Tag Archives: Анастас Микоян

В. Смирнов. Божество и его жертвы

Мое поколение с самого раннего детства росло в обстановке культа Сталина, но в послевоенные годы этот культ достиг безумных размеров. Сталина буквально обожествляли. В декабре 1949 г. с неслыханным размахом отпраздновали его 70-летие. Все члены Политбюро ЦК ВКП(б) опубликовали в «Правде» и в «Большевике» юбилейные статьи, названия которых говорили сами за себя: «Товарищ Сталин – вождь прогрессивного человечества» (Г. М. Маленков), «Великий вдохновитель и организатор побед коммунизма» (Л. П. Берия), «Гениальный полководец Великой Отечественной войны» (К. Е. Ворошилов), «Нашими успехами мы обязаны великому Сталину» (А. Н. Косыгин). Среди прочих была опубликована и статья будущего борца против культа личности Сталина, члена Политбюро Н. С. Хрущева, где автор писал: «Слава родному отцу, мудрому учителю, гениальному вождю партии, советского народа и трудящихся всего мира – товарищу Сталину».

На торжественном заседании в Большом театре Сталин, окруженный членами Политбюро и руководителями зарубежных компартий, сидел в президиуме под своим собственным огромным портретом. Он не сказал ни слова (подозревали даже, что он заболел и лишился речи), зато много говорили руководители всех союзных республик, лидеры зарубежных компартий (в том числе Мао Цзэдун и П. Тольятти), а также, в соответствии с неизменным ритуалом, – «представители» рабочего класса, науки, культуры, женщин, молодежи. Поэты, удостоенные чести выступить на этом заседании, изъяснялись стихами. Среди них были очень уважаемые люди. Известный белорусский поэт, лауреат Сталинской премии Я. Колас, обращаясь к «вождю народов», сказал: «Учитель наш мудрый! Для счастья людского / Ты солнцем взошел над землей». Еще более известный русский поэт А. Т. Твардовский, который, возглавляя в 1958–1970 гг. журнал «Новый мир», боролся против возрождения сталинских порядков, тогда не отличался от остальных. От имени советских писателей он восклицал:

Великий вождь, любимый наш отец…

С кем стали мы на свете всех счастливей,

Спасибо Вам, что Вы нас привели

Из тьмы глухой туда, где свет и счастье.

Поздравления Сталину от всех предприятий и учреждений СССР почти два года печатались в «Правде» под заголовком «Поток приветствий». Подарки, присланные Сталину со всего мира, заняли большинство залов Музея Революции. Бесчисленные портреты и скульптурные изображения Сталина заполнили несколько залов Третьяковской галереи, где была организована выставка в честь юбилея Сталина. Целую стену большого зала Третьяковской галереи занимал барельеф «Заседание Политбюро ЦК ВКП(б)», на который даже тогда нельзя было смотреть без смеха. В центре барельефа находилась аляповато сделанная фигура Сталина, а слева и справа от неё спускались вниз, как бы две лестницы, на ступенях которых, в соответствии с неписаной, но строго соблюдавшейся иерархией, размещались столь же аляповатые фигуры членов Политбюро. Лучшие места, всего одной ступенькой ниже Сталина справа и слева занимали ведавший партийными кадрами Секретарь ЦК ВКП(б), Герой Социалистического труда Г. М. Маленков и министр внутренних дел Л. П. Берия – тоже Герой Социалистического труда, да еще и Маршал Советского Союза, неизвестно, за какие военные заслуги.

В соседнем зале висела не менее несуразная картина «Грузинский народ вручает меч революции Маршалу Л. П. Берия». На картине Берия, грузин по национальности, в штатском костюме, в пенсне, при галстуке, одной рукой держал под уздцы лихого коня, а другой – принимал «меч революции», который вручал ему «грузинский народ» в образе стройного джигита в черкеске с газырями. Сейчас некоторые мои сверстники говорят, что уже в студенческие годы они критически относились к Сталину и к советскому режиму. Возможно, и даже вероятно, что такие люди были, но я их тогда не встречал. Зато собственными ушами слышал, как на дружеской студенческой пирушке первый стакан поднимали «За товарища Сталина!». Как-то вечером в нашей комнате в общежитии, кажется Малик Рагимханов задумчиво сказал: «А что, ребята, ведь и Сталин когда-нибудь умрет!» Мы в ужасе замахали руками: «Да ты что, с ума сошел? Как ты можешь так говорить! Замолчи!» И Малик смутился и замолчал. Видимо, где-то в нашем подсознании гнездилось ощущение, что такой великий вождь – не простой смертный; а может быть, просто испугались говорить на опасную тему.

