць гэта іншае.

– Ты ж яшчэ апекаваўся малымі з няпростых сем’яў?

– Так, у межах праграмы «Пэрах» («Кветка»): калі хочаш атрымаць плату за вучобу на паўгода, то два разы на тыдзень наведваеш дзяцей з цяжкіх сем’яў. Два хлопчыкі было: адзін – узбек-узбек, не габрэй… Ёсць такая школа – гімназія «Бялік», некалі вельмі важная для сіянісцкага руху, а цяпер, паколькі яна знаходзіцца каля цэнтральнай аўтастанцыі («тахана мерказіт») Тэль-Авіва, там вучацца пераважна дзеці гастарбайтараў. Там, думаю, палова дзетак-негабрэяў, якія не атрымаюць грамадзянства. Тым не менш дзяржава пра іх дбае, вучыць, а «цяжкіх» дзяцей падцягвае, што мне вельмі спадабалася. Дык вось, бацька гэтага хлопца-узбека прадаваў на суседняй вуліцы «Чырвоных ліхтароў» скрадзеныя джынсы, або нейкія лахманы, я часта яго там бачыў. Імя хлопчыка Цімур, але ўсе яго называлі «Цімор», на іўрыцкі манер. Яму было цяжка: у бацькі яго родная мова руская, у маці ўзбецкая. Іўрыт ведаў слаба, вучыўся кепска, і вось яго ўзялі «на баланс»… Сям’я была такая… ну, стрэмная; бацька ўсё рабіў свой плоў, потым казаў мне: «Хадзем вып’ем! Дзеці – не так важна, як наша размова». Але Цімур быў кемлівы, і з ім было цікава.

А потым у Яфа быў хлопчык з «мараканцаў», інтэграваны, ізраільскі. З ім ужо было прасцей. Мы з ім гулялі ў футбол, а праз некалькі месяцаў яго мама мне кажа: «Мы цябе ўзялі, каб ты яго падцягнуў па вучобе! У футбол ён і так добра гуляе…» Але вучыцца мы з ім не сталі: я вырашыў, што мы з ім будзем гуляць ва ўсялякія гульні. Навучыў яго гуляць у «пстрычкі» (ён старанна вымаўляў гэтае слова) і ў «дамкес», то бок шашкі. А ў нарды ён сам мяне вучыў.

Праграмай апякуецца міністэрства адукацыі, раз на два месяцы ім трэба прыносіць справаздачу…

– І што ты ў яе запісваў?

– Пісаў праўду. Задача ставілася такая: каб у хлопчыка (ці дзяўчынкі) з’явіўся нейкі сябар. Ёсць градацыя: выкладчыкі, бацькі, аднагодкі… а тут з’яўляецца чалавек, які трохі карэктуе твае паводзіны, чацвёртая сіла нейкая. Мне гэта вельмі падабалася, адчуваць сябе «чацвёртай сілай». Праўда, ніхто не хаваў, што мы працуем за грошы, дзеля вучобы. Гэта ўсё шчыра гаварылася хлопчыкам.

Цікавая праграма «Пэрах» – яна з таго, што стварае розніцу паміж трэцім светам і развітай краінай. Не зашкодзіла б мець падобную праграму і ў Беларусі.

Быў у мяне яшчэ адзін хлопчык з цэрэбральным паралічам. Я ўбачыў, як жывуць у Ізраілі людзі з абмежаванымі магчымасцямі, якія ў іх ёсць досыць неабмежаваныя магчымасці рэабілітацыі. Канешне, шмат ад бацькоў залежыць… Разумею, чаму Ганна Хітрык з дзіцёнкам з’ехала ў Ізраіль.

– Але ж у яе дзіцёнка не ДЦП, а аўтызм…

– Усё адно, дзяцей падцягваюць.

– Дзе жыў той хлопчык з паралічам?

– У Тэль-Авіве, раён Яд-Эліягу. Таксама спрабавалі з ім у футбол гуляць… Але ён паваліўся, раскроіў падбароддзе. Не моцна, але крыві было шмат. Нічога, загаілася.

