Tag Archives: история Калинкович

В.Лякин. Медаль за врачебный подвиг

В один из весенних дней 1913 года, с раннего утра, на восточной окраине обычно сонно-пустынного полесского местечка Калинковичи было необычайно оживленно и многолюдно. У недавно построенного на средства земства и мещанской управы небольшого одноэтажного деревянного здания собралась, наверное, треть здешнего двухтысячного населения. Ожидался приезд официальных лиц из уездного города Речицы. Несколько городовых и члены местной добровольной пожарной команды, руководимые урядником А.Я. Маковнюком, с трудом расчистили в густой толпе площадку перед фасадом и проезд со стороны Свято-Никольского храма. У входа, в тщательно отутюженном мундире медицинского ведомства, стоял Михаил Осипович Барташевич, 34-летний фельдшер, до этого Дудичского, а с нынешнего дня Калинковичского фельдшерского пункта Хойникского врачебного участка Речицкого уезда Минской губернии. Рядом, в нарядном платье сестры милосердия, была его помощница и жена, Надежда Ивановна, акушерка. Ожидая появления высокого начальства, они заметно волновались, хотя накануне подготовили, кажется, все: приемный покой был обеспечен необходимой мебелью и сиял чистотой, врачебный инструментарий и медикаменты имелись в нужном количестве и были аккуратно разложены по местам.

В числе встречающих была вся местная элита: староста сельского общества А.Н. Кужелко, писарь Н.Н. Савицкий, председатель мещанской управы З.Ш. Зеленко, начальник железнодорожной станции при местечке А.А. Виноградов, начальник почтово-телеграфной конторы Е.С. Курбатов, аптекарь З.Х. Михлин, председатель здешнего ссудно- сберегательного общества Л.Б. Рабинович, купцы и владельцы лавок. Тут же была и учительница калинковичской церковно-приходской школы О.И. Уманович со своими учениками, державшими в руках листки с приветственными виршами. Группа певчих окружала настоятеля местного православного прихода о. Сергея Лавровского, прибывшего освятить здание. Наконец звонарь, выполнявший на храмовой колокольне роль наблюдателя, подал условный сигнал, а вскоре прибыл и большой конный экипаж. Из него вышли уездный предводитель дворянства коллежский советник Е.В. Оделькоп с супругой, начальник губернского врачебного отделения Ф.А. Василевский, земский врач Хойникского врачебного участка И.М. Сляднев и уездный исправник М.В. Валюжин. На расшитом рушнике им поднесли хлеб-соль, и церемония открытия первого в истории Калинковичей медицинского заведения началась…

Разумеется, с болезнями в местечке боролись и ранее. В списке медицинских работников Речицкого уезда 1907 года упомянуты «вольнопрактикующий врач в Калинковичах З.М. Метелиц», акушерка Г. Г. Аперман. Несколько лет спустя число местных акушерок пополнили М.М. Горелик, Б.Ш. и М.М. Фурсевич. В начале 20 века при железнодорожной станции была введена должность врача, на нее был назначен опытный медик Х.И. Ковалевский. Однако реально возможность получать хотя бы элементарную медицинскую помощь основная масса жителей местечка обрела лишь с 1 июля 1911 года, когда в волостном центре, соседнем селе Дудичи, открыли фельдшерский пункт. Калинковичане составляли подавляющее большинство его посетителей, в связи с чем, на проходившем в декабре 1912 года общем земском собрании и было принято ходатайство к губернским властям о перемещении медпункта из села в местечко.

Первый штатный калинковичский фельдшер, а позднее врач, М.О. Барташевич родился в 1879 году в белорусской крестьянской семье в местечке Столбцы Минского уезда. В 1895 году толковый и целеустремленный паренек смог поступить в Могилевскую фельдшерско-акушерскую школу и по ее окончанию три года спустя был направлен работать фельдшером в Хойникский врачебный участок Речицкого уезда. Скромная сельская лечебница на 10 кроватей, со штатом из одного врача, двух фельдшеров и повивальной бабки, обслуживала тогда огромную территорию – 4 волости (Хойникская, Юревичская, Автютевичская, Дудичская) с населением около пятидесяти тысяч человек. Из врачебных отчетов того времени видно, что полешуки жестоко страдали от малярии, холеры, тифа, коклюша и прочих хворей, смертность от них была очень высокой. Поистине вселенским бедствием были для наших предков периодически прокатывавшиеся эпидемии оспы. В страшных мучениях умирало до трети заболевших, остальных болезнь уродовала на всю жизнь. После эпидемии 1897 года, буквально опустошившей ряд населенных пунктов Мозырского и Речицкого уездов, власти приняли, наконец, решение о проведении всеобщей вакцинации населения.

В Хойникском врачебном участке эта обязанность была возложена на М.О. Барташевича, и он блестяще с ней справился. В 1899 и 1900 годах, на наемной подводе и в санях, проезжая иной раз в зной и холод по 90 верст в один конец до отдаленнейших селений участка, Михаил сделал прививки более чем двум тысячам не переболевшим оспой взрослым и детям. Тогда он впервые посетил Калинковичи – маленькое местечко в четыре улицы с рынком и теснившимися вокруг него торговыми лавками. На молодого фельдшера впечатление мог произвести, пожалуй, только красивый, строгих линий, Свято-Казанский храм, и вряд ли он мог тогда догадываться, что именно здесь будет его дом, и здесь он построит первую в селении больницу – дело всей его жизни.

За успешное выполнения задачи оспопрививания, настоящий врачебный подвиг, медика представили к высокой награде. В начале 1903 года из далекого Санкт-Петербурга в Речицу прибыли серебряная медаль и документ, гласивший, что «…Государь император… в 1-й день февраля сего года Высочайше соизволил на награждение за труды по оспопрививанию сельского фельдшера Хойникского пункта Речицкого уезда Михаила Барташевича». Жизнь шла своим чередом, вскоре Михаил женился на работавшей в той же лечебнице акушерке Надежде. В молодой семье появились дочь Нина и сын Дмитрий, за которыми присматривала приехавшая сюда из Столбцов мать фельдшера. Когда в 1911 году открылся новый фельдшерский пункт в Дудичах, его заведующим был назначен Михаил Осипович, а Надежда Ивановна стала работать там акушеркой. С перемещением медицинского учреждения в Калинковичи работы им только прибавилось. Кроме местечка и примыкавших к нему одноименных фольварка и села, к фельдшерскому пункту были приписаны еще 16 окрестных сел и деревень, всего более 7 тысяч человек населения. В 1913 году Барташевичами амбулаторно было принято 3832 человека, еще более тысячи человек получили медицинскую помощь на дому. Не будет преувеличением сказать, что эта чета медиков была восприемницей при появлении на свет дедов и прадедов практически всех коренных калинковичан, спасла здесь многие жизни. «Выделяется особенно Калинковичский фельдшерский пункт – читаем в отчете Речицкого земства за 1914 год, – что объясняется особым доверием, которым пользуется фельдшер Калинковичского пункта». Семья жила тогда рядом с медпунктом, на той же улице Гимназической, в наемной квартире.

После февральской революции 1917 года М.О. Барташевич одним из первых вступил в профсоюз «Медсантруд», но в политической деятельности не участвовал и в партиях не состоял, отдавая всего себя врачебному делу. С осени 1917 по декабрь 1921 года обучался на медицинском факультете Киевского университета и получил диплом врача. К этому времени Калинковичский фельдшерский пункт было решено преобразовать в больницу, а Михаилу Осиповичу было предложено ее возглавить. В здании пункта разместилась амбулатория, а больница – в спешно собранном недалеко, еще в 1916 году, дощатом бараке. Сохранился датированный 9 августа 1921 года документ, направленный, видимо, по настоянию врача Речицкой уездной врачебной комиссией Дудичскому волисполкому. «На основании постановления комиссии по устройству больницы в Калинковичах – говорится там – в срочном порядке необходимо принять меры к тому, чтобы собрать со всех деревень Дудичской волости в пользу больницы 50 пудов муки или ржи… Комиссия просит созвать 4- го сентября по этому вопросу съезд сельсоветов». Больница хотя и не сразу (помешало нашествие Булак-Булаховича), но все же была устроена. В 1923 году, как видно из другого документа, в ней было «…15 кроватей, имеется 1 врач, 1 лекпом и 1 акушерка». 17 июня 1923 года М.О. Барташевич выступал на проходившей в местечке конференции крестьян только что учрежденной Калинковичской волости и добился принятия на ней специальной резолюции по состоянию медицинского дела. Констатировалась, что волостная больница находится в тяжелом положении из-за отсутствия средств и медикаментов, и на ее поддержку сельские сообщества обязывались собрать по самообложению 1 тысячу пудов зерна. На деньги от его продажи планировалось произвести в больнице ремонт и закупить самые необходимые медпрепараты. Уже на втором заседании нового состава волисполкома по инициативе врача вопрос о больнице был включен в повестку дня, подтверждено решение о самообложении налогом в пользу больницы и ассигновано из волостного бюджета 100 рублей на ее самые неотложные нужды.