Образец «поэзии» тех лет из книги Платона Воронько, лауреата Сталинской премии («Стихи», Москва, 1951; этот cтих перевёл с украинского П. Шубин)

Восторженные славословия в адрес Сталина и сообщения о небывалых успехах социализма странным образом сочетались с известиями о происках врагов Советской власти и агентов империализма, среди которых очень видное место продолжала занимать «клика Тито». В конце 40-х – начале 50-х годов почти по всем странам Народной демократии прокатилась волна фальсифицированных судебных процессов, на которых виднейших государственных и партийных деятелей обвиняли в связях с «кликой Тито», в измене и шпионаже. Первым и самым громким из них был публичный процесс Ласло Райка – бывшего министра внутренних дел, а потом министра иностранных дел Венгерской Народной Республики, члена Политбюро и заместителя Генерального секретаря Венгерской коммунистической партии.

«Правда» регулярно публиковала материалы этого процесса, из которых следовало, что Райк и еще четверо обвиняемых – это «наемные шпионы и убийцы из фашистской клики Тито». Они тайно вели борьбу против Сталина, против Советского Союза и руководителя венгерской компартии Матиаса Ракоши. Все обвиняемые признались в том, что были «инструментом в руках Тито и его американских хозяев», намеревались установить в Венгрии «кровавый фашистский террор против трудящихся масс». Все они «сотрудничали со штурмовым отрядом империалистических поджигателей войны – югославской антинародной фашистско-террористической кликой Тито», являлись югославскими, американскими и почему-то еще и французскими шпионами. Райка и еще двух обвиняемых повесили, двух остальных приговорили к пожизненному тюремному заключению. «Правда» приветствовала приговор суда в передовой статье под заглавием: «Победа лагеря мира, демократии и социализма».

Теперь известно, что Райка и других обвиняемых жестоко пытали и заставили «сознаться» в несуществующих преступлениях. В допросах участвовал один из товарищей Райка по коммунистической партии, сменивший его на посту министра внутренних дел Янош Кадар – впоследствии глава правительства Венгерской народной республики. Кадар присутствовал при казни Райка, и через несколько лет рассказал Микояну, что, идя на эшафот, Райк воскликнул: «Да здравствует Сталин! Да здравствует Ракоши!» После процесса Райка начались поиски его «сообщников» в других странах Народной демократии. Генеральный секретарь компартии Чехословакии Р. Сланский, первый заместитель Совета Министров Болгарии Т. Костов, многие министры и члены центральных комитетов компартий Венгрии, Румынии, Польши, Чехословакии, Болгарии были смещены со своих постов, арестованы и казнены за «измену» и «шпионаж».

Генерального секретаря Польской рабочей партии (т. е. компартии Польши) Владислава Гомулку тоже арестовали, без суда бросили в тюрьму, но все же не казнили. Не поздоровилось и Яношу Кадару. В 1951 г. его по приказу Ракоши арестовали, пытали и приговорили к пожизненному тюремному заключению. Только после смерти Сталина его освободили и реабилитировали. Я читал публиковавшиеся в газетах отчеты о судебных процессах с жадным любопытством, не сомневаясь в достоверности приводимых там сведений, ведь все обвиняемые признались в своих преступлениях, но все же несколько удивляясь тому, как вражеские шпионы и диверсанты смогли пробраться на высшие партийные и государственные посты.

