Tag Archives: современная Россия

А. Кунгуров о грузинской «недвиге»

НЕрекламный пост про недвижимость Грузии (в сравнении с РФ)

2 декабря, 14:04

Писать я начал в 16 лет. Нормальные люди в этом возрасте пишут п*здострадательные стихи. Я же строчил рекламные тексты. Скорее даже, аналитические. Однажды меня попросили написать статью, рекламирующую рекламную газету, так я перестарался настолько, что сделал фактически обзор рынка рекламы печатных изданий города Тюмени. Причем использовал исключительно аналоговые инструменты: телефонный справочник и дисковый телефон для сбора информации, печатную машинку для оформления итогов моих изысканий.

В общем, с полным основанием могу считать себя ветераном рекламного бизнеса. Постепенно мои интересы смещались в сторону экономической аналитики и политтехнологий. Последнее – та же реклама, но только гораздо более сложная, ведь продавать приходится не конкретный продукт, потребительские свойства которого можно четко описать, а иллюзии и эмоции, возникающие по отношению к иллюзиям. Политический маркетолог не просто впаривает товар, он, прежде всего, его создает. Дело это требует больших интеллектуальных усилий, поэтому, когда меня по старой памяти просили сварганить рекламную компанию для потребительского или медийного рынка, я, можно сказать, отдыхал душой и мозгом.

За последние пару лет меня единственный раз попросили написать рекламный текст для компании, удаленно продающей недвижимость в Грузии европейцам и израильтянам. Давно так не кайфовал, тыкая пальцами по клаве. И заказчику понравилось. Завтра текст переведут на пять языков, включая иврит, раздергают на десяток коротких месседжей и засеют в сотнях пабликов с красивыми фотками. А исходник как бы никому и не нужен. Так чего добру пропадать: если убрать из написанного рекламную составляющую и маркетинговый пафос, изложить суть попроще, поменять справочно-аналитическую часть для русскоязычной аудитории, то материал вполне может быть полезен публике. Тем более, многие просят подробнее рассказать про житье-бытье в Грузии. Кто-то с мыслью про «пора валить», кто-то, желая спасти бабло…

Спасение денег состоит из двух этапов: сначала его надо вывести, о чем писал здесь и здесь; потом же его надо куда-то вложить, ибо штабелировать деньги в банке – это не более чем тщетная попытка угнаться за инфляцией. Ну, сами посудите: официально доллар за 10 месяцев 2021 г. подешевел на 6,2% (потребительские товары при этом подорожали примерно на 8%). А сколько вы наварите на валютном депозите? В РФ «Сбербанк» неслыханно щедр, предлагая 0,35% годовых по долларовому депозиту. Самые выгодные условия обещает пермский банк «Урал ФД» – аж целых 1,75% в валюте. Однако, учитывая его место во второй сотне рейтинга, я бы счел такое вложение довольно рискованным.

В Грузии банк LIBERTY шлет мне СМСки, предлагая ставку 1,8% годовых в валюте. Может, у кого-то и более выгодные условия, но мне лень искать. Кстати, для европейцев такие цифры – аттракцион неслыханной щедрости. Там-то давно уже ставки отрицательные, то есть вкладчик еще и платит банку за то, что тот пользуется его деньгами.

А теперь посмотрим на грузинский рынок недвижимости: годовой индекс роста цен официально составил 8,9%, что существенно выше долларовой инфляции за тот же период. Правда, эту цифирь следует трактовать в рыночном контексте: в прошлом году цены на квадратные метры незначительно проседали, то есть столь внушительный процент дает низкая база локдаунно-карантинного 2020-го. Однако ж, и нынешний год такой же ковидобесный, так что поводов для оптимизма более чем достаточно. До наступления эпохи ковидной турбулентности недвижимость стабильно прибавляла в цене 10%.

Но средние показатели рынка нам малоинтересны. Не всё жилье, что продается, является инвестиционно-привлекательным. По большому счету потенциал есть только у двух городов страны – столичного Тбилиси и курортного Батуми. Вот на примере последнего и рассмотрим, как это всё работает. Человек, впервые увидевший Батуми, испытывает некоторое недоумение: зачем городу с населением в 163 тысячи человек вот это безумное количество квадратных метров в небоскребах? Сразу из памяти всплывает пугающее выражение «пузырь недвижимости». А пузырь, как известно, лопается, обнуляя вложения.

На это я могу сказать следующее: если бы был риск схлапывания пузыря, то лучшего повода, чем вирус, срезавший 80% туристического трафика, трудно представить. Но даже коварная ковидла, локдаун, перекрытие границ и комендантский час не обрушили рынок, стоящий на трех китах: туристическом трафике, миграции и, главное, том факторе, что недвижимость превратилась в «новые деньги».

С туристическим трафиком все понятно: если оперировать статистикой 2019 г., то Грузию посетило 9,3 миллионов туристов при населении страны в 3,7 миллионов. То бишь на одного грузина пришлось 2,5 отдыхающих. Для сравнения: в Турцию тогда же приехало отдохнуть 45 миллионов (0,5 на одного аборигена). Самый мощный поток туристов пришелся на Францию – 90 миллионов, но туристический коэффициент и здесь меньше грузинского – всего 1,4. Чем больше страна принимает иностранных туристов, тем выше спрос на жилье, а в Грузию туртрафик рос на 7-10% ежегодно.

Существенную подпитку строительному буму оказывает и миграция. Растет число всякого рода фрилансеров и дауншифтеров, предпочитающих мягкий субтропический климат и невысокую стоимость жизни. Тут статистику найти затруднительно, потому что любой понаехавший и постоянно проживающий в Батуми формально является туристом, разово въехавшим в страну. Однако если в среднем турист снимает номер в отеле или апартаменты на 5 ночей, то мигрант пребывает в собственном или съемном жилье практически постоянно. Один понаехавший равняется 70 туристам, что дает большой импульс экономике, в том числе и строительству.

Наконец, последнее время всё большую популярность Батуми и окрестности приобретают у политэмигрантов. Опять же, официальных данных нет. Но, например, белорусская община Аджарии произвела перекличку земляков и обнаружила их аж пять тысяч (а есть еще и неохваченные интернет-опросом). Сколько русских сбежало из путинского рейха на аджарское побережье, можно только гадать, но старожилы в один голос заявляют, что 10 лет назад их практически не было, а сейчас стало о-о-очень много. Мне попадалась цифра, что 40% всех новостроек Батуми скупают граждане РФ. Данные неофициальные, но похоже на правду.

Главная же причина того, что люди покупают недвижимость, заключается не в том, что им надо где-то жить, а в том, что квадратные метры стали… деньгами. Даже бо́льшими деньгами, чем сами деньги. Если не влезать в дебри экономической теории, то три главные функции денег заключаются в следующем:

– они являются мерой стоимости товаров и услуг;

– средством платежа;

– и средством накопления.

В данном случае нас интересует последний пункт. Как велеречиво пишут в учебниках, «деньги, накопленные, но не использованные, позволяют переносить покупательную способность из настоящего в будущее». Для жителей Скрепостана традиционно актуальная формулировка будет такой: «накопленные, но не сп*зженные». Как известно, обнуляются в РФ не только сроки бессменного рулевого, но частенько и накопления его подданных. Но это вы и без меня знаете отлично, это у всех поколений буквально выжжено паяльником на подкорке.

То есть деньги в принципе не могут быть средством накопления, потому что покупательная способность в будущее переносится лишь частично. Даже если вклады не сгорают и не испаряются вместе с банком (в прошлом году в РФ канули в небытие 37 кредитных организаций), то покупательную способность рубля уничтожают на пару инфляция и девальвация (вследствие последней опережающими темпами растет стоимость импорта). Проценты по банковским депозитам лишь компенсируют некоторую часть потерь от обесценивания рубля, но точно не покрывают его.

Единственный, кто выигрывает от этого – банкстеры, потому что снижение покупательной способности денег, за которыми не может угнаться даже рост доходов (В Раше этот рост вообще отрицательный), делает актуальным потребление в кредит. Накопить на машину становится малореальным. Платежи по кредиту, конечно, тоже сильно подтачивают покупательную способность, но не всегда больше, чем инфляция.

Для жителей более цивилизованных и экономически более развитых стран, чем РФ, ситуация не лучше: там, как я упомянул выше, ставки по банковским депозитам отрицательные, то есть они не компенсируют инфляцию, а усугубляют ее. Несколько обнадеживает наличие цивилизованного рынка ценных бумаг, так что обыватели, пусть не все, но многие, доверяют свои кровные пенсионным и инвестиционным фондам, а самые прошаренные даже играют на бирже. Но последнее точно не относится к сбережению, скорее к преумножению. Или к потере, если не повезет.

В РФ, да и вообще для всего постсовка, рынок ценных бумаг и прочие криптобиржи – это такое минное поле, куда всякому нормальному человеку соваться страшно. Нормальный обыватель, если уж ему фартануло настолько, что он не живет от получки до получки, а имеет возможность откладывать на черный день, желает такой роскоши, как надежность. И весь житейский опыт говорит, что лучший способ спасения денег – это покупка чего-то физически осязаемого, и притом ликвидного. Но много ли товаров не утрачивают своей стоимости и ликвидности? На самом деле очень немного: драгметаллы, ювелирка, предметы искусства и коллекционирования, а также недвижимость, к которой мы, наконец, возвращаемся.

Пример для иллюстрации: 20 лет назад в среднем по РФ «квадрат» жилплощади на первичке стоил 8,7 тыс. руб., а сейчас – 86,1 тысячи. Рост 890%! На вторичном рынке квартиры осенью 2021 г. продаются в среднем по 69,3 тысяч за метр, тогда как при молодом президенте Путине (гы-гы-гы, а ведь он тогда был молодым!) цена составляла 6,6 тыс. руб. Рост 950%!

Казалось бы, вот она – золотая жила! Хватай квадратуру на все наличные – точно не прогадаешь! Однако не всё так радужно. Если мы возьмем в расчет инфляцию, то за два десятилетия жилплощадь подорожала в реальных ценах всего на 25%. Тоже, в общем-то, неплохо – в год, получается, капитализация жилья на 1,25% обгоняла инфляцию. Правда, несколько портит картину амортизация (износ), но давайте не будем принимать ее во внимание. Так же, как и стоимость владения, о которой поговорим ниже.

Есть и более тревожные аспекты. Во-первых, средний рост по стране не очень вас обрадует, если именно в вашем городе жилье дешевеет, а таких городов, откуда люди бегут, поверьте, немало. Опережающими темпами стоимость жилья росла только в Москве и области, Питере с окрестностями и нескольких городах-миллионниках.

Во-вторых, если мы говорим о накопленной капитализации за 20 лет, то стоит понимать, что бурный рост ее наблюдался до 2009 г. Потом он очень сильно замедлился в рублях, а в долларовом выражении недвижимость даже дешевела. Как ни странно, всплеск инвестиций в жилплощадь происходил в ситуации экономического кризиса, что вполне объяснимо: на волне паники те, кому есть, что спасать, вкладывали сбережения в «вечные ценности». Но, повторюсь, с каждым годом относительный рост стоимости жилья замедляется, в отдельные периоды он может быть даже минусовым.

Оптимисты скажут, что жилье – это не только способ сбережения, но и средство получения пассивного дохода, если вы не живете в квартире/коттедже, а сдаете. Картина весьма интересна: в Москве, где стоимость «квадрата» растет быстрее всего, рынок инвестиционного жилья настолько насыщен, что рентабельность сдачи квартир в аренду минимальна – около 3,7% годовых. Провинция тут уверенно бьет столицу, и рекордсменом с доходностью 9,5% является внезапно город Нижний Тагил (это где вечно серое небо и суровые лица работяг «Уралвагонзавода»). То есть теоретически вложение в жилье в этом городке полностью отобьется в течении 10 лет, в то время как для Нерезиновой этот показатель составит 27 лет. Самое бесперспективная инвестиция в городе Сочи – доходность минимальная для Рассиюшки на уровне 3,5%, срок окупаемости – 28 лет.

Но это, подчеркиваю, теоретически, потому что на практике доходность жилья довольно внушительно снижается. Если в 2021 г. она в среднем по стране находится на отметке в 5,5%, то еще год назад была 6,3%, а в 2018 – 7,3%. Инвестиции в недвижимость – это не так, чтобы очень сложно, но специфику надо понимать. И фактор везения тоже присутствует. А то, бывает, купишь «двуху» в перспективном московском пригороде в чистом поле, ориентируясь на генплан, согласно которому здесь должен быть спальный микрорайон с рощами, прудами и стадионами, а рядом вдруг херак – и строят мусороперерабатывающий завод. Хорошо, если об этом узнаешь заранее и успеешь скинуть квартиру каким-нибудь лохам. А если нет?

Гарантированно такого кидалова не будет в курортных городах (хотя, кто и что может гарантировать холопу в РФ?). Но сюда такой «хитрый» инвестор прет косяком на радость застройщику. В итоге качество жилья и, особенно, качество инфраструктуры стремительно падает, а вот цена… Не, может, я чего-то не понимаю, но вбухивать 236,6 тысяч за «квадрат» в сочинском гадюшнике с засранным морем – это надо быть или совсем уж обдолбанным поцреотом, или люди поступают так от безысходности (например, силовики и чиновники, которым выезд за рубеж запрещен, а понежить телеса на теплом море хотца). В любом случае $2.300 за метр – это просто дичь какая-то!

Возвращаемся к славному городу Батуми, который при всех его минусах (слишком плотная небоскребная застройка, плохая транспортная схема и т.д.) как-то даже неловко сравнивать с Сочи. С Антальей, Лимасолом и Майами – можно. Но Сочи – это какое-то гетто для отдыхающих. Впрочем, для работяги с «Уралвагонзавода» и оно раем кажется, наверное. Так вот, готовые апартаменты в 5-звездочном отельном комплексе с набережной, садами, фонтанами, одним крытым подогреваемым и четырьмя открытыми бассейнами, фитнес-залом, кинотеатром, боулингом (всего не перечесть) обойдутся вам в 2.200 баксов уже с под ключ, то есть с мебелью и бытовой техникой. Если вы готовы подождать годик, то в строящемся корпусе та же роскошь будет стоить от $1800 за метр. Нет, бренд упоминать не буду, у меня же не рекламный пост, но фотку для понимания уровня объекта дам (вот такой вид с балкона).

Подобный лакшери-стайл, конечно, для не самых бедных. Если же говорить о средних ценах на первичку по Батуми, то в 2020 г. она составила $776 за метр. Да, прошлый год – не показатель, поскольку Грузия была закрыта большую часть года, и потому продажи просели почти на 30%, поскольку на побережье ровно две трети продаж приходится на иностранцев (гражданe РФ уверенно лидируют с официальными 42%, но на самом деле их куда больше, потому что часто они регистрируют объект на юрлицо или грузина-номинала). Раз покупатель не может приехать и пощупать – то и сделок было меньше. Но желающие могли воспользоваться возможностью удаленной покупки – здесь такая практика очень развита. В любом случае средние цены прогнулись на 6%.

Статистика за 2021 г. еще недоступна, но с открытием границ и цены рванули ввысь, и рынок встрепенулся новыми стройками. Так, в июне рост продаж составил аж 136% по сравнению даже не с провальным 2020-м, а с доковидным 2019-м. Но эта статистическая аномалия объясняется отложенным спросом – покупки совершили те, кто не решился сделать это в прошлом наглухо закарaнтиненном году. Из всего этого можно с уверенностью сделать вывод, что те «аналитеги», что кудахтали о пузыре батумской недвижимости, в очередной раз жиденько обделались. Обделались именно потому, что связывали строительную активность в городе исключительно с туристическим бумом, который действительно сдулся, пусть и временно. В 2020 г. трафик составил 20% от рекордного 2019-го, в 2021 г. еле-еле дополз до 28%.

Но ещё раз подчеркну, недвижимость – это давно уже новые деньги. И хрен с ним – со строительным бумом. Даже если он вдруг по какой-то причине схлопнется, то упадут объемы ввода новой жилплощади, но цена ранее построенного жилья не станет меньше… Ликвидность определяется спросом на вторичном рынке, который по мере снижения строительства новых небоскребов только вырастет. Так что по уровню инвестиционного риска покупка батумской недвижимости по праву занимает первое место в европейском ТОПЕ. В том смысле, что он очень низок, притом сочетается с доходностью, характерной для быстрорастущих рынков.

Многие снобы, конечно, начнут сейчас гундеть: мол, насчет Европы автор явно звезданул. И вообще, если уж так хочется куда-то потратить 70-100 штукобаксов, то лучше покупать недвижимость в Италии, Греции или Испании, где она стоит порой дешевле, чем означенные выше средние $776. Не спорю, на Кипре вы можете найти заброшенную виллу меньше чем за сотку тыщ зеленых, а в Испании, действительно, в продаже полно студий с видом на море за $50 тыс. «Владелец жилья в Европе, резидент страны ЕС» – звучит солидно, ага? Сразу вырастаешь в собственных глазах.

Но мы-то говорим не о понтах, а о деньгах. И тут самое время вспомнить о таком понятии, как стоимость владения недвижимостью. В той же Испании она как раз очень даже немалая и включает в себя:

– налоги на недвижимость;

– коммунальные платежи;

– абонентскую плату за подключение к сетям (это помимо расходов на коммуналку);

– расходы на инфраструктуру жилого комплекса.

Если вы сдаете жилплощадь внаем, то приходится платить еще и налоги с дохода. Не буду пугать вас цифрами, а они кое-где действительно выглядят пугающе (например, просто за то, что квартира подключена к электросети – вынь да положь 200 евро в год!). При желании вы и сами найдете данные по любой европейской стране. В любом случае стоимость владения недвижимостью будет выше нуля, на уровне 1,5-5% от стоимости приобретения. Вроде мелочь, но в крайнем случае за 20 лет вам придется заплатить еще одну стоимость квартиры просто потому, что вы ею владеете.

В Грузии же налог на недвижимость – 0; коммунальные платежи – 0 (платить надо только по счетчику за потребленные газ, свет и воду, но где-то вода бесплатна); абонентскую плату компании-поставщики не взымают. Платить придется только за содержание инфраструктуры, и тем больше, чем выше уровень комфорта. Но стоит это копейки. В упомянутом выше 5-звездочном комплексе – доллар с метра в месяц. В хороших апарт-отелях – обычно 15-20 баксов в месяц за уборку общей площади, содержание инфраструктуры, консьерж-сервис и видеонаблюдение.

Теперь о самом вкусном – доходности. Если вы думаете, что в той же Испании будете грести евро лопатой, то должен вас расстроить. С доходностью там обстоят дела в среднем лучше, чем в Сочи, но однозначно хуже, чем в Нижнем Тагиле.

В Грузии же продавцы обещают (держитесь крепче!) 15-процентную доходность. Тут вынужден вас разочаровать: п*здят-с. Это сферическая в вакууме рентабельность. Но 8-10% в реальных условиях – вполне достижимый результат, коли вы лично занимаетесь управлением своими активами. Если поручаете это специализированной компании, то будете отстегивать ей 25-30% с выручки, то есть текущая доходность составит порядка 5,5%. Это близко к минимальным показателям по рынку. В любом случае Сочи со средними 3,5% рентабельности сосет с проглотом. В сегменте элитной недвижимости 12% годовой доходности – это не просто расчетная величина, а практический результат, полученный моим рекламодателем, о котором я ничего не скажу, потому что пост не рекламный.

Если вас интересует быстрый доход, то можете заняться инвестиционным «серфингом». Покупаете площади на этапе проектирования или строительства и продаете после сдачи объекта. Здесь, конечно, риски возрастают, потому что дешево на старте продают метры только застройщики, испытывающие дефицит оборотных средств, и они могут сильно про*бать сроки. В этом случае надо хорошо ориентироваться на рынке, чтоб отличать надежных девелоперов от новичков. Но зато и маржу определяет разница между $500-700 за метр на старте продаж и $700-1000 после сдачи объекта. При средней скорости строительства дома в два года на 40-метровой студии можно поднять $8-12 тыс. за пару лет, что соответствует 20% годовых в валюте (все цены на недвижимость в Грузии номинируются в долларах). В сегменте элитной недвижимости разница в цене на входе/выходе находится на уровне 30%.

