КАК МАЦУ РАСПРОСТРАНЯЛИ…

Инесса Ганкина

Как «Хесед» мацу раздавал, или Два слова о еврейской благотворительности

Думаю о том, как могут мелочи испортить праздник! А еще о том, почему люди полагают, что можно безнаказанно выполнять взятые на себя обязанности спустя рукава, и даже не извиняться при этом. Читайте ниже.

Уважаемый читатель, любишь ли ты праздники? Ну, конечно. А Пейсах? А как же. Ну, согласитесь, какой же Пейсах без мацы? Мое яркое детское воспоминание – бредем мы с дядей и двумя чемоданами по сугробам, потому что где-то на окраине Минска есть «волшебный домик», куда главное – вовремя принести муки. И тогда спустя какое-то время в тех же «шпионских» чемоданах можно будет забрать мацу. Видимо, с тех пор укоренилось в моем сознании странная привычка, связывать Пейсах и мацу. Почему странная? А вот прочтите короткую пьесу в трех действиях.

Действие первое. 19.03.2018 г. 9.30 утра. Звонок по домашнему телефону: «На следующей неделе во вторник и в среду будут давать мацу к празднику, приходите. Больше никто звонить не будет!». Гудки.

10.30. «Здравствуйте, Инесса Ароновна! Приходите, пожалуйста, на следующей неделе во вторник и среду за мацой. До свидания».

Действие второе. 28.03.18 г. 11.00 утра.

«Дорогой, ты как себя чувствуешь? Температуры нет? Сходи за мацой, Пейсах на носу!»

Действие третье. Еврейский общинный дом на Веры Хоружей, 28. 14.00. «Слушай, а тут мацу не дают. Кончилась!!!».

Дальше уже без прямой речи, на мои недоуменные вопросы: «Почему нельзя было посчитать заранее? Пригласить только тех, на кого хватит? Позвонить и извиниться перед остальными и т.д., и т. п.». Ответа было два. Первый «Мы давали евреям!!!» (а я, видимо, китаянка?) и второй «У нас принцип: первый пришел, первый обслужился».

ЗАНАВЕС.

Театр абсурда закончил свое представление до следующего года.

С праздником, уважаемые евреи!!!

 Об авторе: 
Культуролог, психолог. Автор трех книг, публикации в периодических изданиях и антологиях Республики Беларусь, России, США, Израиля, Литвы. Член Союза белорусских писателей.

Вот такой мацы «Made in Ukraine» не хватило нашей минской корреспондентке… Или такой.

* * *

Д. Шульман. Пейсах в хате

В те времена в нашем городе жило много евреев. Где-то половину из них составляли те, кто родился в позапрошлом веке, затем шли их дети, появившиеся на свет уже в двадцатом веке, и мы, послевоенные подростки. Нам было по тринадцать-пятнадцать лет. Кажется, мы были последними, кому посчастливилось быть накрепко связанными с традициями еврейской жизни.

(…)

Начиналось всё за месяц-полтора до Пейсаха. Мацу пекли тайно в нескольких собственных хатах. Составлялся график: в какой день, в чьей хате. К Пейсаху успевали напечь тонны мацы. Это было много, но столько нужно было городу. Каждый, кто хочет, на Пейсах должен быть с мацой.

За несколько дней до события приходил старший подряда. Так назывались те пять-шесть постоянных членов бригады, которые делали мацу. Обычно это был мужчина, занятый на очень важной операции: он сажал мацу в печь. Обо всём было уговорено. «Вы хотите работать тоже? – спрашивал он у хозяев. – Тогда вот на этой и на этой операции. Кроме денег за хату и дрова, будете получать еще по двадцать копеек с килограмма.

Теперь вам понятно, почему мацу пекли тайно? Не только потому, что это было вообще запрещено. А еще и потому, что здесь зарабатывали деньги. Не очень большие, но всё-таки деньги. А когда появляются деньги, то нужно платить налог государству. А как с запрещенной деятельности взимать налог?

Сейчас станет понятным, почему фининспектор Миша Антонович, который всю жизнь жил среди евреев, ждал конца зимы, чтобы сделаться уважаемым человеком. Он брал… за молчание. Поскольку всё знал и понимал. Как это происходило и сколько он брал, знали только он и старший подряда. Но что брал – знали все евреи и благодарили Бога за то, что есть такой человек, который не мешает. Потому что главное – это маца и Пейсах.

Вечером накануне, когда окончательно темнело, в двор заезжала кобыла с санями, с которой управлялся дядя Макс с конного двора при горпищеторге. Выгружали и заносили в хату станки. Да, да, станки, которые – с помощью людей, безусловно, – делали мацу. А вы что думали? Стоят люди со скалками и делают круглые листы? Да, прежде так и было, но пришли иные времена, и главный механик одного из заводов, член КПСС Борис Вульфович Задорнов, сконструировал и сделал у себя на заводе (конечно, втайне) те два главных станка и «трамбовку». Он тоже имел потом какую-то копейку с каждого килограмма. Спустя несколько лет эксплуатации Задорнов продал станки старшему подряда Довиду. Так он, Довид, сделался полным хозяином подряда: сам нанимал работников, в основном родственников, сам договаривался, сам платил.