В Советском Союзе публичных процессов, подобных процессу Райка или Московским процессам 30-х годов, больше не проводили, но репрессии против мнимых «врагов народа» не прекращались. В 1949–1950 годах были арестованы, подвергнуты пыткам и расстреляны обвиняемые по так называемому «Ленинградскому делу» заместитель председателя Совета Министров СССР, член Политбюро ЦК ВКП(б) Н.А. Вознесенский, секретарь ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецов, председатель Совета Министров РСФСР М. И. Родионов и другие советские и партийные руководители. Такая же страшная участь постигла руководителей Еврейского антифашистского комитета, в том числе бывшего главу Совинформбюро С. А. Лозовского, художественного руководителя государственного еврейского театра В. Л. Зускина, известных поэтов Л. М. Квитко и П. Д. Маркиша. Об этом не сообщали, просто имена осужденных больше нигде не упоминались.

В январе 1953 г. во всех газетах появилось сообщение «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей». Самые лучшие «кремлевские» врачи, которые лечили высших руководителей СССР, оказались агентами иностранных разведок, организовали по их заданию «террористическую группу» и «губили больных неправильным лечением. Жертвами этой банды человекообразных пали товарищи А. А. Жданов и А. С. Щербаков». Они «старались вывести из строя» виднейших военачальников: маршалов А. М. Василевского, И. С. Конева, Л. А. Говорова и других. «Все участники террористической группы врачей состояли на службе у иностранных разведок, продали им душу и тело». Они «были завербованы филиалом американской разведки – международной еврейской буржуазно-националистической организацией “Джойнт”. Грязное лицо этой шпионской сионистской организации, прикрывавшей свою подлую деятельность под маской благотворительности, полностью разоблачено», и перед всем миром теперь предстало истинное лицо её хозяев – «рабовладельцев-людоедов из США и Англии».

Так впервые в советской печати появилось ранее мало кому известное слово «сионисты», которому была суждена долгая жизнь. Газеты стали регулярно печатать сообщения о разного рода неблаговидных действиях: растратах, хищениях, злоупотреблениях, причем в каждом из них как бы случайно фигурировали еврейские фамилии. Люди отказывались лечиться у врачей с такими фамилиями. Поднялась новая волна антисемитизма. Неизвестного ранее врача Лидию Тимашук наградили орденом Ленина, «за помощь оказанную Правительству в деле разоблачения “врачей-убийц”», и мы подумали, что, видимо, она донесла на арестованных врачей. Публичное объявление об аресте «врачей-убийц» и начавшаяся вслед за тем «антисионистская», то есть антисемитская кампания в печати предвещали большой показательный судебный процесс над очередными «врагами народа», каких в СССР не видели с 1938 г. По Москве поползли слухи, что всех евреев вышлют в Сибирь.

Я до сих пор не знаю, насколько достоверны были эти слухи. Имеющиеся сведения противоречивы. Так доктор исторических наук Я. Я. Этингер, арестованный по делу Еврейского антифашистского комитета, сообщил о своих встречах с бывшим председателем Совета министров СССР Н. А. Булганиным, состоявшихся в 1970 г. Булганин рассказал Этингеру, что в марте 1953 г. должен был состояться процесс над «врачами-убийцами» по образцу довоенных процессов. Обвиняемых «предполагалось публично повесить на центральных площадях в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске, Свердловске, других крупнейших городах». Была составлена своего рода «разнарядка», где было заранее расписано, в каком конкретно городе будет казнен тот или иной профессор. Булганин подтвердил ходившие в течение многих лет слухи о намечавшейся после процесса массовой депортации евреев в Сибирь и на Дальний Восток. В середине февраля 1953 г. ему позвонил Сталин и дал указание подогнать к Москве и другим крупным центрам страны несколько сотен военных железнодорожных составов для организации высылки евреев. При этом, по его словам, планировалось организовать крушение железнодорожных составов, «стихийные» нападения на поезда с евреями с тем, чтобы с частью их расправиться еще в пути.

