РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ

Он едва не стал чемпионом мира по шахматам, а записи его концертов вошли в сборники величайших пианистов ХХ века. Ему 83 года. Его детям-двойняшкам – нет и шести.

Мы с легендарным гроссмейстером переходим Каменноостровский проспект. Садимся за столик в кафе – напротив его дома.

Пора начинать интервью – но мы вглядываемся в это лицо, в эти глаза. Так когда-то вглядывался, должно быть, Бобби Фишер.

Мы смотрим – и не верим, что это тот самый человек, который встречался с Вертинским и Шостаковичем. Пожимал руку Че Геваре и расспрашивал о чем-то Черчилля.

ШОСТАКОВИЧ И БЛАНТЕР

– Юрий Любимов когда-то сказал: “Мне надоело быть актером в 45”. В какой момент вам надоело быть шахматистом?

– Этот возраст еще не пришел. Мне не надоело.

– А пианистом?

– Вот с этим делом жалко было расставаться, но сейчас музыка требует ежедневного внимания. А у меня оно переключено на детей. Это самая большая радость, которую преподнесла судьба, – поздние детки. Когда родился первенец, Игорь, в двадцать с лишним лет, было много другого увлекательного. А Димочка и Машенька появились, когда мне стукнуло 78. Все внимание им.

– Ваши фортепианные записи вошли в цикл “Великие пианисты ХХ века”.

– Я себя никогда не считал великим пианистом. Был очень хорошим – в рамках Советского Союза. Известным. А в этом цикле оказался вместе с именами, которые боготворил, – Рубинштейном, Рахманиновым, Гофманом, Рихтером, Гилельсом… Гении! И рядом с ними – дуэт Любовь Брук и Марк Тайманов. Для меня это стало потрясением. Хотя наши пластинки неплохо расходились. Натыкался на них даже в домах у людей, которые не шибко интересовались музыкой.

– Забавно.

– Куда забавнее было, когда в квартире Шостаковича увидел на стене два портрета – Бетховена и Блантера. Ничего себе, думаю, сочетание. А Шостакович говорит: “Это Мотя принес свой портрет и повесил. Ну и пусть висит”.

Шостакович – самый удивительный человек, которого я встречал в жизни. Современный князь Мышкин. Как-то муж моей сестры, талантливый пи-анист, написал музыку – и захотел показать ее Шостаковичу. Тот отдыхал где-то под Москвой. Так Дмитрий Дмитриевич ответил на его телеграмму: “Конечно, приезжайте, уважаемый. Жаль, не смогу вас встретить на вокзале. Вот как ходят электрички…” И от руки на целую страницу выдал все расписание! К ученикам Шостакович обращался исключительно на “вы” и по имени-отчеству. Он был депутатом Верховного Совета, в приемные часы постоянно сталкивался с людским горем. И готов был отдать последнюю рубашку.

– Шахматы любил?

– Он рассказывал, что в юности работал тапером в кинотеатре и в перерывах забавлялся шахматами. Как-то быстро проиграл незнакомцу. Позже выяснилось, что это был великий Александр Алехин. Не забыть, как однажды Шостакович пришел ко мне домой. Очень смущался – для него это было обычное состояние. Выпалил скороговоркой: “Чем бы я мог вам помочь? Хотите, картошечку почищу? А потом – водчонки выпьем, водчонки…”

– Не пустили чистить?

– Как можно?!

– Лучший рояль, на котором вы играли?

– Недавно прочел историю рояля Льва Толстого из Ясной Поляны. Кто приезжал к писателю в гости – тот на нем музицировал. Во время войны этот инструмент немцы переправили куда-то в Дрезден. И вдруг заметка заканчивается: “Когда гастролировал Тайманов с женой, ему этот рояль очень понравился, отыграл на нем концерт”.

– Сейчас дома рояль есть?

– Да. Тоже Bechstein, как и тот, толстовский. Но подхожу к нему, лишь когда просят дети. Профессиональные проблемы с суставами, играть трудно.

– Зато шахматами каждый день занимаетесь и сегодня?

– Абсолютно не занимаюсь. Поддерживаю интерес благодаря интернету. Слежу за событиями, не выходя из дома. Компьютер я освоил. Между прочим, до сих пор за рулем – с 56-го года, как получил “Победу” от Микояна за шахматную олимпиаду. Теперь, правда, езжу на “Додже”. Я не такой ретроград, как можно подумать. Мне интернет гораздо интереснее, чем телевидение. Очень аккуратно выбираю программы, которые смотрят мои детки – столько зла, столько пошлости…

– Что предпочитаете?

– Канал “Культура”.

– Пенсия у вас, человека заслуженного, солидная?

– Как у ветерана труда – около шести тысяч. Немножко помогает городская федерация. Олимпийским чемпионам давно платят 15 тысяч рублей, однако шахматисты, у которых своя олимпиада, из указа выпали. Мы на обочине. Но почему человек, который полвека назад один раз удачно толкнул ядро, ценится выше, чем Смыслов или Тайманов?

– Уютно вам в кругу 80-летних сверстников?

– Среди моих друзей нет таких стариков. Из ровесников большинство поумирали. Разве что иногда приезжают в Петербург Виктор Корчной или Борис Спасский. Вот с ними встречаемся. Созваниваюсь с Василием Смысловым, но он чувствует себя скверно. Что делать, старость – единственный путь к долголетию… А мне детки не дают переключиться на мысли о годах. Рядом с ними я молодею. Кстати, на днях наткнулся в интернете на заметку – будто у Тайманова семь детей. Принялся считать.

– И что?

– Не сходится! Только трое. Старший, Игорь, завкафедрой в консерватории. Пианист. Тоже играл в шахматы в чемпионатах Ленинграда. Ему уже 62. Внучка у меня была хорошей пианисткой.

– Почему была?

– Училась музыке у нас, в Париже, участвовала в международных конкурсах. И вдруг бросила. Занимается бизнесом.

– Как сын и внучка восприняли вашу новую жену?

