Павел Костюкевич
Война с одуванчиками
Съезд белорусистов мира проходил среди лабиринтов и мистерий минского хореографического колледжа. Шли заграничные профессора, знатоки трёх разделов Речи Посполитой, с портфелями и ноутбуками, шагали почтенные специалистки по восстанию 1863 года, с причёсками и педикюром. Во время их шествия бесконечными коридорами попадались им беззвучные девочко-виденья в пуантах и пушистых белых юбочках. Воспитанницы колледжа одаривали каждого учёного глубоким книксеном. Лебединые шейки, cловно по приказу, сгибались в почтительном поклоне, а в больших, на всю стену, зеркалах трепетали стеснительные улыбки.
На торжественном открытии съезда воспитанницы показали номер «Суворовский вальс», причём суворовцы были настоящие – подростки, одетые в чёрную как смоль форму. Оказалось, что несколько курсантов посещают здесь кружок бального танца. На открытии выступила также директриса колледжа: по-девичьи худенькая бывшая прима-балерина. На правах хозяйки, запинаясь (как бы прислушивалась к внутреннему метроному), директриса сказала: «Приветствуем вас, и раз и два, мы рады видеть вас на нашем съезде белоруси-си-стов, и раз и два, работайте плодотворно».
От перев.: в мае 2010 г. в этом здании на ул. Притыцкого действительно проходил конгресс, устроенный Международной ассоциацией белорусистов. Минск, апрель 2020 г.
Мы разошлись по классам колледжа – обычным школьным классам. Наша еврейская секция должна была обсудить минское гетто и Марка Шагала.
И вдруг:
– Война, война!
Это ревёт во всё горло девочка-ассистентка: порозовела как-то болезненно, и, кажется, вот-вот шлёпнется в полуобмороке.
Всё приходит в движение: балеринки невесомо перебирают белыми ножками – профессионально снуют по фойе, как по сцене, директриса хореографического колледжа зажимает в объятьях закипевший самовар, заграничные профессора, знатоки трёх разделов Речи Посполитой, ошеломлённо садятся прямо на пол, специалистки по восстанию 1863 года возбуждённо подпрыгивают до потолка. Война, какая ещё война? Кому мы нужны?
Словно подтверждая лихую весть, в небе, словно гром, грохочет реактивный истребитель.
«Сейчас будет обращение главы государства», – звучит из-за дверей класса чей-то голос.
Включаем телевизор. На экране столько лет виденное нами лицо, к которому – чего таить – большинство из нас испытывало неприязнь, однако теперь, в свете последних новостей, оно даже стал немного более родным и приобрело черты: наполнилось морщинками, характерными бугорками и впадинками. Чуть ли не отцовские теперь глаза излучают доброжелательность, и милые ныне губы произносят: «Братья и сёстры! Нам кранты…»
Диспозиция: на нашу страну навалились орды одуванчиков. Ой-вэй, кто бы мог думать: жёлто-белые, бархатно-шелковистые негодники топчут дол твоей страны. Спасения нет никакого. Одуванчики занимают территорию, просачиваются через асфальт, колосятся на каждом, даже самом маленьком участке земли, лезут напролом. Миллиарды полевых щупальцев, оголтело жаждущих одного – людских сердец. Не вытравишь. Пытались скосить – жёлтый яд из нутра прыскает, выедает глаза и мозг косцов, а на месте уничтоженных цветков мгновенно расцветает втрое большее число сверхновых солнц.
Девочка, девочка, одуванчики нашли нашу страну и сейчас ищут наш город.
Гродно и Пружан уже нет – утонули в одуванчиковой напасти, в жёлтом море; разве что на болотах Полесья и Витебщины дела у врага идут помедленнее. Пытались противостоять? А как же! Тактика выжженной земли толку не дала. Земли – вон её сколько, горючего же – несравнимо меньше. Стратегия вытоптанной земли даже не рассматривается, поскольку все, кто мог топтать, зашились в дома: с высоты своих убежищ наблюдают за постепенным захватом территории. Ведь инструкция по выживанию гласит однозначно: не дай вам бог, дядька, высунуться за порог, один шаг по земле моментом даст вам понять, что вы труп. Сожрёт, накроет своими хищными волнами безжалостное море одуванчиков.
Министр обороны со всем своим штабом сдался врагу при первой стычке, глава Нацбанка на «тушке» из цельнозолотого каркаса улетел в Вену. В столице бардак и измена. И цветник. Правда, пока не такой совершенный, как о том мечтали в своих эротических снах коммунальники-маньяки – но, как они теперь отмечают с плохо скрываемой радостью в своём cпециально выданном обращении, цветник «уже крупнейший в Европе».
Как с удивлением выясняется, руководитель страны остался здесь, вместе с нами: «Где народ, – тяжело дыша, словно после выполнения супружеского долга, говорит он, – там и его поводырь». В полной заднице, короче.
