Tag Archives: Олег Романишин

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.4)

Предыдущие части 1, 2,

Продолжаю делиться своими воспоминаниями о шахматной жизни в Белоруссии

(чтоб увеличить шрифт на обратной стороне обложки, кликните на нее)

Четырехлетняя работа над книгой подошла к концу, она уже в типографии и можно сосредоточиться на событиях в республике, как правило, оставшихся за бортом, хотя что-то, бесспорно дублируется, особенно в этом фрагменте о периоде 1971-73гг.

В сентябре 1971 года я успешно дебютировал в финале 39-г-о чемпионата СССР.

Подробнее главу из книги можно прочитать на сайте e3e5

Партия Капенгут – Балашов, 39-й ч-т СССР, Ленинград 1971г. откладывается

Как награду за ч-т предложили сыграть в традиционном матче с второй в мире в то время сборной Югославии в Ереване, причём его формула оказалась экспериментальной. Женщины на этот раз сражались отдельно в другом городе. 6 мужских (с 2 запасными) и 3 юношеские доски играли 6 туров по шевенингенской системе. Не придумали ничего лучшего, чем черные и белые дни.

Для акклиматизации нас вызвали на несколько дней раньше. Запомнилась прогулка со Штейном, когда Лёня с энтузиазмом доказывал нерациональность фишеровской расстановки в Модерн-Бенони с ферзём на е7. К этому времени культ будущего чемпиона набрал силу, и было любопытно, как трехкратный чемпион страны не боится “ни бога, ни чёрта”. К слову, я был не согласен с ним, и через несколько месяцев применил эту идею против Т. Петросяна, а потом ещё и ещё. В «Chess Base magazine» #107 я с удивлением прочитал в комментариях турецкого гроссмейстера С. Аталыка про этот план: «…is called Kapengut Benoni for some reason».

Л.Штейн, стоит Ю.Николаевский. 39-й ч-т СССР, Ленинград 1971г.

В свободный день нас возили на высокогорную базу Спорткомитета СССР в Цахкадзоре, построенную к Олимпийским играм в Мехико в 1968 г. Опрометчиво я посулил нашим гостям хороший банкет, памятуя кавказское гостеприимство, но увы… Драголюб Минич на обратном пути не выдержал: ”Я пьян, я пьян от этой кислой воды…” Жуткое впечатление у меня осталось от печей для экстренной сгонки веса. Внутри перед дверцей топки типа русской печи маленькая ступенька для рук и головы. Меня ещё долго преследовали ночные кошмары, как будто я лежу внутри.

Жили мы в гостинице “Ани”. Один шеф-повар обожал шахматы, и нас встречали как королей, а другому было наплевать, и его отношение передавалось официантам. После тура мы ужинали глубоким вечером, выбор был ограниченным, и Керес заказал глазунью, попросив для нее ложечку. Тот благополучно забыл, а нам не с руки было начинать кушать без него. В конце концов мы все-таки съели что-то, а ПП все ждал ложечку.

В партии с чемпионом мира среди юношей 1961 г. Бруно Пармой я применил интересную новинку, подготовленную ещё к прошедшему первенству страны, однако в какой-то момент сыграл неточно, и он сумел уравнять. Через полгода я поймал на эту идею Тукмакова и выиграл важную встречу для выхода в следующий чемпионат Союза

В №47 «64» за 1971 г. Айвар Гипслис написал: «Весь вечер зрители с большим вниманием следили за острой схваткой Марович – Капенгут. Уже в дебюте советский мастер пожертвовал две фигуры. Но в какой-то момент Капенгут сыграл не самым энергичным образом и упорной защитой белым удалось отразить грозный натиск…»

Немного об одной из своих лучших новинок.

В преддверии командного чемпионата СССР 1969 года в Грозном я организовал двухнедельный сбор под Минском, где в гордом одиночестве вникал в тонкости системы фианкетто Модерн Бенони. По количеству найденных идей эта вылазка стала «болдинской» осенью, естественно, моего масштаба. На базе привезенной со сбора тетради с анализом новых идей я решил подготовить статью, которая чуть позже была напечатана в «Шахматном бюллетене» № 7 за 1971 г., где я указывал эту возможность. Обычно в своих статьях я к каждой рассматриваемой партии только давал оценку и рекомендацию, но здесь попробовал также наметить пути развития инициативы за черных. Но, хотя на сборе я разработал вариант досконально, мне было жалко публиковать его, и я ограничился общей фразой: «Возможно, игру черных в какой-то момент можно усилить» – правду, только правду, но… не всю правду! Это постоянная проблема для активных игроков: что-то нужно оставлять… на потом.

Напряженнейшая партия была отложена. Я просил помочь с анализом официального тренера нашей команды Славу Осноса, но он объяснил, что в его обязанности входит только помощь Корчному. Через несколько лет мы жили в одном номере, и я мог оценить его остроумие. Например, по поводу присвоения звания «заслуженный тренер РСФСР» после их расставания он заметил: «Алименты на Корчного». Перед партией с Наной Александрией он, теряясь перед интересной женщиной, свел подготовку к просмотру в зеркале разных вариантов одежды. Окончательно разозлившись на себя за это: «Разрядился, как петух», он так и не мог сконцентрироваться и проиграл.

В итоге я анализировал с нашей молодежью – Белявским и Аршаком Петросяном, игравшими на юношеских досках. Саша нашел этюдное решение, к сожалению, за моего соперника.

После официального заключительного банкета в ресторане часть народа поднялась к югославам в люкс. Я практически не пил, но мне было интересно пообщаться с корифеями в неформальной обстановке. Матанович предложил сотрудничество с “Информатором”, а потом поинтересовался, почему закрывают “Шахматную Москву”. Я рассказал версию об обзоре выступления чемпиона мира перед дипломатами, когда Спасский заметил: “Советский рынок пуст, поэтому наши гроссмейстеры предпочитают ездить за рубеж”. Возможно, цензор подумал о нехватке турниров, но, конечно, нашлись доброжелатели, обратившие внимание соответствующих органов. Я прокомментировал, что, может, и не стоило “дразнить гусей”. Тут же сидевший рядом, казалось, отключившийся Корчной неожиданно встрепенулся и высказал глубокую мысль: “Ты не прав. В наше время каждый должен фрондировать, насколько может себе позволить. Иначе быстро закрутят гайки”. Спустя полвека, подготавливая рукопись к печати, я узнал, что причиной послужило письмо в ЦК Тиграна Петросяна.

В начале 1972 года я увлекся идеей шахматного кинолектория. С письмом от Федерации я договорился с директором кинотеатра «Новости дня» на ул. Энгельса о показе заказанных им в Госфильмофонде лент о матчах Ботвинника, «Вечно второй» о Кересе, «Большие сражения на маленькой доске» – о недавно прошедшем чемпионате СССР в Ленинграде. Гвоздем программы стала одна из новелл фильма «Семь шагов за горизонт», где Таль дает сеанс вслепую. Условием директора был выкуп всех мест в зале на 4 вечера, естественно, за мой счет. Пришлось развернуть бурную активность, обзвонить массу народа, в результате на руках осталась лишь незначительная часть билетов. Мне обеспечили микрофон и по ходу просмотра я кое-что комментировал, вызывая дополнительный интерес, особенно, когда моя физиономия мелькала на экране.

Михаил Таль в научно-популярном фильме “7 шагов за горизонт” (Киевнаучфльм, 1968 г.)

Конечно, эта свистопляска на пару недель оторвала меня от подготовки. В 1972 г. в преддверии Всесоюзной шахматной Олимпиады в Вильнюсе проходил традиционный матч-турнир столиц Прибалтики и Белоруссии. Рига приехала основной сборной республики без А. Гипслиса. Когда мы встретились в первый день до жеребьёвки, Таль был в гриме прямо с Ленфильма, где пробовался на роль главного героя в фильм “Гроссмейстер”. Регламент был жёсткий, партии доигрывались с перерывом в пару часов.  При встрече он предложил ничью любым цветом в случае, если жребий сведёт нас в этот вечер, но подчеркнул, что речь идёт только о дне приезда. После откладывания мы пошли покушать, но в одном из лучших вильнюсских ресторанов для нас не нашлось мест. Мы попросили Микенаса позвонить, после чего нас накормили.

Миша, привыкший к своей исключительности, всегда очень болезненно воспринимал подобные моменты, они выбивали его из колеи, внутренняя реакция на такие ситуации зашкаливала. Вот и сейчас в очередной раз любимец миллионов меня поразил – он не мог вспомнить позицию с Микенасом, отложенную два часа назад! Но не всегда же в борьбе за возврат трона его будут окружать тепличные условия!

