Tag Archives: память

Вадим Абдрашитов (19.01.1945 – 12.02.2023)

Оксана Мысина

13 февраля 00:00

Вадим Юсупович Абдрашитов… Невозможное горе… Смерть как вихрь или землетрясение… Ни с того ни с сего… Осознать Его уход навсегда не могу. Непостижимо… Мне было 33 года, когда я, прочтя сценарий “Пьесы для пассажира”, оказалась у него в кабинете. Справа было окно. Впереди стол, за которым Он сидел. Иногда вставал. Его как будто поднимало волной. Разговор был о времени. О нашем времени. О том времени. 1994 год. О том неосязаемом, что открывает нам теория относительности и о том, как ощущает тектонические сдвиги человек, песчинка мироздания. Он говорил со мной не как с актрисой. Как с художником. Ни одного разу не скатившись до праздных вопросов. Это было потрясающе! Вадим Юсупович был физиком по первому образованию, и в его рассуждениях я слышала настоящую увлеченность ученого, как бывало в среде моих родителей, тоже ученых. Этот круг обладал особым романтическим полем, где разлетались, как искры, вихри вдохновения, где философия ощущалась как поэзия, а наука была способом транслировать невыразимое. Я должна была играть в фильме весьма легкомысленную особу, а разговор у нас был о неореализме в искусстве и о метафизике в художественной реальности. Это было захватывающе. Я чувствовала, что становлюсь членом команды. Что мы отправляемся в плавание в невидимом океане и будем фиксировать посредством кинематографа особые приметы зыбкости временного промежутка, называемого словом “сейчас”. Время начала перестройки на фоне тяжелых травм и последствий многолетнего груза советской власти. Желание разбить скорлупу и невозможность опериться и взлететь. Неумение летать и неуклюжесть желаний, незнание законов взросления и замирание в точке соприкосновения с жизнью. И бегство от смерти. Во что бы то ни стало. Пусть в никуда.

Я сегодня проснулась в слезах. Спросонья, я четко увидела в облаке образ Бедного Йорика. Открыла глаза. Да, это он. Образ смерти друга. Череп с открытым кричащим ртом. Огромное облако. Висящее в окне в утреннем солнце, прямо передо мной. Меня успокаивал муж Джон. Но я знала, что это не случайно. Теперь я знаю точно.
Вадиму Юсуповичу можно было говорить о серьезном. О своем замысле сценария. О недоверии продюсерам. О желании вырваться из привычных догм в кино, о предвзятом взгляде на женщину в современном искусстве, где в основном рулят мужчины, и женщине отводится второстепенная роль. Я благодарна ему за открытость и честность. За настоящесть. Подлинность. За благородство. Высокую культуру и такт. И за нашу работу.

Сцену на велосипеде мы снимали ночью в лесу, с тысячью киношных фонарей, освещающих многовековые деревья, будто замерших в вечности. Это не забыть. Ты становишься живым воплощением кино-пейзажа. Легчайшее дыхание. Полет!.. Мы падаем с велосипеда и долго-долго лежим в траве, тронутой росой. Мы будто умерли. Но глаза открыты. Помню, как по лицу преспокойно ползет муравей. Камера парит над нами и улетает в бесконечность.

В финале моя героиня Инна идет вдоль моря, а потом переступает через рельсы и в ту же секунду с бешеной скоростью по этим рельсам пролётает поезд! Тогда я впервые в жизни услышала слово “режим”. Это самый красивый киношный свет. За десять минут до заката солнца.

Мы репетировали по секундомеру. Съемочная группа, актеры и поезд. Мой маршрут был размечен камушками и травинками на песке. Я не имела права смотреть в сторону мчащегося на меня поезда. Мы готовились к этому единственному дублю весь день. И слаженность команды мне давала полное ощущение защищённости и покоя. Ни разу я не усомнилась и не дрогнуло сердце. Ни разу. Полное чувство легкости и контроля. Камушки, травинки. Столбы. Я прохожу между ними, в просвет, и слышу надвигающийся поезд. Но мое сердце бьется ровно и я подпускаю его ближе. И я знаю в лицо водителя поезда, помню его улыбку. И страха нет. Есть радость и воздушность. Мы в связке. Мы одно целое. Мы останавливаем время. И запечатлеваем его в вечности.
Вадим Юсупович. Спасибо. Вы нужны и здесь, и там. Так заведено. Вы очень сильный. Знаю, что вы и смерть приняли с улыбкой. Как неотъемлемую часть бытия. Как неминуемую остановку времени. Перед бешено мчащимся поездом.
Дорогие Нателла и Наночка. Мои горькие соболезнования.
Ведь смерти же нет, Вадим Юсупович?..