Другой собеседник Этингера, бывший сотрудник аппарата ЦК ВКП(б) Н. Н. Поляков утверждал, что с этой целью создали специальную комиссию во главе с М. А. Сусловым. «Для размещения депортированных в отдаленных районах страны форсированно строились огромные комплексы по типу концлагерей, а соответствующие территории закрывались на закрытые секретные зоны. Одновременно составлялись по всей стране списки (отделами кадров – по месту работы, домоуправлениями – по месту жительства) всех лиц еврейской национальности». Есть и другие аналогичные свидетельства. В мемуарах видного деятеля сталинского руководства члена Политбюро ЦК ВКП(б) А. И. Микояна написано, что за месяц или полтора до смерти Сталина «готовилось “добровольно-принудительное” выселение евреев из Москвы. Смерть Сталина помешала исполнению этого плана». Еще один член Политбюро (но более позднего периода), А. Н. Яковлев пишет: «В феврале 1953 г. началась подготовка к массовой депортации евреев из Москвы и крупных промышленных центров в восточные районы страны».

Казалось бы, это убедительные свидетельства, но историк Г.В. Костырченко, специально занимавшийся изучением политики государственного антисемизма в СССР, справедливо указывает, что все такие свидетельства не опираются на документы. «Разнарядки» для казни «врачей-убийц» и списки предназначенных к депортации евреев не найдены. В архивах Министерства путей сообщения пока не искали сведений о том, что в феврале–марте 1953 г. к Москве и другим крупным городам стягивали военные эшелоны. Письменные распоряжения о создании комиссии Суслова и подготовке депортации евреев не обнаружили. Если о депортации немцев Поволжья и народов Кавказа сохранились многочисленные документы, то о подготовке депортации евреев документов не нашли.

Фразу о подготовке выселения евреев из Москвы вписал в мемуары Микояна редактировавший их после смерти автора его сын Серго, потому что отец не раз говорил ему об этом. В ответ на запросы Костырченко в архивы ЦК КПСС и МГБ СССР ему сообщили, что Н. Н. Поляков в конце 40-х – начале 50-х годов в этих ведомствах не работал. По всем этим соображениям Г. В. Костырченко считает слухи о готовившейся депортации евреев «мифом». Мне кажется, это слишком поспешный вывод. Документы можно уничтожить. Они могли быть составлены в зашифрованном виде, подобно приказам на военные операции. Наконец, совершенно не обязательно давать письменные приказы, они могут направляться в устной форме, и так бывало не раз в практике сталинского руководства. Я думаю, что надо продолжать поиски документов, причем не только в центральных, но и в местных и в ведомственных архивах. Гарантий успеха нет, но надежда остается, ведь, скажем, секретные советско-германские протоколы 1939 г. или документы о расстреле органами НКВД поляков в Катыни искали полвека, но, в конце концов, все же нашли.

* * *

Владислав Павлович Смирнов (род. 1929) — советский и российский историк, специалист по истории Франции. Заслуженный профессор Московского университета (2012), лауреат премии имени М.В. Ломоносова за педагогическую деятельность (2013). В 1953 году В. П. Смирнов окончил исторический факультет МГУ, затем стал аспирантом, а с 1957 г. начал работать на кафедре новой и новейшей истории исторического факультета МГУ, где прошел путь от ассистента до профессора. Выше приводится фрагмент из его книги: Смирнов В. П. ОТ СТАЛИНА ДО ЕЛЬЦИНА: автопортрет на фоне эпохи. – Москва: Новый хронограф, 2011.

Взято отсюда

Опубликовано 17.02.2018  22:56

Георгий Мирский. Натура Сталина

Георгий Ильич Мирский (19262016) советский и российский историк, востоковед-арабист и политолог. Доктор исторических наук, профессор, был главным научным сотрудником Института мировой экономики и международных отношений Российской академии наук. Заслуженный деятель науки Российской Федерации. Ниже – часть главы из его книги воспоминаний «Жизнь в трех эпохах» (М.; СПб: Летний сад, 2001).

Фото отсюда.