– Прекрасно. Надю иначе воспринимать нельзя. Сын был счастлив, когда узнал, что у меня еще будут дети. Сейчас он очень нежный братик для них. Хотя мне многие говорили: “Ты что, спятил?” А я отвечал – не лезьте не в свое дело. Как-то пригласили на телепрограмму, обсуждали вопрос о пожилых родителях. Джуна говорила, как это здорово. Я ее понимаю.

– Сколько Надежде?

– Сорок девять.

– Как очаровать женщину, которая на тридцать с лишним лет моложе?

– Рецепт один – надо быть интересным человеком. Не потерять любви к жизни. Эмоциональность души.

– Как вы познакомились?

– Любовь с первого взгляда. В гости зашел друг, профессор-отоларинголог. Надя была его пациенткой – у нее болело горло. Она мне сразу понравилась. И вскоре я понял, что Надя – моя судьба. Хотя в тот момент официально еще был женат.

ВЕРТИНСКИЙ И ЧЕ ГЕВАРА

– Много храните писем из прошлого?

– Да, как раз недавно перетряхивал стол – нашел письмо Ботвинника. Чудом сохранилось. Ботвинник приглашает меня в помощники на матч 48-го года, в котором выиграл чемпионат мира. Трижды оговаривается, что об этом никто не должен знать – Михаил Моисеевич был страшно подозрительный. Не доверял никому.

– Ботвинник был сухим человеком?

– Что вы! У него было тонкое чувство юмора! Например, о Каспарове Ботвинник высказался так: “Не одобряю поступок Гарри. Зачем взял фамилию матери? Я тоже мог так поступить, но не стал”. “А какая фамилия у вашей мамы, Михаил Моисеевич?” – спросил кто-то. – “Рабинович”. Кстати, вспоминаю и шутку Таля по этому поводу: “Гарик настолько сильно играет в шахматы, что вполне может выступать под своей фамилией – Вайнштейн”.

– Какие еще письма нашли?

– Очень сердечное письмо Давида Ойстраха, выдающегося скрипача и большого поклонника шахмат. Мы нередко с ним играли в быстрые шахматы, а закончились наши встречи неожиданно. Он победил и хлопнул ладонью по столу: “Все, Маркуша, больше не играем. Хочу остаться победителем”.

– Вам не жутко заходить на кладбища – где ваши друзья в ряд?

– Именно поэтому стараюсь не ходить. Не люблю. На Новодевичьем просто страшно – вот Юрий Олеша, мой товарищ, вот Ойстрах, Габриловичи… На кладбище думаешь о том, о чем не хотелось бы.

– С Олешей как познакомились?

– Мы часто пересекались в Москве. Был уютный ресторан в гостинице “Националь”. До сих пор перед глазами картина. Олеша стоит подшофе, неподалеку кто-то в мундире. Олеша – ему: “Швейцар, машину!” – “Я не швейцар, я адмирал”. – “Тогда катер…”

Это очень напоминает мои встречи с Вертинским. С ним прогуливались по Рижскому взморью, захаживали в кафе “Лидо”. Он потягивал коньячок, рассказывал смешные истории. Однажды на сцену выскочил какой-то энтузиаст: “Дорогие друзья, среди нас великий русский шансонье Александр Вертинский. Попросим его спеть!” Александр Николаевич покраснел, разозлился. Поднялся и громко сказал: “Дорогие друзья, среди нас наверняка немало зубных врачей. Но никому не приходит в голову просить их сейчас поставить пломбу. Почему же я должен петь?” Вертинского я видел за полдня до смерти…

– Там же, на взморье?

– Столкнулись в Ленинграде на углу Невского и Садовой. Вечером предстоял концерт в театре Эстрады. Он пригласил: “Приходите! Кто знает, сколько еще буду петь?” Я собирался пойти, но позвонил администратор Вертинского: “Концерт отменяется. Александра Николаевича больше нет”.

– О письмах мы говорили. А какие подарки сохранились в вашем доме?

– Один голландский художник подарил пару картин на тему моих профессий – музыки и шахмат. Скульптор Ястребенецкий вручил бюст. Стоит на рояле.

– Что чувствуете, глядя на него?

– Я – ничего, а детям нравится. Говорят: “Это наш папа в молодости”. На память от Фиделя Кастро остались шахматы. А от Че Гевары – фотография, на которой он написал: “Моему другу Марку от Че”.

– С кем было проще – с Фиделем или Че?

– Конечно, с Че Геварой. У нас были общие интересы – шахматы. Че их обожал. Фидель же играл посредственно. Мне больше запомнились его выступления перед толпой. Говорил по три часа с таким жаром, что даже меня пробирало изнутри. По ходу турнира Фидель пригласил шахматистов на фабрику сигар. Я увидел, насколько это мерзкое зрелище, когда табачные листья скручивают и смачивают слюной. Там же познакомился с мастером, который всю жизнь делал сигары Черчиллю.

– Вы же и с самим Черчиллем поговорили?

– Было. К сожалению, в голову не пришло ничего умнее, чем подойти с самыми пошлыми и традиционными вопросами – насчет сигар и коньяка. Тот сразу погрустнел: “Пью армянский “Двин”, курю гаванские “Ромео и Джульетта”. Сейчас Черчилля расспросил бы о другом.

– Жизнь подарила вам встречи с потрясающими людьми.

– Причем с детства. Мне было лет девять, когда отдыхал с родителями в Ялте. Ольга Леонардовна Книппер-Чехова увидела меня и предложила несколько дней погостить у нее на даче.

– В том самом доме, где жил Антон Павлович?

– Да. Тогда я был совсем маленьким и мало что понимал. Но облик ее навсегда сохранила память. Очаровательная и очень добрая женщина.

– Вы писали, что отец пытался застрелиться. “Пытался” – это как?

– В последний момент кто-то вбежал в комнату и выхватил у него из рук пистолет. Это случилось еще до моего рождения. Отец влюбился в маму, но ее родители поначалу были против брака. Вот он и надумал стреляться. Слава богу, из затеи ничего не вышло.