Пекли мацу по ночам, начиная часов с шести вечера. К тому времени уже несколько часов палилась печь, чтобы набрать нужную температуру, которую потом всё время поддерживали, подкидывая дрова. Уже стоял наготове весь конвейер: табуретка с большой миской в углу, рядом – несколько ведер с водой и мука. Тут проходил замес. Он считался тяжеловатой работой. Ривка была в числе нескольких женщин, которых брали на эту работу. А дальше шла трамбовка. Ну, здесь всегда работал Павлик. Почти никто не знал фамилии этого тридцатилетнего гоя (нееврея – идиш). Он был высокий, сильный, мог много выпить. Но не «на маце», разумеется. Лет десять спустя он всё-таки спился, успев проработать все эти годы первым в городе заправщиком двухлитровых сифонов с газировкой.

Но вернемся к Павлику тридцатилетнему. Его труд считался самым высокооплачиваемым и самым тяжелым. Попробуйте часов тринадцать подряд из Ривкиного замеса делать тесто, которое через час сделается мацой. Павлик бросал «продукцию» Ривки на стол и начинал охаживать ее руками, а потом трамбовать: подкладывать под трубу, поднимать и опускать ее, укрепленную на конце специального, метр на метр стола… Душить, душить тесто, переворачивая его, складывая, затем снова распластывать. Не каждый маляр смог бы справиться с таким делом. Почему маляр? Потому что это была самая популярная среди молодых евреев высокодоходная работа. В малярных бригадах работали на девяносто процентов евреи, молодые, крепкие, задиристые. Почти каждый день после работы они заходили в кафе и брали свои сто граммов с «прицепом» – водку и кружку пива. А потом шли домой. Русские члены бригады вскоре начинали понимать идиш, разговаривать на нем. Но если Павлик вдруг по какой-то причине не мог придти, маляры выделяли для этой работы двух человек.

После трамбовки готовый кусок теста поступал на станок, на валики. Там Дора, жена Довида, пропускала тесто через валики туда-сюда, утончая его до нужной толщины. Крутил колесо станка кто-то из мужчин. Если крутить колесо на протяжении полусуток, можно остаться без рук. Так говорил крутильщик Мотик.

Но вот уже целая лента теста потянулась к другому станку. Там тоже валики, но с иголками. С этого станка выходит лента с дырками. Ну, всё, дальше самая дешевая работа: ленту разрезают на куски и вешают на тонкие двухметровые палки, по пять-шесть штук на одну. А дальше уже «зецер», тот, кто работает у печи, распластывает листки, повернув палку прямо в печке. Это тоже очень тяжелый труд. Отстоять у горячей печи всё время невозможно, и поэтому Довида заменяет тетка Геня, у которой, несмотря на ее шестьдесят, «еще нет давления». Зецеры работают по два-три часа, по очереди, затем отдыхают. Маца в печи. Вот здесь нужно устеречь, заметить нужную кондицию и большим совком вытянуть листы на свободу, на стол. Ну, всё. Почти. Теперь маца остынет, и ее сложат в белую наволочку или простыню, завязав концы. А еще лучше – в большой чемодан. Картонные ящики появятся позже.

И вот потянулись в хату люди, покупатели мацы. Кое-кто из них уже был у нас раньше, днем, заносил муку и наволочки. Но большинство пекут мацу из подрядной муки. Им говорят, когда придти, и они приходят в час ночи, в два, сами складывают теплую мацу в принесенную тару, рассчитываются с хозяином хаты и уходят во тьму со своими пятью-десятью килограммами на спине. Те, кто пек больше, двадцать-тридцать килограммов, приезжали на Яшином такси, и Яша развозил клиентов по домам. С ним договаривались заранее, чтобы он взял ночную смену. А те, кто не мог забрать мацу свеженькой, появлялись утром. Выскальзывали со двора, оглядывались по сторонам, быстро переходили улицу и спешили домой.

В нашей хате за предпасхальный месяц пекли мацу три-четыре раза. Много лет подряд. Я встретил много новых людей. Некоторые были совсем не похожи на евреев, но они были «наши». Некоторые «большие евреи» – директора заводов, инструктор райкома партии, два председателя колхоза – к нам сами не приходили, присылали жен. Их «обслуживали» очень внимательно, потому что чтили мужей. Они оставались евреями, несмотря на партбилет в кармане.

Во время расчета подсчитывали выпущенную продукции, делили деньги. Между прочим, мне тоже кое-что перепадало. Помните, разрезанные куски нужно было развешивать на палки? Так вот, этим занимался я, меняясь с кем-нибудь из подряда. То вешаю на палки, то кручу колесо валиков с иголками, чтобы не уснуть. Нет, школу я не пропускал, я был отличником. Просто у нас чаще всего пекли в ночь с субботы на воскресенье.

Вечером в понедельник снова заезжали во двор сани, перевозили станки и всё остальное в чью-то другую хату, и там всё повторялось.

И приходил Пейсах. Синагоги уже и… еще не было. Миньян (еврейскую молитвенную группу – уточн. автора) собирали у кого-нибудь дома. В городе было два миньяна. Возвращались отцы и деды просветленные, веселые: «Гут йонтеф!» – «С праздником!», «В следующем году в Иерусалиме!» Виноградная настойка, своя, домашняя, тарелки и вилки из другого шкафа, большая тарелка для мацы (она у меня дома сейчас, ей лет пятьдесят, не меньше). Папа рассказывает, а я уже жду еды, вкусной-вкусной. Пейсах в хате!

(перевод с белорусского В. Р. по книге: Давід Шульман. Дзе ўзяць крыху шчасця. Мінск, 2005)

От ред. Если кто не догадался, речь у автора идет о городе Борисове начала 1960-х годов.

Опубликовано 28.03.2018  23:13