Еврейский партизанский отряд… Звучит как анекдот. Или реплика из недавнего фильма Квентина Тарантино “Бесславные ублюдки”. Однако такие отряды в Советском Союзе были, и немало, действовали активно и успешно. Что и понятно – этим людям было что терять. Как правило, рядом с партизанскими базами создавались семейные лагеря, в которых находили убежище беженцы из гетто: женщины, дети, старики. На этом историческом материале Вардван Варжапетян написал роман “Пазл-мазл”, который только что выпустило издательство “Время”. Почему до недавнего времени тема евреев на войне была полузакрытой, писателя спросила обозреватель “Недели” Ирина Мак.

неделя: Откуда вы узнали о существовании еврейских партизанских отрядов?

вардван варжапетян: Прочитал где-то – кажется, в журнале “Алеф”. Буквально несколько слов об отряде в Белоруссии, созданном тремя братьями Бельскими из тех, кто бежал из гетто. Я был потрясен. Еврейский партизанский отряд – это напоминает самый короткий анекдот: еврей-плотник. Потом, как часто бывает, одна информация притянула другую, из Еврейской энциклопедии я узнал, что да, был такой отряд, и не один. Против этого Тувьи Бельского, старшего из братьев, у которого в отряде было 1600 человек, немцы предпринимали серьезные карательные операции. И каждый раз ему удавалось выскользнуть…

н: Откуда у них было оружие?

варжапетян: Оружия было очень мало. И много было стариков, больных, детей… У них был скот, была еврейская школа – хедер, синагога, портняжные мастерские, в окрестных партизанских отрядах называли все это Лесным Иерусалимом. И немцам так и не удалось их обнаружить.

н: Почему еврейский отряд не соприкасался с остальными партизанами?

варжапетян: Во-первых, этот Бельский не стремился себя обнаружить. Он, конечно, не слышал о директиве Пономаренко, но, понимаете, с евреями никто не хотел иметь дело. Слава богу, что их хотя бы не убивали. И многое неизвестно… Большие генералы партизанские – Ковпак, Федоров, Медведев, формально подчиняясь Москве, в действительности часто действовали сами по себе. Они были очень самостоятельные, сильные люди, знали каждому цену…

Так я и собирал информацию по крупинке, пока кто-то мне не сказал, что в городе Новогрудке есть самодеятельный партизанский еврейский музей. Я не поверил, наугад поехал – это недалеко от Минска. А там директор местного краеведческого музея Тамара Вершицкая, белоруска, своими силами устроила музей, реконструировав часть еврейского гетто – конюшню, где обитали люди. Она разыскала братьев Каганов, которые были в партизанском еврейском отряде.

н: Они остались в Белоруссии?

варжапетян: Нет. Один живет в Лондоне, второй в Израиле. Двоюродные братья. И каждый написал по книжке воспоминаний. Я их читал. Тамара Вершицкая перевела эти книги на белорусский язык. Я ей говорю: “Да это надо издать на русском!” Мы, каждый у себя, стали собирать на это деньги. Она обещала, что к 9 Мая книга выйдет на русском. Не знаю, вышла ли.

н: Как вы думаете, почему об этом у нас никогда не писали?

варжапетян: Запретов не было, но партизанская тема у нас вообще очень приглажена. Я сравнивал разные издания книги “Люди с чистой совестью” (ее автор Петр Вершигора был одним из командиров партизанского соединения Ковпака. – “Неделя”), и в первом издании сказано, что лучший разведчик Ковпака, Ленька Премудрый, был евреем и погиб смертью храбрых, а в последующих изданиях это исчезло. Партизанское движение было настолько сложным…

н: Видимо, трудно управляемым…

варжапетян: Конечно, но оно нанесло колоссальный ущерб немцам, которые увязли в этом русском киселе и противопоставить партизанам ничего не смогли.