В описанной ситуации даже не столь важно, падает рынок или растет. Стоимость объекта после сдачи в любом случае существенно поднимется. В качестве иллюстрации могу сослаться на собственный опыт. В октябре 2019 г. я купил в рассрочку сдвоенные апартаменты 62 кв м. в только что заложенном здании. В тот момент стоимость метра составляла $780 в белом каркасе. Если бы внес всю сумму сразу, цена была бы $46,5 тыс. Но я нищеброд, поэтому воспользовался беспроцентной рассрочкой на два года и заплатил $48,4 тыс.

Застройщик оказался м… (нехорошим редиской), и в декабре 2020 года, как божился, комплекс не сдал. И в декабре этого года тоже не сдаст. Хорошо, если к апрелю 2022-го расстарается (срыв сроков в Грузии – дело повсеместное, даже не рассчитывайте, что построят в срок). Тем не менее, на сегодняшний день мои еще не сданные метры стоят уже $1100, и после завершения строительства еще подорожают. Так что если я не буду жить в квартире (а я брал не для заработка, а именно для житья), то, продав жилплощадь сейчас, гипотетически смогу заработать $19,8 тыс, что соответствует 19% годовых. Гипотетически я богат, хотя фактически денег нет на мебель, поэтому спать буду на надувном матрасе (зато с офигительным видом на морской закат).

Если же говорить о золотой жиле, то в данный момент это скупка земли. Она дорожает со страшной силой. Четыре года назад один мой знакомый прибрал к рукам участок в полгектара на первой линии за $80/метр. Сегодня к нему в очередь выстраиваются инвесторы с просьбой продать за 500. То есть доходность – 156% годовых! Но он не продает. И инвесторы, кстати, отнюдь не под застройку хотят землицу взять. Они уверены, и тут я склонен согласиться, что через пару лет этот участок можно будет продать уже по $700 за метр.

Впрочем, если вы дилетант, то в спекуляции с грузинской землей лучше не лезть. Здесь помимо понимания рынка и интуиции, надо обладать еще доскональным знанием юридической казуистики. Иначе будете рвать волосы, как другой мой приятель. Год назад он плясал от радости, когда прикупил участок с великолепным видом на море за $60/метр. Всё просто зашибись, но разрешение на строительство 12-этажного санатория ему не дают, хотя по генплану эта территория отнесена к рекреационной зоне, в которой можно возводить объекты туристической инфраструктуры указанной этажности. Уж не знаю, в чем там проблема – то ли геология подвела, то ли дорогу в том месте государство вознамерилось строить, но облом вышел капитальный.

Кстати, если государство в Грузии выкупает у частника землю под инфраструктурные проекты, то платит по рыночной цене (это вам не Раша, где могут отжать бесплатно или по цене кадастра, что почти бесплатно). Поэтому если вопрос с дорогой решится, то выкупит участок у бедолаги правительство по $100/метр минимум, так что в накладе он не останется. Но кто знает, сколько еще ждать придется.

P.S. Перечитал написанное. Решительно упреждаю читателя: если вы подумали, что Батуми – это инвестиционное Поле Чудес, на котором растут денежные деревья, то да, растут, если знать, куда и сколько монет посеять. Инвестиции – это не лотерея, где дуракам везет. Знают тонкости только специалисты. На рынке есть серьезные перекосы. Массовый потребитель хватает студии 30-40 метров, главное, чтоб на первой линии. Девелоперы, удовлетворяя запрос, наштамповали многоэтажных комплексов, где одни студии.

В итоге как средство сбережения жилье эконом-класса свою роль выполняет и поступательно дорожает. Вот только дорожает все же медленнее рынка, и ликвидность сильно просела из-за кошмарной затоварки в этой нише. Вследствие этого доходность подобной недвижимости минимальна. И наоборот, в сегменте малоэтажного строительства большой провал. В данном случае рентабельность выше рынка, но надо тщательно просчитывать проект – место, виды, микроклимат, транспортную схему, перспективы застройки района и многое другое.

Короче, я к чему клоню: пользуйтесь услугами профессионалов, то бишь риэлторов и девелоперов, которых я не назову, потому что пост нифига не рекламный. Кстати, в Грузии брать комиссию с покупателя агентам запрещено, так что их услуги для вас будут бесплатны. Гугл вам в помощь, найдете сами на любой вкус и размер кошелька. Если кому-то нужно мое мнение, то не стесняйтесь, пишите в личку (лучше в Телеграм). Я за два года пешком облазил всё побережье от Поти до турецкой границы, и на велике горы объездил вглубь до 15 км. Так что знаю много, но мне эти знания как-то без надобности, они лишь побочный продукт моих путешествий. С хорошим человеком готов поделиться советом с целью наращивания прямых инвестиций в самую перспективную локацию Восточной Атлантики.

Источник

Опубликовано 05.12.2021  13:37

Мнения о “путче” 1991 года

Комментарий: Вспоминая путч в Москве – “Горбачев может быть даже мертв”

19 августа 30 лет назад мир затаил дыхание. Путч в Москве отозвался даже на западе ФРГ. Неужели холодная война еще не закончилась? Вспоминает Кристиан Триппе.

Борис Ельцин на танке перед Белым домом в Москве, 19 августа 1991 годаБорис Ельцин на танке перед Белым домом в Москве, 19 августа 1991 года

В то время я работал репортером на местном телеканале в Дюссельдорфе и как раз готовил сюжет о предстоящем выводе британских военнослужащих из Германии. В понедельник, 19 августа, представители вооруженных сил Ее Величества собирались объявить на пресс-конференции о том, что произойдет более чем с 60 казармами так называемой Рейнской армии. Ведь холодная война закончилась, вся Европа разоружалась, повсеместно закрывались военные городки. Все в Германии предвкушали, как будут наслаждаться “дивидендами мира”.

Надежда на мир без конфронтации между Востоком и Западом

Такими были настроения, охватившие немцев после падения Берлинской стены. Советский Союз больше не был врагом, а под руководством Горбачева все могло становиться только еще лучше. Мы в Западной Европе были уверены, что “Горби” навсегда положит конец послевоенной конфронтации между Востоком и Западом.

Кристиан Триппе

Кристиан Триппе

После окончания Второй мировой войны в Западной Германии были расквартированы британские войска – в Райндалене и Херфорде, в Билефельде и Дортмунде и еще во многих других местах. Вначале – в качестве оккупационных войск, позднее – в роли союзников по НАТО. В разгар холодной войны в ФРГ находились до 100 тысяч военнослужащих из Соединенного Королевства, многие из них – с семьями.

Их предстоящий вывод был еще одним шагом на пути в мир, в котором больше не должно было быть соперничества между Востоком и Западом. Но утром 19 августа нам в редакцию позвонил офицер из пресс-службы Рейнской армии и сказал примерно следующее: “Все остановлено. Наши планы по выводу из Германии заморожены. В Москве путч. Говорят, что Горбачев может быть даже мертв. В Лондоне заседает кризисный штаб”.

Немецкий вариант кризисного штаба

Вскоре после этого пришли сообщения информагентств: канцлер Гельмут Коль (Helmut Kohl) прервал свой отпуск на берегу Вольфгангзее и срочно возвращается в Бонн. Годы спустя Коль скажет, что удивил его не путч как таковой, а момент, когда он произошел. Вечером в главной немецкой информационной телепередаче Tagesschau сообщили, что Коль провел совещание с руководителями всех парламентских партий и фракций и обсудил с ними происходящее в Москве. Такая встреча – была и остается своего рода немецким вариантом кризисного штаба. Всякий раз, когда много чего стоит на кону, в Германии к участию в выработке кризисной политики привлекают и ведущих деятелей оппозиции.

Никто, разумеется, не знал, насколько серьезно положение на самом деле. Но я хорошо помню, что многие были обеспокоены личной судьбой Горбачева. И сколь велико было облегчение, когда советский президент три дня спустя снова появился в Москве более или менее целым и невредимым. Бесславный конец попытки путча изменил расстановку политических сил в Москве и вызвал своего рода цепную реакцию. Через несколько дней после разгрома путчистов в Бонн – тогдашнюю столицу Германии – прибыли министры иностранных дел Литвы, Латвии и Эстонии. Их принял глава МИД ФРГ Ганс-Дитрих Геншер (Hans-Dietrich Genscher). Германия и три страны Балтии решили восстановить дипломатические отношения.

Распад СССР приблизили советские догматики

В мемуарах Коль написал, что граждане Советского Союза “достигли выдающейся победы во имя демократии, свободы и права”. Но и германскому правительству было ясно, что путч ускорит и сделает, по всей вероятности, необратимым процесс распада Советского Союза – процесс, полный политической непредсказуемости. Позже, оглядываясь назад, Геншер расскажет, что он и Коль “испытывали тревогу по поводу возможных политических, военных и экономических последствий распада СССР“. По этой причине оба положительно относились к планам Горбачева обновить Советский Союз с помощью нового союзного договора, о чем Геншер написал через четыре года после путча.

Новый союзный договор, как известно, не состоялся, а немцы, наряду с до сих пор популярным здесь Михаилом Горбачевым, познакомились с еще одним российским политиком – Борисом Ельциным. Человек на танке перед Белым домом, политик, смело вставший на пути путчистов – эти кадры с Ельциным дали и нам в Рейнской долине понять, что в Москве начинается нечто совершенно новое.

Попытка путча в Москве, как под увеличительным стеклом, показала нам, насколько неустойчива там ситуация. Догматики – представители прежней советской элиты – пытались силой сохранить статус-кво, но тем самым только ускорили то, что хотели во что бы то ни стало предотвратить, – распад Советского Союза. А, кстати, планы вывода британских войск из Германии были представлены общественности пару недель спустя.

Автор: Кристиан Триппе, руководитель отдела Восточной Европы и главный редактор русской редакции DW

Комментарий выражает личное мнение автора. Оно может не совпадать с мнением русской редакции и Deutsche Welle в целом.

***

Комментарий: Россия Путина – страна, о которой мечтали путчисты 1991 года

30 лет назад члены ГКЧП пытались остановить распад СССР. Сегодня Россия Путина близка их идеалам, а не взглядам тех, кто нанес им поражение в августе 1991-го, считает Константин Эггерт.

Вид на Кремль Вид на Кремль

Последний член Государственного комитета СССР по чрезвычайному положению (ГКЧП) Олег Бакланов скончался 28 июля 2021 года, не дожив три недели до тридцатилетия попытки государственного переворота в августе 1991 года, в которой он принял участие. Бакланов был высокопоставленным руководителем советской военной промышленности. Именно силовики и менеджеры ВПК, как сказали бы сегодня, стояли за попыткой сместить Михаила Горбачева, убрать с политической арены (или даже физически уничтожить) Бориса Ельцина и остановить распад советской империи.

Империя превыше всего

Судя по оставленным членами ГКЧП многочисленным воспоминаниям, именно сохранение единства СССР и статуса великой державы волновало их больше сохранения номинальной власти Компартии и огосударствленной экономики.

Спустя три десятилетия Россия если не во всем, то во многом напоминает то государство, которое создали бы “гэкачеписты”, не будь тысяч и тысяч москвичей и петербуржцев, которые встали на их пути. Включая трех, которые заплатили за сопротивление своими жизнями и которых сегодня мало кто помнит – удостоенных звания Героев России Дмитрия Комаря, Илью Кричевского и Владимира Усова.

Константин Эггерт

Константин Эггерт

От страны, о которой они (и я) мечтали и которая вроде бы родилась в августе 1991-го, остались разве что полные полки магазинов и (пока) свободный выезд за границу – по крайней мере, для большинства граждан. И то, и другое существует только потому, что уникальный в истории человечества режим, при котором спецслужбы не обслуживают верховную власть, а ею являются, выучил два урока позднего СССР.

Во-первых, народ должен быть сыт – кто макаронами из “Магнита”, а кто – бриошами из “Азбуки вкуса”. А во-вторых, недовольных не нужно держать в стране, как это делали товарищи Брежнев, Андропов, Черненко и Ко, а, наоборот, дать им уехать – чтобы не смущали народ и в момент кризиса не стали лидерами политических перемен. Кто не понимает намеков на эмиграцию или, подобно Алексею Навальному, игнорирует их, тех сажают. Наиболее активные и несгибаемые умирают при странных (а на самом деле вполне ясных) обстоятельствах. К этому добавляются великодержавная риторика и периодические всплески конфронтации с Западом – для поддержания в тонусе гарнизона якобы осажденной Западом “крепости Россия”.

Эмиграция – страховка для Кремля

Результат этой политики пока что вполне устраивает путинский режим и – опять же, на первый взгляд, – делает не очень вероятным повторение сценария победы демократических сил а-ля 1991 год. Особенностью 1991-го была удивительная атмосфера идеализма и устремленности в будущее. Ее создали прежде всего лидеры общественного мнения тех дней – позднесоветская интеллигенция, жаждавшая демократизации и сближения с Западом.

Путинский режим делает все, чтобы сократить число потенциальных, как выражаются социологи, “агентов перемен”, заставляя их уезжать из страны. Масштабы отъезда оценить трудно, но они, очевидно, гигантские по сравнению с советским временем. “Утечка мозгов”, с точки зрения Путина – одна из гарантий стабильности и, что становится с каждым днем все важнее, преемственности режима после его, Путина, ухода из Кремля.

Сегодня более реальной выглядит либо операция “Преемник” с уходом Путина на покой и постепенной трансформацией, либо острый конфликт внутри элит.  В социальный взрыв, спровоцированный тяжелым экономическим положением, я не верю: какая-никакая рыночная экономика плюс экспорт углеводородов не даст людям умереть с голоду, а Запад никогда не введет против Кремля такие санкции, которые могут спровоцировать, например, крах Сбербанка или остановку жизненно важных производств. США и ЕС не сделают этого именно из-за боязни хаоса в стране со вторым в мире ядерным арсеналом.

Получается, что сегодня Кремль использует два реально сохранившихся достижения антикоммунистической и антиавторитарной революции 1991 года в качестве инструментов сохранения авторитарного режима, который буквально на глазах превращается в откровенную диктатуру.

Не нужно терять надежду, но стоит запастись терпением. Движение России к свободе и достоинству идет по схеме “два шага вперед – один шаг назад – пауза – два шага вперед – один назад”. Когда-то это приведет к необратимым переменам в стране и обществе. И только тогда революция 1991 года займет подобающее ей место в российской истории.

Автор: Константин Эггерт – российский журналист, автор еженедельной колонки на DW и интервью-проекта DW “вТРЕНДde”. Константин Эггерт в Facebook: Константин Эггерт, в Telegram: Oberleutnant_Eggert

Комментарий выражает личное мнение автора. Оно может не совпадать с мнением русской редакции и Deutsche Welle в целом.

***

Акела и молодые волки

Вадим Зайдман: 30-летие надежд, которые не могли сбыться

Выступление Б.Н.Ельцина у "Белого дома" в ходе августовского путча, 19.8.91. Фото: rusidea.org
  • 19-08-2021 (18:26) -2021 (19:00)

    update: 19-08-2021 (19:00)

Очень кстати редакция сайта проиллюстрировала информационную заметку о 30-летней годовщине августовского путча известной фотографией Бориса Ельцина и его “соратников” на БТРе. Мне уже приходилось комментировать эту фотографию (здесь и здесь), и я не случайно слово “соратников” взял в кавычки.

Посмотрите, кто стоит вокруг Ельцина: Александр Коржаков, Виктор Золотов. Думаю, и многие другие молодые люди в штатском, которых мы просто не знаем, — из той же Конторы. Плотно обступили. Обложили.

А в Питере к Анатолию Собчаку так же был приставлен Владимир Путин и тоже, наверное, не он один.

У кого-нибудь еще есть вопросы, почему “победа народа” закончилась так, как закончилась? Что на самом деле никакая это была не победа народа, а победа клана молодых волков из спецслужб, рвавшихся к свободному выезду за границу, к красивой жизни и ненасытному обогащению, не ограниченными никакими идеологическими догмами, — над зашоренными этими догмами волками старыми? Молодые волки просто воспользовались тогдашними ожиданиями общества и очень удачно конвертировали их в свою программу построения государственного капитализма, проще сказать — бандитского государства. Которое окончательно сформировалось с приходом на галеры известно кого.

Все у них было схвачено и под контролем уже тогда, с самого начала, 19 августа 91-го года. И старый Акела был под надежным присмотром.

Был, наверное, у Ельцина момент, видимо, очень короткий, когда на волне и в эйфории победы над ГКЧП он мог порвать кондиции верховников-гэбистов, разогнать эту организацию и провести над ней и КПСС суд. Но ничего этого он не сделал — то ли ничего не понимал, то ли, обложенный гэбэшниками со всех сторон, побоялся, то ли и не помышлял об этом, а изначально был с ними заодно, в доле. А спустя 9 лет еще и передал власть тому, кто и осуществит ползучее ГКЧП по полной программе.

Борис Немцов не раз рассказывал, что Ельцин, будучи уже на пенсии, в доверительных разговорах с ним сожалел о выбранном преемнике. У меня нет оснований не верить свидетельствам Немцова, но все, что мы сегодня знаем о мотивах, которыми руководствовался Борис Николаевич при выборе преемника (см. цикл Андрея Илларионова “Почему и как они придумали Путина“) — заставляет думать, что таким образом Ельцин, допускаю, не ожидавший, насколько основательно Путин двинет Россию вспять, создавал себе что-то вроде исторического алиби. Все, что мы знаем сегодня о том, почему и как он и Семья придумали Путина, исключает версию, что Акела промахнулся с выбором преемника по ошибке, что он не понимал, на кого поставил.

Все он прекрасно понимал, кто такой Путин, глава “руссише гестапо”. Но Ельциным в первую очередь двигало не стремление гарантировать продолжение демократических реформ, чтобы построить “счастливую Россию будущего” — а обеспечение безопасности своей и семьи, сохранение нажитого. А это ему смог гарантировать единственно Путин.

Солдатик на БТРе, закрывший лицо руками, — кажется, единственный, кто адекватно воспринимал ситуацию и, создается впечатление, прозревал невеселое будущее “новой демократической России”.

Поэтому очень странно мне было прочесть в уже упоминавшейся информационной заметке, что среди памятных мероприятий, посвященных 30-летию путча, будет возложение венков “на могилы Бориса Ельцина, Мстислава Ростроповича и Егора Гайдара”.

Все три персоналии вызывают в данном контексте удивление — потому что все трое ничего не имели против человека, таки осуществившего в России то, что не удалось незадачливым путчистам в 91-м году. И Гайдар, успешно встроившийся в путинскую систему, принявший участие в мутной фейковой истории типа его отравления в 2006 году, чтобы замылить, поставить это отравление в один ряд с убийствами Литвиненко и Политковской, случившимися перед этим (см. об этом расследование Андрея Илларионова “Спецоперация “Отравление Гайдара Борисом Березовским”). И Мстислав Ростропович — человек, обнимавшийся с Путиным, устраивавший противникам Путина выволочку за то, что они, как он выразился, хамят президенту. Ну и конечно, Ельцин — подаривший стране Путина, который вверг в бездну катастроф не только саму Россию, но и другие страны и народы. И конца и края этому Апокалипсису не видно.

Понятно, что никто (или почти никто) не понимал, что такое на самом деле был путч 91-го года, непосредственно во время событий и потом, в эйфории победы. Но люди, которые теперь пойдут возлагать венки Ельцину именно как победителю над путчистами и строителю новой демократической России, так, похоже, ничего и не поняли даже спустя 30 лет после ГКЧП. Никаких “Уроков истории во имя будущего”, как будет называться конференция в “Сахаровском центре”, не извлекли.