В последнем туре победитель матч-турнира определялся во встрече Латвия – Белоруссия. Я играл белыми с Талем. За два года моей службы в армии в Риге, куда я был переведён приказом министра обороны, мы сыграли, я предполагаю, несколько тысяч партий в блиц. Ещё после предыдущей встречи в 39-м чемпионате страны, где его первый ход был 1.g3, Миша сказал, что не хотел встревать со мной в теоретическую дискуссию. Сейчас выбор старинного варианта Рио-де-Жанейро говорит о том же. Тем ни менее мне нравилась моя позиция. Примерно в этот момент я перекинулся парой слов со своим приятелем по двухлетнему пребыванию в Риге Толиком Шмитом, игравшим рядом на второй доске, и выразил недоумение Мишиным выбором дебюта. Тот прокомментировал слова экс-чемпиона мира на собрании команды о том, что, если матч будет складываться хорошо, он сделает ничью, и посоветовал не упускать шансы. После 18 ходов я сыграл

 

19.Nf6+!? Трудно удержаться, чтобы не дать такой шах Талю, однако, поразмыслив в этой позиции через ход, я понял, что ради «красного словца» – эффектного хода – продешевил, забрав качество. (Впрочем, это я перенял у своего оппонента, иногда злоупотреблявшего «красотой»). Сейчас не так просто наметить план. В лагере чёрных нет заметных слабостей, поэтому сначала надо разменять тяжёлые фигуры, чтобы активизировать короля. Но это не так просто сделать.

Когда-то, по-моему, на 39-м чемпионате СССР, после успешного старта, кто-то из журналистов спросил меня, в чем разница между сильным мастером-финалистом и гроссмейстером. Немного задумавшись, я ответил, что в отдельных компонентах он может не уступать, но привел пример – позиционная жертва качества. Безусловно, мастер понимает рациональность подобного решения, но в нем сидит неуверенность в своей технике для дальнейшего поддержания равновесия. (Естественно, речь идет о начале 70-х, когда число гроссов только перевалило за двадцатку.) Однако и титулованным не просто в течение длительного времени поддерживать баланс. Все же, к 60-му ходу мне удалось реализовать материальный перевес. Как следствие, белорусская команда обогнала латвийскую, а в турнире первых досок я оторвался на 2 очка из трёх партий.

Когда я рассказал об этом своему другу, автору книги «Математика на шахматной доске» Жене Гику, он тиснул на одном из сайтов этот эпизод как задачку, но для «красного словца» заменил Микенаса и Лудольфа на Кереса и Штейна, вызвав нездоровую дискуссию.

Через месяц на Всесоюзной олимпиаде Миша отреваншировался в решающем матче  полуфинала и мы не попали в первый финал. По сравнении с предыдущим командным турниром наш состав сильно омолодился. Из ветеранов остались только Вересов, в качестве запасного сыгравший только одну партию, и Ройзман на 7-й доске.

Первой напряжённой встречей в Москве стала острейшая партия с Петросяном, завершившаяся вничью. Тигран был очень расстроен, но, когда я имел глупость показать при зрителях выигрыш после 28. Nd3!! (он не видел этого хода), то по-настоящему разозлился. Если раньше при встрече мы мило улыбались и обменивались рукопожатием, то после этого он старался меня не замечать, а в крайнем случае сухо кивал. Но, поскольку мы через 2 года играли вместе за «Спартак», прежние отношения восстановились.

Запись партии Тиграном Петросяном. Видно, как он нервничал в конце

Январёв в своей книге писал: “Что и говорить, обидная ничья, но, как ни странно, она сыграла в творческой судьбе Петросяна положительную роль. После того, как в 1969 году его многолетнее сотрудничество с Болеславским прекратилось, Петросян как действующий гроссмейстер нуждался в обновлении дебютного репертуара, в притоке свежих идей. Именно партия с Капенгутом (прямо Петросян об этом не говорил, но упоминал 1972 год) послужила толчком к такому обновлению.”

Во втором финале запомнилась партия с Кересом. В какой-то момент я пожертвовал пешку, но Пауль Петрович прошёл мимо сильнейшего продолжения, и игра выровнялась. Я предложил ничью, он принял. Начали смотреть, лидер эстонской команды предположил, что в заключительной позиции у него получше. Я возразил: “Если бы я хоть на секунду предположил, что у меня похуже, я никогда не посмел бы предложить Вам ничью”. Он мило улыбнулся и согласился с моей оценкой.

Я не оставил себе копию, не сомневаясь, что она появится в бюллетене, но неожиданно редакция пропустила партию лидеров. Спустя несколько лет уговорил своего приятеля Иво Нея поискать её в архиве Кереса. В 1990 г. в Литве Гельфанд готовился к матчу претендентов с Николичем. Саша Хузман попросил посмотреть эту партию и с удивлением обнаружил, что моя идея осталась новинкой 18 лет спустя.

Повеселю читателей забавным эпизодом. В тот день я играл с Борисенко на отдалении от главного финала, где Гуфельд применил с Полугаевским мою разработку, но комизм ситуации был в том, что они оба не слишком хорошо помнили эталон.

Еще в 1961 году, когда я увидел новинку Левы в партии со Штейном, в голову пришла любопытная жертва пешки. Самое забавное, пролежавшая 7 лет идея пригодилась во встрече с учителем: мой тренер включил анализ нашей партии в монографию, изданную в ГДР. Через несколько лет я в очередной раз поймал на вариант своего приятеля Володю Тукмакова, не читавшего свежую работу мэтра. Как сказал мне Ясер Сейраван: «Гроссмейстеры книг не читают, они их только пишут!». Полугаевский в статье “Жаркие дни в Ростове” в №11 спецвыпуска ЦШК “Международные встречи” на стр.14-15 подробно остановился на дебюте этой встречи и, разочарованный, написал после 22-х ходов “… и здесь соперники неожиданно согласились на ничью, что, откровенно говоря, не делает им особой чести”. (Последний ход я сделал не лучший и предложил ничью, а Володе стоило нервов понимание, что очередной раз влетел на мою разработку).

В те времена еще не считались зазорным разговоры во время тура и вот, подбегает, запыхавшись, наш толстяк и сходу: “Какой порядок ходов был у тебя с Тукмаком?” Поскольку он всегда оставлял для меня повод сердиться на него, я не торопился отвечать и процедил один ход. На горизонте показался Полугаевский, и Эдик помчался за доску. Лева начал издалека: “ Знаешь, Алик, я погорячился, когда писал статью. Ты извини! А что у тебя дальше было?” Замаячила фигура Гуфельда, и лидер команды России отправился восвояси. Эти забеги продолжались ещё пару ходов – я получил удовольствие от таких мизансцен.

Ещё эпизод. Мы жили в гостинице “Останкино”. За несколько часов до последнего тура, в котором Белоруссия встречалась с Арменией, ко мне в местном ресторане подошел Карен Григорян и начал жаловаться, что у него не осталось денег на дорогу домой. Я отдал ему оставшиеся талоны на питание. Он тут же предложил ничью без игры сидевшему вблизи Купрейчику и на одолженные “на дорогу” заказал водку. Виктор последовал его примеру. Перед началом тура мы с Ваганяном уже сидели за своим столиком и услышали, как подошедший Карен, снимая пиджак, громко произнес: “Никаких ничьих”. Я подумал, что Григорян маскирует свои намерения перед командой, и был шокирован, когда он разгромил “не вязавшего лыка” белоруса. В результате мы проиграли матч и отстали на пол-очка от Эстонии, выигравшей второй финал. Лучше всех в команде сыграли Юферов (5-я доска, 6,5 из 8) и Костина (1-я девичья, 6 и 8).

Через несколько лет на первой лиге чемпионата СССР, где было запрещено соглашение на ничью до 30-го хода, Рашковский в цейтноте Клована предлагает ничью, но нужно сделать кучу ходов. “Как?” – шепчет на сцене тот. Нёма диктует. “А может, так?”. “Ян, я же не Карен!” Тут же последовал предложенный Нёмой вариант.

После шахматной Олимпиады СССР раздался звонок гос. тренера гроссмейстера Антошина, предлагающего заменить утверждённый для меня в плане спорткомитета страны за попадание в десятку на ч-те турнир в Нови-Саде на Кечкемет (Венгрия). В то время Югославия по оформлению была приравнена к капстранам, да и призы были соответствующими. Он дал понять: если документы на осеннюю поездку не будут готовы, то я останусь «на бобах». Худшие опасения косвенным образом подтвердились. Мне предоставили место в специализированной туристической группе на Олимпиаду в Скопле осенью, однако выезд «зарубили». Я понял – «Доктор Живаго» закрыл кап. страны надолго. Только в разгар перестройки я сумел опять посещать их.

Вторым участником от нашей страны оказался Суэтин, сразу предложивший перемирие на время турнира, хотя я и не считал себя в состоянии войны с ним. Он, очевидно, имел в виду период моего возвращения из армии, когда он, в качестве председателя республиканской федерации, возможно, опасаясь потенциальной конкуренции, старался представлять меня в глазах начальства в чёрном свете. Я поставил себе программу-минимум – выполнить норму международного мастера, однако это очень сковывало, я не мог максимально сконцентрироваться, не был приспособлен играть с оглядкой, что иногда приводило к легкомысленным решениям. На банкете после закрытия молоденькая девушка-демонстратор подошла и, тщательно выговаривая слова, произнесла: “Мой папа – советский офицер”. Холодный душ – напоминание о событиях 1956 года.

