Салют Гулько” – интервью, 2007 г.
ИНТЕРВЬЮ С ЕДИНСТВЕННЫМ ЧЕЛОВЕКОМ В МИРЕ, КОТОРЫЙ БЫЛ ЧЕМПИОНОМ СССР И США |
|
1 Февраля 2007
Краткая биографическая справка о Борисе Гулько, человеке, родившемся в Германии, выросшем в СССР и играющем сейчас за США:
Родился в 1947 г. в Эрфурте. После окончания факультета психологии МГУ опубликовал несколько статей о своих работах в области эргономики. С 1975 г. – професиональный шахматист. Международный гроссмейстер по шахматам с 1976г. Участник 8 чемпионатов СССР, чемпион СССР 1977 г., чемпион Москвы 1974 и 1981 гг. С 1975 г. участник соревнований на первенство мира.
С мая 1979 г. по май 1986 г. – отказник, активный участник отказнического движения. Трижды держал голодовки. Возможность эмигрировать завоевал после месяца ежедневных демонстраций вместе со своей женой Анной Ахшарумовой (бывшей чемпионкой СССР по шахматам среди женщин) и, соответственно, ежедневных арестов. Они оба прерывали свои демонстрации только на шабаты и на неделю Пасхи.
С 1986 г. в США. Чемпион США 1994 и 1999 гг. В 1994 г. был в восьмерке претендентов на первенство мира, в 2000 г. – среди шестнадцати соискателей титула. Выиграл ряд американских и международных турниров. Имеет положительный баланс с Гарри Каспаровым: 3 победы, одно поражение и 4 ничьи.
– Как произошла твоя встреча с шахматами и возникла ли при этой встрече любовь с первого взгляда?
– Любовь возникла раньше встречи. Произошло примерно как у героя набоковской «Защиты Лужина». Ребёнком, услышав о существовании шахмат, и ещё не зная ходы, я почувствовал, что меня с ними что-то связывает. Вскоре после этого тётя привезла нам домой старенький комплект шахмат, точнее часть комплекта. Недостающие фигуры и пешки я заменял катушками и пуговицами. Впрочем, играть всё равно было не с кем. В моей семье шахматистов не было. Когда мне было 12, наша семья перебралась из захолустной части Подмосковья в близкий пригород, и в зоне досягаемости для меня оказался шахматный кружок дома пионеров.
– Как быстро ты двигался по лестнице шахматных разрядов?
Стартовал я в 12, по нынешним меркам очень поздно. Сейчас в 13 уже становятся гроссмейстерами. Мастером я стал в турнире, в середине которого справил восемнадцатилетие. Моё мастерское удостоверение имело номер 36. Сейчас на территории бывшего Советского Союза живёт не меньше сотни, а то и двух, гроссмейстеров. Девальвируются не только деньги, но и звания.
– Поощряли ли в твоей семье увлечение шахматами?
– Мои родители относились к моим шахматным успехам спокойно. Куда больше их волновала моя учёба. Я понял причину этого из недавних объяснений моего сына. – «Вы – русские евреи, – объяснил он, – помешаны на учёбе. Вот сирийские евреи (они обжили в наших краях нью-джерсийский город Deal) занимаются коммерцией, учат этому своих детей и потому миллионеры.» Так что это наше видовое свойство – быть помешанными на учёбе.
– Кто из шахматных корифеев оказал на тебя наибольшее влияние?
Начало моего увлечения шахматами совпало со временем феерического взлёта Михаила Таля. Миша показал нам, что на шахматной доске невозможное возможно, и дух важнее материи. Это не могло не очаровать.
Потом я учился, конечно, у всех больших мастеров.
– Использовал ли ты свое профессиональное знание психологии во время турниров?
– Конечно, эти знания были полезны. Но большинство выдающихся шахматистов разбираются в психологии борьбы, в некоторых аспектах психологии личности на уровне профессора психологии без всякого образования.
– Опиши вкратце, если можно, атмосферу в шахматном мире СССР.
– Атмосфера была замечательная. Помню себя тринадцатилетнего в огромной толпе любителей шахмат на заснеженном Тверском бульваре в марте 1960 года. Рядом, в Театре Пушкина, играется партия матча Ботвинник – Таль. Зал, естественно, битком. Для нас, в театр не попавших, выставили огромную демонстрационную доску. Шахматная публика в Союзе была многочисленная и высоко квалифицированная.
Вот ощущения голландского гроссмейстера Ханса Рее в начале его первого визита в СССР: «Вышел из аэропорта и ужаснулся: неужели здесь каждый таксист играет сильнее меня!»
Позже, во времена студенчества, я привёл как-то свою подругу в шахматный клуб на Гоголевском бульваре, в бывший особняк покровительницы Чайковского баронессы фон Мекк. «Это же настоящий Клуб, – восхитилась она, – люди приходят сюда пообщаться, поиграть. Как Английский Клуб. Я не думала что такое бывает в Союзе.» Шахматы были тогда отдушиной в идеалогизированной советской жизни.
Незабвенный Юра Карабчиевский назвал своё последнее эссе «Всё ломается». Это справедливо и относительно шахмат. В начале 70-х в клуб пришел новый начальник. «Не мешайте людям работать. Это учреждение», – сказал он мне строго, когда я зашел в клуб поиграть. Так почти Английский Клуб превратился в советское учреждение.
А в середине 70х над советскими шахматами распластались совиные крыла Анатолия Карпова. Образцовый Советский Человек сделал шахматы идеологическим ристалищем. На шахматной доске он защищал Советскую систему. И мне, человеку антисоветскому, в этой атмосфере было весьма неуютно.
– Какие у тебя были взаимоотношения с шахматными генералами, то бишь с советскими чиновниками от шахмат?
– Они меня не любили, но не сильнее, чем я их. Я поражался: люди занимают огромные кабинеты, получают большие зарплаты. И вся их работа – не давать мне играть в шахматы. Слава Б-гу, после эмиграции у меня не было ни одного начальника.
– Когда и почему ты решил покинуть СССР?
– Заявление подали в мае 79-го, уехали в мае 86-го. Окончательное решение уезжать я принял в ноябре 78-го в Буэнос-Айресе, где я играл за Советскую комнду на шахматной Олимпиаде. В делегации из 20 человек шахматистов было только 10. Среди нормальных, свободных людей, чувство быть советским было равносильно принадлежности к породе ублюдков. Внутри Союза, когда все вокруг были такими же, я этого не чувствовал.
– Расскажи о своей борьбе с советской властью за выезд из СССР.
– Три голодовки, месяц ежедневных демонстраций начиная с 10 апреля 86-го –мы, моя жена Аня и я, прерывались лишь на шабаты и на неделю Песаха. Похоже, Советская власть вышла из этой борьбы с большими потерями, чем мы, и вскоре после нашего отъезда развалилась.
Какую роль сыграла в получении вами разрешения на выезд общественность западных стран?
Решающую. Без их поддержки мы бы отправились не на запад а на восток. Наши демонстрации мы начали одновременно с шахматным мероприятием «Салют Гулько», организованным в Берне, во время конференции по провам человека американцами Эдвардом Лозанским и гроссмейстером Львом Альбуртом. Голландский гроссмейстер Генна Сосонко попал на демонстрацию в нашу защиту, организованную в Лондоне очень активным женским “«Комитетом 36-ти.” «Твоих портретов развивалось над лондонской площадью не меньше чем брежневских над Красной 7-го ноября,» – рассказывал он мне позже. В нашу защиту выступали Владимир Буковский, писатели Георгий Владимов и Владимир Максимов, ряд американских сенаторов и конгрессменов. А в целом судьбу советского еврейства решили пожилые американские еврейки, которые объединились в комитеты защиты советских евреев и своей энергией заставили американские власти оказать достаточное влияние на советских вождей.