– Правда, что вашу тетку съели в блокаду?

– Да. Это мамина сестра, Лида. Ей было 25 лет. Потом нашли этих людей. А в квартире обнаружили Лидины ботинки, какие-то вещи. Ужас. Это сейчас в сознании не укладывается – а в блокадном Ленинграде людоедство было сплошь и рядом.

ТАЛЬ И МЕССИНГ

– Кто лучше всего охарактеризовал ваш шахматный талант?

– Пожалуй, Ботвинник, который со мной занимался с детства. Он меня очень ценил. Консультировал перед “матчем жизни” против Фишера. Жаль, не в коня оказался корм. Почему-то Ботвинник категорически возражал, чтобы моим секундантом стал Таль. И я от Миши отказался. Хотя нас многое объединяло.

– Например?

– Любовь к жизни. Таль был абсолютно гениальной натурой. Ботвинник страшился этого богемного духа. И сказал: “Рядом с вами, Марк, должны быть академики, а не артисты”.

– Таль обиделся?

– Нисколько. Таль не умел обижаться, он стоял над всем бытовым.

– С появлением Таля на свет связана таинственная история…

– Мать родила его от брата мужа. Миша знал об этом. Он был очень похож на собственного дядю. Но отчество, Нехемьевич, все равно взял от официального отца, который рано умер.

– Таль – гений благодаря менингиту, который перенес в детстве?

– Вполне возможно. Говорят, после такой болезни становятся либо сумасшедшими, либо гениями. Если вообще выживают. Миша поражал во многих отношениях. У него была фотографическая память. “Сагу о Форсайтах” проглотил за три часа.

– А что насчет гипнотических способностей?

– Вот это ерунда. Просто у Миши во время партии был очень колючий взгляд. Не столько гипнотизирующий, сколько излучающий энергию. Таль всегда смеялся, когда про него говорили: “Черный глаз”. Не встречал человека добрее Миши. Хотя венгерский гроссмейстер Пал Бенко на партию с Талем явился в темных очках – чтоб уберечься от этого самого взгляда. Миша усмехнулся – и тоже достал солнцезащитные очки. Так и играли.

– Понятно. Таль – не волшебник.

– В моей жизни был лишь один волшебник – Вольф Мессинг. Он дружил с гроссмейстерами Флором и Лилиенталем. Когда приходил поболеть за них, подмигивал: “Хотите, помогу?”

– Соглашались?

– Разумеется, нет. Мне Мессинг помощь не предлагал, но время от времени общались. Я даже участвовал в его сеансах.

– Каким образом?

– В переполненном зале я выбирал зрителя и прятал у него предмет. Затем появлялся Мессинг и шел туда, куда я мысленно указывал: “Пять шагов направо, четыре – прямо…” Я проговаривал команды про себя, а Мессинг считывал мои мысли. Находил человека, доставал у него тот предмет. Ни разу не ошибся. Клянусь, никакой договоренности между нами не было! Как-то спросил Мессинга, откуда у него такой дар. И услышал невероятную историю.

– Что за история?

– Вольф из бедной семьи. В детстве ездил на поезде, денег на билет не было. Когда в вагон зашел контролер, Мессинга охватила паника. Машинально сунул руку в карман, вытащил какую-то бумажку и протянул контролеру. Тот посмотрел на нее и двинулся дальше.

– Принял клочок за билет?

– Да! С этой минуты Мессинг почувствовал, что может воздействовать на психику людей. Меня потряс и другой случай, о котором он рассказал. Берия вызвал его в НКВД. После беседы, в подробности которой Мессинг меня не посвящал, Берия дал указание охранникам его не выпускать. Тем не менее он миновал все посты и, выйдя на улицу, помахал рукой Лаврентию Палычу.

– Возвращаясь к Талю – он ведь пользовался колоссальным успехом у женщин. Чем их брал? Не красавец, не атлет, с тремя пальцами и смешной шевелюрой.

– Верно, Миша родился с тремя пальцами на правой руке. Но при этом играл на рояле. Яркая личность. Обаятельный, остроумный, щедрый. Вы правы, женщины были от него без ума.

– Вы знали всех его жен?

– Да, хотя их было немало. Первый раз он женился на актрисе Салли Ландау. У них получился оригинальный брак. Салли, как говорит мой эстонский друг, была женщиной облегченного поведения. Таля это только воодушевляло. Приговаривал: “Лучше иметь 50 процентов в хорошем деле, чем 90 – в плохом”. Впрочем, Миша сам в этом смысле был не ангел. Долго так продолжаться не могло. Они расстались.

А в жизни Миши произошел очередной парадоксальный поворот. В Тбилиси познакомился с молоденькой княжной. На фоне его многочисленных увлечений это был серый мышонок. Но маме Таля так хотелось поскорее снова женить Мишу, что он сделал княжне предложение. Расписались. Представляете, – через три дня она сбежала к бывшему ухажеру-грузину! Какому-то борцу!

– Таль был в шоке?

– Шок – состояние не для Таля. Он всегда был спокоен и воспринимал жизнь такой, какая есть. Потом была актриса Лариса Соболевская, которая влюбилась в Таля, разбирая его партии. Много лет они прожили вместе. Мишу она боготворила. Вплоть до того, что стригла ему ногти. Таль за собой не очень-то следил. Ему было все равно, во что одет, никогда не знал, сколько у него в кармане денег. Миша и не думал их считать. Гонорары уходили на развлечения и рестораны. Они с Ларисой жили богемно. А то, что дома приходилось есть дешевыми оловянными вилками, как в школьной столовой, – Таля не беспокоило. Для него это все казалось несущественным.

– Машину водил?

– Это несовместимые вещи – Таль и автомобиль. С его образом жизни нельзя было садиться за руль. Он притягивал к себе опасность. Даже на такси несколько раз попадал в ДТП. Как-то отдыхали в Сочи. Услышав, что произошла авария, я сразу подумал: “Наверное, Таль”. Так и было. Жутко и смешно получилось в Гаване. Во время шахматной олимпиады он отправился в ночной клуб с Корчным. Виктор пригласил на танец кубинку, и ее кавалер разволновался. Когда Корчной вернулся за столик, в него полетела бутылка. Но попала она, разумеется, в Мишу, – для него вечер закончился госпиталем. На следующий день Таль сбежал оттуда – чтобы с перебинтованной головой сесть за доску.