В августе в Одессе в полуфинале очередного зонального чемпионата СССР безусловным фаворитом был Штейн, однако приехавшая к отцу Женя Авербах спутала все карты, и Лёня даже не попал в финал, правда, место в межзональном было гарантировано. Жить ему оставалось меньше года и, как мне говорил Миша Таль, она последней видела блестящего шахматиста живым.

Турнир проходил в шахматном клубе, возглавляемом Эдуардом Валентиновичем Пейхелем, колоритнейшей фигурой, о котором я был наслышан ещё со времён студенческих олимпиад от Ромы Пельца. Когда там же я был тренером Альбурта на международном турнире 1976 г. и требовалось решить какой-то вопрос, Лёва нервничал, объясняя, что он не может зайти в кабинет директора с пустыми руками.

Незадолго до конца полуфинала я увидел его в действии. Мой приятель Марик Дворецкий попросил помочь с анализом тяжелой отложенной против Тукмакова, сохраняющего шансы на выход, и я нашёл интересную идею с реальными шансами на спасение. Обрадованный Марик пошёл на пляж, и там его обокрали. Он обратился за помощью к Пейхелю, а при доигрывании не избрал найденный план. На мой вопрос, почему он не использовал анализ, смущенно ответил: “У тебя же всё равно лучший коэффициент и попадаешь в финал в любом случае”. В итоге Володя зацепился за выходящее место с худшим Бергером, и Федерация допустила его в чемпионат страны, откуда Тукмаков вышел в межзональный. Интересно, что ни один из квартета гроссмейстеров нашего полуфинала не прошёл отбор.

40-й зональный чемпионат СССР в конце 1972 г. в Баку был организован безобразно, даже не печатался бюллетень. После критики в центральной прессе слегка подсластили пилюлю, раздав участникам растворимый кофе, но и здесь “восточное гостеприимство” было на уровне Оруэлла – все равны, но гроссмейстеры равнее, а наиболее титулованные ещё круче. У Володи Савона появилась шутка:” Ты двухбаночный или трёхбаночный?”

Победитель 39-го ч-та СССР В.Савон и призер М.Таль, Ленинград 1971г. На 40-м ч-те они поменялись местами.

После первого тура я возвращался в гостиницу в приподнятом настроении – оценка отложенной с Альбуртом радовала. За несколько ходов до контроля, пожертвовав пешку, я соорудил капкан для ферзя. Болеславский, сумевший ради меня вырваться на чемпионат от подготовки очередных переизданий своих дебютных монографий для ГДР, разделял оценку отложенной. Успокоенный результатом анализа, я уже собирался лечь спать, но тут ИЕ обнаружил парадоксальную возможность за белых. Посмотрели ещё, и мне стало не до сна. Любопытно, что Лёва и его тренер Игорь Платонов считали, что ничью должны делать чёрные. Однако жертва пешки была правильной, а ошибся я контрольным ходом. Весь анализ напечатан в “Шахматы в СССР” 1973 г., №2. Почти полвека спустя, рассказывая об этом, я включил модуль и, на глубине 48 полуходов, его оценка –5.18.

В первом ряду: А.Капенгут, Л.Альбурт, Е.Убилава, во втором: Г.Кузьмин и Е.Свешников. Одесса 1968г.

В следующей встрече с Зильберштейном прошёл дополнительную проверку вариант в системе Найдорфа, где незадолго до этого Спасский победил Фишера в матче на первенство мира. Детальный анализ нашей игры опубликовал Леонид Александрович Шамкович в статье “Жертвы, жертвы…”, “Шахматы в СССР” 1973 №3 стр. 3-6. В превосходно проведенной партии последним ходом я подставил ладью. Таль подошёл со словами: «Если во втором туре такое, то что дальше!?» Пришлось признаться Мише, что месяц назад похоронил мать и было не до шахмат. Вик. Васильев в «64» №47 за 1972 год написал: «А вот Капенгут допустил ошибку трагичную. Подставив в лучшей позиции ладью в партии с Зильберштейном, он прошёл в комнату участников и буквально свалился в кресло, выронив из рук книгу. Поднять её у него уже не было сил. Да, и в шахматах случается забивать мяч в свои ворота, и можно понять, каких страданий стоят такие ошибки…». В итоге вместо двух заслуженных побед досталось лишь пол-очка. После такого начала мне уже было трудно оправиться.

 М.Цейтлин, А.Капенгут, Л.Шамкович

В свободный день Тукмаков позвал Разуваева и меня в нелегальный ресторан. Его тёща лечила, если мне не изменяет память, сына владельца. Тот, безусловно, хотел нас угостить, но Володя чётко предупредил, что мы рассчитываемся сами. Забавно было смотреть на официанта, который не понимал, какие цены он должен называть гостям хозяина за браконьерскую осетрину на вертеле. Мой старый приятель Володя Багиров хмыкнул насчёт клички этого места – “Сортирный”.

После 8 туров единоличным лидером стал Васюков, но тут появился свежий “64” №48, где Вик. Васильев спрашивает его: “Скажите, почему вы часто расходитесь с партнёрами в оценке?” Он ответил: ”Может быть, потому, что я глубже оцениваю позицию”. Это интервью буквально взвинтило будущих партнёров, и Женя окончил турнир со скромным +2. Беглый анализ его результата поражает воображение – 9 из 10 белыми и только 2,5 из 11 другим цветом, причём 8 отложенных по ходу турнира, одна из них дважды.

Другим героем первенства стал чемпион страны среди юношей 1965 г. Миша Мухин. В 15-м туре в жутком цейтноте с Зильберштейном они отшлёпали, не считая, больше ходов, чем требовалось. Бдительный судья мастер Алик Шахтахтинский заметил, что флажок у Валеры упал, когда он делал 40-й ход, однако бакинец не успел их остановить. Позже за кулисами я случайно услышал, как главный судья Борис Баранов распекал подопечного за «несвоевременное» свидетельство, повлиявшее на турнирную гонку.

К сожалению, из-за двух, скажем так, сомнительных партий в последнем туре, алмаатинец не попал сразу в межзональный турнир, а матч-турнир он проиграл. Через несколько лет Миша умер молодым, так и не реализовав свой потенциал. 

Записывая грустные строки и оглядываясь на это, понимаешь, что мне ещё повезло. Казалось бы, рядовое событие, о котором сейчас расскажу, перевернуло мою жизнь, как я понял это лишь спустя несколько лет.

Весной 1973 г. в Москве собрали совещание тренеров высшей квалификации. Приехали и мы с ИЕ. Собрали весь цвет. Помню Кобленца, Эстрина, Ватникова, Столяра, одним словом, несколько десятков корифеев. Я не собирался выступать, но по ходу набросал несколько тезисов и за 10 минут выпалил их.

Начало 70-х

Сначала привлёк всеобщее внимание, заявив, что центр теоретической мысли перемещается на Запад. Помимо “Schach Archive”, с 1965 г. начал выходить в Белграде “Informant”, а с 1972 г. в Ноттингеме “The Chess Player”, и наши ведущие игроки предпочитают печататься там. Я предложил наладить обмен информацией внутри страны. Для этого обязать всех участников зарубежных турниров сдавать на пару дней для копирования турнирные бюллетени с партиями, распространяемые затем среди членов сборной. Начать работу над картотекой, используя опыт Латвии и Эстонии. Особое внимание призвал уделять рейтингу, в то время ещё не имевшему официального статуса, но уже несколько лет печатавшегося в Европе, спрогнозировав отставание, если не заниматься этим всерьёз.

Надо заметить, что кое-что из предложенного было реализовано, однако лишь спустя много лет. Верочка Стернина трудилась над картотекой. В середине 80-х стали ксерокопировать бюллетени. Однако я посягнул на святая святых: ведь реализация рейтинговой иерархии сужает возможности начальства “казнить или миловать” – распределять поездки!

Не случайно, после скорого введения рейтинга в документы ФИДЕ количество турниров для обсчёта не превышало 8, установленного международной федерацией бесплатного лимита, рационального для небольших стран, но не для лидера мировых шахмат. Наши чиновники этим виртуозно пользовались, сделав лимит священной коровой. Можно только догадываться, по какому принципу они отбирали эти турниры. Эдик Гуфельд мне как-то рассказывал, как, заинтересовав гостренера, ответственного за подачу материалов в ФИДЕ, удалось избавиться от обсчёта турнира, где он сыграл неудачно.

Перед полуфиналом очередного первенства страны во Львове я принял предложение двоюродного брата провести сбор в Нальчике. Он защитил докторскую в 30 лет и возглавлял отделение биофизики в БГУ. Когда ректор университета разогнал кафедру ядерной физики, профессор Габрилович не мог найти работу в Белоруссии и пришлось переехать на Северный Кавказ завкафедрой микробиологии и деканом медицинского факультета. В дальнейшем Изя стал членом-корреспондентом АМН. Попутно он поигрывал в шахматы, выполнил КМС и долгие годы возглавлял Кабардино-Балкарскую федерацию. Брат боготворил Болеславского и поселил нас у себя дома.