И я испытываю огромную благодарность названным и неназванным людям, способствовавшим исходу нашему и других евреев из загнивавшей империи.
– Как сложилась твоя судьба непосредственно сразу после выезда из СССР?
– Рассказывать вроде нечего. Всё стало хорошо. Было такое ощущение, что от каждой ноги отвязали по двухпудовой чугунной гире. После семилетнего перерыва вернулся к серьёзной профессиональной деятельности. Для людей, теряющих вкус к жизни, рекомендую 7 лет отказа. После них почувствуете – как прекрасна нормальная жизнь!
– Есть ли существенные различия между положением шахматиста в СССР и США? Вообще, каково отношение к шахматам в этих двух странах?
– Шахматы в Америке – это хобби. И человек, у которого хобби – профессия, выглядит необычно. Но Америка – страна динамичная. И когда Фишер всех обыграл, он стал национальным героем. Чтобы шахматы стали популярны здесь как были когда-то в СССР, нам нужен новый Фишер.
– Что означает противоборство человека и компьютера и чем оно закончится?
– Уже в прошлом году сильнейшиие в мире шахматисты Каспаров и Крамник не смогли выиграть свои матчи у компьютеров. Ясно, что в недалёком будущем компьюторы превзойдут сильнейших из людей. Происходит печальная для шахмат вещь – их деромантизация. Какое же это проявление высокой человеческой духовности – бездушная железка с лёгким добавлением кремния демонстрирует больше?
– Какие проблемы стоят сейчас перед шахматными программистами?
– Небольшие. Основное усиление компьютеров происходит за счёт стремительного роста их мощности. Это называют «стратегией грубой силы».
– Как ты относишься к быстрым шахматам?
– Это неплохое развлечение. К сожалению продукт быстрых шахмат – партии – при контроле получаются, как правило, весьма низкого качества. Как добавление к классическим шахматам – быстрые приемлемы. Это как оперетта при опере.
– Ты играл во многих странах мира. Какая из них тебе показалась, если так можно выразиться, наиболее шахматной?
Похоже, шахматы не идут рука об руку с благополучием государства. Самыми шахматными странами были несуществующие ныне СССР и Югославия. А наибольшая «шахматная лихорадка», которую я наблюдал, – это декабрь 1975 года в Ереване, где я боролся за титул чампиона СССР с Тиграном Петросяном и Рафаэлем Ваганяном.
– Какая из стран тебе больше всего нравится, если судить по красоте природы, архитектуре, интенсивности и высоте культурной жизни?
–
Природа прекрасна везде. Всё, созданное не человеком –совершенно. Самая красивая архитектура – у старушки Европы. Список любимых городов был бы слишком длинен. А центр культурной жизни ныне – США.
– Чем объяснить, что удивительных высот в шахматах достигли именно евреи?
По представлениям каббалы задача евреев – собрать искры божественного, рассыпанные в этом мире. И в шахматах этих искр божественного было предостаточно. Сейчас шахматы стали понятнее, этих искр осталось мало, и евреи стали покидать шахматы. По-моему, подобна судьба евреев в физике.
Другое, более рациональное объяснение еврейской экспансии в шахматах предлагал гроссмейстер Нимцович. По его мнению, века изучения Талмуда подготовили еврейские мозги для решения сложных логических задач, которыми полны шахматы.
– Каким ты видишь будущее Израиля?
Судьба Израиля решается не на рациональном уровне. Иначе Израиль никогда не был бы создан, а будучи создан, многократно был бы разрушен.
А так… Судьба Израиля описана в Торе и в книгах пророков.
– Одобряешь ли ты строительство разделительной стены в Израиле?
Всё, что может спасти еврейские жизни в войне с арабским террором, должно быть сделано. Но, с другой стороны, в Торе земля Израиля определена как простирающаяся до реки Иордан. Так что евреи должны жить по обе стороны стены. Я думаю, эта стена должна остаться внутри Израиля как Великая китайская внутри Китая – для напоминания о временах, когда наш народ был в опастности.
Вообще, хотелось бы видеть у израильских лидеров стратегический план решения арабской проблемы более мудрый, чем Ословский договор.
– Считаешь ли ты оправданным переезд евреев на постоянное место жительства в Германию, где во времена гитлеровского режима было уничтожено несколько миллионов наших соплеменников?
Поправлю, миллионы были уничтожены немцами, при содействии местного населения оккупированных стран, но в основном не в Германии.
Видимо, в Германии осталось ещё немало упомянутых искр божественного, которые мы должны собрать за время нашего рассеяния. И для этого евреи должны, наверное, исправить ошибку предыдущего еврейского населения Германии, решившего добровольно ассимилироваться. Мы можем выполнить наше предназначение только оставаясь евреями и выполняя то, что от нас требует Тора.
– Как ты относишься к антисемитам: с презрением, жалостью или с пониманием того, что антисемитизм от Б-га?
Наши мудрецы учат, что преследования достаются нам за наши ошибки. В то же время на личном уровне человек, обладая свободой воли, решает сам, вести ли ему себя достойно или стать антисемитом. Антисемитизм – явление мистическое, часто – наказание, иногда – воспитание неприятия идолопоклонства, как во времена царицы Эстер, иногда он – защита от ассимиляции. Конкретный же антисемит – это всегда мерзость.
– Чем отличаются американские еврейские общины от общин в других странах?
Америка – единственная из цивилизованных стран, в которой никогда не было анти-еврейских законов. Думаю, на мистическом уровне – это одна из причин процветания Америки. Ибо «Сказал Г-сподь Авраму: …и благославлю благославляющих тебя, а клянущего тебя – прокляну,» (Брейшит, 12.1-3) Наверное, это осознали и в Германии. За неимоверными страданиями евреев недалёкого прошлого последовала трагедия и самой Германии. А сейчас, за попытками возрождения еврейской общины и выплатами компенсаций последовало возрождение объединённой Германии.
Благополучие, сопутствовавшее евреям Америки в ХХ веке, беспрецедентно в истории нашего народа, возможно, со времён царя Соломона. Оборотная сторона этого благополучия – большое количество смешанных браков в неортодоксальном сегменте еврейской общины. Но последствия и этого неоднозначны. Так, недавний кандидат в президенты от Демократической партии Хауард Дин со своей еврейкой женой воспитывают своих детей как евреев. А брат победившего на праймериз кандидата в президенты Джона Керри, женившись на еврейке, перешёл из католицизма в религию своих предков по отцовсой линии – в иудаизм.
Силен ли антисемитизм в США и кто его представляет: одиночки или какие-то группы населения?
Как и во всём мире, сегодня основной носитель вражды к евреям – основательно выросшая за последние полтора десятилетия мусульманская община. Так, арабская газетёнка соседнего с моим городка Патерсон недавно просветила своих читателей Протоколами сионских мудрецов – известной фальшивкой. Более своеобразна группа антисемитов среди ассимилированных либеральных евреев. Так, организатор компании за бойкот еврейских учёных из Израиля – профессор истории Вестчестерского университета Лауренс Давидсон. Всегда занимает антиизраильскую позицию знаменитый создатель психо-лингвистики гарвардский профессор Наом Чомски. Увы, этот список можно продолжить.
– Как ты относишься к Каббале?
Каббала изучает скрытые в иудаизме знания. Для человека, не знакомого с иудаизмом, каббала – как ядерная физика для человека, не знакомого с элементарной физикой. Полезно знать её идеи, но для глубокого изучения ядерной физики всё же полезно освоить сперва элементарную…
– С каким чувством ты едешь в Россию на турнир?
