Мозес Розен. Опасности, испытания, чудеса

От переводчика:

Мозес Розен (1912-1994) – видный еврейский общественный деятель, родился и вырос в семье раввина Авраама Арье Розена (1869-1951).

В начале Второй мировой войны он получил звание раввина. После свержения фашистского режима генерала Иона Антонеску в августе 1944 года М.Розен вступил в социал-демократическую партию и, когда эта партия объединилась с коммунистами (а фактически была поглощена компартией), стал членом объединенной Румынской рабочей партии, оставаясь верующим иудеем.

 glrav_Rumunii_Rozen1

Д-р Мозес Розен, главный раввин Румынии

Власти назначили М.Розена главным раввином Румынии в 1948 году, после отъезда в изгнание прежнего главного раввина А.Шафрана. На протяжении десятилетий служа коммунистическому руководству, в том числе и параноическому режиму Николае Чаушеску, Мозес Розен в то же время сумел отстоять религиозную и культурную автономию румынских евреев, активно способствовал почти не прекращавшейся алии из Румынии в Израиль, создал сеть благотворительных учреждений для евреев, бесплатных столовых и домов для престарелых, резко и смело выступал против антисемитизма, особенно после декабрьской революции 1989 г., когда фашистские и неофашистские организации страны развязали бешеную антисемитскую кампанию.

С 1956 года М.Розен руководил изданием “Иудаистского обозрения” (“Revista cultului mozaik”), выходившего на румынском, английском, идиш и иврите, – уникальной для Восточной Европы 50-80-х годов еврейской газеты.

Во второй половине 80-х гг. Бухарест при содействии д-ра Розена стал одним из основных транзитных пунктов для алии из Советского Союза.

“Авторитет Мозеса Розена, – писал главный раввин Великобритании и стран Содружества лорд Якобович, – несомненен и велик как внутри страны, так и на международном уровне, среди всех евреев, где бы они ни жили. Он – носитель слова и духа нашего народа. К нему прислушиваются, его книги читают. Это ли не престиж?”

Мемуары д-ра Мозеса Розена были впервые выпущены в 1990 г. в Лондоне издательством Джорджа Вейденфельда, а затем, в том же году, – в Бухаресте издательством “А-сефер” (“Книга”).

Перевод на русский язык посвящен памяти автора мемуаров, с которым переводчик имел честь быть знакомым.

Предисловие автора

В настоящем первом румынском издании да позволено мне будет поведать читателю о “муках творения”, через которые прошла эта история моей жизни, прежде чем увидеть свет в печати.

На протяжении многих лет бывали случаи, когда в беседах с друзьями я вдруг начинал, увлекшись, описывать тот или иной эпизод, связанный с невообразимыми опасностями и трудными испытаниями, подстерегавшими меня на жизненном пути, с невероятными чудесами, благодаря которым я вновь и вновь оставался цел и невредим, с тем, впрочем, чтобы немедленно столкнуться с новыми опасностями и испытаниями.

В этих беседах я переживал часы, дни и ночи глубоких сердечных волнений и давал высказать себя таким мыслям и чувствам, в которых при иных обстоятельствах сам себе не смел бы признаться.

У стен были уши, и кое о чем я не хотел рассказывать даже дома, даже своей жене – для откровенных разговоров мы выходили прогуляться в соседний парк. Приходилось постоянно подавлять себя: жизнь била, а кричать не давала, переживаемое не имело ни имени, ни голоса.

В зарубежных поездках, при встречах с друзьями, я высказывался более откровенно, не боясь, что мои слова будут записаны на магнитофонную пленку; и если находились охотники меня слушать, я мог вспоминать целыми часами, не останавливаясь и не останавливая себя. Все, что таилось под спудом, вдруг прорывалось бурным потоком.

Мои собеседники выслушивали меня внимательно, нередко с интересом, и все разговоры заканчивались одним и тем же: “Жаль, что вы этого не записываете. Нужно запечатлеть на бумаге главы истории, которые бесследно пропадут, если вы не подарите им более долгую жизнь”.

