Tag Archives: память о погибших в Холокосте
Ида Фраткина. История уничтожения и спасения семьи из Друи
Моя бабушка Хана Рейза (1890-1962) и все её братья и сестры родились в Краславке /Креславке, Латвия. Её папа Берка, сын Израиля (1861, Могилёв – 1912, Креславка) и мама Асна Фрадкина, дочь Давида Бобера (1867, Креславка –
В 1915 году Асна Фрадкина (Бобер), к тому времени вдова, вместе со своим папой Давыдом Бобером, старшей дочерью Ханой Рейзой, замужем за Исааком Фрадкиным, сыном Лейбой (1897-1965, Горький), дочерью Михле Мейдель (1903-1973, Горький), также семья её сестры Виты Гор (Бобер) была эвакуирована в Нижний Новгород. Сын Ицик Фрадкин (1894, Креславка, погиб 22 декабря 1914 на фронте). Ещё одна дочь Хая Песя (1893, Креславка – 1941, Друя) с мужем Генохом, сыном Ноха Модлина (1880 -1941, Друя),
У Песи и Геноха было трое детей. Старший сын Берка (1920, Друя – 1978, Горький),
В один из его визитов в эту деревню к нему подошла пожилая женщина – нееврейка и сказала ему, чтобы он не боялся ее. Она рассказала, что несколько раз в неделю к ней приходит за едой девочка, которая очень похожа на него и она считает, что они брат и сестра. Эта неизвестная нам женщина устроила им встречу. Он сразу забрал её в свой партизанский отряд..
Когда Красная Армия освободила Друю и её окрестности, Берка воевал в должности младшего сержанта в Красной Армии. Он сумел переправить свою сестру в Москву, а оттуда тётя Михля Мейдель забрала её в Горький. Она же приняла вернувшегося фронта Берку. Помогла устроиться обоим. Берка женился на хорошей девушке Хае Копыловой. У них родилось два сына. Мера вышла замуж за Александра Кушнира и у них тоже родилось два сына, к сожалению обоих нет в живых. На первом фото Мера с сыном Стасом (1952-2011), а на втором Берка Модлин с сыном Геной и муж Меры Александр Кушнир.
Ида Левин (Фраткина), мошав Машен (מושב משען) возле Ашкелона
От ред. belisrael
Присылайте свои семейные истории, материалы на др. темы
Опубликовано 20.01.2021 13:27
Мойше Кульбак по-белорусски и парадоксы еврейской культурной жизни
20 декабря 2019 года в презентационном зале минского книжного магазина «Светоч» произошло событие, равно значимое для белорусской и еврейской культурной жизни.
Сергей Шупа
Один из немногих, можно сказать, считанных профессиональных переводчиков с языка идиш Сергей Шупа представил собравшимся первый перевод на белорусский язык романа-мистерии Мойше Кульбака «Мэсія з роду Эфраіма” (1924 г.). Говорить о самой книге в частности и о творчестве Кульбака в целом можно бесконечно, но это, возможно, станет темой моей отдельной литературоведческой публикации, а сейчас я приглашаю читателей мысленно присоединиться к гостям презентации.
Следует отметить, что в относительно небольшом зале яблоку упасть было негде и очередь из мечтающих получить автограф переводчика была достаточно внушительной. Особенно приятно было увидеть на мероприятии известных белорусско- и русскоязычных авторов Беларуси, а также других представителей культурной общественности страны.
Ася Фруман Дмитрий Строцев
Кроме прекрасного идиша в исполнении редактора книги, преподавателя и музыканта из Украины Аси Фруман, в зале прозвучали поэма Кульбака «Вильна» в новом переводе на русский язык (переводчик – Игорь Булатовский, чтец – поэт, ответственный редактор альманаха «Минская школа», культурный деятель Дмитрий Строцев),
а также видеоклипы музыкальных композиций на стихи Кульбака – блестящий проект Vesna Vaško (на youtube под псевдонимом Vesna Cáceres),
Издатели Весна Вашко и Андрей Янушкевич
которая как владелец пражского издательства Vesna и жена переводчика сыграла важнейшую роль в том, что уже второй перевод ранней модернистской прозы Кульбака выходит в свет на белорусском языке. Издательством-партнером на этот раз выступило замечательное белорусской издательство «Янушкевіч». (Благодаря главному редактору и владельцу Андрею Янушкевичу книга Кульбака окажется во всех городах и населенных пунктах Республики Беларусь, на полках лучших книжных магазинов страны).
Татьяна Скарынкина
Альгерд Бахаревич
Сергей Харевский
Об особом значении идиша и его носителей для культурной истории и современности Беларуси проникновенно говорили замечательная белорусская поэтесса и журналист Татьяна Скарынкина, известный белорусский писатель Альгерд Бахаревич, не менее известный искусствовед и краевед Сергей Харевский. Особенно мне понравилась меткое замечание переводчика книги: «… у Менску не было яўрэйскай меньшасці…”. Pечь идет об общеизвестном статистическом факте – во многих городах и местечках Беларуси до революции евреи составляли абсолютное большинство населения. У меня создалось впечатление, что на время презентации течение времени повернуло вспять, и я слышу звучание многоязыкого и многокультурного старого Минска, где работают еврейские газеты, где существует еврейское отделение Союза белорусских писателей, а целые городские улицы разговаривают на идише, который хорошо понимают белорусские и польские соседи. Итак, проект, включающий качественный и современный перевод и издание книги Кульбака, успешно реализован. Уверена, что она – книга — найдет своих благодарных белорусских читателей.
Но уж такова наша белорусская жизнь, что в любой бочке меда найдется противная ложка дегтя. К сожалению, в последнее время очень сократились связи между белорусской и еврейской культурной общественностью. Конечно, большие проекты типа Ханукального концерта в филармонии или Дня еврейской культуры на площади у ратуши не обходятся без высококвалифицированных музыкантов, певцов и танцоров всех национальностей. Но речь не об этом, а о постоянном культурном диалоге. Я помню, как в Минском еврейском общинном доме звучали голоса Рыгора Барадулина (один из самых значимых белорусских поэтов, переводчик и личный друг многих белорусских еврейских писателей), Алеся Камоцкага (известный белорусский бард, в репертуаре которого есть музыкальные композиции, созданные на переводы с идиша на белорусский) и других ярких деятелей белорусской культуры. Причем такие встречи проходили не в рамках пафосных больших мероприятий, а просто на еженедельных встречах Клуба творческой интеллигенции. Поверьте мне, что еврейская тема является достаточно значимой в современной белорусской литературе. Например, относительно недавно вышел уникальный еврейский номер журнала «Прайдзiсвет», где новое поколение белорусских переводчиков представило свои переводы литературы еврейской тематики с идиша и иврита, английского, итальянского, и т.д. (Интересующиеся могут найти и прочесть весь номер в сети Интернет). Я полагаю, что еврейская общественность должна ценить и знать наше общее культурное наследие, быть включена в первую очередь в белорусский, а не российский современный культурный процесс. Тогда не придется слышать от некоторых евреев фраз типа: «Мы тут в России, в Белоруссии…». Мы не в России, мы – граждане независимого государства Республики Беларусь. В этой стране на еврейских кладбищах и в расстрельных ямах лежат наши предки… Именно поэтому так больно резануло меня полное отсутствие «официальных евреев» любого уровня на уникальном культурном мероприятии – первом переводе романа Мойше Кульбака на белорусский язык. Остается только надеяться, что угасший культурный диалог возобновится на новом уровне и на постоянной основе.
Инесса Ганкина,
культуролог, член Союза белорусских писателей
Опубликовано 03.01.2020 19:07
Игорь Каноник. Минское гетто глазами моего отца (3)
(окончание; начало и продолжение)
…Весь август 1943-го, оставшись один, отец продолжал ездить на торфоразработки с единственной целью, при первой возможности убежать в лес. И в первых числах сентября к евреям, работавшим с торфом, подошла молодая деревенская девушка и спросила: «Кто здесь Додик?» Предварительно она поговорила с охранником-полицаем, который проверил её аусвайс и забрал из корзинки часть продуктов, которые она несла на обмен в Минск. Отведя отца в сторону, она тихо спросила: «Как зовут твою маму?». Выяснив этот вопрос, она обьяснила отцу, что если он сможет убежать, то должен обойти глубоко по лесу немецкий пост и ждать её через два километра на опушке леса. Через два дня она будет возвращаться из Минска, но к ней он не должен подходить, а должен осторожно идти за ней по лесу.
Это была минская подпольщица, связная партизанского отряда Лидия Дмитриевна Берестовская (после замужества Кащей). Направляясь в сторону Минска, находясь на очередном задании командования партизанского отряда и увидев группу евреев из гетто, она сразу вспомнила рассказ моей бабушки Лизы, который случайно услышала в отряде. Партизаны спрашивали бабушку, откуда она, где её семья. И бабушке пришлось рассказать о том, что в гетто остался её единственный оставшийся пока в живых сын, 14-летний подросток Додик, и что он, возможно, продолжает ездить на принудительные работы по торфоразработкам в то же место, откуда она смогла убежать в начале августа.
Лидия Дмитриевна Кащей, спасшая моего отца
Отец в тот же день выпрыгнул на ходу из машины около леса, когда они возвращались в гетто. Полицай-литовец как раз сел в кабину к водителю-немцу, так как начался сильный дождь. Другие евреи его отговаривали не прыгать, говорили, что могут убить, если заметят. Отец им ответил, что и так скоро всех убьют. Двое суток он провёл в лесу, а на третий день ждал в условленном месте. К полудню на лесной дороге появилась та же молодая партизанка. Они шли несколько дней, в основном только в тёмное время, по кустам и болотам, так как опасались идти по лесным дорогам, у отца не было никаких документов. Лида хорошо ориентировалась на местности, так как была родом из этих мест, из деревни Скураты.
Партизанский отряд находился в глубоком лесу, но всего в десяти километрах от места торфоразработок. Когда они пришли, Лида сказала отцу: «Иди вон в ту землянку, там твоя мама работает поварихой»…
Cвидетельство узника гетто Давида Каноника
16 июля 1944 года в освобождённом Минске был проведён партизанский парад. В середине июля 1944-го отец с матерью вернулись в свой дом, дом семьи Каноник, где и жили до войны, до гетто, на Червенском тракте, по улице Крупской, 25. Но дом был занят, там уже давно жили другие люди, ведь они думали, что все евреи погибли. Мать не хотела ругаться, хотя не было большой проблемой законно вернуть дом. Но она не стала этого делать, видимо, не совсем хорошие воспоминания связывали её с этим домом. Зайдя в сарай во дворе, они нашли среди кучи дров свою коробку с довоенными фотографиями семьи. Бабушка с отцом пошли жить на Грушевку, там сохранился старый дом семьи Гоберман по улице Пакгаузной, 7 (позже улица Хмелевского), в котором бабушка жила до 1925 года, до того, как вышла замуж. И как раз из эвакуации вернулась её родная младшая сестра Роза Давидовна Тройчанская (Гоберман) с дочерью Эллой и сыном Эриком. Муж Розы, Соломон Тройчанский, остался в Челябинске, так как занимал высокую руководящую должность на оборонном заводе. И они, две сестры, поделили дом на две половины, с двумя входами. Доставшуюся отцу с матерью половину дома пришлось переделывать в жилое помещение. Так как до войны она использовалась для легкой брички прадеда Давида Гобермана, отца бабушки, который работал извозчиком. Вообще, на Грушевке жило много евреев, официально работавших извозчиками на кирпичном заводе Фридмана, который находился в Тучинке.