Успамінаю праграму з удзячнасцю, яна дала мне нейкі стрыжань, даросласць. Таму што боўтаўся, не ведаў, куды ісці (студэнт-недамерак…), а так – маеш адказнасць за дзяцей.

– Няўжо праца ахоўнікам не гартавала характар?

– Ну, нам казалі, што на гэтай працы небяспека вялікая (праз інтыфаду). Але да працы ахоўніка я больш іранічна стаўлюся. Раздавалі зброю амаль што ўсім, яна не была прыкметай «мужчынскасці».

– Ты ж і кілімамі гандляваў…

– Так, у гандлёвым цэнтры, і даволі цяжкая была публіка – узбекі, арабы… Самыя пераборлівыя пакупнікі. Якраз зайшлі пластыкавыя дываны бельгійскія, якія цяпер у нас у кожнай кватэры, і трэба было расказаць, патлумачыць, што час натуральных кілімоў адышоў, а ёсць у 10 разоў таннейшыя. Балазе ў той час іўрыт у мяне быў ужо нармальны.

У гандлёвым цэнтры было адчуванне ўсходняга рынку, калі стаіш сярод дываноў, да цябе падыходзяць смуглыя людзі, яшчэ і апранутыя трошкі арыентальна…

–  Па-мойму, ты чалавек адаптыўны, хутка прыстасоўваешся да любой сітуацыі.

– Цягне беларускі якар… Беларусы адаптуюцца лепей, чым расіяне, але значна павольней, чым украінцы, а тым больш італьянцы.

– І вось гэты якар цябе цягнуў-цягнуў, ды выцягнуў назад, у Беларусь?

– У Ізраілі я адаптаваўся, проста былі іншыя невырашальныя пытанні, якія не мог у сваёй галаве закрыць. Падумаў, што паспрабаваць можна ў Беларусі, не адсякаючы для сябе і Ізраіль.

– А калі цябе пацягнула ў Беларусь?

– Думаю, што тады, калі адвучыўся. Убачыў, што зноў уваходзіш у кола аховы, няякаснай працы, Дыплом мой універсітэцкі палавінчаты, толькі B. A., на M. A. (магістра) ісці не хапала балаў.

– І прыкладна тады ты пачаў пісаць для «Нашай Нівы». Помню тваю летнюю гумарэску 2004 г. «Адпачынак – гэта…» (яўная пародыя на эсэ 1990 г. «Незалежнасьць – гэта…» Уладзіміра Арлова). «Добры гумар… Не ведаем, адкуль гэты аўтар узяўся», – казаў мне ў рэдакцыі «НН» Андрэй Дынько.

– Гэта першы мой твор па-беларуску. Я быў уражаны Эфраімам Кішонам, і хацелася, каб кожны-кожны сказ быў смешны. Можа быць, зараз гэта ўспрымаецца як «жванеччына».

– Ці «кішоншчына»?

– Няхай так. Дзякуючы Кішону я пачаў знаёмства з ізраільскай літаратурай. Да знаёмства на мяне ўплываў стэрэатып, што ўсё цікавае знаходзіцца ў англасаксаў, і калі перакладаць, то нешта амерыканскае, або ў крайнім выпадку нямецкае, французскае. Тое, што пад рукой, вельмі часта не заўважаецца. У Беларусі тое ж самае: мала хто цікавіцца чэшскай, польскай літаратурай: «Ай, што нам могуць сказаць палякі?»

Я адчуваў, што іўрыт ужо ведаю лепш за ангельскую, жыў ім. І вось даволі выпадкова пераклаў адно апавяданне, другое… Можа быць, і таму, што надта было з ангельскай перакладаць цяжка.

– І што першае ты пераклаў з Кішона?