Советы замечательные, ничего не скажешь, но на практике осуществить их было совсем не просто: этому мешала непрерывная повседневная работа. Как найти время, откуда взять душевный покой и равновесие, чтобы сесть за стол и начать писать? Шли годы, сменяя один за другим кадры долгого кинофильма, а я… я все откладывал со дня на день волнующую минуту, когда приступлю к воспоминаниям.

Так я дожил до поры, характерной для людей, переступивших порог старости: они берутся за мемуары именно тогда, когда начинают терять память.

А тут еще проблема языка. Вся моя жизнь, весь этот битком набитый мешок за спиной имеют прямое отношение к событиям, связанным с румынским еврейством, а я, потенциальный мемуарист, хотя и говорю на шести языках, ни одним не владею столь уверенно и отчетливо, как родным моим языком – румынским.

Словом, я начал по-румынски. И написал примерно триста страниц, начиная с 1948 года, когда был избран главным раввином страны, до 1956-го – года значительных улучшений в нашем положении.

Я надеялся, что за этим томом последуют новые и так я постепенно дойду до настоящего времени.

Эти благие намерения – относительно использования румынского языка и перспективы написания многотомного “сериала” – так и остались неосуществленными.

Язык. Лорд Вейденфельд объяснил мне, – и был совершенно прав, – что не следует искусственно сужать круг читателей, замыкаясь исключительно на румыноязычной аудитории. Книга может заинтересовать и других евреев из других стран, а также многих неевреев. Таким образом, языком первого издания должен был стать английский.

И еще одно. Об опубликовании воспоминаний о Румынии и в Румынии в годы Чаушеску не могло быть и речи. Даже когда я писал их, я отдавал себе отчет, что секуритатя (госбезопасность) уже знакома с текстом (утечки при перепечатывании на машинке, при почтовых пересылках и пр. – всего не предусмотришь) и что он успел вызвать “в сферах” серьезное недовольство. Правда, временны́е рамки рукописи первого тома закрывались 1956 годом, а режим Чаушеску как таковой был установлен значительно позже (в 1965-м). Однако разоблачение террора и несчетных коммунистических беззаконий времен Георгиу-Дежа тоже не могли быть поощряемо властью.

“Законы” коммунистической Румынии сурово карали тех, кто хотя бы вывозил свои сочинения за границу. Особенно плохо приходилось тем, кто позволял себе “самовольно” опубликовать за рубежом стихотворение, статью, речь и т.п.

Вот и получалось: с одной стороны, в Румынии издаться невозможно, а с другой – нелегальная публикация за границей означала еще больший риск.

Я избрал второй вариант. Но он тем более предполагал отказ от румынского текста и от написания “сериала”.

Книга должна была охватывать всю мою жизнь up to date (вплоть до времени напечатания) и умещаться не более чем на 350 страницах. На том мы с лордом Вейденфельдом и порешили.

Естественно, я прекратил переговоры с другими издателями, подписал контракт и обратился за помощью к доброму моему другу, еврейскому публицисту с мировым именем Джозефу Финкльстоуну.

В январе 1988 г. мы засели за работу в Тель-Авиве. Трудились по восемь-десять часов в день в течение примерно трех недель. Каждый занимался своим делом: Джозеф стенографировал, магнитофон записывал, а я говорил. Говорил на моем неблестящем английском, но тем не менее находил слова, способные вызвать из небытия призрачные сцены прошлого, вдохновенные речи, драматические минуты, слова, способные пробежать по тропкам и дорогам всей моей жизни; и я сам не замечал, как всплывают на свет из глубины моей души потрясающие мгновения, которые я считал давно забытыми. А теперь… я просто закрывал глаза и как будто читал – страница за страницей – книгу пережитого.

