Борис Комиссарчик (Гомель). Воспоминания

Здравствуйте, Арон.

Спасибо за то, что Вы мне предложили поучаствовать в написании коротенькой истории о евреях Калинковичей и о себе лично. Но я не думаю, что моя скромная личность может кого-то заинтересовать или, тем более, моя личная история прольёт какой-то свет на историю наших евреев-земляков.

Мне просто хотелось бы рассказать про человека, который родился и всю жизнь прожил в Калинковичах, оставаясь патриотом родных Калинковичей, да и в общем-то, Белоруссии в целом. Это рассказ о моём отце – Комиссарчике Науме (Нохим-Леиб) Яковлевиче. Не знаю, будет ли этот рассказ интересен для других, но для меня история отца – это в какой-то мере история евреев как калинковичан, так и белорусов в целом.

Итак, попробую её изложить, основываясь на некоторых документах, которые у нас хранятся в семейном архиве, а также на моих личных воспоминаниях.

Мой отец родился где-то в середине августа 1924 г. в местечке Калинковичи, хотя по документам он родился 15 марта 1923 года. Почему была дата рождения изменена в сторону увеличения возраста – я расскажу чуть ниже.

Итак, родился маленький мальчик Наум в небольшой ( по тогдашним калинковичским меркам) семье: отец – Комиссачик Янкель-Еля, мать – Фрейда (в девичестве по фамилии Голод из Озаричей) и дети: Сора-Малка, Сейна, Рохл-Лея, Борис ( в честь него меня и назвали), Полина. Мой отец был самым младшим в семье, и соответственно к нему было особое отношение: все его очень любили и баловали, насколько это было возможно в то тяжелое время.

Мой дед Янкевеля (так его все звали) был практически неграмотный человек ( в нашем современном понимании), совсем не писал по-русски, но всегда, помню, на еврейских праздниках читал Тору. И это у него красиво получалось. Не мне судить о знании им всех еврейских традиций, но все традиции в семье выполнялись. Хотя, как мне кажется, это больше было под нажимом и по категорическому требованию моей бабушки Фрейды.

Дед всю жизнь работал на тяжелых физических работах – грузчиком, конюхом. При такой работе, может, и не всегда до религии было! Он и ушел на пенсию с почетной должности конюха Калинковичской пекарни, которая располагалась на углу улиц Красноармейской и Советской.

Несмотря на то, что мой отец был любимцем в семье, ему всё равно приходилось много работать на поле и по хозяйству. Причем с очень раннего возраста: дед очень хорошо проволокой оплетал глиняные горшки (как он говорил, “дротовал”), и отца этому нехитрому занятию научил. Кстати, это “дротование” пользовалось большои популярностью у соседей: горшки-то были дороги! А проволока их предохраняла от разбивания.

Мой отец всегда очень тяжело вспоминал голод 1933 года. Ему, ещё совсем маленькому мальчику, со своими уличными друзьями даже приходилось исследовать помойные ямы солдатских казарм, которые находились рядом с Калинковичами, – там, где сейчас так называемый военный городок. И большой удачей считалось, если на помойке находилась обглоданная красноармейцами селёдочная голова! И как это не дико звучит сегодня, с удовольствием поедалась детьми!

Учился отец в белорусской школе, так называемой “Сталинской”, в которой окончил 9 классов. Надо сказать, что в Калинковичах была и еврейская школа, в которой учились как еврейские дети, так и белорусские. Так было и в “Сталинской” школе. Тогда как-то не делились по национальностям: учились там, где было удобнее.

Может, от недоедания, может, от того, что мой отец был самым младшим в классе (он пошел в школу в 6 лет), может, по каким-либо другим причинам (скорее всего, из-за того, что родители не уделяли учебе должного внимания), но папа в 3-м классе остался на второй год! И, как он рассказывал, это не было встречено в семье как какая-то неприятность. Ко всему проще относились!

Как я уже говорил, семья жила очень бедно,  ведь тогда не принято было еврейским многодетным женщинам работать. Так что, всё держалось на зарплате деда Янкевели (он когда-то мне говорил, что до войны получал около 90 рублей; много это или мало – не знаю) и каждодневном труде, когда отдохнуть можно было только в еврейские праздники.

Чтобы как-то облегчить жизнь семьи, ещё мальчиком Бориса – старшего брата отца – взяли в военный оркестр местной воинской части, где ему не только выдавали военное обмундирование, но и кормили. А это было очень важним подспорьем семье!

