Tag Archives: Китай и Россия

Хроники арканарской грызни

Хроники арканарской грызни

Международные отношения дошли до низшей точки. Есть ли у мира шанс на будущее без сплошной тьмы?

Кирилл Фокинспециально для «Новой»

Глобальный порядок вошёл в турбулентность. Происходит не «революция», а скорее коррекция, правда, стремительная и экстремальная — похожая на аварийный ремонт в штормовую погоду. Если анализировать краткосрочную перспективу, фокусируясь на текущих событиях и эффекте от них, то картина будущего выходит печальная. Но если «заглянуть за дальний горизонт», опираясь не на новости, а на общую логику развития международных институтов, то, возможно, ещё не всё пропало. Возвращение к дипломатии и правилам неминуемо произойдёт, причём за счёт сил, которые раньше казались злыми призраками страшных перемен. Странными образом они помогут нам выйти из зоны конфликтов — но сперва в эту зону придётся погрузиться с головой.

Фото: Петр Саруханов

Фото: Петр Саруханов

Институты и правила миропорядка

Говорить о политике и обществе в формате «институтов», а не горячего событийного ряда, — задача непростая. Ускорение времени как глобально (развитие технологий), так и локально (с 24.02.22) делает её сегодня сложной вдвойне. Обсуждение политики стало обсуждением даже не политиков, а личностей или, точнее, представлений о личностях. Океан информации сносит границы между уровнями разговора, уравновешивая анализ с маргинальным безумием.

Убийство публичной дискуссии и экспертизы (в гуманитарной сфере) привело к чудовищному дисбалансу. Все предпочитают действия, события, оценки, прогнозы. «Длинные» институциональные факторы, связанные с основами политических систем, с глобальной конфигурацией, с инерцией социальных структур — игнорируются. На уровне теории это приводит к импотенции в попытках сформулировать хоть какой-то «образ будущего». На практическом уровне — к катастрофической недооценке последствий принимаемых решений.

Уже много лет мы слышим рассуждения «в ожидании» «коренного перелома» и «смены миропорядка». Чаще всего об этом говорят те, кого текущий миропорядок не устраивает, — но возможности его «сменить» у них крайне ограничены.

Миропорядок (или, как выражаются специалисты, «система международных отношений») — это структура/формат взаимодействия больших институтов. Миропорядок, основанный на личных отношениях/представлениях нескольких человек (пусть и тех, за кем носят ядерные чемоданчики), невозможен. Смена миропорядка возможна только на институциональных основаниях. Форматы взаимодействия и каналы связи между государствами можно разрушить. Мы это видим. Но разрушение — это ещё никакая не «смена», как отказ больного принимать лекарства — не выздоровление.

Даже в самые архаичные времена между (прото)государствами существовали институциональные каналы коммуникации и форматы взаимодействия. «Порядок, основанный на правилах», в разных вариациях существовал и в Древней Греции, и в PaxRomana, и в Средние века.

Рассуждать о мире, разделённом на «зоны влияния», основанном на распаде НАТО, ЕС, так же глупо, как вступать в споры о том, что эффективнее — демократия или авторитаризм. Говорить нужно о вариантах и моделях коммуникации и взаимодействия.

Коррекция миропорядка от «хорошего к лучшему» в текущих условиях, ясно, откладывается. Институты не прощают тех, кто пытается ломать их об колено. Нельзя применить насилие в отношении десятков миллионов людей и считать, что структура твоей власти и твоего положения изменятся «слегка».

С точки зрения интересов России — настоящих интересов, понимаемых как благополучие и безопасность её граждан, — это плохо, так как вопрос всеобщего благополучия уходит с повестки дня. Коррекция будет преследовать иную цель — как не допустить повторения происходящих событий. И здесь, внутри, возможны варианты: коррекция может быть сравнительно мягкой, реформистской (как надеется Андрей Кортунов в колонке для The Economist) или жёсткой, даже травматичной.