Член-корреспондент АМН. Председатель Кабардино-Балкарской федерации шахмат И. Габрилович

Как-то я ему пожаловался, что уже 5 лет отравляет жизнь постоянная усталость глаз, особенно во время турниров. Началось это во время Спартакиады профсоюзов 1969 года в Ленинграде, когда в полуфинале мне удалось обогнать Корчного. Врачи ничего не находили, кроме конъюнктивита, и всё сваливали на последствия армейского сотрясения мозга. Когда во Львове “сверление изнутри” вернулось, я не нашёл ничего умнее, чем заказывать капли с антибиотиком, которые довели меня до гноя из глаз. О нормальной игре не могло быть и речи.

Впоследствии я старался перед туром вести щадящий образ жизни, оберегал глаза от нагрузки как мог, но ничего не помогало. Схожие проблемы были у Юры Разуваева. Он пытался делать примочки из спитого чая. Настоящую причину я узнал только в 1982 г. в Сочи, где аспирантка, по-моему, Альбина Шумская, меряла кровоснабжение мозга членов сборной СССР, причём, в отличие от обычных реоэнцефалограмм по 4 точкам, она, по рекомендации своего руководителя-академика, меряла по 22! Популярно она объяснила, что по трем участкам, ответственным за зрение, ток крови значительно ниже нормы, а по четвертому получше, не всё равно недостаточно. Как с этим бороться, наша исследовательница не знала.  Хотя турнир я завалил, несколько хороших партий удалось сыграть.

Небольшой международный турнир в Люблине достался мне по плану республики, хотя подразумевался финал чемпионата страны. Так в Москве убивали двух зайцев, отчитавшись по двум линиям, выкраивая в распоряжение руководства лишнюю поездку для «своих». Проводили соревнования местные власти, но советские участники приезжали как гости Польской федерации – это вызывало различные недоразумения по дороге туда и обратно. Как-то по дороге в гостиницу с тура зашла речь о Цукерторте, родившимся здесь. Я слушал одним ухом и вдруг чисто рефлекторно напрягся, услышав: “Нет, он не был жидом, его отец был пастором“ (он крестился), однако тон и контекст исключали оскорбление. Будущий гроссмейстер Ян Плахетка ужасно разволновался, когда я напомнил о наших разговорах в 1968 г. о “социализме с человеческим лицом“. В Чехословакии так же, как и у нас, стали бояться за разрешение на выезд.

Случайно в Варшаве по пути домой я встретил их руководителя мастера Стефана Витковского с Мариком Дворецким. За обедом в русском ресторане “Тройка” в высотном здании Дворца культуры – подарке Сталина полякам, мне предложили поехать с Мариком в Поляница-Здруй – более респектабельный турнир, где можно было выполнить ещё один балл международного мастера, хотя достаточно и двух. Конечно, надо было ехать! Моего паспорта с визой для этого хватало. Но я знал, что вскоре будет конгресс ФИДЕ и боялся трудностей с предварительной, по-моему, за месяц, отправкой моего классификационного представления на конгресс. Конечно, можно привезти непосредственно на заседания, но для этого нужна добрая воля советского шахматного руководства, в наличии которой я сомневался.

 Дворец Культуры в Варшаве

Тем не менее, в опубликованных в “Советском Спорте” материалах конгресса, моя фамилия не значилась. Я тут же отправился в Москву. Председатель федерации Авербах, вроде бы хорошо ко мне относившийся после частых совместных прогулок по паркам Львова, констатировал лишь своё отсутствие на конгрессе, намекнул на незначительную роль и отправил к Батуринскому. Тот, в свою очередь, мямлил о приезде туда уже после рассмотрения классификационных вопросов и рекомендовал поговорить с Родионовым, представляющим там Союз.

Спустя полвека. А.Капенгут и Ю.Авербах. Флорида 2008г.

“Не солоно хлебавши”, я вернулся в Минск и попросил инструктора Спорткомитета БССР Евгению Георгиевну Зоткову отправить официальный запрос, оставшийся безответным. После повторного ей позвонили и рекомендовали больше не делать это. Я отправил документы в ФИДЕ заказным письмом с уведомлением о вручении. Через год после заявления о розыске мне выплатили компенсацию за “утерянное” письмо 11 руб. 76 коп. Написал также и Стефану Витковскому, но ответа не получил.

Осознание случившегося привело к мучительной боли изнутри, которую не удавалось погасить. Чтобы облегчить своё состояние, я твердил себе о месте евреев в этой стране, “всяк сверчок знай свой шесток”, и прочие банальные истины, но не отпускало. Я начал ломать в себе честолюбивые планы, подпитывающимися десятилетними успехами. Только, когда я сломал стержень уверенности в себе, стало полегче, но какой ценой… Я не мог мобилизовать себя за доской, а главное, исчезла способность максимальной концентрации, что я почувствовал, с треском завалив чемпионат республики, ранее выглядевший лёгкой прогулкой. Через десятые руки до меня дошло, что Батуринский распорядился выкинуть мои документы. Оказавшись на одном из туров Высшей лиги и разговаривая с друзьями в привилегированных местах, я встречал умоляющие взгляды администратора турнира Бори Рабкина, просившего меня уйти. Он прекрасно ко мне относился, но я увидел момент очередной взбучки ему от Батуринского, и до меня дошло.

Я не могу утверждать наверняка, но построил гипотезу, что на мое выступление на совещании, никак не затрагивающее директора ЦШК лично, кто-то обратил внимание, и, возможно, полковнику-прокурору пришлось оправдываться, за что и невзлюбил меня. Вряд ли это было указание КГБ. Учитывая мой характер, стоп-сигнал на дальних подступах к элите обошёлся ему малой кровью. Последующие остановки нежелательных талантов шли уже по проторенным тропам.

В книге «Профессия – шахматист» В. Тукмаков пишет о первенстве страны среди молодых мастеров 1970 года: «…у большинства спортивная карьера состоялась. Назову только имена будущих известных гроссмейстеров: Альбурт, Ваганян, Гулько, Джинджихашвили, Купрейчик, Разуваев, Романишин, Свешников, Тукмаков. Имена Дворецкого, Капенгута, Подгайца, почему-то гроссмейстерами не ставших, тоже хорошо известны.» Уверен, что автору этих строк прекрасно известно, почему!

Продолжение следует

Опубликовано 01.10.2023  12:49

Обновлено 02.10.2023  19:52

Другие материалы автора:

Альберт Капенгут об Исааке Ефремовиче Болеславском

Альберт Капенгут. История одного приза

Альберт Капенгут. Глазами секунданта

 

***

Вышла книга А. Капенгут “Теоретик, игрок, тренер” Цена: 1200 руб.

Количество страниц: 496

30.10.2023  17:29

 

Альберт Капенгут. Глазами секунданта

На днях в Еврейской шахматной энциклопедии прочитал:

Gleb Gorbunov

Был ребёнком, но до сих пор не могу понять, почему уважаемый М. Н. Таль безропотно проиграл Полугаевскому четвертьфинальный матч в 1980 году? Вероятно, кудесник шахмат опасался, что Корчной обыграет его в полуфинале с особой жестокостью.

Часть главы из книги, готовящейся к печати в библиотеке Федерации шахмат России отвечает на этот вопрос.

После триумфа в Рижском межзональном 8-й чемпион мира стал третьим, покорившем вершину 2700 после Р.Фишера и А.Карпова.

Анализ партии М.Таля с О.Романишиным. Сидят также А.Капенгут и Мишина жена Геля. За Олегом стоит А.Петросян

Как театр начинается с вешалки, так претендентский цикл — с жеребьевки. 17 ноября в Амстердаме состоялась эта церемония. Если бы Таль своей рукой не выбрал Полугаевского, он мог бы сказать, что пары подтасованы. (Белявский рассказывал про аналогичную ситуацию в 1982 году!) Ведь подумать только, суммарный рейтинг нашей четверки на 230 очков выше! Впрочем, неунывающий экс-чемпион мира не упустил заметить, что партнеры разделились строго по возрасту!

Конечно, я разделял эйфорию, охватившую Мишу и близких после межонального, однако не мешало бы подумать и о дальнейших планах. Зная нашего героя, я понимал, что он видит свой матч с Карповым, но работа, необходимая для достижения цели, оставалась за кадром. При обсуждении календаря Таль захотел через полтора месяца сыграть в чемпионате СССР. Я безуспешно пытался отговорить его. Его статусу в этот момент мог соответствовать только очередной титул, а это “бабушка надвое сказала”. Естественно, ему хотелось расслабиться после трудной для него самодисциплины до и во время межзонального, но он в очередной раз “слетел с катушек”. Вообще, ему было тесно в прокрустовом ложе условностей, навязанных системой.