У Давида Гобермана были два родных брата, Нохим и Янкель, которые также жили на Грушевке и были главами своих очень больших семей. Все трое были сыновьями прапрадеда Абрама Гобермана, и все родились на улице Грушевской в доме № 46.
Давид Гоберман был главой большой семьи, у них с женой Эстер были четыре дочери и два сына. В каждом поколении в семье Гоберманов рождались двойняшки.
Один сын Давида Гобермана ещё в подростковом возрасте утонул на «Сажалке», в небольшом озере, которое было прямо на нашей улице. Второй сын, Евель Гоберман (Евель и моя бабушка Лиза были двойняшки, родившиеся в 1906 году), прошёл всю войну, он был призван в армию ещё в 1939 году. В звании капитана был политруком, заместителем командира 1-го танкового батальона 20-й танковой бригады Первого Белорусского фронта. Принимал участие в освобождении Белоруссии, награждён многими орденами и медалями.
Евель Давидович Гоберман, родной брат Елизаветы Давидовны Каноник (Гоберман)
После войны Евель с женой Фирой и их трое детей, старший сын Вова, средний Феликс и младшая дочь Софа жили на нашей же улице Пакгаузной, в доме № 4. Но в середине 50-х гг. Евеля Гобермана в числе коммунистов-тридцатитысячников направили работать председателем колхоза «Советская Беларусь» Клецкого района Минской области. Будучи очень умным человеком и сильным хозяйственником, Евель Гоберман вывел этот слабый и отстающий колхоз на передовые позиции в сельском хозяйстве Белоруссии. Так он получил право ежегодно представлять достижения сельского хозяйства Белоруссии на ВДНХ в Москве, где колхозу постоянно присуждали призы и медали.
После пяти лет работы председателем колхоза Евель Гоберман вернулся в Минск и был назначен на должность директора Минской щёточной фабрики, где и работал много лет до выхода на пенсию. Евель Гоберман умер в Минске в 1979 году.
Одна из четырёх дочерей Давида Гобермана, Люба, была замужем за офицером-пограничником, Изосимом (Зусей) Шмоткиным, они жили на заставе «Домачево» под Брестом. Люба с маленькой дочерью Эсмеральдой в первый день войны успела эвакуироваться с другими жёнами офицеров. Но далеко они не смогли уехать, под Минском машину разбомбило. Местные жители выдали её немцам как еврейку и жену офицера-пограничника, и она с дочерью была расстреляна. А тот самый офицер-пограничник Изосим Шмоткин вернулся с войны в звании майора. Создав новую семью, он жил по соседству с нами на Грушевке, в доме № 48. У них с женой Идой было двое детей, старший сын Лёня и дочь Ольга, с которой я учился в одном классе в школе № 3.
Давид Гоберман с женой Эстер и ещё одной дочерью Раей попали в гетто, где и погибли. Спаслась из гетто только одна их дочь, моя бабушка Лиза, 1906 года рождения, а также младшая дочь Роза 1911 г. р., которая была со своей семьёй в эвакуации в Челябинске.
Как ни странно, но район Грушевского посёлка полностью сохранился в довоенном виде, его не бомбили. Возможно потому, что там были расквартированы немецкие солдаты- железнодорожники, обслуживавшие Минский железнодорожный узел, часть из которых работала также на вагоноремонтном заводе. Например, в нашей школе №3 (где мы учились с сестрой Лилей), а это было новое четырёхэтажное здание, построенное в 1936 году, были немецкие казармы. После войны отец также там учился, оканчивая вечернюю школу.
…После получения справки из партархива в начале апреля 1986-го, отцу оформили в Московском районном исполкоме и в военкомате все документы. В домике на Грушевке установили телефон – кстати, этот деревянный дом (см. фото 2016 г.) пока стоит на ул. Хмелевского, 7. Отца поставили на льготную очередь на квартиру по месту работы на радиозаводе. Через год предложили квартиру в центре города в старом ведомственном доме радиозавода, на улице Коммунистическая. Как потом выяснилось, в этом доме жил Освальд, убийца президента Кеннеди, в то время, когда работал на Минском радиозаводе.
Дом семьи Каноник на Грушевке, фото 2016 г.
Кроме большого гетто, в Минске было ещё одно маленькое гетто. В конце лета 1941-го немцы отобрали из большого гетто 500 специалистов редких и важных для них специальностей и вместе с их семьями переселили в это маленькое гетто 3000 человек. С ноября 1941 года туда попадали также и европейские евреи-специалисты. Это был рабочий лагерь СС на улице Широкая. Лагерь постоянно пополнялся также за счёт военнопленных евреев, которых привозили из разных мест. Так в августе 1942-го с группой военнопленных туда попал офицер Александр Аронович Печерский. Он пробыл в рабочем лагере почти год, и за месяц до уничтожения Минского гетто в сентябре 1943-го его в составе большой группы евреев специалистов с их семьями отправили в лагерь уничтожения Собибор.
Лагерь уничтожения Собибор был создан весной 1942-го в юго-восточной Польше. Уже через месяц после прибытия Печерский стал руководителем единственного успешного восстания в лагере смерти в годы Второй мировой войны. После успешного восстания, которое было 14 октября 1943 года, нацисты убили всех, кто остался в лагере, и полностью уничтожили лагерь.
Одна из самых загадочных и трагичных историй Минского гетто – малоизвестная широкой публике история о том, как в начале октября 1943-го 26 евреев из нескольких семей, живших на улице Сухой, спрятались в заранее приготовленный подвал-схрон у самого кладбища. На то время в гетто оставались последние 3000 евреев. У спрятавшихся был верный расчёт – все уже понимали, что Минскому гетто остались считанные дни.
Так и случилось, с 21 по 23 октября был последний погром, это была зачистка. Прятаться в домах, подвалах и малинах не имело смысла, так как во время последнего погрома не осталось ни одного места, куда бы не летели гранаты, а на кладбище не нужно делать зачистки и кого-то искать. Они находились там 9 месяцев, до июля 1944-го года. Понимая, что гетто уже нет, они продолжали прятаться, и только ночью могли подышать свежим воздухом и осторожно набрать воды из ближайшей колонки.
Об этих людях есть замечательный рассказ минчанина Ильи Леонова «263 дня в подземелье», а также «1111 дней на грани смерти».
Как известно, Минск освобождали танкисты сразу нескольких армий, но настоящую зачистку города делала другая воинская часть. Это были бойцы 132-го пограничного (впоследствии Минский ордена Красной Звезды) полка войск НКВД, охраны тыла действующей армии, Третьего Белорусского фронта.
4 июля 1944 года, на следующий день после освобождения, выполняя свою работу, солдаты обходили весь город. Они обнаружили 13 обессиленных, оборванных людей на еврейском кладбище, на территории бывшего гетто, выглядевших как живые мертвецы.
Узнав об этом, командир полка, герой Гражданской войны, одесский еврей, гвардии полковник Хмелюк Аркадий Захарьевич отдал распоряжение срочно отвезти всех 13 выживших в Оршу в госпиталь, так как в Минске ещё не было госпиталя. Об этом также рассказывал отец в своих воспоминаниях.
Удостоверения Давида Ефимовича Каноника – партизана и участника войны
За зачистку Минска и окрестностей, а они изловили более 400 изменников, полицаев и предателей, этот полк, единственный среди воинских формирований НКВД, получил почётное наименование «Минский».
Меня в середине 70-х призвали в армию именно в этот «Минский» полк, в/ч 7574, конвойный полк внутренних войск. Воинская часть располагалась в центре Вильнюса, и занимала помещения бывшего монастыря примыкающего к тыльной стороне костёла Петра и Павла. Во дворе воинской части стоял большой памятник.
Однажды, во время праздника Дня Победы, в актовом зале выступали престарелые офицеры-ветераны. Один из них рассказывал, как в июле 1944-го они освобождали Минск. И 4 июля, на следующий день после освобождения, на территории, где было Минское гетто, на кладбище, обнаружили 13 выживших людей. История звучала неправдоподобно, ведь было известно, что Минское гетто перестало существовать в двадцатых числах октября 1943-го.
Демобилизовавшись из армии, уже дома в Минске, я рассказал об этом отцу. И тогда отец сказал, что это были их родственники и соседи с улицы Сухой. Одним из старших в этой группе из 26 евреев был Эля (Исраэль) Гоберман, двоюродный брат матери отца, моей бабушки Лизы Каноник-Гоберман. Эля Гоберман до войны также жил на Грушевке в доме № 46 и работал извозчиком на своей бричке, всегда запряжённой его любимым конём по кличке Хавер (друг). Конь понимал все команды на идиш.
Эля и его жена Хьена выжили, они были в числе 13 спасённых. Три их дочери погибли. В декабре 1942-го в гетто заболела и умерла их младшая шестилетняя дочь Майя, 1936 года рождения. В августе 1943 года полицаи случайно задержали и увели в машины душегубки их двух старших дочерей, среднюю Соню, 1932 года и старшую Фаню, 1928 года рождения. На протяжении более двух лет жизни в гетто родителям удавалось оберегать дочерей, которые прятались в «малине», когда родители были на принудительных работах.
Отец рассказывал, что дядя Эля ещё в августе 1943-го предлагал ему присоединиться к ним и тоже спрятаться в этом подвале. Подвал подготовил знаменитый минский печник Пиня Добин, хороший знакомый Эли Гобермана. Но отец отказался, так как надеялся в самое ближайшее время убежать и искать мать, которая уже была в партизанском отряде.
После войны отец часто виделся с Гоберманами, так как три родные сестры дяди Эли, Рая, Нехама и Йоха жили со своими семьями по соседству с нами на Грушевке, в том же доме № 46. Большой дом был разделён на три отдельные квартиры. Дядя Эля и его жена Хьена прожили долгую жизнь с мечтой о Сионе, но осуществить её тогда не было возможности. Эля Гоберман умер в 1973 году, а Хьена в 1981-м.