Медико-санитарное состояние волости было тогда чрезвычайно тяжелым, к привычному уже тифу добавилась новая, пришедшая в годы войны из Европы смертельная инфекция – грипп «испанка». В сохранившемся протоколе профсоюзного собрания калинковичского отделения «Медсантруд» читаем: «…прием в больнице производится с 8 до 3-х часов и после этой работы производится уборка и остается дежурный. Имеется только трое лиц младшего медперсонала. Из них один санитар печет хлеб, вместе с ним прачка. Сестра работает с 9 до 6 часов, бывает и больше. Завхоз выполняет и письмоводительскую работу. Акушерка и лекпом тоже перегружены работой. Врач кроме работы в больнице и амбулатории обязан обслуживать «страховиков» (имеющих медицинскую страховку – В.Л.), которых имеется около 600 человек. Работы на одного столько, что нет сил выдержать».

С первых дней пребывания в должности волостной врач решительно взялся за расширение и укрепление местной сети здравоохранения, добился включения в годовой отчет исполкома ходатайства об открытии еще двух фельдшерских пунктов и расширении больничного штата. Тогда же в первый раз доктор поставил перед руководством вопрос, решению которого отдаст впоследствии много сил – построить новое больничное здание, т.к. старое «…не вполне соответствует своему назначению, оно было возведено не специально для больницы, а является лишь бараком». Настойчивость вскоре принесла первые результаты, в штат больницы добавили 7 санитаров, при ней был открыт зубной кабинет. Летом 1924 года Калинковичская волость была преобразована в район с прибавлением к нему еще 38 населенных пунктов. По инициативе врача, вошедшего в первый состав райисполкома, при каждом сельсовете были созданы «сантройки» в составе члена сельсовета, сельского учителя и фельдшера, организована их работа. В конце июня 1925 года в местечке, на железнодорожной станции и в центрах сельсоветов проводился районный «туберкулезник». При активном участии медперсонала, первых калинковичских комсомольцев и пионеров ставились платные спектакли и концерты, доход от которых шел в фонд борьбы с туберкулезом.

Спустя несколько дней Калинковичи получили статус города и на одном из первых заседаний горисполкома по докладу М.О. Барташевича был решен вопрос о создании здесь пяти врачебных участков. В первый входила улица Советская (бывшая Почтовая), как сказано в протоколе «…от моста по направлению к г. Мозырю» и переулок Мозырский. Второй составляли улицы Калинина, Красноармейская (ранее – Барановская и Зеленая, именовавшаяся также и Церковной) с переулками. Третий включал улицу Первомайскую, недавно созданную на месте бывшего скопища землянок и бараков с красноречивым прозвищем «Злодеевка» и часть Советской (до моста). В четвертый входили улица Луначарского (бывшая Гимназическая), переулок Пролетарский и улица Мельничная, впоследствии Куйбышева. Пятый район составляла железнодорожная станция, примыкавшие к ней поселки Сад, Труд и хутор Луток.

Медицинский коллектив города и района работал самоотверженно, слаженно и эффективно. Вскоре было покончено с эпидемиями, значительно сократились другие заболевания. И все же главной заботой районного врача была постройка нового здания больницы, для чего, в качестве материала, он предлагал использовать пустовавшие сооружения находившегося при станции артиллерийского склада времен первой мировой войны. Районное и городское руководство идею не поддержало, имея, очевидно, на эти капитальные постройки какие-то другие виды. Но упорный медик не отступился и, как видим из протокольной записи, «…им был поднят вопрос перед председателем Мозырского окрисполкома т. Микуличем, который обещал оказать материальную поддержку по перевозке под больницу здания бывших артиллерийских парков и назвал сумму в 1 тысячу рублей».

Последовавшие события отражены в уже упомянутой автобиографической повести «Давние годы» Д.Г. Сергиевича. «…Однажды на зимних каникулах, когда мы своей ребячьей ватагой носились по пустым комнатам головного здания, играли в свои немудреные детские игры, на территории городка появилась группа взрослых. Комиссия эта обошла все помещения городка, не обращая на нас никакого внимания. Все они о чем-то горячо толковали, одобрительно постукивали пальцами по светлым, еще не почерневшим бревнам со струйками засохшей на них янтарной смолы. Ваня Субач на небольшом отдалении ходил следом за комиссией и прислушивался к разговорам. Когда понял суть заинтересованности неожиданных гостей особенно к головному зданию городка, сказал нам:

– Будут разбирать и перевозить в местечко…

…Да, больница получилась что надо. Забегая вперед, скажу, что здание это было разобрано, перевезено в местечко и собрано там, на новом месте, тоже в таком же сосновом лесу, но неподалеку, можно сказать, в самой непосредственной близости (район нынешней улицы Дачной – В.Л.). Правда, пристройки, появившиеся позднее, несколько изменили ее внешний вид, но основа осталась прежняя – большое деревянное здание с мезонином и тремя крыльями. Огромная буква «Ш», если глянуть сверху».

В апреле 1926 года М.О. Барташевич был избран в первый состав Калинковичского горисполкома и возглавил в нем секцию здравоохранения. Сохранившиеся в архивах документы того времени свидетельствуют, что это был не только прекрасный медик, но и выдающийся организатор, настоящий патриот. «Состояние нашей работы зависит от активности коллектива – говорил он, выступая на отчетно-выборном профсоюзном собрании больницы. – Необходимо оживить профессиональную и культурную работу среди коллектива, час или два в неделю уделять не только механическому чтению медицинской и другой литературы, и обмену мнениями о прочитанном». Работая зачастую сверхурочно и без оплаты, Михаил Осипович требовал того же и от своих подчиненных, одновременно решительно отстаивая их права и интересы. Так, сохранилось его ходатайство в Облздрав с просьбой повлиять на Калинковичский РИК в решении вопроса о предоставлении жилья санитарке, вдове Л.Н. Бочковской, т.к. она «…получает небольшое жалованье, на которое не в состоянии нанять себе комнату». В другом составленном им документе говориться, что в районе «…17 медработников живут в скверных наемных квартирах с непосильной квартплатой».

И все же, хотя и не так быстро, как хотелось бы, снижался уровень заболеваемости, улучалась материальная база здравоохранения, а главное – реализовывалась давняя задумка, строилось новое, светлое и просторное здание больницы. Выступая в мае 1926 года на заседании райисполкома, М.О. Барташевич отмечал: «Есть основания считать, что строительство больницы будет скоро закончено. Имеется 1800 рублей, есть материал… Нужно поставить вопрос перед всеми Советами об отпуске 4000 рублей для окончания постройки больницы осенью». Наверное, дни лета и ранней осени 1926 года были одними из самых счастливых и светлых в жизни этого 47-летнего врача-труженика: обретали реальные воплощения все его усилия последних лет.

Однако планам этим не суждено было сбыться, в первой половине октября доктор …исчез! В поисках разгадки довелось просмотреть множество архивных документов, были прослежены все служебные перемещения калинковичских медработников за тот период, но врач как в воду канул. Более того, в полностью сохранившейся картотеке калинковичского отделения «Медсантруда» отсутствует только одна его карточка. Лишь в протоколе заседания горсовета от 14 октября в разделе «Разное» имеется скупая запись о возложении обязанностей руководителя секции здравоохранения на фельдшера Л. Телесина «…вместо выбывшего Барташевича». Вопросов при этом никто не задавал, прений не было – похоже всем все было ясно. Эти и некоторые другие косвенные свидетельства дают основания предполагать, что за внезапным исчезновением районного врача, члена районного и городского Советов, стояло всесильное ОГПУ. Похоже, принципиальный, «неудобный» для местного начальства доктор стал жертвой весьма распространенного тогда способа сведения личных счетов – политического доноса. Не исключено, что доносчиком мог быть и кто-то из «своих». Незадолго до этого врачом были привлечены к ответственности два санитара – за избиение пациента и невыход на работу без уважительных причин. Истину мы сможем установить, если отыщется погребенное в недрах спецархива следственное дело калинковичского «контрреволюционера». На его счастье, до ежовско-бериевских времен, когда НКВД быстро заставляло всякого арестованного, не утруждая себя каким-то там следствием, подписывать расстрельные признания, было еще далеко. Разобравшись, что к чему, Михаила Осиповича через некоторое время отпустили. Но полного оправдания не последовало, возможно, сыграли свою роль какие-то неосторожные высказывания врача, а может быть, припомнили ему и царскую медаль. В одном из протоколов Мозырского окружного бюро «Медсантруда» говорится: «…процессов в 1925-1927 годах у нас не было. Если и были некоторые дела, то они оканчивались, еще не доходя до суда. Вероятно, что эти дела заканчивались бы оправдательными приговорами, но подобные истории тянутся месяцами и за этот период окончательно изматывается обвиняемый». Последнее письменное упоминание о самом Михаиле Осиповиче содержат налоговые отчеты по Калинковичам за 1929 год, когда он занимался частной врачебной практикой и проживал в доме № 11 по улице Луначарского. Позднее, когда политику НЭПа свернули, он, оставшись без работы и средств к существованию, был вынужден уехать с женой к дочери в город Киев. В 1938 году М.О. Барташевич был вновь там арестован и умер два года спустя в пересыльной тюрьме. Его жена скончалась в 60-х годах прошлого века.