К слову, в какой-то момент работы еще летом, я замурлыкал популярную когда-то песню «Я сказал тебе не все слова…», и Миша как-то странно отреагировал. Только спустя много лет, прочитав мемуары Салли, понял его, но и в тот момент я осознал, что этот мелкий эпизод он воспринял, как какой-то знак, так же, как и мою реакцию в нашей партии на чемпионате СССР 1971 года.

Михаил Таль наблюдает за игрой чемпиона СССР 1971 года Владимира Савона

Я стал совсем своим, меня перестали стесняться, и было грустно констатировать метаморфозу моего кумира за 15 лет, прошедших со времени наших интенсивных контактов в период моей службы в Риге. В то время Таль говорил о себе словами Ива Монтана “солнцем полна голова”. Однако, прессинг властей – достаточно вспомнить снятие почти с трапа на Олимпиаду в Лугано в 1968 году; «освобождение» от редакторства «Шахматы» (Рига) и апофеоз: экс-чемпион мира за бортом ч-та СССР в своем родном городе в 1970 году. Надо было обладать его гениальностью, чтобы вновь подняться. Много других примеров, когда подобные испытания не выдерживали. Возможно, свою роль сыграли и наркотики в своё время. Эта дистанция, полная трудных испытаний, превратила нашего героя в мизантропа, обиженного на весь мир, в том числе и за недостаточное признание его гениальности.

Еще в начале нашей работы проскакивала обида на Карпова, от гонорара за работу в Багио до дележа в Монреале. (Геля говорила, что Миша не мог себе позволить обогнать чемпиона мира.) Думаю, что это послужило мощным тонизирующим фактором для подготовки и игры в межзональном. Апофеозом был визит чемпиона мира в Минск на несколько дней во время чемпионата СССР. Их комнаты в гостинице “Минск” были почти рядом, но никаких контактов не было.

Особенно часто высказывалась более непосредственная Геля, раздосадованная суммой в $3 000. Когда я потом работал на Карпова, в разговоре с Игорем Зайцевым зашла об этом речь, оказалось, что они получили по $5 000. Безусловно, это несоизмеримо с их вкладом, но всё же есть разница, и разговоры о бессребренике обретают несколько другой подтекст. Как-то Геля похвасталась, что привезла из Канады норковую шубу. Я поинтересовался, надевала ли она её когда-нибудь? – “Ты что, стану я на себе $3 000 таскать!”

К слову, Таль после совместного корректнейшего разбора свежесыгранной партии подчеркнуто вежливо благодарил соперника за анализ – с однозначной реакцией собеседника, тут же запоздало понимающего укор, что это он должен был благодарить экс-чемпиона мира. Я не раз наблюдал такие сцены, разыгранные под копирку. Характерная для Миши деталь!

Однако по-настоящему гениальность Таля поражала, когда Миша сам выступал в роли ЭВМ. Ботвинник, который в последние годы жизни работал над созданием «электронного гроссмейстера», дал этому феномену своеобразную оценку: «С точки зрения кибернетики и вычислительной техники, Михаил Таль – устройство по переработке информации, обладающее большей памятью и большим быстродействием, чем другие гроссмейстеры; в тех случаях, когда фигуры на доске обладают большой подвижностью, это имеет важнейшее, решающее значение.”

На чемпионате СССР 1979 г. у нас не было такого обилия справочных материалов, как на межзональном, поэтому нам приходилось больше полагаться на его феноменальную память. Например, перед партией с Геллером, покончив с завтраком, Миша сосредоточился и начал бормотать: “Где Фима играл последний год?” Насчитав 4 турнира, он начал вспоминать по порядку все партии, сыгранные там нужным цветом. “Так, он проиграл в этой системе, да и в похожей встрече, хоть и выиграл, но стоял подозрительно”. Наметив 4-5 точек соприкосновения репертуаров, он начал новый круг. “А что в этой позиции было сыграно интересного за последнее время?”

В итоге, после 15 минут такой активности, которой я не уставал поражаться, мне поступал заказ найти конкретные партии, и мы приступали к анализу во всеоружии, причем КПД был очень высок – новинки сыпались как из рога изобилия. Я немало времени провёл за доской с великими шахматистами, но Таль был уникален! Как следствие, в турнирах его талант раскрывался полнее, ибо подобный выбор дебютной стратегии эффективнее многочасовой подготовки соперников.

В такие минуты я с горечью вспоминал время, потерянное на десятки, если не сотни часов нашего блица в 1964-66 гг. Ведь займись мы тогда подобными анализами, Таль мог бы гораздо полнее реализовывать свой гигантский потенциал, растраченный порой почём зря, да и мне бы это не помешало. А ведь я говорю только о нескольких годах его творчества!

За блиц-партиями Я.Сейравана с А.Войткевичем наблюдают Ю.Васильев, Б.Ларсен, А.Капенгут и М.Таль. Игра проходила с перевесом рижанина

«Вершиной» Мишиной подготовки к чемпионату были недельные гастроли где-то в Полтаве, откуда Таль прилетает «с корабля на бал» в Минск на турнир высшей лиги, совершенно простуженный, считая себя обязанным стать чемпионом. Это всегда трудно, а при недомогании — вдвойне. Пришлось даже пропустить партию третьего тура против Романишина, оказавшуюся роковой для экс-чемпиона мира. Во время очередного доигрывания, когда игралась пропущенная встреча, Геля и я сидели в девятом ряду, когда Миша в цейтноте на 38-м ходу опустил коня на е3, потом тут же его подобрал и поставил на f6. Я успел пробормотать ей: ”Он подставлял коня!” и побежал за сцену. В комнату участников зашли игроки, отложившие партию, начинается анализ. В ключевой позиции происшествия Таль искусственным голосом, пытаясь быть непринуждённым, произнёс: ”Я чуть было не подставил коня”. Надо было видеть долгий кинжальный взгляд Олега в ответ. У столика в тот момент стоял судья из Гомеля Феликс Гилютин, ничего не сказавший, а чуть поодаль был зам. главного судьи Лева Горелик. Потом он мне сказал: ”Таль как бы выронил этого коня, но я рад, что не стоял рядом”. Спустя несколько недель мы с Олегом вдвоём парились в Новогорске на олимпийской базе. Зашла речь об инциденте. Мой приятель, с которым играли ещё 12 лет назад, со злостью на партнёра произнёс: ”Если бы я знал, что за моей спиной стоял Аршак, я, конечно же, заявил бы об этом. Но полагаться на незнакомого судью, возможно, преклоняющегося перед авторитетом экс-чемпиона мира, я не мог себе позволить”. (Напрашивается ассоциация с эпизодом из партии Каспаров – Ю. Полгар из Линареса-94, подробно рассказанная А. Карповым в «Жизнь и шахматы»).

Я думаю, что раздвоенность между желанием выиграть турнир любой ценой и предательством любимого дела всей жизни сослужили плохую службу (а как назвать иначе?). Достаточно было при доигрывании после одиннадцатого тура вместо желательных трех очков в четырех партиях, которые выводили на делёж первой строки, взять лишь полтора, чтобы «посыпаться» не останавливаясь.

Встреча с 8-м чемпионом мира в АН БССР. Минск 79 г

На закрытии Таль вдруг позволил себя уговорить сыграть в командном чемпионате Европы, хотя ранее отказывался. Тогда же принимается спонтанное решение принять участие в сборе под Москвой. Анатолий Карпов, да и не только он, выражали недоумение по поводу такой подготовки. От пары месяцев до матча остались крохи.

Это только считается, что гроссмейстеры играют короткий матч. Их состязание длится всю жизнь. Уже 25 лет яростные баталии перемежаются короткими ничьими, и «гамбургский счет» отражает не только итог, он показывает ныне так часто поминаемую всуе психологическую совместимость. Не в последнюю очередь, я бы сказал, «репертуарную», ибо в партиях больших шахматистов выбор варианта играет зачастую решающую роль. Не побоюсь заметить, что по отработанности дебюта Полугаевскому не было равных в мире — глубина поиска достигается за счет сужения круга проблем, и это его «ахиллесова пята». Своего рода принцип неопределенности Гейзенберга в шахматах. Таль в этом плане полный антипод своего соперника. Рижанин мог играть все что угодно, и те позиции, на которых экс-чемпион мира заканчивал иногда дебютную подготовку, для его оппонента служили исходной базой для анализа. Если в турнире широта кругозора позволяет «подбирать ключи» к уязвимым точкам соприкосновения с репертуаром соперника, то в матче такой подход к дебюту становится бумерангом.

Вот и вырисовывается главная проблема — глубина погружения в круг возможных систем для предстоящего поединка, особенно при дефиците времени. Тут бы собраться в пружину и работать, работать… Но для артистической натуры рижанина самопрограммирование глубоко чуждо. Мне кажется, что Таль подсознательно хватался за любую возможность избегать кропотливой работы. Интересно мнение 13-го чемпиона мира: “Он, конечно, превосходил Полугаевского, но уже требовалась подготовка, требовались другие качества, уже спортивные, исследовательские, Талю этого всегда не хватало, это вынуждало его пробуксовывать”.