С любопытством. За годы после эмиграции в 1986 году я посещал Россию примерно каждые 2 года. Каждый раз я находил новую для себя страну. Последний раз, в феврале этого года, мне показалось, что я попал в 1909 год. Обильные рестораны – битком, театры полны, декаданс. И я вспомнил теорию нашего профессора психо-лингвистики А . А .Леонтьева. Он обнаружил, что если изобразить в виде кривых российскую историю ХIХ и ХХ веков, с подъёмами в хорошие времена и спадами в дурные, то кривые почти совпадут. Может быть, эта теория работает и для ХХI века? Неужели Россию ждут страшные потрясения 1825 и 1917 годов и тёмные годы после?
– Как ты относишься к утверждению профессора Сэмюэля П. Хантингтона о том, что в XXI веке судьбы мира будут определять, в основном, не идеологические или экономические противоречия, а конфликт между различными культурами, цивилизациями?
Я бы только сменил будущее время на настоящее. Боюсь, этот конфликт может оказаться более продолжительным и кровавым, чем что-либо, известное истории. И я совсем не уверен, что мы с тобой находимся на стороне фаворитов в этой схватке. Людей, которые радуются когда гибнут их дети победить непросто.
Значительная часть людей нашей цивилизации, особенно в Европе, уже готовы к капитуляции. Посмотри на реакцию на попытку нашего президента заменить террористический режим в Багдаде или поддержку Европейским союзом легализованного правительством Ицхака Рабина супертеррориста Арафата.
Всё же надеюсь, наша цивилизация, как её называют в Америке, иудео-христианская, выстоит. Тем или иным путём. Скажем, как в «Роковых яйцах» Булгакова.
– Связывает ли тебя что-нибудь с Германией, кроме места рождения?
– Германия – это огромный кусок человеческой культуры и истории. Для моего народа – истории подчас трагической. В Германии живут сейчас многие мои и моей жены родственники. Что ещё? В течении 13 лет – в школе и в Университете – я пытался выучить немецкий язык. Не смог.
Беседовал Виталий Скуратовский |
И вечный бой Бориса Гулько
Рига, 1995 – США, 2010
2 марта 2010
Апрель – 1995. На Мемориал памяти Михаила Таля в Ригу, родину восьмого короля шахмат, слетелась, съехалась вся шахматная королевская рать: Гарри Каспаров (Россия), Вишванатан Ананд (Индия), Владимир Крамник, Борис Гулько (США), Василий Иванчук (Украина), Артур Юсупов (Германия), Найджел Шорт (Англия), Рафаэл Ваганян (Армения), Ян Тимман (Голландия), Яан Эльвест (Эстония), Эдвин Кеньгис (Латвия).
Одиннадцать международных гроссмейстеров 10 дней в том апреле творили праздник мировых шахмат. Вавилонское столпотворение! Дом Конгрессов, где проходил Мемориал, рисковал «взорваться» от концентрации энергии и мысли. Благодаря 80 аккредитованным журналистам со всего мира флюиды праздника долетали от и до планеты (мне достался номер из двух пятерок – 55) .
|
Я и моя жена Аня всего за семь лет борьбы выиграли приз – не жить в стране, где руководит КГБ
|
|
… Заключительный бал, речи президентов Латвии и ФИДЕ. Торжественное вручение наград. Первый главный приз – Гарри Каспарову, второй – Вишванатану Ананду. Борису Гулько – приз за шестое место.
«…Борис Гулько, Международный гроссмейстер. Бывший многолетний политический диссидент, видимо, потому и рано поседел. Он похож на библейского старца. Персона заслуживает особого уважения и почтения…», – писали о нем тогда в прессе.
«10 дней рядом со звездами» – под таким девизом в нескольких номерах «Диены» публиковались и мои подборки с праздника. Среди них интервью с Гулько: «Чемпион двух стран, СССР и США, в одном лице».
Встреча через 15 лет
Год – 2010. США. Открываю газету «Еврейский Мир» и вижу знакомое лицо. Борис Гулько из номера в номер ведет на ее страницах свою рубрику, публикует статьи, эссе.
– Какие события за последние 15 лет? Полагаю, самое-самое издание в Москве книги «КГБ играет в шахматы». Бестселлер! Интересно, как играли в шахматы в КГБ?
– У КГБ – своя игра, а книга о том, как там «играли» с шахматистами.
– У книги четыре автора. На рояле играют в четыре руки, а здесь получается в восемь. Среди авторов В. Попов. Это тот самый?..
– Да, именно он, «работавший» со спортсменами, особенно с шахматистами. Именно он «разрабатывал» нашу семью шахматных диссидентов. Он даже однажды был у нас дома, причем с высоким своим начальством. Сидел, слушал и ни слова не сказал. Какой-то кондовый гэбэшник, сказал я жене, когда они ушли. А он это узнал, услышал из… подслушивающих устройств, которыми заранее «они» оборудовали нашу квартиру и семь лет круглосуточно записывали все наши разговоры, все, что у нас происходило.
Когда мы, два чемпиона СССР, подали прошение об отъезде, было много шума. Моя жена Аня Ахшарумова – была чемпионкой СССР среди женщин, победитель многих состязаний с сильнейшими.
– А в загранице тем временем коллеги и болельщики устраивали фестивали и протесты под девизом «Салют, Гулько!»
– Именно те события и подтолкнули меня написать об этом в книге…
– И все-таки как получилось соавторство четверых?
– Из Бостона мне позвонил Ю. Фельштинский, бывший москвич, историк, автор многих книг. Известным он стал после книги, написанной в соавторстве с бывшим офицером ФСБ Александром Литвиненко, которого позднее отравили в Лондоне.
Тогда к Фельштинскому и обратился Владимир Попов, бывший подполковник КГБ, уже эмигрировавший в Канаду. Он предложил написать очерк на тему «КГБ и спорт». Ведь он хорошо знал эту тему.
Фельштинский пригласил меня. Мне вспомнился французский фильм «Супружеская жизнь», в котором супруги по-своему рассказывают о событиях своей семейной жизни. Получилось забавно – каждый видел одни и те же события по-разному.
И мы решили: пусть каждый напишет свою тему. В итоге в книге мой очерк «КГБ и я», В. Попов и Ю. Фельштинский – авторы главы «КГБ играет в шахматы». Восприятия одних и тех же событий глазами дичи и охотника.
– Кто же четвертый?
– Виктор Корчной, четырехкратный чемпион СССР по шахматам, двукратный победитель межзональных турниров и матчей претендентов, пятикратный чемпион Европы… Из-за притеснений КГБ и властей после турнира в Амстердаме стал невозвращенцем (1976 г.). Поселился в Швейцарии, где получил гражданство, и выступает за эту страну на международных соревнованиях.
– Кто герои книги?
– В основе ее истории шести шахматистов. Пять из них противостояли КГБ. Борис Спасский благополучно женился на француженке и покинул СССР. Виктор Корчной через пять лет после своего побега из СССР и двух с половиной лет тюремного заключения в СССР его сына добился для своей семьи возможности эмигрировать. Гарри Каспаров, несмотря на КГБ, выиграл и удерживал звание чемпиона мира. И даже завершив свою шахматную карьеру, он продолжает борьбу с КГБ.
Я и моя жена Аня всего за семь лет борьбы выиграли приз – не жить в стране, где руководит КГБ.
Шестой герой этой книги – Анатолий Карпов, боролся по другую сторону баррикад. И тоже был успешен. Как написал в своей части Владимир Попов, Карпов сотрудничал с КГБ под кличкой «Рауль». Его очень любил Брежнев. Анатолию Карпову удалось сыграть два матча на первенство мира с Виктором Корчным, в то время, когда заложником в тюрьме был сын Корчного. Остаётся лишь поражаться, что Каспаров всё же выиграл у Карпова титул чемпиона мира.