– «Ну, а сам ты як?», «А ключы ў Рудога». Потым пазнаёміўся з хлопцам – выкладчыкам на курсах, дзе вывучаў рэкламу. Мы з ім разгаварыліся (добра ў працы ахоўнікам тое, што ў цябе ёсць час на доўгія размовы), і ён мне сказаў: «Вось, новае слова, аўтар сусветнага ўзроўню – не ведаю, як ты яго не заўважаеш… Этгар Керэт». І пачалося… Перакладзеш апавяданне – хочацца яшчэ (бясконцая радасць кароткіх апавяданняў). Пераклаў, даслаў у «Нашу Ніву» – проста не ведаў, куды яшчэ дасылаць. Газету я чытаў у інтэрнэце, ведаў гэты брэнд з 1990-х. Сайт «Радыё Свабода» яшчэ чытаў. А «НН» раздрукоўваў, марнаваў каледжныя старонкі (тады быў бясплатны раздрук, гэта раннія гады інтэрнэта). Мог раздрукаваць цэлую газету і ехаць з Тэль-Авіва ў Іерусалім. Якраз гадзіну ехаць – усю газету прачытаеш…

– Друкаваўся толькі тэкст?

– Было патрабаванне каледжа, каб раздрукоўваць без карцінак, бо іначай атраманту шмат сыходзіла. Гэта былі якраз апошнія гады дубаўцоўскай «НН» – 1999-ы, 2000-ы. Файнае было чытво для аўтобуса…

– Ужо тады чытаў Кішона на іўрыце?

– Не, тады яшчэ, разам з ладнай часткай выхадцаў з СНД, быў падвержаны захворванню: не заўважаць ізраільскай культуры.

– Колькі табе гадоў спатрэбілася, каб увайсці ў гэтую культуру?

– Думаю, 4-5.

– А з беларускіх пісьменнікаў хто на цябе ўплываў?

– Пакаленне, якое прыйшло ў 1980-х: Уладзімір Арлоў, Ігар Бабкоў, Валянцін Акудовіч. Са старэйшых паважаў Уладзіміра Караткевіча, Вячаслава Адамчыка, Кузьму Чорнага. Асабліва Чорнага: прачытаеш абзац яго прозы, і настолькі захапляешся стылем, што робіцца ўжо і няважна, пра што там напісана…

– На беларускую хацелася перакладаць з іўрыта, бо гэтага да цябе ніхто не рабіў?

– Напэўна. Ну, гэта звязана з маім нацыянальным пачуццём: адчуваў сябе беларусам, трэба было даказаць…

– А кім пачуваешся НЕ ў Ізраілі?

– У залежнасці ад сітуацыі. Больш я схільны да таго, пра што Адам Глобус кажа: у кожнай краіне адчуваеш сябе па-рознаму. Часам, калі бываюць на цябе нападкі антысеміцкія, ясна, што адчуваеш сябе габрэем. Іх шмат, тоеснасцяў, якія ўва мне змагаюцца… У Ізраілі адчуваў сябе не тое што рускім, але рускамоўным. Асабліва калі заўвагі рабілі, што ты няправільна гаворыш на іўрыце, або казалі: «Гаварыце на іўрыце», калі ты з сябрам або кімсьці па-руску размаўляеш. Гэткія заўвагі выклікалі адваротную рэакцыю.

– Прафесар Мальдзіс, калі пісаў пра прэзентацыю зборніка тваіх перакладаў у газеце «Голас Радзімы», адмыслова падкрэсліў, што Павел Касцюкевіч – усяго на чвэрць яўрэй, а ўвогуле «наш чалавек»…

– Відаць, гэта важна для беларусаў, каб былі «нашы габрэі», «нашы прэм’ер-міністры ў Ізраілі». Ідзе працэс нацыябудавання… Чым патлумачыць поспех Кульбака ў Беларусі? Тым, што ён «наш». Побач з ім багата было выдатных пісьменнікаў, той жа Іцхак-Лейбуш Перац.

– Можа, справа ў тым, што Мойшэ Кульбак больш сучасны, а не толькі ў тым, што «наш»?

– Паходжанне таксама важнае. І мне здаецца, што Кульбак проста бег за сваёй культурай: дзе яна пульсуе, туды ён ехаў: у Берлін, Вільню… Даведаўся пра Менск – бах, паехаў туды. Дастаткова быў безразважлівы, не без ідэалізму.