н: Долгое время евреев считали безмолвными жертвами нацистов и не воспринимали как солдат…

варжапетян: Даже в Израиле я встречался с такой точкой зрения: молодые люди, отслужившие в армии, возмущаются: “Почему они шли на бойню как бараны?” Но массовому уничтожению евреев предшествовала колоссальная подготовительная работа. Сначала их низвели в Германии до уровня насекомых. Указ: “Евреям запрещается ходить по тротуарам”. Следующий: “Еврею запрещается иметь канарейку”. И так день за днем. Их опускали до состояния ничтожества, чтобы немец при встрече с евреями испытывал жуткую брезгливость, даже не будучи антисемитом. Как с крысой. Надо было так смоделировать сознание, чтобы еврей стал отвратителен.

н: Вы упомянули директиву Пономаренко – что это такое?

варжапетян: Это циркуляр начальника Центрального штаба партизанского движения Пантелеймона Пономаренко о том, что если еврей прибежит к партизанам, его надо считать или агентом абвера, или агентом гестапо. Потому что иначе как он остался жив? Этот приказ вышел в 1942-м, когда уже появились партизанские отряды, когда евреи поняли, что подлежат уничтожению. Хотя многие до 1944 года этого не понимали. Эли Визель (еврейский писатель, лауреат Нобелевской премии мира 1986 года. – “Неделя”) пишет, что в его родном городе Сигете, в Румынии, когда в 1944 году туда прибежал спасшийся из концлагеря кладбищенский сторож и стал говорить, что их сжигают в печах, евреи ему не поверили. И когда их последними привезли в Освенцим, узники набрасывались на них, плевали им в лица: “Сволочи, неужели вы не знали, что нас здесь ждет?” Разум не может смириться с тем, что тебя будут убивать просто потому, что ты еврей или цыган.

н: Признаюсь, меня обрадовало, что эту книгу написали вы, армянин. И никто не сможет сказать: “Снова они хвастаются”.

варжапетян: Да, и кичатся своими страданиями. Просто я задавал себе этой книгой вопрос, на который не могу пока ответить. Никто не обязан любить евреев, как и любой другой народ. Но я не понимаю, почему немцы убивали с такой радостью.

н: Наверное, не все немцы.

варжапетян: Все не все – но я, например, не знаю ни одного случая, чтобы у советского солдата нашли снимки с повешенными немцами. Виталий Семин, автор прекрасной книги “Нагрудный знак “Ost” – о том, как он был угнан на работу в Германию, писал, что никто там не дал ему куска хлеба. В то время как немцы, бывшие в нашем плену, вспоминали с благодарностью, как русские делились с ними всем.

н: В книге, собственно, будней партизанского отряда нет почти. Отдельные моменты, и тут же – те же люди до войны, после войны…

варжапетян: Мне трудно об этом судить, я еще, видно, слишком погружен в книгу. Я просто, знаете, счастлив: она подводит итог моим размышлениям о войне. Я ведь родился в 1941-м…

н: Только что в Москву приезжала замечательная немецкая актриса Ханна Шигулла. Свое выступление она начала с того, что в ее метрике стоит печать со свастикой – она родилась в 1943 году в Германии, и всю жизнь пыталась убежать от этого клейма.

варжапетян: Проклятия той войны будут долго нас преследовать, передаваться из поколения в поколение. Мы даже не в силах осмыслить, какой урон человечеству она нанесла. Может быть, не будь войны, мы были бы совсем другими людьми.

н: Легко ли было издать эту книгу?

варжапетян: В журнале “Знамя” мне отказали: “Нам не показалось то, что вы принесли”. В “Новом мире”, не читая, сказали, что до конца года все забито. И я принес роман в издательство “Время”. А на следующее утро все было как у Достоевского, когда он принес Григоровичу роман “Бедные люди”, а тот побежал к Некрасову, и оба прибежали будить молодого совсем Достоевского: “Да вы знаете, что вы написали!” Позвонил руководитель издательства Борис Пастернак: “Я всю ночь читал! Приезжайте заключить договор”. И я счастлив, как в сказке

Хорошее название для еврейского отряда – “Паяцы”

Роман “Пазл-мазл. Записки гроссмейстера” – это первое на русском языке художественное произведение о еврейском партизанском отряде, действовавшем в годы Великой Отечественной войны, рассказ о буднях людей, загнанных в исключительные обстоятельства. “Не думал, что, для того, чтобы поверить в Бога, надо убить человека” – так начинается эта книга, отрывки из которой мы предлагаем сегодня читателям.

