Tag Archives: Федор Богатырчук

Альберт Капенгут об Исааке Ефремовиче Болеславском

От ред. belisrael

В продолжение опубликованных ранее материалов автора из готовящейся к выходу книги, предлагается несколько переделанная глава о Болеславском, в которой много белорусской специфики.

Фото автора – капитана команды Беларуси на Олимпиаде в Москве 1994 года в тренировочной форме с национальной бчб символикой, ныне признанной “экстремистской” 

Фото Болеславский на турнире претендентов 1950

Болеславский Исаак Ефремович (1919—1977) международный гроссмейстер. заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР. 

«Для меня идеалом в шахматах всегда был стиль Болеславского. У кого еще из современных шахматистов так хорошо воедино слиты стратегия, тактика, логика и фантазия?». Под этими словами Светозара Глигорича, наверное, подписались бы многие крупные шахматисты.

В “64” за 1981г. №19 стр. 13-15 я написал: “И все-таки вряд ли ошибусь, если скажу. что вклад Болеславского в шахматы как теоретика еще более весом, чем его практические достижения”. На это Давид Бронштейн попенял мне в частном разговоре, что я не прав, ибо он был блестящий игрок, который был вынужден отказаться от больших нагрузок, как я знаю, по состоянию здоровья. Только поэтому своё гигантское дарование мой учитель посвятил развитию дебютной теории. Оценки ИЕ стали чуть ли не «священным писанием» для целого поколения шахматистов, а лучшей наградой для дотошных теоретиков было признание «Опроверг вариант самого Болеславского».

Человек другой генерации, Саша Белявский в своих мемуарах “Бескомпромиссные Шахматы” Москва 2004 стр. 28 написал: “Болеславский любил анализировать дебютную часть партии много больше, чем практически играть. Его анализы отличались добротностью, а книги по теории дебютов содержали множество оригинальных идей, оспаривающих выводы практики. Из общения с Болеславским я почерпнул методы работы над дебютами”.

Мне выпал счастливый жребий много лет работать с этим обаятельным человеком;  попытаюсь рассказать, каким его знал я. На молодых шахматистов, впервые увидевших минского гроссмейстера на Всесоюзных соревнованиях 60—70х годов, не производил сильного впечатления невысокий, полный, рано полысевший, молчаливый человек, который не расставался с видавшей виды старенькой тюбетейкой.  Как-то одна западная газета окрестила ее «ермолкой, похожей на среднеазиатский наряд». На людях все эмоции ограничивались восклицаниями: «Плохо дело!» да «Горе, горе!». Короткие реплики “пустое!» казалось, говорили о флегматичности, но Болеславского выдавали мятущиеся пальцы рук, по-пасторски сложенных на животе. Немногословие бессменного тренера сборной СССР вошло в историю, но все дискуссии заканчивались, когда он изрекал вердикт. Впрочем, аналогичная ситуация сопутствовало заседаниям республиканской Федерации.

Внешней замкнутостью, пассивностью Исаак Ефремович пытался скрыть легко ранимую натуру. При этом он тонко разбирался в людях, давал меткие оценки, хотя непрактичность его порой была поразительна. Среди близких Болеславский становился совсем другим, иногда даже язвительным. Случалось, он слегка подтрунивал над интеллигентнейшим Сокольским. Кочевал даже анекдот о нём, часами молча гуляющим во время турнира претендентов в Будапеште со своим тренером. В конце концов тот не выдержал: «Чудесная погода, Исаак Ефремович», и в ответ услышал: «Ну. и болтун же вы, Алексей Павлович!».

Большие друзья. они вместе переехали в начале 50-х годов в Минск, жили в одном доме. Сокольский был очень близок с Болеславским. Помню, с какой болью АП рассказывал мне, как ИЕ откликнулся на просьбу старого друга Дэвика Бронштейна, переданную через Вайнштейна, позволить ему догнать Болеславского в турнире претендентов 1950 г., где АП был секундантом своего соседа.

Встреча Болеславского и Бронштейна, 1950 г

Гена Сосонко в книге «Давид Седьмой» стр.40 писал: «Исаак Ефремович Болеславский в доверительной беседе с земляком и любимым учеником Альбертом Капенгутом рассказывал, что немного партий этого матча действительно игралось…». Пользуюсь возможностью сказать, что ИЕ никогда мне этого не говорил, а весьма вольная трансформация моих слов, сказанных в доверительной беседе «не для печати», не делает чести автору.

Вернёмся к старинному другу героя. К слову, они и обращались друг к другу – ИЕ и АП. Однажды в поздравительной открытке Сокольский написал: «Вы примите, о ИЕ, поздравления мае», и Болеславский долго посмеивался над приятелем, который продал грамматику ради рифмы. АП был, пожалуй, излишне сентиментален, и ИЕ часто подтрунивал над ним. Последним выступлением Болеславского был турнир памяти Алексея Павловича Сокольского (Минск, 1970 г)

Однако надо не забывать, что их переезд в Минск в начале 50-х по приглашению первого секретаря ЦК КПБ Н.Патоличева вызывал недовольство тех, кому они могли мешать. Адриан Михальчишин писал: «В начале 50-х белорусы переживали шахматный бум благодаря «старому партизану» Гавриилу Вересову – он перевел в Минск Болеславского, Суэтина и Сокольского!» Насколько я знаю, это заслуга известного журналиста Я. Каменецкого, более того, я был свидетелем нескольких стычек Вересова с Болеславским и Суэтиным, несколько раз он жаловался на них в ЦК КПБ.

Одним из недовольных был директор шахматного клуба А. Рокитницкий. Он всячески препятствовал учреждению в Спорткомитете БССР должности инструктора по шахматам, подчеркивая, что выполняет эти функции на общественных началах. Однако делал это заслуженный тренер БССР по шашкам на свой лад.

В 1964 г. на конференции Федерации шахмат ее председатель Шагалович в своем докладе привел вопиющие факты. Наибольшее впечатление на меня тогда произвело выступление Болеславского. В этот момент он был сам на себя не похож, метался по сцене как раненый зверь. Он рассказывал о содержании документов, которые я воочию увидел позже, работая в архиве клуба над материалами по истории шахмат в Белоруссии.

Читаю письмо 1956 г. из Федерации шахмат СССР председателю Спорткомитета БССР: «В связи с учреждением Спорткомитетом СССР звания «Заслуженный тренер СССР» просим представить ходатайство о присвоении этого титула Болеславскому и Сокольскому». Резолюция председателя комитета Коноплина: «т. Рокитницкому – подготовить». Далее читаю «подготовленный» ответ: «Мы отказываемся ходатайствовать… ибо не знаем, что они сделали для страны (! – АК), но в республике они не подготовили ни одного разрядника». В итоге бессменный тренер сборной СССР Болеславский получил это звание лишь в 1964 г. по ходатайству сборной страны, а Сокольский – в 1965 г. за 3-е место на Спартакиаде Народов СССР 1963 г. А впервые белорусские любители познакомились с прославленным гроссмейстером на чемпионате города вскоре после его переезда. Трудно представить победителя недавнего турнира претендентов в одном состязании с перворазрядниками. Не уклонялся Исаак Ефремович и от участия в чемпионатах Белоруссии. В одном из них еще зеленым юнцом я ощутил на себе силу игры выдающегося шахматиста (смотри партию №1)

Под влиянием личности Исаака Ефремовича выросло не одно поколение белорусских мастеров. Но разве можно ограничивать его влияние только шахматами! Он блестяще знал художественную литературу (филолог по образованию) и сыпал цитатами в самых неожиданных ситуациях. Болеславский великолепно знал поэзию, особенно любил Caшv Черного. Как-то в Тбилиси на чемпионате СССР среди женщин 1974 года Исаак Ефремович читал наизусть своим ученицам Тамаре Головей и Татьяне Костиной поэмы Лермонтова. На сборах он любил играть в составление из букв длинного слова других покороче. В стандартном режиме после всех участников зачитывал свой оставшийся список, превосходящий всё услышанное от других. Как-то во время очередной прогулки в лесу Шагалович с изумлением слушал, как мы с ИЕ горланили песни Галича и Кима. Вспоминая своё детство, он признавался в любви к украинским песням. Очень часто ездил в город своей молодости Днепропетровск. Как-то я его развеселил, спросив: “Что, Туров – это псевдоним Баранова?” Насмеявшись над аналогией, он объяснил, что это – другой сотрудник редакции.

Поскольку после демобилизации в 1966 г. я восстановился в БПИ со второго семестра, то был относительно свободен и согласился поехать тренером Головей и Арчаковой на финал женского чемпионата СССР в Киев. Хотя я и раньше много помогал Тамаре советами, но тут я увидел специфику во всем блеске. Девочки расположились в таблице через одного, поэтому через день предстояла подготовка к той же партнерше тем же цветом. Относились к этому очень ответственно, годами вместе слушали Болеславского, и, естественно, в тетрадках были одни и те же варианты. Безусловно, они знали это наизусть, но все равно повторяли. Однажды, увидев старую запись, я попытался показать, что есть более сильное нововведение, но был с негодованием отвергнут, ведь это рекомендовал сам ИЕ! По приезде я спросил у него. Наш общий тренер объяснил:” Я думал, что это продолжение им легче понять”.

Новый 1967 год я встречал у Болеславских. После триумфа Петросяна в 1963 г Армения встречала чемпиона мира и его секунданта “на ура”. Не меньше месяца они ездили “по городам и весям”, а наиболее рьяные болельщики забрасывали их посылками каждый год. Накануне праздника из очередной извлекли трехзвездочный коньяк и любимое варенье Тиграна из грецких орехов. Были только Сокольские.

Играли в буриме. Каждый за столом придумывал две строчки, но следующему показывал только последнюю. В тот раз АП сочинил: «И губы милой целовал», на что ИЕ в своей манере пригвоздил друга: «Но тут наехал самосвал». Потом зачитывали и все долго хохотали. .

Большая часть его заграничных поездок в 60-х связана с работой тренером сборной СССР. Конечно, авторитет Болеславского у тех, кто входил в шахматную элиту, был непоколебим. Миша Таль рассказывал, как на Олимпиаде в Варне в 1962 г. команда что-то анализировала в комнате у ИЕ. Чтобы разрядиться, Боря Спасский произнёс со смаком первую строчку фривольного четверостишья, которую охотно подхватил Керес. Когда мой тренер услышал последнюю матёрную строчку, он всех вытолкал взашей из номера. Трудно представить кого-то ещё, кому можно было так поступить с элитой. Редкий матч на первенство мира обходился без его участия.

Холмов, Кобленц, Гипслис, Таль, Болеславский. Ч-т СССР, Рига-58

Болеславский помогал Давиду Бронштейну, Василию Смыслову, Тиграну Петросяну, Борису Спасскому. Лишь во время матчей с участием Таля он брал «тайм-аут», объясняя Кобленцу, что рижанин вызывает тёплые чувства, но ему нужен не тренер, а нянька, хотя тот искренне относился к минчанину с большим пиететом. Достаточно прочитать воспоминания Миши об их отложенной с чемпионата СССР 1957 г.: “Болеславский долго думал перед тем, как записать ход, а затем, как это часто бывает, мы после партии начали разбирать ее по горячим следам. Человек удивительной доброты, достаточно щепетильный, Исаак Ефремович показал, какой записал “закрытый” ход. Он из этого большого секрета вроде бы не делал. Ход, который (по его словам) был записан, довольно естественный и относительно быстро приводил к упрощениям и к позиции, где наиболее вероятна ничья. До доигрывания было несколько дней, и, когда мы с Кобленцем сели анализировать отложенную позицию, первым делом он ткнул в это напрашивающееся продолжение. Мы бегло посмотрели: вроде бы ничья. И тут вдруг Кобленцу пришел в голову очень неочевидный, неожиданный “секретный” ход соперника. Я убеждал, что Болеславский не похож на человека, который запишет один ход, а будет показывать другой… Кобленц настаивал, мы просидели за анализом этого хода несколько часов, но убедительного ответа не нашли. Я пришел на доигрывание, вскрыли конверт, и я увидел ход, который показал ранее Болеславский. Однако его последствия мы ведь и не проанализировали…”

В 1962 г. участникам турнира претендентов на Кюрасао предложили выбор – послать с каждым тренера или жену. Естественно, выбор был очевиден, а тренером на всех послали ИЕ с запретом готовить Тиграна против остальных советских гроссмейстеров. Со смехом мой тренер пересказывал разговор Корчного с Геллером, когда ленинградцу стал понятен тройной сговор: “У кого же ты будешь выигрывать?” – “У тебя”.

Отработав успешно матчи 1963 и 66 гг., он надеялся, что новый чемпион мира при распределении международных выступлений не забудет своего тренера, но тот мог обеспечить, например, Бевервийк Игорю Платонову за победу над Геллером в 1969 г., а не человеку, столько сделавшего для него. Последний турнир за рубежом Болеславский сыграл в 1963 году, когда ему было только 44 года, да в 1965 г.  подменил в последний момент основного участника на чемпионате Европы.

После первого матча со Спасским была выпущена книга с комментариями секундантов, но поверхностные примечания Бондаревского трудно сравнивать с обстоятельным “разбором полётов” ИЕ. Весной 1968 г. Петросян “вспомнил” о предстоящем в следующем году матче на первенство мира. ИЕ иногда жаловался, что тот совершенно не занимается. Болеславский считал, что матч 1966 г. Спасский проиграл из-за ошибочного выбора дебютной стратегии и понимал, что больше это не повторится. Зная эту семейку, пытался подсунуть вместо себя Суэтина, который мечтал о квартире в Москве, однако Тигран предпочел иметь обоих, а у ИЕ не хватило стойкости отказываться.

Надо сказать, что Болеславский был крайне ортодоксален в вопросах морали. Однажды в 1968 г. Корчной, дал “Шахматной Москве” №18 очень интересное интервью, но, когда я попытался заговорить об этом с ИЕ, тот, не вступая в дискуссию, дал ему уничтожающую характеристику:” Похотлив, как обезьяна”. Я был шокирован, ведь это совершенно из другой оперы. Злые языки нашептали, что во время сбора на подмосковной даче Петросян и Суэтин, решив расслабиться, пригласили девушек. Взбешенный Болеславский позвонил Роне Яковлевне. Та тут же приехала и навела порядок, но это не осталось для ИЕ бесследным.

Болеславский, Рона Петросян

На следующий год, оказавшись в Москве к концу матча, я встретился с ИЕ вскоре после начала 19-й партии и вместе пошли в зал. По дороге я спросил, какой сегодня будет дебют. Слегка поколебавшись, он назвал испанскую. Увидев на демонстрационной доске сицилианскую, Болеславский, наглухо замкнувшись, уединился в уголок, ему было не до меня.  Петросян, проиграл эту встречу, ставшую решающей, а ИЕ, позвонившему в квартиру чемпиона мира, где он жил во время матча, выкинули на площадку чемодан с вещами. Когда в Минске он мне это рассказывал, его колотило. Потом, в течение нескольких лет, Тигран пытался восстановить отношения, но на этот раз учитель был непреклонен.

В 1971 году ИЕ впервые согласился поехать моим тренером на 39-й чемпионат СССР. Молодежи свойственно не обращать на это внимание, поехал с тобой тренер и хорошо. А то, что он при этом доплачивает из своего кармана, не говоря уже о пропадающих побочных заработках (сеансы, статьи, занятия помимо основной работы и т.д.) мало кто замечает. При работе на Кавказские республики организаторы старались компенсировать расходы оформлением тренерской нагрузки, но для Белоруссии это было не реально. Безусловно, я ценил стремление Болеславского мне помочь и его решение поехать много значило. Неожиданно после 3-х туров я стал лидером при звёздном составе, однако в этот момент мой тренер преподнёс неприятный сюрприз, отказавшись от дебютной подготовки к Полугаевскому.

После разрыва с Петросяном Болеславский недолго оставался свободным – его пригласил на сбор Лёва. Из общения с ИЕ я пришёл к выводу, что он ориентируется на долгосрочное сотрудничество с ним. Однако тут сработал фактор различного подхода к совместной работе. После сбора выдающийся теоретик опубликовал статью по системе Авербаха староиндийской защиты, куда включил кое-что из совместных анализов. Полугаевский был в ярости, но ничего ему не сказал, а ИЕ был уверен в дальнейших контактах. К слову, не скажу, что нравилось, когда тренер опровергает мои разработки в печати, но я осознавал, что ему надо кормить семью. Чтобы писать на высоком уровне, надо опережать практику, а тут генератор идей под боком.

Я уже в какой-то публикации высказывался на эту тему, приводя наиболее известные примеры докатившихся до печати разборок – Карпов и Белявский или Каспаров – Гельфанд. Мое субъективное мнение о ситуациях, не оговоренных заранее – если спарринг-партнер оплачивается (конечно, речь идет не о командировочных расходах), то работодатель – собственник анализов. В противном случае, итоги совместной работы принадлежат обоим.

Увидев мою реакцию, ИЕ подсластил пилюлю, пообещав анализировать отложенную, если она будет хуже. В системе Мароци возник эндшпиль по 3 пешки на королевском фланге и по две на ферзевом, однако мои слон и конь противостояли паре слонов соперника. В какой-то момент я спросил Лёву, играет ли он на выигрыш? “Конечно!“ Я растерялся, и тут же сделал сомнительный ход, ослабляющий пешки, а за несколько ходов до контроля упустил четкую ничью, указанную Ваганяном.

В обзоре тура М.М. Юдович писал: “Партия отложена в слоновом эндшпиле при равном количестве пешек. Все же Капенгуту предстоит преодолеть ряд технических затруднений”. ИЕ немного подвигал бесперспективную позицию и уговаривал меня не тратить силы и сдаться, что я и сделал. Через несколько дней он комментировал эту партию в турнирный бюллетень и ужасно разволновался, установив, что вариант, которым аргументировал сдачу, не проходит. Пришлось его успокаивать, что я это нашел, но позицию уже нельзя спасти.