Эля и Хьена Гоберман, фото середины 1950-х
Отца уже нет в живых. Сохранились его воспоминания о жизни в гетто, записанные в 1996 году сотрудниками фонда Стивена Спилберга, которые находятся в еврейском музее в Минске.
Майя Каноник (Майзельс), жена Давида. Фото 2019. Сегодня 18 декабря ей исполнилось 85 лет, живет в Ашдоде. С чем ее и поздравляем от имени читателей сайта. Мазаль тов!
Дети Давида Ефимовича Каноника, Лиля и Игорь (автор этого рассказа)
Вечная память всем родственникам, погибшим в Минском гетто.
Нашему поколению остаётся только память. Память нужна не мёртвым – память нужна живым.
Хочу отметить, что я не историк, но знаю историю.
Игорь Каноник, Хайфа
Написано в 2013–2019 гг.
*
От редактора belisrael
Спустя некоторое время рассказ будет опубликован на иврите и англ. Приглашаем волонтеров, знающих на хорошем уровне два и более языка.
Присылайте семейные истории, материалы на др. темы и не забывайте о важности поддержки сайта.
Опубликовано 18.12.2019 00:37
Обновлено 18 декабря 10:13
Отклик
Феликс Гоберман из Австралии прислал фотографии отца и матери 1945 года.
Евель Гоберман Фира Гоберман
Добавлено 20.04.2020 16:26
xxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxx
Читайте: Отклик из Австралии на публикацию Игоря Каноника о Минском гетто
Опубликовано 01.07.2020 20:50
Игорь Каноник. Минское гетто глазами моего отца (2)
(продолжение; начало здесь)
В конце 1972 года городские власти начали вынашивать проект – как засыпать «Яму» и демонтировать памятник. Все уже понимали, что это место становится знаковым и антисоветским. В свою очередь евреи начали собирать подписи с петицией в горисполком не трогать памятник, кто-то предложил написать такую же петицию на английском языке. Так появились две параллельные тетради. Я видел их у нас дома на Грушевке, когда отец ходил собирать подписи у евреев. Многие боялись подписывать, отец их уговаривал.
9 мая 1973 года был большой выход на «Яму», там были уже тысячи людей.
В конце лета 1973-го КГБ узнал об этой петиции. Скорее всего потому, что отец и ещё один бывший узник гетто записались на приём к председателю горисполкома, ведь они сказали там, по какому вопросу, и оставили все свои данные. С этого момента началась слежка за отцом. В середине сентября должен был состояться прием в горисполкоме. Хорошо, что отец передал обе тетрадки знакомым евреям для собирания подписей.
В один из дней в начале сентября, вернувшись с работы, я узнал, что у нас дома был обыск, сразу стало понятно, что искали. В тот день КГБешники приехали к отцу на работу, забрали его и повезли домой. Он по специальности был токарь 6-го разряда, работал тогда на автобазе, в партии никогда не состоял. Что они могли ему сделать, проверили даже его шкафчик на работе. Все, конечно, подумали, что ищут какой-то самиздат…
Давид Каноник за работой на автобазе, 1973 г.
Приближался назначенный день 15 сентября, когда нужно было идти в горисполком. Предусмотрительный отец попросил совершенно постороннюю, знакомую рускую женщину, пронести тетрадку в здание горисполкома. Она сказала на входе, что идёт устраиваться на работу, и её пропустили. А отец пошёл без ничего, только с паспортом. К сожалению, не пришёл второй его коллега, они вместе записывались на приём. Отца приняли два заместителя, они уже знали, о чём он будет говорить, в углу кабинета сидел ещё один человек в сером костюме, но он не представился.
Беседа была больше часа, отец передал им тетрадь с петицией, полную подписей минчан, в основном узников гетто и их родственников. Он рассказал им, как был в гетто с его первого дня 20 июля 1941-го и до начала сентября 1943-го, когда ему удалось сбежать в партизанский отряд. И о том, что почти вся большая семья погибла, включая всех родственников, это 32 человека. В конце беседы они спросили, почему люди не хотят, чтобы на этом месте создали красивый парк, засыпав «Яму».
Отец понял, что всё, что он рассказывал им не интересно. Тогда он рассердился и перед уходом сказал, что если будут ломать этот памятник, то пусть его убьют прямо там. И что пройдёт много лет, не будет ни их, ни этих кабинетов, а памятник так и будет стоять в «Яме»…
…На следующий день директор автобазы сказал отцу, чтобы он работал спокойно, вопрос о его увольнении даже не стоит.
Но оставался другой вопрос, как передать вторую тетрадь с петицией на английском языке. Чтобы она дошла хотя бы до американского корреспондента в Москве. Все понимали, что нужна международная огласка, что только она может остановить это безумие.
Еврейское самосознание в СССР начало подниматься после победоносной Шестидневной войны в июне 1967 года, в которой Израиль сражался с коалицией арабских стран (Египет, Сирия, Ирак и Иордания). Эйфория после этой войны долго не проходила. Подъём был также после «самолётного дела» – попытки угона самолёта из Ленинграда 15 июня 1970 года и ареста одиннадцати человек, почти все из которых были евреями. После убийства одиннадцати израильских спортсменов на олимпиаде в Мюнхене в сентябре 1972 года. И после операции Моссада, проведённой по личному приказу премьер-министра Израиля Голды Меир с целью поимки и ликвидации всех террористов, причастных к убийству спортсменов.
С оглаской всё разрешилось. В первых числах октября 1973 года из Минска должны были уехать последние несколько семей, у которых уже были оформлены все документы. Они ехали в Москву, и там в посольстве Нидерландов должны были получить оставшиеся документы и билеты на поезд до Вены.
10 июня 1967 года СССР разорвало дипломатические отношения с Израилем. После победы Израиля в Шестидневной войне израильское посольство закрылось, и интересы Израиля представлял только консул, который принимал в посольстве Нидерландов.
Задумка была в том, чтобы уговорить одну из семей взять тетрадь с подписями в Москву и передать консулу. Так всё и получилось. После того как эта семья уехала из Москвы, московские друзья позвонили их родственникам в Минск и сообщили, что проводили их на вокзале, что всё они передали, как и было запланировано.
Буквально в эти же дни, в субботу 6 октября 1973 года, в два часа дня, в канун еврейского праздника Йом-Кипур, армии Египта и Сирии напали на позиции израильских войск по всей линии прекращения огня предыдущей Шестидневной войны 1967 года. Так началась четвёртая арабо-израильская война – Война Судного Дня.
Интересно было наблюдать такую картину, как в минском ГУМе в отделе радиотоваров на улице Ленина стояла длинная очередь из одних евреев. Все хотели купить радиоприемник «Океан» минского радиозавода – конечно, для того, чтобы слушать «вражеские голоса» и знать всю правду о войне в Израиле. Евреи были уже в курсе, какой блеф писали все советские газеты во время Шестидневной войны. Поэтому доверять советским газетам никто не собирался.
Как сейчас помню, вечером 24 октября 1973 года все евреи слушали «вражеские голоса» – такие как «Немецкая волна», «Радио Свобода», «Голос Америки». Это был последний день войны Судного Дня в Израиле. Тогда «голоса» говорили только об этом, а также читали главы из «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына. И вдруг в середине новостей говорят, что белорусские власти хотят снести памятник евреям, погибшим в Минском гетто. Первый памятник еврейским жертвам фашизма на территории всего Советского Союза, поставленный уцелевшими евреями в 1947 году. Говорили об этом несколько дней подряд, также писали в газетах в Израиле и в Западной Германии. Это была настоящая большая победа.
Сейчас можно только представить, на каких повышенных тонах разговаривал Пётр Миронович Машеров с тогдашним председателем горисполкома Ковалёвым Михаилом Васильевичем. А обида была большая – как получилось, что в разгар ярого государственного антисемитизма, который генерировался государством, простые минские евреи смогли обставить все белорусские власти? Как известно, 1973 год был расцветом эпохи застоя в СССР.
Игорь и Лена Каноник в день свадьбы 1 марта 1985 г. у памятника на «Яме»
Ещё немного об отце. Вскоре он перешёл работать на завод медицинских препаратов, долго работал там. Потом начал работать на радиозаводе. Это был филиал радиозавода по производству деревянных футляров для телевизоров и радиоприёмников, который раньше взорвался. Взрыв произошёл из-за самовозгорания пыли во время второй смены 10 марта 1972 года, в новом, только три месяца проработавшем цехе. При пятнадцати градусах мороза пожарные заливали всё водой. По официальным данным погибло 106 человек.
Отец работал на радиозаводе до выхода на пенсию в 1989 году.
Жили мои папа Каноник Давид Ефимович и мама Каноник (Майзельс) Майя Израилевна в том же доме на Грушевке, без удобств. Хотя тогда же, в декабре 1973 года, через три месяца после скандального посещения горисполкома, отца вызвали в тот же горисполком. Это уже была жилищная комиссия. Они сказали, что знают, что он узник Минского гетто, и предложили новую трёхкомнатную квартиру. Но отец отказался, сказав, что ему ничего от них не нужно. Следует отметить, что отец никогда ни у кого не просил об улучшении жилищных условий, это была их инициатива.
В середине 1980-х, работая на радиозаводе, отец разговорился с председателем заводского общества ветеранов войны. Отец сказал, что был в партизанах, но председатель общества усмехнулся и ответил, что евреи были в гетто. Тогда отец сказал, что больше двух лет был в Минском гетто и убежал в партизаны. Но на вопрос, где же твои документы участника войны и партизана Белоруссии, отцу нечего было ответить. Пришлось искать свидетелей, бывших партизан, и ехать в Оршу к командиру партизанского отряда. Командир его не вспомнил, он уже был в преклонном возрасте, но попросил отца рассказать всё, что он помнит из жизни отряда. Отец начал рассказывать, чем он занимался, что он охранял госпиталь на болотном острове, а его мать Елизавета Давидовна Каноник (Гоберман) была поварихой и работала в госпитале. Тогда командир вспомнил. Он направил отца в республиканский партархив, именно там были все архивы партизанских отрядов. И только после этого отец получил выписку из дневника партизанского отряда, в котором дотошный писарь всё записывал. В справке было ясно написано, что 5 сентября 1943 года Каноник Давид Ефимович зачислен в партизанский отряд имени Кирова, бригады имени Кирова, Минской области, а в графе, откуда прибыл, значилось: «Минское гетто».