– А ты сябе ідэалістам або рамантыкам лічыш?

– Стараюся быць рэалістам.

– 11 год дарослага жыцця ты пражыў у Ізраілі, 11 – у Беларусі. Дзе плануеш быць наступныя 11?

– Тут не ўсё залежыць ад чалавека. Я не атэіст, веру ў Вышэйшую сілу.

– Што ж, давай пра беларускі перыяд творчасці вялікага пісьменніка… Вярнуўся ты ў Мінск-2008 – ведаў, чым будзеш займацца?

– Не ведаў. Было адчуванне, што вяртаешся ў краіну з ніжэйшым эканамічным узроўнем (той жа «Пэрах» цяжка сабе ўявіць у Беларусі). Канешне, гэта па галаве б’е, уплывае на самаацэнку – як быццам ты робіш крок назад. Шмат хто з гэтай прычыны і не вяртаецца… Нехта едзе ў Беларусь, бо завязаны на бізнэсе. Дзіўныя людзі – вяртанцы з Ізраіля. У Мінску няма іх «зямляцтва» (або я пра яго не ведаю).

– Мо вярнуўся таму, што тут пачалі выходзіць твае кнігі? Спадзяваўся зрабіць сабе імя?

– Ну так, спадзяваўся…

– Ты ж меў намер займацца яшчэ і рэкламай? Пайшло?

– Можна сказаць, што пайшло. Проста гэта былі сацыяльныя праекты…

– Калі ласка, трохі падрабязней. Як пісьменніка цябе ўсё ж ведаюць, а як рэкламіста – не ўсе.

– І дзякуй Богу! Гэта не тая рэч, якую трэба падпісваць пастаянна… Мяне здзіўляе, калі на цэслераўскай майцы («Не смяротнаму пакаранню!») падпісана, што лагатып належыць Цэслеру. Па-мойму, гэта няправільна, трошкі неадэкватна. Ну, ходзяць людзі ў маіх майках са слоганам «Не хачу жаніцца, а хачу вучыцца» з Еўфрасінняй Полацкай… Мульцік «Будзьмы» пра «шалёны народ» (2011) стаў часткай кампаніі, з’явіліся адпаведныя маечкі. Да cтварэння мульціка я не маю дачынення, але мая ідэя была расцягнуць яго на цытаты. І зараз бываюць розныя замовы…

– Значыць, кнігарня не дае дастатковага даходу? Або так: хочацца большага?

Уваход у кнігарню «Ў» (вул. Караля, 22); Павел на новым працоўным месцы. «Вось гэта фрукт, яго ядуць»… Пачатак жніўня 2019 г.

– Гэта ж гуманітарная сфера, тут ніхто асабліва не разлічвае на высокія заробкі. Ужо ва ўніверсітэце, калі мы ішлі на «біхевіярысцкія навукі», у першы год прыйшоў прафесар, які нам сказаў: «Я прафесар, доктар сацыялогіі. У мяне нізкі заробак. Ніколі не ідзіце на сацыялогію або псіхалогію, калі вы гэта не любіце! Кідайце ўсё, ідзіце на менеджмент!» Бачылі вочы, што куплялі… Гуманітарная сфера адрэзана ад рэсурсаў, і трэба з гэтым змірыцца, трэба прыстасавацца.

– Але спачатку ты пайшоў у «Нашу Ніву». Там былі грошы (не блытаць са свабодай)…

– Так, Дынько ўхапіўся за мяне: «Хадземце, Павел, да нас!» Я к таму часу жыў толькі месяц у Беларусі, меў выбар з двух варыянтаў працы, выбраў «НН». Два гады адрабіў, потым неяк рассталіся. У іх завядзёнка – карэспандэнтаў мяняць.

– А колькі тады, калі цябе нанялі (увосень 2008 года), было журналістаў у «Ніве»? Два?

– Помню, што было два фатографы, а журналістаў… Пяць або шэсць.

– Цяпер іх сайт чытаеш?