В 1972 году по инициативе Геллера Болеславский был приглашен на предматчевый сбор Спасского в Сочи. Кстати, на этот сбор ИЕ попросил у меня рукопись еще не опубликованной статьи по Анти-Бенони. Спустя полгода в разговоре с Н. Крогиусом выяснилось, что они не смотрели нужный материал по причине… плохой печати! Потом ИЕ рассказывал, что Ефиму Петровичу хотелось во что бы то ни стало опровергнуть систему Найдорфа с 6.Bg5, и они истратили на это уйму времени.

Чемпиону мира настолько понравилась энциклопедическая эрудиция ИЕ, что он настоял в ЦК на поездке Болеславского в Рейкьявик, о чем мало кто знает. Исаак Ефремович жил там с туристами отдельно от Спасского как корреспондент “Шахматного бюллетеня”, но, когда Р. Фишер начал выигрывать партию за партией, он наряду с Геллером стал играть ведущую роль при подготовке. Болеславскому приходилось буквально дневать и ночевать в резиденции чемпиона, ибо Фишер начал бегать из дебюта в дебют, и только знания ИЕ позволяли 10-му чемпиону мира поддерживать определенный уровень.

Проиграв матч, Спасский совершенно неожиданно для Болеславского дал ему приличную сумму, однако Исаак Ефремович стеснялся показать окружающим, что у него есть деньги, и лишь в последний момент решился и купил в аэропорту пересадки очень дорогой радиоприемник, чтобы слушать “вражеские голоса”. Вы бы видели его разочарование, когда я объяснил бесполезность покупки, ибо там не было коротких волн!

На мой взгляд, Е. Геллер и И. Болеславский являлись теоретиками-гигантами, определявшими лицо времени, но их отношение к публикациям было полярно противоположно. Одессит работал на себя и в глубине его анализов, к сожалению, я убедился на нашей партии.  Мой учитель, охотно делившийся знаниями, не случайно 14 лет был тренером сборной страны, постоянно выигрывающей золото на Олимпиадах. А вообще-то, на мой взгляд, Болеславский был на голову сильнее всех остальных публичных теоретиков того времени, и его рекомендации воспринимались современниками как высший знак качества.

Геллер, 1971 г. Ленинград, 39 ч-т СССР

Благодаря феноменальной памяти его познания были энциклопедическими. Как-то Исаак Ефремович рассказывал, как в молодости с Бронштейном и Константинопольским они развлекались, по очереди расставляя на доске позиции из различных партий. Оппоненты же должны были вспомнить, что это за поединок. Конечно, при нынешнем потоке информации эта забава была бы не под силу даже прославленным эрудитам.

Болеславский – Фурман – Бронштейн

Перед несостоявшимся матчем Карпова с Фишером в 1975 г. по заказу С. Фурмана ИЕ сделал широкий обзор современного состояния теории. После преждевременной кончины Болеславского в 1977 г., перед матчем в Багио, Семен Абрамович предложил мне сделать работу учителя, но я не обладал его энциклопедическими знаниями, и мы договорились о свободном поиске. Когда я сдал эту работу, меня тут же попросили сделать следующую.

Письмо Фурмана

Трудно найти современный дебют, в теорию которого Болеславский не внес бы весомый вклад. Особенно его радовало, когда домашняя заготовка срабатывала у питомцев. Он высказывал удивительно много свежих дебютных идей и щедро делился со всеми, не ограничиваясь лишь своими подопечными и учениками. Тренер самого высокого ранга, он заботился и о белорусских резервах, находил время ездить на Всесоюзные юношеские соревнования и это, естественно, приносило плоды.

Один из его учеников, Заслуженный тренер БССР Михаил Шерешевский в книге «Моя методика» пишет: «Это был суперкласс! Гроссмейстер мирового масштаба, тренер сборной СССР и чемпионов мира. Все, кому посчастливилось в составе сборной Белоруссии с ним работать, могли почерпнуть для себя очень многое. Но системы не было! Мы занимались анализом дебютов и их связью с миттельшпилем, а также разбором сыгранных партий.

Конечно, понимание игры у И. Болеславского было колоссальным, умение анализировать уникальным, комбинационное зрение острым, но имеющий уши должен был сам услышать. Никто тебе ничего «не разжевывал» и в рот не клал».

Понятно, что «небожителя», спустившегося с шахматного Олимпа до уровня групповых занятий со сборной республики, мало интересовал пройденный путь до попадания в команду, а недочёты в знаниях лишь встречали недопонимание и лёгкое осуждение. Поэтому дискуссионно сравнение с  Мариком Дворецким, отработавшего методику совершенствования от кандидата в мастера до гроссмейстера.

Число находок Болеславсного можно измерить, пожалуй, четырехзначным числом. При таком изобилии он не любил конспирации, охотно печатал свои анализы, многое показывал на лекциях. Меня всегда поражала его уникальная дебютная интуиция – случалось, он не мог однозначно ответить, чем именно какой-нибудь ход плох или хорош, но его оценки подводили крайне редко. Были у нас и принципиальные споры. Он любил находить истину самостоятельно, я же предпочитал предварительно познакомиться с уже имеющейся информацией, как следствие его же тренерского подхода, когда ещё в 1959 г. на любой вопрос 14-летнего юнца сурово спрашивал, что на эту тему я уже читал. Естественно, приходилось готовиться к занятиям.

Мы часто по этому поводу пикировались с ИЕ, и мой основной аргумент был: “Мне бы Вашу голову!” Возможно, будь у остальных такой инструмент, его метод устроил бы каждого, но увы…

Как-то году в 1960-м на собрании сборной республики на квартире ИЕ участники помоложе столпились у столика, за которым сидели мэтры. Я, как самый молодой, видел доску лишь краешком глаза. Кто-то спросил мнение нашего лидера об одной идее в популярной тогда системе Раузера. Я тут же прокомментировал: «Этот ход впервые применил Гольденов». Когда я произнес его имя, Ройзман тут же заткнул мне рот, но я видел, что Исаак Ефремович сидит озабоченный. Спустя 5 минут он повернулся ко мне и кивнул: «Да».

В вопросах этики он был весьма щепетилен. что я почувствовал на себе. Тяжело разойдясь с Т. Петросяном в 1969 году, Болеславский был секундантом Л. Полугаевского на межзональном турнире. Я уже рассказывал о проблемах, возникших перед партией с Лёвой в финале XXXIX чемпионата СССР.

Когда я демобилизовался в 1966 г., он попросил меня редактировать первый том его рукописи для ГДР – популярная в будущем дебютная серия только началась. Я проверял его рекомендации и оценки, автоматически исправляя опечатки Нины Гавриловны., что, несомненно, помогло мне в дальнейшем совершенствовании. Спорные моменты вызывали дискуссии. Получив авторские экземпляры, один из них ИЕ подарил мне с пожеланием не только изучить, но и развивать дальше. Надеюсь, несколько систем, названных моим именем, подтверждают, что я выполнил пожелание мэтра. В мою первую книгу “ Индийская защита” я включил посвящение “Памяти учителя И.Е. Болеславского”. Мои ученики Гельфанд, Смирин, Шульман продолжили развивать теорию шахмат, публикуя свои книги..

Другие титулованные звезды нанимали “негров” – мастеров на своих условиях, лишь где-то в предисловии благодарили реальных авторов за помощь. Эту же систему потом применили и югославы в 80-90-х годах при издании всех энциклопедий и монографий. Тайманов как-то предлагал это и мне, но я хотел, чтобы имя светилось. Даже после переезда в США Джин предлагал анонимно готовить его дебютные видеокурсы, но и здесь я отказался, хотя, возможно, сделал ошибку, не учитывая специфику жизни шахматистов в Америке.

В отличие от других, ИЕ писал сам, но жесткие сроки не позволяли ему писать на том же уровне, как статьи в журналы, и, вынуждено, его критерии качества снизились. Последние 10 лет жизни ИЕ интенсивно работал над этой серией. Приходилось пересматривать многие общепринятые оценки, разрабатывать новые продолжения. Заменяя общеизвестные варианты, базирующиеся на практике, на свои рекомендации, мой тренер рисковал – ведь в случае их опровержения читатель не имел альтернативы. Хотя и редко, но это случалось. Чтобы осветить какую-то проблему при лимитированном объёме приходилось допускать перестановки ходов, далеко не всегда сильнейшие. За первым изданием появились последующие. Исаак Ефремович много работал над книгами, и до поздней ночи можно было видеть огонек в его окне. Между прочим, это лишний довод против тех, кто объяснял ранний отход от практики «леностью» Болеславского. Конечно, он должен был выдерживать график и опускаться до популяризации, что наложило заметный отпечаток и на другие публикации.

Мы много времени проводили за совместным анализом, поэтому в монографиях текст некоторых вариантов был продолжением дискуссии со мной: там, где я находил какие-то идеи, он старался их опровергнуть. Естественно, это било по моему репертуару. Обладая феноменальной памятью, Исаак Ефремович не хотел тратить время на обработку шахматной литературы, как это приходилось делать мне. Однако лавина информации резко возрастала, и надо было найти способы обуздать ее. В конце концов, он вынужден был придумать свою систему. Под каждый том отводился блокнот для телефонного справочника, где на странице сверху писалась “шапка” варианта и, по мере поступления свежей периодики, указывался краткий адрес ссылки типа “ШБ-73/10-28”.

По несколько раз в неделю я бывал у ИЕ, однако, когда маленького сынишку не на кого было оставить, он приходил ко мне. О его тренерском подходе хорошо говорит один эпизод.

Во время 40-го чемпионата СССР я обратил внимание на партию Васюков – Разуваев в системе Россолимо, где Юра применил новинку на 7-м ходу. После тура я немного посмотрел, разбираясь в идее жертвы отравленной пешки. К моему удивлению, во время тренировочного матча Белоруссия – Эстония Вейнгольд прельстился материалом. После тура я заметил Саше, что я уже напечатал анализ с ключевым 13-м ходом. Он уверял, что просмотрел все опубликованные материалы по варианту. Редкий случай, когда оба правы – дома я нашёл это в своей статье… по Английскому началу! Сейчас система носит моё имя.

Я решил обыграть парадокс и прокомментировал в “Шахматы в СССР” за 1975 г. №6 стр. 11-12. ИЕ просмотрел журнал и поинтересовался возможностью белых получить приемлемую позицию в миттельшпиле. Пришлось признаться в неточности и, как следствие, подачи эффектной идеи в комментариях, обходя острые углы. Можно представить, какие слова мне пришлось выслушать!

К слову, Болеславский не раз констатировал, как часто мне приходилось выигрывать партию дважды из-за потери концентрации в подавляющих позициях. В своё время нам понравился детский фильм “Айболит-66”. Две цитаты оттуда мне часто приходилось слышать в свой адрес: “Нормальные герои всегда идут в обход” и “И мы с пути кривого ни разу не свернём, и, если надо, снова пойдём кривым путём”.

Время окончания нашей работы было стабильным – 8 часов вечера, когда учитель, иногда в моей компании, пытался слушать “вражеские голоса”.

Когда я рассказал Болеславскому о “ Докторе Живаго”, он признался, что встречался с лидером Народно-трудового Союза Е. Романовым на турнире претендентов в Цюрихе в 1953 г., его настоящая фамилия Островский, и, оказывается, он был тренером ИЕ на матч-турнире за звание абсолютного чемпиона СССР. Впоследствии я читал об этом в книге Евгения Романова «В борьбе за Россию» Москва, 1999. Кстати, тогда же мой тренер рассказал о своей встрече с чемпионом СССР 1927 г. Федором Богатырчуком в Амстердаме в 1954 г., а Сергею Воронкову, описавшему свою большую работу, чтобы установить этот факт, достаточно было спросить у меня.

Как-то, разоткровенничавшись, он рассказал о событиях, предшествовавших матч-турниру 1948г. Перед первенством СССР 1947 г., Дмитрий Васильевич Постников, в то время зам. председателя Спорткомитета, как написал Д. Кряквин, “настоящий вершитель шахматных судеб в послевоенном СССР”, а впоследствии председатель Федерации страны, объявил участникам о планируемой просьбе к ФИДЕ включить в матч-турнир двух победителей этого и следующего чемпионатов. Ими стали победитель турниров Керес и Болеславский, дважды финишировавший вторым. Но уже убили Михоэлса и на фоне борьбы с космополитизмом включили Смыслова.

Керес-Болеславский

Уже подготовив рукопись к печати, я наткнулся на старое (2016) интервью Д. Гордона с А. Белявским, где Саша рассказывает, как М. Ботвинника не включили в команду СССР на Олимпиаду в Хельсинки в 1952 году. Я и раньше где-то читал эту версию, скорее всего, рассказанную самим «патриархом». Однако, в “64” №1 за 2003 год был напечатан протокол собрания, где принималось решение не заявлять чемпиона мира на первую доску. (Кстати, при голосовании Болеславский был единственным воздержавшимся.). В свою очередь, ИЕ рассказывал мне своё видение, где акценты расставлены по-другому.

Наиболее полно отразил ситуацию С. Воронков в статье  «КОНЕЦ ЭПОХИ» от 28 ноября 2017.  Однако он не упомянул, а возможно, и не знал, что триггером послужила ситуация со сборной СССР по …футболу на летних олимпийских играх 1952 года в той же Финляндии. Проигрывая 1:5 за полчаса до конца игры команде Югославии (в то время её главой был злейший враг Сталина Иосиф Броз Тито), советская сборная сумела отыграться, но повторный матч проиграла.

«Говорят, что по прибытии в Москву футболисты и тренеры сборной СССР долго не выходили из вагона, опасаясь, что их арестуют прямо на перроне – за проигрыш принципиальному политическому противнику. Но время шло, а люди из ГБ не появлялись, и спустя час все разъехались по домам. Однако история на этом не закончилась. Через месяц спортивное руководство страны приняло решение о расформировании являвшегося базовым клубом сборной ЦДСА. Формулировка? «За провал команды на Олимпийских играх и серьёзный ущерб, нанесенный престижу советского спорта».

Шахматистами, да и начальством, в этой ситуации владел страх! К слову, одним из тренеров нашей команды был А. Сокольский.

Любопытно мой учитель рассказывал про Олимпиаду в Тель-Авиве 1964 г. Их сопровождал майор КГБ со смешной фамилией Приставка, однако не слишком им докучавший. Лучшим книжным магазином города слыл “Болеславский”. Так он назывался ещё долгие годы после смерти дяди ИЕ. На приеме у бессменного премьера Бен-Гуриона убеждённый коммунист Ботвинник вёл с хозяином дискуссию о социалистических принципах кибуцев, а на вопрос, что запомнили шахматисты-евреи на иврите, отличился Лёня Штейн, озвучивший какое-то ругательство. Увидев улицу, названную в честь известного сиониста Жаботинского, он удивился: “Как они уважают наших спортсменов!”. Штангист-однофамилец несколько месяцев ранее выиграл Олимпийские игры.

Было ещё немало забавных ситуаций, рассказанных в соответствующем настроении. Вот одна из них. В 1954 году сборная СССР гастролировала по Южной Америке. Заканчивая выступления в Уругвае, часть команды уже сидела в автобусе, но Петросяна никак не хотели отпускать его соотечественники из большой армянской колонии, одаривавшие его всевозможными сувенирами. Сопровождающий чекист положил на сиденье кофточку для жены, приобретённую на крохи от суточных, и вышел поторопить с отправкой. Одессит решил разыграть друга и перекинул упомянутое скромное приобретение на место Тиграна, наконец вернувшегося в автобус и слегка удивившегося пакетику. “Это тебе армяне передали.” прокомментировал Геллер, и тот спокойно положил это в чемодан.

В конце апреля 1967 г. команда республики играла традиционный матч с ГДР в Берлине по схеме двух четверок. Руководителем делегации был зав. сектором спорта ЦК КПБ Павел Владимирович Пиляк. Незадолго до поездки ИЕ узнал, что 3 месяца назад с него сняли стипендию за снижение спортивных показателей. Непонятно, почему бессменный старший тренер сборной СССР на семи Олимпиадах был оформлен как играющий гроссмейстер, но это не самое “левое” решение на московской кухне. Одно распределение международных поездок чего стоило! ИЕ очень болезненно переживал лишение средств к существованию. Надо отдать должное нашему куратору, он быстро осознал место Болеславского в шахматной жизни республики и вскоре после возвращения открыл под него позицию в Школе Высшего Спортивного Мастерства.

Учебно-тренировочный сбор к Спартакиаде 1967 г. проходил в только что открывшемся мотеле “Интуриста” на 17-м километре Брестского шоссе. Удобное автобусное сообщение из центра в 2 шагах от квартиры, городские телефоны выглядели соблазнительно для ИЕ. Во время нашего первого сбора Болеславский любил следить за нашей игрой в волейбол, иногда гулял по лесу, а Нина Гавриловна носила за ним раскладной стульчик. Потом он не раз выбирался туда просто погулять. Охотно ездил на сборы в открывшийся в 1974 г.  олимпийский центр в Раубичах, где было раздолье для прогулок по биатлонным дорожкам.

После фиаско в ГДР Вересова сдвинули на пятую доску, спустя месяц незаметно поменяли с Ройзманом. Затем повторилась ситуация 1963 г. Уже в поезде, ИЕ, стесняясь смотреть мне в глаза, объяснил мнение ЦК КПБ и попросил уступить ГН. Получив желаемое, но чувствуя себя неуверенно, наш ветеран тут же предложил иметь в команде сильного запасного, например, его, чем взбесил Болеславского.

В финале Вересов опять проиграл все партии, особенно трагично в решающем матче за пятое место с Грузией. В очередном цейтноте, помня об ответственности перед командой, он предложил ничью мастеру Ломая, но когда тот отказался, не выдержал и возмутился:” Мальчишка, как Вы смеете отказываться от ничьи, когда Вам предлагает международный мастер”. Обалдевший Теймураз тут же сделал ход, подставляя фигуру. ГН схватил ее, но затем дал очень плохой шах, уводя ладью, защищавшую от мата по первой горизонтали. После этого надо было давать вечный шах, и снова, как в ГДР, подсознательное нежелание ничьи привело к просрочке времени.

Задерганный Болеславский не мог на это смотреть. “Все, можете уезжать”. В прострации Вересов походил минут 10, потом подошел к ИЕ и грубо оскорбил его. Тот вначале собирался по возвращении подать в суд, потом подостыл и ничего не предпринимал. Его друг Давид Бронштейн в своей книге “The Sorcerer-‘s Apprentice 1998”, написанной в соавторстве с Томом Фюрстенбергом, подчеркнул: “You ought to know that Veresov was very anti-Semitic. He lived in Minsk and was a real enemy of Isaac Boleslavsky”.