…Первый раз, в начале августа 1943-го, отец с матерью сбежали вместе с торфоразработок по Могилёвскому шоссе, куда их ежедневно возили из гетто. Охрана была слабая – один, иногда два полицая, которые уже перестали пересчитывать евреев, сколько выезжает из гетто и сколько возвращается. Но впереди на дороге был немецкий пост, а у отца не было документов. Кроме того, почти всех мужчин и подростков заставляли снимать штаны, искали евреев. Ему пришлось вернуться обратно на торфоразработки. А мать прошла все посты, так как у неё был «аусвайс» с записью, что она живёт в деревне Шпаковщина. Она уже знала, как и где найти партизан. «Аусвайс» заранее подготовил её муж, мой дед, Каноник Ефим Яковлевич, который был связан с подпольем в гетто и погиб незадолго до этого, в начале июля 1943-го, в одной из облав на мясокомбинате. Своим «аусвайсом» он так и не успел воспользоваться.
Дедушка ещё до войны работал на мясокомбинате, там больше половины работников были евреи. Когда всех евреев согнали в гетто, немцы поняли, что мясокомбинат без евреев работать не сможет. Они отобрали всех бывших работников по документам мясокомбината и начали из гетто организованно водить их на работу.
Вообще в Минском гетто существовала возможность через юденрат (еврейский административный орган самоуправления) напроситься в любую рабочую команду. Рабочих команд было много, их ежедневно рано утром под охраной полицаев вывозили или выводили на разные работы. Это давало возможность продлить себе жизнь и кое-как питаться, так как в рабочих командах сносно кормили, и был короткий перерыв на обед. Тех же, кто оставался в гетто, никто не кормил, они заботились сами о себе.
Также почти каждый день приходилось прятаться, чтобы не угодить в душегубку во время очередной облавы. Но весной 1943-го всё изменилось. Немцы начали резко сокращать численность и так таявшего гетто, начали устраивать погромы и для рабочих команд. Например, можно было утром уехать на работу и вечером не вернуться в гетто. Иногда их после работы сразу увозили на расстрел.
Так два года дедушка с отцом в составе рабочей команды выходили из гетто на работу на мясокомбинат. Они были официально записаны в эту рабочую команду. Отец был там и в последний день в начале июля 1943-го года.
…Евреи заметили, что в середине дня к мясокомбинату полицаев приехало больше, чем обычно. Такое количество полицаев не требовалось, чтобы сопровождать евреев обратно в гетто. Дед Ефим сказал отцу, чтобы он быстро и незаметно выскользнул за территорию в районе задних складов, снял с себя латы и спокойно шёл на вокзал. Отец так и сделал, до темноты шатался на вокзале, а ближе к ночи в районе Татарских огородов пролез под колючей проволокой на территорию гетто. Придя домой, а в 1943-м они уже жили по улице Сухой, так как территория гетто постепенно сокращалась и евреев переселяли, он увидел, как мать сидит и плачет. Она уже всё знала, ей сообщили, что машины с рабочими из мясокомбината проехали через гетто, она думала, что они оба погибли. Обычно на работу и с работы на мясокомбинат все рабочие команды всегда ходили пешком в сопровождении полицаев. Но в этот последний раз всех рабочих евреев с мясокомбината после работы, чтобы сократить время, провезли через территорию гетто прямо в Тучинку и сразу расстреляли в глиняных карьерах старого кирпичного завода.
Немцы часто проезжали через территорию гетто, вьезжая через ворота на улице Немига, по улицам Республиканской и Опанского и выезжая через ворота у железной дороги.
Также в Тучинке был расстрелян младший брат деда Ефима, Нисим Каноник, 1910 года рождения, который находился в той же рабочей команде. Он, как и дед Ефим, ещё до войны работал на мясокомбинате. Нисим был призван в армию и, 23 июля, в день призыва отправлен на фронт, который продвигался в сторону Минска. После первых боёв остатки его разбитой части, отступая лесами, подошли к Минску, город был уже оккупирован. Как раз около Минска Нисим встретил своего старшего брата Хоню Каноника, 1906 года рождения, также призванного в армию 23 июля. Хоня с остатками своей воинской части уходил на восток к линии фронта. Хоня категорически отговаривал Нисима от захода в оккупированный Минск. Но Нисим не побоялся, он хорошо знал город, что помогло ему ночью пробраться к своему дому на Червенском тракте, где остались его жена Лида и двое маленьких сыновей, Яков 1936 года рождения и Виктор 1939 г. р.
Хоня Яковлевич Каноник – один из первых инкассаторов в послевоенном Минске
Это было как раз начало июля, а по всему городу уже был развешан приказ коменданта о создании с 20 июля еврейского гетто. Все евреи были обязаны переселиться в этот район в центре Минска. Нисим Каноник решил идти в гетто один, а его русская жена Лида с двумя сыновьями осталась в их доме по улице Борисовской, на Червенском тракте. Немного подправив документы, эта сильная и умная женщина пережила три года оккупации и сохранила детей.
Нисим Каноник с женой Лидой и старшим сыном Яковом. Фотография 1937 г.
На снимке 1931 г. – отец моего отца Хаим (Ефим) Каноник, 1903 г. р. Расстрелян в Тучинке в июле 1943 г. при облаве на мясокомбинате. Так была уничтожена вся рабочая команда. Отец тоже был там, но чудом спасся.
В Минском гетто было немало смешанных семей, и жёны-нееврейки следовали в гетто за своими мужьями, взяв на себя все тяготы и лишения. Они также носили латы на своей одежде и разделили печальную судьбу всех своих еврейских родственников.
(окончание следует)
Опубликовано 17.12.2019 15:25
Игорь Каноник. Минское гетто глазами моего отца (1)
Рассказ написан в форме, где события 1941–1944 годов подчас перекликаются с событиями начала 1970-х. Это реальная и правдивая история двух семей, Каноник и Гоберман, из которых 32 человека погибли в Минском гетто. История разворачивается в двух временных плоскостях. Как ни странно, прошлое связано с настоящим непрерывной цепью событий, вытекающих одно из другого.
Рассказ был написан в 2013 году, к 70-летию уничтожения Минского гетто, подкорректирован в 2019 г. Некоторые фотографии публикуются впервые.
*
28 июня 1941 года немцы, не встретив особого сопротивления, вошли в Минск. Семья моего отца Давида Каноника до войны проживала в районе Червенского тракта по улице Крупской, это был большой район частных домов за вокзалом. Жили все вместе в своём доме: дедушка Ефим (Хаим) Яковлевич Каноник 1903 года рождения, бабушка Лиза Давидовна Каноник (девичья фамилия Гоберман) 1906 года, старшая сестра отца Люба 1926 года, мой отец Давид 1929 года и бабушка Гита, мать деда Ефима. Также в этом доме жила бабушка Эстер, родная и одинокая сестра бабушки Гиты. Двое младших детей, сестра отца Рита 1931 года рождения и брат Марат 1938 г. р., умерли перед войной от дизентерии.
Несколько дней Каноники не могли принять решение, уходить на восток или оставаться в Минске, и вышли из города только 26 июня. Многие семьи, которые ушли из Минска 23-24 июня, успели уйти далеко и перейти по мосту через реку Березина. Но семья отца прошла только 40 километров, когда прямо на колонну беженцев был сброшен немецкий десант в форме красноармейцев.
Мой отец Давид Каноник (1929-1999, умер в Израиле). Более двух лет находился в гетто; с сентября 1943 г. – в партизанах
Диверсанты сказали беженцам, чтобы все возвращались по своим домам, что впереди на реке Березина всё равно уже нет моста и возможности переправиться на противоположный берег. Мост действительно взорвали 25 июня советские воинские части при отступлении, чтобы задержать немцев на реке Березина. Поэтому многие, в том числе евреи, повернули обратно в Минск.
Ещё 24 июня верхушка руководящих работников республики и города спешно и тайно сбежала из Минска в Могилёв, не сообщив населению, что нужно уходить. Их бегство стало причиной гибели сотен тысяч людей, и в первую очередь полного уничтожения еврейского населения Минска и окрестностей, оказавшегося в Минском гетто. Это было настоящее предательство по отношению к населению города.
Почти через месяц, в середине июля, по всему городу был развешан приказ военного коменданта. Всем евреям было приказано оставить свои дома и с 20 июля переселиться в район гетто.
Мой отец и его семья попали туда и больше двух лет были узниками Минского гетто – с 20 июля 1941 года и до начала сентября 1943-го. Когда отцу удалось сбежать в партизанский отряд, в гетто оставались последние 3000 евреев. Это было за полтора месяца до последней акции уничтожения гетто. В двадцатых числах октября 1943-го Минское гетто, самое большое из двухсот еврейских гетто на территории Белоруссии, перестало существовать.
В Минске, по данным архивов и музеев Германии, погибло около 150 тысяч евреев, из них более 40 тысяч – евреи Германии, Австрии и Чехии. Иностранцы содержались в «Sonderghetto», специальном гетто внутри большого гетто. Мемориал в сквере на улице Сухой, на месте старого еврейского кладбища, на территории бывшего гетто, посвящён евреям Европы.
Единственное место, где отмечено, что через Минское гетто прошло 150 тысяч евреев, это Берлинский музей Холокоста. Даже в Википедии данные не точны.
Из 250-тысячного довоенного населения Минска более 100 тысяч составляли евреи. Ровно два года и три месяца просуществовало Минское гетто. На протяжении всего этого времени всех умерших и убитых в небольших погромах, которые проходили почти постоянно, хоронили в общих могилах-рвах на территории этого кладбища. Кладбище существовало с середины XIX века, там хоронили евреев и после войны, до начала 1950-х годов. В начале 1970-х кладбище закрыли, а в 1990 году сравняли с землёй.
Отец рассказывал, как после войны мостили булыжником улицу Коллекторную (бывшую Еврейскую) на участке между улицей Немига (во время войны называлась «Хаимштрассе») и вверх до улицы Сухая, и как прямо по могилам проложили дорогу.
*
Конвой, который вышел из Берлина 14 ноября 1941 года, был третьим по счёту конвоем европейских евреев в Минское гетто. Первым, по данным немецких архивов, был конвой-эшелон, который 10 ноября 1941 года вышел из Дюссельдорфа. Вторым был конвой из Франкфурта-на-Майне, отправленный 11 ноября 1941 года.
И сегодня, прогуливаясь по старой части Дюссельдорфа, прямо у домов, где жили евреи, можно увидеть медные квадратные таблички. Они, как и в Берлине, вмурованы в тротуар с фамилиями бывших жильцов, депортированных в Минское гетто. Позже, зимой 1941–1942 гг., было ещё много эшелонов из Гамбурга, Берлина, Бремена, Кёльна, Бонна, Дюссельдорфа, Франкфурта-на-Майне, Вены – все в Минское гетто.
Эти данные – из Берлинских музеев и архивов Германии. А в том, что касается статистики, с немцами лучше не спорить. Это в советские времена на половину уменьшали количество евреев погибших в Минском гетто. Например, на территории мемориального комплекса «Хатынь», созданного в 1969 году, была мемориальная доска-ниша в длинной стене (думаю, она и сейчас на том же месте), где перечислены несколько улиц, входивших в район Минского гетто, и написано, что там погибло 75 тысяч мирных советских граждан.