Арест и отстранение от работы районного врача имели весьма негативные последствия. Более года эта должность оставалась вакантной, обязанности по ней временно исполнял А.С. Леонов, ветеринар по образованию. Сменивший его М.Л. Кеммельдфельд хотя и имел соответствующий диплом, но не обладал необходимым врачебным опытом, и, судя по всему, явно не справлялся с организаторской работой. Строительство здания больницы почти замерло, его ввели в эксплуатацию лишь в 1930 году, причем печные и отделочные работы затянулись еще на два года. В секретных информационных сводках того времени по району стали появляться негативные отзывы о состоянии медицинского обслуживания. «Среди крестьянства популярно мнение – говорилось в одной из них, – что обращаться в медпункт бесцельно, а лучше продать последнее и идти к частному врачу. Есть факты отказа медперсоналом оказывать помощь до тех пор, пока крестьянин «гостинец» не принесет». Все это закономерно привело к сильнейшей эпидемии сыпного тифа в Калинковичах и районе в конце 1928 и начале 1929 годов, которую удалось локализовать и ликвидировать только ценой крайнего напряжения сил, привлекая медицинских работников из других мест.

Прошли десятилетия. Давно снесена построенная М.О. Барташевичем, полвека послужившая городу больница, нет уже дома, где жила семья первого калинковичского врача, не сохранилось даже его могилы. Город в большом долгу перед этим замечательным человеком. Хочется верить, что когда-нибудь здесь появится новое медицинское учреждение или улица, носящие его имя.

Из книги Владимира Лякина “Калинковичи и калинковичане”, 2021

Опубликовано 19.02.2022 23:55

Владимир Лякин. Старый дуб

В давние времена на небольшой возвышенности за северной окраиной села, затем местечка Каленковичи, где от почтового тракта на Бобруйск отходила проселочная дорога на Антоновку, была красивая дубовая роща из нескольких десятков деревьев. У древних славян дуб, олицетворявший силу и мощь, был посвящён богу-громовержцу Перуну. Его так и называли – Перуново дерево. С приходом в эти места христианства языческие каплицы в дубравах были разрушены, но осталось любовное и уважительное отношение белорусов к самому дереву. Оно выражено в народных приметах и поговорках: «Дуб перед ясенем лист пустит — к сухому лету», «Много желудей на дубе — к суровой зиме», «Не сей пшеницы прежде дубового листа». Дубовая кора содержит много дубильной кислоты, а потому была незаменима при дублении кож. Сохранившиеся в национальном историческом архиве Беларуси метрические книги старой Каленковичской Свято-Никольской церкви написаны ее священниками чернилами, изготовленными из т.н. «чернильных орешков» на дубовых листьях. Дубовыми желудями в основном кормились бывшие на вольном выпасе крестьянские свиньи, а в неурожайные годы их размалывали и смешивали с мукой для выпечки хлеба. Настоем или отваром дубовой коры наши предки эффективно пользовались при воспалении десен, болезни горла, диарее. Наконец, из тяжелой, прочной и долговечной древесины этого дерева делали множество предметов хозяйственного предназначения и домашнего обихода, наиболее состоятельные хозяева даже возводили жилые постройки.

Самое старшее поколение калинковичан во времена своей молодости видело в этой небольшой дубовой роще десятка три деревьев разного возраста, некоторые уже тогда были очень старыми. Известно, что дуб живет свыше четырехсот лет, но встречаются и более старые, как, например, «Царь-Дуб» высотой 32 метра из Голевичского лесничества, засохший, когда ему было далеко за половину тысячелетия. Ныне часть его могучего ствола диаметром около двух метров выставлена с табличкой «Ровесник Калинковичей» в городском парке.

Улица Советская, дорога на Мозырь. Справа городской сквер, 1955 г.

Когда в далеком 1959 году я стал школьником и часто проходил на занятия через городскую дубраву, то видел несколько деревьев, которым по их высоте и внешнему виду, было лет 200-300. На рубеже тысячелетий уже начавших засыхать великанов спилили, не тронули лишь несколько молодых деревьев и одно среднего возраста, могучее и высокое. Когда по весне все деревья вокруг покрывались листвой, оно еще долго стояло с голыми темными ветвями, и лишь на исходе апреля, а то и в мае, за пару дней оживало и зеленело. В знаменитом романе Л.Н. Толстого «Война и мир» есть два отрывка, чем-то созвучные чувствам, что навевал своим видом этот старожил калинковичанам. «…На краю дороги стоял дуб. Вероятно, в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще, и в два раза выше каждой березы. Это был огромный, в два обхвата дуб, с обломанными, давно, видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюже, несимметрично растопыренными корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца. «Весна, и любовь, и счастие! — как будто говорил этот дуб. — И как не надоест вам все один и тот же глупый бессмысленный обман! Все одно и то же, и все обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастья. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они — из спины, из боков. Как выросли — так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам». Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего-то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он все так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их. «Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, — думал князь Андрей, — пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, — наша жизнь кончена!»

И вот спустя какое-то время офицер вновь проезжал в том месте. «…Да, здесь, в этом лесу, был этот дуб, с которым мы были согласны, — подумал князь Андрей. — Да где он? » — подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и, сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого горя и недоверия — ничего не было видно. Сквозь столетнюю жесткую кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что это старик произвел их. «Да это тот самый дуб», — подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна — и все это вдруг вспомнилось ему. «Нет, жизнь не кончена и тридцать один год, — вдруг окончательно беспеременно решил князь Андрей».

Простоял бы этот самый старый в Калинковичах дуб еще бы лет двести или триста, но, на свою беду, был уж очень близко к проезжей части дороги, и по этой, наверное, причине был спилен коммунальной службой в 2015 году. Тогда я сфотографировал срез на пне, увеличил снимок на компьютере и пересчитал годовые кольца. Их оказалось 158, а значит, дерево росло с 1857 года. Можно предположить, что его посадил калинковичский священник о. Антоний Малевич, которому годом ранее за счет казны был построен на этом месте большой дом на каменном фундаменте. Ширина годичных колец меняется год от года, и по ним можно судить, как на дерево в разное время влияли температура воздуха, количество осадков, загрязнение атмосферы, мелиорация, циклы солнечной активности, нашествие насекомых-вредителей и даже гибель соседних деревьев. Самые широкие кольца этого спиленного великана приходятся на 1915-1916 годы, значит тогда природные условия являлись для него самыми благоприятными. До конца 60-х годов идут кольца средних размеров, а затем они сужаются, видимо по причине проводимых здесь обширных осушительных работ, что привели к пересыханию протекавшей через город речки Кавни. Когда с распадом СССР прекратилась и бездумная мелиорация, годовые кольца этого дуба стали немного пошире.

Калинковичи, 2012 г.

Год от года становясь все выше и красивее, дуб видел, как сменяли друг друга поколения калинковичан, расцветало местечко, ставшее городом и райцентром, как обжигали его огненные вихри военного лихолетья. В 20-е годы прошлого века дом священника национализировали, здесь поочередно помещались волисполком, райисполком, военный госпиталь, резиденция немецкого коменданта, штаб советского стрелкового корпуса, вновь райисполком, затем детская больница. В конце 80-х годов ветхое деревянное здание разобрали, а в 2011-2012 годах на его месте возвели современное здание филиала «Белагропромбанка», почти такое же высокое, как и находящийся рядом старый дуб. Недавно на оставшемся от старожила большом пне установили красивую деревянную скульптуру черепахи.

Из книги В.Лякин. «Калинковичи и калинковичане», 2021

От ред. belisrael

Возможно у кого-то в семейном архиве сохранились старые снимки, которые дополнят публикацию.

Есть предложение поделиться также воспоминаниями и фото по следующим темам:

– военный городок и госпиталь, военный стадион, контакты с солдатами и офицерами

– белорусская и еврейская кухня, запомнившиеся блюда и рецепты

– приусадебное хозяйство

– походы в баню

– спортивные соревнования на сцене старого ДК (бокс, борьба, шахматный чемпионат всесоюзного Урожая 1967 г.)

– приезд еврейских артистов (Анна Гузик, Вадим Мулерман…)

– Чернобыльская катастрофа (первые дни, празднование 1 мая и маёвка в лесу, последующие месяцы и годы, партийное вранье, болезни и преждевременные смерти)

Опубликовано 03.02.2022 10:33

Видеоэкскурсия по историческим местам Калинкович

Прогулки по городу с краеведом и писателем Владимиром Лякиным, руководителем военно-исторического клуба “Поиск” Евгением Сергиенко и рядом др. калинковичан.

Опубликовано 11.05.2018 21:43

***

Читайте также давний материал Список погибших евреев Калинкович во 2-й Мировой войне, куда добавлены сведения, обнаружившиеся в самое последнее время об Исааке Рагинском и Якове Френкеле, поиск родственников которого продолжается. Присылайте снимки погибших родственников, а также рассказы о них и др. семейные истории.