P. S. Вот, кому интересно, мои две статьи пятилетней давности, к 25-летию путча (здесь и здесь).

Вадим Зайдман

Опубликовано 19.08.2021  22:53

«Немцам предстоит изобрести себя как нацию заново»

АЛЕЙДА АССМАН: БОЛЬШОЕ ИНТЕРВЬЮ

текст: Даниил Коцюбинский

Detailed_picture© WDR

Профессор Констанцского университета и крупнейший в мире специалист по вопросам исторической памяти и мемориальной культуры, автор многих книг, четыре из которых вышли на русском языке в серии «Библиотека журнала “Неприкосновенный запас”» издательства «НЛО», Алейда Ассман в конце сентября 2019 года приехала в Санкт-Петербург, чтобы принять участие в конференции «Гранин и Германия. Трудный путь к примирению». Также Алейда Ассман представила свою новую книгу — «Забвение истории — одержимость историей», только что вышедшую на русском языке. По просьбе COLTA.RU об этой трилогии, включившей в себя работы разных лет, с Алейдой Ассман побеседовал историк Даниил Коцюбинский.

«Кем мы, немцы, хотим быть?»

— В вашей книге вы затрагиваете множество тем, но при этом красной нитью через 500-страничный том проходит тема немецкой мемориальной культуры. Вы утверждаете, что эта культура должна помочь немцам «переизобрести себя как нацию». В России, уверен, многих это удивит: зачем «изобретать заново» то, что уже и так хорошо, если учесть, что ФРГ сегодня — одно из самых успешных национальных государств Европы?

— Германия очень успешна экономически, но тема нации для нас по-прежнему табуирована. В Евросоюзе все чувствуют себя, в первую очередь, представителями своего государства, своей нации и лишь во вторую очередь — представителями Европейского союза. В Германии наоборот: немцы, прежде всего, чувствуют себя представителями ЕС и лишь потом — представителями своей нации. Немецкие интеллектуалы не любят говорить о «нации», потому что они боятся, что следующий шаг в этом разговоре — «национализм», а затем и «национал-социализм».

— Но если с экономикой у Германии все хорошо, зачем специально размышлять о том, кем немцы должны себя считать в первую очередь — «нацией» или «частью Европы»?

— Истина не только в деньгах. Художник Ансельм Кифер как-то сказал: «У всех наций, которые существуют в Европе, есть свой национальный миф. Но у нас, немцев, такого мифа нет». Немецкий миф был опасным и деструктивным, и мы не хотим его возрождения. Мы надеялись, что сможем просто «принадлежать к международной семье народов» и забыть о нации. Но оказалось, что это не работает.

— В чем именно это «не работает»? Где доказательства того, что отсутствие национальной идеи — действительно проблема для немецкого общества?

— Проблема в том, что концепция нации, от которой отказались либеральные интеллектуалы, была подхвачена и присвоена ультраправыми. Они утверждают, что мы, немцы, не можем жить без позитивного концепта нации. Они стремятся к такой истории нации, которая основана на чести и гордости…

— И вы, со своей стороны, считаете нужным предложить немцам романтический проект нового немецкого национализма, альтернативный правому?

— Нет, конечно же, это было бы абсурдом! Мы не можем вернуться в 1807 год, когда Фихте писал «Речи к немецкой нации». Фихте хотел создать единую нацию из какой-то мешанины. Но сегодня перед нами стоит задача, по сути противоположная. Мы не пытаемся создать «что-то из ничего». Есть нечто конкретное, оно уже существует и должно быть проработано. Немецкая нация — это то, что должно быть основано на определенном повороте, на новом национальном нарративе, который включал бы то, что было нами забыто, и реинтерпретировал историю, базируясь на исторических исследованиях и памяти о жертвах.

© «Новое литературное обозрение»

— Как именно должна выглядеть позитивная национальная идея Германии сегодня? Не будет ли это просто возврат — на новом, разумеется, идеологическом уровне — к старой, предложенной все тем же Иоганном Готлибом Фихте, идее Германии как лидера Европы?

— Если Германия нашла свое место в рамках ЕС, это стало возможно потому, что германская нация примирилась с другими нациями — Францией, Россией и другими. На протяжении 40 лет Германия была расколота, Германия была маленькая, само воссоединение Германии воспринималось многими другими странами как угроза. Многие в других странах очень опасались того, что в итоге слияния ФРГ и ГДР возникнет гипертрофированное немецкое самосознание. Но боялись этого также и многие немцы! Они боялись стать единой нацией. Было очень мощное противодействие национальному стремлению со стороны интеллектуалов. Например, были очень жаркие дебаты относительно переезда столицы из Бонна в Берлин, из маленького провинциального города — в прежнюю столицу, а также по поводу создания — в эпоху канцлера Гельмута Коля — Национального исторического музея.

Но нельзя же вечно жить страхом перед идеей нации и ее отрицанием! Германия должна была взять на себя политическую ответственность. Вот почему такой важной стала тема мемориальной культуры, к которой прикован и мой интерес. Мемориальная культура является средством изменения национальной идентичности. Она должна быть основана на рефлексии и включать в себя в том числе негативные эпизоды, а также раскаяние и чувство ответственности за свои преступления в прошлом. И — в более широком смысле — она должна ответить на вопрос, который должен быть задан: кем мы, немцы, хотим быть?

— Основоположник теории коллективной памяти Морис Хальбвакс, которого вы часто цитируете, считал, что идентичность группы базируется, прежде всего, на ее актуальной памяти о ключевых событиях прошлого, о корнях и истоках, а не на мечте о будущем…

— Я не верю в возможность четкого отделения «будущего» от «прошлого». Вопрос о том, кем вы хотите быть, нельзя отделить от вопроса о том, кем вы были. По этой причине я перечислила четыре пункта европейской идентичности в моей книге «Европейская мечта». Они взяты из прошлого опыта как ключи для будущего развития. Книга переводится на русский язык и выйдет в следующем году.

Вообще идентичность, как и нарратив, не может быть построена «с нуля», это должно быть основано на работе с материалом прошлого. Забывание прошлого подразумевает опасность того, что вы его можете повторить. Это нужно помнить, чтобы отличаться от прошлого и не повторять его. Мы воспринимаем преступления прошлого не только с точки зрения германских преступников, но также с точки зрения их жертв. Цель нашей исторической памяти состоит в том, чтобы дистанцироваться и освободиться от тоталитарного нацистского прошлого, попытаться стать открытыми, сделать акцент на истории соседей, которые пострадали от немцев. Если мы включим память этих народов в свою память, мы научимся в дальнейшем быть более диалогичными и не запираться в нашей «мегалотимии» (то есть в желании быть признанными другими в качестве высших — термин Фрэнсиса Фукуямы).

— Если современные немцы должны относиться к Третьему рейху как к чему-то чужому, не имеющему к ним исторического отношения, тогда зачем им вообще об этом специально помнить? Ведь — опять процитирую Хальбвакса — группа стремится помнить только о том, что считает своим, а не чужим.

— Если мы строим память на жестком групповом разделении на «ингруппы» и «аутгруппы», на «своих» и «чужих», на «друзей» и «врагов», мы автоматически отстаиваем этнически однородное общество. Это эксклюзивный вид групповой идентичности, он лишает права на существование тех, кто происходит из других мест и у кого другие групповые истории. Такой подход может оказаться геноцидным. Хальбвакс, который был убит нацистами, конечно, не имел в виду такую «закрытую» групповую память. Он вообще говорил о социальной памяти, которая существует неформально и не поддерживается бюрократией и армией. Для Хальбвакса разные группы существуют в одном обществе. И давайте не будем забывать очевидное: каждый человек всегда принадлежит к разным социальным группам!

А почему надо помнить о преступлениях даже того прошлого, которое стало для нас чужим, — потому что, если ты это забудешь, оно повторится. Мы это видим на примере AfD — движения «Альтернатива для Германии». Они реально не хотят помнить о преступлениях прошлого, они «удаляют» Гитлера из немецкой истории. Дело в том, что всякая память селективна. И каждый выбирает для себя те «кусочки», которые ему нужны. Поэтому, выбрав те фрагменты немецкой истории, которые им выгодны, приверженцы AfD строят для себя пьедестал, пропагандируя свои гордость и честь. И так происходит не только в Германии, но и повсюду в Европе: в Италии снова превозносят фашизм, в Испании вновь чествуют Франко! Я очень надеюсь, что в Германии благодаря ее мемориальной культуре эти попытки не будут столь успешными.

Можно привести также пример Австрии, у которой тоже фашистское прошлое. Но после 1945 года у австрийцев не было внешнего давления, которое заставило бы их проработать свое прошлое, и вплоть до 1980-х годов они принимали миф о том, что стали первой невинной жертвой Гитлера. У них не было общественных движений, критически настроенных по отношению к собственному прошлому, каким было молодежное движение 1960-х годов в Германии, когда дети противостояли родителям и поднимали вопрос об их вине. Поэтому в Австрии существует сильная фашистская преемственность, закрепленная в феномене FPÖ (Австрийской партии свободы).

Вообще угроза неофашизма существует не только в Европе, но и в других странах, даже в США…

— Иными словами, многие государства в современном мире страдают своего рода хронической «фашистской инфекцией», которую надо регулярно подавлять «инъекциями» антифашистской исторической памяти?

— Я бы говорила не о «регулярных инъекциях», а, скорее, о трансформации идентичности. Если вы хотите медицинскую метафору, я бы предложила другую: иммунитет, который также является формой исцеления. Но мы все же говорим не о лекарствах и болезнях, мы имеем дело с процессом обучения. То, о чем мы говорим, — это есть усвоение уроков истории.

Только что вышла толстая книга американки Сьюзан Нейман (Susan Neiman) «Learning from the Germans: Race and the Memory of Evil» («Обучаясь у немцев: раса и память о зле»). Автор — с Юга США, и она пишет, что расизм сегодня продолжает существовать в менталитете и поступках людей. И она как раз говорит: нам, американцам, надо больше учиться у немцев, учиться технологии преодоления прошлого, которая не позволяет истории продолжиться через «натурализацию» зла и через движение к повторению расистского насилия…

— В выступлении на конференции «Гранин и Германия» вы сказали о том, что народам, прежде всего, следует помнить о жертвах насилия — как своих, так и чужих. В то же время в одной из ваших книг («Длинная тень прошлого») вы писали о том, что немцам необходимо помнить, в первую очередь, о преступлениях Третьего рейха и жертвах Холокоста, а о страданиях немецкого народа в период Второй мировой войны (бомбежках, массовых изнасилованиях, депортациях etc.) следует сохранять память лишь на регионально-семейном, а не общенациональном уровне. Нет ли между этими двумя тезисами противоречия?

— После 1945 года немцы помнили, в первую очередь, свои собственные страдания. Их собственная травма, а также травма стыда препятствовали развитию у немцев сочувствия к еврейским жертвам. Потребовались три-четыре десятилетия — смена поколения, — чтобы немцы смогли разблокировать свою эмпатию по отношению к другим жертвам. После того как в Германии установились рамки памяти о Холокосте, после воссоединения двух государств было абсолютно законно и необходимо расширить эти рамки и дать место также травмирующим событиям, связанным с самим немецким народом и его трауром.

Вообще же путь развития мемориальной культуры всегда находится в стадии разработки и продолжается по сей день. Помимо памяти о жертвах Холокоста, а также о собственных травмах немецкий народ должен узнать и о других гуманитарных катастрофах, за которые Германия несла ответственность, и признать их. Например, о страданиях народов гереро и нама — первом геноциде XX века, осуществленном германскими колониальными властями. Многие европейские народы пострадали от германского нацизма. Особое место здесь должна занять блокада Ленинграда, унесшая жизни миллиона человек…

— Но если идентичность группы базируется на все время расширяющемся покаянии за преступления прошлого, как перейти от депрессивного к оптимистическому восприятию себя как нации?

— Если в истории вашей нации имели место преступления, у вас есть шанс либо раскрыть их, раскаяться в них и почтить память жертв — либо скрыть их, молчать и таким образом продолжать причинять зло жертвам. Речь не о депрессии или оптимизме, речь о принятии морального решения.

Понятие вины применимо только к человеку, который должен быть привлечен к ответственности. Когда же мы говорим о politics of regret (Джеффри Олик) — политике сожаления, извинения, раскаяния, — мы говорим о государствах, которые берут на себя ответственность намного позже того времени, когда произошли события.

Национальная гордость — очень сильная вещь. И было очень трудно преодолеть тип мышления, основанный на «гордости и чести», потребовалось много времени, чтобы развить иной, основанный на сочувствии к жертвам, вид памяти в истории человечества. Данный процесс стимулируется эмпатией и чувством ответственности. Это положительные качества, и им подражают сегодня во многих странах.

Вообще «покаяние» — это термин, идущий из сферы религии и имеющий отношение к искуплению греха и вины. В исторической памяти нет и не может быть искупления. Кто мог бы простить такое непостижимое преступление, как геноцид? Христианский, православный, еврейский Бог? А как быть с неверующими? Поэтому не искупление, но общая память — не только о жертвах, но и с жертвами — может заставить нас стать более мирными нациями.

— При этом память о Холокосте, по вашему мнению, всегда будет занимать центральное место в немецкой мемориальной культуре. Сколько лет или веков эта память должна оставаться ключевым элементом немецкого самосознания?

— Эта память не подлежит количественному измерению. И для памяти о Холокосте нет временных ограничений. В Германии и во многих других местах она стала частью самосознания и идентичности. Это определяет нас. Если мы забываем об этом, мы больше не «мы». Кстати, наш центральный День памяти об этом событии приходится на 27 января, потому что в этот день в 1945 году Красная армия освободила Освенцим — факт, который часто игнорируется или преуменьшается в западной памяти о Холокосте. И у меня вопрос: почему это не стало Днем памяти, который мы разделяем с российским народом? Можем ли мы изменить это в будущем?

— И все же: почему применительно к памяти о Холокосте нельзя использовать стратегию постепенной нейтрализации и музеефикации, то есть ту технику забвения, о которой вы подробно пишете в первой части вашей книги? Нет ли опасности того, что негативная память немцев о своем прошлом в конечном счете превратится в аргумент в пользу своего превосходства над другими: «Мы умеем так образцово раскаиваться в ошибках нашего прошлого, что теперь можем научить этому всех остальных!»

— Есть немецкие интеллектуалы, которые говорят именно это: мы не должны гордиться собой как «чемпионы мира по умению помнить». Но разве речь идет о гордости? Если Германия вновь обрела некоторое достоинство среди наций, то это потому, что она усвоила ценности и воспоминания, которые делают возвращение к старым формам агрессии маловероятным. Немцы в XX веке первыми стали чемпионами мира по убийствам, прежде чем стали чемпионами мира по памяти. Эти две вещи связаны, поэтому нет повода для гордости, но только для самосознания, сочувствия и сожаления.

«Я остаюсь приверженцем идеи нации»

— С одной стороны, вы стремитесь к формированию у немцев полноценной национальной памяти. Но, с другой стороны, сами пишете, что эта память недостаточна и что ей нужна помощь со стороны локальных «памятей», в том числе региональных, городских, в которых нет «пробелов и разрывов», которые не нагружены сознанием коллективной исторической ответственности за эпоху нацизма и его преступления. И в то же время вы рассматриваете регион просто как одно из «мест памяти» (lieu de mémoire), то есть как объект памяти, а не субъект. Почему? Разве регион не может быть активным носителем исторической памяти?

— Я абсолютно согласна с вами. В регионах развиваются специфические местные воспоминания, как и в городах. Вообще я делаю различие между исторической политикой, то есть тем, что делает государство через музеи, школьные программы, коммеморативные практики и т.д., — и мемориальной культурой, которую создают искусство, литература, гражданское общество и разного рода локальные группы. В том числе города и регионы. И эта локальная мемориальная культура очень прочно привязана к месту — в одном городе совершенно не знают, что происходило в другом. Здесь вы видите важное множество, встроенное в национальную память, потому что все региональные «памяти» содержатся в единой национальной памяти и создают ее напряженность и творческую динамику.

— Но почему бы в этом случае не предложить Германии вместо национального — нагруженного негативными переживаниями и чреватого опасностями фашистского реванша — региональный мемориальный проект? Почему мемориальный акцент не сместить с «германской нации» на «Германию регионов»?

— Потому что у нас есть государство, и оно необходимо! И государству нужна национальная мемориальная культура. И мы, ученые, должны работать вместе с государством. Да, я — независимый ученый. Но я должна стараться делать то, что предотвращало бы тоталитарные тенденции в развитии государства и укрепляло бы демократические.

— Нобелевский лауреат по литературе Гюнтер Грасс — которого вы также много цитируете и который тоже, как и вы, беспокоился о том, чтобы в немецком обществе не возродились тоталитарные настроения, — как известно, выступал против объединения ФРГ и ГДР. В том числе потому, что стремился инициировать полноценный разговор не только о жертвах Холокоста, но и о немецких жертвах времен Второй мировой войны, не опасаясь при этом развития в обществе реваншистских настроений, угроза которых ему виделась как раз в воссоздании «большой Германии». Почему сегодня не попытаться сделать ставку на локальную, региональную немецкую память, свободную от угрозы нового авторитарного реванша?

— Есть такая позиция: «мы не хотим возвращаться к понятию нации, мы все обожглись на понятии “нация”, и потому пусть будет Европа регионов». Австрийский писатель и мой друг Роберт Менассе в различных своих произведениях — даже в художественной прозе — представлял эту позицию, и я с ним много спорила.

Я считаю понятие нации очень важным. Я остаюсь приверженцем идеи нации. Дело в том, что Германия — страна иммиграционная, к нам приезжает огромное количество народа, и только нация может их всех «переварить».

— Вы хотите сказать, что Германия и германская нация должны существовать, в первую очередь, для мигрантов?

— Нет, разумеется! Не «для» мигрантов, а «с» мигрантами. Для этого нам и требуется «новое изобретение нации».

«История всегда частична и избирательна»

— Президент России Владимир Путин тоже много говорит о «возрождении российской нации». Как в этой связи вы оцениваете его деятельность в этом направлении?

— Говорить о «нации» можно очень по-разному. Китайцы тоже хотят построить «национальное государство», но это совсем не то, чего хотим мы, немцы. Они хотят создать империю и назвать ее нацией. Историческая политика, которая не опирается на живую мемориальную культуру и которая подменяет нацию империей, становится тоталитарной.

— Вы полагаете, в России также речь идет о тоталитарной исторической политике и тоталитарном режиме?

— Я говорю о конкретных критериях. Сейчас в России правительство принимает властные решения и берет на себя ответственность за создание новых музеев. Это идет рука об руку с отстранением от мемориальной активности представителей гражданского общества и закрытием или демонтажом созданных ими музеев и архивов. Я хотела бы видеть общие и совместные усилия в мемориальных проектах, но то, что я вижу, — это «отсечение» независимого мышления и гражданского участия. Если критически мыслящий историк теряет свою работу, если ученые не могут покинуть страну, не могут общаться с зарубежными коллегами, если музеи закрываются, если царит цензура — то да, это захват мемориальной культуры государством.

Чего я сейчас не вижу в России — так это попыток создать демократическую национальную память, которая учитывала бы воспоминания российских граждан. Средства массовой информации не вызывают острых дискуссий по этим темам, где бы сталкивались разные мнения, а инициативы гражданского общества часто подавляются. Например, отброшена память о революции 1917 года. Она просто исчезла, как потухшая звезда! Но с этим событием связано много воспоминаний: с одной стороны, это воспоминания о позитивных явлениях — таких, как модернизация, социальная мобилизация, эмансипация и искусство, с другой — о государственном терроре. Причем эти воспоминания актуальны для граждан как России, так и иностранных государств. Налицо акт забвения или молчания, но нет попытки переосмыслить это прошлое в свете настоящего. То же самое относится и к 1989 году: коммеморации, связанные с 30-летним юбилеем событий этого года, проходят сейчас во многих странах, но не в России, хотя Горбачев назвал эти события второй (демократической) революцией! Вообще у меня ощущение, что в российском обществе есть масса воспоминаний, но лишь немногие из них находят отклик в публичной сфере (как 9 Мая). Я полагаю, что вопросы коллективной и национальной идентичности вытекают из исторического понимания того, откуда мы пришли и что пережили в прошлом. Конечно, сегодня идентичности должны меняться, поскольку и обстоятельства радикально меняются, но здесь — в России — я вижу не трансформацию (перестройку) идентичности, подкрепленную памятью, а, скорее, новую идентичность, созданную «с нуля» и притом с очень избирательными отсылками к прошлому.