«Ядерное проклятие»

Феномен «ресурсного проклятия» широко известен: если страна обладает природными ресурсами, то она может жить исключительно с их продажи. Богатея без усилий, страна не испытывает потребности в развитии — и доходы растрачиваются впустую. Институты деградируют, и страна в конечном итоге оказывается беднее тех, кто, не обладая ресурсами, развивал несырьевые области экономики.

По логике, страна, обладающая ядерным оружием, не должна быть бедной. Ядерное оружие обеспечивает базовую безопасность. Следовательно, ядерная держава должна освободиться от паранойи, обрести независимость от внешней конъюнктуры и спокойно развиваться, зная, что ей ничто не угрожает.

На деле, как доказал пример Советского Союза и сейчас доказывает Россия, всё оказывается наоборот. Идея ядерной безопасности может обернуться противоположностью — безопасность гарантирует только ядерное оружие, значит, враги хотят его отнять. Раз они не могут атаковать ракетами, они будут нападать конвенциальными средствами — значит, нужно инвестировать в армию, во внутреннюю безопасность, контролировать СМИ и интернет. «Россию нельзя победить, можно только развалить изнутри».

Там, где неядерная держава ищет сложные решения для развития и безопасности, ядерным державам хватает простейших — если не сказать варварских.

Удержание ядерного статуса становится идеей фикс; из средства ядерное оружие превращается в цель и далее — в проклятие.

Но на самом деле ядерное оружие не может (само по себе) обеспечить безопасность страны. Всё, что оно даёт, — некоторую гарантию от прямого нападения. Но если в ваше понимание безопасности входит, например, экономическая безопасность, то здесь оно бессильно. Наоборот, раз прямая атака невозможна, противник будет изобретать всё новые средства непрямых атак.

Испытательный полигон США в пустыне Невада, 22 апреля 1952 года. Фото: akg-images / EAST NEWS

Испытательный полигон США в пустыне Невада, 22 апреля 1952 года. Фото: akg-images / EAST NEWS

Санкции, экономическая война, кибер-атаки, «вымывание» человеческого капитала, эффект SoftPower — это ведь не «набор» готовых инструментов. Это целые сферы, которые можно при необходимости вепонизировать — и далее отрабатывать самые разные тактики и стратегии.

Территории/смена режима/оккупация сегодня никого не интересуют. Настоящая долгосрочная институциональная победа — это «закрыть» те варианты развития врага, которые для тебя неприемлемы, на десятилетия вперёд.

«Прифронтовая стабильность»

«Специальная военная операция» России против Украины оказывает/окажет всемирное влияние.

Значение будет иметь не столько исход конфликта, сколько прецедент — ядерная держава может мгновенно в одностороннем порядке разорвать все взятые на себя обязательства и атаковать соседнюю страну при полной неспособности мирового сообщества это остановить. Да, в некотором смысле такое уже происходило. Но масштаб боевых действий — без попыток международной легитимации (создания коалиции, поддержки союзников, etc.) — беспрецедентен.

Помимо прочего боевые действия разворачиваются на территории европейской страны. С моральной точки зрения этот фактор не должен иметь значения — человеческая жизнь имеет одинаковую ценность и в Европе, и на Ближнем Востоке, и в Африке. Но, к сожалению, нужно признать: в глазах мировых политических элит человеческая жизнь в этих регионах ценится по-разному.

Этот печальный факт является критически важным. Руководство России воспринимает Украину как британские колонизаторы в своё время воспринимали, скажем, Индию — для них стоимость жизни человека на этой территории ниже, чем в своей или в чужих метрополиях.

Для мировых политических элит (не только западных) Украина — это государство, входящее в общее пространство Европы и, значит, «цивилизации». Война на территории такого государства стала сигналом: гарантий нет ни у кого, кто не находится «под зонтиком» своего или чужого ядерного щита.