– Курил много?

– Не то слово! Шутил, что сигарету зажигает только раз – и потом целый день прикуривает одну от другой. Запреты врачей его не трогали. Даже после того, как начались проблемы с печенью и удалили почку. Последний раз мы виделись в Германии. Утром пошли прогуляться, какой-то немец с ним раскланялся: “Здравствуйте, гроссмейстер”. Таль ответит с грустью: “Спасибо, что узнали”.

– Почему так сказал?

– Миша уже выглядел неважно. Осунулся, постарел. К тому времени он был женат на Геле. От этого брака есть дочка Жанночка. Расскажу историю. Давным-давно в Германии я познакомился с шахматным меценатом Эрнстом Эймартом. Приезжая туда на турниры, останавливался в его доме. Фантастически гостеприимный человек. Таль с семьей тоже наведывался к нему. Они дружили. После смерти Миши этот немец предложил Геле с дочкой переехать к нему. Когда Эймарт серьезно заболел, Жанна ухаживала за ним. Перед самой кончиной предложил ей расписаться – чтобы завещать дом. И в нем Жанна с мамой жили еще много лет.

ГОВОРУХИН И РОСТРОПОВИЧ

– Вы упомянули Лилиенталя…

– 5-го мая звонил ему в Будапешт, поздравлял с днем рождения. Андрэ исполнилось 98 лет. Держится молодцом. Абсолютная ясность ума, до сих пор анализирует шахматные позиции. Обливается по утрам холодной водой и плавает в бассейне.

– У вас чудный ориентир.

– Да, есть к чему стремиться. Зато у Лилиенталя нет таких ребятишек, как у меня.

– В СССР он приехал из Венгрии в 30-х – и остался на много лет?

– Точнее, в 35-м году. В Москве влюбился и своей венгерской жене отправил телеграмму: “Полюбил навсегда. Пойми и прости, что остаюсь. Люблю и тебя. Верю в твое счастье”. По-русски Андрэ говорит потрясающе. Правда, смешно коверкает слова – “лунатая ночь”, “лубовный ход”, “мне рыба по колено”, “не все коту масло”… Лилиенталь – совершенно особенный. Выигрывая, чувствовал себя виноватым. Извинялся. Обыграв Ласкера, даже расплакался от жалости.

– В книжке вы писали, что однажды выступали подвыпившим на концерте. А в шахматы пьяным играли?

– На какой-то праздник в Москве ко мне пришли друзья – братья Вайнеры и Говорухин, любитель шахмат. Станислав предложил партию. Но с условием: я продолжаю вести вечер, выпивать и играю вслепую. Он же играет всерьез. И вот тогда я продул. Через несколько дней Говорухин перезвонил, и я его ошеломил – продиктовал всю партию от первого до последнего хода.

Был еще случай. Играл против меня швед, Гидеон Штальберг. Поддавал профессионально. Когда он судил в Москве какой-то матч, наши шутили: ему не надо подносить выпить. Достаточно протянуть шланг. И вот встречаемся в Гаване на турнире памяти Капабланки. Организовал все Че Гевара. Нам вот-вот садиться за доску, а Штальберг заказал бутылку коньяка да шесть бутылок пива. И выпил все!

– Славный какой человек.

– Я внутренне торжествовал – сейчас с этим алкашом разберусь. Играем. Вдруг швед на глазах преображается – если поначалу еле-еле ворочал мозгами, то тут заиграл в бисову силу. С каждым ходом – все сильнее! А я утратил бдительность. И когда уж решил сдаваться, Штальберг неожиданно погрузился в глубокое раздумье минут на сорок. В итоге сделал самый нелепый ход, какой только мог. Ничья. Вечером я рассказал обо всем доктору, а тот ответил, что так и должно было происходить. Сперва на тормозах, потом эйфория, мозг возбужден. И следом – внезапный ступор.

– А за вами отчаянные поступки числятся?

– Были отчаянные поступки, были. Вскоре после смерти Сталина в Грузии состоялся чемпионат СССР. В выходной шахматистов зазвали на банкет, который проходил в Гори. Вел застолье секретарь ЦК по пропаганде Стуруа, брат знаменитого Мэлора. Первый тост – за “великого, единственного Сталина”. Я далеко не смелый человек, но тут поднялся и сказал, что пить за Сталина не буду: “Знаю, как дорого его имя грузинскому народу. Но знаю и то, что в Грузии ценят искренность. Сталин принес нам слишком много боли. Поэтому поддержать тост тамады не могу”.

– Все притихли?

– Даже бараны замолчали в горах. Повернуться могло как угодно, но Стуруа вышел из положения мудро: “Ну, выпьем”. Правда, в оставшиеся две недели чемпионата меня приятели никуда одного не выпускали. Это было еще до ХХ съезда.

Но самая опасная в жизни ситуация – когда проиграл 0:6 Фишеру. Все было на уровне гражданской казни. Кто-то из больших начальников подумал, что проиграть какому-то Фишеру с таким счетом советский гроссмейстер не может, это политическая акция. Или даже предательство.

– Вдобавок у вас на границе нашли книжку Солженицына.

– Да какое это имело значение? Солженицын еще жил в СССР на даче у Ростроповича. Его раскритиковали, но никаких санкций не было. Начальник таможни мне сказал: “Если бы вы, Марк Евгеньевич, по-приличнее сыграли с Фишером – могли бы привезти хоть полное собрание сочинений Солженицына. Я бы лично вам его до такси донес”.

– С Солженицыным общались?

– Не довелось. Но при мне Ростропович шутил: “У Солженицына крупные неприятности. Нашли книгу Тайманова “Защита Нимцовича”.

– Ростропович был человек с юмором?