Холокост евреев на территориях бывшего Советского Союза оставался тайной на протяжении нескольких десятилетий после окончания войны. По идеологическим и политическим причинам советский режим не признавал уникальности и масштабности уничтожения евреев нацистами. Только после распада Советского Союза документация и увековечение памяти жертв Холокоста стали возможны.
…Отец рассказывал, что в гетто они жили поначалу на улице Островского, недалеко от въездных ворот со стороны улицы Немига. Почти ежедневно в гетто заезжали три огромные машины-душегубки, они останавливались возле скверика на Островского. Следовала облава на евреев – тех, кто не уехал на работы или не смог спрятаться в заранее приготовленных «малинах». «Малинами» называли тайники под полом дома, между полом и землёй, или маленькую потайную комнату, которая получалась после того, как делали дополнительную большую стену. Всех, кто попадался, полицаи ловили и загоняли в душегубки. Машины отвозили евреев в Малый Тростенец и там сжигали.
Первым комендантом в Минском гетто был майор Рихтер, он часто любил обходить гетто в сопровождении полицаев и с плёткой в руке. И не дай бог было не снять при встрече с ним головной убор, или попасться ему на глаза с плохо пришитой латой. Это были круглые жёлтые нашивки на одежде, спереди и сзади, которые должны были носить даже дети с 12 лет. Позже под жёлтыми нашивками заставляли нашивать и маленькие белые, но только на груди. На этих маленьких нашивках были написаны фамилии и номера, соответствующие номеру дома в гетто, так как все дома были пронумерованы. Это было что-то вроде прописки.
Во время очередного, самого большого, четвёртого погрома (28-31 июля 1942 г.), в котором погибло около 30 тысяч евреев, погибла старшая сестра отца Люба. Полицаи, как обычно, ходили по улицам гетто и раздавали информационные листки. Люба сказала матери, что выйдет на улицу и возьмёт листовку. Мать её отговаривала, но Люба вышла и больше её никто не видел…
Cестра отца Люба, 1926 г. р. Снимок 1939 г.
Оказалось, что так полицаи выманивали людей из домов и укрытий, где ещё оставалась возможность спрятаться.
Также во время этого погрома погибла и бабушка Эстер, родная сестра бабушки Гиты. Когда все, кто был в доме, успели спрятаться в «малине», она закрыла лаз, сверху постелила коврик и села в спальне на кровать. Вошедшим немцам и полицаям она сказала на идиш, что ничего не видит, слепая. Тогда один немец взял её под руку и медленно повёл на улицу в сторону машины-душегубки. И Эстер ушла, отводя опасность от своих родных…
28 июля, в первый день большого погрома, отец вместе с дедом Ефимом в составе рабочей команды успели рано утром выйти из гетто на работу на мясокомбинат. По дороге на работу группу евреев постоянно сопровождали несколько полицаев. Они встретили большую колонну украинских полицаев (с 10 июля 1941 года в Минске постоянно находились несколько рот 1-го украинского батальона полиции), которая прошла в сторону гетто. Вскоре после этого послышались выстрелы со стороны гетто.
В конце рабочего дня всем евреям объявили, что они не возвращаются в гетто, а остаются на ночь на работе. Точно так они провели и две последующие ночи. Погром в гетто закончился ровно в три часа дня 31 июля. Когда отец с дедом вечером вернулись в гетто, то поняли, что в живых осталась только одна мать Лиза, сестры и двух бабушек уже не было. Это был четвёртый большой, запланированный немцами погром-акция.
Лиза Каноник (Гоберман) 1906 г. р., мать моего отца. Спаслась из гетто в начале августа 1943-го. Почти год была поварихой и работала в госпитале партизанского отряда. Снимок 1946 г.
Официально известно, что в Малом Тростенце немцы уничтожили 206500 человек, больше половины из них это узники Минского гетто. Известно также, что эта цифра сильно занижена.
Выдающийся немецкий учёный-историк Ганс-Гейнрих Вильхельм в своей книге «Оперативная группа “А” полиции безопасности и СД 1941–1942» документально подтверждает и достоверно утверждает, что в 1942 году в окрестностях Минска наблюдалось 1000 еврейских транспортов (железнодорожных вагонов). Этот немецкий историк утверждает, что количество иностранных евреев, депортированных в район Минска в 1942 году, составляет, по самым скромным подсчётам, 75 тысяч человек. Большая часть этих европейских евреев, минуя Минское гетто, отправлялась прямо в лагерь уничтожения Малый Тростенец.
Но ещё раньше был третий большой погром. На территории гетто был большой песчаный карьер. И именно там в 1947 году на средства, собранные уцелевшими евреями, был поставлен один из первых на территории всего Советского Союза памятник жертвам Холокоста. Надпись на нём была сделана на идиш. Но в то время, по известным причинам, не могли написать на памятнике, что эти 5000 евреев – жертвы именно третьего погрома, устроенного на еврейский праздник Пурим 2 марта 1942 года.
Погром начался расстрелом 200 детей детского дома вместе с воспитателями и медработниками. Детский дом находился по улице Ратомская (позже Мельникайте) рядом с карьером. При расстреле детей присутствовал гауляйтер Белоруссии Вильгельм Кубе, который бросал детям конфеты. После расстрела 5000 евреев немцы в течение нескольких дней не давали засыпать карьер. Отец рассказывал, что после расстрела выпал снег, и расстрелянные евреи пролежали несколько дней, припорошенные снегом.
К сожалению, и в 2000 году при создании на этом месте Мемориала «Яма» также забыли, или не захотели указать общее количество евреев, погибших в Минском гетто.
Было ещё одно место массовых расстрелов евреев из гетто – там в основном расстреляли жертв первых двух больших погромов. Первый большой погром, приуроченный к празднику и в связи с нехваткой места для расселения европейских евреев, прошёл 7 ноября 1941 года. Немцы «любили и старались» организовывать большие погромы к советским или еврейским праздникам. Они заставили евреев построиться в колонны и пройти по центральной, Юбилейной площади гетто, как на демонстрации. Эти колонны сразу после «парада» погнали в Тучинку. Так погибли первые 12 тысяч евреев.
Второй большой погром, связанный с срочной подготовкой места для расселения европейских евреев («sonderghetto»), прошёл 20 ноября 1941 года, в котором погибло ещё 20 тысяч минских евреев. Всё это происходило в деревне Тучинка, в глиняных карьерах на территории трёх старых кирпичных заводов. Там на окраине Минска за время существования гетто было расстреляно более 30 тысяч евреев.
К большому сожалению, в послевоенные годы это место было предано забвению. Возможно, одна из причин забвения в том, что до войны рядом с Тучинкой размещалась 6-я колония НКВД. То есть там наследили и немцы и чекисты. Сегодня это территория возле улицы Харьковская, в сторону Кальварийского кладбища. Современный Тучинский сквер немного захватывает эту территорию.
У всех уцелевших узников гетто на протяжении 25 лет после войны был своеобразный психологический синдром. Они обходили стороной улицы, где находилось гетто. Никому об этом не рассказывали, да и вообще старались не трогать тему гетто. Конечно, способствовала этому послевоенная политика государства. Гонения на евреев в конце 40-х годов. Убийство Михоэлса в Минске в январе 1948-го (по Минску ходили слухи, что гибель Михоэлса – официально организованное убийство). Уничтожение еврейской культуры, 12 августа 1952 года в подвалах Лубянки были расстреляны 13 членов ЕАК – «Еврейского Антифашистского Комитета». Компания по борьбе с космополитизмом, которая приобрела антисемитские формы. Дело врачей в начале 1953-го. И государственный антисемитизм, который усилился в конце 1960-х и в 1970-е годы.
Как же удалось минским евреям увековечить память соплеменников в годы, когда о Катастрофе никто не хотел слышать?
Первый организованный выход евреев на «Яму» состоялся в День Победы 1969 года. Собралось человек пятьдесят, в основном евреи, которые жили близко от «Ямы» и их родственники. Родной брат моего отца Эдик Гоберман, 1945 года рождения, жил со своей семьёй в Заславском переулке.
Не многие минчане знают, что две первые клумбы с двух сторон от памятника сделали евреи, жившие рядом с «Ямой». Но перед круглыми клумбами были сделаны две большие клумбы в виде маген-давида, это было в первых числах мая 1969 года. Эти клумбы не простояли и суток, там даже цветы не успели посадить. Осталось загадкой, как о них узнали в КГБ, но вечером того же дня приехали четверо в серых костюмах и сразу пошли в дом к организатору этих субботников в «Яме».
Во дворе, куда вошли чекисты, стояли несколько десятков лопат и грабель. КГБешники сказали, что знают о том, что в Яме проводятся работы по расчистке территории. И тут же прозвучало в приказном тоне: «Чтобы этих ваших клумб до утра не было!»
Пришлось ночью переделывать шестиконечные клумбы в круглые. А когда 9 мая 1969 года состоялся первый выход евреев на «Яму», все увидели две круглые клумбы с цветами.
Несколько слов об организаторе этих субботников. Это был один из первых минских сионистов-подпольщиков, все его называли Фельдман, возможно, это и не было его фамилией. По рассказам бывших соседей, он был для КГБ как кость в горле. В конце 1972-го его отвезли в Москву и посадили на самолёт, улетавший в Вену, откуда он якобы улетел в Израиль. В начале 1990-х, почти через 20 лет, бывшие соседи искали его в Израиле, но найти не смогли…
Евреи, которым было что терять, в брежневское время боялись в День Победы приходить к «Яме». Я сам много раз видел, как еврейские интеллигенты шли от Юбилейной площади вниз по улице Ратомская (позже Мельникайте) мимо базара, всё время осматриваясь по сторонам. Ходили слухи, что переодетые КГБешники фотографируют людей. Но с каждым годом к «Яме» приходило всё больше евреев.
(продолжение следует)
Опубликовано 16.12.2019 19:35
Яшчэ пра габрэяў Гарадзеі (4)
(заканчэнне; папярэднiя часткi 1, 2 i 3)
ХАЛАКОСТ У МЯСТЭЧКУ ГАРАДЗЕЯ
Як вядома, у паселку Гарадзея Нясвіжскага раёна Мінскай воблаці было створана гетта ў якім трымалі габрэяў, і што амаль усе габрэі гэтага мястэчка былі знішчаны. Але імёны тых людзей, палеглых у той час, нам не вядомыя. І таму ў вогуле і людзі нам незнаёмыя. Калі разабрацца, то для прыкладу, нам вядома адна габрэйская сям’я, якая была знішчана немцамі ў той жудасны час.
Сям’я – Зайчык #Zajczyk.