12.05.2018 17:41

Калинковичская железнодорожная библиотека

Помню, что впервые составлять буквы в слова я начал в пятилетнем возрасте, и было это в далеком 1957 году. Наша семья снимала тогда комнату в одном из домов вблизи калинковичского железнодорожного вокзала. Соседские ребятишки постарше, уже школьники, учили меня грамоте по магазинным вывескам и афишам на клубе железнодорожников. А первой книгой, которую я попытался самостоятельно осилить, водя пальцем по строчкам, был какой-то сборник рассказов, что принес домой отец из находившейся рядом железнодорожной библиотеки. Застав как-то меня за этим занятием, он пообещал найти кое-что поинтереснее. И в ближайший выходной, отравившись поменять книжки, он взял меня с собой. Железнодорожная библиотека располагалась тогда в небольшом одноэтажном деревянном здании по улице Октябрьской (тогда называлась Кагановича) метрах в двухстах западнее вокзала. Помню, что очень удивился, когда впервые в жизни увидел множество выставленных на стеллажах книг. Увы, к великому сожалению детских книг там не было ни одной! И все же этот день запомнился очень радостным – на обратном пути отец купил мне в станционном киоске (где ныне фонтан) чудесную книгу народных сказок с большими буквами и картинками. Я прочел ее не один раз, а со временем книга досталась моим младшим братьям.

Полвека спустя, работая в Национальном историческом архиве Беларуси, я нашел интересный документ (фонд 299, опись 2, дело 15317) с названием «О разрешении открыть при собрании служащих станции Мозырь Полесских железных дорог библиотеку-читальню». Предыстория появления этой составленной более ста лет назад бумаги была такова.

Белорусские железнодорожники в начале 20 века

Первые библиотеки на Полесских железных дорогах (к ним относилась и учрежденная в 1886 году ж.д. станция «Мозырь», позже «Мозырь-Калинковичи», а ныне «Калинковичи») появились на исходе 19 века. При Гомельской железнодорожной станции таковая была устроена в 1908 году, насчитывалось в ней несколько сотен различных книг. Глядя на этот благой пример, активизировались и калинковичские железнодорожники-книгочеи. Местное начальство не возражало, но дело, как это обычно бывает, стопорилось разными бюрократическими препонами и отсутствием средств. Но в 1911 году 1-й Всероссийский съезд по библиотечному делу принял специальную резолюцию на предмет «…устройства на всех значительных железнодорожных станциях библиотек для железнодорожных служащих и рабочих, а также передвижных библиотек для них же на менее значительных станциях и разъездах». 26 ноября 1912 года Совет старшин собрания служащих ж.д. станции «Мозырь» обратился к Минскому губернатору действительному статскому советнику Я.Е. Эрдели со следующим ходатайством. «Честь имеем покорнейше просить Ваше Превосходительство разрешить открыть при собрании служащих станции Мозырь Полесских железных дорог библиотеку-читальню. Советом Старшин заведование библиотекой будет поручено действительному члену собрания конторщику-кладовщику депо Мозырь Виктору Александровичу Соловьеву, а также покорнейше просим разрешить в собрании железнодорожных служащих станции Мозырь игру в лото с тем, чтобы 10% от выигрышной ставки шло на усиление средств собрания для оной библиотеки». Ходатайство подписали председатель Совета Старшин Соколов и его казначей Отливайчик. Минское начальство все поползновения насчет азартных игр решительно пресекло, насчет же открытия библиотеки-читальни не возражало, при условии предоставления на утверждение устава таковой. И весной следующего года калинковичская железнодорожная библиотека-читальня была открыта. Известно, что для нее выписывались газеты «Минские губернские ведомости», «Северо-Западный край» и журнал «Железнодорожная неделя». Это была вторая в Калинковичах публичная библиотека, а первую устроил в конце 19 века при Калинковичской церковно-приходской школе настоятель здешнего православного прихода о. Григорий Малевич.

Библиотека значительно пополнилась после эвакуации сюда летом 1915 года из прифронтовой зоны материальной части, персонала и документации Пинских железнодорожных мастерских. Помню, что еще в конце 50-х годов я видел старую книжку с их библиотечным штампом дома у кого-то из своих друзей. После Гражданской войны профильный советский наркомат издал распоряжение «Об организации библиотечного дела на путях сообщения», упорядочившее работу железнодорожных библиотек. Эта тема обсуждалась в декабре 1926 года на заседании партячейки Калинковичского ж.д. узла. В своем отчете зав. клубом И. Климойц сообщил, что посещаемость библиотеки хорошая, но книг мало, всего около двухсот, а также нет переплетчика, чтобы привести их в должный вид. Как видно из протокола, штатной единицы библиотекаря тогда не имелось, но работал «библиотечный кружок», куда кроме самого зав. клубом входили книголюбы Ф. Гимбут, И. Новиков, Т. Голицкий, А. Гук, И. Юройц. И только в 1939 году существовавшая на общественно-профсоюзных началах Калинковичская ж.д. библиотека обрела официальный статус линейной, соответствующий штат и финансирование. В августе 1941 года она была эвакуирована в тыл вместе с другим имуществом Калинковичского ж.д. узла, после освобождения города от фашистов была возвращена и в июне 1944 года возобновила свою работу. На протяжении многих лет ее заведующим был М.Ц. Пинский, ветеран Великой Отечественной войны, известный в городе книголюб, проживавший на Аллее Маркса. Матус Цолерович был на фронте в составе инженерно-противохимического полка с июня 1941 по май 1945 года, имел несколько боевых наград.

Пинский М.Ц., фронтовое фото.

Сейчас научно-техническую библиотеку возглавляет Н.П. Есьман, а ее читателями являются 1,5 тысячи калинковичан: работающие и находящиеся на заслуженном отдыхе железнодорожники, члены их семей, учащиеся. Фонды библиотеки составляют 24130 различных книг (80% – техническая литература) и много различных периодических изданий.

Автор Владимир Лякин, бывший офицер флота, историк и краевед.

Специально для сайта прислано 8 сентября.

Опубликовано 8.09.2016 12:49

Владимир Лякин. Привокзальные фонари

Современному горожанину уличное освещение в темное время суток представляется как нечто само собой разумеющееся. Между тем, по историческим меркам, это сравнительно недавнее изобретение цивилизации. Столетиями мгла над Калинковичами слегка рассеивалась лишь в лунные ночи, и только в конце 19 – начале 20 века у нее появились здесь помощник – керосиновый, а затем электрический фонарь. Первое здание калинковичского железнодорожного вокзала (одноэтажное деревянное 4-го класса) было сдано в эксплуатацию в феврале 1886 года. По проекту освещение посадочной платформы с наступлением темноты осуществлялось несколькими большими керосиновыми фонарями на металлических столбах. Некоторое время спустя здесь установили первую в наших краях динамо-машину, мощности которой едва хватало для потребностей депо, почтово-телеграфной конторы и двух наружных электрофонарей. На сделанной в 1918 году германским солдатом фотографии мы видим керосиновый столбовой фонарь на перроне второго пути и электрический фонарь на более высоком столбе у входа в здание вокзала.

Калинковичский ж.д. вокзал. Лето 1918 года.

В год на один станционный фонарь отпускалось 44 литра керосина по цене 5 копеек за литр. Ламповые стекла были недолговечными, за сезон их меняли 3-5 раз, стоили они 7 копеек. Перед наступлением темноты специально назначенный путейный рабочий зажигал их, время от времени чистил от копоти и протирал стекла. Подходил с легкой лестницей на плече к фонарю, взбирался по ней наверх, открывал ключом дверку, менял пустую лампу на заправленную, чиркал спичкой, закрывал дверку на ключ и следовал далее.

Таким же образом освещалась и привокзальная площадь. Со временем все керосиновые фонари заменили на электрические. В автобиографической повести «Старые годы» нашего земляка Д.Г. Сергиевича приведены его детские воспоминания, относящиеся к 1920 году. «Лес плотно подступал к самой железнодорожной станции с юга и севера. Здесь было паровозное депо и мастерские при нем и, может, единственная на всю округу динамо-машина, которая давала электрический свет, и его едва хватало для того, чтобы осветить вокзал да прилегавшую к нему площадь. Как сейчас помню столб на площади и на нем, у самого верха, сияющую лампочку в ночной темноте. Не широко она разбрасывала тот свет, и густая темень еще плотно наваливалась со всех сторон. Но все-таки даже из нашего «Сахалина» (поселок, находившийся на территории нынешнего калинковичского мясокомбината – В.Л.), если выйти из леса на железнодорожное полотно, хорошо было видно в осенней измороси радужное сияние над вокзалом электрического света».

В предвоенные годы при Калинковичском ж.д. узле была построена небольшая электростанция, обеспечивавшая депо, мастерские, насосную станцию и фонари внешнего освещения. После освобождения Калинковичей от фашистов все коммунальное хозяйство города и ж.д. станции пришлось восстанавливать почти что «с нуля». Уличные деревянные столбы в годы войны население пустило на дрова, требовалось установить новые. Число уличных фонарей в городе превысило довоенные показатели только в 1948 году, когда из мощной Мозырской ТЭЦ сюда подвели высоковольтную линию. Дело пошло быстрее, когда в конце 50-х годов в Калинковичи протянули еще одну линию электропередач из Василевичской ГРЭС. В 1959 году, как гласит сохранившийся в архиве отчет калинковичских коммунальников, из 69 городских улиц освещались только 23, всего имелось 220 уличных фонарей. Из них на улице Октябрьской, где большинство жителей составляли железнодорожники и члены их семей, таковых было 27. Автор этих строк, будучи еще школьником, лично наблюдал установку очередного. Нынешней спецтехники с гидравлическими подъемниками тогда и в помине не было. Молодой парень-электрик в спецовке, пользуясь лишь страховочной цепью на поясе и прикрепленным к сапогам крючьям-«кошкам» ловко взобрался на самый верх установленного возле нашего дома высокого деревянного столба и закрепил там уличный фонарь. Он был совсем не похож на те, что мы видим сегодня: обычного вида электролампочка, но гораздо больше и мощнее домашних, свисала из-под жестяного колпака, защищавшего ее от непогоды. И теперь возвращаться домой со школьных занятий во вторую смену стало гораздо безопаснее, да и веселее. Идешь от фонаря к фонарю, смотришь, как кружатся возле лампочек снежинки, и слушаешь, как скрипят от порывов ветра, словно разговаривают друг с другом, их жестяные «шапки».