Хорошее название для еврейского отряда – “Паяцы”. Но мы назвали отряд “Пурим”. Это самый шумный и весёлый праздник, когда еврею предписано напиться так, чтоб не отличить праведника от злодея, мудрого Мордехая от злодея Амана.

Пурим – от еврейского пур (жребий). Жребий должен был решить, в какой месяц истребить евреев, а на самой высокой виселице повесить мудрого Мордехая, дядю красавицы Эстер, которая стала любимой женой правителя.

Гауляйтер Кубе тоже грозил повесить нашего командира Ихла-Михла, но его самого взорвали партизаны. Сменивший его эсэсовский генерал фон Готтберг тоже грозился, но его самого повесили после войны. Гиммлер обещал Гитлеру принести голову Ковпака, а сам сдох как собака.

К чёрту войну! (…)

Пасусь, жую кислицу с листьями-тройчатками и белыми цветочками. А пальцами выкапываю луковку сараны. Далеко отполз. Ищу папоротник, это спасение, особенно молодой, его выдёргивать целиком и жевать, жевать, жевать.

Лёжа. Наклоняться – сразу падаешь, ноги подламываются. Вот и ползёшь ужом. Чу, шорох! Я и подумал: уж или жук-носорог. А это… Громадный, рыжий, в комбинезоне немецкого десантника. Я его никак целиком не огляжу. Оба взлетаем, как ракеты из ракетницы. Он за парабеллум, я прямой в голову и крюк левой. Нокаут!

Никогда не видел ничего подобного. А уж я боксёрский болельщик со стажем. Видел все финальные бои на Олимпийских играх в Мельбурне, Риме, Москве. После войны видел Николая Королёва (он тоже в партизанах воевал), Шоцикаса, Ласло Паппа, Кассиуса Клея, когда тот ещё не стал мусульманином. Жаль, что он не встретился на ринге с Агеевым. Я бы ещё поспорил: кто в кого сумеет попасть? Великий Витя! Он был рождён наносить удары и уходить от ударов. Сейчас-то, конечно, Виктор Петрович – большой человек, президент Федерации профессионального бокса России. А был бы потрясающий бой: Кассиус Клей – Виктор Агеев. Но не сошлись: категории разные.

Подумаешь, категории! У тебя с немцем была ещё и не такая разница в весе: откормленный тяж и доходяга. А драться пришлось.

Короче, удары я видел. Но чтоб свалить такого быка! Сел на жопу, пытается встать, но только пердит: ноги отнялись.

Я не стал ждать, пока он очухается, и сзади ножом, как свинью, под лопатку. Ой – он закричал! Все дохляки наши сразу сбежались. Изя великий охотник, Ошер Гиндин, Дора Большая, санитарка Дина, Эдик Дыскин, даже Берл.

– Чем ты его?

Берл поверить не мог, что я свалил парашютиста. Он и определил, что немца сбросили с самолёта, хотя мы в небе никакого мотора не слышали. Значит, надо искать парашют и следы – может, он не один на нашу голову свалился.

Искали до вечера. Парашют нашли. Других чужих следов не обнаружили.

Всё с немца поделили. Мне ремень с парабеллумом, складной десантный нож. Губную гармонику я случайно заметил: фриц зажал её в кулачище. Играл, что ли? Я не слышал, пасся.

Гармонику я обменял у Идла Куличника на фляжку в брезентовом чехле с зелёной пуговкой со звёздочкой – конечно, с самогоном, не пустую же. У Идла до войны был белый итальянский аккордеон. Ихл-Михл ему подарил. А он копил на “Вельт майстер”. Вот и получил настоящий немецкий “Вельт майстер”, только маленький, для партизана самый удобный.