– Да, обожал розыгрыши. Вспоминал, как гастролировал в провинции – и увидел объявление о приеме в музыкальное училище. Пошел на экзамен, сыграл – и получил “четверку”.

ФИШЕР И КОРЧНОЙ

– Давайте поговорим о Фишере. Правда, что он даже школу не окончил?

– Он думал, что школьные годы – потерянные. Отвлекали от шахмат. Я познакомился с ним в Буэнос-Айресе, когда Фишеру было лет шестнадцать. Он произвел на меня впечатление очень странного молодого человека. И чем чаще встречались, тем больше я в этом убеждался.

У всех были интересы в обычной жизни. Алехин – известный адвокат, Капабланка – дипломат, Эйве – доктор математики, Ботвинник – тоже доктор наук… И только у Фишера, кроме шахмат, не было ничего. Мне казалось, он изучил все, что писали об игре. Журнал “Шахматы в СССР” зачитывал до дыр. Фишер помнил все партии, которые играл десятью годами раньше. Фанатик!

– На каком языке с ним говорили?

– Как ни странно, на сербском. Я часто бывал в Югославии, а он там иногда жил.

– Что за женщины его окружали?

– В молодости женщины Фишера вообще не волновали. Позже в Венгрии у него были встречи с одной шахматисткой. А я стал свидетелем его увлечения ленинградкой. Звали ее Полина. Приехали в Будапешт большой компанией, эта Полина с нами.

– Зачем приехали?

– На юбилей Лилиенталя. Фишер тоже жил в Будапеште. Полина по-английски не говорила и попросила мою жену быть переводчиком. Надя пошла на их свидание, а девушка опаздывала. Полчаса Фишер просидел на скамеечке с моей супругой. Первое, что спросил: “Играете в шахматы?” Едва узнав, что не играет, Бобби потерял к ней всякий интерес.

– Приударить за Надеждой не пытался?

– Нет. Кстати, он был не в курсе, что Надя – моя жена. Сразу уткнулся в маленький переносной телевизор, который носил с собой. Разговора толком не получилось. А время спустя вдруг позвонил мне в Ленинград: “Марк, я узнал, что Надя – твоя жена. Поздравляю”.

– Как сложилась судьба этой Полины?

– Поскольку она рассталась с Фишером – очень счастливо.

– Кто был более подозрителен – Ботвинник или Фишер?

– Ботвинник был подозрителен, а Фишер – маниакален. Искренне верил, что КГБ собирается его устранить. Список его врагов выглядел так: евреи, большевики и КГБ. При том, что его мать была очень религиозной еврейкой. Я давно убедился: главные антисемиты – евреи… Фишер был очень капризным. Забавно вышло с нашим матчем – сначала Бобби предложил играть в библиотечной комнате университета. Чтоб никаких зрителей.

– Не любил?

– Да. А для Таля, допустим, зал был очень важен. Чувствовал реакцию. Я тоже создан для игры на сцене. И играть с Фишером в комнате желанием не горел. Тогда отыскали небольшой зал, который его устроил. Я, как и многие, сделав ход, вставал и бродил по сцене. А Фишер почему-то от этого закипал. Пожаловался югославскому судье. Тот ко мне: “Вообще-то ваше право, но Фишеру это мешает”.

– Что ответили?

– Меня, говорю, Фишер тоже раздражает. Когда думает – трясет коленками. Договоримся так: он прекращает тряску, а я буду гулять за сценой. И Фишер согласился!

– Читал ли он вашу книгу “Я был жертвой Фишера”?

– Я отослал ее Бобби по почте. Потом звонил, благодарил. Сказал, что все понравилось, попросил выслать еще парочку экземпляров. Недавно на аукцион выставили библиотеку Фишера. Наверное, среди множества книг там есть и моя.

– Призовой фонд вашего матча был крошечным?

– Да. Победитель получил две тысячи долларов, проигравший – одну.

– А чем поражал Корчной?

– О нем скажу словами поэта: “Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал…” Последние лет пятнадцать Виктор наконец-то пришел в согласие с самим собой. Оттаял, легче идет на контакт. Корчной сроду не был диссидентом. Никаких выпадов против советской власти не совершал. Просто в отличие от Карпова был непредсказуем. Потому и не стал чемпионом мира.

– Между Карповым и Корчным до сих пор нет отношений?

– Сегодня это можно назвать “худой мир”. Встречаются, все раны зажили. Сам Корчной изменился, да и Карпов тоже. Теперь-то им что делить?

– А у вас среди шахматистов были враги?

– Я человек миролюбивый, неконфликтный. Возможно, поэтому и не стал лучшим шахматистом мира. Для этого недостаточно сильного характера. Нужна жесткость. Не скажу, что надо шагать по трупам, но локтями расталкивать – точно. Мне не хватало одержимости. Я так и не сделал выбор между шахматами и музыкой. Но об этом как раз не жалею.

– Почему?

– Сочетание музыки и шахмат очень гармонично. Занятие для ума и сердца. Не знаю, достиг бы я большего в одной профессии, отказавшись от другой. Зато уверен: в этом случае моя жизнь была бы в сто раз скучнее.

Санкт-Петербург – Москва

Александр КРУЖКОВ // Юрий ГОЛЫШАК // 21.08.2009  “Спорт-экспресс”

Субботние шахматные встречи

Евгений Гик “МК”

7 февраля 2011 г. М.Е. Тайманову 85 лет!
Привожу досье и многочисленные фотоматериалы с комментариями юбиляра, опубликованные к его 80-летию наСанкт-Петербургском шахматном сайте e3 e5