==============================================================================

Лев Симкин

13 февраля 06:55

Следователи и подсудимые да прокуроры с адвокатами – не обязательно персонажи дешевых сериалов, иногда они случаются в большом кино. «Слово для защиты», «Поворот», «Охота на лис», «Остановился поезд» – Абдрашитова и Миндадзе всерьез интересовало то, что происходило в тех кабинетах и судебных залах. В них и их зрителях еще теплилась слабая надежда на право, способное восстановить попранную той жизнью справедливость. А после был «Плюмбум» – о том, как подросток, не чувствительный к боли, причинял ее другим, попирая мораль и закон с самыми лучшими намерениями, во имя все той же справедливости. И, наконец, толпы людей, неизвестно за что идущих друг на друга стенка на стенку в «Магнитных бурях». И это не считая «Слуги» – о вечном типе российского чиновника и «Времени танцора» – об участниках новых войн. А какие актеры у него снимались – Солоницын, Олег Борисов, кажется, впервые на экране появилась Чулпан Хаматова, как сейчас помню – «Да кто ты, кто? — Ещё узнаешь! — А ты чья? — Ещё увидишь!» А потом 20 лет молчания.

В течение 30 лет снимал свое кино Вадим Абдрашитов, и рассказал в нем об истории нашей страны того периода (в том числе о ее юридической составляющей) больше, чем написано в учебниках. Понимаю, из взятых оттуда конфликтов вырастала экзистенциальная драма, и она интересовала режиссера прежде всего. Но и это тоже. Он много читал, среди им прочитанного были и мои скромные книжки, две из них он рекомендовал читателю, как он выразился, «страны размываемой истории».

Его фильмы смотрели миллионы зрителей, потому что он относился к тем редким режиссерам, кто умеет делать хорошее кино «для всех». Ну не для всех – для интеллигенции, коей в те годы было совсем немало, а потом все меньше и меньше. Ужасная новость…

Опубликовано 13.02.2023  13:27

Вспоминая Абдрашитова, совсем забыл о “Параде планет”, стоящем особняком среди его сугубо реалистичных полотен. Когда я его смотрел, это было почти 40 лет назад, мне показалось, что он вот о чем. Разные периоды в жизни мужчины выстроились в нем, как планеты на своем параде, срифмованном с парадом планет. Вот почему его герои, сорокалетние мужики, и попадают сначала в “город женщин”, а затем – в “город стариков”. Правда, сам Абдрашитов, выслушав мою версию, сказал, что ни о чем таком не думал, хотя и не отверг это толкование фильма. А сегодня я думаю, что фильм скорее о том, откуда и куда направляются его герои. Откуда – с военных сборов, куда – похоже, в никуда. Напомню, кино снималось на переломе эпох. Может, я опять не прав, но точно этого никогда не узнаю – больше некого спросить.
Добавлено 14.02.2023  07:32

Памяти Марка Тайманова (7.02.1926 – 28.11.2016) / Mark Taimanov

Прошедшей ночью скончался Марк Евгеньевич Тайманов – выдающийся гроссмейстер и музыкант, участник соревнований претендентов на первенство мира (1953, 1971), чемпион СССР (1956), пятикратный чемпион Ленинграда (1948, 1950, 1952, 1961, 1973), победитель Всемирной шахматной Олимпиады (1956), четырех командных чемпионатов Европы (1957, 1961, 1965, 1970) и многих других соревнований.

tajmanov1966 taimanov1981

Шаржи из книг Евг. Ильина “Ваш ход” (М., 1966, рисунки И. Соколова) и “Гамбит Пегаса” (М., 1981, художники И. Соколов, И. Тер-Аракелян).

letopis

letopis2

letopis3

Страницы из книги: С. Иванов, А. Кентлер, В. Файбисович, Б. Хропов. “Шахматная летопись Петербурга. 1900-2005. Чемпионаты города” (Спб, 2005).

https://www.youtube.com/watch?v=b9UP_r_262c

Режиссеры: Владимир Шмидтгоф-Лебедев, Михаил Гавронский
Сценарист: Борис Старшев (Пхор)
Операторы: А. Роговский, Л. Фунштейн, В. Горелик
Композитор: Исаак Дунаевский
Художники: Виктор Савостин, В. Первунин
Страна: СССР
Производство: Белгоскино
Год: 1936

Актеры: Марк Тайманов, Боря Васильев, Владимир Гардин, Александр Лариков, Людмила Шабалина, Александр Мельников