— А разве разговор о «создании немецкой нации заново» не похож на попытку создать ее «с нуля»? Вообще как немецкая история начиная с 962 года, с создания Священной Римской империи германским королем Оттоном I, может быть «единой немецкой историей» и в то же время состоять из пробелов и разрывов, отчуждающих от общей немецкой истории некоторые фрагменты и даже целые эпохи?

— Честно говоря, 962 год ничего не значит ни для меня, ни для тех, кого я знаю. И непонятно, почему это должно стать началом истории Германии. История, которая вошла в память, — это нарратив, а не длинный список дат, связанных хронологией. Повествования всегда частичны и избирательны, но они что-то говорят о том, кто мы, напоминая нам, откуда мы, и ориентируя нас на то, кем мы хотим быть в будущем. В Германии только AfD заинтересована в долгом и непрерывном историческом повествовании, чтобы скрыть «пробелы и разрывы» нацистского прошлого, которое явилось периодом безудержного насилия. Все остальные, включая молодое поколение, больше интересуются исторической правдой (то есть ключевыми событиями прошлого, которые важны для формирования нашей мемориальной культуры), чем гладкой преемственностью, созданной политической партией.

Повторяю, нет исторических повествований без пробелов и разрывов. Поэтому всегда надо задавать вопросы. Что именно входит в рамки памяти? Кто рассказывает историю? Кто извлекает выгоду из этой истории? Кто страдает от молчания? Все эти вопросы являются частью процесса, который призван сделать повествование более инклюзивным и плюралистическим для общества, откликающимся на различные требования и на эмоциональный напор.

— Вы пишете, что при тоталитарных режимах государство насаждает «обязательную патриотическую версию истории, как это сейчас происходит в России». При этом «индивидуальные воспоминания и семейные истории приобретают статус аргументов в пользу альтернативной истории, которыми пользуются диссиденты и неправительственные организации». Как в этом случае вы охарактеризуете политический режим в Израиле, где, по вашим же словам, с одной стороны — государственный мемориальный патриотизм, а с другой — «альтернативная история» общественных деятелей «Зохрота» и сообществ интеллектуалов, стремящихся сохранить память о Накбе — трагедии депортации палестинского народа?

— Израиль находится в положении оккупирующей нации, стирающей память о палестинцах. Это то, что делали все народы-колонизаторы: они захватывали землю и стирали память коренных народов. Сегодня мы можем рассказать ту же историю о прошлом европейских или американских наций-колонизаторов, но в случае с Израилем это происходит в настоящем, на наших глазах, и никто не возражает из-за позиции властных структур и наличия табу. В Израиле есть много людей, которые возражают против этого колониального стирания палестинского прошлого, но, к сожалению, они не имеют голоса в стране и не имеют политического представительства. «Забывание» в этом случае не является невинным актом незнания… Если в этом регионе когда-либо будет установлен мир и будут построены два государства, должно быть место для двух памятей/историй и для признания взаимной травмы и несправедливости попыток стирания памяти.

— В демократических странах, в отличие от недемократических, по вашим словам, есть «рынок истории, предлагающий различные исторические нарративы». Как в этой связи вы оцениваете криминализацию отрицания Холокоста, которая существует в Германии и многих европейских странах? Не противоречит ли уголовный запрет на отрицание Холокоста принципам «свободного рынка исторических нарративов»?

— Термин Geschichtsmarkt («свободный рынок исторических нарративов») использовался в начале XX века, когда исторические книги были бестселлерами, а историки писали для широкой читательской аудитории, состоявшей из бюргеров. Несомненно, существует множество противоборствующих нарративов и контрнарративов, но что не допускается — это подрыв правил исторической науки. Поэтому некоторые нормы необходимо соблюдать. Отрицать историческую реальность убийства европейских евреев немцами и сотрудничающими народами запрещено в Германии, где последствия этих преступлений все еще видны в очень многих местах. Отрицать эту историю — это не просто «создавать альтернативную версию истории», но ставить под сомнение устоявшиеся основы истины и факты историографии и, таким образом, явно посягать на демократические принципы.

«Исследование памяти — понятие многозначное»

— Какова основная цель науки о коллективной памяти? Сперва вы говорите о том, что не стремитесь поучать социум: «В моей книге <…> не ставится вопрос: “Что должны помнить немцы?” Меня, скорее, интересует вопрос нашей встречи с историей». Но далее все же предлагаете верную, с вашей точки зрения, расстановку мемориальных акцентов: «…необходимо укреплять память о Холокосте с помощью символов, ритуалов и средств массовой информации». Так что же такое изучение памяти — академическая наука или политическая журналистика?

— Исследования памяти (memory studies) могут являть собой одно из трех направлений — либо быть всеми тремя сразу. Первое: вид этнографической полевой работы, наблюдение за культурными обычаями в настоящем или, если это связано с деятельностью людей в прошлом, форма историографии. Второе: это дискурс, основанный на участии, в котором ученый оказывается вовлечен в объект своего исследования. (Кстати, так или иначе, это верно для историографии в целом, но редко признается должным образом.) И третье: исследование памяти также является критическим дискурсом, вырабатывающим нормы для оценки процессов в дополнение к их описанию. В этом случае, однако, нормы основываются на дискурсивных процессах и (хочется надеяться) на прозрачных принципах; при этом эти нормы не должны обязательно разделяться читателями.

— Вы называете Холокост главным событием XX века и память о Холокосте — центральным мемориальным сюжетом. Цель понятна: сделать человечество максимально чувствительным к правам человека, чтобы не допустить повторения геноцида. Но почему мировое сообщество на протяжении десятилетий — когда память о Холокосте уже преодолела стену молчания, а затем оказалась в центре международного мемориального дискурса — так поздно замечало новые случаи геноцида? В Камбодже в 1970-х годах. В Руанде в 1994-м. В Мьянме (геноцид рохинджа) в последние несколько лет. Есть и другие примеры. И в ваших книгах вы пишете о Холокосте, о геноциде народов гереро и нама, о геноциде армян, но гораздо меньше обращаете внимание на более современные примеры геноцидов. Означает ли это, что память о Холокосте не оправдывает тех надежд, которые на нее принято возлагать? А в случае с памятью о Накбе даже мешает, накладывая на этот мемориальный дискурс табу?

— Акцент на Холокосте связан с моим собственным национальным, историческим и поколенческим видением. И это ужасная человеческая трагедия, что геноциды продолжаются по сей день вместо того, чтобы успешно предотвращаться! Но больше нет такой длительной задержки в выявлении и признании этого. Я думаю, что в этом отношении Холокост внес изменения, потому что его запоздалое признание, а также исследования и дискурс сформировали наше понимание и терминологию для характеристики других геноцидов. Здесь следует также упомянуть имя Рафаэля Лемкина, который создал термин «геноцид» как юридический инструмент. Итак, мой ответ: тот факт, что геноциды не прекратились после Холокоста, не означает, что память о Холокосте не повлияла на то, как мы воспринимаем геноциды и как к ним относимся.

Оригинал

Опубликовано 07.10.2019  15:50

“Политики просто взбесились”

Откуда такая агрессия у тех, кто обязан быть вежлив? Объясняет психолог Александр Асмолов

Галина Мурсалиева обозреватель «Новой»

Четыре года назад нам казалось, что у представителей политических структур началось массовое помешательство и они индуцируют друг друга и всех нас. Как иначе можно было объяснить невероятный абсурд, который они наперебой предлагали? Вспомните: пытались избавить алфавит от буквы «Ы», запретить чеснок, топот котов, а также предлагали создать внутренний российский интернет под названием «Чебурашка».

Сегодня ситуация уже не такая «веселая». Абсурдные высказывания продолжаются, но из них исчезла кажущаяся беспричинность, и читается общий мотив: защитить государство от всех поползновений населения. Людям, оказавшимся за чертой бедности, представители власти читают хамские нотации и всячески их увещевают, лицемерно призывая «к совести и здоровому образу жизни». Например, знаменитое: министр труда и занятости Саратовской области Наталья Соколова заявила, что прожиточного минимума, который в области составляет 7241 рубль, хватает «для минимальных физиологических потребностей, …макарошки всегда стоят одинаково…», и предложила составить меню, которое сделает всех стройными.

В той же логике, явно не сговариваясь, выступила глава департамента молодежной политики Свердловской области Ольга Глацких, она прославилась монологом о том, что государство никому ничего не должно, оно «не просило рожать» детей… Глава подмосковного Совета по правам человека Марина Юденич пошла еще дальше, заявив на встрече с жителями Королева, что нельзя требовать средства из федерального бюджета. Добила тему депутат Екатеринбургской городской думы Елена Дерягина — она предложила лишить школьников младших классов бесплатного питания, чтобы сэкономить миллион рублей.

Почему они взбесились?

Прокомментировать умонастроения политиков и ответить на другие вопросы я прошу заведующего кафедрой психологии личности МГУ, вице-президента Российского общества психологов, академика РАО Александра Асмолова.

— Диагноз происходящих в стране событий, скорее всего, тот же: нашествие внутренних варваров. Социальное и психологическое варварство — это решения, стремящиеся к простоте, от которых происходит схлопывание и погашение разнообразия в разных сферах. Люди стали больше заявлять о своих правах, критикуют власти. Варварство всегда агрессивно реагирует на все непривычное.

В высказываниях политических деятелей, о которых вы рассказали, поражает неуемный нарциссизм и бесстыдство. В этом же ряду стоит законопроект, предложений сенатором Андреем Клишасом. Этот проект касается защиты исключительно чиновничьего сословия. В нем говорится о введении ответственности за распространение в интернете информации, выражающей явное неуважение в оскорбительной форме к органам государственной власти. То есть за ненормативные высказывания в адрес власти человека могут подвергнуть жестким санкциям, вплоть до посадок.

Это, по сути, говорит о том, что власть чувствует себя униженной и оскорбленной. И это — показатель растерянности власти, она находится в состоянии слабого понимания, как действовать. Она в неопределенности — как ежик в тумане, — в непонимании, что делать, когда пробуждаются разные установки и линии поведения. У нас сегодня начинают прозревать разные слои населения, многие уже не могут всерьез воспринимать мантры, которые практикуют представители власти. И вот найден выход: законопроект Клишаса. Снова варварское, простейшее решение. А по сути — это законопроект, свидетельствующий об агонии нашей власти на самых разных уровнях.

Принимая этот закон, мы неминуемо натолкнемся на политические и психологические риски. В нем заложен эффект запретного плода. Как только вы говорите людям: ни в коем случае не оскорбляйте власти, вступает в дело классический механизм — «не думайте о белой обезьяне». Даже те, кто никогда не позволял себе оскорбления, начнут это делать — пусть негромко, а иногда и про себя или прилюдно — так устроена наша психика. Второе: подобный законопроект — это полная секуляризация нашей власти: нельзя упоминать имя чиновника всуе! Под защитой оказывается весь бюрократический чиновничий слой…

Третье: оскорбительные высказывания представителей власти в отношении подчиненных, да и в отношении общества в целом в последнее время просто зашкаливают. Может быть, пора и их привлекать к ответственности?

В этом законопроекте есть и желание подсюсюкнуть вышестоящим властям. Угадать, угодить, а вдруг понравимся? За этим стоит один из самых тяжелых синдромов России — патологическое невежество и беспредельный конформизм. При этом происходит сакрализация власти, создание ее неприкасаемости, которая всегда идет рука об руку с безответственностью.

У многих назревает особая социальная болезнь — сенильный психоз страны, это психоз опрокидывания в прошлое. Чем больше люди заявляют о своих правах, тем больше власти, боясь непривычности нового, ищут опоры в «светлом» старом. Нельзя забывать о том, что любой культ личности тоталитарного режима всегда подразумевает культ безличности. Все ли помнят, сколько людей сделали донос культурной практикой своей обыденной жизни в 30-е годы? Это — о безличности населения, которое не ропщет, а аплодирует, подобострастно подпевая любому ивану грозному — тирану, диктатору. Чего боится общество?

Петр Саруханов / «Новая газета»

— Есть и другой аспект. У нас сегодня довольно-таки большой сегмент общества в оценках власти использует принцип «презумпции виновности». Это — кипящая лавина, ненависть зашкаливает и накрывает каждого, кто «с этой властью» вступает в переговоры. В их адрес летят гигабайты хамства и проклятий, одна из последних таких волн накрыла недавно Нюту Федермессер. Но люди, которые заняты настоящим делом, рано или поздно столкнутся с необходимостью сотрудничества. У них нет соответствующих полномочий для того, чтобы менять социальную реальность в стране.

— Надо четко понимать: если целый ряд людей делает определенные шаги для создания диалога с властью, то это — их выбор. То, что делают Нюта Федермессер, Александр Сокуров, вошедший в состав СПЧ, — это расширение окон возможностей влиять на происходящие в стране события. Можно сказать, что нынешняя власть пытается насадить Сталина, имеет генезис комитета госбезопасности — и это все правда. Но после этого заявить, что мы все должны придерживаться принципа невмешательства в социальную и политическую жизнь, — это своего рода философия недеяния: поднять руки, отойти в сторону и наблюдать. «Власть отвратительна как руки брадобрея», цитирую, как вы знаете, Мандельштама — разговор об этом не должен быть индульгенцией и оправданием недоверия к тем, кто выбирает возможность изменить ситуацию. Обратите внимание, я никак не критикую тех, кто говорит: я не пойду с этой властью ни на какие коммуникации. Любое понимание свободы начинается с понимания презумпции порядочности тех людей, которые эту свободу отстаивают, даже ценой взаимодействия с властью. Выбор Нюты Федермессер — это ее ценностный и нравственный выбор, и она имеет такое же право на этот выбор, как ушедший мой близкий друг, один из дорогих моему сердцу людей Владимир Войнович, который считал, что ни на какие коммуникации с властью идти нельзя. Той же позиции придерживался и мой учитель, мой названый старший брат, писатель Владимир Тендряков. Мне дорог и ценен как выбор Войновича и Тендрякова, так и выбор Нюты Федермессер и замечательного режиссера Александра Сокурова, чей голос в СПЧ уже услышан.

Главная характеристика нормальной жизни страны — признание права другого человека на свой выбор. Я надеюсь быть точно понятым. По тем же мотивам, что и мои коллеги, о которых мы только что говорили, я принял предложение Михаила Федотова и стал председателем комиссии по науке и образованию в СПЧ. И первым моим шагом был разговор с президентом о том беспределе, который происходит с уничтожением вариативности в системе школьного образования. Эта встреча уже имела определенного рода позитивные последствия. Я рассказываю об этом для прояснения моей личностной мотивации, а не ради оправдания.

— То есть вы считаете общение с властью необходимым, потому что только таким образом можно добиваться каких-либо положительных изменений в стране?

— Как учат нас мастера переговоров, наш с вами век — это век тихой переговорной революции. Это термин Билла Юри, одного из создателей гарвардской школы переговоров, известного аналитика. Переговоры, простите за аналогию, идут даже с террористами. Книга Билла Юри «Путь к согласию: переговоры без поражения» была переведена на 25 языков и стала бестселлером. Суть заключается во взаимной выгоде сторон, где противоположная сторона рассматривается не как враг, а как партнер. Там есть очень важные основные положения: быть «мягким» с людьми и «жестким» с проблемами, сосредоточиться на интересах, а не позициях, и так далее…

— А в чем страхи власти?

— Мои коллеги часто и много говорят о страхах населения, но у нас практически нет ни одной современной работы о страхах власти. В 1927 году великий психиатр Петр Ганнушкин выпустил блестящую недооцененную работу о партийных неврозах, она осталась почти незамеченной. Я бы сделал книгу о неврозах современной кремлевской власти, если бы был не психологом, а психотерапевтом. Неврозы власти — это специальный предмет для анализа. Мнение, например, о том, что, присоединив Крым, Россия усилилась, — это отжившая, старая, архаическая формула. Увеличилось пространство страны, но при этом на самом деле пробудились силы противодействия во всем мире. И власть потом уже начинает рефлексировать — но запоздало. Частая запоздалая рефлексия — это один из признаков нынешней власти, которая долгое время опиралась, да и сейчас опирается на простую логику решений в виде управленческой вертикали. А наш век в целом — век неопределенности, многомерности, коллективного разума, социальных и интеллектуальных сетей — требует когнитивно сложного мышления. Управленческая вертикаль в обществе разнообразия и вызовов неопределенности невозможна.

«Партийные неврозы», о которых писал Ганнушкин, влияют на принятие различных государственных решений. Власть постоянно работает, как канатоходец: идет по тонкому канату, вибрирует между огромным количеством противоборствующих сил. Она делает сегодня многие шаги, которые позволяют использовать жесткий термин — тоталитарный режим. Но если есть возможность трансформации этой власти — эта возможность должна быть использована.

Потому что у нас сегодня остается как минимум два варианта развития: либо сенильный психоз опрокидывания в прошлое — либо тихая переговорная революция.

— Тот же принцип «презумпции виновности», но только не в кипящем, как внутри России, а в ледяном виде, охватил сегодня многие страны мира по отношению к России. Это стало очерченным несколько лет назад, когда был сбит малайзийский «Боинг». Вы тогда говорили «Новой» в интервью, что в мире «происходит психологическая депортация России, и мы все вместе оказались заложниками этой ситуации». С тех пор ситуация обросла новыми слоями холодного презрения.

— Я всегда старался следовать установке Бенедикта Спинозы, одной из тех, что так любил Выготский: «не плакать, не смеяться, не ненавидеть, но понимать». В контексте понимания происходящих событий есть разные перекрещивающиеся линии. Последние события в России вписываются в национал-патриотическую мобилизацию населения: и Крым, и «Боинг», и Луганск привели к мощному взрыву именно таких настроений, которые оформились в слоганы типа «Крым наш!». Но сегодня мы видим, что мобилизационная риторика и установки «в свете политических задач» с течением времени ослабли — они перестают работать, малоэффективны.

Несмотря ни на какие попытки рационализации: придумывания мифов о золотом веке СССР и пробуждении ностальгии по тоталитарным временам, возвращения властного дискурса Сталина, который «решал и обеспечивал надежность будущего», — происходит уникальное явление.

Наше социальное и персональное пространство жизни становится все более разнообразным. Срабатывает известный в социологии принцип силы слабых связей — появляются группы со своим голосом, важнейшими проектами, растет аналитика и критическая рефлексия происходящих событий.

Несмотря на каток устаревающей технологии пропаганды, усиливается прозорливость разных социальных групп. Люди выходят из-под гипноза ТВ, практикующего технологию телененавидения. Интеллектуальные электронные СМИ дают возможность сопоставлять факты. В них меняется видение, расширяется радиус критического мышления, появляется другой язык. Они опираются на понимание социологических сдвигов, их суждения многомерны.

То есть нарастают явления, которые вступают как бы в поединок с варварством, с навязыванием мифа о добром и светлом тоталитарном обществе. Невероятно важно, чтобы аналитики, независимо от того, какую страну они представляют, старались видеть все через призму формулы Спинозы. Многие из них продолжают смотреть на Россию как на монолитную однородную империю зла. Россия не монолитная, не однородная, она, несмотря ни на что, становится все более разнообразной страной. И это не прекраснодушные восклицания: появились уникальные аналитики новых поколений, совсем недавно в Москве прошел Гайдаровский форум, где уже не в первый раз было представлено уникальное разнообразие мнений и подходов просвещенной управленческой власти.

Перемены происходят: меняется развитие порога чувствительности к изменениям, а это — важнейшая вещь для страны, и особенно — для власти. Это не вопрос «быть или не быть», а вопрос «продолжать ли оставаться адаптантами, приспосабливаться или же конструировать иные реальности, идти по пути нарабатывания будущего». Происходит смена установок разных возрастных и профессиональных групп: они надеются на себя, а не на барина. Изменилась даже форма поведения, я вижу 70-летних преподавателей, которые бегут читать лекции с рюкзачками за спиной. На этом фоне многие охранительные действия власти начинают рассматриваться не через оптику агрессии, а через иронию. И тогда власть становится не страшной, хотя у нее есть и это лицо. Власть, не чуящая под собой страны, становится смешной, и понимая это, чтобы не попасть в «маниакальную петлю» — петлю без обратных связей, она все-таки начинает худо-бедно прислушиваться и к фискальным социальным наукам, и к лидерам общественного мнения, экспертам и профессионалам в своих областях. Именно поэтому мне представляется, что у нас сегодня есть основания для некоей доли эволюционного оптимизма. Сколь бы наивным это ни казалось.