27.01.2006 М.Тайманову – 80 лет!
ВОЗРАСТ ЛЮБВИ
Досье на юбиляраРодился 7 февраля 1926 г.
Мастер спорта СССР по шахматам – 1945 г.
Международный мастер – 1950 г.
Международный гроссмейстер – 1952 г.
Заслуженный мастер спорта
Участник соревнований претендентов 1953 и 1971 гг.
Участник межзональных турниров 1952, 1970,1973 гг.
Участник «Матча века» 1970 г.
Чемпион СССР 1956 г., призер чемпионатов СССР 1949, 1952, 1954, 1962, 1965, 1967, 1969 гг.
Победитель Всемирной шахматной Олимпиады 1956 г.
Победитель командных чемпионатов Европы 1957, 1961, 1965, 1970 гг.
Победитель командных чемпионатов СССР 1960, 1962 гг., призер командных чемпионатов СССР и Спартакиад народов СССР 1948, 1955, 1958, 1969, 1975, 1983 гг. в составах сборных команд Ленинграда.
Чемпион Ленинграда 1948, 1950, 1952, 1961, 1973 гг.
Победитель чемпионата РСФСР 1960 г.
Чемпион мира среди сениоров 1993, 1994 гг.
Победитель Кубка Европейских клубов 1976 г., призер 1982 г. в составе команд «Буревестника».
Обладатель Кубков СССР 1961, 1968, 1971, 1974, 1976 гг. в составах сборных «Буревестника».
Победитель и призер 80 с лишним международных турниров.
Автор шахматных книг и монографий, выходивших и продолжающих издаваться в разных странах и на разных языках.
Превосходный шахматный тележурналист, постоянный эксперт шахматных соревнований в СМИ.
Пианист-виртуоз, играл в фортепьянном дуэте, признанном одним из лучших в истории музыкального искусства.
Счастливый муж и отец.

Накануне восьмидесятилетия знаменитого петербургского гроссмейстера М. Е. Тайманова мы решили, что лучшей демонстрацией того, чего удалось добиться юбиляру на жизненном пути, будут фотоматериалы, свидетельствующие о наиболее интересных событиях, в которых Марк Евгеньевич принимал активное участие. Фотографии из архива гроссмейстера сопровождаются его короткими комментариями. Cлово юбиляру:

Весь материал здесь: http://www.e3e5.com/article.php?id=476

Марк Тайманов: Мой девиз — быть счастливым сегодня!

Знаменитый шахматист и музыкант считает, что своими успехами обязан… слабости характера

На днях свой юбилей отметил Марк Тайманов. Международный гроссмейстер, заслуженный мастер спорта СССР, неоднократный чемпион СССР и Европы по шахматам, победитель Шахматной олимпиады. А еще — выдающийся пианист, диск с записями его фортепианного дуэта с Любовью Брук включен в выпущенную фирмами «Филипс» и «Стейнвей» антологию «Великие пианисты XX века».
Корреспонденты «Вечернего Петербурга» встретились с юбиляром у него дома.
Мы пришли чуть раньше назначенного срока и ожидали Марка Евгеньевича во дворе. И глядя, как лихо он подкатил на своем «додже», как вышел из него и легкой походкой пошел через заснеженный двор, не верилось, что в графе «дата рождения» в паспорте у Марка Тайманова стоит «7 февраля 1926 года»!

Главный секрет долголетия

— Марк Евгеньевич, те, кто не знает вашего возраста по паспорту, сколько вам лет дают?

— Не знаю. Честно говоря, ни у кого не спрашивал. Сколько бы вы дали?

— Сказал бы, что вы «пенсионер-
дебютант». Кроме паспортного, есть понятие биологического возраста. Вы можете сказать, на сколько лет себя ощущаете?

— Отвечу так — я себя ощущаю счастливым молодым отцом. Шесть с половиной лет назад у меня родились близнецы, Маша и Дима. Я впервые отцовство пережил 60 с лишним лет назад. Но тогда было много факторов, отвлекавших меня от первенца Игоря — поездки, выступления. А вот появление Машеньки и Димочки — оно совершенно изменило мое мировоззрение и мое восприятие жизни, потому что они принесли совершенно новые ощущения отцовства уже в немолодом возрасте.

— А еще — молодая супруга…

— Да. Надя на 35 лет меня моложе. Я с ней познакомился в гостях у моего друга профессора-отоларинголога. Надя была его пациенткой. Я ее увидел — и понял, что это моя судьба. Любовь с первого взгляда.

— Скажите, рождение близнецов было радостной неожиданностью или же спланированным действом, так сказать, сильным ходом в партии, которая получает приз за красоту?

— Ну, как сказать? Конечно, мы мечтали об этом событии, и судьба была к нам благосклонна. Кстати, сын и внучка восприняли мое отцовство с радостью.

Слабость характера как средство от предательства

— Возможно, еще один секрет вашего долголетия, вашей молодости в том, что вы прожили две полноценные жизни — и шахматиста, и музыканта?

— Конечно, я уверен, что шахматы и музыка — это очень счастливое сочетание и для ума, и для сердца. И вместе с тем эти оба искусства, оба вида творчества близки по духу друг другу.
Музыка и шахматы — это публичный вид творчества. И то и другое требует и фантазии, и артистизма, и вместе с тем одинаково требует и стратегических решений, и тактических.

— А перед выбором никогда не стояли?

— Только в начале моей музыкальной карьеры, когда учился в Консерватории. Мой профессор Самарий Ильич Савшинский говорил, что следует отдать предпочтение чему-то одному, потому что распыляться для достижения высоких целей словно бы и неразумно. Но, к счастью, он не был слишком настойчив, а я по слабости характера (смеется) не сумел предать ни одно из этих призваний. И очень рад этому. Потому что совсем не уверен, что, занимаясь чем-нибудь одним, при моем характере я добился бы большего, чем сумел добиться в этой жизни.

Первой была музыка

— Есть немало известных людей, чья жизнь связана с нашим городом, однако по рождению они не петербуржцы — ленинградцы. Если брать из области спорта — Людмила Белоусова родилась в Ульяновске, Павел Садырин родом из Перми, Николай Пучков — москвич. Думаю, далеко не все знают, что вы родились в Харькове…

— Ну, когда мои родители решили переехать сюда, думаю, со мной они не советовались, потому что я тогда даже не понимал слов (смеется). Ибо мне на тот момент не исполнилось даже годика. Я думаю, это было естественным стремлением всех советских граждан — быть или в Москве, или в Ленинграде. Вот так оказался здесь и я.