И семь лет нашего «отказа» – это тоже «достижение» Карпова и его коллег из КГБ. Сейчас, когда руководство КГБ частично приватизировало Россию, Карпову тоже достался свой кусок пирога.
– В Риге вы вспоминали встречи с Михаилом Талем, шахматной звездой из Латвии. Напомню, что Вишванатан Ананд из Индии сказал: «Если бы не Таль, я не стал бы шахматистом».
Как Борис Гулько помог самому Михаилу Талю
Об этом мне, автору этих строк, рассказал Валентин Кириллов, один из тренеров Таля:
– 1976 год. Межзональный турнир в Швейцарии. После этого турнира выступали на первенстве мира. В нем участвовали все самые выдающиеся шахматисты мира. Из СССР – Таль, Петросян, Геллер, Смыслов и Гулько. Все приехали с секундантами , а Гулько – один. Его секунданта Бориса Злотника не выпустили, а другого секунданта не назначили. Борис Гулько приобщился к нам с Мишей Талем. Мы постоянно вместе обсуждали, анализировали игры. Мише предстояла игра с выдающимся венгерским гроссмейстером Ларошем Портишем, который шел чуть впереди. Талю очень нужно было выиграть. От этого зависело его будущее. Было важно выбрать правильное направление игры. И Борис предложил замечательную идею: вариант, как навязать Портишу игру, которая ему не понравится. Молодой Борис уже тогда был классным гроссмейстером, с мнением которого считались. Миша идею Гулько принял. Получилась очень красивая игра, и Таль выиграл. Миша был благодарен Борису за хорошую подсказку.
Помню, Борис объявил голодовку на одном межзональном турнире в Москве. Он появился с плакатом протеста. А однажды, возвращаясь с соревнований в Венесуэле и Никарагуа, я заехал в отель «Спорт», где проходил очередной турнир. Вхожу в зал, вижу одиноко сидящего Бориса Гулько. Как обычно, подхожу, приветствую его и замечаю, что кто-то косо, кто-то со страхом посматривает в нашу сторону. Боялись при всех выражать свои симпатии.
Таль и Гулько в чем-то даже схожи: оба доброжелательные, интеллигентные, глубокие и светлые люди», – заключил Валентин Кириллов.
О Риге и шахматах в США
– Мемориал в Риге вспоминаете добрым словом?
– Это было грандиозно! Такой шахматный праздник в Америке просто немыслим. Возможно, потому, что среди ведущих игроков мира относительно мало было американцев. Турниры в США проходят скромно, в небольших актовых залах отелей, школ, потому что финансирование складывается из взносов тех, кто пять дней в неделю трудится, зарабатывая на жизнь, а в выходные хочет расслабиться. Правда, в последнее время признали, что шахматы очень развивают личность, и поэтому активизируются программы детских шахмат в школах.
В Америке материальное положение гроссмейстера зависит только от него самого. Здесь шахматы очень демократичны.
Сегодня среди видных шахматистов Америки и других стран значительная часть из бывшего Союза, из России. Среди них и рижанин Александр Шабалов – один из лучших шахматистов Америки.
Но шахматы – игра молодых, с возрастом активность снижается. Я итак держусь долго – 34 года, с 1975, став обладателем редкого тогда титула – гроссмейстер СССР. Строго говоря, этот титул автоматически присваивали каждому шахматисту с титулом Международного гроссмейстера. А Международным можно было стать только в международных турнирах. Допускал к ним или посылал за границу только Спорткомитет… Сверстники, с которыми я начинал, уже ушли из профессионального спорта. Гарри Каспаров, к примеру, ушел молодым, в 40 лет. А мне уже 62. Реже приглашают.
– Не скромничайте. Вы на днях вернулись из Испании с открытого первенства мира в г. Леоне и завоевали четвертое место из… 250!
– Да, это было приятно. Леон (не путайте с французским Лионом), город со своей историей. Когда-то был столицей Кастильского царства и столицей еврейского мира, в нем была написана книга «Зохар», главная книга Каббалы.
Иудаизм и шахматы
– Чем в Америке занимается ваша жена? Стало ли в семье на одного профессионала-шахматиста больше – имею в виду сына Давида?
– Аня занимает хорошую должность в банке. Я заметил,что в иммиграции женщины более мобильны и зачастую успешнее мужчин.
– Тогда в 1995-м в Риге на встрече в еврейской общине вы говорили, что ваши деды-прадеды соблюдали национальные традиции, в советское время это было очень непросто. В Америке же семья стала ближе к истокам.
– Как со многими иммигрантами из России, и с нами произошли метаморфозы. Мы стали больше ощущать свои национальные корни, о которых раньше мало знали, хотя нам об этом напоминали в «дружной семье братских народов». В корне все изменил наш сын Давид. Уже будучи в Америке, он гостил в Израиле у моей сестры. Там он увлекся ивритом, иудаизмом. В Америке еврейское образование получил в иешиве. Дома с тех пор мы строго соблюдаем все праздники, кошер, хотя в постоянных разъездах это не всегда просто.
Сейчас Давиду 31 год. Он адвокат. Традиционная «еврейская» профессия в Америке. Кто-то даже подсчитал,что здесь 70% адвокатов – евреи. Недавно женился, и у нас появилась чудесная внучка. Она родилась на Хануку, и сын дал ей имя Несса (в переводе с иврита чудо).
Мы живем в городе, где много евреев и синагог. И я стал активней входить в еврейскую жизнь.
– Какая связь между иудаизмом и шахматами?
– Жил в Риге выдающийся шахматист своего времени гроссмейстер Арон Нимцович. К сожалению, рано ушел из жизни. В одном из своих учебников он написал, что еврейские мозги, столетиями воспитанные изучением Талмуда, легко приняли шахматы. Эта книга Тадмуд – удивительный учебник логики. Достаточно сложные этические идеи и проблемы, их решения и повороты, доказательства и опровержения очень тренируют мозги. Особенно полезно молодым. Изучающим Талмуд легче овладевать некоторыми профессиями, к примеру, компьютером.
– «КГБ играет в шахматы» пока только на русском?
– Книга уже вышла на немецком в Германии. Уже подписан договор об ее издании на английском в Америке. Испания, в которой шахматы ценят высоко, предлагает издать ее на испанском.
– Спасибо за встречу. Пусть и дальше всем вашим планам сопутствуют удачи.
– Беседовала
Эмма Брамник-Вульфсон
Рига – Нью-Джерси, 2010
Фото автора
Шахматные игры КГБ “М.З.” № 249 4–10 марта 2010
Гроссмейстер Борис Гулько, Нью-Джерси
Эта рецензия необычная, она – на собственную книгу. История началась так: лет пять назад мне позвонил известный историк и писатель Юрий Фельштинский. Его, в свою очередь, до того разыскал подполковник КГБ в отставке Владимир Попов, обосновавшийся для пенсионной жизни в Канаде.
Попов предложил Фельштинскому, известному своей совместной книгой с гэбэшником Литвиненко, опубликовать книгу Попова о работе КГБ со спортсменами, в основном – с шахматистами. Это было то поле, на котором трудился до пенсии Попов: сажал (хоть шахматистов после смерти Сталина сажали редко), полол (закрывал выезды за границу), культивировал (вербовал) и снимал урожай (в виде новых званий и премий).