«СТАЛИН НАША СЛАВА БОЕВАЯ»

На приеме Сталин подходит к Буденному: «Слушайте, товарищ Буденный, сколько лет мы с вами знакомы?» Маршал ошарашен вопросом, не знает, в чем его тайный смысл (а он должен быть), теряется. «Не помните? А я вам скажу: тридцать лет. Вот так. А у меня, между прочим, до сих пор нет вашей фотокарточки». У Буденного пот катится со лба, он по-дурацки роется во всех карманах, а Сталин подзывает своего охранника. «Дайте мне фотографию Семена Михайловича». Фото тут же появляется. Сталин: «Ну, надпишите мне. пожалуйста». Буденный трясущимися руками вытаскивает ручку, не соображает, что написать. Сталин выручает его: «Ну ладно, не смущайтесь, я сам надпишу от вашего имени» — и пишет: «Основателю Первой Конной Армии товарищу Сталину от С.М. Буденного». Тот берет с недоумением, благодарит.

Сталин: «А у вас, товарищ Буденный, есть моя карточка?» Буденный еле ворочает языком: «П-по-м-моему, нет, товарищ Сталин». Вождь вынимает из кармана свое фото, пишет: «Подлинному основателю Первой Конной Армии товарищу Буденному от товарища Сталина» — и вручает маршалу. Скорее всего, это выдуманная история, но весьма характерная: в ней великолепно передан сталинский стиль, сталинский черный юмор. Приведу еще две. Сталин в первые дни войны наносит визит в Генеральный штаб (это было на самом деле, причем единственный раз). Среди генералов он видит некоего Федорова и удивленно говорит: «А, товарищ Федоров, рад вас видеть, а я думал, что вас расстреляли». У Федорова почти инфаркт. Через четыре года, на Параде Победы, Сталин, разгуливая между трибун, замечает того же генерала. «Здравствуйте, товарищ Федоров, давно не виделись, еще с тех пор, с генштаба, помните? Да, какая тяжелая была война, но ведь что интересно — даже тогда мы находили время весело шутить».

В Москву приезжает по своим делам католикос Грузинской православной церкви. Ему намекают, что раз он в Москве, неудобно было бы не попросить аудиенции у Сталина. Аудиенция испрошена и получена. Встает вопрос: в какой одежде идти к Сталину? В своем патриаршем облачении — но ведь Сталин, исключенный в свое время из семинарии, видеть не может всякие там рясы и ризы. А в штатском наряде идти — не положено по чину. В конце концов католикос надевает пиджак и брюки. Его вводят в кабинет. Сталин сидит за столом, что-то пишет не глядя, кивком подзывает католикоса, смотрит на его костюм и говорит, показывая пальцем вверх: «Что, Его не боишься, меня боишься?»

Таких рассказов множество, они все появились уже после смерти диктатора, при его жизни о таких анекдотах никто не мог и помыслить. Но вот подлинная история, за ее достоверность я могу ручаться. Мне рассказал ее известный кинорежиссер Михаил Ромм, который в 70-х годах собрался ставить фильм о мировых проблемах и пригласил меня к себе домой, чтобы я «просветил» его насчет Азии и Африки. После моей лекции, которую Ромм записывал на магнитофон, мы пили кофе с коньяком, зашел разговор о сталинских временах, и Ромм рассказал историю, случившуюся с его другом, к тому времени уже покойным, адмиралом Исаковым. Я запомнил ее почти слово в слово.

Знаменитый флотоводец, Герой Советского Союза адмирал Исаков был назначен после войны начальником Главного штаба Военно-Морского Флота. В начале 46-го года его шеф, Главнокомандующий Военно-Морским Флотом адмирал Кузнецов приказал ему подготовить для Политбюро доклад о перспективах развития советского флота. «Подготовишь два варианта: большой (по максимуму) и малый, строго объективно, своего мнения не высказывай, времени тебе дается двадцать минут». В назначенный день Исаков с Кузнецовым входят в кабинет, где идет заседание Политбюро под председательством Сталина. Исаков докладывает о двух возможных вариантах развития военного флота — по максимуму и по минимуму. Сталин: «Спасибо, садитесь. Какие будут мнения?» Первым берет слово Ворошилов: «Большой вариант нам не годится, средств не хватит. Страна разорена войной, а стоимость первого варианта равна стоимости восстановления четырех Донбассов. Мы не потянем». Пауза. По лицу Сталина пробегает какая-то еле уловимая тень.