– Даўно не адкрываў, і не ад нянавісці, а наадварот, ад любові. Усё падабаецца, проста апошнія 15 гадоў – адны і тыя ж каментарыі. Гэта і па беларускай службе «Свабоды» відаць. Іх матэрыялы маюць нейкае такое ўздзеянне… тэрапеўтычнае, асабліва прагнозы, якія паўтараюцца з года на год. І я вырашыў – навошта? Гэта трошкі замінае мне быць рэалістам, жыць у рэальным свеце.

– Якое ж выданне з беларускіх (ці беларускамоўных) бліжэйшае да рэальнасці?

– Няма такіх. Ну, гэта выкрыўленне з-за рэжыму: які рэжым, такая прэса – або праўладная, або апазіцыйная. Ясна, што і там, і там ёсць добрыя матэрыялы, добрыя журналісты, але ўсё зліваецца ў паток прапаганды… Расчараваўся я ў СМІ; хацелася б, каб была нейкая культурніцкая газета. Так, быў сайт «Будзьма»: гадоў 5 таму было модна такія культурніцкія парталы рабіць. І ўсё ж такі ў Беларусі дынамікі не стае. Павінна быць і палітыка, і культура, і кухня – штосьці ўсё адразу, комплексна. Напрыклад, ізраільскае выданне «Едзіёт Ахранот» чытаю з задавальненнем, таму што ты прачытаў навіну з палітыкі, плёткі, рэцэнзію на новую кнігу – і ўсё гэта пад адным знакам… Дадаткі культурныя вельмі люблю.

– Пільна сочыш за ізраільскімі навінамі?

– Так, сачу. Выбары бясконцыя – гэта мой любімы спорт, алімпіяда габрэйскага народу… Вельмі спадабаўся гэты ход – што ўвесну прызначылі другія парламенцкія выбары за год. Такі «погляд збоку» ў мяне з’явіўся тутака – прыемна стала глядзець на Ізраіль, ізраільскую культуру. Думаю, што такую ж асалоду маюць еўрапейскія прафесары, якія вывучаюць беларускую культуру. З адлегласці ўсё ў Беларусі выглядае вельмі цікава. Вось так і Ізраіль: калі ты на адлегласці, калі цябе не рэжуць арабы ножычкамі на вуліцы Яфа, то набываеш паблажлівасць, алімпійскі спакой.

– А ў цябе здараліся сутыкненні з арабамі?

– Канешне – з так званымі ізраільскімі арабамі. Між іншага, успомніў адзін выпадак. Мы працавалі ў «Макдональдсе», начальніца была ізраільцянка і сказала арабам: «Гаварыце на іўрыце!» (Яна не любіла і размовы па-руску.) А там якраз была змена арабская. Яны ўсе прабілі карткі рабочыя, вылагініліся, выйшлі з працы – салідарна, як адна змена. Гэта мне спадабалася, мы б, рускамоўныя, на такое не адважыліся.

Я хадзіў па тых вуліцах, дзе былі тэракты ў Іерусаліме. Што, вядома, пакідала свае ўражанні.

– Але ж тыя тэракты ладзілі не ізраільскія арабы?

– Не бачу розніцы. Наўрад ці які араб у Ізраілі называе сябе «ізраільскім». Іх ідэнтычнасць звычайна такая: араб, палестынец, і можа быць, на трэцім месцы – грамадзянін дзяржавы Ізраіль. Асіміляцыя ёсць, але лінія разлому існуе, няма сэнсу гэта адмаўляць. З Палестынай трэба нешта рабіць, таму што разлом вельмі адчуваецца…

– І што ты, як неабыякавы грамадзянін Ізраіля, прапанаваў бы?

– Аддзяляцца трэба. Ды ўжо ўсё і падзелена, усе жывуць сваім жыццём.

– Хіба твой гуманітарны бэкграўнд не падказвае, што трэба вучыцца жыць разам, дамаўляцца?

– З арабамі гэта проста немагчыма. Найперш кажу пра сектар Газа і Заходні бераг ракі Іярдан. З Газы ўжо вывелі ўсіх габрэяў, а на Заходнім беразе ёсць габрэйскія паселішчы пасярод арабскіх, і няясна, што з гэтым рабіць.