Я пришёл в смятение – семь моих отказных лет прошли как делянка КГБ, на которой кормилось немало сотрудников этой организации. Перспектива, что КГБ наложит свою липкую лапу на историю моей жизни, показалась мне омерзительной. И я предложил Фельштинскому сделать книгу, в которой половину составят мои воспоминания, а половину – отчёт Попова об их работе. В книжку вошло также моё предисловие – о политике в советских шахматах, и послесловие Корчного – о КГБ. Фельштинский помог написать и отредактировал очерк Попова. Книга «КГБ играет в шахматы» была издана в Москве издательством «Терра» в прошлом году. Потом её издали по-немецки, и этой осенью она выйдет на английском. Сейчас мою часть книги, с моего разрешения, главу за главой печатает нью-йорский еженедельник «Еврейский мир», а уже с его сайта, наверное, журнал «Дружба».
Мой товарищ, шахматист, недавно издавший книгу своих воспоминаний, спросил меня: «Зачем ты сделал книгу с гэбэшником? Почему не написал сам?».
Вопрос не простой. Без Попова я бы за воспоминания не засел.
Есть три вида пишущих работников КГБ. 1-й – тип Василия Митрохина, с риском для жизни собиравшего материалы, «Архив Митрохина», разоблачающие КГБ. 2-й – тип Александра Литвиненко, что-то осознавшего, уже вступив в конфликт с КГБ. 3-й – тип Попова, просто вспоминающего былые подвиги.
Я видел три отзыва на нашу книгу. В Германии и во Франции рецензентов взволновало сообщение Попова о том, что президент Международного Олимпийского комитета Самаранч был завербован КГБ. Пространный комментарий на книгу был дан в «Огоньке» (№ 3 за этот год). Удивительно сообщение «Огонька», что, только попав на прилавки российских книжных магазинов, книга загадочным образом моментально исчезла.
Конечно, заинтересовал рецензентов «Огонька» рассекреченный Поповым список шахматных и околошахматных людей, сотрудничавших с КГБ. Я бы разделил этот список на две части. Одних и разоблачать нечего, они не скрывали, что сотрудничают. Например, один средней руки гроссмейстер, часто выезжавший за границу и, по воспоминаииям очевидцев, мастерски торговавшийся с продавцами, был гостем на шахматной олимпиаде в Люцерне в 1982 году. Мы с женой держали во время той олимпиады нашу вторую голодовку протеста против отказа в выезде и, естественно, надеялись на солидарность коллег в Люцерне. Помянутый гроссмейстер собрал шахматистов и сообщил им, что, он доподлинно знает: мы раздумали эмигрировать и забрали документы из ОВИРа. Нужны ли тут специальные разоблачения Попова?
Другая половина – шахматисты, видимо, подписавшие бумагу с дьяволом, но активно не работавшие. Как-то при мне в номере гостиницы «Россия» в Москве приятель предложил выдающемуся шахматисту, помянутому Поповым, послушать анекдот про Чапаева. «Не надо, я не люблю это», – замахал на того руками гроссмейстер. Интуристовский номер, возможно, прослушивался. Шахматист, похоже, избегал ситуациий, интересных для КГБ.
Что в этой истории с разоблачениями мне особенно противно: человек, вербовавший, представлявший систему, изничтожавшую людей, разоблачает талантливых людей, не устоявших перед давлением тайной полиции, – людей, которые в нормальном обществе кагэбэшника и на порог бы не пустили.
Вопрос – насколько можно доверять информации, выдаваемой работником КГБ? В Израиле в 1993 году оправдали Демьянюка, потому-что не поверили документам КГБ. Оправдали, наверное, напрасно. С информацией Попова, конечно, тоже есть вопросы. В предисловии к книге я даже ставлю под сомнение подлинность его фамилии. Явившись к нам на квартиру непрошенным, сопровождая зампреда Спорткомитета СССР Гаврилина, в далёком 1983 году, Попов представился как Иванов. Но после того, как я увидел копию грамоты КГБ Попову за образцовую работу, я поверил в аутентичность его личности.
Связанные одной формой: сотрудники КГБ, спортсмены и чиновники
на Олимпиаде в Сараево в 1984 году. Крайний слева — замруководителя сборной СССР по горнолыжному спорту, майор КГБ Владимир Попов
Попов выдаёт то, что хочет. Так, он пишет, что «забыл» фамилию человека, внедрённого КГБ в наше окружение и сделавшего карьеру после эмиграции в Америке. Всё помнит, а эту фамилию забыл. Перебрав в уме своих знакомых, я кандидатов в осведомители КГБ не нашёл.
Случился у Попова и прокол. Он описал, что во время нашей голодовки 1982 года нас с группой членов отказнического шахматного клуба пытался навестить Шабтай Калманович (группу задержала милиция). Мой знакомый, засомневавшись в этом факте, нашёл на интернете информацию, что с 1972 года Калманович жил в Израиле и во время нашей голодовки, возможно, уже сидел там в тюрьме.
Конечно, какая-то информация, выдаваемая Поповым, бесспорна. Он рассказывает, как обсуждал с начальством мои слова о нём, после его помянутого непрошенного визита к нам: «кондовый гэбэшник». Я помню, как произнёс это. Попов узнал об этом «комплименте» благодаря прослушиванию нашей квартиры. Здесь наиболее интересно описание Попова, как они проникали в нашу квартиру (проникновение Д), как устанавливали прослушивающие устройства, как по неделям дежурили, слушая каждый издаваемый нами звук. И я подумал, что, вероятно, здесь разгадка, почему Каспаров во время матчей с Карповым на территории СССР частенько чувствовал, что его анализы и обсуждения с тренерами, вероятно, известны его противнику. Каспаров психовал, обвинял и увольнял тренеров. А, может быть, имело место просто «проникновение Д», и всё жизненное пространство Каспарова могло просматриваться и прослушиваться?
В публикации «Огонька» сообщается и о том, что Карпов бывал частым гостем Андропова, и всесильный начальник КГБ, по распоряжению Брежнева, создал специальную бригаду КГБ для помощи Карпову в борьбе с Корчным. На матч против Корчного в Италию Карпова сопровождали какие-то многотонные контейнеры с оборудованием, и обиталище Корчного на том матче прослушивалось КГБ. Но нигде не сказано, что бригада та к матчам с Каспаровым была распущена, а дорогостоящее оборудование сдано в утиль.
Попов сообщает агентурную кличку сотрудника КГБ Карпова – «Рауль». Об оперативных заданиях, которые выполнял «Рауль», немного пишу в своей части книги я.
В Германии, после объединения и раскрытия архивов Штази, рухнуло немало репутаций. Не так в современной России. Агент КГБ Карпов по-прежнему остаётся там национальным героем.
Шахматы – благородная игра. В средние века они были признаны среди пяти занятий, достойных рыцарей. Увы, в советские времена выученики «рыцаря революции» Дзержинского внесли в шахматную жизнь все элементы советских будней – слежку, доносы, подслушивания, предательства. Памятником этому осквернению некогда рыцарской игры стала книга «КГБ играет в шахматы». Не только по содержанию, но и по композиции.
Наказ Изи Арье
Опыт написания рецензии
5 апреля 2010
Недавно я посмотрел фильм и пьесу о судьбе потомков выживших в Катастрофе евреев СССР, то есть о нас.
У фильма 2004 года «Арье» режиссёра Кочанова по сценарию Александра Гельмана и у спектакля «Незабудки» по пьесе Людмилы Улицкой, который недавно привозил в Америку режиссёр Марк Розовский, одна общая тема. Герой фильма Изя Арье мальчиком спасся в Холокост. Его прятал на своём чердаке литовец. Вся семья Арье была уничтожена. Случайно сохранился семейный альбом, и с Изей «беседуют» с фотографий его близкие. «Изя, – говорит ему мама – ты выжил – нам повезло! В других семьях никто не выжил. Теперь твоя обязанность – восстановить наш род». И вот, состарившийся Изя, известный хирург-кардиолог, умирает в Израиле. Его молодая русская жена, правда (в соответствии с фантастической составляющей фильма), перешедшая в еврейство, беременна их первым ребёнком. И Изя сообщает ей и её новому мужу, выбранному Изей, что он наконец-то понял смысл жизни. «Нужно иметь много детей, – говорит умирающий Изя, – не 3-4, не 5-6, а 8-10. Обещайте, что вы последуете моему совету». И они обещают.