Раз международные обязательства можно так легко нарушать, а доверия к международным институтам нет, то в чём ценность договоров и дипломатии? Новым мейнстримом станет язык взаимных угроз. Мы наблюдаем его становление в прямом эфире — обратите внимание, как за последние месяцы ожесточилась публичная риторика в конфликтных регионах. Турция, например, проводит собственную «военную операцию» в Ираке, собирается проводить аналогичную в Сирии — и одновременно угрожает Греции (кстати, союзнику по НАТО). Риторика Китая — и не только в отношении Тайваня — также зло­употребляет прямыми военными угрозами, в т.ч. в адрес США и Японии.

Марш против планируемой закупки оружия у Соединенных Штатов, 19 июня 2004 года, в Тайбэе, Тайвань. Фото: JEROME FAVRE / ASSOCIATED PRESS / East News

Марш против планируемой закупки оружия у Соединенных Штатов, 19 июня 2004 года, в Тайбэе, Тайвань. Фото: JEROME FAVRE / ASSOCIATED PRESS / East News

И если гарантию от нападения даёт только ядерное оружие, то те страны, которые сейчас им не обладают, всерьёз обдумают опции вхождения в ядерный альянс, участия в форматах «совместного использования» или просто его приобретения. («Совместное использование», например, активно сейчас обсуждается в Японии.)

Синхронный процесс распространения ядерного оружия и перехода от языка хоть имитационного, но всё же согласия к языку угроз, шантажа и войны — ярчайшее доказательство провала руководства России в институциональном мышлении.

Вместо того чтобы сократить угрозы России (напомню, одна из заявленных целей — не допустить возникновения ядерной Украины), угрозы теперь только возрастают, причём по всем направлениям.

Купировать их, даже если Россия внезапно перестроит весь свой международный курс, невозможно. Ведь в глазах мира курс столь же быстро может вернуться назад. Мир хочет стабильности, и если этой стабильности не удалось достичь языком порядка — значит, это будет стабильность языком войны.

«Якорь будущего»

Такая «прифронтовая стабильность», конечно, чревата локальными войнами, кризисами, взаимными непрямыми противостояниями. Но даже такой военизированный миропорядок не сможет стать заменой рациональному формату глобального взаимодействия.

Экзистенциальные угрозы человечеству, которые мы столько обсуждали до 24.02.22, никуда не делись. И если с угрозой ядерной войны теперь разговор особый, то глобальное потепление отложить не выйдет.

Недооценивать эту природную «машину смерти» типично, опять же, для тех, кто мыслит в категориях ситуаций, а не институтов. «Настанет время — придумаем, как с этим разобраться». Отсутствует понимание, что механизмы глобального взаимодействия = всемирные межгосударственные институты, и экономические, и политические, вне формата которых «разобраться» с глобальным потеплением невозможно.

Поэтому, с одной стороны, будущие катаклизмы — это колоссальная опасность. С другой стороны, парадоксально, но это и мощный якорь. Предположу оптимистично, что именно он не даст человечеству пропасть в бездне конфликтов, порождённых языком угроз и насилия.

Международные институты, включая в первую очередь обесценившуюся сегодня ООН, обладают «длинным» институциональным потенциалом. До тех пор, пока человечеством не придумано и не внедрено ничего лучше, ООН продолжит существовать — минимум как площадка для разговора, что уже неплохо; или как максимум — структура, способная стать основой для будущей сети межгосударственных взаимодействий.

Петр Саруханов / «Новая»

Петр Саруханов / «Новая»

Раньше я считал, что пренебрежительное отношение России к ООН странно и ошибочно даже в логике отстаивания т.н. национальных интересов. Вместо того чтобы обзывать ООН «ширмой» для интересов США (что не соответствует действительности) и, злоупотребляя правом вето, разрушать международный авторитет Совбеза, Россия могла возглавить реформу и обновление Организации.

Пойти на ограничение права вето, добившись расширения стран —постоянных членов Совбеза, включить туда, например, Бразилию, Турцию, Индию; реанимировать Совет по опеке для спорных территорий; дать ООН реальные рычаги принуждения к исполнению решений Международного суда, при этом обеспечить большую прозрачность принятия решений.