– Што, калі будзе так: аддзелішся ад тых арабаў, а жыхары Галілеі або Яфа запатрабуюць анклавы ўнутры Ізраіля?

– Ну, трэба нейкую канчатковую дамову заключыць!

– А на Блізкім Усходзе такія бываюць?

– Цяжка сказаць, але, па-мойму, зараз самыя спрыяльныя ўмовы: усе арабы аб’ядналіся супраць Ірана, «ліха № 1»…

(заканчэнне будзе)

Апублiкавана 29.08.2019  22:00

Беседа с актрисой Анной Хитрик

Хитрик: Говорили: «Надо валить», когда получали зарплату в театре, и привыкали

(материал Маши Колесниковой на euroradio.by, 07.09.2017; см. также более полную аудиозапись здесь)

Анна Хитрик, актриса Купаловского театра и лидер группы «Sounduk», переезжает жить в Израиль. Переезжает ради сына Стёпы. У мальчика аутизм, а в Израиле для детей с таким диагнозом созданы все условия для благополучной жизни.

Идея переехать появилась у семьи после того, как в 2015 году Стёпа проходил коррекционное лечение в одном из израильских центров. Лечение помогло. Аня поискала и нашла еврейские корни. Поэтому было решено подать документы на переезд. Ожидание ответа тянулось два года.

Фото «Еврорадио»

Анна Хитрик: Когда ты подумал: «Всё, отказали», Бог улыбнулся и сказал: «Подожди». И нам позвонили. Я стояла в коридоре, собирала мужа на работу, отдавала ему пакет с мусором и не могла понять, что от меня хотят. Мне повторили: «Добро пожаловать в Израиль». Я растерялась: «Когда?». А они говорят: «Уже. Можете приходить оформлять документы».

Я стала бегать из комнаты в комнату. Раньше я представляла себе, что звоню маме, гордая и счастливая, и говорю: «Мы переезжаем». А дальше американский фильм, яркие краски, я продаю свою жизнь как лот, включая книжки и мисочки, и уезжаю с красивым багажом. А происходит всё по-белорусски, по-нашенски, по-советски: я плачу над любимыми книжками, цветочками, но продолжаю собираться.

Хочу стать мегаспецом, приехать в Беларусь и помогать аутистам здесь

Еврорадио: Ты придумала, чем будешь заниматься в Израиле? Или пока вы едете в никуда?

Анна Хитрик: Не совсем в никуда. Мы выбрали город. В нем есть друзья. Это люди, к которым мы в 2015 году приехали с нашим сыном, как к специалистам. Мы с ними познакомились, они прочистили нам мозг, мы их называли на «вы», и они нас на «вы» и между нами были рыночно-денежные отношения. Мы получили результат, были им очень благодарны. Они меня «заразили», и я стала благодаря увиденному результату менять профессию – училась и занималась с детками в нашем городе. Пошли результаты, я стала делиться с ними, советоваться, получила обратную связь. И так рабочие отношения перешли в теплые, а теперь они дружеские. Эти ребята замечательные готовы нас принять, кормить, одевать. С другой стороны, мы не едем работать актерами в какой-либо крутецкий театр. В этом смысле мы едем в никуда. Но мы едем в город, в страну, в которой можно бесплатно учить язык и она всячески помогает своим жителям.

А вообще, планирую работать с детьми с аутизмом. Хочу стать мегаспецом, приехать в Беларусь и помогать таким детям здесь.

Пинигин – уникальный человек, я его боюсь. Он сказал мне нужные вещи

Еврорадио: Не жаль карьеры актрисы? Ты же ведущая актриса!

Анна Хитрик: Так любят говорить, но мы обе знаем, что это не так (смеётся). Когда-то я много играла. Благодаря тому, что происходит с нашей семьёй, руководство театра пошло мне навстречу. Разрешили что-то не играть, где-то заменили. Время всё изменило, я стала просто актрисой, не ведущей, и совершенно не парюсь по этому поводу. Работаю в театре 17 лет, но у меня никогда не было каких-то корон на голове, что все падут у моих ног и скажут: «О, великая покорительница Мельпомены, Аня Хитрик» (смеётся).