Героиня пьесы Улицкой Эсфирь Львовна – тоже отпрыск большой еврейской семьи, убитой немцами в начале войны. Она надеется, что её сын Лёва, которому уже 34 года, женится на еврейской девочке из её родного Бобруйска, которую она приводит к сыну, и восстановит их род. Однако Лёва решает жениться на русской, род обрывается, и Эсфирь Львовна в горе выбрасывается из окна. По законам мелодрамы (а пьеса – мелодрама), Эсфирь Львовну спасают ветки дерева, на которое она падает.
Талантливые писатели – а Гельман и Улицкая принадлежат к числу наиболее ярких российских писателей-евреев, чувствуют пульс своих поколений. А этот пульс – пульс евреев бывшей советской империи – замирает и останавливается. Даже после эмиграции более чем двух миллионов евреев полмиллиона оставшихся делает еврейскую общину России, наряду с французской, самой большой общиной в Европе. Однако ассимиляция и демографическое вырождение грозят вскоре растворить еврейскую общину России. Наказ, данный погибшими в Катастрофе, восстановить еврейский род – оказывается не выполненным.
Вопрос, не заданный Гельманом и Улицкой: а что, в сущности, надо сохранять? Смешной еврейский акцент в русском языке и рецепт приготовления фаршированной рыбы? И то, и другое и так отсутствует у большинства из нас. За что евреи должны подвергать себя сексуальной сегрегации? Психологи установили, что мужчины находят наиболее привлекательными женщин не своей национальности. Я видел таблицу предпочтений мужчин разных европейских стран. Ни в одной стране мужчины не находили наиболее привлекательными местных женщин. Общество Соединённых Штатов с быстрым смешением всех прибывших национальных групп хорошо иллюстрирует эту теорию. Относится она и к евреям. Шутник Джерри Сайнфельд даже запустил термин «шиксапил». Кто не знает – «шикса» на идиш – нееврейка. Еврейки тоже востребованы. В одном из рассказов знаменитого ирландца Джеймса Джойса жена-еврейка выступает для ирландца как символ интересной, яркой жизни.
Важнейший вопрос, не заданный Гельманом и Улицкой: что же утратили потомки выживших, что обрекает их на растворение среди окружающих народов? Это утраченное – и обретённое – обнаружилось в чуде, произошедшем в Москве в 70-е годы. Советское правительство, по образцу Царскосельского лицея, создало несколько школ для одарённых детей с математическими способностями. Естественно, математические способности обнаружились у многих еврейских детей. Как и в случае с лицеем, правители получили не то, на что рассчитывали. На то дети и одарённые, чтобы понимать, что другие не понимают. В этих школах началось еврейское религиозное возрождение. Безысходная картина, нарисованная Гельманом и Улицкой, оказалась оттенённой в Москве 70 – 80-х группой молодых людей, в глубинах советского ассимилированного общества осознавших своё еврейство. Ребята осознали, что наш народ выполняет миссию, которую принял на себя 37 веков назад наш патриарх Авраам. Главная книга иудаизма Тора – это Книга истории нашего народа. И быть евреем, значит, участвовать в выполнении нашей национальной миссии. Первое благословение главной молитвы еврея – благодарность Создателю за союз с Авраамом. Осознав это, понимаешь, что ассимилироваться, раствориться, значит – предать не только погибших в Катастрофе, но и шедших по пустыне из Египта к горе Синай, строивших Иерусалимский Храм, воевавших с греками-селевкидами, принесших в мир единобожие, другими словами, раскрывающих миру замысел Творца. Как учил первый главный раввин Израиля рав Кук: вся наша история – это постепенное раскрытие Б-жественного Замысла.
Ребята, начавшие в Москве 70-х еврейское возрождение, внесли в наши нестройные ряды, как в армию, полную разложения и дезертирства, дух добровольчества и понимания миссии. Я знаком с некоторыми из них. Пинхас Полонский и Миша Кара-Иванов, создавшие просветительскую организацию «Маханаим» и живущие в Израиле, рабби Арье Кацин, – создатель и руководитель «Синай Академи» в Нью-Йорке. Каждый из них имеет по 8 детей. Наказ Изи Арье, несмотря ни на что, выполняется.
Рука cудьбы, или Как это делалось в Одессе
“М.З.”
№ 255 15 – 21 апреля 2010
Весной 1971 года закончилось моё образование на факультете психологии Московского университета. Закончилось неожиданными трудностями при распределении. Неожиданными, потому что психология в ту пору входила в моду, и каждому начальнику хотелось иметь в своей конторе психолога.
В день распределения ко мне подошла белобрысая девочка из параллельной группы. Она делала дипломную работу в лаборатории медицинской психологии, устроилась туда и теперь пришла помочь своей начальнице.
– К нам в лабораторию хотят принять одного человека, – сообщила она, – и они хотят – непременно мужчину. Только… ты кто по паспорту?
– По паспорту тоже, – подтвердил я.
– Жаль, – вздохнула девочка, – нам как раз нужен мужчина.
– Однако мои еврейские недостатки перевешивают мои мужские достоинства, – удивился я неожиданному сальдо.
Ещё две возможности не материализовались, несмотря на то, что им решительно был «нужен мужчина». Меня эти потери не огорчали. Я определённо не хотел идти работать туда, куда не принимают евреев.
Честно говоря, я вообще не очень-то хотел идти работать. Весь день распределения в голове крутился анекдот о двух пожарниках, загорающих на крыше родной пожарной части. «А хорошо бы найти работу, чтобы совсем ничего не делать», – говорит один. «И охота тебе рот раскрывать», – отзывается второй». Нет, я был не столь ленив. Но я хотел играть в шахматы, а не ходить на работу.
Всё же какое-то распределение я должен был подписать. И я распределился на электро-ламповый завод. Это было безобразно далеко от дома, где-то за Андрониковым монастырём. Я поехал посмотреть на кота в мешке, которого себе подписал.
В цеху, в который меня привели, пахло мокрой глиной. «Наверное, это запах силикона для полупроводников», – подумал я. Начальница чего-то, которая была на распределении и наняла меня, смущённо объясняла: «Две автоматические линии, которые мы купили у французов, стоят. Испортились из-за нашего сырья». Я хотел посоветовать им попробовать силикон вместо мокрой глины. Но не был уверен: может быть, это одно и то же? И зачем им нужен психолог? Исследовать национальную психологию и примирить «острый галльский смысл» с тем, что «умом не понять и аршином не измерить»?
Я пошёл к занимавшейся распределением на нашем факультете Анне Григорьевне искать что-нибудь другое. Она симпатизировала мне и, видимо, сама не чужда была проблем, перевешивавших мои мужские достоинства.
– Появилась заявка с биофака, – сообщила она, – работа по договору.
Это означало, что я не становлюсь штатным работником университета и не испорчу ему показатели национального состава.
Ленинские в ту пору – до и после – Воробьёвы горы – были одним из моих любимых мест в Москве. Несмотря на слащавую песню, в годы моего раннего детства часто лившуюся из радиоприёмника: «Друзья, люблю-ю я Ленинские го-оры…». Биофак, располагавшийся там, был окружён садами кафедр растениеводства и ботаники. По прохладным, сумеречным коридорам четвёртого этажа, на котором находилась кафедра физиологии Высшей Нервной Дятельности, бесшумно проплывали аспирантки в драных халатах и пробегали сбежавшие от эксперимента крысы с вживлёнными в их головы болтающимися электродами. Я как-то связывал дыры в халатах с агрессивным характером крыс.