В спартанской обстановке хоккейно-футбольной базы сборных страны в Новогорске Миша не мог высидеть больше одного дня и умчался в Москву. На следующий день он приехал на такси, усталый от дороги, кое-как отзанимались пару часов, но такая ситуация его не устраивала, и наша звезда переложила на меня транспортные вопросы.

Тем временем Алик Рошаль решил проблему места для занятий в столице оригинальным способом. Его приятель, директор универмага “Минск”, по понятиям брежневской Москвы – большой человек, снял “под Таля” люкс в закрытой гостинице столичного горкома в арбатских переулках. Его альтруизм объяснялся просто – после обеда с очередной молоденькой продавщицей они отдыхали в этом номере, открытом для нас с 3-4 часов. Я добирался со сбора с пересадками по несколько часов, а Миша приезжал от очередной пассии. Неудивительно, что Геля перестраховывалась с квартирой в Дубулты и с шубой! В какой-то момент я не удержался и проехался по поводу ситуации. На что тот с честным взглядом покаялся: “Я не бабник, я – алкоголик!” Но пользы от таких занятий было мало, хотя жертва ладьи из 4-й партии будущего матча придумана именно там. К слову, о нравах того времени – в ресторане с обширным меню по смехотворным ценам сидели исключительно пожилые мужчины в темных костюмах с депутатскими значками.

По возвращении Таля из Швеции с командного чемпионата Европы кое-как удалось вырваться в Баку на тренировочные партии с Гариком Каспаровым. Из планировавшихся шести партий, к сожалению, были сыграны только две. Первая партия закончилась вничью. Вторую Миша проиграл белыми. Когда Гарик, не скрывая радости, воскликнул: “Это моя первая победа в Каро-Канне над гроссмейстером!” – на Мишу нельзя было смотреть. «Как гроссмейстером? Просто гроссмейстером?» Он сильно принял после партии, и тут ему сообщили о смерти брата. Это было уже слишком. “Позвони Кларе Шагеновне, – сказал он Геле, – чтобы она организовала укол…”

Известие о кончине брата позвало в Ригу. Мой рейс на Минск перенесли на другой день, когда я уже сидел в аэропорту. Пришлось звонить Аиде. Я оказался первым, кто обживал новую квартиру Гарика в другом подъезде, только что подаренную Гейдаром Алиевым – ещё стоял запах краски! Помимо раскладушки с лампой, мне дали пока ещё запрещённую в Союзе “Защиту Лужина”, “свежачок” из Швеции.

Начались хлопоты о переносе матча. В конце концов президент ФИДЕ Ф. Олафссон санкционировал перенос на 23 марта. Через пару дней начался сбор, запланированный в Юрмале. Витолиньш и я устроились в традиционном «Интуристе» в Майори, а Миша застрял дома. Вначале аргументировал простудой, и мы часами добирались к нему электричкой и трамваем, психическое состояние Алвиса из-за трудностей с транспортом начало вызывать тревогу. Один случай мог кончиться совсем плохо, Геля сообразила увеличить дозировку сильных антидепрессантов. Потом мы были обескуражены громадными солнечными очками нашего героя в полутёмной комнате. Через пару дней Миша случайно снял их, и мы увидели огромный фингал под глазом, оставалось только догадываться, кому он был этим обязан. Вскоре я был приглашён на заседание президиума шахматной федерации Латвии, где, в присутствии Кобленца, не счёл возможным скрывать свой взгляд на возможность негативного исхода матча. Про себя вспоминал Болеславского, отказавшегося работать с ним ещё против Ботвинника со словами: ”Талю нужен не тренер, а нянька!”

К слову, у Миши была обширная шахматная библиотека, но в жутком беспорядке. Я как-то организовал субботник, и втроем мы стали расчищать авгиевы конюшни. Я натолкнулся на переписанные от руки партии полуфинала СССР 1952 г., которые экс-чемпион мира решил выкинуть. Когда вечером я рассказал об этом Валерию Журавлеву, тот в отчаянье готов был бежать во двор Мишиного дома и копаться в помойке, чтобы спасти их! Нашёл также переплетённую дипломную работу по Ильфу и Петрову и, конечно, взял почитать, ибо много слышал о ней, но, пожалуй, самым главным была сама тема после многолетнего умолчания в сталинские времена.

В шахматном плане “маг комбинаций” категорически отказался заниматься чёрным цветом и весь сбор был посвящён опровержениям фирменного варианта соперника, где острейшие фантазии радовали его глаз.

В Алма-Ату прилетели за несколько дней до начала матча. Вначале нас было семеро. Помимо семьи, секундантов – меня и Витолиньша, были доктор и директор Латвийского шахматного клуба.

Гера в своих воспоминаниях об отце пишет: “На память приходит также имя Иосифа Ефимовича Гейхмана, который долгие годы был не только другом отца, но и его лечащим врачом. (Миша называл его “доктари” – АК) Он тяжело переносил поражения отца и страшно переживал, если отец плохо себя чувствовал — настолько, что, когда в 1988 году отец в очередной раз лежал в реанимации, Иосиф Ефимович получил инфаркт и умер”.

Я уже упоминал о нём на матче с Корчным. Милейший человек, гордившийся спасением Аркадия Райкина, как он рассказывал, с того света, сразу располагал к себе, и прогулки с ним были лучшим лекарством от стресса.

Анализ партии М.Таля с О.Романишиным. Стоят А.Витолиньш и Л.Любоевич, на заднем плане Мишина жена Геля с Н.Захаровым

Не могу повторить эту характеристику, говоря о Николае Михайловиче Захарове. Прекрасный администратор, эффектный мужчина, он использовал свою должность как трамплин для очередного карьерного прыжка, пользуясь покровительством министра здравоохранения Латвии Канепа, попутно руководившего федерацией шахмат. Через несколько лет, окончив ВПШ, он уже руководил «Медтехникой» в его епархии. В независимой Латвии Захаров стал одним из руководителей русской партии. С его слов я узнал о предварительном зондаже в КГБ моего возможного выезда в качестве секунданта в капстраны. Помог он и Лёве Гутману, пришедшему на поклон к Талю в преддверии выезда на ПМЖ, вывезти личную картотеку, в дальнейшем так нужную ему для поддержания за рубежом репутации теоретика. Здесь я в очередной раз увидел двойной стандарт в отношениях Таля с людьми – когда слышал указания, которые он давал Геле и Захарову, и мог сравнить с тем, что он говорил в лицо.

Однако силой обстоятельств я стал у директора клуба на пути. Придя на работу в клуб, первым делом НМ выбил себе четырёхкомнатную квартиру (не обращая внимания на многолетнюю очередь сотрудников), но в микрорайоне. Под эгидой успешной Мишиной игры на межзональном он начал разговоры о получении под меня элитной квартиры бывшего премьер-министра, известного писателя Вилиса Лациса. Я удивлялся, как во время турнира Канеп несколько раз подходил ко мне с информацией на эту тему. Когда Захаров понял отсутствие у меня интереса, он стал приглашать в республику Володю Багирова, посулив свою квартиру, чтобы оставить элитную за собой. В конце концов он провернул этот полукриминальный вариант, но Багиров, узнавший задним числом подноготную, был вне себя от ярости. Однако для того, чтобы реализовать эту комбинацию, директору клуба надо было выжить меня с роли Мишиного секунданта, в чём он и преуспел по окончании матча.

Уютный Дом отдыха ЦК КП Казахстана располагался на полпути от Медео до современного здания Дома офицеров, где развернулись баталии. Осталось загадкой, повлияла ли перемена высоты в 400 м. К услугам шахматистов были бассейн, сауна. Надо было видеть, с каким упоением экс-чемпион мира выигрывал турнир за турниром… в настольный теннис.

В первый же день в столовой, когда все наши уже разбрелись, ко мне подсел известный казахский поэт Олжас Сулейменов, как оказалось, председатель федерации шахмат Казахстана. Я знал о скандале с его нашумевшей книгой “Аз и я”. Выяснилось, что он заехал на пару дней сюда, чтобы познакомиться поближе с Мишей. Я тут же разыскал Таля, но он категорически отказался тратить время на диссидентствующего национального героя. Кстати, недавно я прочитал очередную легенду, что Таль и Высоцкий были приятели, но в своё время Миша в ответ на мой вопрос буркнул, что они как-то пересекались в одной компании. Такое мифотворчество больше подходит для “художественной” литературы типа “Прекрасной толстушки” Ю.Ф. Перова, где в одном из героев легко угадывается Таль.

Я списался заранее со своим другом Борей Каталымовым и привёз от него чемоданы с литературой. Здесь сразу вспоминается негатив – по окончании матча я просил Мишу о каком-то небольшом жесте благодарности в адрес тренера, ради него лишившегося на полмесяца своей библиотеки, но получил категорический отказ. Говорят, большинством звёзд любые проявления внимания воспринимаются как само собой разумеющееся, но каждый раз чёрствая неблагодарность в подобных ситуациях, а я их насмотрелся за время нашей работы, оставляет рубец. Может быть, следовало с самого начала соблюдать дистанцию, ибо в процессе сближения тебя начинают воспринимать как собственность.