Еврорадио: Окей, у тебя есть новая профессия, а чем будет заниматься твой муж, актёр?

Анна Хитрик: Я не знаю. Но знаю, что у меня хороший муж, который является очень хорошим отцом нашему ребёнку. Уверена, что он не будет просто лежать на диване, и уверена, что всё будет просто хорошо. Ведь сейчас что угодно можно придумать! Хотя, когда мы приедем туда, надо будет собирать бумажки, будет незнакомый язык и незнакомые люди, Стёпа ничего не поймёт. И мы не знаем, как это будет. Может, он будет плакать, а может, раз, и заговорит на иврите через три дня! Я не люблю долгосрочные планы.

Еврорадио: Стёпа знает о переезде? Как он к нему относится?

Анна Хитрик: Прекрасно! Потому что Стёпа не понимает, что он поедет «пахать». Он был в Израиле, все ему улыбались, дарили всякие штуки. Плюс, когда с ним там занимались, мы не работали, всегда были с ним. А для него это самая большая награда. Я говорю: «Стёпа, ты понимаешь, что ты будешь ходить там в садик?». «Мама, ты шутишь», — отвечает. Он ненавидит одевать куртки, так что ему там будет хорошо.

Еврорадио: Как восприняли коллеги из театра новость о вашем отъезде?

Анна Хитрик: Предполагаю, что коллегам из театра глубоко не всё равно, что с нами происходит (смеётся). Не знаю. Мне никто не звонил и ничего не говорил. Николай Николаевич Пинигин принял всё так, как я этого хотела в мечтах. Не обрадовался, но и не сказал: «Блин». Меня пару человек обвиняли, что я специально говорю хорошести о нём, чтобы выслужиться. Но сейчас-то мне это не нужно, я практически не работаю в театре, и скоро уже не буду работать там вообще. Это уникальный человек, он для меня был всегда важен, я его дико боюсь. Он сказал нужные вещи, сказал, как мне кажется, по-отечески.

https://www.youtube.com/watch?v=RmDnifxb6w8

Песня группы «Sounduk» «Мир»

Понимаю, что пройдёт время, и никто не будет помнить, кто такая Аня Хитрик

Еврорадио: С твоим театром всё более-менее ясно. Что будет с группой, с музыкой?

Анна Хитрик: Недавно я пила какой-то алкоголь по «Скайпу» с Юлей Глушицкой, нашей виолончелисткой. Мы дружим очень много лет, она живёт в Москве, у Юли самой ребёнок с особенностями, и мой отъезд для нас обеих — это серьёзный удар. Мы обе импульсивные, обе плаксухи… Мы чокались в «Скайп», напились, и решили, что я обязательно приеду на концерт. Обязательно. Я не знаю, кому это будет нужно на тот момент, кроме меня и Юли. Но почему нет? Не в смысле, что я приеду как «звезда из Израиля». Я прекрасно понимаю, что пройдёт время и вообще никто не будет помнить, кто такая Аня Хитрик… Я надеюсь, что кто-то будет меня ждать, очень надеюсь. Сделаем маленький зал уютный.

Буду работать с особенными детьми и буду писать особенные песни

Еврорадио: Второго октября будет последний концерт, и вы приостанавливаете деятельность. Не собираешься продолжить музыкальную деятельность в Израиле с новыми музыкантами?

Анна Хитрик: Я не думала о новых музыкантах, но думала о том, что музыка может мне помочь в работе с детьми, где я, как терапист, использую свои песенки. Детям чаще всего это нравится. Я говорила мужу о том, что мы можем придумать музыкальную сказку для детей, идея понравилась… Я не смогу жить без музыки, это просто невозможно! Дело не в том, что я какая-то «звезда» и на меня ходят люди, а в том, что я не могу. Детки будут слушать, их родители будут слушать — это большое счастье, когда ты попадаешь в человека. Окей, я буду работать с особенными детьми, я буду писать особенные песни.