Кто же мог подумать, что Беларусь, родную земельку, нужно было забетонировать? Всю, до последнего бугорка на милом поле: болота, курганы, леса? Зафигачить месивом по самые уши. Плотненько утрамбовать дол у каждого комля, сваи и мостовой опоры. Кто же мог догадаться, что нужно было снова ввести институт пионеров-героев? Носились бы себе туда-сюда за идею, чтобы ничего-нигде-никакого, ни единой живой щелинки, ни малейшего шанса растению-мутанту. А если что – так «102» и самолётовертолёты завалят весь район тройным слоем серого спасительного средства.
C какой стороны придёт апокалипсис? Признаюсь, половина нас грешила на восточную соседку: «Эти?! Эти могут и хотят – захватчики, империя, сброд». А теперь видим – наоборот, сбрасывают с самолётов пачки с гуманитарными пельменями: «Держитесь, братки-белорусы!» Вторая половина подозревала западников: «Эти могут, даром что не хотят». А тут, глянь, переправили с помощью речного флота человек 700 наших на большую землю. До конца судоходного сезона обещают перевезти ещё две тысячи.
Третья наша половина, составленная из половины первой нашей половины и из половины второй нашей половины, короче, из тех наших людей, которые всегда имеют мысль в кармане, нарисовала было в своих головах картины гнуснейшего сговора между северными и южными соседями. При этом, причитая, та наша часть нарекала: «Хотят, холера на них, хотят – хоть и не могут». Теперь выясняется: северные и южные не только не могут, но и ни в какую. В общем, им откровенно плевать, своего хватает.
Ещё одна наша половина, уже четвёртая, ждала конца, который пальнёт сверху, ждала, что заокеанский Господь обрушит на нас за грехи серу и огонь с неба. Теперь ясно – ошибались тоже. Кто же мог подумать, что враг придёт снизу, и что он совсем не будет иметь души?
Как неосмысленно и неразумно всё, и жизнь эта… И как же неуместно звенит колледжный звонок: «Одно сорокаминутное занятие по страху и ожидании смерти вы прошли, перерыв».
Девочка, девочка, одуванчики нашли наш город, сейчас ищут нашу улицу.
Вертолётный полк из Мачулищей спасается только тем, что никогда не приземляется. На центральных площадях наших городов захватчики развели костры и жгут книги Рэя Бредбери, а на городском кладбище торжественно хоронят гербарии. Говорят, в могилёвский телеэфир вышел их главнокомандующий. Что сказал? Никто не понял; когда все побежали включать телевизор, он уже прыскал в экран соком прощальных банальностей. Что-то о том, что одуванчики тоже земляне – и даже ещё большие, чем люди.
За что они именно нас? Вопрос не в бровь, а в глаз, но ответа нет ни в дымке столетий, ни в обозримом прошлом. Ни хера не понятно. Ни-хе-ра. Улица Притыцкого опустела, скукожилась, и слышно лишь, как нестерпимо к нам крадётся тишина.
Девочка, девочка, одуванчики нашли нашу улицу, сейчас ищут наш дом.
Сидим с надкусанными локтями. Как же мирно всё начиналось: весенний двор, бескрайнее советское детство и кормёжка с ножа. Со временем мы с этим всем как-то свыклись, пообжились. Потом даже изловчились и ухватили Бога за бороду, и вот теперь на почётном посту хозяев жизни уже сами назначали приёмные часы для прочих обитателей вольера. Нас предупреждали: как родились, так однозначно и поумираете, но ни слова не говорилось о том, что в промежутке будет так погано. Какой завет оставить внукам? «Не стой, внучек, под стрелой»? И что тут вспомнишь сейчас, когда под окнами уже желтеет смертоносное поле?
А разработки-то были. Футуристические, фантастические. Ещё в 70-е. Какой-то гений-одиночка, простой санитар скорой помощи из Молодечно, разработал инженерный план вознесенья БССР к небу. Жить и растить картошку с огурцами на летучих террасах из стекла и бетона, рождаться, жениться и засаживать турнепсом воздушные оранжереи. Ещё тогда проектному глазу молодечненского провидца открылась Поднебесная Беларусь: оторваться от земли, не слушать её зов, стать свободными. А уж в свободный часок, в одних продезинфицированных сланцах и плавках, вместе с вечерней прохладой спускаться на планету, старую нашу перечницу, и замирать в шезлонге среди мечтательной тиши её пустынь. Цеплять на себя ортопедические очки с сетчатыми стёклышками и, закусив свежевыдранной редькой-дичкой, лёжа слушать дюны.
Следует признать, одуванчиковые корни Зла требовали иной тактики, иного оружия. Подземных войск (ПЗВ), атомных фонариков и алмазных лопат. А у ног подземников на цепях вызверяются специально обученные, забрызганные белой пеной кроты-овчарки… Ничего не выполнено – всё так и осталось на этой беспомощной бумаге. Но, честно говоря, что тут сделаешь? По воде ещё кое-как ходить можно, а вот попробуй идти сквозь землю.