Жанр: музыкальный фильм, семейное кино

У профессора Малевича игре на скрипке обучаются два талантливых мальчика: его 11-летний сын Янка и 12-летний сын машиниста Корсака Владик. Профессор готовит своих учеников к Всесоюзному конкурсу юных дарований. Ребята все время отвлекаются от занятий то игрой в футбол, то забавами с собакой Фредди, то фехтованием на смычках. Однажды во время игры “в Чапаева”, Янка повреждает руку. Разгневанный Малевич отказывается заниматься с Владиком. Мальчики – тайком от отца – много музицируют вдвоем. Юные музыканты прибывают в Москву, однако конкурсная комиссия не допускает Владика к участию в конкурсе, мотивируя отказ слабой технической подготовкой. На конкурсе Янка исполняет каденцию, написанную Владиком. Друзья – исполнитель и композитор – становятся лауреатами конкурса… Фильм “Концерт Бетховена”, после выхода на экраны, по популярности и кассовым сборам был наравне с “Чапаевым”. Шесть недель с аншлагом шел на Бродвее и, по данным Инторгкино, принес СССР столько же валюты, сколько и “Чапаев”.
НАГРАДЫ: Почетный диплом выставки в Париже (Франция, 1937 г).

https://www.youtube.com/watch?v=3GpSt-I4WqY

Подготовлено и опубликовано 28,11.2016  13:52

***

Ранее опубликованные материалы о Марке Тайманове:

Марк Тайманов – шахматист и пианист

Марку Тайманову 90 лет. Ряд материалов к юбилею

01

Черный обелиск, или История об антисоветском памятнике

Михаил Володин

Этот рассказ должен был появиться месяц назад, к 70-ой годовщине уничтожения Минского гетто. Я тянул с публикацией: старался отыскать фотографии тех, благодаря кому возник Черный обелиск; тех, кто стоял стеной, когда его пытались снести; тех, кто навек уезжая, приходил сюда прощаться с городом, чтобы отсюда отправиться на вокзал.

Я тянул, пытаясь найти подход к одному из из самых горьких минских памятников… Ведь остальные — просто монументы, а этот — разверстая могила. Я тянул, пока не понял, что говорить нужно от первого лица. Потому что весь город прошел через Яму, и у каждого минчанина она своя. Даже у тех, кто этого не знает или не хочет знать.

Мне трудно назвать этот рассказ историйкой — это история.

01

***

Кажется, Яма была всегда. В 60-х мы с мамой, испуганно косясь, обходили ее стороной на пути к шляпнице, тете Циле — ее крошечный домик стоял на месте «Брестской крепости», что на Танковой. В 70-х Яма раскрывала страшный свой зев, когда вечерами я спешил мимо нее в дом на несуществующем нынче Зеленом переулке: там для недавних учеников «Парната» читал лекции об искусстве незабвенный Кирилл Зеленой. Скорее всего, и раньше, до 60-х, существовала моя Яма — куда ей было деться!

Первый митинг на Яме прошел в 1971 году. С тех пор - ежегодно.

Детская память рисует место, которого боялись взрослые — со склонами, уходящими вглубь земли, и дном, терявшимся в темноте. Взрослых пугала не только пролитая здесь кровь, но и стоявший внизу памятник с непонятной надписью на запрещенном еврейском языке. Никто толком не знал, иврит это или идиш, зато все знали, что место это связано с отъездами в Израиль.

Мои родные — что еврейские, что русские — на Яму не ходили. И их образованные друзья — врачи, музыканты, преподаватели — тоже. В Израиль никто из них не собирался, а карьеру можно было испортить запросто. К Яме шли те, кому нечего было терять:«отъезжанты», «отказники» и беспартийный еврейский пролетариат: столяры-слесари, сапожники-портные, парикмахеры-сантехники. С ними советская власть ничего поделать не могла.

 Цветы под конвоем.

Так и получилось, что Черный обелиск, помещенный в сердце Ямы, стал антисоветским памятником. Его не показывали по телевизору, о нем не писали в газетах и не упоминали в путеводителях… Вообще нигде не упоминали! Его не однажды пытались снести — под разными предлогами, но всегда, чтобы улучшить. Улучшить хотели надпись — убрать из нее этот самый то ли идиш, то ли иврит.

Это был, пожалуй, единственный случай, когда советской власти не удалось реализовать свое желание: и памятник, и надпись отстояли. Кто? Эти самые столяры-слесари и иже с ними.

Легендарные минские полковники Альшанский, Овсищер и Давидович, восставшие против государственного антисемитизма и разжалованные в рядовые.

Благодаря всем этим людям, в начале 80-х, когда я впервые попал на Яму, прочел на Черном обелиске те же слова, что были начертаны там изначально. Их же можно прочесть и сегодня.