Подобная реформа, инициированная Россией, которую могли бы поддержать и Китай, и Индия, и Турция, и ЮАР, и Бразилия, даже воплощённая лишь частично, подняла бы авторитет России на небывалую высоту. В таком формате Россия действительно могла бы предложить альтернативу порядку, основанному на гегемонии США.

Это было бы не озлобленное доминирование через «жёсткую силу» и мощь «ядерного проклятия», а спокойное, долгосрочное, обеспеченное институтами лидерство через «мягкую силу» — на десятилетия вперёд.

Теперь шанс упущен, и альтернативы Североатлантической гегемонии в целом не существует. Конечно, есть технологическая дистопия Китая — ей как раз благодаря институциональным реформам и долгосрочному планированию удалось избежать «ядерного проклятия». Сегодня КНР — это договороспособное, развивающееся мегагосударство со своими интересами и в настоящем, и в будущем.

Выдвину гипотезу:

если Китаю удастся справиться с внутренними проблемами, то он вполне может воспользоваться (упущенным Россией) шансом на лидерство в реформе глобальных институтов.

Вспомним, как, в пику изоляционистской риторике президента Трампа, на форуме в Давосе в 2019 году председатель Си заявил о себе и о Китае как о решительных сторонниках глобализации — как тенденции истории.

Можно спорить, насколько их модель «технологического 1984-го» с социальным кредитом и тотальным наблюдением экспортируема (полагаю, что не очень; даже внутри Китая она пока не распространяется повсеместно). Но поворот к глобальному порядку, попытка возглавить (и направить) реформу ООН, а может, и спроектировать новые форматы будет по-настоящему в духе наследия Дэн Сяопина.

Карта и маяки

С каждым годом «давление будущего» станет ощущаться сильнее. Формат всемирного экономического, политического и военного взаимодействия — уже не фантазии мондиалистов и не «тайные планы» мировых финансовых элит. Это форма, не приняв которую, человечество просто не сможет пережить ближайшее столетие.

С каждым годом всё больше людей будет это понимать — и наносить на свои карты эту (временно) финальную точку путешествия.

Важно понимать, что ни 2022-й, ни 2020-й, ни 2014-й никак её не изменили. Что действительно случилось — наш путь весьма искусственно удлинили. Если раньше казалось, что достаточно идти по прямой, то теперь идти предстоит в долгий обход.

Впереди — прифронтовая зона. Государства будут вести друг против друга гибридные войны различных форматов и сообщаться языком насилия и угроз.

Вместо того чтобы двигаться быстрее и помогать друг другу, мы какое-то время будем враждовать, сбившись с пути и забыв о конечной цели.

Даже в самом «холодном анализе» неплохо учитывать, что промедление — это вопрос жизни (и качества этой жизни) для миллиардов людей. Если такая формула кажется абстрактной, то скажем проще — вне зависимости от возраста, благосостояния, места жительства и социальной защищённости: чем дольше продлится этап борьбы, тем тяжелее, хуже, беднее будете жить лично вы, ваши дети, ваши внуки и т.д.

Это касается и тех, кого принято считать бенефициарами военных фаз. «Золотого миллиарда» в различных трактовках: олигархов, миллиардеров, ВПК и проч., тех, кто в условиях военных фаз буквально богатеет.

В краткосрочной перспективе их выгода очевидна. Но — снова — это до тех пор, пока мы мыслим событиями и личностями, а не институтами. В долгосрочной институциональной, разумеется, перспективе они (и их наследники) проигрывают, как и все остальные.

Можно ли было избежать этой ненужной, бессмысленной остановки на пути, на который в любом случае предстоит вернуться? Мой ответ — да, безусловно, множество раз. В принципе и сейчас ещё не всё потеряно. Если у мировых элит хватит выдержки и интеллекта, способности к институциональному мышлению, «прифронтовую фазу» можно или вообще миновать, или свести её к минимуму. Для того и существуют «институциональные маяки» где-то на горизонте.

Источник

Опубликовано 17.09.2022  01: 30