Фонари у калинковичского ж.д. вокзала. 2015 год.

Ныне в Калинковичах счет уличным фонарям идет на тысячи, да и внешний вид их совсем не тот, что был когда-то. Вместо деревянных столбов возвышаются железобетонные и стальные, порой очень изящные конструкции, а первые недолговечные и неэкономные лампы накаливания давно заменены на мощные и красивые, в том числе люминесцентные разных форм. Вспомним же, проходя мимо красивой архитектурно-световой композиции с фонтаном у калинковичского железнодорожного вокзала ее скромного предшественника, керосиновый фонарь, установленный здесь в далеком 1886 году.

Опубликовано 11 апреля 2016

В. Лякин. Первый общегородской митинг

Девяносто лет назад, около 10 часов утра 7 ноября 1925 года площадь перед калинковичским Свято-Никольским храмом, где столетиями проводились базары и ярмарки, и которая не так давно поменяла прозвище «конный двор» на звучное название «Первомайская», была заполнена сотнями празднично одетых и оживленно беседовавших людей. Перекрывая голоса, гремел духовой оркестр, а стоявшее на трибуне начальство готовилось произносить речи в честь 8-й годовщины Красного Октября. Пожалуй, лишь стоявшая у ограды пожарной части стайка ребятишек обратила внимание на невысокого, полноватого человека средних лет, что возился на помосте пожарной каланчи с деревянной, на треноге, коробкой фотоаппарата. Он навел фокус на переполненную площадь, вставил в ящик фотопластинку, и озорно подмигнул малышне:

– Глядите сюда, сейчас вылетит птичка!

После чего снял крышку с фотообъектива, сделал выдержку на пару секунд больше обычного (день был пасмурный), и вновь ее закрыл. Так был сделан знаменитый, известный каждому калинковичанину снимок, что в сильно увеличенном виде представлен сейчас в ряду подобных у Доски Почета на площади Ленина.

Последний из числа известных нам участников того праздничного митинга скончался в 2004 году. Но осталась сама фотография и документы, хранящиеся в Мозырском зональном государственном архиве (фонд 63 – «Калинковичский горсовет»), по которым можно реконструировать происходившие много лет назад события. Накануне восьмилетней годовщины прихода большевиков к власти Калинковичский райисполком утвердил перечень мероприятий, связанных с подготовкой и празднованием юбилея. Предписывалось:

«1. Всем домовладельцам города, станции и села Калинковичи, государственным, кооперативным и частным учреждениям, предприятиям и гражданам не позже 6-го сего ноября привести в праздничный вид улицы, дворы и дома, проведя чистку таковых, а также в обязательном порядке подготовить по одному красному флагу размером 2х1,5 аршин, каковые в дни праздника вывесить на домах и по улицам.

2. 7-го и 8-го ноября, как кооперативам, так и частным торговцам никакой торговли не производить.

3. К празднику украсить улицы, дома и учреждения зеленью, плакатами, портретами вождей революции и проч. по указанию ответственных товарищей.

4. Виновные в неисполнении сего распоряжения подвергаются административному взысканию, штрафу до 300 руб. или принудительным работам до 3-х месяцев.

5. Наблюдение за исполнением постановления возлагается на раймилицию».

Кроме того, с 27 октября по 7 ноября по всем школам, предприятиям и учреждениям выступали докладчики. Во второй половине дня 6 ноября проводилось общегородское торжественное собрание в «Нардоме». После чего там, а также в железнодорожном клубе были постановки пьес, демонстрация кинофильмов и «воспоминания об Октябрьской революции». (Очевидно, своими воспоминаниями делились железнодорожники, что в августе 1917 года перекрыли тут путь на Петроград эшелонам корниловской «Дикой дивизии»). В праздничные дни были также «спортивные выступления пионеров, «Октябрины», концерты, коллективные обеды, семейные вечера» и другие, ныне забытые мероприятия. «7-го утром – гласило постановление – устроить массовую демонстрацию членов профсоюза совместно с призывниками, пионерами и детьми школ по городу с митингом на площади и приведением к присяге призывников 1904 года рождения».

Сохранилось лишь одно, небольшое, в несколько предложений, описание этого дня – в автобиографической повести «Давние годы» нашего земляка Д.Г. Сергиевича (1912-2004). «…И еще одно новшество появилось в тот год. На другой день праздничная демонстрация двинулась (от ж.д. станции – В.Л.) в местечко, и там, на рыночной площади, вокруг сооруженной, украшенной красными флагами трибуны состоялся митинг. Из всех ораторов запомнилась комсомолка Мария Змушко – она выступала от нашей школы. И это тоже стало предметом нашей, мальчишечьей, гордости – перед лицом нескольких сотен собравшихся на площади выступала наша соученица, правда, она была значительно старше нас. Но, думалось, пройдут годы, и мы тоже станем такими же, как и она, вступим в комсомол, и то, что умела делать она, будет в наших силах и возможностях. С той поры все праздничные демонстрации – октябрьские и первомайские – проводились с трудовым людом местечка».

Но вернемся к самой фотографии. В ее левом углу видим каменное одноэтажное строение, а справа от него – деревянный дом побольше. Это лавка торговца Ш. Миневича и жилой дом его зятя, зам. председателя правления Калинковичского единого потребительского общества Ю. Комиссарчика. Есть свидетельство человека, который родился в этом доме в 1927 году, ныне известного профессора Я.Ю. Комиссарчика, автора интересных воспоминаний. «Наш дом – пишет он – состоял из 3 изолированных комнат, столовой и примыкающей к ней относительно большой кухни. Парадный вход со стороны улицы переходил в коридор, разделяющий две комнаты. Одна из них была детской, в которой жили мы с братом. Сестра занимала небольшую отдельную комнату. Рядом была комната родителей. Иногда комнату, имеющую отдельный выход, сдавали. Помню снимающую эту комнату учительницу с сыном. Как правило, в конце месяца у них не было денег не только для оплаты жилья, но и на еду. Мама время от времени их подкармливала. Вплотную к нашему дому примыкало кирпичное одноэтажное здание дедушкиного магазина. Он, по-видимому, просуществовал до конца НЭПа, после чего был национализирован. В моем детстве это был государственный книжный магазин с большим отделением школьных учебников и канцелярским отделом». Оба здания и ныне на своих местах. В бывшей лавке Ш. Миневича сейчас магазин «Двери», соседний дом – жилой.

Находящиеся за ними на фото два деревянных дома давно снесены, сейчас на их месте торговый павильон «Алекс» и двухэтажный торговый центр. Последнее здание, которое можно рассмотреть в западной части улицы – каменное двухэтажное. Оно также принадлежало торговцу Ш. Миневичу, но вот уже год, как было «муниципализировано» властями. Нижний этаж занимала аптека (при увеличении этого фрагмента видна вывеска). На верхнем этаже в двух комнатах проживали прежние хозяева, которые после «муниципализации» уже должны были вносить за это квартплату. Третью, соседнюю и самую большую комнату у них изъяли под канцелярию Калинковичского сельсовета. Дело в том, что после упразднения Калинковичской мещанской управы в 1918 году и до конца Гражданской войны своего органа самоуправления в местечке не было, а затем волисполком возложил эти функции на Калинковичский сельсовет (бывшее село – ныне ул. Волгоградская). В июле 1925 года местечко приобрело статус города, но первые выборы горсовета прошли лишь в начале апреля 1926 года. Соответственно контору сельсовета тогда переместили в село, а его место (но уже все три комнаты на втором этаже, бывших хозяев выселили) занял горисполком. Ныне в этом здании располагается салон «Евросеть».

Напротив, на восточной стороне улицы, за балками кровли декоративной трибуны-беседки виднеется такое же двухэтажное кирпичное здание. На первом этаже была лавка, а на втором жилые комнаты торговки Ф. Рабинович (также к тому времени «муниципализированные»). Ныне на его месте гастроном «Юбилейный». Стоящий рядом одноэтажный дом не сохранился, зато уцелел следующий двухэтажный, что на углу улиц Советской и Красноармейской. В 1924 году он также был «муниципализирован» и отдан под жилье совслужащим (хозяйке Р. Голод оставили, впрочем, одну комнату). Сейчас жилым остается лишь второй этаж, а на первом салон связи и цифровой техники.

