Живописец Андрей Дубинин говорит, что сейчас он стал актуальным художником, хотя не хотел этого. Его картина о расстрелах 1937 года «Ночь поэтов», прогремевшая несколько лет тому назад, по сути, стала воспоминанием про будущее. В протестном августе Дубинин представил новое полотно «Белорусы», на котором изобразил две цепи — цепь рук белорусов и цепь дат от Грюнвальдской битвы до нынешнего 2020-го года. Холст практически сразу же купили: молодой мужчина сказал, что эта картина должна всегда быть перед глазами у его детей. Мы поговорили с художником о праве творческого человека на гражданскую позицию, о востребованности живописи у современных белорусов и о границе между зарабатыванием денег и личным высказыванием. 

«Юноши должны выходить играть в мяч, а не умирать»

Наш долгий разговор с художником начался еще в первые дни августа. Андрей тогда рассказывал, что события в стране неожиданно объединили их абсолютно обычный до этого двор: люди стали собираться на вечерние чаепития, узнавать ближе соседей, с которыми еще недавно могли даже в лифте не здороваться. Через несколько недель о «Площади перемен» узнала вся Беларусь. И вот на днях Андрей показал мне свою новую работу, но уже посвященную трагическим событиям в родном дворе:

— Романа Бондаренко я, к сожалению, лично не знал, но его смерть потрясла меня. Сосед навсегда стал нашим спутником — как в мыслях, так и в небесах. На полотне я изобразил мяч, который сам по себе уже похож на планету. Это и образ идеального детства, и в то же время кенотаф — символическое надгробие для убитого юноши. Моя картина «Ромка, выходи» — это молитва о том, чтобы ребята выходили играть в мяч, а не умирать.

Картина Андрея Дубинина «Ромка, выходзь!» (21 декабря 2020 года, 60×70 см, холст, масло). Фото: архив героя

Вспоминая о трагедии, произошедшей на «Площади перемен», не могу не вернуться к картине «Ночь поэтов», ставшей, по сути, пророческой.

— Я думал, что делал свою картину про прошлое, а оказалось, что она про сегодня, — вздыхает художник. — Тогда, несколько лет назад, я показал ее близкому приятелю. Тот только снисходительно отмахнулся: «А кому эта тема нужна сегодня? 1937-й год — это же было так давно!». А вечером 11 августа 2020-го этот знакомый ехал на велосипеде с рыбалки. Позже он рассказывал, как на него налетели омоновцы, как он, избитый, провел ночь на грязном полу в ИВС с закованными за спиной руками… У меня ощущение, будто мы заглянули в колодец террора.

Дубинин не считает то, что происходит последние месяцы в стране, конфликтом внутри общества:

— Это противостояние общества и потомков сталинского НКВД. Парадокс ситуации в том, что по логике противоположной стороны страх должен был заставить сидеть всех дома. Но людей сегодня именно страх толкает на улицу, ведь, если разрешить агрессорам хозяйничать в городском пространстве, то завтра они выломают двери твоего или моего дома. Когда я вижу множество людей на улицах, то в настроении появляется эмоционально светлый тон. Хотя обеспокоенность остается.

— Мы живем в сложное время…

— А я бы сказал, в талантливое. Как художник, я вижу форму — и это невероятно! Помните, как летом вдруг практически ниоткуда появились три прекрасные грации: Светлана Тихановская, Мария Колесникова, Вероника Цепкало? Это же шикарный символ времени! Кто мог подумать, что белорусы не патриархальны?! Я был летом на площади Бангалор, когда там проводила митинг-концерт Тихановская, смотрел на бесконечное количество национальных флагов и не мог поверить, что буквально за три месяца на наших глазах сформировалась нация.

Все происходящее вокруг чем-то мне напоминает описанное классиками литературы лето 1917 года, время между Февральской и Октябрьской революциями. Тогда Андрей Белый писал в письме Александру Блоку: живем в Петрограде, мол, как в раю: ходим голые и едим яблоки. Вот и наше время такое: у нас ничего нет, но мы надеемся.