Маленков, опытный царедворец, сразу ухватывает настроение вождя, просит слова и говорит: «Я считаю, что надо еще подумать, дело не только в деньгах, Америка готовится к нападению на нас, мы не можем себе позволить отстать и дать американцам возможность господствовать на море». Сталин одобрительно кивает головой, и, увидев это, вскакивает Берия: «Перед лицом агрессивного империализма Советский Союз должен иметь мощный флот, соответствующий нашей роли как великой мировой державы. Я не могу согласиться с мнением Ворошилова». Опять пауза; Ворошилов уже заметно нервничает. Сталин набивает трубку, встает из-за стола и раздумчиво говорит: «Да, товарищи, вопрос непростой, надо все обдумать, но вот что интересно: товарищ Ворошилов уже не в первый раз высказывает мнение, не совпадающее с позицией Политбюро». Молчание. Сталин не спеша раскуривает трубку, прохаживается вокруг стола. Пауза продолжается три минуты. (Помню, Ромм в этом месте своего рассказа сказал мне: «Вы ведь не человек искусства, вам трудно даже представить себе, что такое пауза, продолжающаяся три минуты».)

И вот Сталин произносит такие слова: «Да, товарищи, мы еще не знаем, почему Ворошилов каждый раз упорно пытается навязать нам взгляды, противоречащие интересам нашей партии, нашего государства». Опять пауза; единственный слышный звук — это капли пота, падающие на стол со лба Ворошилова. Сталин: «Да, товарищи, мы этого еще не знаем. Но мы это узнаем». Все ясно. Ворошилов еще жив, но все ясно. Еще несколько выступлений — разумеется, в поддержку «большого варианта» — и Сталин говорит: «Поручим товарищам Кузнецову и Исакову подготовить уже конкретные предложения. А теперь пойдемте смотреть кино». Все переходят в маленький просмотровый зал; Ворошилов, конечно, плетется сзади всех, а Исаков, как младший по званию среди присутствующих, тоже замыкает шествие и садится вместе с Ворошиловым за последний из маленьких столиков. Показывают любимый фильм Сталина — «Огни большого города», и в том месте, где слепая продавщица цветов на ощупь узнает Чарли Чаплина, Сталин вынимает платок и утирает глаза.

После фильма все выходят в соседнюю комнату, стоят, разговаривают. Исаков, выйдя вместе с Ворошиловым, становится рядом с ним у окна, все держатся подальше от них, и вдруг подходит Сталин. Обращаясь к Ворошилову, он говорит: «Какой все-таки великий художник Чаплин, как он умеет показать простого человека! А ведь это — главное: человек. Мы иногда недостаточно думаем о людях, их заботах, их здоровье. Вот вы, товарищ Ворошилов — вы что-то плохо выглядите. Наверное, неважно себя чувствуете. Почему бы вам не взять путевку, не поехать отдохнуть на Черное море? Забота о человеке — наш первый долг. Мы вам доверяем — слышите, товарищ Ворошилов, мы вам доверяем. Главное — это люди, бесценный человеческий капитал». Конец сцены. Вот такая история. Вот таков Сталин. Комментарии излишни.

Вспоминается и еще один эпизод, на этот раз с министром внешней торговли Меньшиковым. Сталин с соратниками пирует на черноморской даче, и среди любимых им бананов попадается один гнилой. Сталин: «Если уж мне дают такие бананы, чем же кормят народ? Кто виноват?» Берия: «Как кто? Известно кто — министр Меньшиков ввозит такие бананы». Через несколько дней на приеме в Кремле Сталин подходит к министру: «Товарищ Меньшиков, есть мнение — освободить вас от работы как не справляющегося со своими обязанностями. Какое ваше мнение?» Меньшиков: «Совершенно верно, товарищ Сталин, совершенно верно». Его тут же переводит на другую должность. Это тоже чистая правда, от начала до конца.