Летом 1968 г. Болеславского пригласили тренером студенческой сборной на очередной Олимпиаде. В команде играли два его ученика. На Клязьминском водохранилище мы в основном отдыхали, хотя с нами был лучший тренер страны. Там мне довелось получать для него письма до востребования от близкой подруги довоенных лет. Он рассказывал историю его женитьбы в эвакуации и добавлял, что у Нины Гавриловны золотые руки, но голова… Однако стоически нёс свой крест и главным приоритетом для него был достойный жизненный уровень семьи, оставляя за кадром свою персону.

Пресс-центр 1 лиги, Минск, 1976 г. Нина Гавриловна Болеславская печатает обзор руководителя пресс-центра Капенгута. Сидит демонстратор Валерий Смирнов

Для него неприятным сюрпризом стала ситуация перед доигрыванием последнего тура полуфинала, когда по всем параметрам мы не попадали в главный финал (подробнее в главе о малых олимпиадах). ИЕ, зная в первую очередь от меня об уверенных победах, жалел, что связался, но, к счастью, всё обошлось. Встряска не прошла бесследно для Болеславского, написавшего гневную статью в “Шахматы в СССР” №10 за 1968 г. стр.18 -22., причем сотрудники редакции мне говорили, что кое-где им пришлось сглаживать эмоции.

Гуляя по окрестностям, мы натолкнулись на вишнёвые деревья на косогоре. Я забрался и стал лакомиться, соблазняя ИЕ, но, когда он стал карабкаться, я быстренько сделал кадр. Однако мне не повезло – порвалась перфорация и плёнка была испорчена. На обратном пути в Вене я знал один магазинчик, где наша сборная успешно отоварила свои гроши. ИЕ был в столице Австрии 5 раз, но выводить по карте пришлось мне. Когда мой тренер увидел, что он не мог торговаться как я, попросил купить кое-что и для его семьи.

В 1968 г. на командном первенстве страны среди обществ мы жили в гостинице “Рига” напротив оперного театра. Недалеко был шахматный клуб, а рядом – популярное в то время кафе “Луна”. Как старожил, я сводил ИЕ и Тамару Головей, выступавших за “Спартак”, в это заведение. На обратном пути я спросил своего тренера, как ему там понравилось, и с изумлением услышал в ответ: ”Вы знаете, Алик, для меня это слишком дорого”.

Немного помог маэстро. Став директором Латвийского объединенного шахматного клуба и отказавшись от государственного финансирования, Кобленц организовал выпуск шахматной литературы, которая при огромных тиражах оставалась дефицитом, но поскольку в Советском Союзе  по идеологическим соображениям книги невозможно было печатать не централизованно, то пришлось ограничиться ротапринтами тиражом в 2 000 экз. Вскоре Болеславский стал в этой серии основным автором, публикуя на русском языке очередные переработанные главы, написанные для ГДР.

Даже после серийного выхода трех монографий с последующими переизданиями, его финансовые возможности были ограничены. Некоторые мастера в Минске соглашались давать сеанс только вместе с лекцией, получая через лекционное бюро шахматного клуба около 20 руб. ИЕ соглашался ехать в парк Челюскинцев за 10 руб.

В начале 70-х мы много работали над комментированием партий, вначале только в Информатор, потом и что-то в “Chess Player”, с которым я начал контактировать с 1972 г. Помимо белорусских турниров, я привозил избранные поединки с соревнований, где играл. Часть из них Болеславский отбирал для работы. Дома я находил соответствующие ссылки на предшественников, и только после этого начинался совместный анализ, который потом я оформлял и отсылал.

Как-то ИЕ предложил написать статью по шевенингену. Я тут же вспомнил свою первую теоретическую статью по проблемам этой системы, которая была напечатана в “Шахматном бюллетене”, 1967 г. №3, стр. 68-70. Однако возникающий миттельшпиль трудно объяснить доступным языком, ибо к одной и той же позиции можно прийти самыми разными порядками ходов, и в то же время в каждом из них возможны совершенно самостоятельные продолжения, и её понимание базируется на нюансах перестановок ходов. Я начал, как обычно, подбирать материал, но потом учитель отказался от нашей затеи и объяснил: “Вы знаете, Алик, я подумал и решил, что не надо нивелировать разницу в классе”. Кстати, в воспоминаниях о работе с Талем я рассказываю о нашей попытке покорить этот Монблан перед межзональным.

Перед полуфиналом очередного первенства страны во Львове 1973 г. я принял предложение двоюродного брата провести сбор в Нальчике. Член-корреспондент АМН Габрилович поигрывал в шахматы, выполнил КМС и долгие годы возглавлял Кабардино-Балкарскую федерацию. Брат боготворил Болеславского и поселил нас у себя дома. Как-то гуляя по городу, зашли в ресторан и мне захотелось цыплят табака, но цена стояла за 100 г. На мои настойчивые расспросы о возможной стоимости, официант стойко держался – “сколько завесит”. Получилось приемлемо, но почему-то на ИЕ этот мини диалог произвёл большое впечатление, и в разных ситуациях он напоминал мне – “сколько завесит”.

К 1974 г. сложилась ситуация, когда ИЕ встречался со мной индивидуально, как  правило для совместного комментирования, а с Купрейчиком, Дыдышко, Мочаловым, Шерешевским и Юферовым в другие дни. К этому времени его дочь Таня неудачно побывала замужем в Одессе и вернулась. Однажды смущённый ИЕ попросил помочь организовать для неё не шахматный контакт с моим приятелем в то время Серёжей Юферовым. Я не мог ему отказать – к концу совместного занятия, как бы случайно, дочка зашла в кабинет и, слово за слово, пригласила нас в свою комнату посидеть поболтать за бутылкой сухого.

ИЕ терпеть не мог ходить по кабинетам, но всюду его встречали с огромным уважением. Например, ИЕ со смехом рассказывал мне про заседание штаба по подготовке республики к Спартакиаде Народов СССР 1975 г., который возглавлял первый заместитель председателя Совета Министров БССР Владимир Фёдорович Мицкевич. Когда все расселись, Заслуженный тренер СССР Генрих Матвеевич Бокун, который тогда возглавлял спорт, спросил у ВФ: ”С кого начнем?”, не сомневаясь в выборе фехтования, как коронного для Белоруссии олимпийского вида спорта, и был шокирован ответом: “О чем речь, когда здесь сам Болеславский”.

В преддверии Спартакиады Народов СССР 1975 г. в Риге, Болеславский договорился с Латвийским клубом о проведении учебно-тренировочного сбора для нашей команды на Рижском взморье. Взамен ИЕ, занимаясь с нами, ещё читал лекции хозяевам. К этому времени с постоянными жалобами на глаза я попал к главному офтальмологу Минска, поставившему мне страшный диагноз – опухоль мозга. (к счастью, ошибочный). Пришлось добиваться энцефалограммы на единственном в республики аппарате. Я рассказал об этом ИЕ, он посочувствовал, заодно попросил не претендовать на первую доску. Учитель не хотел лишних проблем, хотя за пару месяцев до нашего разговора Витя набрал 3.5 из 15 в чемпионате СССР. Чтобы подсластить пилюлю, он добавил, если мне запретят играть, то возьмёт вторым тренером. Я поделился ситуацией со здоровьем с Юферовым.

Во время сбора Нина Гавриловна умудрилась огорошить Серёжу ближайшим приездом Тани “к нему”. Сказать, что он был напуган, мало – одним словом, она “из Савла сделала Павла”. Он знал, как Купрейчик тяготился ведущей ролью Болеславского в белорусских шахматах, и они написали совместное заявление в ШВСМ, отказываясь заниматься у ИЕ. Попутно возражали против моей кандидатуры в качестве второго тренера.

ИЕ ужасно перепугался. Ещё свежи были в памяти три месяца без зарплаты и унижение от Петросяна. Хотя нашего лидера заверили, что на его зарплате заявление учащихся не отразится, тем не менее, морально он был готов к капитуляции.

Слухи о возникшей ситуации распространились быстро и через пару месяцев на Спартакиаде я получил несколько деловых предложений. Сначала Алик Рошаль предложил на великолепных условиях переехать в Ташкент, затем директор Ленинградского клуба Наум Антонович Ходоров и, автономно, будущий руководитель советских шахмат Бах предложили стать местным гос. тренером. Алик, поднаторевший в составлении обменных цепочек, детально объяснил мне, как трансформировать выделяемую 2-х комнатную квартиру вкупе с минской в более приличное жильё. Я решил поинтересоваться мнением чемпиона мира, ещё выступавшего за Ленинград. Он ответил, что это не его инициатива, но знает об этом, а на вопрос, что будет представлять эта работа, составление подборок для него или беготня по кабинетам со сметами, ответил, что не знает, но, несомненно, будет такого человека использовать.

Естественно, я тут же поделился с Болеславским, на что тот, пряча глаза, посоветовал: “ Конечно, Алик, Вам надо переезжать”. Он предельно чётко дал понять, что защищать меня не будет, а ситуация через несколько дней на собрании команды вылилось в нашу короткую стычку, для большинства совершенно непонятную. До нелепой кончины спустя полтора года у меня так и не повернулся язык сказать, что триггером была его просьба, хотя, если бы её и не было, может быть позже, подвернулось бы что-то другое.

В феврале 1977 г. ИЕ вышел из дома за рыбой для кота, поскользнулся и упал на Ленинском проспекте, сломав ногу. Проходившая мимо призёр одного из женских чемпионатов республики вызвала скорую, доставившую его в леч. комиссию. Так называлось в Минске 4-е управление Минздрава. Был карантин на грипп. Забытый врачами, «незаметный пациент» просился домой. Перед выпиской врач его даже не осмотрела, а тромб уже начал своё черное дело. Через 15 мин. после появления в своей квартире он скончался.

Фото Болеславского с похорон

В это время я играл в чемпионате ВЦСПС в Вильнюсе и снова, как 11 лет назад, меня вызвали в Минск. Когда появился в знакомой квартире, был ошарашен первой же фразой Тани: “Ты представляешь, у него на книжке только 3 тысячи!”. На похоронах мне даже не дали слова. Нелепейшая смерть этого милого. обаятельного человека была для всех тяжелым ударом, но по-настоящему начинаешь постигать утрату через годы.

В интервью для “The Chess Gerald” за 1994 г.№4 стр. 59-64, я говорил: «В какой-то момент сотрудничества с Болеславским я задумался: вроде бы этим я обязан себе, этим – тоже, а что же я взял у него? И уже позднее понял, что на мне неизгладимая печать его отношения к любимому делу, его шахматного мировоззрения».

Опубликовано 04.11.2021  20:59

***

Еще материалы автора:

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.1)

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.2, начало)

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.2, окончание)

С. Воронков. Всё тайное однажды станет явным

Как-то Давид Бронштейн, наш легендарный шахматист, едва не отобравший корону у самого Ботвинника, рассказал мне, что в 1954 году, во время матча СССР – США, он увидел в «New York Times» карикатуру под названием «Куклы Кремля»: «Снизу все мы – Смыслов, Бронштейн, Керес, Авербах, Геллер, Котов, Петросян и Тайманов, а сверху – кремлевская верхушка во главе с Хрущевым дергает нас за ниточки. Это выглядело оплеухой. А сейчас я думаю, что, в сущности, тот карикатурист был прав: мы и впрямь были марионетками, только не сознавали этого». Действительно, за рубежом все наши именитые гроссмейстеры должны были играть роль «советских шахматистов», не позволяя себе никакой отсебятины. Причем, если «партия прикажет», то и за шахматной доской тоже. Ведь ставки в этом черно-белом театре были очень высоки: одна неверная реплика, и ты уже невыездной!

На обложке книги «КГБ играет в шахматы» (2009) – тот же театр марионеток, что и на карикатуре из нью-йоркской газеты 1954 года!

Турнир в Бухаресте 1953 года стал международным дебютом для будущего чемпиона мира Бориса Спасского. «Смешно, но мне помогла советская власть, – вспоминает он. – Турнир начался с рубки между советскими шахматистами, и в результате вперед вышел венгр Ласло Сабо. И тут из Москвы приходит телеграмма: “Прекратите безобразие, начинайте делать между собой ничьи!” Конечно, хорошо, что я уже завоевал очко против Смыслова, но, думаю, мне было бы все же нелегко, при моей молодости и неопытности, сделать ничьи с Болеславским и Петросяном. А так все подчинились кремлевскому приказу, и я стал международным мастером» (из парижской газеты «Русская мысль», 1997). В итоге турнир выиграл Александр Толуш, тренер Спасского. Казалось бы, что страшного, если б на его месте был Сабо: человек из соцлагеря, не американец же? Но в те годы любое другое место для советских шахматистов, кроме первого, рассматривалось как провал.

Современному читателю невдомек, что шахматы получили такое гипертрофированное развитие в СССР не просто так: они служили важным инструментом пропаганды. Поначалу это даже не скрывалось. В 1929 году вождь советских шахмат Николай Крыленко (в то время прокурор РСФСР, а затем нарком юстиции) в ответ на буржуазный призыв «Долой политику из шахмат» рубанул с пролетарской прямотой лозунгом «Шахматы – орудие политики», под которым и жили с тех пор советские шахматы. То, что «мы впереди планеты всей» не только «в области балета», но и в самой интеллектуальной игре, призвано было символизировать превосходство социалистической системы над капиталистической.

Вождь советских шахмат Николай Крыленко выдвинул в 1929 году лозунг «Шахматы – орудие политики», под которым и жили с тех пор советские шахматы

«Шахматной лихорадкой» страна заболела еще в 1925 году, когда в Москве устроили грандиозный турнир с участием Капабланки, Ласкера, Рубинштейна, Маршалла и других корифеев. Советское правительство с подачи Крыленко выделило на него огромные средства (кстати, это был первый случай проведения турнира за счет государства), но овчинка стоила выделки. Прорыв блокады на культурном фронте должен был стать – и стал! – прологом к прорыву на куда более важных фронтах: экономическом и политическом. Ну а сам турнир вполне мог явиться первой пробой «командной игры», в которой потом не раз упрекали советских шахматистов.

Все знают, что победу в турнире одержал Ефим Боголюбов. В ту пору он был еще не «ренегатом», отказавшимся от советского гражданства, а двукратным чемпионом СССР, и значит, Крыленко был кровно заинтересован в его победе. Залогом успеха Боголюбова стал феноменальный результат против советских участников – 8 из 9 (!), объясняемый обычно тем, что Ефим Дмитриевич, в отличие от западных коллег, был хорошо знаком с их игрой. Да, это так. Но верно и обратное: советские мастера тоже уже приноровились к его игре – если в чемпионате СССР 1924 года Боголюбов вынес всех чуть ли не под ноль, то в 1925-м потерпел два поражения при шести ничьих. А в этом турнире они безропотно уступали ему, хотя отнюдь не пасовали перед другими грандами мировых шахмат, с которыми играли впервые в жизни! Уверен, что сам Боголюбов тут ни при чем, но вот Крыленко, как мы увидим, не очень стеснял себя в средствах достижения цели…

На карикатуре Б.Ефимова в журнале «Красная нива» (1925) четверка победителей Московского турнира: Е.Боголюбов, Эм.Ласкер, Х.Р.Капабланка и Ф.Маршалл. Флаг СССР в руках первого призера – о такой картинке Крыленко мог только мечтать!

По высшему разряду, сразу в двух столицах – Москве и Ленинграде, был проведен в 1933 году и матч между чешским гроссмейстером Сало Флором, которого называли «одним из будущих кандидатов на борьбу за мировое первенство», и лидером советских шахмат, уже двукратным чемпионом СССР Михаилом Ботвинником. Формально вызов бросил Флор, но инициатива исходила от советской стороны: советником полпредства в Праге был тогда известный большевик и шахматный мастер Александр Ильин-Женевский, который всё и устроил, посулив Флору солидный гонорар в валюте и роскошные условия. И не обманул. «Крыленко организовал матч с большим размахом. Играли в Колонном зале Дома союзов. Участников разместили в гостинице “Националь”, счет у нас в ресторане был открытый. (…) Флор всему этому удивлялся. Он, видимо, думал, что советские шахматисты всегда так живут» (из книги М.Ботвинника «К достижению цели», 1978). В стране тогда была карточная система, но что-что, а пускать пыль в глаза иностранцам у нас умели!

Московская половина матча сложилась для Ботвинника неудачно: в шести партиях он потерпел два поражения. Шансов отыграться на столь короткой дистанции, тем более против «непробиваемого» чеха, практически не было. Флор потом писал: «Ботвинник, чрезвычайно симпатичный юноша, с самого начала был убежден, что матч проиграет. То, что позднее произошло, было, полагаю, для него и для всей советской шахматной общественности большой неожиданностью». Еще бы: Ботвинник выиграл две партии подряд, 9-ю и 10-ю, и сравнял счет! В последней, 12-й, соперники по предложению Флора расписали ничью… Крыленко был счастлив! И на заключительном банкете заявил: «Ботвинник в этом матче проявил качества настоящего большевика…»

А что же Флор? Говоря о матче, он никогда не позволял себе ничего лишнего. А вот с близкими людьми иногда бывал откровенен. Писатель Владимир Мощенко многие годы был другом Сало Михайловича и, главное, записывал беседы с ним, которые и легли в основу его романа «Сало Флор. Горький чешский шоколад». Так вот Флор как-то обмолвился: «В общем, так скажу: я отблагодарил хозяев за гостеприимство». А на вопрос, при чем здесь «благодарность», когда он сам же писал о депрессии после поражения в 9-й партии, воскликнул: «Какая там депрессия! Знаете, чему я научился у мудрого Ильина-Женевского? Дипломатии! Понятно? (…) Никаких особых срывов – так, рабочие моменты. И я хотел, чтобы действительно был праздник. У всех, не только у меня – и у Ботвинника, и у Моделя с Рагозиным, и у товарища Крыленко – шефа советских шахмат. Я сказал Раисе (будущая жена, с которой Флор познакомился во время матча. – С.В.), что жду новых приглашений в Москву! Ей это понравилось. Мне – не стану скрывать – тоже».