Жаль Бориса: с первых же дней войны его мобилизовали на фронт, и родители от него получили единственное письмо, где он сообщал, что их перебрасывают на Сталинградский фронт. Больше о Борисе мы ничего не знаем – пропал без вести. Спасибо, что имя Бориса упоминается в списках погибших евреев – жителей Калинковичей.

(Кстати, как мне рассказывал бывший соученик моего отца и мой учитель музыки Яков Григорьевич Цыпорин – незаслуженно, на мой взгляд, забытый в описании евреев Калинковичей, – работавший руководителем духового оркестра в Калинковичском Доме пионеров, обучивший меня, как многих других ребят в Калинковичах (Мотик Миневич, Сеня Грайфер, братья Лянские, и многие другие) играть на духовых инструментах, – Борис был талантливым музыкантом: он играл практически на всех духовых инструментах, начиная от тубы и кончая кларнетом!)

Итак, мой отец Наум Комиссарчик закончил 9 классов и, чтобы уменьшить материальную нагрузку на семью, да и для того, чтобы просто посмотреть новую жизнь, в 1941 году, в мае (почему в мае – я не знаю; просто в этом месяце тогда принимали в военные училища; в каком месяце принимали в другие учебные заведения –  я тоже не знаю) поступил в Саратовское военное училище связи. Поэтому и набавил год к возрасту в документах при поступлении, т.к. принимали в училище с полных 17-ти лет. Тогда это было просто: возраст определяли по внешнему виду.

Но не пришлось отцу вкусить всей прелести молодости, учебы, хорошего курсантского пайка: как известно, 22 июня началась война. Всех курсантов сразу же перевели в режим военного положения: по 12 часов в день занятия по специальности, потом военная подготовка, а потом еле-еле хватало времени для сна. И вот в таком бешеном темпе мой отец был обучен и выпущен из училища в звании младшего лейтенанта в декабре 1941 года. По документам ему было 18 лет, а фактически – 17!

И сразу же на фронт! На самый передний край. А где ещё мог служить сначала командир взвода связи стрелкового полка, потом командир отдельной роты связи стрелкового полка и даже командир батальона!? Все годы, начиная, как я говорил, с декабря 1941 года по 12 мая 1945 года, на передовой, исключая время, проведённое в госпиталях. В 1942 году в окопах, в самое тяжелое для страны время, вступил в партию ВКП(б)! В общем, был патриотом, воспитанным в лучших традициях Советской власти!
И с 12 мая 1945 года  – я не ошибся: когда уже была подписана капитуляция Германии 8 мая 1945 года, в Праге, которую освобождал мой отец, ещё до 12 мая шли кровопролитные бои, в которых погибали многие и многие люди!

Закончил войну отец в звании капитана, с орденами Отечественной войни 1 и 2 степеней, с медалью “За боевые заслуги” и 12-тью благодарностями И.В.Сталина!

У нас дома хранится военный дневник отца, который он вёл на фронте. Конечно же, там описаны отрывочние сведения, временами бывают перерывы  в записях более месяца, но представление о тяготах войни по этим записям можно составить. Там нет описания подвигов, но есть очень много фамилий погибших товарищей, их места захоронения и время гибели. Описаны пот, грязь, человеческие слабости…

А ещё описано, как мой отец встретился на фронте с моей мамой – Красиковой Валентиной Георгиевной.

Мама родилась в небольшом Сибирском городке Болотное Новосибирской области, и её тоже, как и многих выпускниц средней школы 1941 года, призвали на военные курсы телефонисток. После нескольких месяцев учебы мама тоже попала на фронт, и так случилось, что она попала служить в роту к моему отцу. Очень эмоционально об этом событии пишет мой отец в своём дневнике. По записям видно, что он полюбил эту девушку. А как можно ещё писать об этом в 18 лет!? В общем, они поженились в 1944 году, и у них была настоящая фронтовая свадьба с фронтовыми
друзьями за столом, накрытым нехитрой закуской, с большим количеством спирта! Потом мама демобилизовалась в 1944 году, а в мае 1945 года родился мои старший брат.

За время боёв мама награждена орденом Отечественной войны 2-й степени и медалью “За отвагу” – высшая солдатская медаль!

Родители отца во время войны были в эвакуации в Саратовской области. Там умерли их дочка Полина (в честь которой назвали мою сестру) и внучка – дочка папиной сестры Рохлеи. Страшно представить, что внучка умерла просто от недоедания, а дочка умерла от воспаления среднего уха – болезни, которая сейчас очень просто лечится. Но не было ни еды, ни лекарств!