На другой стороне улицы Красноармейской видим большое кирпичное здание, принадлежавшее Калинковичскому единому потребительскому обществу. При большом увеличении фото на его углу можно рассмотреть керосиновый уличный фонарь, установленный еще до революции мещанской управой, и тут же большой керосиновый бак. «…На другой стороне, напротив нашего дома – вспоминает Я.Ю. Комиссарчик – располагался универмаг (одноэтажное длинное кирпичное здание с достаточно большими окнами). Помню, как мы пускали солнечные зайчики в глаза продавщицам и наблюдали за их поведением. Было забавно видеть, как они закрывали ладонью глаза, в это время мы уводили световой зайчик, и все повторялось вновь». Сейчас в этом капитально отремонтированном и дополненном пристройкой здании расположен торговый центр «АнРи».

В правом углу фотографии каменная колокольня и пятикупольный Свято-Никольский храм, настоятелем которого в тот момент являлся о.Вячеслав Горбацевич (1879-1966). Колокольню снесли сразу же после закрытия церкви в 1964 году, а позже до неузнаваемости перестроили и ее саму, ныне тут «Дом детского творчества». Заключенная между этими строениями и уличной проезжей частью территория была обнесена невысокой деревянной оградой. В центре – спешно устроенная к празднику (крыша еще не закончена), высокая беседка-трибуна. Правее – сооружения для тренировки пожарных. На переднем плане, перед оградой справа от калитки – деревянная жердь на столбиках («коновязь»). Погода в тот день была прохладная и ветреная: в большинстве люди одеты тепло, некоторые в зимних шапках, с поднятыми воротниками.

Ближе всех стоят и смотрят прямо в фотообъектив трое школьников. Это вполне могли быть жившие совсем недалеко Владимир Ясковец (1912-1945), его младший брат Михаил Ясковец (1918-1944), их двоюродный брат Адам Ясковец (1916-1945). Они примут затем честную солдатскую смерть на фронте, а одна из новых улиц города уже в наши дни будет названа в честь братьев. Возле калитки в пожарную часть беседуют две женщины. Среди окружающих их детей можно рассмотреть фигурки трех девочек. Возможно, это сестры Бадей: Катя (1917-2001), Оля (1919-2007) и Аня (1920-1976). Пройдут годы, они станут женами советских офицеров, участницами калинковичского антифашистского подполья. На трибуне видны фигуры 5 или 6 человек. Из них с большой долей вероятности можно назвать пятерых: секретарь Калинковичского райкома КП(б)Б Н.Бекерман (1895-?), председатель Калинковичского райисполкома П.И. Куприянов (1891-?), его заместитель (через несколько месяцев станет «мэром» города) И.А. Бублис (1894-?), секретарь Калинковичского сельсовета А.Я. Навныко (1877-?), секретарь Калинковичского райкома комсомола А.Н. Шнитко (1902-?). В ходе митинга на небольшую трибуну поднимались и затем уходили другие ораторы. Это могли быть сотрудник райисполкома, отвечавший за работу с призывниками Н.П. Тосов (1897-1942), зав. райбольницей М.О. Барташевич (1879-1940), председатель железнодорожного потребительского общества Я.М. Киселюк (1891-1938) и другие.

На митинг пришли в основном молодые, политически активные люди, составлявшие тогда пятую-шестую часть местного населения. (В городе с недавно присоединенными поселком «Сад» и хутором «Луток» проживали тогда 2,3 тыс. человек; в поселке «Труд» при ж.д. станции – 1,2 тыс. человек; в селе – 0,7 тыс. человек). Вокруг двенадцати партийных, комсомольских и профсоюзных знамен – железнодорожники, рабочие, служащие, крестьяне, ремесленники-кустари. Некоторые в шинелях и «буденовках». Где-то здесь и первые калинковичские пионеры из отрядов «Паровоз», «Трактор» и «Кузнец».

В городе тогда работали два профессиональных фотографа – О.Букчин и М.Лазник. С уверенностью можно сказать, что эту фотографию исполнил Ошер Букчин (1882-?), чье маленькое, в одну комнату фотоателье находилось возле самой речки, примерно на месте современного дома № 116 по ул. Советской. Это подтверждается сличением надписи на фото с другой, на фото 1926 года, где надпись на лицевой стороне сделана в той же форме и тем же почерком, но с указанием фамилии исполнителя. Получению официального заказа от властей способствовало, очевидно, и то обстоятельство, что сын фотографа А.О. Букчин был комсомольским активистом (с 1928 года – зав. коммунального отдела Калинковичского горсовета). Наверное, с этого негатива сделали тогда не один десяток фотографий. Но они пропали, были уничтожены во время фашистской оккупации города. Сохранился лишь один экземпляр в семье, что когда-то уехала в Россию. Лет сорок назад сын переселенцев подарил ее в музей калинковичской СШ № 6.

Общегородские митинги и демонстрации проводились на площади у храма еще несколько лет, а затем были перенесены на новую Базарную площадь (ныне им. В.И. Ленина). Название «площадь Первомайская» со временем забылось, сейчас ее нет на карте города. Да и сама территория сильно изменилась. Уже весной 1926 года пожарная часть была перенесена на сотню метров южнее, а на ее бывшей территории разбили городской сквер. В 1934 году тут установили первый в городе памятник В.И. Ленину. Лет десять назад здесь проезжал отдыхавший в белорусском санатории «Чонки» профессор Я.Ю. Комиссарчик. «…От нашего санатория до Мозыря около 150 км. Прекрасная скоростная дорога, позволяющая ехать со скоростью 100-120 км/час. К сожалению, маршрут по которому экскурсия совершала переезд из санатория в Мозырь, объезжал Калинковичи. Мне удалось уговорить экскурсовода-шофера нашего автобуса ехать через Калинковичи в надежде увидеть дом, в котором я родился и провел большую часть детства. Конечно, я не представлял себе, что за годы моего отсутствия этот захудалый городок до неузнаваемости изменится. Когда мы въехали на Советскую улицу, улицу на которой стоял наш дом, не узнавая практически ничего (не было ни водонапорной башни, ни памятника Ленину), я искал и надеялся увидеть церковь, стоящую напротив нашего дома. К сожалению, ее тоже не оказалось. Оказывается ее перестроили и превратили в «дом творчества юных». Узнать в этом доме бывшую церковь невозможно. Таким образом, я так и не выяснил, существует ли наш дом или его уже нет. Мои родственники, которые проезжали Калинковичи пять лет тому назад, еще его видели».

Так уж случилось, что ныне здесь, как и в начале прошлого века, опять расположен огороженный «конный двор» – автостоянка. Хочется верить, что когда-нибудь она вновь станет нарядной городской площадью, а по этой чудом уцелевшей фотографии, сохранившимся документам и чертежам, будет восстановлена в своем первоначальном облике наша историческая реликвия – Свято-Никольская церковь, что украшала Калинковичи более ста лет.

(месяц назад материал был напечатан в Калинковичской районной газете)

Опубликовано 1 января 2016 г.

Владимир Лякин. Город моего детства

Какой же это был яркий, солнечный день – 1 сентября 1960 года! С тех пор прошло уже полвека, но я отчетливо помню, как утром вся семья вышла провожать меня, уже второклассника, на крыльцо нашего «финского» (почему-то их так называли) деревянного домика, что стоял в ряду таких же на самом краю улицы Белова райцентра Калинковичи. Я выгляжу очень солидно: в новых, специально купленных для школы брюках и ботинках, в красивой футболке, которую мне смастерила из чего-то «взрослого» на швейной машинке мать, и главное – за спиной у меня с учебниками не какой-то несчастный брезентовый портфельчик на веревочках, а настоящая офицерская сумка-планшет на кожаном ремне.

Накануне, когда мы с матерью были на «новом» рынке, что на Житковичском тракте, я заметил эту сумку в ряду, где торговали ношеными вещами, керогазами, примусами и прочим несъедобным товаром. Торговка, дебелая тетка, одетая «по-российски», явно из нашего военного городка, запросила за нее какую-то несусветную цену, и мать молча потащила меня за руку дальше. Но я упрашивал, канючил, и, обойдя весь базар, и не найдя другой такой сумки, она долго пересчитывала деньги в сумочке, что-то прикидывала, высчитывала, и купила-таки этот предмет моих детских вожделений. Сумка была светло-коричневая, почти новая, с разными отделениями и кармашкам, в одном из которых я даже обнаружил наполовину стертый ластик. Только подумать, совсем недавно ее носил како-то бравый лейтенант или капитан, а может даже тот самый полковник со звездой Героя, что как-то приходил в нашу школу! Я был по-настоящему счастлив.

Сейчас, прижимая к груди большой букет георгин, только что срезанных матерью в палисаднике, я гордо шагаю по улице и на повороте оборачиваюсь. Вся семья, стоя на крыльце, смотрит мне вслед: строгий, неулыбчивый отец, мать с маленьким, недавно родившимся братиком Сашей на руках, и другой брат, пятилетний Витя. Отец сегодня даже немного задержался с уходом на работу, чтобы проводить меня. Он в своем неизменном темно-сером кителе без погон, что носили в те годы многие работники госучреждений. Есть у отца и гражданский костюм. На 9 мая он достает из хранящейся в шкафу шкатулки свои медали и разрешает мне и Вите прикрепить их на пиджак: сначала «За боевые заслуги», потом «За победу над Германией» и еще несколько других.

О войне отец не любит рассказывать, на мои вопросы отвечает хмуро и односложно. С матерью он более многословен. Однажды ночью я просыпаюсь от их негромкого разговора в темноте.