Вот такая история. «Смыслов, Бронштейн, Спасский и Корчной вообще скептически относятся к проигрышу Флором двух партий подряд», – утверждает Генна Сосонко в книге «Мои показания» (2003) и приводит слова Смыслова: «Сало рассказывал мне, что тогда в Ленинграде получил в конце матча роскошный подарок – соболиную шубу. Правда, когда он в Праге пошел к меховщику, оказалось, что шуба совсем не соболиная, а из хорька…»

В матче с Сало Флором советский чемпион Михаил Ботвинник, по сути, впервые заявил о своих притязаниях на скипетр шахматного монарха. Шарж Ю.Юзепчука в журнале «Смена» (1933)

Еще дороже и помпезнее были Московские турниры 1935 и 1936 годов, призванные испытать на практике силу наших мастеров, выросших уже при советской власти. Приезд звезд мировых шахмат во главе с Ласкером, Капабланкой и Флором вызвал в стране новый приступ «шахлихорадки» и выдвинул целую плеяду молодых талантов… Цель, намеченная Крыленко в середине 30-х и получившая затем одобрение на самом верху, была достигнута в 1948 году, когда Михаил Ботвинник выиграл матч-турнир на первенство мира!

Зарубежные корифеи с самого начала заняли сугубо прагматическую позицию: мол, хрен с ней, с политикой, она только мешает зарабатывать. Поэтому они охотно посещали «шахматное Эльдорадо», как с легкого пера Сало Флора окрестили Советский Союз, а потом расточали похвалы в адрес хозяев. Понять их можно: принимают по-царски, селят в лучших гостиницах, в ресторанах открытый счет, призы в валюте – чего еще желать?! После войны шахматный бум в СССР принял совсем уже гротескные формы, и западным гроссмейстерам отнюдь не хотелось прозябать в стороне от пышущего жаром очага шахматной культуры. Поэтому холодная война – холодной войной, а турниры – турнирами, тем более что призы не пахнут. В общем, как говорил незабвенный Давид Гоцман, «картина маслом»…

Первым, кто вывернул эту благостную картинку наизнанку, навел тень на советский плетень и светлый образ Ботвинника, да еще призвал вспомнить о морали и не позволять коммунистам использовать шахматы в политических целях, был экс-чемпион СССР Федор Богатырчук. Попав после войны в Канаду, он сразу же послал письмо в «Chess» – самый авторитетный тогда шахматный журнал. Едва ли Федор Парфеньевич предполагал, что его статья «Шахматы красной пропаганды» вызовет столь яростную полемику, но бабахнуло здорово. Еще бы! Это была первая публичная попытка открыть западной общественности глаза на положение дел в советских шахматах, в которых – как и во всем советском спорте – якобы одни любители и никаких профессионалов. На самом деле, если вы хотите добиться успеха, то должны распрощаться со своей профессией и всецело посвятить себя шахматам. Только тогда государство вас поддерживает: выделяет стипендию, организует творческие сборы, оплачивает поездки за рубеж. Например, Ботвиннику «дали специального тренера, который сопровождал его на первоклассные курорты перед каждым серьезным турниром. О расходах он мог не беспокоиться». Богатырчук же, несмотря на свои успехи (призер четырех чемпионатов СССР, чемпион страны), вынужден был, по сути, оставить шахматы, поскольку не мог расстаться со своей профессией врача и ученого.

Экс-чемпион СССР Федор Богатырчук был первым, кто попытался открыть западной общественности глаза на истинное положение дел в советских шахматах

По словам Ф.П., «шахматы в Советском Союзе перестали быть просто игрой» и давно превратились в дело государственной важности. На их распространение «тратятся громадные суммы», но «утверждения красных пропагандистов, что шахматы необходимы для культурного развития молодого поколения, являются лишь дымовой завесой для сокрытия истинных целей». В частности, «за границей шахматы используются красной пропагандой как метод воздействия на интеллектуалов. Гигантское развитие шахмат в СССР преподносится в качестве показателя высокого интеллектуального уровня масс, конечно, “возможного только в советском государстве”».

Реакция на письмо была предсказуемой: кто-то, подобно Андре Жиду, отчетливо видел тоталитарную сущность советской системы и не обманывался насчет достижений «в области балета», однако другие, как в свое время Лион Фейхтвангер, всё еще принимали сталинские декорации за правду жизни и мечтали о таком же «светлом будущем». К счастью, левацкая фронда, охватившая значительную часть западных интеллектуалов после войны, с годами поутихла. Одних излечило «дело Сланского» (1952), когда была повешена верхушка чехословацкой компартии, других – кровавая бойня в Будапеште (1956), ну а кто-то сохранял иллюзии вплоть до советских танков на улицах Праги (1968)…

Особый интерес в письме вызвал рассказ о Московском турнире 1935 года, где Ф.П. в очередной раз победил Ботвинника (к слову, такого счета с ним не имел больше никто: три победы, две ничьи и ни одного поражения!). Точнее, не о самом турнире, а о последствиях этой победы. В 1936 году три киевских шахматиста написали форменный донос на Ф.П. в газете «Комунiст», и он получил повестку в отдел пропаганды КП(б)У. Ему удалось отмести все обвинения, и тогда начальник «со скрытой угрозой» произнес: «Ваша последняя победа над Ботвинником в турнире, который имел огромное значение для престижа Советского Союза, также может быть объяснена не самым благоприятным для вас образом»!

Подробности «допроса» Богатырчук привел в книге «Мой жизненный путь к Власову и Пражскому манифесту» (Сан-Франциско, 1978), которую я готовлю к изданию в России. Но находка в украинском эмигрантском ежемесячнике «Федералист-демократ», выходившем в Канаде под редакцией Ф.П., стала настоящим откровением. В 1953 году он опубликовал там свои «Воспоминания бывшего советского шахматного мастера» – рассказ о той самой истории, но гораздо полнее, чем в книге! Статья большая, ограничусь только фрагментом:

Фрагмент той самой статьи в украинском эмигрантском ежемесячнике «Федералист-демократ» (1953), который выходил в Канаде под редакцией Богатырчука

«Когда я, беспартийный интеллигент, получил вызов в обком, то уже знал, что меня ждут большие неприятности, и еще неизвестно, вернусь ли я домой. Во время чистки все партийные организации выполняли функции НКВД, и очень часто те, кого вызывали по какому-нибудь делу, арестовывались на месте и препровождались в тюрьму.

(…) Я решил свое оправдание строить на своих успехах в шахматной игре. Я указал, что кроме советских шахматных чемпионатов я принимал участие и в двух московских международных турнирах, и в первом из них (1925 г.) даже завоевал приз, став выше таких буржуазных корифеев, как Рубинштейн, Земиш, Ейтс и другие.

– А я припоминаю другой случай, – сказал т-щ Н. – Ваш выигрыш у Ботвинника на московском международном турнире 1935 года. Эту ответственную партию вы выиграли в тот момент, когда лично для вас этот выигрыш не имел значения, поскольку у вас не было никаких видов на приз, а вот Ботвиннику это поражение могло испортить виды на первое место. Разве, выигрывая партию у Ботвинника, вы не знали, что вы косвенно подрываете престиж пролетарского государства, о чем тогда заботился Ботвинник?

В голосе т-ща Н. я услышал явно угрожающие интонации.

Я вспомнил, что мой пропуск был нанизан на штык красноармейцем, стоявшим у входа, и мне, выражаясь языком того времени, сделалось очень “моркотно”.

Однако я совладал с собой и указал Н., который, по-видимому, на мое счастье, никаким шахматистом не был, что я выиграл у Ботвинника в тот момент, когда у него было такое хорошее положение в турнире, что проигрыш не мог ничего испортить. Кроме того, я отметил спортивное качество выигранной мной партии, которая удостоилась высокой оценки всех участников турнира, в том числе и буржуазных. На мой взгляд, добавил я, хороший выигрыш у советского чемпиона другим советским мастером только поднимает престиж советского шахматного искусства.

– Мы беспокоимся сейчас не о советском шахматном искусстве, а о первом в мире пролетарском государстве, – заявил Н., – и для его престижа мы должны быть готовыми пожертвовать всем, а не только шахматной партией».

То, что ради «государственных интересов» советские шахматисты могут специально проиграть друг другу или сделать ничью, подозревали уже с середины 30-х годов. Однако ни прямых улик, ни утечек информации с нашей стороны не было, и свидетельство Богатырчука стало первой ласточкой. Потом, как ни странно (видимо, не просчитав всех последствий), разоткровенничался Ботвинник.

Сначала в «Аналитических и критических работах. 1923–1941» (1984), где он впервые прокомментировал партию с Чеховером из того же турнира. Я бы ее и не заметил, если бы Юрий Львович Авербах не сказал мне однажды: «А знаешь, почему эту партию Ботвинник не комментировал при жизни Чеховера? Думаю, у них была договоренность на этот счет». Действительно, ни в одном сборнике Ботвинника этой блестящей, с жертвой двух коней, партии нет. А ведь она игралась в самый критический момент (в 16-м туре), когда, потерпев поражения от Ильи Кана (13-й тур) и Богатырчука (15-й), Ботвинник остро нуждался в победе, чтобы сохранить шансы на первый приз. А теперь почитайте его послесловие к шедевру: «Такие партии редки в моей турнирной практике, поскольку, следуя совету Капабланки, я всегда стремился избирать более простые пути, если они находились. Но все же такие партии у меня встречались – можно сослаться, скажем, на встречу с Портишем (1968). Партия же с Чеховером произвела такое впечатление, что даже нашлись ”специалисты”, утверждавшие, что она была заранее составлена. Предположим, что я еще мог оказаться под подозрением, но разве это было справедливо по отношению к честному Вите Чеховеру?»

Что касается «честного Вити Чеховера», то вот свидетельство Петра Романовского, которому в 1941-м на допросе в «Большом доме» на Литейном проспекте в Ленинграде показывали донос на одного шахматиста: «Перед глазами П.А.Романовского лишь мелькали строчки, но и этого ему было достаточно, чтобы узнать почерк с характерными узкими высокими буквами и косым наклоном. Заметил Петр Арсеньевич и автограф, тот самый, что много раз видел на бланках для записи партий. Он принадлежал одному из тех, кто жил по принципу: большая карьера стоит малой подлости. Особенно, если одновременно светила карьера и этюдиста, и шахматного писателя, и пианиста» (из книги С.Гродзенского «Лубянский гамбит», 2004). Трудно не узнать в этом портрете мастера Виталия Чеховера, возможно, считавшего полезным для карьеры умышленно проиграть влиятельному лидеру советских шахмат.

Да и как ответить на очевидный вопрос: почему после двух нулей Ботвинник идет на острейшую игру, рискуя потерять всё? Психологическая загадка. Эта атака по принципу «пан или пропал» настолько выбивается из его стиля, что единственный похожий пример он сумел отыскать только в партии 1968 года!

В мемуарах Ботвинника «У цели» (1997; полная версия книги «К достижению цели») есть еще более красноречивые эпизоды. И если в первом с инициативой, чтобы соперник «сплавил партию», выступил Крыленко, то во втором – сам Андрей Жданов, входивший в ближайшее окружение Сталина!

Шулерскую фразу Крыленко, приведенную Ботвинником, процитировал затем Генна Сосонко в своем эссе о двукратном чемпионе СССР Григории Левенфише:

«”Не было, не было и быть не могло, чтобы на Левенфиша могло быть оказано давление, дабы он проиграл мне партию”, – сердился Ботвинник, когда заходила речь о Третьем московском турнире 1936 года. Видимо, позабыв, как на финише предыдущего турнира, когда они с Флором остро конкурировали, к нему в номер зашел Крыленко и предложил: “Что скажете, если Рабинович вам проиграет?”».

Напомню, что в турнире 1935 года Ботвинник с Флором пришли к последнему туру наравне, первому предстояло играть с И.Рабиновичем, второму с Алаторцевым. Ботвинник пишет, что с гневом отверг предложение Крыленко, а на вопрос шефа: «Но что же делать?» – ответил:«Думаю, что Флор сам предложит обе партии закончить миром; ведь нечто подобное он сделал во время нашего матча…» И добавил:«К тому же он может бояться, что Рабинович мне ”сплавит” партию». Лучше б Михаил Моисеевич этого не писал! Тогда бы следующая его фраза не выглядела так убийственно: «Тут же заходит С.Вайнштейн: Флор предлагает две ничьи». Значит, Флор и впрямь боялся, что «здесь нечисто играют»!

Но вернемся к турниру 1936 года: «На сей раз Капабланка, соперником которого был Элисказес, опережал Ботвинника на пол-очка, но тому предстояла партия с Левенфишем. “Положение ваше затруднительно. Все поклонники Ботвинника жаждут вашего поражения, – говорил Капабланка Левенфишу во время прогулки в саду у кремлевской стены в день тура. – Не беспокойтесь, я вас выручу и выиграю у Элисказеса”. Он действительно выиграл, а партия Левенфиш – Ботвинник закончилась вничью. Рассказывая об этом эпизоде в книге, Ботвинник с плохо скрываемым раздражением употребляет странно звучащий по-русски оборот: “Левенфиш позволил себе распустить слух, что его заставляют проиграть в последнем туре”. Но чем больше он сердился и говорил “не было”, тем становилось очевиднее: было, было» (из книги «Мои показания», 2003).

Богатырчук о матч-турнире 1948 года: «Если в турнире при пяти игроках команда из трех сильных мастеров начнет действовать сообща, то ни у Капабланки, ни у Ласкера, ни у Алехина не будет ни малейшего шанса стать чемпионом». Слева направо: П.Керес (СССР), В.Смыслов (СССР), С.Решевский (США), М.Эйве (Нидерланды) и М.Ботвинник (СССР)

Второй эпизод еще показательней. Опасаясь, что шахматной короной может завладеть американец, Жданов перед московской половиной матч-турнира 1948 года (первая половина прошла в Гааге) вызвал Ботвинника на заседание секретариата ЦК, где присутствовали также Ворошилов и Суслов. Михаил Моисеевич начал убеждать, что причин для волнений нет. «Но все же мы опасаемся, что чемпионом мира станет Решевский, – сказал Жданов. – Как бы вы посмотрели, если бы советские участники вам проигрывали нарочно?» Ботвинник, по его словам, «потерял дар речи», а когда обрел, то наотрез отказался. Но Жданов настаивал, и тогда Ботвинник предложил: «Хорошо, оставим вопрос открытым, может быть, это и не понадобится?» Жданов радостно согласился, добавив: «Мы ВАМ (на этом слове он сделал ударение) желаем победы!»

В таком важном государственном деле, по-видимому, все средства были хороши. Слово Льву Альбурту, самому знаменитому после Корчного шахматному «невозвращенцу»: «У экс-чемпиона мира Макса Эйве, когда он ехал в Москву, конфисковали в Бресте тетради с шахматными записями (как уточняет Ботвинник, “секретными дебютными анализами Эйве”. – С.В.). Таможенники, видите ли, вообразили, что это шифр. По просьбе Ботвинника тетради потом вернули (Эйве был растроган и сердечно благодарил), но копии записей каким-то образом попали к советским гроссмейстерам. Власти провели свою партию в отличном стиле…» (из мюнхенского журнала «Страна и мир», 1986).

Итоги матч-турнира породили новую волну слухов о «договорных» партиях между советскими игроками. Особенно подозрительно выглядел разгром, учиненный Ботвинником одному из главных фаворитов – Паулю Кересу: четыре поражения подряд! (Лишь в пятой партии, которая уже ни на что не влияла, эстонец забил «гол престижа».) Но главный упрек, брошенный Богатырчуком в адрес ФИДЕ, состоял в другом: как же они могли допустить, чтобы на трех представителей СССР приходилось всего два игрока из других стран? Вот фрагмент открытого письма Ф.П., опубликованного журналом «Canadian Chess Chat» (1950):

«Все, за исключением полных простаков, сейчас хорошо знают, что шахматы в СССР подчинены политике, а все шахматные мастера не более чем пешки в руках машины коммунистической пропаганды. Ввиду этого факта ФИДЕ имела право предположить, что в таком важном политическом событии (с точки зрения советской пропаганды), как чемпионат мира, со стороны советских шахматных мастеров возможна некая командная работа. А если в турнире при пяти игроках команда из трех сильных мастеров начнет действовать сообща, то ни у Капабланки, ни у Ласкера, ни у Алехина не будет ни малейшего шанса стать чемпионом. Я просмотрел все партии этого турнира, и некоторые партии, сыгранные между советскими мастерами, изумили меня своей бессодержательностью.

В особенности Керес против Ботвинника совершенно не выказал своего мастерства. Тот же Керес играл с Эйве и Решевским в своей обычной манере с поразительной легкостью. Конечно, этот факт можно объяснить превосходством Ботвинника, но я знаю игру обоих и совсем не уверен в этом превосходстве. Игра Смыслова с Ботвинником также не была столь впечатляющей, какой она была временами в партиях с другими мастерами.

Зная о методах советской пропаганды, я не сомневаюсь, что слабая игра объясняется скорее влиянием соответствующих инструкций, чем игровым превосходством Ботвинника. Другие турниры с участием советских мастеров позволяют подозревать ту же самую командную игру…»

Москва, 4 июля 1955. На прием в резиденции американского посла по случаю Дня независимости были приглашены участники матча СССР – США. Сэмюэль Решевский (в центре) с советскими вождями Н.Хрущевым (справа) и Н.Булганиным (слева)

Матч-турнир 1948 года стал первым случаем, когда звание чемпиона мира разыграли не в матче, а в турнире (правда, проведенном в пять кругов, чтобы минимизировать элемент случайности). Причиной этого была смерть Александра Алехина в 1946 году, который ушел непобежденным чемпионом. Если Алехин и его предшественники по трону сами выбирали себе соперников, то теперь ситуация изменилась. Вступив после войны в ФИДЕ, советская федерация добилась принятия новой системы розыгрыша первенства мира, разработанной Ботвинником. Зональные турниры, затем межзональный и, наконец, турнир претендентов, победитель которого выходил на матч с действующим чемпионом.