Эліяху (Ілля) Зайчык, нарадзіўся ў 1874 годзе ў Карэлічах, Навагрудскага павета. Яго бацька Рувім і маці Тулія, як і сам Эліяху былі гандлярамі, яны гандлявалі прадуктамі харчавання, вырошчвалі на продаж семя і зерне. Да вайны Эліяху пражываў у Гарадзеі, дзе займаўся гандлярствам, там жа ён ажаніўся на Дышку (Diskh), якая нарадзіла яму трох сыноў і дачку.
У 1897 годзе, Наваградскі мешчанін-габрэй, Элья Беньямінавіч Зайчык, пражываючы пры ст. Гарадзея, намагаўся адчыніціць пры станцыі мылаварны завод. Згодна яго плану, мылаварня мела выгляд сарая даўжынёй 7 сажань (15 метраў), шырынёй 4 сажані (8,64 метра), у адной частцы якога узвышалася каранная цагляная труба і да гэтай трубы прыбудавана печ з катлом для мылаварні.
Пасля ўз’яднання СССР з Заходняй Беларуссю (кастрычнік-лістапад 1939 года) ў Гарадзеі адбылася нацыяналізацыя. 16 лістапада 1940 года, Пастановай Нясвіжскага раённага выканаўчага камітэта, уласнасць сям’і Зайчыка, была перададзена Нясвіжскай Канторы ЗагатЛЁН.
“Выпіска.
ПОСТАНОВИЛИ:
Передать Несвижской конторе ЗаготЛЁН кирпичный склад бывшего владельца Зайчикова в м-ке Городея, для использования под склад.”
Жыла сям’я Зачыкаў па вуліцы Паштовай (зараз гэта вуліца Вакзальная) пры чыгуначнай станцыі, непадалёк ад свайго мылавараннага завода. Старэйшы сын Зайчыка, Лейб (Lowa) Зайчык нарадзіўся ў 1903 г. Як і ўся яго сям’я, ён займаўся гандлярствам і быў бухгалтарам. Сярэдні сын Эліяху – Барыс Зайчык нарадзіўся ў 1910 годзе, ён быў купцом і ажаніўся на дзяўчыне Рэвекке. Рэвекка (Rywa) была 1910 году нараджэння, родам са Стоўбцаў, працавала аптэкарам у Стоўбцах, яе бацьку звалі Йерухаме (Yeruham). Рэвекка у 1938 годзе нарадзіла Барысу дачку – Малку Зайчык,1939 г.н. Сям’я Барыса была растраляна ў Стоўбцах, у 1941 г., калі яго дачцы на той момант было 3 гадкі.
Малодшы сын Маісей (Mojzesz) Зайчик нарадзіўся ў мястэчку Гарадзея ў 1912 годзе. Як і ўся яго сям’я ён займаўся гандлярствам. Старэйшая дачка Геня (Henia), нарадзілася ў 1905 годзе ў Гарадзеі. Дзяўчына выйшла замуж за Моше Драгічына (Mojsha #Dragichin) . У іх сям’і ў 1936 годзе нарадзілася дзяўчынка Пола (Pola). Другую дачку Эліяху звалі Рэвэкка (Rywka) Зайчык, яна нарадзілася ў 1913 г. Дзяўчына працавала фармацэўтам у Гарадзеі і была замужам, у яе быў сын Веніамін, 1938 г.н. У час Халакоста ўся сям’я Зайчыкаў была знішчана, як і іншыя габрэйскія сем’і другіх краін.
Гэтыя палеглыя жыхары Гарадзеі засталіся нагадваць нам аб жорсткасці асобных людей, ідэі якіх дайшлі і да нашага мястэчка, Гарадзеі, дзе ужо і нашы бабулі і дзядулі былі сведкамі тых падзей.
Шмат крыніц распавядаюць нам, аб тых жудасных часах Гародзейскага Халакосту.
Немцы прыйшлі ў Гарадзею 26 чэрвеня 1941 г. У ліпені яны арыштавалі 15 былых савецкіх працаўнікоў, траіх з якіх расстралялі на месцы (Нацыянальны архіў Рэспублікі Беларусь, ф. 845, оп. 1, д. 6, лл. 54-56). Праз некалькі дзён была ўтворана паліцыя парадку, начальнікам якой прызначылі Баляслава Моцкало, а яго намеснікам Сяргея Усовіча. Паліцэйскі «пастарунак» (польск. камендатура паліцыі) Гарадзеі і в. Сноў падначальваўся нямецкай жандармерыі ў Нясвіжы. У Гарадзеі было ўладкавана габрэйскае гета і юдэнрат у частцы з Зыгмановичем. Працаздольных вязняў немцы выганялі на прымусовыя працы, якія суправаджаліся збіццём, здзекаваннямі і зневажэннямі. Вязняў трымалі ў поўнай недасведчанасці ў дачыненні іх будучыні. Кармілі толькі тых, каго выводзілі на працы, медычнага абслугоўвання не было.
У лютым 1942 г. у мястэчку немцы і іх паслугачы расстралялі групу цыган, якіх прывезлі ў Гарадзею на некалькіх грузавых машынах. 16 ліпеня 1942 г. у мястэчка прыбыў атрад з 50 чал. нямецкай паліцыі бяспекі і літоўскіх паліцыянтаў. На наступны дзень, па сведчанні Алены Васільеўны Бежанцавай, пасля таго, як гета ачапілі, вязням загадалі тэрмінова памкнуцца на плошчу. Некаторыя ж не павліся, і спрабавалі схавацца. Беларускія паліцыянты хадзілі па хатах і сілком выштурхвалі ўсіх да месца збору. Потым прыехалі немцы, габрэяў паклалі на зямлю тварам уніз. Хто спрабаваў устаць ці пратэставаць расстрэльвалі, дзяцей забівалі палкамі. Потым па людзях на зямлі пусцілі аўтамашыны, ацалелых пасадзілі ў грузавікі і павезлі на ўскраіну Гарадзеі, дзе іх і расстралялі. Мясцовыя жыхары ўспаміналі, што гукі выстралаў і кулямётнай стральбы раздаваліся на працягу чатырох гадзін. Зямля ў гэтым месцы яшчэ некалькі дзён варушылася. У той дзень загінула не менш за тысячу чалавек. З «рова смерці» атрымалася выратавацца толькі некалькім вязням і ў іх ліку Русе Рубінаўне Зайчык.
Актыўны ўдзел у масавым забойстве прымалі начальнік паліцыі Гарадзеі Баляслаў Моцкало і Аляксандр Кудлач. Апошні адрозніўся і ў іншых месцах, завошта быў прызначаны намеснікам начальніка Нясвіжскай гарадской турмы. Паліцыянт Кулакоўскі быў засланы немцамі ў адзін з партызанскіх атрадаў, дзе прабыў каля года. Вярнуўшыся, ён выдаў 30 чал., якія падтрымвалі сувязь з партызанамі. Гэтых людзей немцы арыштавалі і павезлі ў канцлагер Колдычава, дзе яны загінулі (Дзяржаўны архіў Расійскай Федэрацыі, ф. 7021, оп. 81, д. 102, лл. 95-98; копіі захоўваюцца ў Архіве Яд Вашым, М-33/1159). Неўзабаве пасля расправы над вязнямі гета Моцкало загадаў Зыгмановичу, якога пакінулі ў жывых, вярнуцца ў гета пад аховай двух паліцыянтаў. Там яны прымусілі яго паказаць схаваныя ў схове 25 руб. золатам царскага кляпання. Калі Моцкало забраў грошы, ён асабіста адвёў Зыгмановича да месца расстрэлу і выпрастаўся з ім. Паліцыянты мянялі на гарэлку пакінутае пасля знішчэння габрэяў адзенне, абутак, іншыя рэчы (Цэнтральны архіў КДБ Рэспублікі Беларусь у Мінску, фонд 92, крымінальная справа 35930, лл. 23-5, 45-56, 71-2, 126-7, 208-30 і 331-337).
Як было адзначана вышэй, з “рова смерці” атрымалася выратавацца толькі некалькім вязням і ў іх ліку Русе Рубінаўне Зайчык. Са звестак NARB, 845-1-6, pp. 54. 56. Гэты інцыдэнт быў апісаны таксама ў сведчаннях Іцхака Менахера; гл. AYIH, 301/2509. Так, з яго расповядаў з трох кабет, якія змаглі выратавацца з агульнай магілы, дзве былі пераследаваны ў мястэчку пастухамі і там растраляныя.
Вестка пра бойню ў Гарадзеі стала вядома ў Нясвіжы. Па сведчанні Давыда Фарфеля, гэта страшная навіна даканцова схіліла вязняў гетта да паўстання (David Farfel. In the Nesvizh Ghetto and Naliboki Forest. Tel Aviv 2018, pp. 70-71). “Пад канец кастрычніка 1941 года юдэнрату было загадана сабраць габрэяў на рынкавым пляцы. Д-р Сіма Хошін Sima #Choshin, стаматолаг, напісала у сваім дзённіку 30 кастрычніка 1941 года: «Падыміце габрэяў, ідзіце на рынкавы пляц, вялікі і маленькі. Людзі, апранутыя ў сваё лепшае адзенне, нават не ведалі, што ўсё скончана». 5 лістапада яна напісала: «Ціхая восеньская раніца. Снег тонкі, белы, пакрыў зямлю … Многія кнігі і малітоўныя хусткі лятаюць па вуліцах … Хаты пустыя, габрэяў там няма». У тыя дні 4000 габрэяў Нясвіжа былі забіты стральбой у ямах ненаўмыснага забойства. Гэта быў лёс доктара Хушины, якую да таго, як яе забілі, змагла перадаць дзённік знаёмаму хрысціяніну, а праз пяцьдзясят гадоў дзённік быў перададзены яе пляменніцы ў Ізраіль, якая перадала яго копію ў архіў у “Найвысокім судзе”.
У гэтым матэрыяле трэба ўзгадаць вёску Вужанку, якая прымыкае па вуліцы Шашэйнай да мястэчка Гарадзея. У час Гародзейскага халакосту, адна габрэйская сям’я пакінула свайго дванаццацігадовага сына аднаму з жыхароў в.Вужанка. Яны далі яму шмат золата, і прасілі каб той схаваў іх сына ад немцаў. Аднак, праз нейкі час, мужчына прывёў іх дзіця ў гетта. Гэта гісторыя кранула шмат людскіх сардэц, таму і запомнілася мясцовым жыхарам. Хлопчык, як і ўсе астатнія быў знішчаны.