Кончилась война, люди приступили к строительству мирной жизни, а моего отца после демобилизации направили служить в органы внутренних дел. Отец закончил Минскую школу милиции и был назначен старшим следователем Пинского областного управления МВД. (Интересно, что его диплом, который папа получил после окончания школы милиции, подписал лично министр МВД БССР Цанава, впоследствии расстрелянный вместе с Берией. Этот диплом у нас дома тоже хранится)

О службе в органах в те годы многие не хотят рассказывать, т.к. уж очень много негатива было написано о МВД, – как в исторической литертуре, так и в художественной. Возможно, и скорее всего так оно и было, но в условиях Западной Белоруссии сразу после войны, да и не только сразу, а примерно до середины 50-х годов, в лесах действовали хорошо обученные и в своём большинстве поддерживаемые местным населением банды бывших полицаев и бандитов. С ними приходилось по-настоящему воевать, разыскивать их схроны (кстати, схроны эти были
прекрасно замаскированными боевыми точками, с полным обеспечением жизни на несколько месяцев, с запасами воды, питания и боеприпасов) С боеприпасами вообще проблем не было: в окрестных лесах было много оружия – как немецкого, так и советского, оставшегося после войны. Даже уже в моё время у многих мальчишек были ржавые пистолеты, наганы, винтовки. У меня лично был ржавый автомат ППШ, с которым мы играли ,,в войну”.

Было много и уголовных преступников, преступления которых отцу приходилось лично распутывать. На одном из совещаний МВД Генеральный прокурор БССР назвал отца в своём докладе “врождённым юристом”, подводя итоги по раскрытию громкого дела когда в Пинске подпольно делали аборты (а это раньше преследовалось по закону), от которых некоторые женщины умирали, а подпольные “врачи” трупы прятали в самых неожиданных местах. А раскрытием этих преступлений занимался мой отец.

Жили родители с моим старшим братом в Пинске, тогда это был областной центр, а сейчас Брестская область. Жили на съёмной квартире. Вроде бы, отец и получал большую зарплату по тем временам, но до 1947 года даже на питание не хватало! И это при том, что отец занимал заметную должность в областном аппарате управления!

Конечно же, после денежной реформы 1947 года жить, как говорили мои родители, стало лучше, по крайней мере, на прожиточный минимум хватало.

В феврале 1949 года родился я. И так совпало, что именно в этом году с необычной силой стал развиваться государственный антисемитизм. Антисемитизм был всегда, но с 1949 года, насколько я знаю, он приобрёл общегосударственные масштабы. Евреев удаляли из органов власти, прокуратуры и милиции, партийного аппарата и судов. В Западную Белоруссию эта чёрная волна докатилась чуть позже – там же ещё воевали и восстанавливали в полном объёме Советскую власть, – но докатилась!

И вот отец рассказывал, что в начале 1952 года его вызвал начальник УВД и сказал, что у них есть сведения, что двоюродный брат папиной жены – моей матери, которая прошла фронт и перенесла все невзгоды с моим отцом, – был в плену у немцев. И с такими данными либо мой отец должен развестись с матерью и остаться в органах, либо уйти из милиции. Представляете, какая надуманная была причина, только бы избавиться от еврея в органах власти!

У отца даже и мыслей не было, чтобы ради карьеры уйти от матери уже двоих его детей, но после беседы папы с начальником УВД папин непосредственный начальник сказал отцу, что есть секретное распоряжение, согласно которому всех евреев под любым предлогом из органов власти уволят. И ещё благодари Бога, чтобы просто уволили! Даже если разведётся с матерью, то всё равно найдут причину для увольнения!

Конечно же, уволился! И с семьёй вернулся в Калинковичи, где и жил до самых своих последних дней. На работу устроиться было невозможно: а что он умел? Воевать? Война кончилась! Быть юристом? Не брали! И был мой отец восемь месяцев вообще без работы. И это с двумя малолетними детьми на руках!

Помню, как отец таскал брёвна для постройки дома на улице Дачной, а я, 3-хлетний пацан, собирал щепки с отёсанных брёвен и складывал их для растопки в поленицу. Помню, как в декабре 1952 года вселились в дом, у которого, практически, не было крыши. И спали мы под фанерными листами, которые укрепил отец на потолке ( так, чтобы с них сливалась вода в вёдра). Помню, как завели корову Рябку, свиней и практически этим и жили. Отец уже работал завхозом в районной больнице, и мама тоже там же, дезинфектором. Очень были маленькие зарплаты, без
домашнего хозяйства совсем бы не выжили. Тем более, что в 1954 году у нас появилась сестричка Полина – третий ребёнок.