В условиях, когда добрая половина участников отборочных турниров была из СССР, западные шахматисты не имели шансов прорваться сквозь «советский строй». Ведь наши игроки могли делать между собой быстрые ничьи, получая необходимую передышку, либо даже проигрывать одному из своих, чтобы вывести его в лидеры.

Показателен межзональный турнир 1952 года в Стокгольме, где советские участники расписывали друг с другом короткие ничьи, даже не считая нужным имитировать видимость борьбы. Впрочем, когда я спросил Авербаха о причинах такого «пацифизма», он ответил, что никаких указаний из Москвы не было, просто они сами не хотели рисковать. Охотно верю, но спортивным такое поведение не назовешь… Кончились все эти «ничейные» ухищрения  жутким скандалом, разразившимся после турнира претендентов на Кюрасао (1962), где трое из наших участников – Тигран Петросян, Пауль Керес и Ефим Геллер – все 12 партий между собой закончили вничью. Будущий чемпион мира, американец Бобби Фишер был настолько шокирован, что опубликовал в журнале «Sports Illustrated» статью под заголовком «Русские подмяли мировые шахматы», где прямо обвинил Петросяна, Кереса и Геллера в сговоре! Дискуссия не утихает до сих пор. С неожиданным заявлением выступил не так давно Виктор Корчной: «Этот заговор был направлен против меня – точнее, против меня с Фишером».

Юная американская звезда Бобби Фишер еще не знает, что ждет его от Т.Петросяна и Е.Геллера в турнире претендентов (1962)… После Кюрасао о такой сцене уже не могло быть и речи!

Так был сговор или нет? Незадолго до смерти гроссмейстер Алексей Суэтин выпустил книгу «Шахматы сквозь призму времени» (1998) – едва ли не самую откровенную в российской шахматной мемуаристике. Вот строки о Кюрасао: «Главное острие подготовки нашей славной когорты было направлено против 19-летнего Фишера, выросшего в грозного конкурента отечественной школы. Но звездный час американца еще не пробил. Фишер был еще неопытен и весьма уязвим в дебюте, что наши гроссмейстеры использовали сполна, ловя его на заготовленные варианты и задав хорошую “трепку”. В то же время тройка первых призеров еще до начала турнира заключила “пакт о ненападении” друг на друга. Турнир проходил в четыре круга при восьми участниках. Так что каждый из них, по сути, играл не 28, а 20 партий. Прямо скажем, солидная экономия сил».

Одними ничьими дело, понятно, не ограничивалось. Претендентское дерби в Цюрихе (1953) памятно благодаря замечательному сборнику Бронштейна «Международный турнир гроссмейстеров». Но лишь в конце жизни Давид Ионович решился рассказать, как всё было на самом деле. Глава в нашей с ним книге «Давид против Голиафа» (2002) так и называется – «”Сплавка” в Цюрихе». Остановлюсь только на ключевых моментах.

Победители претендентского дерби в Цюрихе (1953): Василий Смыслов, Сэмюэль Решевский, Пауль Керес и Давид Бронштейн, который лишь на склоне лет решился поведать о закулисных махинациях на том турнире

«Турнир был изнурительным и нервным: два месяца игры, 30 туров! Руководство делегации (зампред Спорткомитета Д.Постников, его заместитель Мошинцев из КГБ и гроссмейстер Бондаревский, по совместительству из тех же органов) нагнетало страсти, все время напоминая, что никак нельзя пропустить вперед Решевского. Выйди он на Ботвинника, нам всем бы не поздоровилось. Еще бы: девять советских участников не смогли удержать одного американца!

А тот, как назло, шел в лидерах вместе со Смысловым. (…) Как бы то ни было, “тройка” решила действовать. Вызвали Кереса на берег Цюрихского озера и в течение трех часов уговаривали сделать белыми быструю ничью со Смысловым, чтобы в следующем туре тот мог всеми силами обрушиться на Решевского (мне об этом в тот же вечер рассказал Толуш, секундант Кереса).

Керес мужественно выдержал натиск. Может, он и обещал подумать, но на игру пришел в боевом настроении. Однако был весь красный, возбужденный, и я видел, что играть он не в состоянии. Видел это и Смыслов, который внезапно подошел ко мне (чего никогда не делал во время игры) и спросил: “Что это Пауль так зло на меня смотрит? Обидел я его, что ли?” Я не знал, что ответить, и промолчал – а вдруг Смыслов не в курсе? Керес, конечно, проиграл.

“Тройка” решила ковать железо, пока горячо. Сначала убедили Геллера, что Бронштейн завтра якобы требует от него очко, чтобы не пропустить вперед Решевского. Затем вызвали к озеру меня и сказали: Геллер уже получил приказ вам проиграть! Я пробовал возражать, но допустил ошибку, упирая не на то, что всё это вообще неспортивно, а на факт проигрыша Геллером пяти партий. “Вы что, хотите парня совсем угробить?” – “Нет-нет, он согласен, он патриот”. Я сделал вид, что согласен, а сам решил схитрить и играть тупо на ничью, чтобы исключить проигрыш. (…)

Я наивно думал, что на Геллере разговор закончится. Ан нет. “Теперь вот что, – сказал Постников, закуривая очередную папиросу (рядом угрюмо шагал “комиссар”). – После Геллера у тебя Смыслов. Учти, его перед партией с Решевским волновать нельзя! Он должен знать, что ты потом с ним сделаешь быструю ничью”. – “Но у меня белые!” – “Какая разница? Мы не можем рисковать, что в турнире победит американец”. – “Но я тоже могу победить в случае удачного финиша?” – “Я сказал: ничья и быстро! – отрезал Постников и веско добавил: – Мы только что получили шифрованную телеграмму от Романова: «Игру между советскими участниками прекратить». Понял?

Я обомлел от такой лжи. Мой взгляд не понравился Мошинцеву, и он решил усилить давление, выпалив на повышенных регистрах: “Вы что же, всерьез думаете, что мы приехали сюда в шахматы играть?!” Тут уж крыть было нечем. “Значит, так, – продолжил кагебист. – Перед партией со Смысловым вы зайдете к нему в номер и договоритесь, как сделать ничью. Всё понятно?” Я понуро кивнул. И меня оставили одного созерцать озеро…

Придя на партию с Геллером, я увидел, что на нем нет лица. Неужели и впрямь согласился проиграть? Однако он, как я понял уже много позже, получил от Бондаревского указание выиграть, наказав меня за “жадность”! И пока я лавировал в своем лагере, “тупо играя на ничью”, Ефим методично усиливал позицию. Все же надо бы мне играть повнимательней, но я попросту зевнул пешку и проиграл. (…)

В день партии со Смысловым, часов в двенадцать, ко мне зашел Мошинцев: “Вы уже были у него?” – “Нет”. – “Тогда пойдемте”. И буквально подтолкнул меня к соседнему номеру: “Заходите, Смыслов вас ждет”. Хотя мы были соседи, я ни разу не заходил к нему. Сейчас под конвоем пришлось постучаться. “Войдите”. Вхожу. Вижу унылую картину: у окна, не глядя друг на друга, сидят двое – Смыслов и его секундант Симагин. Здороваюсь, подхожу. Симагин отводит глаза и демонстративно смотрит в окно. Говорю о погоде, еще о какой-то ерунде… Смыслов нервно перебивает: “Нет, Дэви, скажи, как мы будем играть?” Я что-то мямлю… “Нет, как мы будем играть? – И неожиданно говорит: – Вот Керес играл на выигрыш и проиграл…” Мне стало ясно, что он с самого начала знал про весь этот дьявольский спектакль. “Ладно, – отвечаю, – как-нибудь сыграем”. И быстро ухожу. Мошинцев за дверью ждет меня: “Договорились?” – “Да”. И он отстал…»

Заканчивая свой рассказ, Бронштейн пишет, что лично к Василию Смыслову у него претензий нет: «Дело не в нем, а в самой системе, царившей тогда в советских шахматах. Разве я не понимаю, что каждый из нас мог оказаться в такой ситуации?»

Казалось бы, между тем, что произошло на Кюрасао и в Цюрихе, разницы нет. И там, и там была успешно решена задача не пропустить к матчу на первенство мира «чужака». Но разница есть, и существенная! Правда, чтобы заметить ее, надо быть Корчным: «Конечно, советское спортивное руководство устраивало заговоры – это было известно еще раньше. Один из самых знаменитых – турнир претендентов в Цюрихе (1953), когда было сделано всё, чтобы выиграл Смыслов, а не Бронштейн. Это была очень хитрая комбинация, но продуманная сверху. А вот то, что случилось на Кюрасао, – не было задумано сверху. В том-то и штука, что всё было спланировано Петросяном и его окружением. Чем данный заговор и отличался от всех остальных советского периода».

Название книги самого знаменитого из шахматных «невозвращенцев» говорит само за себя. На родине она была издана только в 1992 году

По сути, Виктор Львович утверждает: наши шахматисты и сами, без всяких указаний сверху, при случае использовали «командную игру», о которой писал Богатырчук. Закрывая глаза на то, что это противоречит принципам «fair play» – честной игры, а значит, рано или поздно жди расплаты (мы же с детства знаем, что «жухала долго не живет»).

Скандал на Кюрасао вышел советским шахматистам боком, похоронив столь удобные для них турниры претендентов. Настойчивость американцев вынудила ФИДЕ отказаться в 1964 году от порочной практики и начать проводить матчи претендентов – один на один, чего и добивался Фишер. В конце концов, несмотря на все преграды, он пробился к матчу на первенство мира и в 1972 году отобрал у Спасского шахматную корону, которой до этого четверть века безраздельно владели советские чемпионы!

Не помог и административный ресурс, которым так сильны были советские шахматы. Напуганный фантастическими результатами Фишера в матчах претендентов (с Таймановым – 6:0, с Ларсеном – 6:0 и с Петросяном – 6,5:2,5!), Спорткомитет СССР объявил «всеобщую мобилизацию». То, что в подготовке Спасского участвовали опытные тренеры, различные спортивные, медицинские и научно-исследовательские организации, что сама подготовка проходила на правительственных дачах и в санаториях и, разумеется, за государственный счет, не удивляет: в советском большом спорте это было нормой. Но вот обязать почти всю элиту советских шахмат, включая экс-чемпионов мира, представить под грифом «секретно» отчеты с их оценкой стиля и силы игры Фишера, а заодно, для сравнения, и Спасского – стало настоящим ноу-хау руководства Спорткомитета! В детальном исследовании приняли участие Петросян, Спасский, Таль, Ботвинник, Смыслов, Керес, Тайманов, Корчной, Геллер, Авербах, Бондаревский, Болеславский, Полугаевский, Котов… А позднее всплыли из небытия и секретные документы ЦК КПСС, из которых стало ясно, какую роль в борьбе за мировую корону играли… политические гроссмейстеры со Старой площади.

Расплата за грехи. В 1972 году Роберт Фишер отобрал у Бориса Спасского шахматную корону, которой до этого четверть века безраздельно владели советские чемпионы!

Карикатура из журнала «Chess Life». На столе газета с результатами матчей Фишера с Таймановым, Ларсеном и Петросяном. Рядом со Спасским – дебютные справочники на 1.е4. Напротив – генсек Л.Брежнев и премьер-министр Н.Косыгин. Мудрый вождь спрашивает: «Но Борис, а что будет, если он не сыграет 1.е4?»

Придумка, видно, понравилась, и в дальнейшем точно так же пытались действовать и при подготовке Анатолия Карпова к матчам с Фишером и Корчным. Естественно, подобное никогда не афишировалось – отчеты носили закрытый характер и не предназначались для печати. Недаром ироничный Михаил Таль приписал к своему посланию: «Прошу извинить за несовершенство стиля. Ведь этот “труд” не будет опубликован, разве что через Х+1 лет в антологии, посвященной моему творчеству».

Но он ошибся. Все эти документы впервые увидели свет в нашей с Дмитрием Плисецким книге «Russian versus Fischer» (1994; «Русские против Фишера», 2004), подтвердив библейскую истину – всё тайное однажды станет явным!

Оригинал

Размещено 5 сентября 2015  15:37

Вольф Рубинчик о шахматных книгах и не только

1. ШАХМАТНЫЙ ТРЭШ ПО-МОГИЛЕВСКИ, или СЛОНА-ТО ОН И НЕ ПРИМЕТИЛ…

Игнатищев Р. М. Заслуженный деятель науки Руслан Игнатищев: шахматы, как общественное явление. – Могилев: Могилевская областная укрупненная типография им. Спиридона Соболя, 2009. – 40 с.

1

Издание аннотировано как «научное» (с. 40) – возможно, для того, чтобы стать иллюстрацией к известному анекдоту («физика – то, чем занимаются физики»). Несмотря на включенные в текст формулы, ни содержание, ни форма издания не соответствуют минимальным критериям научности. Думается, не случайно «профессор, доктор технических наук, депутат Белорусского парламента двух созывов (работавший Председателем подкомиссии по науке)» не указал фамилий рецензентов в очередной своей книжечке.

Сведения из истории шахмат особенных нареканий не вызывают, классические партии (Андерсен – Кизерицкий и пр.) – тоже, хотя они печатаются практически во всех учебниках для начинающих, стоило ли занимать место? Наиболее интригуют «теоретические» выводы, касающиеся Беларуси. Они основаны на агитпропе вроде: «Республика Беларусь в своём экономическом развитии ставку делает на науку. Вот, в частности, высказывание, воплощённое в различные документы, Президента А.Лукашенко: Без науки дальнейшего развития не будет». При этом в разделе «2.7. О шахматах на территории Республики Беларусь и стран, в которые она, по воле судьбы, входила» (с. 12-16) приведены преимущественно российские примеры. Неудивительно: уроженец Киева Р. Игнатищев (см. его фото выше) «сознательно, здесь и в дальнейшем, употребляет равенство русский=наш» (с. 13).

Автор считает, что увеличение «на порядок штата преподавателей, числа спецклассов, кружков и соревнований» (с. 2) позволит снизить «общественно негативное среднесуточное время Республики Беларусь, т. е. время, которое один из 7 млн белорусов в среднем затрачивает в сутки на приносящие вред обществу занятия – употребление алкоголя, наркотиков, шатания «шпаны» по улицам в поисках где что сломать, разбить, подраться с подобной себе братвой из других городских кварталов; чрезмерная сексуальная ориентация многих девчат с барражированием ими, с этой целью, по различным «бродвеям», «арбатам», панелям и прочим подобным местам» (с. 17). В его надеждах мало нового: еще в 1927 г. советский поэт Александр Безыменский выдавал на-гора трогательные строчки: «Сорокаградусной – не быть! Рабочий, шахматами пьянствуй!», а шахматно-шашечный клуб при шах-шашбюро учеников г. Минска призывал: «Вместо пьянки и карт – научись проводить время за шахматной доской» (см. журнал «Шахматы-плюс», № 1, 2003 – 4-я стр. обложки). Борьба за трезвость с помощью шахмат и прочих завлекательных игр велась в течение десятилетий. О ее «успехах» свидетельствует принятие в 1985 г. – через 60 лет после начала «шахматной лихорадки» в СССР – горбачевского антиалкогольного указа. Тем временем доля любителей выпить и покурить среди любителей шахмат не сильно отличалась от общенародной. Некоторые «профессионалы» садятся за доску в нетрезвом виде и поныне.

Р. Игнатищев надеется на «существенное увеличение быстроты экономического процветания» (так!) благодаря шахматизации населения. Надеяться не запретишь, но эмпирика не дает для этого оснований. Популярность шахмат в Армении, Болгарии, Грузии, на Кубе имела и имеет очень отдаленное отношение к экономическому росту в этих странах. И напротив, азиатские «тигры», страны, где шахматами (во всяком случае, в версии, признанной ФИДЕ) в 1990-е гг. увлекались немногие жители, демонстрировали завидный рост.

В конце брошюры автор рекомендует шахматистам, среди прочего, не забывать народные мудрости: ««Под лежачий камень вода не течёт»; «Капля камень долбит»; «Куй железо пока горячо», «Лови момент», «Поезд ушёл» и прочие подобные» (с. 39). Прямо-таки Козьма Прутков, он же Капитан Очевидность… К сожалению, специалист по синусошариковым редукторам и коммунист с полувековым стажем не понял, что ушел именно его «поезд», что актуальность лозунгов вроде «каждый второй трудящийся – шахматист-любитель» (с. 36) осталась в первых советских пятилетках, когда единственная партия верила в простые решения сложных проблем…

Помимо прочего, профессор вольно или невольно ввел своих читателей в заблуждение, повторив вслед за бессменным членом исполкома Белорусской федерации шахмат Евгением Мочаловым: «был информационно-методический сборник «Шахматы и шашки в БССР»; ликвидирован; а чего-то подобного другого жители Беларуси не получили» (с. 16). С июля 2003 г. по декабрь 2008 г. в Минске ежеквартально выходил журнал «Шахматы», на который жители Беларуси могли свободно подписаться через «Белпочту» (на вышеупомянутое советское издание 1980-х гг. подписки не было). Несколько лет «Шахматы», коих вышло 22 номера, продавались и через киоски «Белсоюзпечати» по всей стране. Весной 2003 г. автор этих строк потратил немало времени, нервов и денег, чтобы убедить «сильных мира сего» в необходимости издания. Мне выпало быть первым редактором журнала. Непросто было организовать редколлегию: припоминаю, как почтенные минские игроки и солидные тренеры уклонялись от ответственности, «помогали» лишь языком…

Некомпетентность любителя шахмат, доктора технических наук Игнатищева не задела бы меня, если бы речь шла лишь о слепоте в отношении моих усилий. Но создавать журнал помогали известные в шахматном мире и уважаемые мной люди: тренеры Степан Давыдюк, Юрий Муйвид, Геннадий Рабченок, шахматный композитор Владимир Сычов, мэтр заочной игры Дмитрий Лыбин, вице-президент «Белорусской ассоциации сёги» Сергей Корчицкий (в ноябре 2011 г. защитил кандидатскую диссертацию, в июле 2013 г. стал чемпионом Европы по сёги), экс-чемпион БССР по обычным шахматам Абрам Ройзман… Очень жаль, что тов. Игнатищев не заметил и не оценил их трудов, когда готовил свое «научное издание», адресованное «широким слоям населения». Что до федерации шахмат, которая некритически подхватила заметки могилевчанина и в том же 2009 г. разместила их на своем сайте, то она высекла сама себя, ведь с 2007 г. она была соучредительницей журнала «Шахматы». Увы, сорняки на сайте «Открытые шахматы», созданном и раскрученном с помощью «Президентского спортивного клуба», всегда росли лучше, чем полезные всходы (см. об этом, например: «Альбино плюс», № 33, 2010; № 41, 2011).