Известно, что у Калинина и Молотова были арестованы жены, отправлены в лагеря, и в соответствии с установленным порядком они, как члены Политбюро, должны были собственноручно это решение завизировать. Арестовывали и других жен, и среди них однажды оказалась супруга Поскребышева, личного секретаря Сталина; кажется, это была его вторая жена, на которой он незадолго до этого женился. Поскребышев не выдержал и обратился к Сталину, сказал, что это какая-то ошибка, его жена — простая деревенская женщина, к политике никакого отношения не имела, в отличие, скажем, от жен членов Политбюро. Сталин посмотрел на него и сказал только: «Слушай, что ты себе бабу не найдешь, что ли?» И вечером, когда Поскребышев вернулся домой, его уже ждала другая жена.

Я не буду повторять другие истории, уже многократно описанные, о том, как Сталин третировал своих ближайших соратников, по-иезуитски издевался над ними, держал их в постоянном страхе. Пережившие 37-й год, эти люди никогда не могли быть уверены в завтрашнем дне, жили под ужасным гнетом. Рассказывают, например, что когда Сталин звонил Микояну, с которым они были знакомы десятки лет, некогда вместе участвовали в революционном движении практически на равных, звали друг друга «Коба» и «Анастас» — Микоян вскакивал (не мог себе позволить разговаривать с вождем сидя) и с желто-бледным лицом говорил только: «Слушаю, товарищ Сталин» или «Конечно, товарищ Сталин, будет сделано». К концу жизни Сталин не доверял уже никому, кроме Маленкова, которому он и поручил сделать вместо себя доклад на последнем в своей жизни партийном съезде; он называл Молотова английским шпионом, Ворошилова велел не допускать на заседания Политбюро. Нет сомнения, что Сталин искренне верил в заговор врачей, был уверен, что надвигается новая мировая война и необходимо провести такую же «чистку», как и в 30-х годах.

Вместе с тем я не верю, что Сталин сам собирался начать войну, напасть на Америку. У него не было той смелости, дерзости, того безоглядного авантюризма, какие были характерны для Гитлера. Сталин был осторожен, он нападал лишь на слабых (Польша и Финляндия в 1939 году). Поэтому я и не согласен с мнением, что Сталин в 1941 году собирался напасть на Германию и Гитлер просто опередил его. Сталин, конечно, понимал, что рано или поздно война с Германией неминуема, но, заключая пакт с Гитлером, он никак не предполагал, что немцы так быстро разгромят Францию. Он рассчитывал, что между Германией и Францией будет длительная позиционная война, как в 1914—1918 годах, немцы увязнут в окопах, истощат свои силы, и вот тогда уже, когда все западные державы взаимно обескровят друг друга, можно будет нанести удар в спину Гитлеру. События 1940 года опрокинули все эти расчеты, Сталин осознал мощь Германии и стал удесятерять усилия по подготовке к войне. Возможно, он предполагал, что в 42-м году Красная Армия будет в состоянии вести наступательную войну, но Гитлер не дал ему времени для подготовки.

В результате, как писал Черчилль, «Сталин с его комиссарами оказался наиболее одураченным из всех, кто опростоволосился во второй мировой войне». Ирония судьбы: не кто иной, как один из самых вероломных и недоверчивых тиранов в истории умудрился оконфузиться так, что заслужил название «опростоволосившегося»! В конце 40-х годов Сталин попытался было поставить под свой контроль весь Берлин, блокировав его с тем, чтобы задушить «костлявой рукой голода». Но когда американцы организовали беспримерный в истории воздушный мост, Сталин не стал лезть на рожон, пошел на попятный. Точно так же он не осмелился попытаться силой покончить с непокорным Тито, как только стало ясно, что Запад не собирается оставаться безучастным свидетелем. В эти же годы Сталин был вынужден смириться с поражением в Иране; ведь советские войска, находившиеся в северной части Ирана с 1941 года, когда они были введены туда в рамках согласованной с Англией политики установления контроля над этой страной, оставались там и после окончания мировой войны, несмотря на то, что Совет Безопасности потребовал их вывода.