Ещё плитка сладкого прессованного кофе мне досталась (…) А шоколад весь сожрал фриц, сволочь такая. И сало.

Я целлофан от сала долго лизал, даже в котелке варил – для запаха, с корнями саранки и папоротником. Как грибной суп по вкусу получился. Хоть бы сухарик, галету оставил. Но зато сигареты ни одной не выкурил и получил я целую пачку немецкой “Примы”.

Изе-охотнику достался парашют. Это он ведь отыскал его – по припухлости дёрна и кучке земли возле муравейника. В тайнике была и складная лопатка. Сталь отличная, проволоку ею потом рубили. Парашют не могли целиком расстелить, места не хватило. Громадный, белый. И, оказывается, весь стропами прошит, в здоровенных рубцах, с железными дырками для строп. Даже трусы не выкроишь, одни носовые платки. Пять кусков шёлка я отдал Иде, а один преподнёс Доре Большой.

Сигареты разыграли в нашу партизанскую игру “бери-кури”: натянули стропу между берёзами, на нитках подвесили сигареты. Зажигалку немецкую я не отдал. Самоделку с трутом и огнивом берите, цепляйте.

Первому мне завязали глаза, крутанули – я и плюхнулся. Кругом гогочут, как гуси. Но все тоже шлёпались. А Изя, чёрт, три сигареты срезал. Носом, что ли, курево чует? (…)

В отряде было восемь курцивок: главврач Дора Соломоновна и Дора Большая (любимица всех мужчин и кость в горле всех женщин, особенно замужних), санитарка Дина, Фарон 1-я, Фарон 2-я, Магазанник (имя её я никогда не знал), Геля Бацких (сестра Пини) и Ривка Шафран, второй номер у нашего единственного “станкача”, станкового пулемёта. Между прочим, она стала первым номером после смерти своего мужа Ионы Шафрана, нашего геройского пулемётчика (…)

Итак, характеристика. “Иона Шмульевич Шафран, 1900 г. р., место рождения Черновцы. Чл. ВКП(б) с 1924 г., еврей, воинское звание: младший лейтенант, командир взвода. В отряд прибыл с охотничьим ружьём-двустволкой. Участвовал в одиннадцати боях. Лично уничтожил пулемётным огнём более сорока фашистов и их приспешников. В составе группы (потом выяснилось: группа – это он и Ривка) уничтожил поезд противника, а также шесть километров связи. Морально выдержан и политически устойчивый. Делу партии Ленина – Сталина предан до последней капли крови”.

Не в бою ранило Иону Шафрана, а когда бомбили нас. А он в тот день пас кобылу Голду. Она в лагерь самостоятельно вернулась, его же не могли найти ни среди живых, ни среди мёртвых. Изя-охотник отыскал его на другой день по каплям крови на иголках хвои. Можно сказать, неживого. Руки и ноги оторвало.

Изя и спросил: “Может, тебя лучше застрелить?” Но Иона не согласился: “Ривка меня выходит. Ты меня только дотащи. Чую, я теперь совсем лёгкий”. Принёс его Изя в свертке. Хирург Цесарский всего кругом зашил его парашютными нитками. А Ривка крутила ему завёртку, раскуривала и затягиваться вкладывала. Он не ел, не пил, только курил.

Как же не отделить Ривке сигарет ещё и на мужа? Сколько всего получается? Восемь женщин плюс Иона Шафран, итого девять. Сигарет семнадцать.

– Веня, соображаешь? – подначивает Бацких.

– А то я, Пиня, девять на два не умножу. Будет по две сигареты каждой курящей партизанке в Международный женский день. И по цветочку. Цветочки сам соберу.

Так вместо того чтобы сигарету получить, пришлось ещё от себя добавить. Хотя чего не сделаешь ради женщин (…)