Типичный пример неправильной логики. Дыры наверняка происходили от жизни, то есть от старости халатов. Но, конечно, никак не аспиранток.
Особенно понравилась мне на кафедре физиологии ВНД комната №24, из которой пришла заявка. Комната эта была постоянно заперта. Но так как заявка из неё пришла, какие-то люди с ней должны были быть связаны. Я провёл расспросы в соседних комнатах. Да, в комнате №24 иногда кто-то бывает. А так как в ней сейчас никого нет, люди эти находятся в другом месте, и скорее всего – дома!
Я не мог упустить такую работу и провёл несколько дней в дозоре в коридоре перед комнатой №24. Я стал узнавать всех аспиранток в драных халатах и, кажется, даже некоторых крыс с болтающимися электродами.
Наконец, в ту комнату пришёл человек. С лысым черепом и встревоженными глазами, начальник группы, кандидат наук Константин Иорданис. Позже оказалось, что, несмотря на свою фамилию, он никакой не иорданец, а грек, участник войны.
Беседа наша была предельно короткой.
– У вас есть возможность доставать приборы? – спросил меня Иорданис. Комната №24 и впрямь была вся заставлена приборами.
– Нет, – в растерянности ответил я. «Получится ли у меня участвовать в работе, требующей такого количества сложной техники?» – пронеслась тревожная мысль. Несмотря на мою частичную профнепригодность – по части доставания приборов – Иорданис меня принял. На электроламповый завод ушло письмо с факультета, что я к ним не приду.
Вскоре выяснилось, что я зря тревожился по поводу приборов. Когда прибывал очередной, Иорданис, поигравшись с ним денёк, отправлял его на верх пирамиды уже пылившихся в комнате №24, и забывал о нём.
Писать об Иорданисе плохо я не могу. Он – фигура трагическая. Где-то через год после нашей беседы о приборах – предчувствовал, видно, их роль в своей судьбе, Иорданис полетел в командировку в Харьков. При подлёте приборы забарахлили, и самолёт разбился. Среди погибших пассажиров оказалось много известных людей, даже какие-то иностранцы. Небывалая вещь в то время – о катастрофе сообщили газеты. В моих ощущениях это событие отметило начало заката. И моей карьеры младшего научного сотрудника, и моей жизни в СССР, да и самого СССР. Кульминацию этого заката отметила другая катастрофа – Чернобыльская. Начало процесса полураспада в окружающую среду ядерного горючего Чернобыльской АЭС, да и распада СССР, совпало по времени с моей эмиграцией.
* * *
Работа нашей группы продолжалась после ухода из этого мира Иорданиса. Продолжалась, тем не менее, столь же безмятежно, как и при нём. Я научился проводить исследования, которые требовались Заказчику. Первый шаг: вы должны понять, что вашему заказчику требуется доказать. Второй шаг: вы строите эксперимент, из которого вытекает нужный вам вывод. Если вам потребуется доказать обратное доказанному, эксперимент нужно будет строить по-иному. Навык такой научной работы у меня сохранился. И сейчас, когда я читаю о сенсационных открытиях, как то: люди, спящие меньше, живут дольше, я вижу, как построить исследование, чтобы доказать это. И, естественно, как доказать обратное.
Что толку с такого умения? Немного. По крайней мере, меня не завораживает фраза «Наука установила…».
Время от времени я ездил в командировки к Заказчику в Жуковское под Москвой. А заказчиком нашим был Лётно-Испытательный институт, тот самый, который запускал космические корабли. Моей самой несерьёзной формы допуска к секретам хватало на то, чтобы позвонить из проходной дававшему нам заказы Тяпченко, и потом погулять с ним по парку, примыкавшему с внешней стороны к забору института.
Как- то Тяпченко сказал мне:
– Ваша группа опережает по количеству внедрённых исследований два института инженерной психологии, которые мы содержим. У вас таких исследований два, у них – на два меньше.
После такой похвалы я решил не предупреждать своих сотрудников, когда собрался уезжать на очередной турнир. Я надеялся, что моё отсутствие не будет замечено – время сдачи очередного исследования было не близко. Но когда через три недели я появился в комнате №24 загорелый и довольныый, последовало замечание:
– Что-то в день зарплаты тебя не было видно.
Помянутая зарплата у меня была невелика – 87 рублей после изъятия налогов, по курсу чёрного рынка того времени – около 22 долларов. Если, как я, жить с родителями и быть неженатым, ещё не так плохо. А учитывая сказанное о моей работе, кому было нужно, чтобы младшие научные сотрудники женились и размножались?
* * *
Борис Гулько
Турниром, ради которого я почти незамеченным покинул биофак, было первенство спорт-общества «Буревестник» и проходило оно в сентябре 1972 года под Одессой в Черноморке, в объединённом доме отдыха Одесской обувной фабрики и Львовской консерватории. Возможно, за давностью лет я перепутал, и консерватория была Одесской, а обувная фабрика – Львовской. Для моего повествования это не так важно.
В аэропорту встречал нас, московских участников, организатор турнира, одесский кандидат в мастера Миша Малер. Организовывать этот турнир у Малера была прямая корысть – он планировал выполнить в нём норму мастера.
Звание мастера имело в ту пору для шахматистов, наверное, из-за трудности его достижения тогда, несказанную привлекательность. Иные стремились к этому званию всю жизнь и не достигали его. Когда я стал мастером в 1965-м году, на моём удостоверении красовался номер 36. Девальвируют не только деньги. Сейчас в России гроссмейстеров раз в 20 больше.
Отдельную привлекательность представлял значок мастера спорта. Его можно было привинтить к пиджаку и красоваться перед девушками. И совсем не обязательно было сообщать, что ты мастер спорта по шахматам, а не, скажем, по самбо. Хотя, конечно, могла выдать фигура.
Рассказывали, что Яков Рохлин, один из организаторов советского шахматного движения и автор подписи на плакате, украшавшем в те времена все шахматные клубы бескрайнего Советского Союза: «Шахматы – это гимнастика ума. В.И. Ленин», выполнив где-то в середине 30-х годов норму мастера, даже сшил себе специально под мастерский значок костюм. Потом ему, правда, в звании по каким-то причинам отказали. Рохлин дожил почти до ста лет и умер кандидатом в мастера.
Мне как-то пришлось защищать свой мастерский значок от хулиганов. И я отстоял его, показав себя настоящим мастером спорта, правда, не по самбо, а по бегу.
Была у Миши Малера корысть и прозаичнее, чем значок. В ту пору в Одессе расцветал, могучий как ильфопетровский трест «Геркулес», областной шахматный клуб под руководством легендарного Пейхеля. При этом клубе можно было жить припеваючи, давая, например, сеансы одновременной игры в бесчисленных домах отдыха одесской округи. Но для этого надо было иметь звание мастера.
Для помощи в выполнении поставленной задачи к Мише Пейхелем был прикомандирован Костя Школьник, сильный шахматист, который через 12 лет после описываемых событий завоюет серебряную медаль в первенстве СССР. А в то время Костя после окончания института отбывал год воинской повинности в спортивном батальоне. И как ни вольна была жизнь в спортбате, пребывание в доме отдыха, конечно, скрасило ему жизнь. Расплачиваться за это скрашивание Школьник должен был тем, что во время партий он должен был стоять у столика Малера и давать тому «маяки».
«Маяками» на одесском шахматном жаргоне назывались подсказки. Скажем, почесал Костя левое ухо – ходи конём, расстегнул верхнюю пуговицу гимнастёрки – слоном. Возможностей много.