– Перед самой войной дали мне в части отпуск, десять суток… Ехать некуда, кроме как к старшему брату Федору, он тогда с финской вернулся, женился… Пока добрался от Петрозаводска, уже пора и обратно на службу, дня два только у него и погостил. От деревни до станции километров десять, брат в колхозе подводу взял, чтобы меня отвезти. И надо же – километра не проехали, догоняет «полуторка», их всего-то на район несколько было. Ну, я махнул рукой, чего зря лошадь морить, шофер притормозил, запрыгнул со своим вещмешком в кузов – и поехали… Не могу, Оля, себе всю жизнь простить, зачем я это сделал, ведь пока до станции добрались бы, столько можно было бы еще с братом поговорить… Я же демобилизовался только в сорок шестом, приехал домой, а брата уже нет на свете… Потом разговор становится тише и под убаюкивающий шелест родных голосов я опять засыпаю.

В большой застекленной рамке, где находятся фотографии всей нашей родни, есть три молодых парня в «буденновках». Это братья отца – Федор, Алексей, Иван, я их никогда не видел. Иван и Алексей погибли на фронте, Федор вернулся с войны страшно искалеченный и вскоре умер от ран. Отец тоже получил осколок немецкого снаряда, на спине у него большая багровая «заплатка» с рваными краями. Он работает в калинковичском отделении Госбанка, уходит рано, приходит поздно, с нами, детьми, занимается только по воскресеньям. С особым нетерпением мы с братом ожидаем приезда отца с экзаменационных сессий из Ленинграда, где он учится заочно в институте. Кроме разных вкусных вещей, которых в здешних магазинах не сыскать, отец всегда привозит книги – для себя, по экономике, матери – ее любимых Пушкина и Мицкевича, другую классику, и нам – разную детскую литературу.

Мать тоже очень занята на работе, она преподает в двух городских школах белорусский язык и литературу, а сейчас, в связи с рождением братика Саши, в отпуске. Страсть к собиранию хороших книг у меня точно от нее. Книг у нас дома много, ими забита высокая, большая плетеная этажерка. Когда родителей нет рядом, я люблю смотреть «взрослые» книги. Среди них есть одна без обложки, очень странная: вроде по-русски написана, но в конце многих слов стоит твердый знак, и еще в тексте несколько странных букв попадаются, в моем букваре таких нет. В старых учебниках матери на первой странице портрет усатого дядьки с мудрым прищуром глаз, под ним – стишок с названием «Сталин» белорусского поэта-классика. Текст я уже не помню, остались в памяти только рефреном повторяющиеся несколько раз строки:

Як сонейка свеціць

Дарослым і дзецям.

(Так значит это в его честь нашу двухэтажную каменную школу старшеклассники называют Сталинской!).

Брата Витю водят в детский сад, но сегодня, по такому торжественному случаю, оставили дома. Все они с крыльца машут мне руками и я, скрывшись за поворотом, бегу уже вприпрыжку вдоль длинных заборов, потом по узкому переулку на параллельную улицу Калинина, в начале которой (в «городе») стоит большое, потемневшее от старости деревянное здание. Двухэтажная каменная «Сталинская» школа переполнена, занятия идут в три смены, и поэтому наш 1-й, а сейчас уже 2-й «б» класс временно помещен сюда, в «Дом пионеров». От старенькой буфетчицы, что продает нам на большой перемене пирожки и кисель в стаканах, мы знаем, что здесь до революции была еврейская синагога, а потом, до войны, горисполком.

Городок наш небольшой, в центре, по улице Советской, булыжная мостовая и деревянные тротуары. От железнодорожной станции, что постоянно напоминает о себе паровозными гудками, его отделяют пустыри и огороды. На магазинах и официальных зданиях висят плакаты с призывами перевыполнить задания «семилетки» и торжественно провозглашающие, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. Мы, зеленая молодежь, не сомневаемся, что так и будет, взрослые верят не очень, но говорят об этом мало, вполголоса, поругивают какого-то «кукурузника» при перекурах и вечерних посиделках на лавочках у домов. В глазах у них – усталая, непонятная тогда нам, детям, обреченность от несбывшихся после страшной войны и победы надежд на лучшую жизнь.

В старой деревянной чайной, переименованной недавно в ресторан, заседают вернувшиеся в город из казахстанских степей «целинники». А вывеску «чайная» переместили на забегаловку, что в начале Житковичского тракта. Обычно она пустует, но в базарный день битком набита подводчиками из соседних деревень, которые пьют отнюдь не чай. Иногда здесь находят друг друга земляки, однополчане, и тогда перекус затягивается надолго, а сквозь клубы сизого дыма от «Беломорканала» и местного самосада на улицу через распахнутые настежь двери доносятся обрывки задушевных разговоров.

– А помнишь, как ночью из разведки возвращались… залегли на нейтралке, лупят и немцы, и свои… нет, его потом убили, а я в госпиталь попал, в Саратов…

Отцы многих моих одноклассников, люди разных возрастов, тоже воевали. Когда, ведя нас, малышню за руку, они встречаются где-нибудь у бочки с пивом или квасом в «городе», то устраивают перекур с подобными разговорами, а мы носимся вокруг по своим детским делам. Даже очень молодого на вид отца моего приятеля Славика Сустина я увидел как-то с медалями на пиджаке: успел в последний фронтовой призыв.

По религиозным праздникам оживляется обычно пустынный дворик красивой каменной Свято-Никольской церкви, что напротив городского сквера. Мы школьники, люди просвещенные, точно знаем, что религия – это опиум для народа (зловещее слово «опиум» обозначает явно что-то нехорошее), но с интересом поглядываем издалека на эту толпу, состоящую в основном из пожилых женщин, каких-то убогих старцев и нищих.

Еще один попрошайка средних лет, когда нет рядом милиции, сидит на перроне железнодорожной станции. Между ног у него повернутый «гузиком» вниз картуз с несколькими медяками, обе руки отрублены по запястья. Местные ему не подают, это бывший полицай. Его покарали так партизаны за страшное преступление, о котором упоминать здесь не стоит. Пассажиры проходящих поездов, не скупясь, бросают мелочь калеке, и он, ловко подхватив картуз своими обрубками, после отхода состава быстро убегает прочь. Ему, считай, повезло, легко отделался. Ребята постарше показали нам, малышне, ветку на старом дубе напротив чайной, на которой после освобождения города какие-то «смершевцы» (что за люди, что о них говорят даже шепотом?) принародно повесили пятерых пойманных полицаев. И когда наша ватага (я и соседи-одногодки Саша Мельник, Витя Москаленко, Валера Шевко, Вася Ком, Вова Апарцуф), случается, вечером проходит мимо этого дуба, все разговоры разом умолкают, на душе становится жутко, и мы таращимся в темноту листвы, словно там еще можно разглядеть тех висельников.

Свой «скелет в шкафу» обитает на так называемой «Адамчиковой горке». Собственно это мы так прозвали большой всхолмленный песчаный пустырь на околице Гомельского тракта, потому что в ближайшем к нему доме живет Адамчик, малыш лет семи. В январскую ночь сорок четвертого, когда советские войска с боем брали город, с этой возвышенности по ним вел сильный огонь немецкий пулеметчик. Когда фашиста обошли и убили, то обнаружили, что это был какой-то штрафник, прикованный к своему пулемету цепью. (Это не байка: отец Адамчика Павел рассказывал, как наутро после боя снял с трупа эту цепь и потом – хороший полушубок. Уже в зрелом возрасте, приехав как-то в отпуск, я зашел к брату в наш старый дом, и с удивлением услышал, как подростку-племяннику кричали с улицы его друзья: «Витек, ждем тебя на Адамчиковой горке!» Она существует и сейчас, хотя уменьшилась в размерах. И Адам Павлович, уже имеющий внуков, живет все там же).

После войны прошло уже пятнадцать лет, но следы ее все еще зримы и осязаемы. На нашей улице живут несколько одиноких «солдаток», чьи мужья погибли на фронте, дети уже выросли и разъехались или умерли во время войны. По многолетней привычке исполнять, кроме своей, женской, и мужскую работу, они ловко управляются с лошадью, колют дрова и таскают тяжелые мешки с картошкой. Две из них, Тамара и Христина, часто встречаются у колодца через дорогу и, поставив ведра с коромыслами на землю, о чем-то долго толкуют. Иной раз ветер доносит обрывки разговоров, и я понимаю, что так оживленно обсуждаются события невообразимой давности.

– Уже как я просила, как молила этого немца, панночку, даражэньки, не забирай подсвинка, у меня ж детки малые… он скалится, рожа поганая: гут, гут… забрали, и курей последних переловили…

Рядом с Тамарой живет Дора, одинокая женщина лет сорока, они занимают по комнате в таком же «финском домике», что и наш. Дора молчалива и необщительна, в постоянных коммунальных «разборках» и вечерних посиделках на лавочке не участвует. Я никогда не замечал улыбки на ее печальном, со следами былой красоты, лице. До войны их большая семья жила на соседней улице Куйбышева, она, единственная дочь и младший ребенок в семье, работала на калинковичском телеграфе. В августе сорок первого в городе формировался батальон связи, туда вступили многие калинковичские девчата, и Дора тоже. Старики-родители, вроде, отговаривали, куда тебе такой молодой на войну, братья за тебя отвоюют, но не убедили. Сильно горевали, думали, пропадет их дочь. Вышло, однако, иначе. Братья погибли на фронтах, а Дора вернулась с войны целой и невредимой, но увидела не месте родного дома пепелище. Ее родителей с малолетними племянниками, также как и сотни других калинковичских евреев, расстреляли фашисты. Осталось она одна-одинешенька на белом свете.