«Делал сувениры в магазинчике перуанских индейцев»

До пандемии и закрытых белорусских границ Дубинин постоянно на лето уезжал рисовать Италию для тамошних заказчиков. Причина банальна: многодетному отцу (у Андрея четверо детей) не хватало белорусской зарплаты на большую семью.

— Я преподавал семь лет в Республиканском колледже искусств и столько же в Академии искусств. Рассказывал молодежи об основах проектирования, архитектурной композиции и цветоведения. Мне очень нравилось преподавать, но я устал от нищеты. Неожиданно нашел спасение в Италии. С 2001-го начал ездить туда. Через три года стало понятно, что нет сил больше разрываться, ведь для отъездов необходимо было отпрашиваться с кафедры.

О своих рабочих вояжах Дубинин не очень любит рассказывать.

— Я стараюсь особо не выпячиваться, ведь, к сожалению, среди художников много зависти. Кто-то, бывает, и нападает, мол, по Италиям он ездит. Но ведь и вам никто не мешал выучить язык и пробовать свои силы за границей! Я выехал туда и пророс, как трава сквозь асфальт. Да, поначалу мне повезло: случайно познакомился в минском дворе с итальянцем, пока он гостил у соседки, много разговаривал с ним об искусстве, а потом неожиданно получил приглашение пожить у него на вилле под Римом. В обмен на крышу над головою на три месяца он попросил три картины моего авторства. Дальше все зависело только от моих усилий. Я стал в авральном режиме учить новый для себя язык, а уже в Италии каждый день выезжал в Рим и искал возможности, как зацепиться.

Как объясняет собеседник, своих художников в Италии предостаточно, а иностранцы тамошним выставочным пространствам не интересны. Ведь чуть ли не каждый владелец галереи или сам рисует, или имеет родственников-художников.

— Многие итальянцы сносно рисуют, их пейзажи с удовольствием покупают туристы, особенно американцы. Через месяц бесплодных попыток наладить отношения с галереями, честно признаюсь, собирался возвращаться домой. Но тут на моем пути повстречался магазинчик перуанских индейцев: для них я стал делать сувениры. А потом уже стали поступать заказы от итальянцев на семейные портреты и копии известных картин.

Казалось бы, когда у каждого в кармане смартфон, зачем нужны рисованные портреты. Но в Италии даже в XXI веке от традиций не отказываются.

— Причем, глаз у итальянцев натренирован великолепно: люди, не имеющие в профессии отношения к живописи, могли делать мне такие замечания, какие я от своих преподавателей в Академии искусств не слышал. К примеру, заказывал у меня свой портрет маркиз, который всю жизнь работал в дорожной службе Рима. Взял готовый холст, подошел к зеркалу и начал уточнять: смотри, верхнее веко у меня расположено немного по-другому, а ноздря должна выглядеть вот так. А как-то в одной глухой провинции тамошний бездомный упорно пытался заглянуть мне через плечо. Честно говоря, я очень переживал, что он сейчас огреет меня по макушке бутылкой, а он подошел порассуждать о традициях в живописи.

Дубинин заметил, что жители Апеннинского полуострова на любом свободном пространстве в доме стараются разместить картину.

— Один из моих итальянских друзей владеет сетью отелей. Он заказал мне около полусотни полотен для них, но и в собственном доме не мог обойтись без живописи. Только в спальне у него висело 40 картин (десяток из них моего авторства), в библиотеке же я насчитал 150 гравюр, среди которых были даже оригиналы известных графиков Джованни Пиранези и Иоганна Фюссли.

Но не только люди с высоким достатком считают обязательным повесить дома авторскую живопись.

— Среди моих клиентов был монастырский садовник, который к каждому семейному празднику дарил жене пейзажи. Мои работы часто покупали итальянские сантехники. В Италии художник никогда не будет сидеть без работы.