МЕМАРЫЯЛ
Кожнай магіле, дзе захоўваюцца людскія астанкі, патрэбен свой помнік, помнік, які б нагадваў сучасным людзям аб памылках людзей таго часу. У 1964 г. была зроблена спроба перапахаваць рэшткі расстраляных габрэяў Гарадзейскага гета. Магілы выкрылі, але змаглі перанесці не больш за сто чалавечых целаў. Вось што пиша аб гэтым часопис “Берега” №10 2003 г. “Калі ў шасцідзясятых гадах пачаліся працы па перапахаванні астанкаў, было вырашана перанесці прах загінулых людзей на гародзейскія могілкі. Сведкі тых падзей кажуць, што было адкапана толькі каля сотні трупаў, тыя, якія знаходзіліся зверху, а потым, калі пачалі адкопваць вядомыя рэшткі былых аднавяскоўцаў, праца спынілася. Ніхто не мог працягваць капаць. Асноўная маса рэштак засталася не кранутай. У 1997 годзе на месцы перапахавання быў пастаўлены мемарыяльны знак.”Перанеслі толькі чатыры труны, у якія сабралі косткі, чэрапы і фрагменты не больш за сто целаў, а ўсё іншае гэтак і засталося ляжаць на ранейшым месцы ў адкрытым полі, якое гэтак і засталося не абгароджаным і не пазначаным.
19 чэрвеня 2004 года, габрэйскія лідары, мясцовыя службоўцы і заходнія дыпламаты, адчынілі помнік у памяць загінуўшых габрэяў, жорстка забітых нацыстамі на ўскраіне мястэчка Гарадзея падчас Другой сусветнай вайны. На цырымоніі прысутнічалі амбасадары ЗША Джордж Кроль, яго калега з Великабрытаніі – Брайан Бэннет, дыпламаты з Польшчы і Нямеччыны, старшыня Беларускага грамадскага з’яднання габрэяў, былых вязняў гета і нацысцкіх канцлагераў (БООУГК) і віцэ-прэзідэнт Міжнароднага звязу габрэяў былых вязняў фашызму Міхал Абрамавіч Трэйстер, прадстаўнік Амерыканскага Габрэйскага З’яднанага размеркавальнага камітэта ў Беларусі Марына Фромер, старшыня звязу беларускіх габрэйскіх таварыстваў і грамад, ён жа і аўтар мемарыяльнага помніку Гарадзеі – Леанід Левін. Амбасадар ЗША Джордж Кроль, на беларускай мове прамовіў, што помнік “перасцерагае ад паўтору жудаснай трагедыі” Халакосту. “Габрэі Гарадзеі падзялілі долю дзясяткаў гарадоў і вёсак знішчаных фашыстамі ў Беларусі”, дадаў Леанід Левін. Трэба звярнуць увагу што, менавіта помнік усталяваны на месцы забойства габрэяў у Гарадзеі, стаў першым помнікам усталяваным на сродкі фонду імя Саймана Марка Лазаруса. Першы помнік – гэта сімвалічны помнік, знайсці падобны яму сырод помнікаў іншых вёсак і мястэчкаў, неверагодна.
Як узнік фонд М.Лазаруса і якія яго мэты, мы зараз і даведаемся. Даяна Лазарус, грамадзянка Вялікабрытаніі, наведвала Беларусь з канца 1990-х гадоў па лініі World Jewish Reliefruen у рамках гуманітарнай чыннасці. Яна наладжвала сувязі з габрэйскімі грамадамі і дастаўляла гуманітарную дапамогу. Даведаўшыся, што на тэрыторыі Беларусі ёсць шмат непазначаных пахаванняў габрэяў, забітых падчас акупацыі Беларусі, Даяна Лазарус і яе муж Майкл захацелі ўкласці свае сродкі ў захаванне і ўшанаванне такіх месцаў. Сям’я Лазарусаў хацела, каб гэта ідэя згуртавала габрэйскія грамады Беларусі, і таму неадменнай умовай паставіла, каб рэалізацыяй праекта займалася камісія з прадстаўнікоў розных габрэйскіх арганізацый і грамад. Камісія была створана ў 2003 годзе. Пасля гэтага Лазарус заснавалі фонд імя Саймана Марка Лазаруса (у памяць іх сына).
Першы помнік на сродкі фонду быў усталяваны на месцы забойства габрэяў мястэчка Гарадзея Нясвіжскага раёна ў 2004 годзе. Праз некалькі гадоў да фонду далучыліся яшчэ дзве амерыканскія сям’і: сям’я Ўорэна Гейслера і сям’я Клеттеров — Майлз (памерлы ў 2011 годзе) з жонкай і яго дачка Джоні з мужам Дугласам. За кошт фонду да канца 2018 года былі ўсталяваны 114 помнікаў і мемарыяльных дошак.
Сярод людзей, якія ўнеслі свой наўпросты ўнёсак ў мемарыяльны помнік ёсць той, чыя задумка змагла ўвасобіцца ў рэальнасць, гэта аўтар мемарыяльнага помніку – Леанід Мендэлевіч Левін.
Леанід пайшоў з жыцця 1 сакавіка 2014 года, аднак пасля сябе для Гарадзеі пакінуў сваю геніяльную задумку, якая створана не для таго каб людзі прыходзілі пакланіцца гэтаму месцу, а каб кожны чалавек які завітаў сюды, змог уявіць сабе той жудасны чэрвеньскі дзень, калі прыблізна 1137, ні ў чым непавінных людзей, былі лёгка аддадзены смерці. Каб людзі на хвілінку задумаліся аб падзеях таго часу і змаглі паразважаць аб пачуццях тых асоб, якія ішлі на сустрач сваёй смерці, якія ведалі, што ўжо нічога ім не дапаможа і застаецца толькі маліцца і запытваць Госпада.
Вось пакінутыя думкі Леаніда Левіна на тэму гародзейскага Халакосту, з іх дапамогай ён змог стварыць не проста помнік, а перадаць усю боль тых людзей, якім давялося прайсці праз неверагодныя выпрабаванні.
“17 чэрвеня 1942 года фашысты расстралялі пад Гарадзеяй (Мінская вобласць, Рэспубліка Беларусь) 1137 габрэяў. Зараз на месцы пакарання смерцю спачываюць 1137 камянёў у памяць пра загінулых. Камяні атачаюць згарэлую хату, што напамінае пра зверствы нямецкіх войскаў у Беларусі. Вокны вясковай хаты беларускай Гарадзеі, мястэчка паміж Мірам і Нясвежам глядзяць «вачамі», што бачылі ідучых на расстрэл. Вокны, праз якія ў апошні раз глядзелі на свет тыя, каго на гэты расстрэл гналі, робяцца знакам Халакосту – знакам бездані жаху і роспачы. Па сіле ўплыву яны не саступаюць рашотцы шталагского барака. Помнік збудаваны ў чыстым поле. Злавеснае чыстае поле 40-х гадоў ХХ стагоддзі, якое губляецца за гарызонтам. «Вадаспад» камянёў, як бы якія зрыньваюцца насустрач ідучых да месца смуткуй, адзначае тэрыторыю, дзе больш «не расце трава». Па абодва бакі мемарыяла – зялёныя палі, не кранутыя смерцю. Тады тут была яма, якую капалі сабе прысуджаныя да смерці габрэі Гарадзеі. Потым яма ператварылася ў частку поля – радаснага калгаснага поля, калі ўжо няма каму было помніць. Цяпер, праз аконныя рамы мы глядзім на вужы сучасны краявід, разважаючы.
Еще несколько километров и – Городея. Указатель направо – сахарный завод. Городея – прямо. Перед въездом в Городею – железнодорожный шлагбаум. И все останавливаются. Машины, велосипедисты, пешеходы. Минута молчания в память о тех, кто через этот переезд в последний раз прошел по направлению к своей могиле. Каждый день через этот переезд их выводили в поле. Каждый день они копали глубокую яму и мешки с землей уносили на себе. Все глубже и глубже. Последний раз эту работу они проделали 16 июля 1942 года. 17 июля 1942 года все до одного еврея городка прошли через переезд рано утром. Прошли 1137 человек. Мужчины, женщины, дети. А всего в городке все вместе веками жили 1719 человек. Длинная цепочка людей растянулась почти на километр. Первыми к краю ямы подвели мужчин. Расстреляли. Позже даже не тратили патроны. Рассекали головы лопатами. Они в последний раз видели вдали свои дома. Они в последний раз видели жизнь. Крики ужаса перекрыли все. Это самое высокое место на поле. А мир жил своей жизнью. Нацисты заполняли очередную яму своими жертвами. Городок не простился с теми, кто жил по соседству. Кого любили. С кем дружили. С кем собирали урожай. Городок опустел. Чтобы уничтожить поколение людей, нацистам в городке понадобился один день. К вечеру все засыпали землей. Опустошенный, разрушенный угол символического дома. Только три окна напоминают о жилье. К месту трагедии ведет узкая тропинка. Тропинка взбирается на холм. Рядом высажена аллея рябин. Красные ягоды рябины – как капельки крови. Как красный огонек на переезде, через который они проходили в последний раз. Это – Путь Памяти. А рядом – бесконечная гряда камней, Как окаменевшие сердца людей. Здесь и малые, и большие камни. Их собирали всем миром окружающие деревни. Л.Левін У артыкуле ўзгаданы не ўсе асобы, якія ўнеслі свой непамерны ўклад у стварэнне памятнага месца. Але гэтыя людзі першыя, каму трэба аддаць павагу за іх дасканалую працу.
Партызаны Шолом Холявскі і Хедва (Фрыдл) Лаховіцка-Айхенвальд жылі з групай партызан у лёску з 22 ліпеня 1942 года па 22 ліпеня 1944 года. Міхал Вітушка, арганізатар пасьляваеннай антысавецкай партызанкі быў частым госцем Гарадзеі, вось ён стаіць на прыступках той жа жылой хаты ў Гарадзеі. Здымак датаваны 01.05.1944.
Аб людзях знішчаных пад час гародзейскага Халакосту можна шмат чаго распавесці. Вось, напрыклад, на старонцы Яд Вашем – Мемарыяльны комплекс гісторыі Халакосту,https://www.yadvashem.org/ru.html, можна знайсці мноства звестак аб тых людзях, якія былі мясцовымі жыхарамі Гарадзеі:
Сям’я Шостак #SHOSTAK
Абраам Шостак (ABRAHAM SHOSTAK), сын Лібеля і Леі, нарадзіўся ў 1905 годзе ў Гарадзеі. Па адукацыі працаваў бухгалтарам. Яго бацька працаваў краўцом. Жонка – Нута Ліфшыц. У час вайны ўся яго сям’я жыла ў Гарадзеі. У 1942 годзе яны ўсе былі знішчаны ў Гарадзейскім гета. Нута Шостак (NIUTA SHOSTAK), дзявочае прозвішча Ліфшыц (Lifshitz), нарадзілася ў 1907 годзе ў Гарадзеі. Працавала клеркам. Была замужам за Абраамам Шостакам. Якаў Шостак, сын Абраама Шостака і Нюты Ліфшыц, нарадзіўся ў 1935 годзе ў Гарадзеі. Месца пражывання ў час вайны: Гарадзея. Разам са сваімі бацькамі быў знішчаны ў 1942 годзе ва ўзросце 7 год.