На открытие матча прилетели председатель федерации шахмат, лётчик-космонавт Севастьянов и директор ЦШК Батуринский. Они появились в столовой дома отдыха, когда мы уже пообедали. На столе оставалась большая ваза с пирожками. Пока Виталий Иванович развлекал публику баснями из быта космонавтов, Виктор Давыдович с вожделением упивался видом желанного деликатеса. Несколько раз он нерешительно совершал движения в сторону вазы, но никто ничего уже не ел, да и при его комплекции это было бы лишним. Я поймал напряжённый взгляд 5-летней Жанночки, пристально следящей за чужаком. Наконец, наш шеф сдался и решительно потянулся за пирожком, но тут как гром с небес прозвучало: “Куда тебе, пузырь, сейчас лопнешь!” Тут в самый раз Миша мог ласково воскликнуть знакомое: “Мой Арафатик”. Как-то в «Интуристе» Жанна с отцом и мной зашла в лифт и с ходу громко заявила чете пожилых иностранцев: “А я – дочка Таля!” Конечно, они не понимали русскую речь, да и имя для них ничего не значило. Я как-то спросил пятилетнего ребёнка: “Жанна, ты умная девочка. Почему ты иногда так себя ведёшь?” – “Папе нравится”.

Случайно я услышал о предполагаемом через полтора месяца участии экс-чемпиона мира в турнире в Бугойно. На мой взгляд, это говорило о его неверии в победу, ибо для подготовки к Корчному не оставалось бы времени. Кроме того, никаких шагов для оформления моего выезда не предпринималось. Напрашивалась мысль о поддержке федерацией мощного заслона против “злодея”, в котором я был бы не так нужен. Конечно, здесь интересы страны пересекались с потаённым желанием чемпиона мира играть за валюту, и я не был уверен в искренности намерений Батуринского. Я спросил Мишу, его аргумент – от турнира всегда можно отказаться. Во время важного разговора с ВД он попросил меня на время выйти, а потом руководитель советских шахмат заметил мне, что у них есть возможность сделать документы на выезд оперативно. Всё это выглядело не слишком убедительно, а в сочетании с пустыми обещаниями экс-чемпиона мира типа международного турнира и кучей других мелочей заставляло задуматься.

За анализом М.Таля и его секунданта А.Капенгута наблюдают участники межзонального Л.Любоевич и Ф.Тройс, а также А.Войткевич, помогавший при подготовке к турниру

В первой партии Полугаевский провоцировал партнёра на повторение варианта из межзонального. После матча, во время прогулки по прекрасному парку дома отдыха, Лёва, обмениваясь впечатлениями с автором, подтвердил предположение, что нас ждало усиление. Миша предпочёл систему Бондаревского – Макогонова, тщательно подготовленную к матчу в Багио, однако 40-минутное раздумье над 17-м ходом не помогло избрать правильный план.

Получать пробоину в первом туре рижанину не привыкать — это давно стало печальной традицией. Но тем большего внимания требовал белый цвет: был взят первый тайм-аут. Еще задолго до матча мы разошлись во мнении, будет ли применен «фирменный» вариант соперника, и я был не прав. На 10-м ходу Таль пожертвовал фигуру.

Идея А. Витолиньша ведет к очень запутанной игре, которая не носит форсированного характера. Подобные позиции исключительно трудоемки, и нам пришлось немало часов провести за анализом возникающих осложнений.

Должен покаяться, что дал Талю спорный совет. Я напомнил, как перед последним туром межзонального позвонил чрезвычайно взволнованный Полугаевский, с которым у меня были приятельские взаимоотношения свыше 10 лет, и начал осторожно интересоваться моим мнением, как надежнее всего сделать белыми ничью с Георгиу, обеспечивающую ему матчи претендентов. Он был в таком состоянии, что ему больше нужна была консультация психотерапевта, чем теоретика. Наконец, Мише надоело ждать, пока я освобожусь, и он лениво махнул рукой: “Зови”. Через пару минут влетает взъерошенный Лева и начинает сыпать вариантами. За ним вскоре прибежал Верховский, потом приплёлся Аверкин, понурив голову. Стало ясно, что “нет пророка в своем отечестве” и собственные тренеры его не устраивают. Лева демонстрировал интереснейшие идеи. Лишь спустя 9 лет Таль впервые применил одну из них против Тиммана (Хилверсум, 5-я партия матча), и сейчас система называется его именем, хотя ее автором был Полугаевский. К сожалению, аналогичные ситуации в теории встречаются достаточно часто, что я не раз ощущал на собственной шкуре.

Напоминая эту комичную подготовку, я предложил ходы анализа делать без раздумий, нагнетая психологический эффект. Понимал, что подопечный не привык играть подобным образом, но мне казалось, что при возникновении ситуации, требующей свежего решения, скажется комбинационное дарование, практически неограниченное лимитом времени. Однако я не учёл включение в команду соперника Никиты Глебовича Алексеева – видного психолога, в будущем члена-корреспондента академии. Как следствие, Лёва мужественно сражался, будучи пойманным на вариант, ведь позиция после 19 ходов стояла у нас дома и Таль истратил только 15 минут, в основном на хождение по сцене, а у чёрных оставалось около получаса. Критическая позиция возникла к 26-му ходу. В зале я поделился с Витолиньшем несложным вариантом, где белые получали 4 пешки за фигуру при продолжающейся атаке, однако Миша прошёл мимо. Отложенная была близка к ничьей, которую надо было искать. Я ошибочно полагал, что ничья достигается в эндшпиле «ладья, слон и конь против ладьи и слона без пешек», но, оказывается, разноцветные слоны меняют оценку. Однако Таль, взяв второй тайм-аут, игнорировал анализ. Геля, понимая его состояние, повторяла басни о похождениях Лёвиной жены Ирочки, по прозвищу “умница”, пытаясь вывести Мишу из ступора. С момента откладывания он больше суток не интересовался позицией! Неужели в аналогичной ситуации любой другой участник матчей претендентов мог так поступить!?

В интервью Гельфанд сказал, что Таль много работал. Может быть, Боря помнил с моих слов, что Миша со страшной скоростью впитывал гигантские объёмы информации благодаря своей гениальности, но это совершенно разные материи! Я довольно подробно описываю подготовку и игру в матче, чтобы читателю было предельно ясно, в чём его ахиллесова пята!

В результате в последний момент в машине мы, казалось, нашли ничью в главном варианте, но оказалось, что Лёва записал другой ход, и Миша за доской ничего не смог сделать.

М. Таль – Л. Полугаевский

Сицилианская защита В96

4-я партия матча, Алма-Ата, 1980

1.e4 c5 2.Nf3 d6 3.d4 cxd4 4.Nxd4 Nf6 5.Nc3 a6 6.Bg5 e6 7.f4 b5. Последний бой состоялся в четвёртой партии. К этому времени подъехали Кобленц и Багиров. Если появление маэстро было само собой разумеющимся, то Володя сам по себе стал психологическим оружием. Около 10 лет совместной работы Лёва отправил “коту под хвост” на 45-м чемпионате СССР, обыграв своего секунданта чёрными и лишив гроссмейстерского балла. “До поры до времени” Таль безучастно взирал на возню Захарова с приглашением бакинского гроссмейстера, включая его пребывание на нашем сборе, однако после возражений Полугаевского против переноса сроков он “дал добро” на приезд Володи в Алма-Ату. Но и здесь наш лидер был непоследователен, ибо только после решающей партии выяснилось, что весь встретившийся вариант был аккуратно записан табличной нотацией в тетради Багирова. К слову, в 1964 г. на сборе перед чемпионатом мира среди студентов я впервые увидел эту систему записи у Володи, а в Алма-Ате, увидев обилие подборок, подготовленных моим учеником Серёжей Артишевским по заказу Таля, но, кстати, так и не оплаченных, бывший тренер Лёвы радостно воскликнул: “Как родные!”

8.e5 dxe5 9.fxe5 Qc7 10.exf6 Qe5+ 11.Be2 Qxg5 12.Qd3 Qxf6 13.Rf1 Qe5 14.Rd1! Ra7 15.Nf3 Qc7 16.Ng5 f5 17.Qd4 h5! 18.Rxf5!? exf5 19.Nd5 Qd7!! После встречи Миша констатировал, что жертва ладьи, найденная в краснопресненской гостинице, была Лёве известна, но через два хода, задумавшись на 40 минут, он не решился на агрессивное 20.Rd3, предпочтя 20.Qh4 Be7 21.Kf1, хотя и не видел опровержения, а думал лишь, чем удивить соперника.

XABCDEFGHY
8-snl+kvl-tr(
7tr-+q+-zp-‘
6p+-+-+-+&
5+p+N+psNp%
4-+-wQ-+-+$
3+-+-+-+-#
2PzPP+L+PzP”
1+-+RmK-+-!
xabcdefghy

20.Rd3!±.