«Итальянские продавцы не хотели брать с меня плату за товары»

Андрей как-то подсчитал, что за 20 лет своих итальянских вакаций только в Риме в сумме он прожил около четырех лет. За это время настолько освоил итальянский, что местные считают его соотечественником, принимая акцент за особенности говора северных провинций Италии. В докоронавирусные времена летний выезд в Италию превращался в семейное приключение: вместе с женой и детьми Андрей садился в машину и ехал на Адриатику через всю Европу.

— Пересекаешь итальянскую границу и выдыхаешь: ну, дома. Потому что уже первая встреча с карабинерами, которые стоят на границе, тут же навевает воспоминания о встрече с дизайнером их униформы. С Франко Фенди — со старшей из пяти сестер знаменитого итальянского дизайнерского дома — я был лично знаком. Пока писал для нее на заказ портреты ее мужа и внуков, слушал истории, как она создавала в том числе и эти костюмы.

На Адриатике белорусскому художнику часто заказывали копии известных картин и фресок. Однажды пришлось даже расписать плафон храма.

— Францисканский храм XVI века в городе Кава-ди-Тиррени пострадал от землетрясения. Меня пригласили на восстановительные работы, предложив в качестве первоисточника… черно-белую фотографию. Предупредили, что леса будут сняты ровно через два месяца. Временные рамки были довольно жесткими, если учесть, что на откуп мне давалось 70 квадратных метров потолка. Каждое утро я поднимался на высоту семнадцать метров, чтобы скопировать и расписать необходимый рисунок.

Осторожно спрашиваю Андрея, не кажется ли ему создание копий не совсем творческой работой. О таком ли развитии своей карьеры думал он, поступая в 1980-х годах в Академию искусств.

— Отвечая на этот вопрос, можно углубиться в историю живописи, вспомнив, что любое творчество адаптивно. Тот же Рафаэль при росписи лоджии в Ватикане, которая впоследствии стала называться его именем, по сути, использовал переработанный материал Римской империи и этрусков. Их рисунки он вместе с учениками долгое время изучал в римских катакомбах. Да и обладатель Нобелевской премии по литературе Томас Манн говорил, что постмодернизм — это игра с формами, из которых ушла жизнь.

— А если откинуть искусствоведческие дефиниции?

— Тогда могу описать свои ощущения: в Беларуси ты в восприятии многих соотечественников — задрипанный художник или «какой-то там препод». Возможно, мы сами частично в этом виноваты: мало работаем над собой, мало от себя требуем (вспомните, как у знаменитых художников для совершенствования собственной техники всегда были в чести итальянские путешествия). И все же в Италии на художника изначально смотрят как на человека, который делает большое дело.

Художник вспоминает, как тот же настоятель нередко лично делал ему кофе и приносил на леса. Иногда после работы они могли пройтись с ним по городу.

— Продавцы в местных лавках, как только узнавали, что я работаю у падре, не хотели брать с меня плату за товары, пытаясь таким образом отблагодарить за восстановление дорогих их сердцу фресок. В такие минуты вспоминался мой опыт работы над фресками в Спасо-Евфросиниевском монастыре в Полоцке: в конце 1980-х годов к реставраторам, открывающим фрески XII века от более поздних наслоений, монахини относились c недоверием.

«Роспись храма позволила решить проблему с жильем»

А как же творческое самовыражение? Дубинин объясняет, что давно разделил для себя авторскую живопись и работу, приносящую заработок. К примеру, уже упомянутая выше роспись итальянского храма позволила ему решить проблему с жильем:

— Мы с мамой продали старую квартиру и взяли двухэтажную, где теперь живет вся моя большая семья. В ней же на втором этаже оборудовал себе мастерскую. Сейчас, чтобы художнику выделили мастерскую от государства, надо пройти слишком много инстанций, собрать невероятное количество бумаг. Требования звучат нереально, а так я самостоятельно решил острый вопрос. В Италии у белорусского художника могло быть 20 картин на заказ: портреты, копии, реставрации.