Этот материал вышел в № 16 от 13 февраля 2019

Опубликовано 13.02.2019  23:20

Страна напуганных атомов по Юдину

Арнольд ХАЧАТУРОВ, Вячеслав ПОЛОВИНКО, «Новая газета»

Профессор Московской высшей школы социальных и экономических наук (Шанинки) Григорий ЮДИН рассказал о том, как в России возникает запрос на коллективное действие, почему невозможно заключить «социальный контракт» с государством и когда перестанет работать пропаганда войны.

«Обыденная мораль россиянина строится на цинизме»

— На своей лекции в Фонде Гайдара вы рассказывали про модель homo soveticus, которую часто используют российские социологи. Из нее следует, что основные черты «советского человека» — это пассивность, инфантилизм и патернализм, которые несовместимы с индивидуалистической этикой современного капитализма. Якобы в современной России это до сих пор доминирующий социальный тип. Эту точку зрения поддерживают многие публичные лица: Владимир Путин говорит про «элемент коллективизма» в сердце россиян, Анатолий Чубайс — про неблагодарность населения по отношению к бизнесу. Так ли это на самом деле?

— Есть представление, что в СССР был выведен некоторый новый антропологический вид, причем страшно резистентный. Его ничего не берет, он в состоянии разрушить любые институты, которые нацелены на его трансформацию. Среди его типичных качеств конформность, патернализм, любовь к уравниловке. В общем, малоприятный тип, который у любого нормального человека вызывает отвращение. В основе же всего этого лежит коллективизм и ненависть к индивидуализму, с которыми ассоциируется советский человек.

Здесь мы попадаем в довольно странную ситуацию. Все исследования показывают, что оснований думать таким образом ни о советском, ни о сегодняшнем российском человеке у нас нет. Противопоставление индивидуализма и коллективизма вообще довольно сомнительно с точки зрения социальной науки — ее отцы-основатели скорее были озабочены тем, как совместить то и другое. Но если все-таки пользоваться этой дихотомией, то у современного россиянина наблюдается как раз чрезмерно выраженная индивидуалистическая ориентация. По крайней мере, именно об этом свидетельствуют международные исследования ценностей, которые позволяют сравнивать Россию с другими странами.

Они показывают, что Россия — одна из наиболее индивидуалистических стран.

— С чем это, по-вашему, связано?

— В этом нет ничего удивительного, потому что институты коллективной жизни, которые уравновешивали бы индивидуализм, у нас не развиты. Они в значительной степени подавлялись уже в позднесоветское время, а потом ими вообще никто не занимался. Начиная с девяностых мы строили либерально-демократическое общество, но из этих двух компонентов думали только об одном. Мы импортировали либерально-демократическую систему в урезанном виде — либерализм без демократии.

Главными задачами было построить рыночную экономику, обеспечить экономический рост, создать конкуренцию, вынудить людей быть предприимчивыми под угрозой выживания и научить их, что никто о них не позаботится, если они не позаботятся о себе сами. Сегодня уверенность в том, что помощи ждать неоткуда и каждый должен спасать себя сам, стала для россиян основным принципом жизни.

В результате усилилось радикальное отчуждение между людьми и не возникло веры в коллективное действие.

Демократическая же сторона дела мало кого волновала. Но то, что мы не взяли, считая неважным, и есть самое главное: институты местного самоуправления, местные сообщества, профессиональные группы. Развитием местного самоуправления в 1990-е годы практически не занимались, а потом его вообще начали целенаправленно душить. Не занимались низовой инициативой и профессиональными ассоциациями: напротив, во всех областях, которые традиционно управлялись профессионалами, мы видим теперь бесконечную власть менеджеров и администраторов. Классический пример — это медицина. Врачи по всей стране стонут от объема отчетности, которую их заставляют производить бюрократы. Создается странная извращенная мотивация через выполнение показателей и зарабатывание денег, хотя ни то, ни другое для профессионалов не характерно — профессионалы работают за уважение со стороны общества, потому что их труд признается и ценится.

На фото: Г. Юдин. Автор: Влад Докшин / «Новая газета»

— Но индивидуализм здесь явно не тот, о котором можно говорить в позитивном ключе.

— На недавней лекции меня спросили: каким ключевым словом можно описать российское общество, если это не «коллективизм» и не «индивидуализм»? Так вот, это слово — «атомизация».

С точки зрения социологии важны не индивидуализм или коллективизм сами по себе. Современные общества могут держаться, только если есть разумный баланс между тем и другим. Наша проблема в том, что в России господствует агрессивный индивидуализм, который подпитывается страхом и превращается в жесткую конкуренцию, тотальное взаимное недоверие и вражду. Заметьте, что в России личный успех как раз очень ценится: включите любое телевизионное ток-шоу, там в качестве образцов предъявляются звезды, которые удачно сделали карьеру или бизнес, — а вовсе не те, кто что-то делает для общества.

Мы часто принимаем за коллективизм зависть, неумение поддержать инициативу и развитие другого человека, понять их ценность для себя. Но это как раз проблема отсутствия общей коллективной базы — почему я должен радоваться твоим успехам, если каждый сам за себя? Точно так же уважение к правам других индивидов появляется, только если есть коллективная деятельность по защите общих прав. Только в этом случае я знаю, какова их цена, и понимаю, что от ваших прав зависят мои собственные, что мы находимся в одной лодке.

— Правильно ли я понимаю, что коллективизм «здорового человека» — это не примат группы над индивидом, а наличие в обществе представлений об общем благе? В России к такой форме коллективизма отношение довольно циничное.

— Да, ключевое слово, описывающее обыденную мораль в России, — это именно «цинизм». Весь разговор об общем благе стал неловким: это повод сделать так, чтобы над тобой посмеялись.

Мол, где ты это общее благо вообще видел — ты что, не знаешь, как мир устроен? Такая этическая установка — это и есть следствие отсутствия баланса, результат неразвитости коллективной жизни.

Самое интересное, что мы вообще-то со смехом относимся к пропаганде советского времени, но когда речь заходит про советский коллективизм, то мы почему-то продолжаем этой пропаганде верить. СССР нет уже 30 лет, но мы продолжаем считать, что советские люди были настоящими коллективистами. Хотя что было такого коллективного в позднесоветский период — непонятно. Однако верить в историю про страшного советского коллективиста очень удобно — это позволяет скептически созерцать вместо того, чтобы действовать, а заодно и выдавать себе порцию поглаживаний (ведь я-то не такой, я ценю личность и индивидуальность).

Авторство фото: Влад Докшин / «Новая газета»

«Людям дают по рукам, если они хотят учредить проект»

— Разве современная телевизионная пропаганда не обращается к коллективному бессознательному россиян как раз таки в этих терминах? «Мы с вами в одной лодке», «надо сплотиться» и так далее.

— Конечно, те, кто озвучивает эти послания, хотят, чтобы мы с ними сплотились. Только, говорят нам, не надо сплачиваться друг с другом — это страшно опасно и обязательно закончится революцией.

Положитесь на начальство, поддержите его — и оно защитит вас друг от друга и от коварных врагов.

Российские элиты ни в каких формах не терпят самоорганизацию — она подавляется независимо от того, как настроены люди. Мы видели целый ряд случаев, когда люди самоорганизовывались, чтобы реализовать какую-то (мне, например, совершенно не близкую) ультраконсервативную повестку, и немедленно получали по рукам от полицейских органов. «Не надо, — говорят им. — Мы сами вам скажем, когда выходить на улицу и махать флажками».

— Противники фильма «Матильда», например.

— Да, и масса других случаев. Например, активист Энтео, который, по-видимому, искренний человек и несколько раз за это получил от властей. Все ситуации, связанные с разгонами выставок современного искусства. Каждый раз людям дают по рукам, если они хотят учредить свой проект, независимо от его содержания.

— Получается, что пропаганда транслирует ложный тезис о необходимости сплочения. Но работает ли она, или это все бессмысленно?

— Она работает, только надо понимать правильно ее цель. Цель состоит в том, чтобы преподнести атомизацию как неизбежность. Посыл официальной пропаганды не в том, что мы живем в идеальной стране с безупречными правителями. Ничего подобного — власть говорит нам: «Да, я плохая — просто вам будет еще хуже, если меня не будет, такова жизнь. Каждый человек и каждый политик заботится только о себе, это человеческая природа. Коллективное действие невозможно. Поэтому кто бы ни пришел вместо меня, он будет ничуть не лучше, только он не захочет или не сможет защитить вас от окружающих. Будет хаос и анархия». Основная эмоция, с которой пропаганда работает, — это страх, основной мотив, который она активирует, — поиск защиты.

Главный мыслитель, позволяющий понимать современную Россию, — это Томас Гоббс, который в середине XVII века придумал важную для современного политического мышления конструкцию. Эта конструкция состоит в том, что между людьми постоянно идет война, и единственный способ спастись — это заключить друг с другом общественный договор, в результате которого будет установлена ничем не ограниченная центральная власть, которая защищает нас друг от друга и дает нам безопасность.

Советская пропаганда работала с другими стимулами и другими эмоциями, Гоббс — не ее сценарист.

Авторство фото: Влад Докшин / «Новая газета»

«Говорят, что люди сами виноваты в своих проблемах, потому что они лентяи и бездари»

— Метафора общественного договора очень прижилась и в экспертном сообществе. Нам регулярно рассказывают о том, что власть и население заключили очередной «контракт», в ходе которого россияне поменяли свои политические права на стабильность, процветание, геополитическое величие или что-то еще. Каковы политические последствия мышления в этих категориях?

— Идея о том, что россияне заключают с государством какой-то договор, по которому оно обязуется давать им, грубо говоря, безопасность и колбасу, а они обязуются ему повиноваться, не имеет ничего общего с теорией общественного договора. Потому что эта теория во всех своих изводах отвечает на вопрос «Откуда берется государство?». Это по определению означает, что договор с государством заключить невозможно — ведь государство само возникает только в результате договора.

Мы забываем о том, что государство — это то, что мы сами учреждаем, а не какая-то автономная от нас сила, с которой о чем-то можно договориться. В результате популярной становится теория, в соответствии с которой государство — это просто самый сильный бандит, который сконцентрировал у себя наибольшее количество ресурсов принуждения. Однако это противоречие: если государство — это бандит, то с бандитом нельзя ни о чем договориться, потому что у вас нет никакого способа принудить его выполнять договор. Такой договор ничтожен.

Что здесь особенно опасно? Такой взгляд на мир открывает прямой путь к приватизации государства. Мы начинаем верить, что государство — это действительно люди, которые сидят в Кремле.

Поэтому граждане начинают испытывать целый набор комплексов, которые мешают им требовать своих прав: люди чувствуют себя виноватыми перед государством, потому что не выполняют какой-то мнимый общественный договор, не платят налоги, дают гаишникам взятки и при этом смеют требовать чего-то от государства. Чиновники очень любят их за это стыдить.

Но государство — это не какие-то ребята в Кремле, это мы с вами и есть. Даже тот же Гоббс, когда разрабатывал своего «Левиафана», поместил на фронтиспис книги изображение великана, который состоит из тел людей. Это и есть государство, оно состоит из нас, из нашей коллективной жизни. А раз мы часть государства, то мы в нем хозяева и можем требовать соблюдения наших прав и интересов от тех, кому мы это поручили. Совершенно не важно, платим мы при этом налоги или нет.

— На фоне повышения пенсионного возраста многие, включая представителей либеральной общественности, стали говорить о том, что прежний социальный контракт в России перестал выполняться. У вас нет ощущения, что социальное государство окончательно сломалось, даже просто на уровне риторики?

— А когда в России было социальное государство? Его давно нет даже на уровне риторики, на протяжении всех последних лет распространялась риторика ответственности за самого себя.

Каждый раз, когда возникает какой-то вопрос об обязательствах государства, людям говорят, что они сами виноваты во всех проблемах. Это очень хорошо видно на примере обращения с заемщиками в секторе потребительского кредитования, где мы недавно делали исследование. Когда у заемщиков возникают трудности, им говорят: вы лентяи, бездари, халявщики и сами приняли на себя этот риск. Причем не важно, почему и при каких условиях они брали заем, почему не могут его отдавать, не обманул ли их кто-то и так далее, — в любом случае надо было больше работать и не быть лопухом. Перенос ответственности и постоянная виктимизация человека — это типичный признак отсутствия солидарности. Нам слишком страшно, что с нами может случиться то же, что с жертвой, поэтому мы пытаемся убедить себя: нет, нет, это просто она сама виновата, я не такой, я сильный, со мной такого не произойдет…

— Но разве мы не наблюдаем волну своего рода «новой искренности» со стороны чиновников? Из них то и дело вырываются фразы в духе «государство вам ничего не должно», «работайте больше», «на прожиточный минимум можно отлично жить» и так далее.

— Чиновники, из которых это сейчас полезло, думали так всю жизнь и при случае говорили об этом, просто случай не всегда выпадает. Конечно, сейчас это приходится говорить чаще из-за того, что пришлось проводить пенсионную реформу. Но ведь идеологический ландшафт для повышения пенсионного возраста был подготовлен давно. По всем фронтам социальной сферы мы давно видим ползучую коммерциализацию. В здравоохранении этот тренд сначала был более-менее скрытый, когда все понимали, что врачу надо давать деньги, даже если услуга формально бесплатная. Но сейчас это потихоньку легализуется: от врачей чиновники уже прямо требуют переводить пациентов на коммерческие услуги. Деятельность врачей привязывается к индикаторам эффективности и доходам, которые они приносят. То же самое происходит с образованием и наукой. Так что я не вижу никаких оснований говорить, что у нас есть или было социальное государство. Социальное государство — это поддержка. А у нас есть недоотобранные трансферты.

Полную версию интервью читайте здесь.

Опубликовано 19.12.2018  19:50

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (90)

Шалом(чык)! Пасля кароткага перапынку – зноў пра ўсялякае-рознае. Cпачатку пра шахматныя падзеі, як тое ні дзіўна пасля дзвюх ранейшых серый…

Сайт «Адкрытыя шахматы» 22.10.2018 анансаваў адкрыты чэмпіянат Віцебскай вобласці, прысвечаны 60-годдзю, як там пішуць, «васьміразовай чэмпіёнкі Рэспублікі Беларусь і шматразовай чэмпіёнкі Віцебскай вобласці МГ Р. Эйдэльсон». МГ = міжнародная гросмайстарка, а Р. – значыць Рахіль. У тутэйшай прэсе шахматыстку почасту менавалі «Раісай», нават у постсавецкі перыяд, калі дазволена стала не баяцца «экзатычнага» імя (на іўрыце Рахіль – «бяскрыўднае слова “авечка”»).

Аўтограф чэмпіёнкі для чытачак часопіса «Шахматы-плюс» (Мінск, сакавік 2004); фота з газеты «Спортивная панорама», той жа год.

Рахіль Саламонаўну паважаю, аднойчы згуляў з ёй партыю на адкрытым спаборніцтве ў Балгарыі (Албена, лета 1991 г. – звёў унічыю). Дый Віцебск у шахматным плане не чужы мне горад – там увосень 1989 г. выканаў першы разрад на мемарыяле Еўфрасінні Зяньковай. Карацей, мо’ знайшоў бы сілы – і ў лістападзе 2018 г., пасля турнірчыку ў Саюзе беларускіх пісьменнікаў, запланаванага на 03.11.2018, выбраўся б на першынство Віцебшчыны. Аднак арганізатары зрабілі ўсё, каб не выбраўся.

Найперш: «Неабходнай умовай удзелу з’яўляецца для беларускіх шахматыстаў абавязковае членства ў БФШ і адсутнасць запазычанасці па членскіх унёсках». Хто б патлумачыў, чаму для ўдзелу ў адкрытым чэмпіянаце тэрытарыяльнай адзінкі Рэспублікі Беларусь (у рамках права на заняцце фізічнай культурай і спортам, прадугледжанага Законам РБ № 125-З ад 04.01.2014) трэба членства ў грамадскай арганізацыі, якой з’яўляецца Беларуская федэрацыя шахмат? Тут якраз тое «дакучлівае памкненне ўсё кантраляваць», пра якое вялося ў 89-й серыі. Да таго ж агаворка пра беларускіх шахматыстаў – дыскрымінацыя «сваіх», якая супярэчыць арт. 4.3 названага Закона: «Замежныя грамадзяне і асобы без грамадзянства на тэрыторыі Рэспублікі Беларусь карыстаюцца правамі ў сферы фізічнай культуры і спорту нароўні з грамадзянамі Рэспублікі Беларусь». Выходзіць, што замежнікі заплоцяць толькі 15 рублёў за права ўдзелу, а беларусы, якія не з БФШ, – амаль 40 рублёў (15+24,5).

Раю Аляксандру Сарбаю & Со. пайсці далей: калі дзеля змагання за прыз 250 рублёў (блізу 120$) завітае ў Віцебск, напрыклад, Ілья Смірын, добраахвотна-прымусова прыняць яго ў БФШ, дый годзе. Агулам, усіх шахматыстаў-выхадцаў з Беларусі, якія цяпер жывуць за мяжой і выступаюць за іншыя федэрацыі, лічыць членамі БФШ з усімі выцякаюшчымі… Не раўнуючы, хуацяо з іхнім вечным маральным доўгам перад Кітаем 🙂

Зрэшты, юрыдычныя і маральныя праМблемы шахістаў Беларусі мала што значаць у параўнанні, напрыклад, з будоўляй АЭС пад Астраўцом. Апошнім разам я звяртаўся да гэтай балючай тэмы паўгода таму, але яна не перастала мяне хваляваць. Пагатове за гэтыя месяцы, 16.07.2018, на той будоўлі загінуў яшчэ адзін чалавек.

Пра этыку працы ў Беларусі, асабліва ў сферы будаўніцтва, нямала сведчаць падборкі ад tut.by з цыклу «Дошка ганьбы»: напрыклад, тут і тут. Што ж – у шматлікіх кантрольных органах таксама людзі, большасці з іх не хочацца сварыцца з будаўнікамі і дарожнікамі… Праўда, потым народ задае пытанні тыпу: «Калі яны дзве дарожкі злучыць не могуць, як яны АЭС будуюць?»

Даводзіцца зноў канстатаваць, што «дырэктыва № 1» аб «жэстачайшай дысцыпліне» на вытворчасці, падрэдагаваная ў кастрычніку 2015 г. (ураду было даручана, сярод іншага, да 1 студзеня 2016 г. «пашырыць паўнамоцтвы службовых асоб на ажыццяўленне кантролю над выкананнем работнікамі заканадаўства аб ахове працы», «у сувязі з чым могуць пачасціцца праверкі ў сферы аховы працы»), сябе не апраўдала. У 2016–2018 гг. смяротных выпадкаў на працы наўрад ці стала меней: зважаючы на навіны, хутчэй наадварот, дый нават афіцыйная, сумнеўнай вартасці статыстыка як бы намякае. Два загалоўкі за адзін дзень, 23.10.2018: «На бабруйскім ФанДОКу загінуў слесар – ён трапіў пад колы пагрузчыка»; «Рабочы загінуў на тэрыторыі вайсковай часці ў Асіповіцкім раёне». З нядаўніх трагедый успамінаюцца выбух на «Магілёўдрэве» 25.09.2018, дзе пацярпелі 6 чалавек (адна жанчына потым памерла), магутны выбух і пажар на заводзе «Алкід» пад Мінскам 22.05.2018 (пацярпелі чацвёра, праз некалькі дзён адзін з іх памёр у рэанімацыі). У гэтым плане Беларусь і Ізраіль маюць больш супольнага, чым здаецца на першы погляд, і чым хацелася б. «З пачатку 2018 года на будоўлях і прадпрыемствах Ізраіля загінулі 37 рабочых. Толькі за мінулы тыдзень [у сярэдзіне кастрычніка] загінулі чацвёра», – паведаміў сайт легендарнай газеты «Вести» (якая, дарэчы, з пачатку 2019 г. плануе спыніць выхад на паперы).