Светлая память на вечные времена пяти тысячам евреев, погибшим от рук лютых врагов человечества — фашистско-немецких злодеев 2 марта 1942 года

Против фашистско-немецких злодеев советская власть ничего не имела, а вот евреи ей были не по душе. Всего-то и нужно было, заменить их на абстрактных советских граждан. Но евреи не хотели быть советскими гражданами, они хотели быть евреями и потому уезжали в Израиль.

История Черного обелиска — это история исхода евреев из Беларуси.

Идея воздвигнуть монумент узникам Минского гетто родилась в 1945 году, когда вернувшиеся с войны солдаты узнали, что их родные убиты и тела их брошены в старый песчаный карьер. Карьер стали звать Ямой — с большой буквы.

Еврейская колонна Минского гетто. Они еще живы...

К 1947 году всем миром были собраны деньги на памятник, и известный городской камнетес Мордух Спришен из надгробья со старого еврейского кладбища на Сухой вырезал мраморный обелиск. Надпись для него на идише написал поэт Хаим Мальтинский. Через годы, вспоминая о нем в книге «Толькi б яурэi былi!», его друг Рыгор Бородулин скажет: «Як прыходiць дзядзька Хаiм, сустракаем дружным хаем». Видно, хорошим человеком был идишистский поэт.

Мальтинский прошел войну до Берлина, был награжден орденами и медалями, в бою потерял ногу. И вот он, надев боевые награды, пошел согласовывать надпись на памятнике в Главлит — так в СССР называлось цензурное ведомство. Цензоры сидели в Доме правительства на шестом этаже. Лифт не работал. Когда одноногий фронтовик добрался до нужного кабинета, от боли и усталости чуть не плакал. Цензор прочел текст и, как ожидалось, разрешения не дал. Спорить было бесполезно. Перед тем, как уйти, Мальтинский произнес всего одну фразу: «У меня там лежат мать, жена и семилетний сын». И произошло чудо: цензор, тоже фронтовик, подписал разрешение.

Мордух Спришен с разрешением на изготовление памятника.

С таким трудом добытая бумага окажется плохой защитой: через несколько лет Мальтинского разыщут в Биробиджане, куда он уедет работать в издательство. Его приговорят к десяти годам лагерей «за попытку продать американцам Дальний Восток и часть Сибири». От Владивостока до Якутска — ни больше ни меньше! Камнетес Спришен будет осужден за коллекцию пластинок советской фирмы «Мелодия» с еврейскими песнями. Тоже на десять лет.

Такой будет цена, которую создатели заплатят за памятник. Первый в СССР памятник убитым евреям.

В 70-х и 80-х «антисоветская» Яма будет стоять посреди города, как крепость, окруженная врагом. Советская власть будет бороться с ней не на жизнь, а на смерть. И проиграет:Советского Союза не станет, а Яма останется. Впрочем, победа окажется пирровой — с развалом СССР уедут почти все, кому она была нужна.

О чем думают бывшие узники гетто, глядя в объективы фотоаппаратов?

***

Несколько лет назад меня попросили провести экскурсию для джазового ансамбля De Phazz. Автобус катил по Проспекту, а я рассказывал — об удивительном нашем Вавилоне, где переплелись множество культур; о бесчисленных войнах, пожарах и разрушениях; о коммунистах и фашистах; о начале всемирной революции и убийце президента Кеннеди… Музыканты только что отыграли концерт и были уставшими: они смотрели в окно, за которым скользил зимний город, и время от времени вежливо кивали головами. Неожиданно один из них спросил:

А евреям памятники у вас есть?
Есть, — ответил я и рассказал о Яме.
Можно туда поехать? — попросил музыкант.

Просьба была неожиданной. Еще более странной ее делало то, что мой собеседник был негром.

После некоторых колебаний я изменил маршрут. Мы подъехали к Яме и музыкант, собрав в охапку цветы, подаренные зрителями, сошел по ступеням к памятнику. В темноте на фоне снега черный человек казался призраком. Он положил цветы на камень и молча застыл рядом. Черный человек у Черного обелиска.

Я спросил, зачем ему еврейский памятник. И услышал удивительную историю. Предки странного гостя попали в США из Эфиопии, и среди них бытовала легенда о том, что они… евреи. Одно из затерянных израильских колен.

Наверное у меня на лице промелькнуло недоверие, мой собеседник на мгновение запнулся, а потом сказал:

Легенду трудно проверить, легче поверить, что ты еврей.

С этими словами он протянул мне фотоаппарат и попросил сфотографировать его на фоне Черного обелиска.

08

Оригинал и ряд интересных комментов здесь

Опубликовано 24.11.2013  19:19