 

2009-2010, 2013

2. ИЕРУСАЛИМСКАЯ «ШТУЧКА»

 

Дудаков Савелий. Каисса и Вотан. Иерусалим-Москва: издатель Богатых А. Д., 2009. – 420 с.

2

Ссылку на этот книжный «кирпичик» я обнаружил в конце 2009 г. здесь: www.imverden.info/belousenko/books/dudakov/dudakov_kaissa.pdf. (осторожно, файл более 11 мегабайт!) Не претендуя на подробный «разбор полетов», посчитал нужным отозваться в «Альбино плюс»: не так часто видят свет концептуальные обзоры «шахматной истории». В 2013 г., поднабравшись опыта, кое-что дополнил.

У автора, иерусалимского историка Савелия Дудакова (1939 г. р., в Израиле – с 1971 г.), есть кое-что общее с могилевским профессором Русланом Игнатищевым – тем, который «слона не приметил» – год рождения, продолжительный стаж работы в университетах, наивный подход к обычным шахматам как к источнику бесспорной пользы для человечества. Этот подход берет начало, пожалуй, еще в эпохе Бенджамина Франклина с его апологетическим текстом «Моральный дух шахмат» (или «Нравственность игры в шахматы). Обоим представителям профессуры, к сожалению, присуща поверхностность – невнимание к жизненным «мелочам». У Игнатищева она доходит до абсурда, очевидных ошибок, но и Дудаков не обошелся без ляпсусов (о них – ниже). В целом, конечно же, книга «Каисса и Вотан» более поучительна и полезна для саморазвития шахматистов, чем брошюрка «Заслуженный деятель науки Руслан Игнатищев: шахматы, как общественное явление», которая на сайте БФШ кощунственно попала в одну рубрику «Методическая литература» вместе с отличной книгой Вячеслава Дыдышко «Логика современных шахмат» (и остается там сейчас, в августе 2013 г.; см. openchess.by/lib/books). Как-никак Савелий (Савва, или Шауль) Дудаков имеет звание мастера ФИДЕ, в 1970–1980-х годах активно выступал в израильских шахматных турнирах.

Для начала – курьёз. На с. 307 д-р Дудаков пишет: «Памяти создателей замечательного этюда и его решателя Владимиру Ленину, автор сих строк соорудил памятник в Иерусалиме. На стене дома Дудаковых из красивого белого иерусалимского камня находится большая мраморная шахматная доска с упомянутым этюдом. Каждый может восхититься творением мастеров. Милости просим...». Если это правда, то как не порадоваться за креативного любителя шахмат, который не пожалел стены собственного дома для «памятника». Правда, что-то похожее мы уже читали в литературе ХIX в. – не у А. Д. Петрова ли? Но приглушим иронию: С. Дудаков и в самом деле немало сделал для истории шахмат. К примеру, поспособствовал переизданию в Иерусалиме ценных книг Михаила Левидова «Вильгельм Стейниц» и «Эмануил Ласкер» (в 1987 г.). Отдельные сведения, вошедшие в книгу «Каисса и Вотан», публиковались Дудаковым уже в сборнике очерков «Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России» (Москва, 2000).

Любимая тема автора, которой он посвятил не один год, – вклад евреев во «всемирные шахматы». С этой перспективы он и рассматривает историю игры от незапамятных времен до наших дней, причем пишет не только об игроках, но и о шахматных композиторах, литераторах, организаторах и меценатах, затрагивая и подтему «шахматы в литературы» (за что ему респект). Похоже, автор исследовал сотни разноплановых источников и источничков. Калейдоскопичность – в книгу включены и рисунки, и фотографии, и таблицы, и диаграммы, и целые партии – не мешает повествованию, а скорее помогает. Творение чем-то напоминает легендарный труд покойного ныне Ежи Гижицкого «С шахматами через века и страны». Правда, время от времени С. Дудаков впадает в многословие, а его тезисы вроде «человечество обязано евреям заимствованием не только шахмат, но и десятичной системы счета» (с. 7) трудно считать вполне обоснованными, как и ярлык «антисемит», наклеенный на Валерия Чащихина (с. 237) и покойного Владимира Алаторцева (с. 238). Не хотел бы обсуждать действительное отношение этих шахматистов к евреям, возможно, автор и не ошибается, но без доказательств его попытка выглядит одиозно. Не у Фёдора ли Богатырчука С. Дудаков научился вешать ярлыки? Тот в своих мемуарах 1978 г. тоже походя раздавал «плюхи» тем, кто ему не угодил: киевские шахматисты, покритиковавшие его деятельность 1930-х гг. в прессе, – «подкоммунивающие», Александр Котов – «кагебист» и т.д.

Комплексом неполноценности веет от поиска С. Дудаковым еврейских корней у Михаила Чигорина (с. 21), Василия Смыслова (с. 27), Бориса Спасского (с. 114) и Веры Менчик (с. 191) – нужно признать, что сей комплекс характерен для многих евреев, которые родились и росли при Сталине. Тем не менее, биографические очерки о Стейнице, Ласкере, Тартаковере и др., дополненные анекдотами и малоизвестными фактами, вызывают интерес. Цитируется отрывок из статьи в журнале «Wiener Schachzeitung» 1911 г., где Эм. Ласкер (если это был он – в книге высказывается некоторое сомнение), остроумно объяснил, почему так много евреев выбирали шахматы как занятие в жизни.

К Александру Алехину автор книги относится плохо и упрекает его за нежелание спасти коллегу: «Есть данные, что Алехин работал в деникинской контрразведке, в лапах которой погиб известный шахматист Эвенсон, знакомый и партнер Алехина» (с. 102), а особо – за «нацистские бредни» 1941 г. (с. 113). Во втором случае основания для неприязни есть, первый представляется домыслом, основанным на слухах. «Титану» Михаилу Ботвиннику ставится в заслугу, что он не подписывал антиизраильские воззвания (с. 287), но справедливо раскритикована его статья «Сумбур в композиции» 1936 г., написанная в соавторстве с «неким Л. Ф. Спокойным» (с. 288; без слова «некий» относительно редактора «Шахмат в СССР» 1933–1936 гг., позже репрессированного, можно было бы обойтись). Кстати, в книге указано место рождения отца М. М. Ботвинника – местечко Кудрищино под Минском (у Генны Сосонко в книге «Мои показания» сказано «у Острошицкого Городка», но фактически ныне это деревня Смолевичского района) и матери Ботвинника – Краславка Витебской губернии (ныне Краслава в Латвии, на границе с Беларусью). Выходит, что в некотором смысле Республика Беларусь может гордиться не только Шагалом и Вейцманом, а и первым советским чемпионом мира по шахматам…

Интересно было узнать о месте рождения известных американских шахматистов 1910–1920-х гг. Арона Купчика (1892-1970, в других источниках он называется Абрамом) – «Брест-Литовск в России» (с. 367), Чарльза Яффе (1874–1941, в других источниках год рождения приводится в «вилке» от 1876 до 1887) – «м. Дубровно» (с. 368). Ценны сведения о том, что маэстро Сальве «был издателем первой и, кажется, единственной еврейской (на идиш) шахматной газеты: «Эрште идише шахцейтунг» (Первая шахматная еврейская газета). Выходила она раз в две недели, но, увы, вышло всего три номера в октябре-ноябре 1913 года» (с. 163). О великом Рубинштейне сказано следующее: «Утверждается, что он никогда не писал на шахматные темы, за исключением нескольких прокомментированных [партий]. Но это не совсем так. Мной обнаружена небольшая статья Акибы Кивелевича в первом номере ивритского журнала по шахматам («Ха-Шахмат», осень 1923 г., Иерусалим, издание клуба имени Эмануила Ласкера, редактор Лев Осипович Могилевер). Cтатья объясняет начинающим принцип быстрого развития фигур и занятия центра. Но намного интереснее другая статья А. Рубинштейна о новейших течениях в шахматах, опубликованная в 1924 году в журнале издаваемым Б. Каганом («Kagans neueste schachnachrishen»)». (с. 78, орфография С. Дудакова сохранена). Эта малоизвестная статья в переводе на русский помещена в приложении к книге, как и «Я обвиняю!» Рудольфа Шпильмана, и прочие редкости. Между прочим, немецко-еврейский шахматный издатель Бернгард Каган, как упоминает С. Дудаков, тоже «наш» – родом из Гродно (с. 100).

Несколько «ляпов», кричащих о недоработках редактора. На с. 210 утверждается, что будущий гроссмейстер Тайманов в «десятилетнем возрасте сыграл роль скрипача Юльки в фильме «Концерт Бетховена» (1937 г., режиссер Владимир Шмитдхоф, музыка Исаака Дунаевского). На самом деле героя Марка Тайманова в этой ленте – между прочим, производства киностудии «Совецкая Беларусь», будущего «Беларусьфильма» – звали Янка, и у фильма было два режиссера – Владимир Шмитгоф и Михаил Гавронский (см.: «Все белорусские фильмы», т. 1. Авт.-сост. Игорь Авдеев и Лариса Зайцева. Минск, 1996. С. 87). Сам М. Тайманов об истории с фильмом довольно подробно рассказал в своих мемуарах «Вспоминая самых-самых» (Спб, 2003).

Книжка Сало Флора, вышедшая в 1984 г., называется «Часы не остановлены» («…не установлены» – вольность московского энциклопедического словаря «Шахматы» 1990, с. 432, и С. Дудакова, с. 215). Евгений Умнов был преимущественно не «этюдистом» (с. 227), а проблемистом. Одна из последних книг Давида Бронштейна имеет название «Давид против Голиафа», а не «Давид и Голиаф», «забыл» С. Дудаков и о соавторстве в ней Сергея Воронкова (с. 255). Д. И. Бронштейн умер в 2006-м, а не в 2007-м; И. Э. Крейчик – в 1957-м, а не в 1955-м (с. 201, 248). Некорректно заявлять, что «Бронштейн прославился … введением в практику староиндийской защиты – детища Д. Бронштейна и И. Болеславского)» (с. 201-202) – та защита применялась задолго до рождения обоих знаменитых гроссмейстеров. Впрочем, в последнем случае, похоже, не «ляп», а сознательная позиция – всё тот же комплекс неполноценности, «кампания против космополитов», вывернутая наизнанку. Вспоминается, как один местный еврейский деятель (ровесник Дудакова; позже уехал в Израиль) в 1990-е гг. доказывал на лекции в Минском обществе еврейской культуры, что только евреи способны генерировать полноценный юмор; ему резко возразил идишный писатель Гирш Релес (1913–2004), не терпевший самохвальства…

Книга Савелия Дудакова превосходит по качеству опусы Руслана Игнатищева или Семена Лиокумовича (имею в виду расхваленный «Советской Белоруссией» и прочими идеологически ангажированными изданиями вроде «Авива» сборник 2007 г. «Евреи Белоруссии в большом спорте» с двадцатью фактическими ошибками на десяти «шахматных» страницах). Тем не менее, до научности и ей далеко – это, скорее, чтиво для свободного времени. Изучать книгу «Каисса и Вотан» всерьез можно, однако при этом нужно тщательно отделять факты от авторских эмоций и домыслов. Хочется верить, что готовящаяся к выходу энциклопедия «Евреи в шахматах» (как утверждает один из ее консультантов, шахматный библиофил из Калифорнии, там будет более 1300 биографических статей), станет существенным шагом вперед.

 

2010, 2013

3. ПОЛИСТАЕМ В СВОБОДНОЕ ВРЕМЯ

Павлович А. «60 шашечных игр». Минск: Зималетто, 2009. – 120 с.

3

Книга Александра Павловича, тренера-преподавателя (а с недавних пор и методиста) минской СДЮШОР-11, адресована, как игриво отмечено на обложке, «мальчишкам и девчонкам, а также их родителям». Каждый, кто смотрел детский сериал «Ералаш», узнает его лозунг. Можно было бы ожидать, что книга будет веселой от начала до конца, но на самом деле речь идет о мини-энциклопедии шашечных игр, сведения в которой изложены чаще всего суховато – что, в принципе, соответствует жанру.

Чувствуется неподдельное увлечение автора – всё же хочется уточнить, автора-составителя – многоцветной палитрой шашечных игр. Возможно, его классификация (1. Перестановочные игры. 2. Английские шашки и их родственники. 3. Русские шашки и их варианты. 4. Шашки, отличающиеся от русских некоторыми правилами. 5. Семейство столбовых шашек. 6. Турецкие шашки и их родственники. 7. Экзотические шашки. 8. Шашматы) вызовет споры, и кому-то все виды шашек, кроме привычных русских, покажутся «экзотическими». Тем не менее, в книжке собрана богатая информация о шашках и околошашечных развлечениях почти на любой вкус. В некоторых играх («шашматы») участвуют шахматные фигуры, что, вероятно, привлечет внимание шахматистов.

Шестьдесят видов – еще не всё, о чем можно было бы написать; А. Павлович замечает, что в мире существует «около 100 видов шашечных систем». Он сознательно ограничился играми, которые можно изучать на «классических» 64 клетках, а есть же и доски с 80, 100 клетками и т.д. Но поистине нельзя объять необъятное, а тем более – на 120 страницах.

Придает дополнительную ценность изданию то, что в предисловии автор предлагает оригинальную методическую разработку – программу развития детей 6-7 лет с помощью шашек. Программа состоит из 20 занятий и включает знакомство с играми «Башни», «Обратные шашки», «Ставропольские шашки» (о них, как об эффективном средстве развития комбинационного зрения, А. Павлович написал в газету «Наша Ніва» еще в 2006 г. – не без моей подачи), «Вавилонские шашки». Испытывал свою систему автор с 1999 г.

Вообще, специалистом по шашкам себя не считаю. Понравился мне литературный раздел в конце книги («Жизнь и шашки»). В нем афоризмы, побасенки, анекдоты о шашистах. Раздел напомнил произведения светлой памяти Аркадия Рокитницкого (1911–2004). Замечательно и то, что из 60 игр минимум 3 – белорусские шашки, шашки Шклудова, «белорусские шашки-2» – зародились на наших землях. Хочется пожелать А. Павловичу при переиздании поместить более подробную информацию об изобретателях названных игр (Е. Рубане, П. Шклудове, Н. Грушевском).

Полагаю, книга «60 шашечных игр» найдет своих читателей, если уже не нашла (100 экземпляров – совсем немного даже для Минска). Замечания и предложения Александр Альбертович Павлович просит адресовать на e-mail: pavlovichaa@rambler.ru.

 

2010, 2013

 

4. НОВАЯ КНИГА ОТ ПАВЛОВИЧА

Павлович А. «60 шахматных игр». Минск: В.И.З.А. ГРУПП, 2012. – 168 с. 4

Увидела свет очередная книга, подготовленная педагогом и психологом, инструктором-методистом столичной СДЮШОР-11 Александром Павловичем. Как и «60 шашечных игр», вышедшая в 2009 г. (см. выше), она издана тиражом 100 экз. и несет на обложке лозунг из «Ералаша» («Мальчишкам и девчонкам, а также их родителям»), но объем несколько увеличился. Кратко рассмотрены вопросы происхождения шахмат, описаны десятки шахматных игр на 64 клетках и на меньших досках (например, 5X5). Довольно много говорится об играх восточного происхождения – типа сёги. Не все рассказы на вес золота, но, как в любой энциклопедии, каждый читатель сможет найти для себя что-то интересное. Не обижены и приверженцы «классических» шахмат: в конце книги даются прокомментированные международным мастером Сергеем Хамицким партии А. Павловича 1970–80-х гг., разработка Павловича в одном из вариантов испанской партии.

В предисловии автор-составитель гордо заявляет: «Впервые в Республике Беларусь (г. Минск) моим учеником по гексагональным шахматам (международный гроссмейстер), кандидатом в мастера спорта по классическим шахматам, имеющим также 5-й дан по японским шахматам (сёги), С. А. Корчицким защищена диссертация на соискание ученой степени кандидата педагогических наук по теме: “Интеллектуальные игры как средство умственного развития школьников” (ноябрь 2011 г.). В ней рассматриваются шахматные и шашечные игры». В приложении, кстати, приводится большая статья Сергея Корчицкого «Сравнительная характеристика форм интеллектуальной игровой деятельности», опубликованная впервые в журнале «Адукацыя і выхаванне» в 2007 г., где автор критикует программу «Шахматный всеобуч», подготовленную Национальным институтом образования (Минск, 2006) и рассчитанную на 4 года: «Темы занятий… предполагают знакомство с техникой самой игры, а не направлены на развитие конкретных видов мышления школьника. Решение задач и этюдов предусмотрено только на третьем году обучения». Критика представляется вполне справедливой.

Из десятков статеек об «альтернативных шахматах», основанных во многом на материалах интернета, лично мне показался наиболее любопытным рассказ о «шахматах Мюнхгаузена», которые придумал Владимир Нагово-Мюнхгаузен (Ессентуки, Россия) в 2009 г.: «Новые шахматы отличаются от классических лишь свойствами коня – в мюн-шахматах он стал двухголовым и ходит “сразу двумя буквами Г”. Ставится эта фигура на королевском фланге вместо обычного коня».

Можно пожалеть о том, что в книге не указано, кто изобрел «Белорусские шахматы» и «Шабел». Вообще, хотелось бы пожелать уважаемому Александру Альбертовичу проявлять несколько больше внимания к «местным» источникам. Так, в предисловии он перечисляет дюжины известных людей, высоко ценивших шахматы, – от Тамерлана до Тельмана, но к белорусам из перечисленных можно с натяжкой отнести лишь одного, Костюшко. Почему было не вспомнить об увлечении шахматами по крайней мере юбиляров 2012 г., Янки Купалы и Якуба Коласа? Увы, они попали в категорию «многие другие»…

Вряд ли у мальчишек и девчонок с их родителями вызовут восторг правила от ФИДЕ, изложенные бюрократическим языком в переводе с английского (с. 38–61), – это материал скорее для арбитров и высококвалифицированных тренеров. Всё же недостатки и излишества сборника перекрываются пользой от самого факта выхода «инновационной» шахматной книги в Беларуси.