Тутэйшаму «высокаму начальству» разумна было б адмовіцца ад заканчэння будоўлі БелАЭС – калі што якое, дык там не адзінкі пацерпяць… Тым болей што электраэнергія з атамнай станцыі суседзям, мякка кажучы, не дужа патрэбная: Літва і Польшча ёй грэбуюць, наўрад ці зацікаўленыя і Латвія з Эстоніяй ды Фінляндыяй… Тэарэтычна, можна было б развіваць масавую вытворчасць электрамабіляў у Беларусі, ды як гэта стасуецца з навязлівым прасоўваннем беларуска-кітайскіх «Geely», якія ўсё-ткі на бензіне працуюць?

Пакуль што ўражанне такое, што БелАЭС – адзін з «траянскіх коней» суседняй дзяржавы, дадатковы рычаг для ціску на кіраўніцтва РБ. I, мяркую, апошняе ўсё разумее, ды змяніць ужо нічога не можа. Або – не хоча, бо сілы не тыя.

Агулам, на жаль, сіла і блеф вырашаюць на постсавецкай прасторы і ў свеце ўсё больш, а розум і здаровыя глузды – усё менш. Не пра тое я марыў у 1990-х… Паказальна, што нацболаўскія лозунгі кшталту «Так, смерць!» у 2010-х гадах пераймае істэблішмент. То мітрапаліт праваслаўнай царквы ў снежні 2011 г. ад імя Расіі ялейным галаском гразіўся Захаду атамнай і бактэрыялагічнай зброяй: «у роспачным стане нам нічога не застанецца, як адкрыць чарнобыльскі кранік». ИЧСХ Што характэрна, праз два гады яго перакінулі сюды, у Мінск. То цяпер «галоўны» па Крамлі разважае, што «мы» (Расія), калі скарыстаем ядзерную зброю, то, як пакутнікі, трапім у рай, а ворагі «проста здохнуць». Афігенная «алегорыя» 🙁

Ясна, што і гаспадар мясцовага «Чырвонага дома» схільны ставіць на сілу, гвалт. Чамусьці мяркуе, што студэнты занадта вольна жывуць; амаль перафразуе грыбаедаўскага Скалазуба («Фельдфебеля ў Вальтэры дам»), прапануючы ўвесці вайсковыя зборы на «пару месяцаў» у час студэнцкіх вакацый. І панеслася: «Мужык павінен умець размаўляць са зброяй», «наша функцыя – бараніць і памерці дзеля жанчыны». Гістарычны досвед паказвае, што тыя, хто больш за ўсіх крычыць пра абарону і смерць, падчас рэальнага канфлікту аказваюцца ў глыбокім тыле або ўвогуле пераходзяць на іншы бок… Дый не працуе больш падобная «мужыцкая» прапаганда; у СССР або цяперашняй Расіі яшчэ можна (было) падахвоціць грамадзян на смерць за камунізм або імперыю, а ў Беларусі за «стабільную і квітнеючую», якая да таго ж, паводле меркавання ідэолагаў, зарадзілася толькі ў 1994 г., нямногія захочуць паміраць. Таму зараз важна не колькасны склад арміі нарошчваць, а мацаваць салідарнасць у грамадстве.

Як бы ні было, Беларусь на цяперашнім этапе не можа мець амбіцый планетарнага маштабу – хіба што ў некаторых галінах навукі. Развязваць канфлікты беларусаў з атачэннем мусяць найперш юрысты, эканамісты і дыпламаты, не вайскоўцы. Трызненні ж пра раздачу насельніцтву «сямі мільёнаў адзінак зброі» толькі паслабляюць прэстыж дзяржавы. Некаторыя з людзей, народжаных у 1950-х і сфармаваных на савецкіх міфах 1960–70-х пра «ўсенародны супраціў» захопнікам у Вялікую Айчынную вайну, змаглі перабудавацца, некаторыя – не. 🙁

У адрозненне ад ізраільскай тэрыторыі, на беларускую зараз ніхто (адкрыта) не прэтэндуе, і няма такога стаўлення да прадстаўнікоў нацменшасцей, якое магло б стаць зачэпкай для ўварвання. Спытаецеся: а што Расія? Сапраўды, пачасціліся несуцяшальныя для нас прагнозы. Мае рацыю Мікола Дзядок: увосень 2018 г. «алармісцкія заявы пасыпаліся як з вядра». Хтосьці кажа, што «аншлюс» адбудзецца цягам шасці месяцаў, нехта – што цягам двух гадоў… Расіянін Іларыёнаў, экс-дарадца Пуціна, ужо не першы год пужае магчымай агрэсіяй РФ супраць РБ (напрыклад, тут, тут).

Тым не менш я гатовы ісці ў заклад на прымальную суму, што па стане на 31.12.2020 агульнай дзяржавы з адзіным цэнтрам кіравання ў Маскве не будзе, і ад памежных абласцей Беларусі Расія нічога не адкусіць. Мажліва, я зноў недаацэньваю Расію, але ёй бы Крым «асвоіць»… Да таго ж буферная РБ пакуль яшчэ выгадная і Крамлю, і Захаду – і як дыпламатычная пляцоўка, і як своеасаблівая афшорная зона для розных гешэфтаў. Чакаю ад чытачоў выклікаў на гэткі заклад да 25.11.2018. Гатовы рызыкаваць не толькі грашыма, але і сваёй прафесійнай рэпутацыяй… А я даражу ёй, чаго не скажаш пра «тожа-палітолага» Паўла У., які назваў адну з шараговых заяў Лукашэнкі (12.10.2018, пра Магілёў) «дзяржаўнай здрадай». Так яе мог бы кваліфікаваць палітык, але не эксперт.

Не раз заўважаў, што сістэма дзяржаўнага кіравання паціху ідзе ўразнос (напрыклад, тут), што, безумоўна, аслабляе суверэнітэт Беларусі. Аднак запас трываласці ў гэтай сістэмы яшчэ ёсць, і на два гады яго дакладна хопіць. Пісаў і пра тое, што яна рэагуе на знешнія сігналы, асабліва на лакальным узроўні. Так, у 2017–2018 гг. удалося дабіцца змен надпісаў у адпаведнасці з нормамі арфаграфіі ў трох месцах: мінскі чыгуначны вакзал, вул. Прытыцкага насупраць Кальварыйскіх могілак, выезд са Шчучына. Нядаўна да іх дадалося і чацвёртае: Каменная Горка, паварот з Прытыцкага на вул. Акадэміка Жэбрака.

Было ў 2017 г. і стала ў 2018-м. Прадстаўнікі адміністрацыі вырашылі не звязвацца з прозвішчам акадэміка і пазначылі паварот на іншую вуліцу, Скрыпнікава. Дасціпна!

Цырымоніі да 75-годдзя знішчэння Мінскага гета прайшлі як прайшлі – не без піяру ад беларускіх ды ізраільскіх чыноўнікаў. Магло быць і горай… Яны наклаліся на 30-годдзе заснавання БНФ. Пра апошняе пісалі менш; інфармацыйнай нагодай стала хіба што адкрыццё выставы на сядзібе БНФ у Мінску. Зараз фронт «ужо не торт», але на маю просьбу Якаў Гутман, прэзідэнт Сусветнага згуртавання беларускіх яўрэяў (ЗША), узгадаў пару падзей з жыцця арганізацыі, заснаванай у кастрычніку 1988 г.: «24 гады таму Лявон Баршчэўскі і іншыя дэпутаты арганізавалі маё выступленне ў Вярхоўным Савеце. Паводле дыпламатычнага пратаколу – гэта найвышэйшая ступень з боку дзяржавыУ 1991 г. дэпутаты ад БНФ у Народнай газеце выступілі супраць пагрому на яўрэйскіх могілках у Барысаве. У 2001 г. мы з Паўлам Севярынцам спрабавалі прайсці шляхам Машы Брускінай». Удакладню, што 26.10.2001 ад турмы на вул. Валадарскага шляхам павешаных у 1941 г. ішло чалавек 10-12; большасць неўзабаве разагналі-затрымалі АМАПаўцы. І шэсце тое ладзіў не так БНФ, як аўтаномны «Малады фронт», хоць тагачасныя лідары МФ, Павел Севярынец і Аляксей Шэін, былі адначасова і актывістамі БНФ. У кастрычніку 2003 г. шэсце паўтарылася пад кіраўніцтвам «маладафронтаўца» Артура Фінькевіча, «ад яўрэяў» ішлі мы з Веніямінам Галубчыкам. Тым разам нікога не затрымлівалі – усе дабраліся з Валадарскага на вул. Кастрычніцкую.

«Вольфаў цытатнік»

«Калі маўчанне ёсць золатам, то і мы, безумоўна, старацелі» (Аляксандр Галіч, 1918–1977)

«Праблема свету ў тым, што разумнікі поўныя сумневаў, а ёлупні цалкам упэўненыя ў сабе» (Чарлз Букоўскі, 1920–1994)

«Варта было б збіраць групы вельмі таленавітых студэнтаў, накіроўваць іх за кошт дзяржавы ў лепшыя ВНУ свету – з умовай іх вяртання ў Беларусь, і ўжо ў Беларусі паціху рабіць эканамічныя пераўтварэнні, каб паставіць краіну на нармальныя рэйкі» (Генадзь Фядыніч, 24.10.2018)

Вольф Рубінчык, г. Мінск

25.10.2018

wrubinchyk[at]gmail.com

Апублiкавана 25.10.2018  14:11

***

Водгук на першыя абзацы серыі ад Уладзіслава Каташука – рэдактара сайта brestchess.ucoz.ru, аднаго з найбольш вопытных трэнераў Брэсцкай вобласці, улетку 2017 г. выбранага старшынёй гарадской шахматнай федэрацыі Брэста:

«Тема поднимается уже несколько последних лет. На заседаниях детско-юношеской комиссии Белорусской федерации шахмат я и представители нашей области выступали резко против. Те, кто хочет заставить всех участников детских первенств области платить взносы в БФШ, пытаются доказать, что раз первенства области отборы на первенства страны, то и участвовать там должны оплатившие взносы. Наша позиция как проводить область, это внутреннее дело, тем более что именно область дает деньги на проведение этого турнира».

В. Рубінчык: «Кур’ёзна, што ў палажэнні аб адкрытым чэмпіянаце Віцебскай вобласці не сказана, што гэта – адборачны турнір да чэмпіянату Беларусі. Г. зн. на сёння, 26.10.2018, нават сумнеўнай “адмазкі” пра адбор у віцебскіх арганізатараў няма. Карацей, “Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён”».

Дадана 26.10.2018  13:14

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (88)

Шалом бабіналетні! За гэтыя цёплыя дзянькі набралося думак; хочацца, як таму дзядзьку Юду ў кульбакаўскіх «Зельманцах», зайграць аб усім на свеце, і аб людзях, і аб курыцы…

Найперш – пра няспраўджаны(я) прагноз(ы). У мінулай серыі прадказваў, што мужчынская зборная РБ на сусветнай шахматнай Алімпіядзе зойме месца, блізкае да 14-га (г. зн. адпаведнае рэйтынгу). Не меў ілюзій адносна дзяржпадтрымкі шахматыстаў у Сінявокай, аднак пераацаніў якасць падрыхтоўкі, дый згуртаванасць нашай «эліты». Насамрэч гросмайстры падзялілі месцы з 25-га па 38-е, а дакладней, трапілі акурат у трыццатку. Някепскі вынік з улікам таго, што ў Батумі прыехалі амаль 200 каманд, але ж многія, нават шахблогеры, незалежныя ад тутэйшай федэрацыі, чакалі большага. Напрыклад, гросмайстар Cяргей Каспараў: «Хлопцы трапяць у дзясятку». Майстар ФІДЭ Уладзіслаў Каташук: «Прагнозы: мужчыны – 6-е месца, дамы – 5-е ў сваёй рэйтынгавай групе». Беларускі, дарэчы, не расчаравалі; «перавыканалі» каташукоўскі план, у апошнім туры вырваўшы перамогу ў ізраільцянак. Можна доўга разважаць пра тое, што і моцны пол даў бы рады, калі б у зборную запрасілі «дысідэнта» Сяргея Азарава, а не …, ды навошта пасля бойкі махаць кулакамі.

Меркаваў, што Мінск даб’ецца права на правядзенне шахалімпіяды 2022 г. – так і здарылася. Іншая рэч, ці так ужо патрэбная ў РБ тая алімпіяда, калі братання гасцей з мясцовымі аматарамі шахаў апошнім часам не бывае (у залы для гульні пускаюць толькі «сваіх», etc.). Апытанка наведвальнікаў буйнога спартыўнага сайта сведчыць пра тое, што «народ» скептычна пазірае на ператварэнне Мінска ў Нью-Васюкі; скептыкаў (50,4%, 1331 голас) амаль у 2 разы болей за тых, хто выбраў варыянт «Выдатна!» (26,9%, 709 галасоў). Ну, турбізнэс праз 4 гады заробіць сваю капейчыну, чыноўнікі & кіраўніцтва БФШ папіяраць сябе – мо і шараговым гульцам нешта перападзе. ¯\_(ツ)_/¯

А вось упартасць Расіі ў прасоўванні на пасаду прэзідэнта ФІДЭ свайго кандыдата я недаацаніў (04.10.2018 Аркадзь Дварковіч адолеў-такі Георгіуса Макропуласа з лікам 103:78). Сяргей Каракін не стаў чэмпіёнам свету, з «ПятроваБашыравым» аблажаліся, дык хоць тут узялі рэванш… 🙂

Як бы я ні ставіўся да кіраўніцтва РФ, трэба прызнаць, што ў суседняй краіне мядзведзі не блукаюць па вуліцах, а інтэлектуалам дагэтуль ёсць дзе выказацца (і дзе зарабіць – прынамсі ў буйных гарадах). Паяданне бліноў з лапаты і сумнавядомы «Баярышнік» цікавяць далёка не ўсіх. Таму, калі допіс пра калекцыю футраў з «турэмнымі татуіроўкамі», выпушчаную нейкімі расійскімі дызайнерамі, падаецца ў беларускім выданні пад загалоўкам «Іх норавы», гэта выглядае… кантраверсійна.

Фрыкаў і/або аматараў «блатной музыкі» хапае ва ўсіх краінах постсавецкай прасторы, у тым ліку ў РБ. Прыпісванне агульных балячак выключна суседзям – у лепшым выпадку, інфантыльнасць, у горшым – прапаганда. Якая таксама бывае інфантыльнай.

Некалі часцей даваў парады жыхарам Расіі, Украіны, Ізраіля, зараз – адно ў выключных выпадках. Тут бы самім пазбавіцца правінцыйнасці й хабёльства. Узяць «прасунуты» мінскі рэсурс, з якім у 2016–2017 гг. супрацоўнічаў ізраільска-беларускі сайт (гл. тут, тут…). На жаль, к лету 2018 г. «сіцідог» сапсаваўся; пачаў гнаць фуфло паражняк і захоўваць абразлівыя каменты пад матэрыяламі. Між тым у чэрвені рэдакцыя «прагнулася» перад важнай заходняй дамай і пацерла мноства каментаў з асцярожнай крытыкай на адрас В., начальніцы прадстаўніцтва Еўрасаюза ў Беларусі. Натуральна, цяпер іх не відаць, але паверце, нічога там страшнага не было.

Вас задавальняе такая селектыўная цэнзурка ў стылі пані Рамашэўскай? Мяне – не. Як і тупая «прамакееўская» шпілька ў новым тэлешоў Яўгена Перліна; маўляў, «пісьменніку-пачаткоўцу» Франсуа Аланду не спадабалася ў Мінску, а ў Напалеона было яшчэ больш прэтэнзій да Беларусі… Паслухаць можна тут на 37:34–38:34, але я б не раіў; беражыце вушы. Узровень Тарапунькі & Штэпселя ўзору 1970 года, і гэта не камплімент 😉

Агулам, паглядзеўшы сёлетнія фільмы «Лета» і «Хрусталь» (пераклад назвы намінанта ад Беларусі на «Оскара» як «Крышталь» лічу няўдалым хаця б таму, што ў такім разе ўзнікаюць асацыяцыі з аднайменным віна-гарэлачным заводам), неяк востра адчуў: няма новага пад Сонцам. І забываюцца падзеі мінуўшчыны – ужо і 1990-я, нягледзячы на прысвечаны ім пышны інтэрнэт-рэсурс, робяцца ў Беларусі легендай. Таму папрасіў чытачоў «Катлет…» узгадаць што-небудзь пра той час, асабліва пра 1992–93 гг., калі Рэспубліка Беларусь ужо была, а прэзідэнта ў ёй – surprise! – не існавала.

Слова Юрыю Тэперу (1958 г. нар.):

Некаторыя ганяць той час, а я стаўлюся да яго спакойна. Так, была інфляцыя, але і зарплаты раслі… Уклады ў ашчадкасах абясцэніліся, незразумела было, што рабіць з грашыма. Многія імкнуліся патраціць заробак адразу.

Цікава было глядзець тэлевізар – і расійскія, і беларускія каналы.

У Мінску па тэлефоне можна было званіць бясплатна, не было жэтонаў і картак.

У педінстытуце была добрая шахматная каманда. Якраз паступілі ўвосень 1993 г. Сяргей Карчыцкі, Сяргей Багдановіч, Наталля Папова, Алена Цатуран (яны ўцяклі з мамай з Баку), Валодя Нікіцінскі, Лена Шынкарэнка. Я б сказаў пра тую каманду, дый усю моладзь таго часу, словамі Маргарыты Алігер: «Поколенье взросших на свободе / в молодом отечестве своём». Была вясёлая абстаноўка, адсутнасць страху.

Нехта вырашыў, што мы не секцыя, а клуб (больш самастойнае ўтварэнне). Мы склалі статут на рускай мове, але рэктар не стаў чытаць, сказаў, што дзяржаўная мова ў нас беларуская. Прыйшлося думаць, як перакласці… Пераклалі «для птушачкі» – мо недзе ў архіве і захаваўся тэкст.

Ладзілася шмат турніраў у Палацы шахмат на К. Маркса, 10. Я ўзяў 6-е месца ў «народным турніры»; далі прыз 400 рублёў, а праязны білет каштаваў 380.

Казалі, што паўсюль быў рэкет, прадпрымальнікі баяліся нешта рабіць. Мо таму і выбралі Лукашэнку ў 1994 г. – народ спадзяваўся, што «бязмежжа» не будзе.

У 1993-м я пачаў весці заняткі па шахматах у яўрэйскіх класах школы № 132 (вёў 2 гады). З рэкетам не сутыкаўся.

Пётр Рэзванаў (1974 г. нар.):

У 1992 г. на факультэт прыкладной матэматыкі і інфарматыкі БДУ я ўжо год як паступіў, палітыкай яшчэ не цікавіўся. У галоўным корпусе БДУ быў адзін афіцыйны кніжны шапік і адзін неафіцыйны, у будынку хімфака – хутчэй, паўафіцыйны, з наменклатурай, блізкай да рэрыхаўскай бібліятэкі. Падобныя на хімфакаўскі шапікі (ці сталы) былі ў бібліятэцы імя Л. Талстога і ў інтэрнаце Інстытута культуры. Было каля БДУ яшчэ некалькі шапікаў: ва двары, уздоўж праходу, што міма ЗАГСа ідзе ад Ленінградскай да лесвіцы на праспект; адзін з іх кніжны). У квартале дзейнічаў кабельны канал «Семіраміс» з фільмамі з бліжэйшага відэапракату.

Жыццёвыя складанасці неяк мяне не чапалі: ці то дзякаваць таму бацькам, ці то таму, што познесавецкая прапаганда мяне пераканала: быць Дыягенам і жыць у бочцы – гэта крута!..

Рабіў для маці праграму, якая друкавала плацёжкі; яшчэ «банкаўскія цагліны» з «зайцоў» і нават «вавёрак» памятаю.