Самый очевидный ход с угрозой выиграть “прямой наводкой” (21.Re3+).

Чёрным не просто найти защиту. Не сомневаюсь, что в нормальном состоянии “рижский волшебник” в этой позиции раскатал бы любого. Но, выбитый из колеи неудачным стартом, Миша ищет “пятый угол” – не форсированный выигрыш, а лишь как удивить партнёра. Я в этой главе уже не раз отмечал важность душевного комфорта для взлётов экс-чемпиона мира.

Анализируя после матча, я установил отсутствие защиты у чёрных и напечатал варианты в “Шахматы, шашки в БССР” №4 за 1980 год стр. 7-9, а в процессе работы над этим текстом спустя 40 лет проверил анализ на компьютере. Особенно впечатляла позиция, где после тихого хода лишние ладья и слон не могут спасти чёрных. Подтверждает это мнение и то, что Лёва через несколько лет избирал другой путь в своём фирменном варианте, хотя и там компьютер нашёл пробоины.

20…Nc6. Естественная попытка найти защиту, подключая коня. Остальное проигрывает:

20…f4? 21.Qe4+ Kd8 22.Nb6+–;

20…Rh6? 21.Bxh5+! Rxh5 22.Re3+ Kd8 23.Qb6+ Rc7 24.Nxc7 Rh6 (24…Qxc7 25.Nf7+ Kd7 26.Qe6#; 24…Rxg5? 25.Nd5++–) 25.Nf7+ Qxf7 26.Ne6+ Kd7 27.Rd3++–;

Эффектно белые выигрывают как после 20…Bd6?! 21.Re3+ Kf8

(21…Be7 22.Qxg7 Qxd5 23.Qxh8+ Kd7 24.Rd3+–; 21…Kd8 22.Qh4 Bg3+ 23.Rxg3 Qxd5 24.Rd3+–) 22.Nf6! gxf6 (22…Bg3+ 23.hxg3 Qxd4 24.Re8#) 23.Qxf6+ Kg8 24.Bf3! Bb7 (24…Bf8 25.Qg6+ Bg7 26.Re8+ Qxe8+ 27.Qxe8+ Bf8 28.Qe5 Bb4+ 29.Kf1+–) 25.Qg6+ Kf8 (25…Qg7 26.Qe6+) 26.Ne6++–.

так и при 20…Rb7?! 21.Re3+ Kd8 (21…Qe7? 22.Qc5 Be6 23.Nxe7 Rxe7 24.Rxe6 Rxe6 25.Qc8+ Ke7 26.Qxe6+ Kd8 27.Nf7++–; 21…Be7 22.Qxg7 Qxd5 23.Qxh8+ Kd7 24.Bf3!+–) 22.Qh4! Qxd5 (22…Be7 23.Nf7+ Ke8 24.Nxe7 Qxe7 25.Rxe7+ Rxe7 26.Nxh8+–; 22…Qe8 23.Nf7+ Kd7 24.Qd4 Bc5 25.Qxc5 Qxf7 26.Nb6+ Rxb6 27.Rd3++–) 23.Ne6+ Kd7 (23…Ke8 24.Nc7++–) 24.Qd8+ Kc6 25.Rc3+ Bc5 26.Rxc5+ Qxc5 27.Bf3++– Невероятно красивый мат!

Детальный анализ показывает, что чёрные могут пытаться спастись, лишь пожертвовав ферзя, однако надо найти подходящую ситуацию. 20…Be7?! 21.Re3 0–0 22.Rxe7 Qxe7 23.Nxe7+ Rxe7 24.Kf1 Nd7 25.Qd5+ Kh8 26.Qd6+–. Этот путь трудно советовать!

21.Re3+

XABCDEFGHY
8-+l+kvl-tr(
7tr-+q+-zp-‘
6p+n+-+-+&
5+p+N+psNp%
4-+-wQ-+-+$
3+-+-tR-+-#
2PzPP+L+PzP”
1+-+-mK-+-!
xabcdefghy

21…Ne7! Единственная защита!

21…Kd8?? 22.Qb6++–;

21…Be7? 22.Qxg7 Qxd5 23.Qxh8+ Kd7 24.Rd3+–;

21…Qe7? 22.Qb6 Rh6 23.Bxh5+!+–.

22.Nf6+! Удар, знакомый по предыдущим примечаниям.

22…gxf6 23.Qxf6 f4!?

23…Rg8? 24.Bxh5+ Kd8 25.Rc3!+–;

23…Qd5 24.Qxh8 Qc5 25.Bxh5+ Kd7 26.Rd3+ Nd5 27.Bf3 Kc7 28.Rxd5 Qe7+ 29.Re5 Qg7 30.Ne6+ Bxe6 31.Qxg7+ Bxg7 32.Rxe6+–.

24.Re5 Qd4. Сомнительна попытка сохранить материал 24…f3?! 25.Bxf3 Bb7 26.Qxh8 Bxf3 27.gxf3 Qd6 28.Qxh5+ Kd7 29.Re4!, например: 29…Qd5 30.Qg4+ Kc6 31.Nh7 Rd7 32.Qe6+ Kb7 33.Qxd5+ Nxd5 34.Nxf8+–.

24…Rg8 25.Bxh5+ Kd8 26.Rc5 Rc7 27.Nf7+ Ke8 28.Ne5+ Kd8 29.Nxd7 Bxd7 30.Rxc7 Kxc7 31.Qxf4+ (отсутствие координации чёрных фигур в сочетании с беспомощным королём делает шансы на спасение призрачными) 31…Kc8 32.Bf3 Nf5 33.33.Qe4±.

25.Rxe7+ Rxe7 26.Qxd4 Bg7 27.Qd5 Bg4 28.Ne4±. Лучшее, чего чёрные могут добиться! Однако перевес белых не вызывает сомнений.

После 4 партий в нашем лагере воцарилось уныние: Миша не реализовал две блестящие разработки белыми, на которые Лева попался в своем фирменном варианте, и проиграл черными. Ясно, что приходилось играть резко любым цветом, но он был совершенно растерян и подавлен, с трудом осознавая, куда его завела жизненная философия “А мне так хочется”. Я пытался уговорить его применить мою свежую идею в Модерн Бенони   (см. партию с Маровичем №24), но безуспешно. В конце концов он отказался… из-за острейшей позиции, но меньше всего потому, что эта ситуация может разрешиться миром! Миллионам почитателей гениальности 8-го чемпиона мира просто невозможно представить его состояние в тот момент!

Пожалуй, здесь можно поставить точку. Стало ясно, что счет 3:1, с учетом взорвавшихся мин, не давших, однако, ожидаемого эффекта, делает рижанина «смертником». Статистика показывает, что очень много матчей из десяти партий заканчиваются 5,5:2,5. Это объясняется тем, что проигрывающий обязан рисковать и «горит» еще больше.

Прочитав эти заметки, можно прийти к выводу, что не столько Полугаевский выиграл, сколько Таль проиграл. Это мое субъективное мнение. Москвич продемонстрировал в матче свои лучшие качества — отработанный дебютный репертуар, прекрасный расчет, отличную технику реализации преимущества.

Спустя несколько лет после матча

После матча в упомянутой статье “Глазами секунданта” я писал: “За двадцать лет со времени матча с Ботвинником шахматы на высшем уровне сильно изменились — несравненно возрос аналитический элемент, связанный с обузданием лавины информации. Он требует обстоятельного аскетического, профессионального подхода. Эмоциональную гениальность чародея 64-х полей приходится укладывать на «прокрустово ложе» повседневной многочасовой работы. Но к самобытным талантам, видимо, нельзя подходить с обычными мерками! Никто не сомневается, что весь шахматный мир будет еще не раз восхищаться блестящими взлетами фантазии, крупнейшими турнирными успехами экс-чемпиона мира. Но сможет ли он активно бороться в следующем претендентском цикле, зависит во многом от возможности самопрограммирования”.

После матча Захаров вызвал меня на откровенный разговор и задал вопрос о перспективах Таля в следующем цикле. Я вынужден был констатировать реальное положение дел. Не сомневаюсь, что это помогло ему провернуть задуманную комбинацию, но мне не хотелось врать, ведь не очень приятно выступать в роли очевидца, еще меньше — быть лицом, когда косвенно, когда и прямо отвечающим за падения всеобщего любимца (за взлеты отвечает он сам).

Как сказал Сергей Есенин: “Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии”. Спустя 40 лет тяжело вспоминать, как гений не реализовал полностью свой дар, я думаю, из-за выпестованной вседозволенности, сжигающей изнутри.

Ранее опубликованные материалы автора:

А. Капенгут. История одного приза

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.1)

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.2)

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.3)

Альберт Капенгут об Исааке Ефремовиче Болеславском

Книга выйдет в скором времени в библиотеке Федерации шахмат России.

Опубликовано 26.07.2023  21:42

Обновлено 27.07.2023  21:04 и 30.07.2023  17:05