— И как же определились ваши жизненные призвания?

— Порядок ходов, как говорят в шахматной партии, здесь был совершенно определенный. Началось все с музыки. Моя мама училась в Харьковской консерватории, мечтала стать певицей. Но всю карьеру маме испортил своим появлением я. Потому что она удивительно заражена была чувством материнства, и с момента моего появления все другие интересы для нее отпали. Естественно, она хотела, чтобы я был приобщен к музыке.
И в раннем детстве меня стали учить играть на рояле, я довольно хорошо начал заниматься. Хотя, конечно, футбол меня привлекал больше в то время. А потом я поступил в музыкальную школу при Академической капелле на Мойке, 20. Хотя и не без труда — я не мог интонировать правильно голосом, пел страшно фальшиво. Но когда сыграл на рояле пьеску из «Детского альбома» Чайковского, мне было прощено все, я был принят. А потом я поступил в школу-десятилетку при Консерватории, участвовал в конкурсах юных дарований. Кстати, там занималась и моя первая жена и партнер по фортепианному дуэту Любовь Брук. Позже там учился и наш сын Игорь, который сейчас заведует кафедрой фортепиано в Консерватории. Там же училась и моя внучка, которая тоже стала пианисткой. Таким образом, началось все с музыки.

Зато играл красиво!

— Однако до шахмат было кино…

— В школу нагрянула съемочная группа Белгоскино, которая искала мальчика примерно 10 — 11 лет на главную роль в фильме «Концерт Бетховена». Их выбор пал на меня, хотя это было связано с серьезным риском. Потому что герой фильма в финале на Всесоюзном конкурсе юных дарований играет ни больше ни меньше как Скрипичный концерт Бетховена — одно из сложнейших произведений скрипичной музыкальной литературы.
Было очевидно, что озвучивать это будет скрипач-профессионал, и был приглашен и исполнил этот концерт Бетховена один из самых знаменитых советских скрипачей того времени Мирон Борисович Полякин. Но мой герой должен был, что называется, не заставить никого усомниться, что играет не Полякин, а именно он. Поэтому мне нужно было специально учиться играть на скрипке, чтобы красиво, артистично держать инструмент, хотя бы знать для нескольких фрагментов концерта Бетховена аппликатуру левой руки и штрихи правой руки.
Очевидно, мне это удалось, и тому было замечательное подтверждение. Как-то в СССР на концерт приезжал американский скрипач Исаак Стерн. Мы с ним дружили, много времени проводили вместе. Однажды он поделился со мной впечатлениями после мастер-класса в Консерватории: «У вас много способных молодых скрипачей, только все они держат инструмент как-то очень неинтересно, неартистично. Лишь однажды в своей жизни я видел русского юного скрипача, который играл по-настоящему красиво. Это было в фильме «Концерт Бетховена». «Исаак, — говорю, — это был не скрипач, это был я!»…

— Сейчас вы смогли бы что-то исполнить?

— Нет, конечно. Хотя интересный факт, о котором мало кто знает, — в фильме есть эпизод, где мы с моим другом Владиком исполняем скрипичный дуэт. Так там я играю вживую. Второй юный артист действительно был скрипачом, я же специально выучил эту несложную пьесу. Но в фильме звучит мое исполнение.

— Предложений продолжить кино-карьеру вам не поступало?

— Нет. Потому что вскоре началась война, и было не до съемок фильмов. Однако мне довелось еще сняться в художественном фильме. Был такой фильм «Гроссмейстер», где, кстати, серьезную роль играл Виктор Корчной. А у меня небольшая, эпизодическая роль. Играл фактически самого себя. Ну и, разумеется, было много музыкальных документальных фильмов, в которых я снимался.

Шахматный кумир — Ботвинник

— Кино вас привело в шахматы…

— «Концерт Бетховена» имел успех, говорят, сборы от него были сопоставимы с доходом от проката «Чапаева»! Так что не случайно на открытие Ленинградского дворца пионеров пригласили и юную кинозвезду Марика Тайманова (смеется). И когда после экскурсии по дворцу его директор спросил меня, в каком кружке я хотел бы заниматься, то я, не задумываясь, ответил: «В шахматном!»

— И почему выбрали шахматный?

— Внутренний голос подсказал (смеется). Я потом анализировал — может быть, на меня произвела впечатление сама атмосфера шахматного клуба Дворца пионеров? Потому что на фоне этого веселья, суеты, игр, развлечений, которые царили в день открытия дворца, было одно место, абсолютно не похожее на все остальные. Это был торжественный, тихий, серьезный уголок, где размещался шахматный клуб. Там в центре комнаты висел портрет нашего кумира, шефа этого клуба гроссмейстера Михаила Ботвинника. Кстати, в этом году исполняется 100 лет со дня его рождения.
Именно Михаилу Моисеевичу я бесконечно обязан всей своей шахматной биографией. Потому что был его учеником начиная примерно с 1938 года — и на всю жизнь. Кстати, именно Ботвинник был моим тренером перед матчем с Фишером, щедро делился материалами своего досье на американского гроссмейстера, помогал бесценными советами. И в том, что «не в коня оказался корм», не его вина.

Какая боль, какая боль!

— Возвращаясь на сорок лет назад, что же тогда в том матче с вами произошло?

— Вряд ли я мог победить. Но с таким счетом не должен был проигрывать. Здесь сыграл свою роль психологический фактор. Потому что я впервые столкнулся не с партнером, а с компьютером, который не делает ошибок. Помню, в третьей партии, где я играл белыми, у меня была выигрышная позиция, и я 72(!) минуты искал путь к победе. И не нашел. «Да что он, заколдованный, что ли?!» — подумал я. И сделал ход, который привел меня к поражению и в той партии, а затем и в матче. 6:0 в пользу Фишера.
Кстати, сам Фишер признавал, что результат не соответствует ходу борьбы в матче, и к шестой партии, по его мнению, счет должен был быть максимум 3,5:2,5 в его пользу. И творческой стороной матча я и сейчас доволен. Но шахматы — это спорт, а в спортивной борьбе Фишер оказался сильнее.