Зараз паўспамінаю сам (1977 г. нар.):

У пачатку 1992 г. маці на заводзе Арджанікідзэ скарацілі, яна доўгі час не працавала, але галодныя мы не сядзелі, бо айчым няблага зарабляў на мясакамбінаце і меў досыць «талонаў», без якіх мала што прадавалася ў крамах. Я ціхамірна вучыўся ў 9-м класе. У жніўні з маці на тыдзень ездзілі адпачываць у Літву (спыніліся ў Паланзе на кватэры, выбіраліся і ў Клайпеду). Межы заставаліся адкрытыя, літоўцы прымалі cавецкія рублі і даволі ахвотна размаўлялі па-руску. Тыя рублі хадзілі і ў Беларусі як паралельная валюта; «зайчыкі» з’явіліся ў канцы мая, і мы, школьнікі, з гонарам паказвалі адно аднаму новыя купюры.

У 1992–1993 гг. кнігарні, звычайныя і букіністычныя, поўніліся таннымі кнігамі – цэны на іх у параўнанні з 1990–1991 гг. не скокнулі, асабліва на перыферыі. Многа цікавага купіў у Барысаве, куды мы з маці на пару дзён ездзілі да родзічаў, у Шклове, куды мяне ўвосень 1992 г. узялі як трэнера каманды юных шахматыстаў, слабых на зрок… Апрача кніг, з паездак прывозіў плыткі; зрэшты, хапала іх тады і ў мінскіх музычных крамах. Нядорага ў той час каштавалі білеты ў тэатры; я перагледзеў амаль увесь рэпертуар «музкамедыі».

У Палацы дзяцей і моладзі, куды хадзіў «на шахматы» з 1988 г., паціху перапрадаваў тое, што знаходзіў у букіністычных, альбо мяняў на старыя манеты. Зарабляў на гэтым капейкі – вабіў сам працэс. Трэнеры глядзелі скрозь пальцы, а то і самі ўдзельнічалі. Праўда, балгарскі госць аднойчы (улетку 1992 г.) расхваляваўся, не атрымаўшы кнігу па «сваёй» цане, шпурнуў яе ў кут, а мяне абазваў, здаецца, барыгам… Тутэйшы «аўтарытэт» С. нечакана яго падтрымаў – з таго часу я згарнуў «бізнэс». Засталася толькі прыгожая купюра як напамін пра тыя гешэфты.

Цікавасць да палітыкі, моцная на рубяжы 19911992 гг., паступова згасала. Усё менш людзей выходзіла на вуліцы, і постаці зборшчыкаў подпісаў на вуліцах, гэтаксама як палкія прамовы дэпутатаў, ужо неяк не выклікалі даверу.

Трывала вера ў Захад, які нам дапаможа… Сярод таварышаў па школе і шахклубу многа было размоў пра паездкі за мяжу па лініі «дзяцей Чарнобыля», расповедаў пра замежныя дзівосы. Штогод у нашай школе № 79 раздавалі гуманітарную дапамогу – хіба ад немцаў. Аднойчы я нешта ўзяў, другі раз – не (гонар пераважыў).

У верасні 1993 г. пачаў вучыць іўрыт, неўзабаве стаў валанцёрам МОЕКа. І ў «Сахнуце», і ў МОЕКу шчэ адчуваўся энтузіязм ранейшых гадоў.

50-годдзе з дзён ліквідацыі мінскага гета (у кастрычніку 1993 г.) амаль не запомнілася. Прачытаў пра Дні памяці постфактум у газеце «Авив», якая тады прадавалася і ў кіёсках – з лета 1993 г. купляў яе ля Камароўкі. Агулам, набываў шмат газет – беларускіх і расійскіх. Давяраў ім, вядома, куды больш, чым цяпер 🙂 Версію пра перамогу дэмакратыі над чырвона-карычневымі ў кастрычніку збольшага прыняў, як і многія мае аднакласнікі. Праўда, наш ваенрук Генадзь досыць мудра спрачаўся з той версіяй – ды я і сам адчуваў, што ў Маскве нешта пайшло не так… Без радасці пазіраў у тэлевізар на кадры абстрэлу «Белага дома»; эйфарыі, як 21-22 жніўня 1991 г., не было і блізка.

Запрашаю чытачоў прадоўжыць «вечар успамінаў» 🙂 А я адсправаздачуся пра выправу ў Гродна, арганізаваную прадзюсерам Сяргеем Будкіным 7 кастрычніка г. г.

Першая прэзентацыя праекта «(Не)расстраляныя» па-за межамі Мінска прайшла не без шурпатасцей, але ў цэлым годна. Агучыў лекцыю пра Майсея Кульбака – па завядзёнцы, сёе-тое выкінуў, каліва дадаў.

Кіраўнік праекта С. Будкін і аўтар гэтых радкоў (здымкі адсюль)

Акцёрка і танцорка Яўгенія Рамановіч, адказная за «Дом46», павадзіла па пешаходнай вуліцы Савецкай. Узрадавала мяне, што дух выдатнага ідышнага паэта Лейба Найдуса (1890–1918) прысутны ў Гародні…

 

Вуліца Найдуса ў самым цэнтры горада (фота Я. Рамановіч); меню адной з рэстарацый.

 

Гаспадыня «Дома46»; танк ля царквы

* * *

Абяцаў падрыхтаваць да публікацыі на belisrael.info «Палестыну» Рыгора Кобеца, калі будзе 5 заявак. Іх паступіла ўсяго 3, ды што паробіш – не друкаваць жа палову паэмы?.. Let it be, неўзабаве перанабяру яе цалкам.

«Вольфаў цытатнік»

«На любы пункт гледжання кожны мае права. Толькі з гэтага, на жаль, плаўна выцякае права на хлусню» (Марына Ляско)

«Агулам, паўсюль, дзе ёсць выбар з двух, трэба выбіраць трэцяе» (Дзмітрый Быкаў, 28.09.2018)

«Абслугоўваеш людзей творчых. Гэта зона практычнай канфлікталогіі, зона павышанай небяспекі… Там усе гатовыя ў любы момант узарвацца, і ўсе, наогул, перакананыя, што яны – цэнтр сусвету. І гэта правільна. Напэўна, некаторы эгацэнтрызм – гэта ўмова таленту, умова творчай прафесіі. Таму добры прадзюсер мусіць быць яшчэ ў нейкім сэнсе псіхатэрапеўтам» (Аляксей Малабродскі, 02.10.2018).

Вольф Рубінчык, г. Мінск

11.10.2018

wrubinchyk[at]gmail.com

Апублiкавана 11.10.2018  19:38

Владимир Войнович (1932–2018)

Из википедии: Владимир Николаевич Войнович советский и российский прозаик, поэт и сценарист, драматург. Известен также как киноактёр, автор текстов песен и художник-живописец. Лауреат Государственной премии Российской Федерации (2000). Почётный член Российской академии художеств.

Родился в семье журналиста, ответственного секретаря республиканской газеты «Коммунист Таджикистана» и редактора областной газеты «Рабочий Ходжента» Николая Павловича Войновича (1905—1987), родом из уездного городка Новозыбкова Черниговской губернии (ныне Брянской области). В 1936 году отец был репрессирован, после освобождения — в действующей армии на фронте, был ранен и остался инвалидом (1941). Мать — сотрудница редакций тех же газет (впоследствии учительница математики) — Розалия Климентьевна (Ревекка Калмановна) Гойхман (1908—1978), родом из местечка Хащеватое Гайворонского уезда Херсонской губернии (ныне Кировоградской области Украины).

Умер Владимир Войнович

Иннокентий Архипов 28.07.2018 01:56

Писатель Владимир Войнович скончался от сердечного приступа на 87-м году жизни. Об этом в фейсбуке сообщил журналист Виктор Давыдов.

Владимир Войнович родился 26 сентября 1932 года в Сталинабаде. После ареста отца в 1936 году жил с матерью, дедушкой и бабушкой в Сталинабаде. В начале 1941 года отец был освобожден, и семья переехала к его сестре в Запорожье.

В конце 1960-х годов Войнович принимал активное участие в движении за права человека, что вызвало конфликт с властями. За свою правозащитную деятельность подвергался преследованию. В 1974 году Войнович был исключен из Союза писателей СССР.

В декабре 1980 года Войнович был выслан из СССР, а в 1981 году указом Президиума Верховного совета СССР лишен советского гражданства.

Наиболее известен по роману «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» и антиутопии «Москва 2042».

Владимир Войнович: Те, кто яростно требует расправы над инакомыслящими, разрушают режим быстрее, чем его враги

Софья Адамова 28.07.2018 07:56

28 июля писатель Владимир Войнович скончался от сердечного приступа на 87-м году жизни. The Insider публикует его последнее интервью изданию от 12 января 2018 года.

Ровно полвека назад состоялся один из известнейших политических процессов против диссидентов в СССР 1960-х годов — «процесс четырех». Четверых активистов самиздата — Александра Гинзбурга, Юрия Галанскова, Алексея Добровольского и Веру Лашкову — арестовали в январе 1967 года по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде. Обвиняемых приговорили к разным срокам заключения, процесс стал поводом для акций протеста и фактически дал начало диссидентскому движению в СССР. Писатель, участник тех событий Владимир Войнович поделился с The Insider своими воспоминаниями о процессе и рассказал, чем эпоха Брежнева напоминает ему Россию Путина.

Подсудимых было четверо, дело против них называлось «процессом четырех»: Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой. Добровольский в итоге покаялся и давал показания на других, поэтому его меньше упоминают в связи с этим делом. Я был свидетелем и участником событий — одним из тех, кто протестовал против преследования Андрея Синявского и Юлия Даниэля; кроме того, я был одним из читателей «Белой книги», за которую арестовали и посадили Гинзбурга.

Эта книга, отчет о процессе Синявского и Даниэля, в первозданном виде была пухлой папкой, изданной самиздатским способом в четырех экземплярах. Это были машинописные листы, газетные вырезки и рукописные страницы.

Папку Гинзбург распространил тогда простым способом — разносил экземпляры по домам и показывал. Ко мне он тогда тоже пришел, хотя мы и не были знакомы. Его привел ко мне тоже диссидент — Павел Литвинов. Так я прочел «Белую книгу».

Осмысляя те события, могу сказать, что произошло следующее. После свержения Хрущева в 1964 году в Кремль пришла новая команда во главе с Брежневым, и она решила, что пора покончить с либерализмом прошлого десятилетия, которое называлось «оттепелью», и нужно восстановить сталинские порядки. Начали они с ареста Синявского и Даниэля. Это было очень знаковое событие, тревожное для страны, поэтому очень многие из тех, кто до этого вел себя мирно, решили протестовать.

Поначалу протест был скромный — люди просто писали петиции на имя власти, просили отпустить арестованных на поруки. И я считаю, что это, а уже потом «процесс четырех», стало началом диссидентского движения.

Дело против Синявского и Даниэля было незаконным, отвратительным — кроме того, оно наносило огромный удар по престижу Советского Союза, о котором власти очень заботились. С этого момента в стране развернулась настоящая борьба с инакомыслием. Сначала за «Белую книгу» посадили Гинзбурга, а когда люди, включая меня, выступили в защиту четверки арестованных, власти стали сажать других людей, которые за них заступались.

Самиздат тогда уже существовал в зачаточном состоянии, но именно эти события дали ему толчок к развитию. Появилась «Хроника текущих событий», подпольное издание. Началось как таковое диссидентское движение, которое сильно подорвало Советский Союз, его систему. Роль диссидентов при их относительно малой численности недооценена, ведь именно они открыли Западу глаза на тоталитарную суть советской системы. Когда в 1968 году состоялся процесс Гинзбурга и Галанскова, началась так называемая Пражская весна, когда чешские коммунисты объявили, что построят коммунизм с человеческим лицом. Советские власти начали давить инакомыслие внутри страны и вовне, в так называемых братских странах. В конце концов, в августе 68-го года были введены войска в Чехословакию.

Тогда советская власть не поняла, что не стоит действовать так топорно — давить всё на своем пути, — а нужно понять требования времени и ослабить гайки, сделать следующий после Хрущева шаг в сторону либерализации. Власть, напротив, стала закручивать гайки и подорвала себя сама; были и другие факторы, но именно этот был ключевым для крушения системы.

Если сравнивать те события с ситуацией в современной России — тогда протестующих людей было меньше, чем сейчас, и наказание за неповиновение было гораздо более жестоким. Но все же люди находили в себе смелость и выходили на акции протеста против ввода войск в августе. Люди, включая Павла Литвинова, которого я упомянул, были готовы к открытому протесту. Надо сказать, что многие испугались первых арестов и перестали протестовать, но им на смену приходили другие несогласные.

Протестующих тогда часто наказывали формально вовсе не за то, что они делали. Например, того же Гинзбурга посадили якобы за то, что он написал вступительное сочинение за кого-то другого. На самом деле истинной причиной его ареста был подпольный машинописный журнал «Синтаксис». Нынешняя власть делает то же самое, она везде ищет врагов, а всякие разумные предложения отвергает. Она совершает не только много преступлений, но и глупостей против себя самой, потому что Крым, война на Донбассе — это всё удар по России и ее стабильности, по жизнеспособности существующего режима.

Кроме всего, существует понятие «готтентотская мораль» — выгодно то, что выгодно мне. Российский режим пренебрегает даже этим правилом: он уверен, что совершает нечто выгодное для себя, но на самом деле это убийственные действия.

Например, свежая история с площадью Немцова в Вашингтоне. Власть как бы отрицает свое участие в этом преступлении, в убийстве, но, воспринимая Немцова как своего врага, борясь с народным мемориалом, выражая возмущение тем, что американцы назвали площадь его именем, она тем самым по крайней мере одобряет уничтожение Немцова. Таким образом она подрывает то, что называется престижем, которого у нее уже практически не осталось.

Власть действует грубо и при разгоне протестов. В советское время таких манифестаций, митингов, шествий, демонстраций, конечно, не было. Тогда люди были психологически гораздо меньше подготовлены к борьбе, потому что у многих оставалась вера в коммунизм, в эту химеру. Сейчас веры нет, россияне почувствовали больше свободы, они выросли более свободными, поэтому гораздо большее число людей принимает участие в открытом протестном движении, а некоторая их часть — в не совсем открытом.

И власти по существу пытаются справиться с ними, только ужесточая наказание. Они выдумали иностранных агентов и продолжают закручивать гайки — и на этом надорвутся. Все эти люди, которые яростно требуют расправы над инакомыслящими, над пятой колонной, ужесточения законов — именно они больше, чем другие, способствуют крушению этого режима, больше, чем самые яростные враги этой власти.

Протест протекает подспудно, мы недооцениваем тот факт, что огромное число людей пассивно выступает против власти, ничего не делая, никуда не выходя, сидя где-то на кухне. Однако эти люди тоже работают против режима, как это было при советской власти. Она рухнула, в одночасье оставшись без защитников, оказалась голой, и нынешняя власть идет по тому же пути. Те, кому не нравится происходящее, пусть и молчат, но тоже играют свою роль.

Эти неосознанные протесты вряд ли успеют оформиться в диссидентское движение, подобное тому, что появилось полвека назад. Я не люблю давать прогнозов, но ситуация такова, что существующий режим в нынешнем виде вряд ли просуществует еще шесть лет. Я не могу себе этого представить. Слишком много накопилось разных проблем, а власть, похоже, не собирается действовать и намерена их решать тем же дурацким способом — закручиванием гаек. И она эту резьбу в конце концов сорвет.

Белорусы о смерти писателя (на talks.by, 28.07.2018):

серый_: Спасибо за Чонкина, покойся с миром.

annever: Чонкина читал, спасибо, земля пухом.

ewtuhow: пісьменнік-прарок, які 30 гадоў таму апісаў у дэталях сённяшнюю Расію на чале з геніялісімусам і дзяржаўнай царквою ў рамане “Масква 2042”. Хай зямля будзе пухам.

neberov: Владимир Войнович останется в моей памяти как порядочный Человек и Гражданин, честный писатель.

Cергей_серегин_talks96: Жаль, что уходят такие люди. 🙁

Опубликовано 29.07.2018  15:13

Поход историка по лезвию бритвы

«Розмови про Україну. Ярослав Грицак — Іза Хруслінська». Київ, «Дух і Літера», 2018, 360 с.

В книге блестяще выдержан редкий для Украины жанр интеллектуального диалога. «Розмови про Україну» — это серия бесед между известной польской писательницей Изой Хруслинской и видным украинским историком Ярославом Грицаком.

Обсуждается всё — особенности профессии историка, национализм и вопросы идентичности, межнациональные отношения и межгосударственные конфликты. Грицак, как правило, избегает резких и категоричных формулировок…

Стиль мышления историка отчетливо проявляется в его отношении к постмодернистскому интеллектуальному тренду. Он критикует постмодернистское отрицание правды как «западного конструкта», подчеркивая, что «постмодернизм умер на Майдане», однако признает историческую роль постмодернистского подхода, носители которого «расчистили поле нашего мышления от иллюзий и мифов, выдававших себя за правду». Грицак не заявляет открыто, что объективная правда существует, однако ратует за активное правдоискательство. Насколько он последователен и непротиворечив в своих рассуждениях, — судить читателю.

«Розмови про Україну», Киев, 2018; Иза Хруслинская

Отдельная глава посвящена отношениям между украинцами и евреями. Историк анализирует, почему в историографии советской Украины эта тема не просто не поднималась, а совершенно сознательно игнорировалась. Попутно он комментирует популярные антисемитские и украинофобские стереотипы.

«Украинское национальное движение, — пишет Грицак, — создало интересную формулу. Идеологи этого движения считали, что было бы лучше, чтобы евреи оставались «чужими», но как независимая, отдельная нация… Считалось, что следует поддерживать сионизм, стремление евреев создать собственное государство». Позицию же Центральной Рады в еврейском вопросе он называет «просто образцовой».

Сто карбованцев периода УНР с текстом на идише, 1917

Грицак, привыкший к общению с разной публикой, старается говорить о сложном как можно проще. Он признаёт, что «на территории Украины существует длительная и сильная традиция ненависти к евреям и насилия, которые я определил бы как юдофобию», в то же время подчеркивая отсутствие в украинской интеллектуальной традиции антисемитизма как современной идеологии типа немецкого, польского или российского антисемитизма.

Анализируя причины антиеврейских настроений, он в одном абзаце ухитряется объяснить значительную интенсивность этих настроений в Украине огромной численностью живших тут евреев и одновременно признать, что в России, где до начала ХХ века евреев было совсем немного, тем не менее развивалась сильная антисемитская традиция. Непоследовательность или просто отсутствие столь необходимых в некоторых местах «дотошных» научных уточнений?

Поднимаются и столь непростые темы, как участие ОУН и УПА в антиеврейских акциях в годы Второй мировой. По Грицаку, ОУН воплощала агрессивный и ксенофобский тип украинского национализма, однако не была «программно антисемитской», то есть не ставила борьбу с евреями на первый план, как это случилось в Германии. В то же время в ходе советской оккупации Западной Украины НКВД «уничтожил практически всю умеренную политическую элиту — как польскую, так и украинскую, которая могла бы сыграть роль сдерживающего фактора» как минимум во время погромов 1941 года.

Львовский погром, 1941

И тут снова налицо хождение по лезвию бритвы, заслуживающее сочувственного отношения читателя, ведь темы, комментируемые историком с такой дипломатичностью, заставляют его ходить по бритве скорее опасной, чем электрической с защитными решетками. Мудрая и вдумчивая аудитория найдет точки соприкосновения с ответами интеллектуала на «горячие» вопросы современности. Во многом благодаря тому, что Грицак совершенно не стремится доминировать над читателем, а старается идти к нему навстречу, иногда ценой потери «железной» непротиворечивости высказываний.

Антон Сытор, для «Хадашот»

* * *

Ярослав Грицак: как историческая память становится проклятием

Известный историк, профессор Украинского католического университета, публичный интеллектуал Ярослав Грицак (на фото) — о разделяющих нас героях и объединяющих жертвах, преодолении истории и пользе амнезии.

— Профессор, потребность в героях — неотъемлемый атрибут становления молодого государства? Кого люди склонны возводить на национальный пьедестал?