Девочка, девочка, одуванчики нашли наш дом, сейчас ищут наш этаж.
– Еврейская секция, вы как?
– Держимся. А вы, немецкая секция, что?
– Нормально.
– Как там мадьяры себя чувствуют?
– Кто-кто?
– Венгры.
– Да нормуль.
– Гут.
– Гут.
В класс заходит директриса хореографического колледжа.
– Так, еврейская секция, перепись имеющихся сил… Кто из вас имеет военный опыт?
– Я был уклонистом в израильской армии, сидел два месяца в гарнизонной тюрьме.
– Лена, выдай уклонисту ТТ – теперь начальником еврейской секции будет он… Как вас?
– Павел, то бишь Саул.
– Всем членам секции приказываю: слушайте Саула – он ваш командир. Лена, раздай еврейской секции по «калашу».
– Откуда они у вас, директрисы хореографического колледжа?
– Командир Саул, не задавайте глупых неуместных вопросов.
Затем ещё выдают НЗ – банку свиной тушёнки с надписью: «Кошерно, с разрешения главного раввина всея Беларуси, ребе Минского и Бобруйского, Сруля Кузлачика». Но я уже молчу. Кузлачик – это голова.
Сидим, поевшие, в слабосильных мальчишеских объятиях держим «калаши». Ждём одуванчиковой атаки. Припоминаю одного полузнакомого маляра, который не любил зелёный цвет. Слыша, что кто-то хочет покрасить фасад или забор в зелёный, сильно злился: «Мало вам зелёного: леса, трава?! Сколько, вать машу, можно умножать печаль?»
П. Костюкевич. Минск, ул. К. Чорного, август 2019 г.
– Я не хочу умирать, я такой молодой и талантливый, у меня студенты, научный процесс без меня не пойдёт! – вдруг крик. Узнаём голос профессора, знатока слуцких поясов Тимоти Шнайдера.
– Пойдёт, не боись, – цедит в ответ знаток белорусской литературы, профессор Арнольд Макмиллер.
– Зачем я пошёл к белорусистам?.. Меня же приглашали на съезд полонистов в Литавел и литуанистов в Палангу…
– Будь мужиком, возьми «калаш» в руки, – зловеще шепчет знаток беллита.
– Но у нас другое вооружение – М-16, надёжная винтовка американской пехоты… Я хочу М-16!..
– Нету здесь М-16, что непонятно?! Вот ореховый приклад, вот боёк – зарядил, нажал курок, зарядил снова. И если надо, помрёшь, собака, за белорусскую литературу!
– There is nothing to die for!
– You told me![1]
На тарарам, вращая грозным оком Сарумана (двумя), заглядывает директриса хореографического колледжа:
– Чего, еврейская секция, расшумелись?
– Товарищ верховный командир, ну, мы здесь… делимся впечатлениями… А что ещё здесь делать?
– Молиться!
Я балдею, сколько у Вольфа всяких еврейских штучек, иудейского сувенирного барахла: менора-открывашка, Стена-Плача-зажигалка, бюст Яхве, и вот, пожалуйста – бело-красно-белая ермолка. И, значит, Вольф, и атеист я, и автор идиш-белорусского словаря Алесь Астраух, который вообще христианин, начинаем молитвенный напев. И «Шма Исраэль», молитва, которая в прошлом уже не спасла не одну тысячу человек, снова парит наподобие успокоительной мантры: «шма исраэль господь наш бог, господь один, девочка, девочка, одуванчики нашли наш этаж, сейчас ищут нашу комнату…»
*
Директриса хореографического колледжа неспешно, со знанием дела, вытаскивает из-за пазухи именной огнемёт.
Италийцы приобретают квартиры на Карла Маркса.
Красят стены в белый цвет.
Летом – ставят на подоконники вазоны с цветами.
Зимой – сажают на них своих высоченных любовниц.
И если какая-то просидит всю зиму,
они дарят ей перстень с бриллиантом.
И если какая-то просидит всю зиму,
они везут её в Италию отдохнуть на море.
И если какая-то просидит всю зиму,
они везут её в Италию знакомиться с мамой.
И если какая-то просидит всю зиму,
они заключают с ней брак.
А летом италийцы садятся в свои машины
И едут дорогами Беларуси. Бесконечными, как лента Мёбиуса.
И нигде они не видят белого цвета.
Лишь золотая рожь, лишь зелёный картофель
И только серые памятники Ленину.
Вот такую историю рассказал мне строитель,
Который красил стены в моей комнате.
Он хотел покрасить их белым.
Потому и рассказал мне об италийцах[2].
Перевёл с белорусского WR по изданию: П. Касцюкевіч. Зборная РБ па негалоўных відах спорту. Мінск: Логвінаў, 2011. С. 40–54.
[1] – Здесь не за что умирать!
– Да знаю я! (англ.)
[2] Отрывок из стихотворения Андрея Адамовича «Италийцы» (Андрэй Адамовіч, «Італійцы»).
Опубликовано 06.04.2020 10:04