— Нетрудно представить, какой прием вас ждал дома…

— Естественно. Никогда еще советский гроссмейстер не проигрывал иностранцу — тем более американцу! — с подобным результатом. А коль скоро проиграл, то значит, совершил преднамеренную идеологическую диверсию в интересах «американского империализма». А за подобное «преступление» неминуемым было наказание.
Впрочем, для санкций должна была быть более весомая причина: неудобно перед всем миром наказывать известного гроссмейстера только за то, что он проиграл, пусть даже и американцу, и с разгромным счетом. Формальным поводом послужила «контрабанда». Таможенники обнаружили в моем портфеле роман Солженицына «В круге первом». Кстати, по этому поводу едкой шуткой откликнулся мой друг Мстислав Ростропович: «Вы знаете, почему у Солженицына большие неприятности? У него нашли книгу Тайманова «Защита Нимцовича»!».

Секретарь райкома — это не диагноз

— То, что вам пришлось испытать после матча с Фишером, шло исключительно из Москвы? Или ленинградские власти тоже к этому руку приложили?

— Не без этого. Я не имел возможности ни концертировать, ни печататься в прессе — в течение примерно полутора лет. Я был полностью изолирован от общества.
Даже такой пример. Перед матчем с Фишером мне выделили отдельную однокомнатную квартиру — чтобы я мог готовиться к соревнованиям без помех. Въехать я туда не успел — по возвращении из Ванкувера у меня поспешили отобрать ордер…
Моя книга называется «Я был жертвой Фишера» — но фактически я был жертвой системы. Ну а потом все постепенно вернулось на круги своя. Прежде всего моей «реабилитации» поспособствовало такое же поражение датского гроссмейстера Бента Ларсена. Которого в сговоре с империалистами обвинять было бы смешно… А главное, что соревнования под эгидой ФИДЕ предполагали необходимость моего участия. В противном случае был бы неминуемый скандал, которого шахматная федерация СССР совсем не желала.
Однако не все было так мрачно. В те годы шахматную федерацию Ленинграда возглавлял Анатолий Тупикин, секретарь Дзержинского райкома КПСС. И он был одним из немногих официальных деятелей, кто фактически поддержал меня. Когда я со всеми своими неприятностями вернулся в родной город, он встретился со мной и сказал: «Марк Евгеньевич, мы вас не обидим. Конечно, вам сейчас придется тяжело, но потерпите, все в конце концов встанет на свои места. А пока не дергайтесь». И это был очень мудрый совет.
В день моего юбилея Анатолий Петрович мне позвонил и поздравил. И я искренне поблагодарил его, в том числе за тогдашнюю поддержку.

Легенды и апокрифы

— Марк Евгеньевич, некоторые события вашей жизни становятся уже легендарными. Появляются разночтения…

— Например?

— Во время чемпионата СССР, который проходил в Грузии, шахматистов позвали на банкет, который проходил в Гори. И первый тост — за «великого, единственного Сталина». Вы поднялись и сказали, что за него пить не будете, ибо Сталин принес нам слишком много боли. Было это в 1967 году или еще в 50-е годы?

— Году в 54-м или 55-м. Что существенно — до XX съезда. После этого до окончания чемпионата меня старались одного не отпускать.

— Хорошо. А кто, приходя к вам в дом, предлагал «почистить картошечки», чтобы потом «выпить водчонки», Шостакович или Ростропович?

— Конечно же, Шостакович. С Ростроповичем у нас были очень тесные отношения, десятилетия дружбы, но насчет картошечки — это все-таки не к нему.
А чему вы удивляетесь? Я вот в одной газете прочел, что у меня семь детей. Хотя их только трое. Видимо, посчитали Таймановых-старших — моих двух братьев и сестру и младших — моих  троих детей и внучку…

— А правда ли, что среди ваших наград есть и Нобелевская премия?

— Увы. Я бы от миллиона долларов, как Перельман, не отказался (смеется). Я лауреат премии «Русский Нобель», которая была учреждена в России в 1888 году в память о Людвиге Нобеле, старшем брате знаменитого Альфреда Нобеля, учредителя «той самой» Нобелевской премии. Людвиг работал в России, был крупным предпринимателем, и до 40 процентов прибыли тратил на благотворительность. Премия Людвига Нобеля вручалась за достижения в области науки, культуры, искусства и медицины. В 2005 году премию возродили, и в числе ее первых лауреатов был и ваш покорный слуга. Несколько позже эта премия была вручена Анатолию Карпову. Пока мы — единственные шахматисты среди награжденных ею.

Быть счастливым сегодня

— Марк Евгеньевич, чем вы занимаетесь сейчас?

— Более интересного занятия, чем занятия с детками, и не придумать. Теперь я могу, не бросая музыки, заниматься с ними музыкой. Не бросая шахмат, заниматься с ними шахматами. Димочка — он очень способный, проявляет себя в шахматах, Машеньку больше тянет к музыке.

— Как-то вы поделились надеждой, что они проявят себя талантливыми людьми. Потому что отец Конфуция был еще старше вас, когда породил своего знаменитого сына.

— А почему бы и нет?

— Зная вас, верится, что вы доживете до того, когда ваши дети сумеют раскрыть свои таланты…

— То есть вы хотите сказать, что мне предстоит дожить до ста лет? По этому поводу я всегда вспоминаю папу римского Иоанна Павла II. Ему на 80-летнем юбилее один его соотечественник-журналист пожелал прожить до ста лет — традиционное польское пожелание на день рождения. На что понтифик ответил: «Спасибо большое. Однако не следует ограничивать милость божью».

— Хорошо. Не будем ограничивать и вспомним еврейское пожелание — жить до 120 лет!

— Спасибо. Однако мой девиз — быть счастливым сегодня. Не загадывая вперед, что очень бы омрачало мироощущение.

Беседовал Борис ОСЬКИН, фото Натальи ЧАЙКИ
Вечерний Петербург  14 февраля 2011