Шломо Шостак, брат Абраама, сын Лібеля і Леі, нарадзіўся ў 1910 годзе ў Гарадзеі. Па адукацыі працаваў бухгалтарам. У час вайны ўся яго сям’я жыла ў Гарадзеі.
Зев-Велвел Шостак (SHOSTAK) 1902-1942, брат Абраама і Шломо, сын Лібеля і Леі, нарадзіўся ў 1902 годзе ў Гарадзее. Па адукацыі працаваў бухгалтарам. Да вайны жыў у Маскве. Пад час вайны перабраўся ў Гарадзею. У 1942 годзе яны ўсе былі знішчаны ў Гарадзейскім гета.
Сям’я Зеліков #ZELIKOV
Зеликов Ісай Майсеевіч (1898 – 1941). Нарадзіўся ў г.п. Гарадзея, Нясвіжскага р-на, Баранавічскай вобласці. Быў прызваны да савецкай арміі ў г. Мінску. Старэйшы лейтэнант (капітан), мажліва капельмайстар. Прапаў без звестак (СЕИВВ).
Шая Зеліков, сын Моше і Фріды. Нарадзіўся ў 1897 годзе, ў Гарадзеі. Жонка, Маня. Да вайны жыў у Мінску. У час вайны пайшоў служыць ва Узброяныя сілы Савецкага Саюза. На падставе дадзеных крыніц загінуў на вайсковай службе. Хая Зеліков, дачка Моше і Фріды. Нарадзілася ў 1906 годде, ў Гарадзеі. Працавала швачкай. Іта Зеліков, дачка Моше і Фріды. Нарадзілася ў 1895 годде, ў Гарадзеі. Была ўладальніцай прадуктовай крамы. Якаў Зеліков, сын Моше і Фріды. Нарадзіўся ў 1908 годзе, ў Гарадзеі. Працаваў цырульнікам. Разам з 2 гадовай дачкой быў знішчаны ў Гарадзейскім гета ў 1942 годзе. Якаў Зэлікаў быў камісарам ў Гарадзеі (чытайце працу Вітольда Кіезуна «Магдулка і цэлы свет»:”Камісарам Гарадзеі быў мясцовы русіфікаваны габрэй-цырульнік, Зэлікаў. Ён быў вядомым, выдатным адмыслоўцам). Зэлікаў дапамагаў габрэям уцякаць ад саветаў у 1939 годзе.
ФРІДА ФРАЙДЛА ЗЕЛІКОВ (ZELIKOV) 1940-1942
Фріда Зеліков, дачка Якава. Нарадзілася ў 1940 годде, ў Гарадзеі. У 1942 годзе, усе яны была знішчана ў Гарадзейскім гета.
Сям’я Мішалоф
Яшчэ адна сям’я была адарванна ад жыцця ў Гарадзеі. Яны ўсе былі знішчаны, як дарослыя так і дзеці.
Іона Мішалоф, сын Іосіфа і Голды, нарадзіўся ў 1902 годзе ў Гарадеі. Па прафессіі быў прадпрымальнікам. Імя яго жонкі, Малка. Уся яго сям’я была зняволена ў Гарадзейскім гета і знішчана немцамі ў ліпені 1942 года. Малка Мішалоф, нарадзілася ў 1910 годзе ў Ганцавічах. Парацавала медсястрой. Была замужам за Іонам Мішалоф. Была знішчана разам з мужам і дзецьмі ў Гарадзейскім гета ў 1942 годзе. Соня Мішалоф, дачка Іона і Малкі, нарадзілася ў 1932 годзе ў Гарадзеі. Дзіця. Была знішчана разам з бацькамі ў 1942 годзе ва ўзросце 10 год.Іцхак Мішалоф, сын Іона і Малкі, нарадзіўся ў 1929 годзе ў Гарадзеі. Дзіця. Быў знішчаны разам з бацькамі ў 1942 годзе ва ўзросце 13 год. Іосеф Мішалоф , сын Іона і Малкі, нарадзіўся ў 1926 годзе ў Гарадзеі. Студэнт. У час вайны жыў у Гарадзеі. Быў знішчаны разам з бацькамі ў 1942 годзе ва ўзросце 16 год.
*** Сям’я Мазін #mazin
Софья Мазін, дзявочае прозвішча Бродовка, дачка Мардахея Бродовка. Нарадзілfся ў 1895 годзе ў Латвіі. Хатняя гаспадыня. Муж, Вольф Мазін. У час вайны Софья пражывала разам з сям’ёй у Гарадзеі. Была знішчана ў Гарадзейскім гета разам са сваёй дачкой ў 1942 годзе. Іда Мазін, дачка Вольфа і Сафіі. Нарадзілася ў 1925 годзе ў Гарадзеі. Дзіця. Была знішчана ў Гарадзейскім гета разам са сваёй маці ў 1942 годзе.
***ПЕРНІКОВ
Перніков, дачка Аарона. Нарадзілася ў 1920 годзе ў Міры. Яна працавала медсястрой. У час вайны знаходзілася ў м. Мір і Стоўбцах. Была знішчана ў Гарадзейскім гета ў 1942 годзе.
Апублiкавана 03.12.2019 18:47
“Волошин” – новое название белорусского городка.
Получил письмо из Минска, в котором было обращено внимание на то, что
Прадстаўнікі левінскага саюза не ведаюць, як называецца горад, у якім яны нібыта пабывалі:
Массовое захоронение евреев в городе Волошине
http://beljews.org/news2405.html
А здесь материалы по теме возникшего скандала в Воложине:
В Воложине прошел пикет против стройки на костях евреев
Июль 16, 2014
Приятно осознавать, что наша работа приносит результаты. В ноябре 2013 года мы писали о стройке в Воложине, которая должна вестись на месте массового захоронения евреев. В результате появились евреи, которые приняли статью как руководство к действию.
На месте предполагаемого строительства недавно прошел пикет, который организовал Георгий Корженевский. Данное мероприятие прошло с разрешения администрации города Воложин, в котором приняли участие 20 человек. Там присутствовали два члена еврейской молодежной организации НеЦеР Стас Турко и Женя Клебанов. В заключении акции ребята прочитали поминальный кадиш, к которому присоединились присутствовавшие.
А это то, что писали ранее:
В Воложине на еврейских костях строят дома
Ноябрь 5, 2013
В Воложине на старом войсковом стадионе, где в 1941 году расстреляли сотни местных евреев, строят многоквартирные дома.
Главный архитектор Воложинского района Татьяна Чуприс рассказала, что заказчиками строительства комплекса жилых домов стали фирмы «Дан Прод» и «Трайпл»
72 квартиры будут сданы для сотрудников аграрного предприятия СООО «Дан Прод», которое строится около деревни Довгалевка. А еще 72 построят для местных военных.
Земляные работы на месте будущих домов проводятся как раз там, где расстреливали и хоронили людей, — утверждает местный житель Егор Корженевский.
Памятный знак, установленный на горе, место захоронения не фиксирует. А как раз на него будут ориентироваться рабочие, когда развернется строительство.
«Где стоит памятник, там и захоронение», — заверяет управляющий делами райисполкома Александр Уланчик. Он подтверждает, что все необходимые разрешения уже получены. По его словам Министерство культуры дало свое заключение и обозначенную охранной, зону строители трогать не будут. Делать перезахоронение останков райисполком пока что тоже не планирует.
Стадион принадлежит размещенной в Воложине военной части. Построен он был для польских пограничников еще до Второй мировой войны. А Корженевский утверждает, что на этом месте размещались еще войска Витовта. Правда, когда стало известно про строительство домов, стадион быстренько разобрали, а еще пару лет назад он был в хорошем состоянии.
У Корженевского своя «еврейская» история:
«В Первую мировую войну еврей спас моего деда, — говорит Егор, — а уже во Вторую мировую дед с моим отцом семью этого еврея из гетто выкрали».
Расстрелы евреев на этом месте зафиксированы в книге местного историка Мечислава Новика. Новик сам родился в Воложине в 1926 году. Тут же пережил войну. Работал учителем истории и еще 10 лет в местном музее. С гордостью говорит, что в его трудовой книжке – 60 лет стажа. Отличник народного просвещения БССР.
Мечислав Новик опросил свидетелей и восстановил историю Холокоста на Воложинщине в своей книге «Кровавый след немецко-фашистской оккупации в истории Воложинского района». Говорит, что расстрел на стадионе произошел в ноябре 1941 года.
«На первый расстрел пригнали группу из 200 человек, женщин и мужчин, выбрали самых здоровых. Сказали приходить в военную часть, чтоб помыть. И с ведрами, метлами загнали этих людей в штаб нашей войсковой части, во дворец Тышкевича. Потом отбирали по 10 человек и гнали на стадион для расстрела».
«На том самом месте и похоронили, никто их не перезахоранивал», — утверждает Новик.
В школе Мечислав Новик учил истории в том числе и теперешних чиновников.
Управляющий делами райисполкома Александр Уланчик тоже из Воложина. На вопрос, ничего ли, что жилые дома строятся рядом с местом, где убивали людей, говорит, что весь Воложин построен на костях.
«Может и мы с Вами на костях стоим, кто его знает».
Попытка сослаться на авторитет местного краеведа тоже ни к чему не привела:
«Он написал книжку. И кто-нибудь другой может написать книжку. Это не истина», — заключает чиновник.
То, что жить в новостройках будут сотрудники нового агрокомплекса, волоинцев не утешает. Говорить под запись никто не отваживается, но уверенно говорят: «Не для воложинцев это строят».
Получить разрешение на строительство в историческом центре Володина да еще на месте действующего военного стадиона видимо было непросто.
Хоть официальным заказчиком строительства является СООО «Дан Прод», уже давно со слов местных чиновников стало известно, что строит там «Трайпл». К персоне самого хозяина «Трайпла» Юрия Чижа местные жители относятся насторожено. Тем более, что они сильно переживают и за местную экологию и за свое благосостояние – агрокомплекс будет в 5 километрах от Налибокской пущи и, по слухам, в радиусе 5-ти километров от фермы запретят выращивать свиней, а в каждом из местных хозяйств из по 5- 6 голов.
Удивительно также, что Белорусский союз евреев не принимает никаких мер по поводу этой ситуации. Хотя о их деятельности и так крайне мало известно.
Воложинская ешива
Помещено на обновляющемся сайте 14 ноября 2014
P.S. Кто повлиял, публикация на нашем сайте, в фейсбуке, или другие обращения, но на сайте Союза белорусских еврейских объединений и общин исправили название города на правильное Воложин.
17 ноября