— Без героев народ и государство немыслимы, вопрос лишь в том, в каких героях мы сегодня нуждаемся. Я спросил как-то у своего шведского коллеги-политолога, кто на сегодняшний день является национальным героем Швеции. Он надолго задумался и ответил: «Возможно, ABBA». Для нас привычнее было бы услышать имя Карла XII или другого персонажа военной истории, но на самом деле во многих европейских странах национальными героями становятся люди не кого-то убившие, а отдавшие за кого-то жизнь. К сожалению, в нашем регионе, как сказал один мой знакомый, есть лишь два способа стать героем — или ты убьешь, или тебя убьют.

Так или иначе, но у нас — украинцев — мало общих героев, наши герои, скорее, разделяют общество.

— Не кажется ли вам парадоксальной ситуация, при которой идеология национальных героев в лице тех же лидеров ОУН в корне противоречит европейскому выбору, который официально декларирует Украина? Как общественное сознание справляется с этим парадоксом?

Надо понимать, что одно дело – исторический образ, и совсем другое реальная история. Разумеется, Степан Бандера символизирует не европейскую интеграцию, а антибольшевистское, если хотите, антироссийское сопротивление. И именно так он сегодня воспринимается, вне всякой связи с преступлениями против евреев или поляков.

Два года назад я лицом к лицу столкнулся в аэропорту с известным историком, профессором Принстона, Гарварда и Стэнфорда Яном Томашем Гроссом он возвращался из Москвы и был очень взволнован. До чего дошло, говорит, я американский профессор, еврей польского происхождения, должен был защищать Бандеру перед студентами и преподавателями Высшей школы экономики в Москве. Так бывает, когда в дело вмешивается актуальная политика.

При этом Бандера не мой герой, и я не считаю его национальным героем Украины, скорее, региональным.

— Что же нас может объединить?

Объединить нас могут не герои, а жертвы. Украина как организм очень чувствительна к жертвам как объединяющему фактору, в отличие от России, где Сталин это, прежде всего, не тиран, а лидер, поднявший страну с колен. Для подавляющего большинства украинцев Сталин преступник, поскольку его имя связано с Голодомором, то есть миллионами жертв.

Украина в современных границах с 1932 по 1947 год пережила пять геноцидных волн Голодомор, Холокост, Волынскую трагедию, депортацию крымских татар и выселение украинцев из Польши (операция «Висла»). Нашу историю надо писать под лозунгом «Никогда больше», пора переформатировать дискурс с героев на жертв.

Но мы были не только жертвами, но и соучастниками преступлений разных режимов украинцы, евреи, поляки.

Историческая память всегда эксклюзивна. Эрнест Ренан сказал как-то, что неправильное понимание истории является залогом существования нации. Историческая память это искривленное и однобокое отображение истории, за что ее большинство историков и не любят. В одних пропорциях она может быть лекарством, в других ядом.

— В какой мере история может и должна становиться частью государственной политики?

Государство должно преодолеть историю это главный вызов для Украины. К сожалению, и Россия, и Украина, и Польша тяжело отравлены историей. Это отравление лечится двумя способами. Одно лекарство заключается в радикальных реформах политических, экономических, социальных, меняющих траекторию развития страны. А второе состоит в изменении исторической памяти, превращении ее из яда в лекарство это требует мудрой взвешенной политики.

Очень опасно, когда историческая память подменяет собой реформы так вел себя Виктор Ющенко. Сегодня эта опасность снова маячит на горизонте чем медленнее будут идти реформы, тем больше мы будем заниматься исторической памятью.

Кто помнит сейчас о том, что шведы были в XVIXVII веках одной из наиболее воинственных наций в мире? Никто, потому что они радикально изменили свою историческую траекторию. Изменить эту траекторию в какой-то мере удалось Польше, и то, судя по результатам последних выборов, не вполне. Это совсем не удалось России я не знаю общества, столь сильно отравленного ядом памяти. И Украина остается в этой опасной зоне отравленной памяти.

И все-таки я оптимист, поскольку в Украине нет доминирующей памяти идет состязание между различными ее версиями.

Два сапога пара

Вы считаете плюсом этот конфликт памятей?

В нашем контексте, да. Если бы не эта подушка амбивалентности, мы бы друг другу горло перегрызли. Кроме того, очень важно не только помнить, но и забывать. Амнезия это важнейшее лекарство для трансформирующейся нации, которое применял Аденауэр после Второй мировой. О Холокосте ведь заговорили только в 1960-х, когда Германия стала другой страной.

В Испании после смерти Франко тоже поняли, что, ввязавшись в исторические споры, страна пропадет, поэтому политикам было воспрещено использовать историю в качестве политического аргумента. И этот процесс занял не один год.

В эпоху Кучмы и у нас пытались проводить политику амнезии, которая не увенчалась успехом. Да и не могла увенчаться, поскольку Россия держала руку на пульсе. Испании в этом смысле было проще Франция (Германия, Британия и т.д.) не советовали ей о чем и как именно помнить, а о чем можно на время забыть.

— Насколько мы способны к модернизации? Ведь это было бы естественно — избавиться от шлейфа негатива, отрефлексировать ошибки и заблуждения прошлого…

Целый ряд украинских историков давно об этом говорят, безусловно, мы многое должны признать и за многое извиниться. Например, лет 15 назад мы перевели конфликт вокруг польского военного мемориала во Львове в другую плоскость с обеих сторон прозвучало: мы просим прощения и прощаем. И это нормально.

— Вопрос в том, отражает ли это официальную политику государства, которую представляет Институт национальной памяти во главе с Владимиром Вятровичем.

Вятрович это не всё государство, хотя часто его позицию отождествляют с официальной. В Украине никогда ничего не сводится к одной генеральной линии, и это дает надежду.

— Есть ли в украинской истории объединяющие фигуры, обладающие достаточным потенциалом, чтобы войти в новый пантеон национальных героев?

Социология четко демонстрирует, что украинцы объединяются вокруг киевских князей, казаков, литературной троицы Тарас Шевченко Иван Франко Леся Украинка, а из современников вокруг спортсменов и рок-звезд. Я хорошо помню сопротивление, которым русскоязычное население востока и юга страны встретило в начале 1990-х новые государственные символы сине-желтое знамя и тризуб. Но вскоре эти символы были приняты всеми когда в 1994-м Оксана Баюл выиграла Олимпийские игры, торжественно прозвучал гимн, и впервые наш флаг был поднят не как символ украинского национализма, а как символ спортивной победы.

Безусловно, есть фигуры, формирующие объединяющий дискурс, но в этот дискурс надо включить не только героев, но и жертв.

— Но это чревато виктимизацией украинской истории…

Необходимо показать, что ни один народ не состоит исключительно из жертв или исключительно из преступников. Были и те, и другие, а большинство всегда и везде составляют наблюдатели bystanders. В Лондоне статуи Кромвелю и Карлу I, которого он казнил, стоят практически напротив друг друга и воспринимаются как части одной истории. При этом никто не питает иллюзий в отношении того, кем был Кромвель и кем был Карл I их деяния известны. Поэтому можно быть бандеровцем, но признавать, что бандеровцы совершали преступления, равно как и придерживаться коммунистических воззрений, но понимать, что представлял собой Сталин. Гордость за «своего» героя не означает безответственность.

— Когда украинское общество созреет для признания, что ради независимости Украины совершались не только подвиги, но и преступления? Тем более, что подобные преступления можно найти в истории многих народов, которые переварили свое прошлое, дали ему адекватную оценку и продолжили строить будущее.

Общество слишком общая категория. В Украине возник новый средний класс, который живет, главным образом, в больших городах и который преимущественно двуязычен. Ценности этого класса позволяют мне оставаться оптимистом эти люди готовы брать ответственность на себя, они спокойнее относятся к истории и легче принимают новые правила игры. Я скептически отношусь к ближайшим перспективам Украины они не радужны, надежды связаны именно с этим поколением, которое должно достичь зрелости и состариться, это главный сценарий успешности Украины.

Поэтому я работаю не на абстрактный социум, а на это поколение, которое демонстрирует очень сильные горизонтальные связи и составляет костяк гражданского общества, возникшего в ходе Майдана. Эти люди нуждаются в другом типе истории, и Вятрович не отражает их устремлений. Тон и ценности этого поколения задают скорее такие фигуры, как Сергей Жадан и Святослав Вакарчук, и эти ценности очень далеки от заявленных Институтом национальной памяти. Поэтому мы не безнадежная страна…

Беседовал Михаил Гольд, «Фокус»

Источник: газета «Хадашот», №№ 3 и 7, 2018

Опубликовано 23.07.2018  20:52

Как открыть книжный в Израиле…

Открыть книжный магазин в Израиле: личный опыт

 

Три года назад супруги Евгений и Лена Коганы переехали из Москвы в Тель-Авив. В Израиле они открыли книжный магазин «Бабель». До переезда у пары не было предпринимательского опыта: Евгений работал редактором в книжном издательстве Corpus, а Лена – на телеканале «Культура». Сегодня «Бабель» – это больше, чем книжный магазин. Здесь проходят лекции писателей, музыкантов, историков, экономистов. В интервью «Инвест-Форсайту» Евгений и Лена Коган рассказали о своем переезде, бизнесе и планах.

Фото: Рина Гинзбург

– Вы помните свой первый визит в Тель-Авив?

Евгений: Впервые я оказался в Тель-Авиве, да и вообще в Израиле, в 1994 году. Честно говоря, не помню ничего – моя поездка, которая длилась три недели, слилась в какое-то бесконечное путешествие по разным городам, бесконечный осмотр достопримечательностей и бесконечное же общение с уехавшими родственниками и друзьями – в основном родительскими. Тель-Авив я впервые по-настоящему разглядел в 2013 году, когда вновь приехал в Израиль, после почти двадцатилетнего перерыва, и сразу влюбился в этот странный город. Больше всего мне здесь нравится ощущение свободы и безопасности, буквально разлитое в воздухе. И еще баухауз, который я очень люблю. И очень много собак.

Лена: Я впервые приехала в Израиль в 2010 году, в ноябре, на свой день рождения. Это оказался самый лучший подарок, который я даже не могла представить. Тогда у меня была установка: мир огромен, хочется увидеть все, отпускных дней категорически мало. Значит, надо каждый раз ездить в разные страны и города. Но в ноябре 2011 года я опять полетела в Израиль. В ноябре 2012-го снова. Потом стала приезжать сюда два раза в год, и каждый раз было невыносимо грустно возвращаться домой. Ну и вот, в 2015-м я улетела с билетом в одну сторону. Я очень люблю эту страну и благодарна ей, что могу испытывать это чувство.

– Почему вы уехали из Москвы три года назад?

Евгений и Лена: Причин было много, но их все можно объединить одним коротким предложением – мы не захотели жить в стране, устанавливающей памятники Сталину. В 2015 году, за несколько дней до 9 мая, мы гуляли по центру Москвы и буквально везде натыкались на изображения Сталина – это послужило последним толчком, хотя, честно говоря, таких толчков было немало.

– Расскажите, пожалуйста, о вашей репатриации? Процедура проверки прошла легко?

Евгений: Сложностей не возникло – мы подали документы, пришли в консульство, получили визы и через несколько месяцев переехали: сначала мы с Леной, а через месяц – мои родители.

– Прежде чем переехать в Израиль и открыть здесь свое дело, вы изучали местный рынок и конкурентов?

Евгений и Лена: Мы – не настоящие бизнесмены. Мы не изучали никаких рынков и никаких конкурентов. Мы знали, что в Израиле есть сеть русских книжных и еще многочисленные магазины, торгующие книгами на русском языке, затерянными между сувенирами. Но мы изначально знали, что будем делать нечто другое – что у нас будут только тщательно отобранные (нами) книги, что ни за одну книгу на полках нам не будет стыдно, что у нас будут лекции. По сути, мы планировали открыть не просто магазин, а магазин-клуб. Да, еще мы, конечно, слышали про книжный магазин «Дон Кихот», тоже своеобразный книжный клуб, но он закрылся за несколько лет до нашей репатриации.

– До «Бабеля» у вас не было бизнес-опыта. Какие были – если, конечно, были – сомнения перед запуском проекта?

Евгений и Лена: Сложный вопрос, на который легко ответить. У нас не было никаких сомнений – мы решили, что раз мы начинаем жизнь с нуля, это лучший момент, чтобы воплотить в жизнь мечту.

– Расскажите, пожалуйста, о первых этапах запуска «Бабеля».

Евгений: На книжные издательства специально выходить не надо было – я три с половиной года проработал литературным редактором в издательстве Corpus, ездил на книжные ярмарки, до этого, еще в Питере, довольно долго писал про книжки, так что за эти годы образовалось множество знакомств. В общем, российский книжный рынок мы знали – в том числе знали книготорговую компанию, с которой будем работать после открытия. Так что мы переехали, очень быстро нашли помещение, которое на тот момент казалось нам близким к идеалу, через родственников нашли бухгалтера, который зарегистрировал наш бизнес. Потребовалось некоторое время на то, чтобы сделать помещение похожим на книжный магазин и дождаться первой партии книг – к слову, очень маленькой: уже не помню, сколько мы заказали наименований, но этого было явно мало. К тому же на открытие пришла неожиданная толпа, которая раскупила едва ли не треть ассортимента, так что до следующего заказа мы работали с полупустыми полками.

– Вы зарегистрировали магазин через посредника? Какие документы необходимо подготовить для оформления своего дела в Израиле? Это можно сделать онлайн или нужно «ходить ногами»?

Евгений: Как я уже сказал, бизнес оформляет наемный бухгалтер. Из того, что я знаю, здесь есть два вида малого бизнеса – частный предприниматель и индивидуальное предприятие (они называются не совсем так, но по сути это именно они), в зависимости от предполагаемого дохода. Я пришел к бухгалтеру, принес ему договор на аренду помещения, собственный паспорт и название будущего магазина. Он нажал несколько кнопок на компьютере, и через некоторое время мне на почту пришла бумага, что наш бизнес зарегистрирован. Про онлайн ничего не знаю – наверное, можно, но там все на иврите, а мы открывали бизнес в первые месяцы после репатриации, так что с ивритом было еще хуже, чем сейчас. После нужно было оформить разнообразные страховки, купить огнетушитель, заплатить за вывеску, купить кассовый аппарат, научиться им пользоваться и подключить его к банковской системе, чтобы принимать оплату по карточкам. И можно работать.

– Какие налоги и в каком размере вы платите государству?

Евгений: Мы платим то, что здесь называется МАМ – это 17%. Дальше есть «битуах леуми» – национальное страхование. Оно высчитывается, исходя из дохода. И есть еще один налог, который мы пока не платим как новые репатрианты. Условно говоря, мы не будем его платить десять лет (первые годы совсем, а дальше какой-то минимальный процент). И плюс отчисления в пенсионный фонд.

– Сколько времени заняла подготовка к открытию магазина? Сколько вы вложили средств в его открытие – брали кредит или использовали свои сбережения?

Евгений: Вложили мы мало – наверное, тысячи четыре евро. Конечно, не брали никаких ссуд и кредитов, все делали «на свои». По нашим подсчетам, «в ноль» мы стали выходить примерно через два месяца работы. А подготовка… Мы приехали в страну в конце сентября и открылись в конце декабря.

– С какими издательствами сотрудничаете сегодня? Сколько наименований представлено в «Бабеле»? Что лично порекомендуете сейчас купить у вас? А что никогда не появится на полках в вашем магазине?

Евгений и Лена: Мы сотрудничаем едва ли не со всеми издательствами – с кем-то напрямую, с кем-то через книготорговую компанию. Наименований у нас, думаем, около тысячи. Мы стараемся следить за маленькими независимыми издательствами, так что у нас много книг, выпускаемых крошечными тиражами. Их порой и в России непросто купить, а уж в Израиле они точно есть только у нас: скажем, книги издательств «Грюндриссе», Common Place, «Гилея», «Опустошитель», «Кабинетный ученый» и так далее, хотя мы, естественно, сотрудничаем и с большими издательствами. У нас много ранней советской литературы, много книг по иудаике, много хорошей детской литературы, нон-фикшн – одним словом, у нас в магазине есть самая разная литература. А чего нет? На самом деле, приятнее говорить о том, что есть!

– С какой наценкой вы продаете книги? На сколько процентов они дороже/дешевле израильских конкурентов?

Евгений: Наценка зависит от отпускной цены книги – некоторые издательства дают нам большие скидки, так что за счет них мы снижаем цены на дорогие книги. В любом случае мы стараемся следить за тем, чтобы цены в нашем магазине были ниже, чем в других израильских книжных. Насколько я знаю, нам это удается.

– Расскажите, пожалуйста, о первых покупателях и о постоянных клиентах.

Евгений и Лена: Девушка, которая пришла к нам в первый же день нашего существования (она тогда купила книгу Людмилы Улицкой), приходит до сих пор. Как и многие другие – у нас уже сформировался круг клиентов (хочется называть их не клиентами, а друзьями – некоторые на самом деле стали нашими друзьями), которые приходят к нам часто, покупают много и опираются на наши рекомендации. Мы очень любим рассказывать про книги – собственно, это одна из причин, по которым мы открыли книжный магазин. Приятно, когда это становится профессией.

– У вас проходят лекции – насколько прибылен этот формат? В процентном соотношении сколько они приносят прибыли, а сколько – продажа книг?

Евгений и Лена: Лекции – важная составляющая нашей работы. Правда, мы не планировали делать столько лекций, но получилось так, что уже больше двух лет мы проводим лекции ежедневно, пять раз в неделю (иногда – чаще). Этими лекциями хочется хвастаться – что мы, в общем-то, и делаем постоянно. Что касается прибыли – да, безусловно, это выгодно, если заняты все места. Но зарабатываем мы в любом случае на книгах.

– Сколько вы зарабатываете на книгах в год?

Евгений: Эту информацию знают, кроме нас, только наш бухгалтер и налоговые инстанции. Мне кажется, этого достаточно.

– Вы планируете расширяться или менять формат (добавить, например, кафе)?

Лена: Расширяться очень хочется, но пока у нас нет такой возможности – мы живем на то, что зарабатываем, никаких московских работ, сданных квартир, грантов и инвесторов у нас нет. Формат менять не планируем – книжный магазин должен оставаться книжным магазином. Хотя у нас есть чай и кофе. В ближайшее время надеемся получить алкогольную лицензию, чтобы разливать хорошее вино.

– Как прошла ваша адаптация в Израиле? После трех лет жизни здесь к каким вещам привыкли, а к чему не можете привыкнуть до сих пор?

Евгений: Особой адаптации не было – как минимум потому что мы сразу начали работать. К тому же здесь есть родственники и старинные друзья. И очень быстро появились новые друзья – замечательные! Так что, мне кажется, мы сразу почувствовали себя здесь как дома. Я, собственно, к этому до сих пор не могу привыкнуть – здесь очень спокойно, очень доброжелательные люди, очень добрые собаки. По российской привычке, прогуливаясь по вечерней улице, я все еще напрягаюсь, когда передо мной из темноты выходят какие-то шумные люди (а здесь все шумные). Но, уверен, это пройдет – к хорошему быстро привыкаешь.

Лена: О, я до сих пор привыкаю к тому, что нет четких границ времен года. Мы ведь живем в вечнозеленой стране! Не могу сказать, что это доставляет мне неудобство – по снегу я не скучаю. Недавно бежала по Тель-Авиву и с завистью смотрела на людей, сидящих в кафе: хочется в отпуск, вот так сидеть в уличных кафе, смотреть на людей. И тут же вспомнила, когда была туристкой в Тель-Авиве, с той же завистью смотрела на этих людей и думала: жить бы здесь, сидеть в уличных кафе, смотреть на людей… А вообще, у меня только недавно прошло чувство, что я живу в отпуске.

– Вы выучили иврит?

Евгений и Лена: К сожалению, все еще нет – только на каком-то очень низком, бытовом уровне. Но будем учить язык обязательно!

Беседовала Ольга Гриневич

Фото из личного архива Евгения и Елены Коган

Фото: Рина Гинзбург

Оригинал

Опубликовано 09.07.2018  02:17