Мимо часто проходит стройный мужчина лет тридцати пяти, снабженец из конторы «Заготскот», что расположена в самом конце нашей улицы. В руке у него неизменный портфель с бумагами, другой рукав шерстяной гимнастерки, пустой, ловко подоткнут под офицерский ремень. Все лицо в рубцах и пятнах ожогов: рассказывают, что горел в танке. У нашего соседа Романа одна нога намного короче другой, из-за чего он ходит как-то боком, враскачку. Про него говорят, что провоевал только один день и в этот же день был ранен. У другого соседа, старика Остапа, одной ноги нет вообще, лишился ее еще в первую мировую. На его дворе нет собаки, и в сезон мы безбоязненно лазим туда в сад за черешнями. Иногда дед замечает нас в окно, стучит по стеклу и машет оттуда своим костылем. Мы уходим не спеша, все равно калека нас не догонит.

Летом, пользуясь тем, что у родителей, измученных каждодневным тяжким трудом, до нас просто «руки не доходят», мы предпринимаем регулярные вылазки в лес за восточной городской окраиной. Там много траншей, окопов и блиндажей, которые хотя уже и заросли кустарником, все еще хранят в себе немало военных трофеев. Если по траншее змеятся обрывки красного телефонного провода – это немецкая. Патроны здесь под тонким слоем земли кое-где лежат россыпью, за пять минут можно насобирать полную пригоршню. Мы бросаем их в костер и шустро прячемся по окопам и воронкам, прижимаясь к земле. Вскоре раздаются частые хлопки, а иной раз над тобой свистнет шальная пуля. И страшно и весело! Попадаются мины и снаряды, но мы их не трогаем. Каждый день мимо нашего дома в школу ходит подросток лет двенадцати. Он всегда один и сильно хромает, почти волочит левую ногу. Года три назад пятеро пацанов с улицы Куйбышева взорвали большой снаряд, в живых остался только он один.

Еще летом мы днями пропадаем на речке, что протекает через город, ловим вьюнов и купаемся. Детвора называет ее «Переплюйкой»: она всего 3-4 метра шириной, но когда-то была гораздо полноводнее. Наш учитель физкультуры и бессменный Главный судья на всех городских футбольных матчах, Борис Матвеевич Брегман рассказывал, что в детстве, когда половодьем сносило мост, вместе со своими друзьями зарабатывал перевозом на плоту людей и лошадей с одного берега на другой. Шильда у моста на Советской гласит, что это «Закованка», а женщины, что полощут белье у другого мостика, на Гомельском тракте, кличут нашу речку «Кавней». Через много лет в каком-то энциклопедическом справочнике белорусских водных ресурсов я нашел ее официальное название – «канал Н-1 (Калинковичский канал)». И уже совсем недавно, на картах 1842 и 1878 годов, что хранятся в Национальном историческом архиве Беларуси, обнаружилось ее истинное, давно забытое название – речка Каленковка.

С другом Сашей Мельником, тоже великим любителем книг, мы часто посещаем детскую библиотеку, что занимает часть старого деревянного дома по улице Первомайской и всегда переполнена детворой. Положив принесенные книжки на еще высокую для нас стойку, мы ждем своей очереди к библиотекарше и разглядываем выставленную на полках литературу. Меня особенно привлекает 5-й том (всемирная история) многотомной детской энциклопедии. Но строгая хозяйка всех этих книжных богатств быстро пресекает мои претензии – мал еще! (Полгода спустя она все же даст мне эту большую желтую книгу, которую я перечитаю раза три, наверное).

Еще мы любим ходить на «маевки», что время от времени устраиваются летом в загородной дубовой роще. Там можно насобирать пустых бутылок и сдать их в магазин в обмен на газировку или пряники. Иногда городские гуляния проходят в центре, на улице Советской. Тогда на большую деревянную арку, что является входом в огороженный сквер (иначе его давно бы уничтожили козы с окрестных подворий) натягивается большой кусок белого полотна и с наступлением темноты демонстрируется бесплатное кино. Обычно это патриотическая лента вроде «Красных дьяволят» или «Подвига разведчика».

В Калинковичах только полгода назад открылся просторный и светлый кинотеатр «Знамя», где уже не показывают, как бывало в старом деревянном РДК, «немое» кино. Здесь демонстрируются фильмы современные, даже цветные, огромный зал всегда полон, а на выходные достать билет просто проблема. В городе нет еще определяющих его нынешний облик торгового дома «Березка», гастронома «Юбилейный», корпусов Полесского совхоза-техникума, величественного Свято-Казанского храма, на их месте неказистые деревянные домишки с огородами и садами.

В магазинах очереди, хлеб продают по одной булке в руки, сахар, крупы и наши любимые конфеты «подушечки» – вразвес. Почти повсеместно в домах печное отопление, в них еще нет газа и водопровода, а к владельцам весьма редких телевизоров посмотреть концерт столичных артистов собирается чуть ли не половина улицы. Зато в каждом доме и даже кое-где на центральной улице висят большие черные «тарелки» радиотрансляторов, настроенных на одну волну:

– …миролюбивая внешняя политика нашей партии и государства… агрессивная сущность империализма… им не сломить волю свободолюбивого кубинского народа… выше знамя социалистического соревнования!

В городе еще довольно много гужевого транспорта, редкие автобусы всегда переполнены, а вокруг остановившейся у магазина «Победы», «Москвича» или «Волги» (на них обычно приезжают военные летчики из соседнего гарнизона Бобровичи) быстро собирается стайка глазеющей детворы. И еще никто не догадывается, что где-то далеко проходит подготовку на космонавта Юрий Гагарин.

За первый год учебы мы очень сдружились и в конце летних каникул с великим нетерпением ожидали новой встречи. Класс был большой, интернациональный: примерно половину его составляли еврейские ребятишки, остальные были «тутэйшыми» белорусами (в их числе и автор этих строк) и русскими, в основном из семей военнослужащих, что жили в нашем военном городке. Даже спустя много лет, я хорошо помню ту озорную, едва сдерживающую накопившуюся за лето энергию, ватагу своих восьмилетних сверстников.

Возле окна на первой парте сидят сын железнодорожника Валера Гуцев (он выучился потом на инженера) и первая красавица в классе Таня Низовцева (будущий главный экономист одного из калинковичских предприятий). За ними Гриша Тозик (окончил мореходку и стал судовым механиком), Люда Терешкович (сейчас Пинская, работает в районном ДК), Валера Миронов (авиационный техник), Оля Тимошенко (учительница), Коля Заведеев (высококлассный специалист-электрик) и Таня Малащенко (преподаватель музыки). А вот Элла Махтюк, Аркадий Феферман, Фима Шехтман, Регина Гозман, Слава Сустин, Фима Факторович, Аркадий Голод – они со временем уехали в Израиль, США и состоялись там как успешные предприниматели, врачи и педагоги.

На предпоследней парте среднего ряда сижу я и Володя Скаржинский, сын начальника калинковичского военного госпиталя, оба мы во взрослой жизни стали офицерами. Сейчас все внимательно слушают нашу учительницу, Нину Гавриловну Кулешову. Девчонки нашего класса, да и ребята тоже, в нее просто влюблены. Уже в возрасте, спокойная, с мягким грудным голосом, она неслышно ходит по классу, иногда склоняясь над нашими тетрадками, и может, в знак поощрения, потрепать чьи-то вихры. Нина Гавриловна знает все про каждого из нас, знает наших отцов и матерей, знает много-много интересного – кажется, все на свете. И еще, она была женой бывшего красного кавалериста, воевавшего «на гражданской» в дивизии самого Чапаева!

Сегодня, в первый день нового учебного года, учительница рассказывает о нашей Родине, Беларуси, о трудных двадцатых годах, когда они, молодые калинковичские комсомольцы, строили новую жизнь, о страшной войне с фашистами, старшекласснике железнодорожной школы Косте Ермилове и его товарищах, героях калинковичского подполья, об освобождении города и его послевоенном восстановлении. Помню, когда она закончила свой рассказ, я поднял руку и спросил, что означает название нашего города, и когда он появился.

– Наши Калинковичи еще не так давно были маленьким местечком – ответила Нина Гавриловна – и я слышала, что стали так называться, потому что были окружены калинковыми рощами. У каждого города есть своя история и наша, наверное, тоже очень интересная. Но она еще не написана и, может быть, это сделаешь именно ты, Володя, когда вырастешь. Слова этой мудрой женщины я запомнил навсегда. И написал, спустя полвека, о моем городе и земляках книжку «Мы с берегов Каленковки».

Другие материалы автора, белорусского писателя, краеведа, можно прочесть здесь: В. Лякин. Несостоявшийся визит «батьки» Махно в Мозырь и Калинковичи,

История станции Мозырь-Калинковичи ,

Ремесленники и торговцы. Зусь Зеленко

К 70-летию освобождения Калинкович и ряд др.

29 декабря 2011

А ниже можно услышать историю города