Жаловаться не приходилось: помню, что все соседи и знакомые в своей массе тяжело жили. Вроде бы, так и надо. Но помню, что отец всегда стремился к чему-то новому. Где-то в году 53, мы ещё только поселились в доме, при полном безденежье отец купил радиолу ,,Кама”. Это при том, что ещё не у каждого патефон был, а радио слушали по черним репродукторам, висевшим на стенах. А мы уже про смерть Сталина слушали по настоящей радиоле!

В Калинковичах ещё не в каждой организации были телефоны, а отец поставил телефон у нас дома. Помню, что звонить надо ещё было через телефонистку. А когда появилась автоматическая связь, то телефонный справочник Калинковичей состоял из десяти-двенадцати листков. А индивидуальных пользователей телефонами было вообще человек пятнадцать!

В 1960 году папа купил телевизор!!! Телевизор “Старт”! За 1950 рублей! Это были немыслимые деньги! И в Калинковичах в это время были телевизоры у буквально считанных людей. Чтобы хоть что-то разглядеть в этом телевизоре, надо было ставить громадную антенну, бравшую сигнал из Гомеля. И даже при такой антенне в лучшем случае на экране были бледние тени. Смотреть телевизор у нас собирались все соседи: Молочниковы, Кацманы, Рошали… Мои друзья со школы тоже приходили посмотреть на такое “чудо”! И как только размещались в такой маленькой
комнате!? Но отец любил компании, был весёлым человеком. Любил играть на пианино (которое купили для моей младшей сестры Полины, что, в конечном итоге, определило её специальность!), гитаре. Кстати: и на пианино, и на гитаре папа научился играть сам, просто “на слух”. Помню эти весёлые музыкальные вечера, когда собиралась не только наша семья, но и друзья, соседи.

Приходил очень интересный человек –  Михаил Семёнович Комиссарчик. Он нам не родственник, просто однофамилец. Он был другом моего отца. Вообще-то, его история заслуживает отдельного повествования, но кратенько скажу, что он тоже калинковичанин, жил в районе вокзала, прошел войну, майор. Был тяжело ранен и после госпиталя был военкомом Красноярского края! Большая должность! И точно так же, как и мой отец, был выкинут из армии в 1952 году! У всех общая история! Михаил Семёнович тоже служил до войны музыкантом вместе с папиным братом
Борисом в военном оркестре, хорошо играл на трубе, писал стихи! И ещё писал песни, которые печатались в районной газете “Стяг комунизма”. Он работал директором мебельной фабрики (образование у Михаила Семёновича было партийным), т.н. “Инвалидной”. Его тоже можно внести в рубрику “Директора Калинкович”.

К великому сожалению, Михаил Семёнович не очень долго прожил: его подрубила трагическая смерть сына и невестки. Его сын Саша, очень толковый парень, инженер, умница, со своей женой шел в Калинковичах со свадьбы Алика Рехтмана. Алик был школьным другом Саши. Ничего не предвещало беды, но ночью пьяные солдаты украли “Волгу” командира части и возле центрального гастронома в Калинковичах врезались в группу гостей, возвращавшихся со свадьбы. Сразу же погибли два человека: Саша и его жена! Остались двое маленьких детей, ради
которых и жил Михаил Семёнович со своей женои Татьяной. Трагедия случилась где-то в 1975 году.

Очень хорошие, дружеские отношения были у моего отца с Комиссарчиком Михаилом Яковлевичем, человеком не только увлеченным работой, своим хобби, переросшим в профессионализм – радиоспортом, – но и очень весёлым и остроумным человеком.

Дружил с Цыпориним Яковом Григорьевичем, о котором я писал выше. Яков Григорьевич – прекрасный музыкант-трубач, человек, фонтанирующий идеями, умеющий всё делать своими руками –  от табуретки до написания картин и лепки скульптур!