Были уже созданы «демократические республики» (советские сателлиты) в Иранском Азербайджане и Курдистане, древнее иранское государство было на грани распада. Но нашелся человек, который переиграл Сталина, — второй человек за всю его жизнь; первым был, естественно, Гитлер. Это был Кавам эс-Салтане, премьер-министр Ирана. Он договорился с советским послом, что СССР получит концессию на добычу нефти в Северном Иране, как только советские войска покинут эту территорию. Сталин согласился на столь заманчивое предложение, войска были выведены, «демократические республики» в Иранском Азербайджане и Курдистане ликвидированы, а их руководители повешены, но никаких концессий СССР не получил. Кавам объяснил это советскому представителю с обезоруживающей простотой: «Я действительно подписал соглашение, но меджлис (парламент) его не утвердил. Что я могу поделать — у нас демократическая страна». И Сталин остался в дураках. (Любопытно, что подобный трюк в ноябре 1996 г. провернул А. Лукашенко, подписавший соглашение насчёт рекомендательного характера референдума с председателем Верховного Совета Беларуси С. Шарецким; затем большинство депутатов ВС «внезапно» не утвердило это соглашение, и в дураках остался Шарецкий… – прим. belisrael.info).

Вопрос о личности Сталина и его роли в истории дебатировался бесконечно и будет обсуждаться еще многие десятилетия. Из бесчисленных определений и формулировок, характеризующих этого человека, я упомяну здесь лишь одну, принадлежащую перу Василия Гроссмана. По его мнению, можно говорить о трех ипостасях Сталина как государственного деятеля: первая — революционер нечаевского типа, вторая — российский сановник, вельможа имперской эпохи, и третья — восточный деспот. Мне кажется, именно это уникальное сочетание лучше, чем какая-либо иная характеристика, позволяет понять сталинскую натуру. Я бы только добавил еще комплекс неудачника (как и у Гитлера): молодой человек низкого происхождения, наделенный от природы могучей волей и бешеными амбициями, но лишенный талантов и обаяния, с невзрачной внешностью и скудным образованием, ощущающий свою неполноценность именно в том обществе, признания которого он мечтает добиться, — таков был Сталин на заре своей политической карьеры.

От этого комплекса идет если и не все, то многое из последующего: это состоятельное, образованное общество пренебрегает им, он не может в него вписаться, дотянуться до него — что ж, отлично, он бросает вызов обществу, он с теми, кто его уничтожит, а заодно и весь строй, при котором таким, как он, нет места. В этом, вообще говоря, нет ничего уникального. Не только Гитлер, но и Муссолини, и немало других честолюбивых молодых провинциалов в разные эпохи и в разных странах, сочтя себя обиженными обществом, становятся на путь борьбы, пользуясь подвернувшимися под руку идеями — полусоциалистическими, полуанархистскими. К кому конкретно примкнуть молодому Сталину? По своему темпераменту он мог бы стать анархистом, но время анархистов прошло, в Закавказье их и не видно, да и сама идея безначальственности, безгосударственности чем-то отталкивает его, в нем уже смутно проклевываются черты будущего государственника, создателя строгой иерархии власти. И он идет за большевиками, здесь уже всё есть — и идея, и организация, и вождь — Ленин.

Его судьба определилась, это — его партия. Он нашел родственную стихию, и она нашла его. Такие люди нужны Ленину. Все то жестокое, беспощадное, беспредельно энергичное и целеустремленное, что проявится впоследствии в этой партии с ее презрением к людям, к свободе личности, к морали и принципам — все это уже есть у Сталина. Историческая встреча состоялась, партия нашла будущего вождя, хотя никто об этом еще не подозревает. Он понадобится потом, еще нескоро, но непременно: в нем — квинтэссенция, концентрат именно тех качеств, которые будут востребованы рано или поздно, на развилке дорог. У всех остальных, кроме, конечно, Ленина, чего-то не хватает, чтобы возглавить такую партию; у Сталина есть всё. Но до этого еще далеко, а пока что он вновь не в своей тарелке. Комплекс неполноценности не исчезает в среде революционной элиты: куда ему до Троцкого, Луначарского, Каменева, Красина, Бухарина. И точно так же, как он ненавидел старое общество, для которого он был ничтожным люмпеном, он начинает ненавидеть этих блестящих интеллектуалов, этих изощренных ораторов с их эрудицией и иностранными языками, особенно же — евреев…

Полностью материал читайте здесь.

Опубликовано 20.11.2017  19:13