— Это невозможно сравнить с заказами в Беларуси. Тут я даже пробовал пойти на демпинг: предлагал минчанам писать их портреты за сто рублей за штуку. Ни одного заказа я так и не получил. Белорусы сейчас с удовольствием выкладывают большие деньги за сеанс одновременного рисования на холстах, скупают разные раскраски по номерам, но за портрет от профессионального художника платить не готовы… — огорчен Андрей.

В чем причина? По мнению Дубинина, в нашей стране у людей все еще нет потребности в культуре, искусство не стало частью обыденной жизни горожанина.

— Я столько раз ломал голову над рецептом, как среди соотечественников сделать искусство популярным, но у меня нет рецепта. Вот Иосиф Бродский в бытность свою в США предложил акцию: в отелях рядом с обязательной для американцев Библией класть небольшие сборники поэзии. Но вряд ли именно благодаря такой идее в стране могло появиться огромное количество поэтов.

Дубинин и сам пробовал действовать. Несколько лет назад в библиотеке на бульваре Шевченко проводил бесплатные курсы для пенсионеров: полчаса рассказывал об искусстве, а потом учил рисовать. Правда, его 60−70-летних учениц больше интересовала именно прикладная часть занятий, чтобы было что потом показать соседкам или повесить на стенку.

— Мне хотелось, чтобы они поняли, искусство — это в первую очередь форма мышления. Но, возможно, я просто выбрал не ту аудиторию, — разводит руками художник. — Хотя, чего требовать от обывателя, если о ценности произведений искусства забывают те, кому это по должности положено. Взять хотя бы историю с росписью во Дворце железнодорожников классиков белорусской станковой живописи Зои Литвиновой и Светланы Катковой, которую при ремонте, не задумываясь, зашили гипсокартоном…

Как пример удачной судьбы художника Андрей Дубинин приводит давно живущего во Франции белоруса Романа Заслонова. Тому посчастливилось получать заказы на свои авторские работы. У самого Андрея ситуация двойственная: к примеру, его работа «Тайная вечеря», на которой изображены только руки апостолов, победила в 2008 году в Риме на Биеннале международного искусства, а вот новый вариант этой любимой темы даже не попал на выставку в столичный Дворец искусства.

— На Национальную художественную премию ее не взяли. Как мне кажется, из-за той самой картины со спинами энкавэдэшников. Другого объяснения найти не могу. Но этот шлейф меня не смущает: я свободный человек, могу делать то, что хочу. Понимаю, что после всего ни Союз художников, ни Министерство культуры никогда не купят у меня для государственных музеев мои картины. Значит, буду создавать отдельно полотна для души, а для заработка буду брать заказы. В них ведь тоже можно творчески проявиться.

И чтобы было понятнее, художник пригласил взглянуть на оформление итальянского ресторана в центре Минска. Заказчик хотел создать в центре Минска уголок Рима, но местные архитекторы не понимали, что от них хотят:

— Тогда шеф-повар La Scala Trattoria Ignazio синьор Иньяцо позвал белорусского архитектора Данилу. Когда-то он работал декоратором на киностудии «Чинечитта», где в свое время снимал фильмы Федерико Феллини. Тот обратился за помощью в росписи стен ко мне. В интерьере мы вместе с Данилой воспроизводили кусочки экстерьера Рима: характерные двери, покрытые зеленой краской, арки из романской плинфы. Вам не рассказать, сколько времени мы искали в Минске плинфу нужной толщины!

По словам Дубинина, в итальянской столице постоянная сырость, поэтому штукатурка на фасадах разрушается, одна окраска вылезает из-под другой. Штукатурщики никак не могли воспроизвести этот эффект, пришлось художнику самому окрашивать стены под римскую старину. Итальянскую атмосферу получилось создать благодаря росписям — копиям работ Рафаэля и других мастеров эпохи Возрождения. Лишь в фойе можно заметить портрет в полный рост явно не руки старого мастера.

Источник 

Опубликовано 16.01.2021  23:33