Бенько Владимир Петрович – врач-рентгенолог, очень близкий друг отца. Владимира Петровича в конце 50-х годов направили на работу в колхоз председателем. Кажется, этот призыв  в колхоз интеллигенции назывался 35-тысячниками. Не помню, как этот колхоз назывался, но головная деревня называется Михновичи. Это километрах в 25 от Калинковичей. И Владимир Петрович поехал, несмотря на то, что был врачом! “Если партия скажет надо…” К большому сожалению, и у него случилось несчастье: его сын Валентин был курсантом Мурманского мореходного
училища. И вот перед отъездом в отпуск в Калинковичи Валик нырнул в море и сломал шейный позвонок. Лежал Валик дома без всякого движения лет десять! Это было тяжелое испытание не только для Валика, но и для всей семьи Бенько, тем более, что надежд на выздоровление не было никаких! Валик умер где-то в году 72-73.

Мой отец по натуре не мог быть бездеятельным, в нём била кипучая энергия. В 1960 году он решил продолжить своё образование, получить высшее. Ведь у него так и было – образование всего 9 классов! Юридическое и военное образование были не в счет! Пришлось начинать сначала, хоть и возраст уже был не совсем молодой – 37 лет. Сел за парту рядом с молодыми ребятами в 9-й класс, чтобы повторить то, что учил ещё до войны. И хоть 9-и класс дался ему нелегко (надо отдать должное прекрасному учителю математики Ионе Сергеевичу Айзенштадту, который
очень помогал отцу в постижении математики), школу он закончил с серебряноий медалью! Была в аттестате одна четвёртка – по русскому языку. И в тот же год отец поступил на заочное отделение Белорусского института народного хозяйства на специальность экономиста. Институт отец закончил в 1965 году, и на выпускных экзаменах в институте отцу предложили продолжить образование в аспирантуре, но отец отказался: ему казалось, что он уже старый! А этому старому было только 42 года!
Где-то в году 1963 началась в Советском Союзе очередная кампания по уничтожению культовых объектов – церквей, синагог, мечетей… Мой дед был постоянным посетителем синагоги. Я не скажу, что он был очень религиозным евреем, скорее всего, он под нажимом бабушки выполнял все религиозные законы и чтил еврейские праздники, но синагога была не только местом для молитв, но и неким, если можно так сказать, клубом, где собирались друзья, обсуждали свои проблемы, да и просто общались.
Так вот, в районной газете «За камунiзм» был опубликован фельетон, где высмеивались посетители синагоги. Я не помню, как назывался этот пасквиль, но о моём деде Янкевеле были такие строки (привожу их дословно, т.к. они в нашей семье впоследствии повторялись в виде анекдота): « Янкевеля – Веля (почему добавили ещё и Веля, осталось на совести так называемого корреспондента!) Комiсарчык стаiть у нетвярозым стане каля свящэнай торы I мармыча анягдоты!»
«Это было бы смешно, если бы не было так грустно!»: отца вызывали в райком партии и серьёзно наказали за посещение его отцом синагоги. Правда, мой отец не сказал ни одного слова деду, чтобы он не ходил в синагогу. Синагогу, конечно же, как известно, закрыли, как, впрочем, и церковь! Кстати, помню, что и колокольный звон по православным праздникам и воскресениям создавал в городе праздничное настроение и ощущение некой необычности происходящего. Жаль, что закрыли и синагогу, и церковь: Калинковичи во многом потеряли в своей
духовной жизни! Возможно, эти деяния сказались на жизни общества и в будущем.
Конечно же, полученое высшее образование отцу позволило устроиться на более-менее достойную работу с достойнои зарплатой. Как раз в эти годы началась мелиорация Белорусского Полесья, и в Калинковичах был организован трест “Калинковичиводстрой”. Вот у истоков создания этого треста стоял и мой отец, оттуда же и ушел на пенсию. Награждён значком “Отличник мелиорации и водного хозяйства СССР”.

Умер мой отец 27 июля 1994 года. И умер всё что-то решая: с телефонной трубкой в руке. Всегда помню, как к нам приходили хорошо знакомые и малознакомые люди, которым отец помогал и по житейским вопросам, и по юридическим. Никогда не сидел без работы по собственному желанию, даже на пенсии. До последнего дня работал мастером в Калинковичском жилищно-коммунальном хозяйстве.

Оставил после себя мой отец троих детей, все с высшим образованием; 3-х внуков, 5-х правнуков –  добрую и светлую память у своих близких и, будем надеяться, у знающих его людей.

Уважемый Арон, не знаю, заинтересует ли Вас моё краткое описание жизни моего отца, но надеюсь, что кое-какие мои воспоминания помогут дополнить сайт о калинковичанах. К этому письму прикладываю фотографию своего отца – Комиссарчика Наума Яковлевича.
С уважением, Борис Комиссарчик.                      6.08.09

 

 

Обновлено 2 апреля 2016