У меня было чувство не автора, а свидетеля – свидетеля перед Всемогущим, которому ведомы все мои мысли, намерения и поступки; свидетеля перед историей, которая должна, непременно должна узнать правду об одном из важнейших периодов существования румынского еврейства, – правду, которую пытались похоронить. Речь идет не об автобиографии, хотя я использую и это определение, – речь идет о годах, когда половина из 850 тысяч румынских евреев была убита, а вторая половинавзошла (ведь слово “алия” и означает восхождение) в Израиль, где продолжает строить будущее еврейского народа.

Здесь, в предисловии к румынскому изданию, я считаю своим долгом выразить глубочайшую признательность Джозефу Финкльстоуну, который в буквальном смысле слова стал моим двойником, углубился в самые тайные уголки моей души, слился с моей книгой и с той полной драматических событий судьбой, которую Господь ниспослал мне.

…Сентябрь 1989 года. Лондон. Рукопись уже в гранках. Она полностью готова к печати. Не хватает только одного: у ребенка еще нет имени.

“Опасности… Испытания… Чудеса…”

Перевернув последнюю страницу, читатель поймет, что опасности следовали в моей жизни одна за другой, почти не прерываясь в своем чередовании.

И каждая опасность подвергала меня испытанию.

Когда-то я был относительно молод и неопытен. Но уже тогда судьба сотен тысяч моих братьев и сестер, которым я не мог открыть ни крупицы из переживаемого мною, – эта судьба постоянно заставляла меня ощущать бремя подавляющей ответственности. А это чувство, в свой черед, учило меня отличать то, чего делать нельзя, не следует, от того, что сделать необходимо.

И всякий раз я сопротивлялся соблазну выбрать легкий, удобный путь уступок, предпочитая ему путь сопротивления.

Опасности не сокрушили меня, испытания не уничтожили, но в конце концов я бы, наверное, сломался, если б не чудеса.

Так я нашел название для рукописи.

“Книги имеют свою судьбу”, – гласит древняя латинская пословица. Есть подобное речение и в иврите: “Все имеет свою судьбу, даже свиток Торы”.

Судьба моей скромной книги подтверждает мудрость античного мира.

После вышеописанных сомнений и перипетий мы дожили до декабря 1989 года. В январе 90-го книга вышла в свет. В Румынии между тем произошла революция. Чаушеску был казнен. Крушение режима заставило меня, среди прочего, задаться вопросом: может ли книга, начатая в 1986-м, переработанная в 1988-м и опубликованная в отрывках в 1989-м, быть напечатанной по-румынски в 90-м, не поставив автора в щекотливое положение?

Может быть, скажет румынский издатель, “над ней следует еще поработать”?

Так вот, пусть мои читатели знают: никаких больше переделок не было. Я только добавил новую главу о Николае Чаушеску, в которой смог наконец высказать то, что ранее произнести не решался. Кроме того, сделаны кое-какие дополнения к главе “Как я стал главным раввином”. В остальном книга осталась прежней, включая моменты, где описаны мои встречи с тираном.

Иными словами, в 1990 году я заново подписываюсь под тем, что написал в 1986-м.

Точно так же, хотя и изменилось к лучшему положение советских евреев, я не стал менять написанное о них в 1988-м и 1989-м.

Моя молитва возносится к Тому, кто столько раз спасал меня от опасностей, столько раз давал силы с честью пройти через бесчисленные испытания и совершил столько благодатных чудес. Я молю Его даровать мне время и жизненные силы, чтобы я мог закончить еще один подготавливаемый мною том воспоминаний, где будут описаны многие события, определявшие не только мою судьбу, но и судьбу сотен тысяч других румынских евреев, пребывавших в течение долгих лет под моей опекой.

И можно ли заключить это предисловие к книге моей жизни иначе, чем словами нашего великого псалмопевца Давида:

“Из теснин воззвал я к Господу, и услышал меня, и на пространное место вывел меня Господь” (Пс. 118:5).