«60 шахматных игр» можно проиобрести: в Беларуси – у опытного распространителя литературы Леонида Шетько (shetko@tut.by, тел. 8-029-3329632), в России – через сайт chessm.ru. Об А. Павловиче и его книгах см. также очерк Алексея Черепова: bychess.com/news/znakomtes-aleksandr-pavlovich.

 

2012

 

5. ПРОТИВОРЕЧИВЫЙ ТРУД О СЛОЖНОЙ ЛИЧНОСТИ

5-1

Известный московский шахматный литератор и редактор Сергей Воронков выпустил книгу «Федор Богатырчук. Доктор Живаго советских шахмат» (Москва: Андрей Ельков, 2013) в двух томах (464 и 480 с.). Первый том охватывает период 1892–1935 гг., второй – 1935–1984 гг., таким образом, перед нами предстает «портрет на фоне века». Двухтомник – своеобразная беллетризованная биография шахматиста, напоминающая скорее о серии «ЖЗЛ», произведениях Эдварда Радзинского и передачах Леонида Парфенова, чем о «Выдающихся шахматистах мира». Частично материалы С. Воронкова публиковались на сайте chesspro.ru и в журнале «64-ШО». В книге, появление которой вызвало горячие споры на chess-news.ru (июнь-июль 2013 г.), раскрываются разные аспекты деятельности киевского мастера, жившего и в Польше, и в Германии, а в конце 1940-х поселившегося в Канаде. Действительно, Ф. Богатырчук был и профессором медицины, и общественным деятелем («ярким политиком», как утверждается на твердой цветной обложке и в аннотации), и автором первого шахматного учебника на украинском языке (1926), и боевитым публицистом… Он пробовал составлять задачи, и одна трехходовка приведена в книге (кстати, недавно в Украине прошел конкурс составления этюдов «Ф. П. Богатырчуку-120»). В два тома вместилось более 200 партий Богатырчука, сыгранных как за доской, так и по телеграфу, и по переписке. Некоторые из них прокомментированы самим Богатырчуком и его коллегами довоенного периода, некоторые – современными гроссмейстерами, так что читатели, ищущие в подобных книгах «чисто шахматный» материал, скучать не будут. Меня же интересовал прежде всего исторический фон, ибо в шахматных заслугах «сочемпиона» СССР 1927 г. (1-2-е места с Петром Романовским) я и не сомневался.

В 1960-х гг. Давид Бронштейн отозвался на книгу поляка Ежи Гижицкого «С шахматами через века и страны» так: «Я самого высокого мнения о нашей шахматной литературе. Сказать о ней что-либо худое было бы искажением истины, а с моей стороны, кроме того, и неразумно, поскольку я и сам иногда выступаю в качестве автора». Позиция покойного Давида Ионовича мне понятна, но не близка. Иной раз замалчивать недостатки – значит поощрять их. Полагаю, здесь именно тот случай.

Автор зачастую слишком доверчив к утверждениям своего героя, хотя они давали немало поводов для сомнений. Иногда явные неточности героя списываются на забывчивость (напр., в т. 2, с. 39), старческие «озарения» (т. 1, с. 36-37), а иногда… Представляется, что Ф. Богатырчук переоценивал опасность, которую несла ему, например, газетная критика со стороны коллег в 1936 г. После войны Ф. Богатырчук строил свои обвинения в адрес системы «советских шахмат» на основе беседы, которая после газетного «навета» состоялась у него с завотделом пропаганды ЦК в Киеве. Тот (со слов Богатырчука; иных свидетельств, к примеру, архивных не приведено) усомнился в политической лояльности мастера и сослался на партию, которую Богатырчук выиграл у Ботвинника в международном турнире 1935 г. Да, в 1930-е гг. советские власти «ставили» на Ботвинника, но настолько ли рьяно, чтобы преследовать всех, кто у него выигрывал? Так или иначе, история с «травлей» киевского мастера завершилась довольно мирно: после 1936 г. он продолжил играть в турнирах высокого уровня, занимался врачебной практикой, в 1940 г. защитил в родном городе докторскую диссертацию.

Вряд ли существуют объективные свидетельства в пользу того, что Ефим Боголюбов «был членом партии, но Гитлера ненавидел» (т. 2, с. 166), кроме слов Богатырчука, взятых из его статьи 1952 г. (т. 2, с. 431) и книги 1978 г. «Мой жизненный путь к Власову и Пражскому манифесту» (т. 2, с. 125-127). Вступив в НСДАП, гроссмейстер сделал свой выбор, а «фига в кармане» (частные разговоры, тайное слушание английского радио вместе с Богатырчуком – предположим, что оно имело место) мало что решала. Боголюбова, желавшего облегчить себе карьеру профессионального шахматиста, в какой-то степени можно понять. Проблема в том, что «любитель» Богатырчук не так уж далеко от него ушел, раз нелюбовь к советским порядкам подтолкнула его к добровольному союзу с нацистами. В то же время говорят, что он помогал «некоторым близким бежать из Киева», спасал евреев от Бабьего Яра (т. 2, с. 119-120). Главный из многочисленных помощников С. Воронкова Яков Зусманович (США) в интернете призывал объявить Ф. Богатырчука «Праведником народов мира». Но веских доказательств того, что доктор спасал евреев в оккупированном Киеве, например, свидетельств коллег Богатырчука, я пока так и не увидел. Даже имя и возраст сестры мастера Ратнера, которую Богатырчук якобы (со слов киевского журналиста Ефима Лазарева, 1933 г. р.) в 1941 г. укрыл от нацистов в больнице, не оглашаются, несмотря на мои просьбы. А было ли спасение?

Автор не жалеет слов – и целых страниц – чтобы показать, что «Пражский манифест», подписанный Ф. Богатырчуком по инициативе генерала Власова, был безобидной декларацией. Экс-чемпион мира Борис Спасский в своем очерке «Светлый рыцарь Каиссы» даже расхваливает власовский манифест, принятый в ноябре 1944 г.: «в нем высказано главное: как обустроить Россию демократическим путем… Документ представляет огромное историческое и теоретическое значение» (т. 1, с. 11). Не вдаваясь в споры о границах сотрудничества «Русской освободительной армии» (РОА) и «Комитета освобождения народов России» (КОНР) с нацистами, замечу, что в условиях войны означенный документ имел не теоретический, а мобилизационный характер, и Ф. Богатырчук, которому было уже за 50, входя в президиум КОНР, не мог этого не понимать. Итогом же мобилизации в РОА стали не только бои власовцев с нацистами в Праге (май 1945 г.), а и кровопролитные столкновения с частями Красной армии в начале того же года. Т.е. очень скоро выяснилось, что русские люди, о которых вроде бы пеклись власовцы, оказались вынужденными убивать других русских людей. Ради блага России ли? Вопрос риторический.

Можно ли вообще применить к Ф. Богатырчуку определение «политик»? Пожалуй, нет. Политики ведут за собой массы людей ради завоевания или удержания власти. Реальной политической властью КОНР, Украинская национальная рада, «Союз борьбы за освобождение народов России» (послевоенная эмигрантская организация) не обладали. Но, без сомнения, Ф. Богатырчук был заметным общественным деятелем: в 1920-30-х годах – одним из руководителей киевской шахсекции, в 1940-х, уже под оккупацией, – председателем «Украинского Красного креста» и «Всеукраинского комитета взаимопомощи». Ему доводилось более или менее активно поддерживать идеи тоталитарных государств, что не отрицает и автор книги. Поэтому вряд ли корректно называть Ф. Богатырчука, «игравшего» сначала на стороне сталинского СССР, затем – нацистской Германии и в последние десятилетия жизни – на стороне западных демократий, «цельной и мощной фигурой» (т. 1, с. 7).

Разумеется, я не упрекаю Богатырчука за игру в прямом смысле – участие в чемпионатах СССР «под колпаком Крыленко» и в соревнованиях при нацистской оккупации. Тем не менее, «налет сервильности» (т. 1, с. 243) не был чужд мастеру и в его околошахматной деятельности. С. Воронков приводит пример с прокрыленковским письмом 1928 г. «В защиту шахматных чемпионатов СССР» (т. 1, с. 241-242), находя оправдания для Богатырчука и подчеркивая «необычность» его поведения. Но как быть с «реверансами в адрес “величайших гениев человечества – Ленина и Сталина”» и с подписанием Богатырчуком письма в газете «Шахіст», одобряющего «смертный приговор “банде троцкистско-бухаринских предателей”» в 1936-1937 гг. (т. 2, с. 46)? Очевидно, к концу жизни он мог стать «сильным и независимым» (т. 1, с. 6), по крайней мере в суждениях, но уж о доканадском периоде этого не скажешь.

5-2

«Белорусская тема» в рассматриваемых томах звучит скромно, но рассказ С. Воронкова о матче «БССР-УССР», прошедшем в мае 1935 г. в Киеве (т. 2, с. 3-6), где Богатырчук победил витебчанина Силича, наверняка заинтересует наших любителей. Любопытно и мимолетное упоминание о партии 1924 г. двух врачей – киевлянина Богатырчука и минчанина Розенталя – продолжавшейся 13 (!) часов (т. 1, с. 142). Биография Богатырчука чем-то напоминает о судьбе шахматного чемпиона БССР 1932 г. Н. Е. Сташевского, который сотрудничал с оккупантами в Могилеве (и, по слухам, тоже уехал в Канаду). Сташевского местные историографы также после войны старались не упоминать в справочниках.

В целом книга, что характерно для С. Воронкова, написана живым, неакадемичным языком, и как пища для размышлений вполне удобоварима. По мнению Виктора Корчного, «имя Богатырчука должно занять почетное место в истории советских шахмат!» (т. 2, с. 202) – можно констатировать, что сия задача после выхода двух солидных томов реализована. Труд Воронкова сотоварищи более чем компенсирует недоговорки небезызвестного «Шахматного словаря» (1964) и энциклопедического словаря «Шахматы» (1990). Однако цель сказать о Богатырчуке и его эпохе «что-то осмысленное, солидное и спокойное» (т. 1, с. 8) достигнута лишь отчасти – возможно, ввиду эмоциональности автора. Так, спустя 95 лет России и Украине им дан совет: «надо было сообща вмазать большевикам, а потом уже решать, как жить дальше!» (т. 1, с. 7). Впрочем, подождем еще один, «мемуарно-политический» том, который С. Воронков намерен выпустить в течение года.

 

2013

6. ЧИТАЯ САМОГО БОГАТЫРЧУКА…

6

В июле 2013 г. Сергей Борисович Воронков любезно прислал мне электронную версию книги Федора Парфеньевича Богатырчука «Мой жизненный путь к Власову и Пражскому манифесту» (1978). Напомню, что незадолго до того вышел увесистый двухтомник московского шахматного литератора «Доктор Живаго советских шахмат», посвященный именно Богатырчуку (см. мой отзыв на эту работу выше). В двухтомнике даются самые лестные оценки мемуарам, написанным Богатырчуком в Канаде и опубликованным в Сан-Франциско. В начале 1990-х «околошахматные» отрывки из них печатались в российском журнале «Шахматный вестник» и вызвали немалый общественный резонанс.

Итак, полный текст книги «мудрого доктора», «яркого политика» и «гениально одаренного шахматиста» (определения С. Воронкова). Скажу сразу: симпатичнее Ф. П. Богатырчук после знакомства с его мемуарами мне не стал, и те, кому это не нравится, могут дальше не читать.

В предисловии «От издательства» говорится: «Федор Парфеньевич всегда принимал активное участие в работе организации власовцев – СБОНР». Сие участие явно наложило отпечаток на содержание книги: авторские идеи по переустройству СССР (основание «Всероссийской Федерации», в которую должны были войти «Восточная Украина, Восточная Белоруссия и Великороссия»), пахли, мягко говоря, нафталином уже в 1950-е гг. Но, может быть, автор мудрее в других вопросах?

Тоска по дореволюционной эпохе («…хорошие были люди в то время, неиспорченные борьбой за существование, захватившей всех в последующие годы»), высказанная в начале книги, уже словно бы намекает, что люди автору видятся не как субъекты истории, а как пешки на ее шахматной доске. Вероятно, этой нехитрой, но популярной идее Ф. Богатырчук следовал всю жизнь – она помогала ему находить оправдания поступков, шедших вразрез со служебными инструкциями или моральными нормами.

В книге описано, как военврач Богатырчук на фронте в 1917 г. утаивает случаи «самострелов»: хотя «распознавание самострельного ранения не было трудно и мне пришлось видеть более десятка подобных случаев, я ни об одном из них не рапортовал…». Пару лет спустя его назначат начальником военно-санитарного поезда «сечевых стрельцов», отправлявшегося в Западную Украину, но Богатырчук самовольно оставит поезд («Для галичан это была родина…, а для меня – чужбина») и вернется к семье в Киев.

В 1937 г. арестовывают друга Богатырчука, профессора В. Созывается собрание, где от коллег требуется осуждение В., причем известно, что резолюция будет направлена «в органы». Богатырчук пишет: «Своего друга я, конечно, великолепно знал и никак не мог заподозрить его в преступных деяниях против власти. Больше того, я его даже часто упрекал в том, что он склонен чересчур терпимо относиться к большевистским экспериментам». И далее: «Директор предложил поднять руки тем, которые против резолюции. Никто, решительно никто, руки не поднял. Я был в числе этих малодушных трусов. Не поднял никто руки при следующем вопросе директора – кто воздержался?» Достаточно ли в данном случае признать свою трусость спустя 40 лет, чтобы смыть с себя пятно, – пусть читатели решат для себя сами. К тому же на склоне лет Ф. Богатырчук «забыл» о ряде прочих своих поступков, укреплявших сталинскую систему. О некоторых упоминает С. Воронков – к примеру, в т. 2 своей книги (с. 46) – но тут же оговаривается: «человеку, занимающему более-менее заметное положение, выжить в середине 30-х без таких проявлений лояльности было практически невозможно». Сомнительно, что пастернаковский д-р Живаго и булгаковский проф. Преображенский (С. Воронков сравнивает Ф. Богатырчука и с ним!) промолчали бы при необоснованных нападках на коллег или одобрили бы смертный приговор «банде троцкистско-бухаринских предателей». Если говорить о реальных людях, то академик И. Павлов и проф. В. Бехтерев в сталинское время вели себя иначе, нежели Ф. Богатырчук. Правда, они были куда старше и, видимо, «слеплены из иного теста».

В 1941 г. Ф. Богатырчук не эвакуировался из Киева, притворившись укушенным бешеной собакой. Ждал немцев – и дождался… В 1945 г., опасаясь выдачи в СССР, Ф. Богатырчук и другие бывшие советские граждане в американской зоне оккупации в Германии, «вдруг превратились в украинцев – бывших польских граждан, не подлежащих репатриации. Одних наших слов было достаточно для зачисления в благословенную категорию. У кого-нибудь поднимется рука, чтобы бросить в нас камень за наш мало этичный поступок? Конечно, я не говорю о явных и скрытых коммунистах, у тех поднимется». Не будучи ни «явным», ни «скрытым» коммунистом и не бросая камень в давно умерших, констатирую, однако, очередной эгоистический «ход конем»… В гражданскую войну, как указано выше, Ф. Богатырчук не считал Западную Украину своей родиной, но ради самосохранения, очевидно, готов был назвать родной и Антарктиду.

Увы, я не уверен, что даже после десятилетий пребывания в демократической Канаде Ф. Богатырчук стал «цельной и мощной личностью», какой его хотели бы видеть апологеты. Он сочувственно относится к «достойному сыну России» врачу Рудневу, отказавшемуся лечить раненого Ленина под тем предлогом, что «Ленин – не человек, он принадлежит к особому виду человекоподобных существ, называемых большевиками», и сожалеет, что Руднев всё-таки не согласился лечить Ленина и не сжил его со свету («гуманизм», однако!). И в 1978 г. Богатырчук переживал, что во Вторую мировую войну «большевиков спасли от поражения союзники», а свою книгу рассматривал как вклад в создание памятника «незабвенному Андрею Андреевичу Власову». Попытка «переиграть» итоги войны сродни желанию неопытного шахматиста взять ход назад…

О шахматном мире в книге говорится немало, местами познавательно, но почти ко всем высказываниям автора следует отнестись критически, ибо масштабы личностей и событий зачастую искажены идеологическими предрассудками. Так, по Богатырчуку, в 1931 г. М. Ботвинник был якобы «единственным комсомольцем» на чемпионате СССР – подчеркивая ставку властей на молодого чемпиона, автор умолчал о том, что комсомольцем был также ровесник Ботвинника И. Я. Мазель (см. краткую биографию Мазеля в журнале «Шахматы в СССР», № 23-24, 1931). По архивным сведениям, с 1930 г. минчанин был и кандидатом в члены партии. Не исключено, впрочем, что Исаак Мазель «выпал» из памяти мемуариста потому, что в чемпионате 1931 г. нанес Ф. Богатырчуку тяжелое поражение (финал был опубликован в книге «Мастер Сергей Белавенец», Москва, 1963; см. эту партию полностью в моей книге «З гісторыі Беларусі шахматнай». Минск, 2012).