Еврорадио: Ты говоришь, что со временем в Беларуси появятся специалисты, которые помогут детям с аутизмом. Но какие шаги делаются сейчас, чтобы этим детям было проще жить?

Анна Хитрик: У нас замечательные родители. Есть мастерская Тани Голубович, сделаная родителями, подчёркиваю. Есть Центр помощи аутичным детям, в котором я работала, и он тоже сделан родителями. Вот когда всё это срастётся с инициативой государственной власти, когда будет исходить инициатива от них, а не мы, как дятлики, будем ходить и долбить эту стену, тогда всё будет хорошо. Пока же девчонки и ребята копят деньги для того, чтобы поехать учиться (например, в Москву) и работать с такими детьми. Я таким людям кланяюсь, потому что не все они столкнулись с этой проблемой, как я, чтобы болело и плакало. Они просто добрые и хорошие люди. Но очень нужны мощные финансовые вливания. Нужно всё перевернуть и поменять. Это не решит какая-то важная тётя или какой-то важный дядя, а круглый стол во главе с королём Артуром. Это трудный шаг, но его необходимо сделать. Потому что [иначе] дальше будет только хуже. Но я знаю, что всё равно сделаю очень много в этом плане для наших детей.

Семья Анны Хитрик. Фото Tut.by

Мы говорили, что надо валить, когда получали зарплату в театре

Еврорадио: Если бы Стёпа был обычным ребёнком, вы бы собрались уезжать из Беларуси?

Анна Хитрик: Я бы не узнала о своих израильских корнях! Я и об аутизме не знала-то. Я бы была из тех тёть, которые читают об аутизме, потому что о нём все пишут, и делала бы пожертвования. Вряд ли бы углубилась в проблему и изменила свою жизнь. И конечно, мы бы никуда не переехали. Такая мысль в голову не приходила. Мы говорили, что надо валить, когда получали зарплату в театре. А потом, как любой белорусский человек, ко всему привыкали.

Еврорадио: Ощущать то, что через месяц всё изменится, больно?

Анна Хитрик: Страшно. Прямо по-детски… Обижаюсь, когда кто-нибудь говорит: «Ты подумала о том, что ты теряешь!?» А я думаю: «А вы не подумали, что я могу приобрести?». Для меня странно, когда люди держатся за всё на свете, даже если у них, по сути, особо не за что держаться. Может быть, нас так научили, что лучше синица в руке?

Еврорадио: Что ты обязательно с собой берёшь в Израиль?

Анна Хитрик: Несколько любимых книжек, которые нужны в работе с детьми, несколько книг для Стёпки. Серёжа берёт гитару, я — микрофон, маленькую коробку с дисками, чтобы дарить, кеды и ещё велик. Разрешено 120 килограммов везти (смеётся). А ещё вилки-ложки.

Еврорадио: Анна Бонд спрашивает: «Что для вас патриотизм и любовь к родине?»

Анна Хитрик: Только люди. Больше ничего. Если есть люди, которые верят в людей, для меня это патриотизм и страна. Я живу здесь, я белоруска, и мне нравится Маша не потому, что кудрявая, а потому что я знаю, что у неё красивая душа. Это проявление моего патриотизма. Знаете почему? Потому что Маша — белоруска. Только поэтому. Не из-за дорог, не из-за домиков, рыбок в воде, не из-за лесов и бусликов (аистов). Для меня патриотизм и любовь к своей родине — это уважение к людям, которые здесь работают и хотят сделать свою страну лучше, возможность «заразиться» этим желанием сделать лучше. Люди, которые говорят на белорусском языке, когда говорят на нём от души, а не чтобы заработать бабла, для меня — гордость и мой народ. Я не могу сейчас говорить по-белорусски, потому что волнуюсь и говорю на очень болезненные для себя темы. Я улыбаюсь, но, надеюсь, вы настолько умны, что понимаете, как для меня это тяжело. Но если бы мы говорили о Купаловском и о ролях, я бы заливалась песней.

Опубликовано 10.09.2017  01:02