Ф. Богатырчука не пригласили в московский международный турнир 1936 г., и в 1978 г. он заявил: «Имею основания думать, что в этом неприглашении не последнюю роль играли угрожавшие стать хроническими мои выигрыши у Ботвинника, шахматной карьере которого советское правительство столь усиленно способствовало». К чему было мудрствовать лукаво? В турнире 1936 г. участвовали лишь пятеро советских игроков, и все пятеро встали в таблице московского турнира 1935 г. выше Богатырчука, поделившего тогда 16-17-е места из 20…

Поражает уже «Краткая автобиография» в начале книги. Ф. Богатырчук якобы «был бессменным чемпионом Киева в течение двух десятилетий, дважды чемпионом Украины» но С. Воронков, возможно, не желая того, «развенчал» своего героя, показав, что даже в чемпионатах родного города 1920–30-х гг. (не говоря о чемпионатах Украины, где первенствовал лишь в 1937 г.) киевский мастер далеко не всегда занимал 1-е место. Так, в 1932 г. его опередили Константинопольский, Погребысский и Замиховский, тогда еще не бывшие мастерами. «К числу его достижений относится и то, что его имя, подобно именам других оппозиционеров советского тоталитаризма, исчезло со страниц подконтрольной советской литературы и он больше ни в списках международных, ни в списках советских мастеров не значится», гласит «автобиография». Но в советском «Шахматном словаре» 1964 г. фамилия Богатырчука значится не раз – в таблицах чемпионатов СССР, в списке международных мастеров на с. 419… Возможно, «автобиография» готовилась не без помощи друзей-власовцев, которым нужно было раздуть успехи соратника и преувеличить мстительность советской власти. В таком случае к Богатырчуку применимы слова, которые он написал об Александре Алехине: «…легко подпадал под влияние недобросовестных политиков, спекулировавших его именем» (т. 2 книги Воронкова, с. 463). Но Алехин хоть гениально играл в шахматы, а Богатырчук, несмотря на положительный счет с молодым Ботвинником, остался просто небесталанным мастером, каких в первой половине ХХ в. встречалось немало и в СССР, и за границей…

Удивительно и умозаключение автора о том, что в 1948 г. на участие в матч-турнире за первенство в мире под эгидой ФИДЕ Сэмюэл Решевский имел меньше прав, чем… Ефим Боголюбов! Психологически понятно желание Богатырчука (18921984) постфактум поддержать человека своего поколения (18891952) и земляка, но как оно согласуется с признанием того, что после войны Боголюбов «стал играть гораздо хуже» (речь о турнирах 1947 г.)?

Полагаю, сказанного довольно, чтобы предостеречь читателей от излишнего доверия к мемуарам «сильного, независимого, довольно замкнутого и… очень доброжелательного человека» (слова С. Воронкова). Гроссмейстер Б. Спасский восклицает о «Моем жизненном пути…»: «редкая, изумительная книга!» (т. 1 книги Воронкова, с. 21). В чем-то он прав: мемуары Богатырчука иной раз выглядят редкостно желчными и изумительно наивными. Помимо остального, профессору временами изменял и эстетический вкус, например, при реакции на «Раковый корпус»: «Солженицын, бывший сам больным, с исключительно художественной правдивостью описывает горести советских граждан, больных раком, страдающих не только от своей опухоли, но и от того злокачественного нароста, который вот уже полвека терзает тела и души народов России. Автор ясно дает понять, что единственное лечение для обеих напастей – это радикальное их удаление». Послание А. Солженицына тут извращено; не потому ли, что знаменитый писатель в свое время называл Пражский манифест Власова и компании «ублюдочным»? И что по сравнению с этим факты путаницы Богатырчука в датах…

 

Август 2013

 

P.S. Апологеты уверяют, что в 1944–45 гг. Ф. Богатырчук добросовестно пытался облегчить положение военнопленных и славян, угнанных на работу, на контролируемых нацистами территориях. Но процитирую фрагмент мемуаров одного из видных власовцев Сергея Фрёлиха «Генерал Власов: Русские и немцы между Гитлером и Сталиным», где говорится о «Комитете освобождения народов России» (http://kousen.ru/research/frohlich_sb01/frohlich_sb01.html): «МЕДИЦИНСКИЙ ОТДЕЛ. Начальником этого отдела был Федор Богатырчук, уже достаточно известный пожилой доктор и профессор из Киева… Богатырчук сумел убедить генерала Власова создать, параллельно с отделом Народной Помощи, в составе учреждений КОНРа и Русский Красный Крест. Власов, наконец, уступил его уговорам и поручил ему организовать это учреждение. Богатырчук начал с того, что стал собирать пожертвования, которые в большой мере стали поступать от остарбейтеров. Он стал получать немецкие рейхсмарки, которые поступали мешками по почте. В его распоряжении оказалась масса денег, которую он держал в бронированном шкафу, не имея представления, что он собственно собирался делать с этими деньгами. Так из этого ничего и не вышло. Когда штаб Власова должен был покинуть Берлин, этот шкаф закопали в саду виллы, а ключ от него в военной суматохе потеряли. Это и была судьба Русского Красного Креста». Такая «помощь»…

 

С БОТВИННИКОМ ВНИЧЬЮ

 

Как интересно провести время, оказавшись проездом на несколько часов в небольшом местечке? А ведь этого времени вполне хватит, чтобы устроить шахматный турнир. Таким местечком можно смело назвать Негорелое, что находится в Дзержинском районе.

 

В межвоенный период местечко было на слуху у многих европейцев благодаря поезду «Париж – Негорелое», который регулярно курсировал в 1920-30-е годы. Тогда скромная станция «Негорелое» находилась на советско-польской границе, была своеобразной визитной карточкой Советского Союза для пассажиров с Запада. Из-за перевода с советской на европейскую железнодорожную колею поезда обычно стояли здесь около двух часов.

Среди многих знаменитых людей, которые сходили на перрон станции «Негорелое» во время продолжительной стоянки, было немало знаменитых шахматистов. Отечественный исследователь истории шахмат Вольф Рубинчик в новой книге «З гісторыі Беларусі шахматнай» называет имена корифеев, которые здесь побывали. Среди них – чемпионы мира по шахматам разных лет Эмануил Ласкер, Хосе Рауль Капабланка, Макс Эйве, первая чемпионка мира среди женщин Вера Менчик, выдающиеся гроссмейстеры Сало Флор, Андре Лилиенталь. Происходило это большей частью в 1934-1936 годах, когда в СССР участились международные соревнования с участием ведущих гроссмейстеров Запада. Некоторые из названных гроссмейстеров, кстати, в те времена посещали и Минск, выступая там с сеансами одновременной игры. А знаменитый Михаил Ботвинник, владевший шахматной короной в 1948-63 годах с несколькими перерывами, в январе 1935 г. даже успел дать в Негорелом сеанс на одиннадцати досках! Соперниками гроссмейстера были местные железнодорожники, рабочие и пограничники. Примечательно, что Ботвинник победил в десяти партиях, а одну сыграл вничью.

Как же сегодня сохраняется память о тех давних событиях? На самой станции в прошлом году имелась лишь мемориальная доска в честь Максима Горького, который тоже проезжал здесь. Но, думается, стоило бы открыть на станции Негорелое и мемориальную доску в честь знаменитых шахматных чемпионов. Тем более, сейчас в Дзержинске есть своя шахматная школа – вот и было бы хорошее напоминание для потенциальных чемпионов мира…

 

Вадим ЖИЛКО, литератор, шахматный композитор, редактор шахматного бюллетеня «Альбино»; Василь ЖУКОВИЧ, поэт, эссеист, публицист, шахматный композитор; Иван КЛИМЕНКОВ, прозаик, шахматист 1-й категории.

(газета «Культура», 09.03.2013; перевод с белорусского)

Добавлено 17 сентября

 

ИСААК МАЗЕЛЬ НЕ ОТПУСКАЕТ…

 

О первом минском мастере по шахматам, Исааке Яковлевиче Мазеле, я уже не раз писал в 2009-2012 гг., поскольку находились новые сведения. Вот и теперь: в августе 2013 г. внучка И. Мазеля Анастасия Рубцова, жительница Красноярска, прислала мне копию листка по учету кадров из Государственного архива Российской Федерации. Большое ей за это спасибо: информация действительно важная. Спасибо и председателю Ассоциации любителей шахматной истории Сибири и Дальнего Востока Рамилю Мухометзянову, который познакомил нас.

Во-первых, уточним месяц рождения Мазеля – декабрь 1911 г. (в англоязычной «Википедии» почему-то был указан январь). Во-вторых, стало известно, что шахматист – сын врача-специалиста[1]. Владел хорошо Мазель белорусским, русским и идишем, на немецком языке мог читать. Последнее умение он, видимо, перенял у отца: немного было в начале ХХ века русскоязычных докторов, не знакомых с немецким языком. Жил мастер (на дату заполнения листка – 16 мая 1935 г.) в общежитии по московскому адресу Колпачный переулок, 7.

Подтверждается, что И. Мазель учился в минской профтехшколе деревообделочников – в 1926-27 гг. (не окончил). Древесину он профессионально обрабатывал только год – в 1927-28 гг. Позже основной его работой является «шахинструктор» – при Центральном совете профсоюзов Беларуси (по совместительству в 1929-31 гг. – в клубе «Рабпрос», т.е. рабочего просвещения).

Окончив 6 классов семилетки, в 1926 г. И. Мазель начал писать в газету на идише «Октябр» и в том же году стал заведующим шахматного отдела «Чырвонай зьмены». С 1926 г. был и членом комсомола, «выбыл механически». Вообще же общественную активность шахматист начал проявлять очень рано: в 1924 г. его уже выбрали председателем городского бюро школьников, а в 1926-27 гг. Мазель был председателем шахматно-шашечной секции центрального бюро пролетстуда (пролетарского студенчества). К неполным 24 годам мастер успел отметиться на 10 общественных должностях. Впрочем, в ту бурную пору это было довольно обычным явлением. В центральное бюро шахматно-шашечной секции БССР он вошел еще в школе, в 15 лет (в анкете еще не указано его секретарство в городской шахматно-шашечной секции под руководством Антона Касперского с конца 1925 г., упомянутое в «64» № 1, 1926 – возможно, И. Мазель даже забыл о нем). В 1930-31 гг. И. Мазель – ответственный секретарь шахсекции при белорусских профсоюзах, а в 1931-33 гг. – председатель этой секции. Параллельно с 1930 г. был членом «государственных» шахсекций (при совете физкультуры БССР и при всесоюзном совете физкультуры). Перебрался в Москву в апреле 1933 г.

Немного загадочно звучит фраза: «С 10 апреля 1933 г. находился в распоряжении ВСФК СССР». Возможно, имелось в виду, что для мастера еще не ввели штатную единицу и отправляли его в поездки с сеансами, лекциями и т.д. Так или иначе, в эти месяцы И. Мазель де-факто также работал инструктором по шахматам и шашкам, а с января 1934 г. был уже официально «ответственным инструктором бюро физкультуры ВЦСПС». Кто-то написал на верху анкеты: «относится к своим обязанностям вполне добросовестно». Так оно и было – см. воспоминания Александра Котова в книге «Мастерство». Государственных наград молодой мастер не снискал, но «премировался неоднократно».

И. Мазелю явно не сиделось на месте, как Лазику Ройтшванецу из книги Ильи Эренбурга. Из анкеты выясняется, что летом 1933 г. мастер посетил не только Иркутск и Верхнеудинск, как было рассказано в прессе того времени, но и «внешнюю Монголию» (сейчас бы сказали просто «Монголию») – по визе Народного комиссариата иностранных дел для «установления интер. шах. связи». Допускаю, что инициатором «связи» выступил сам Мазель – чересчур уж авантюрной была идея три недели в летнюю жару учить шахматам монгольских аратов…

Уже приходилось говорить: из жителей советской Беларуси Исаак Мазель стал первым, кто поставил на шахматы как на средство заработка. Иногда он был «на коне», иногда «под конем» (в конце 1930-х), но оптимизма не терял. Похоже, что идея матчей шахматистов БССР с зарубежными командами, осуществленная в 1950-х гг. Гавриилом Вересовым и др., возникла именно у Мазеля, во всяком случае, он ее озвучил в интервью «Чырвонай змене» 04.07.1934: «Высококвалифицированные шахматисты БССР выдвинули предложение организовать в Минске матч БССР-Польша с ответным матчем в Варшаве. Я целиком поддерживаю это предложение…». Венгерский гроссмейстер Андре Лилиенталь уже в ХХI в. вспомнил о 1935 г.: «Поездом я добрался до станции Негорелая [правильно – Негорелое, ныне станция в Дзержинском районе Минской области. – В.Р.], находившейся на границе России [так!] с Польшей. Меня встретил Исаак Масел [так!], шахматный мастер. Он был далеко не красавец, но умница, и мы с ним дружили до конца его жизни» (lit.lib.ru). За прожитые 33 года и 3 месяца Мазель успел немало.

Как пишет Анастасия Рубцова со слов матери Елены Григорьевны и отца Якова Исааковича, в 1942 г. ее дед сумел вывезти из блокадного Ленинграда по «дороге жизни» детей, 6-летнюю Галю и 4-летнего Яшу, а также свою родную сестру Эллу Мазель, которые попали в Славгород. Затем лейтенант Мазель немедленно вернулся на фронт. Есть документы, что он умер от тифа в ташкентском госпитале № 340 31 марта 1945 г. Похоронен И. Я. Мазель был на новом военном кладбище; к сожалению, неизвестно, сохранилась ли в Ташкенте могила нашего земляка[2].

 

Вольф Рубинчик, г. Минск

rubinczyk@yahoo.com

Опубликовано в «Альбино плюс» (г. Лунинец), № 63, сентябрь 2013 г. Перевод с белорусского.

 


[1] В минской газете «Звезда» 11.05.1923 была опубликована статья д-ра Мазеля «Борьба с туберкулезом в Белоруссии» – похоже, отец Исаака ее и написал.

[2] Ташкентский исследователь Аскар Мирманов (tashkentpamyat.ru) ответил мне, что отдельного военного кладбища в городе тогда не было. Скорее всего, Мазель похоронен на «коммунистическом» участке кладбища № 1 («Боткинского»), но оно занимает огромную площадь, путеводителей нет и найти нужное место можно разве что случайно.

 

ДЮСШ КАК «СВЯЩЕННАЯ КОРОВА»?

 

В «Шахматном словаре» (Москва, 1964) о «шахматных» ДЮСШ в наших краях еще ничего не говорится – в 1960-е гг. юное поколение осваивало гамбиты преимущественно в кружках при домах пионеров и городских клубах. Сеть специальных школ для будущих спортсменов появилась уже к концу существования БССР, например, знаменитая СДЮШОР-11 в Минске – в 1973 г. «Шахм. отделения работают в 24 ДЮСШ», – сообщал о БССР энциклопедический словарь «Шахматы» (1990).

В Республике Беларусь эту помятую в 1990-е годы «сеть» подчинили (по крайней мере, формально) «Республиканскому центру олимпийской подготовки» и назвали всю конструкцию «шахматной вертикалью» (аналогично созданной неконституционным путем «президентской вертикали»). В кризисных условиях система всё чаще дает сбои, о чем свидетельствует и намерение областного управления спорта закрыть шахматные отделения ДЮСШ в Борисове и Дзержинске Минской области. Есть люди, которые бросились на защиту этих отделений («святой святых», по мнению журналиста газеты «Прессбол») с таким запалом, что половины их энергии хватило бы на сохранение в Беларуси специализированного шахматного журнала, но не будем о грустном… Хотел бы поделиться своим видением ситуации, отставив эмоции в сторону.

Теоретики выделяют три направления использования шахматной игры: 1) спортивные соревнования; 2) свободное время; 3) воспитание детей. Уверен, что в обозримом будущем перспективными для Беларуси являются лишь направления 2 и 3. О кризисе шахмат как спорта писали многие, в том числе и я, повторяться нет смысла. Сошлюсь разве что на мнение российского гроссмейстера и тренера Алексея Безгодова: «Преподавание шахмат для школьников надо строить именно исходя из того, что ребятам не следует в дальнейшем быть игроками экстракласса любой ценой. Шанс на успех микроскопический, но зато огромна вероятность разрушения нервной системы». И это слова человека не из райцентра, а из крупного промышленного города (Челябинска), где, казалось бы, нет недостатка в спонсорах для «молодых и талантливых» земляков-спортсменов.

Задача современных ДЮСШ – прежде всего результаты, титулы, рейтинги и звания. Вряд ли в учреждениях образования и культуры с воспитанием детей справятся хуже, чем в учреждениях, подчиненных министерству спорта. Нечего бояться «снижения» статуса шахмат до уровня кружков кройки и шитья – если на то пошло, то хороший портной заработает за год больше, чем средний шахматный мастер (и даже гроссмейстер) на турнирах… Безусловно, государство должно поддерживать социализацию своих граждан и оплачивать труд педагогов-организаторов надлежащим образом. Этого и надо добиваться родителям, которые отдают детей в секции или кружки – между прочим, путем формирования достойных местных советов и национального парламента. Альтернатива – частные шахкружки, школы и клубы. Свидетельствует автор сайта «Брестские шахматы» (brestchess.ucoz.ru) Владислав Каташук: «Как-то один известный тренер говорил: “Лучшие родители это те, которые платят”. Многие думают так же».

По-моему, все шахматные отделения белорусских ДЮСШ следовало бы «переформатировать» так, чтобы они служили, главным образом, педагогическим, а не спортивным целям, давно уже иллюзорным. Подготовка десяти игроков первого или даже второго разряда, которые будут играть в свободное время и научат правилам шахмат своих детей, представляется мне более существенной задачей, чем подготовка одного гроссмейстера. Достигнуть же уровня первого разряда школьник средних способностей может и в кружке при районном доме культуры – было бы желание… Свидетелем довольно сильной игры парней из Щучинского РДК, где занятия вел пенсионер, кмс Виктор Гордеев, я был летом 2005 г.

 

Вольф Рубинчик, г. Минск

rubinczyk@yahoo.com

Опубликовано в «Альбино плюс» (г. Лунинец), № 63, сентябрь 2013 г. Перевод с белорусского

Добавлено 26 сентября 2013 г.

Еще статьи В. Рубинчика о шахматистах:

 

Трэцяя чэмпіёнка Беларусі па шахматах – Гарб!

 

«Дело по прошению жителей г. Динабурга об учреждении кружка любителей шахматной игры», хранящееся в Национальном историческом архиве Беларуси, довольно объемно. Не скоро бы до него дошли у меня руки, если бы не помощь сотрудницы архива, историка и писательницы Ольги Бобковой. В 1969, 1983 и 2010 гг. дело уже заказывали для подготовки статей, но ссылок на эти материалы в интернете не найдено, поэтому излагаю историю учреждения кружка как бы с чистого листа.

ВИТЕБСКИЕ ШАХМАТИСТЫ 100 ЛЕТ НАЗАД