Спальные корпуса дома отдыха были обращены задами к колхозному винограднику с обобранной корявой лозой, а передом смотрели с высокого берега на Чёрное море и скрывающуюся за его громадой Турцию. Днём Турция была далеко, но в темноте пространство скукоживалось, и граница подступала вплотную. Часов в 11 вечера пограничники привозили на берег моря прожектора, прогоняли отдыхающих и чертили на песке полосу отчуждения, к которой было запрещено приближаться. От присутствия границы, хотя бы только по ночам, вечные воды Понта Евксинского приобретали ещё одно измерение, иностранное.
Играли мы в единственной большой комнате дома отдыха – в столовой. А так как она использовалась и по прямому назначению, то время для игры – непрерывные пять часов – нашлось только с 8.45 утра до 1.45 пополудни. То есть кончался завтрак, со столов смахивались крошки, и расставлялись шахматы. А если ты откладывал партию и думал над записанным ходом, у стола уже стоял отдыхающий с подносом, уставленным тарелками, и волновался, не простынет ли суп.
Как известно, у каждого человека есть оптимальное время для мыслительной деятельности, пресловутое деление на жаворонков и сов. Мне жаль людей, оптимальное время которых, к примеру, с трёх до пяти утра. Они могут никогда не провести его бодрствующими. Судя по одесскому турниру, моё оптимальное время в ту пору располагалось между 8.45 утра и обедом. Во всяком случае, в Черноморке я играл очень хорошо.
А может быть, дело было в удачном распорядке дня. В семь утра я просыпался и бежал на море купаться. После завтрака садился играть, а после обеда ложился спать. Вставал к ужину. После ужина сворачивал одеяло и шёл с ним на очередное свидание. Жизнь в комнате на четверых располагала к свиданиям под звёздным небом. На закрытии турнира мой сосед по комнате, бывалый мастер Фима Столяр, зачитал посвящённое мне стихотворение. Состояло оно всего из одной строчки: «Убежало одеяло…».
А может быть, причиной моего стремительного полёта сквозь турнир было то, что мне было в ту пору двадцать пять, и, цитируя первого, описавшего «Как это делалось в Одессе»: «Вам двадцать пять лет. Если бы к небу и к земле были приделаны кольца, вы схватили бы эти кольца и притянули бы небо к земле». «И притянул бы», – казалось мне тогда.
А что же Миша Малер? У него всё шло вкривь и вкось. В первой партии турнира, получив от Школьника «маяк», что нужно отдать пешку, после горестных раздумий Миша решил: «Пусть он отдаёт пешки в своих партиях». После партии выяснилось, что Миша упустил блестящий выигрыш, к которому подвёл его Школьник. На военном совете было решено, что отныне Миша будет слушаться беспрекословно. Не понимая зачем, во второй партии Миша пешку отдал. После новой неудачи Костя оправдывался: «Каждый может просмотреть».
К середине турнира шансы выполнить норму почти растаяли. Костю отпустили погулять вдоль моря. И тут Малер выиграл сам у известного мастера Корелина, участника одного из первенств СССР. Теперь до нормы оставалось набрать шесть с половиной очков в семи партиях.
Миша не мог в таких эктремальных условиях полагаться на Школьника и мобилизовал все свои финансовые активы. Переговоры о шести партиях прошли успешно, оставалось лишь договориться о ничьей. Увы, со мной.
Когда Малер пригласил меня в свою комнату, я почувствовал тревогу, но отказать ему в беседе не мог.
– Этот турнир важен для тебя? – начал Миша.
– Очень важен, – на всякий случай ответил я.
– Для меня он тоже важен, – торжественно произнёс Миша.
– Ну вот и отлично, – попробовал я закончить разговор, – сыграем интересную партию.
– Предлагаю тебе 200 рублей за ничью, – голос моего собеседника дрогнул. Деньги для него были немалые.
– Я ничьи за деньги не делаю, – отрезал я.
Надо признать, Миша не настаивал. С помощью Школьника был реальный шанс сделать ничью бесплатно.
Партия игралась на следующий день после нашей беседы. В середине партии казалось, что дело действительно клонится к ничьей. Я почувствовал, что теряю не только пол- очка, но и двести рублей, которые они стоят. Я пошел на новый штурм и… Нет, я не выиграл партию. Много хуже, я отложил её в выигранной позиции.
До доигрывания оставалась неделя, достаточное время, чтобы организаторский талант Малера просверкал всеми своими гранями. Сначала Малер организовал детальный анализ отложенной позиции. Лёва Альбурт, один из гуру одесских шахмат, который семь лет спустя попросит политическое убежище в Кёльне, а позже выиграет три первенства Америки, блистал во время нашего турнира в полуфинале первенства СССР, проходившем поблизости, непосредственно в Одессе. Лёва расставил нашу отложенную позицию, прикинул варианты, и, когда Малер по телефону пожаловался: «Я предлагаю ему за ничью двести рублей», Лёва вздохнул, оценивая безнадёжную связанность Мишиных фигур на доске и произнёс обескураживающее : «Цена такой позиции не меньше пятисот».
Действительно ли такая оценка позиции имела место? Альбурт её не помнит. Но в анналах одесской шахматной летописи его оценка сохранилась именно в такой форме. Правда, в изложении одесситов любая, даже самая дурацкая история начинает играть неожиданными красками.
Так, в 1974 году в Одессе постыдным скандалом закончился матч Тиграна Петросяна и Виктора Корчного. Два великих шахматиста пинали друг друга под шахматным столиком ногами. Последние партии матча вообще не состоялись. Но вот с какой грациозной фразы начался этот скандал в изложении одесского кандидата в мастера, демонстрировавшего матч публике и находившегося у самой кромки поля боя: Петросян, отыгравший к тому времени три матча на первенство мира, основательно подорвал свою нервную систему. В напряжённых ситуациях он начинал трясти ногой. Вместе с ногой начинал трястись стул, на котором Петросян сидел, пол, шахматный столик, фигуры на нём. И Корчной, недовольный несанкционированным движением фигур по доске, по словам одессита, произвёл такое действо. «Когда это не работает, – обратился, вроде бы, Корчной к Петросяну и выразительно постучал себя пальцем по лбу, – это, – и он похлопал себя ладонью по коленке, – не помогает». Я не уверен, что столь эффектная фраза действительно была произнесена. Хотя, кто его знает, может быть, и была.
Я опять отвлекся. В Черноморку были вызваны из Одессы наши с Малером общие знакомые – для уговоров. Участницы женского турнира – я, кажется, не упомянул, что в Черноморке одновременно с мужским проходило и женское первенство «Буревестника», – просили похлопотать за Малера моего тогдашнего приятеля Бэна Гольдмана. Видимо, ощущая некую неприличность в этой просьбе, прямо ко мне девушки не обращались.
Я почувствовал, что решимость моя начала таять. Угнетали, правда, предложенные двести рублей. Шахматы были для меня страстью. Уступить страсть зануде? Это нехорошо. Но уступить за деньги… В этом было нечто совсем постыдное.
Наконец, перед доигрыванием, состоялось наше с Малером решительное объяснение.
– В дополнение к двумстам рублям два твоих следующих противника проиграют тебе сами, – предложил Миша. Похоже, у него не было пятисот рублей, чтобы оплатить данную Альбуртом оценку позиции.
– Я их и так обыграю, – пытался я защищаться.
– Ну почему, почему ты не можешь сделать ничью? – взывал он.
– Понимаешь, у меня принципы, – пробовал я объяснить.
– Понимаю, – охотно согласился Миша, – принципы – дело серьёзное… Но ведь принципы можно оставить на одну партию, а после опять к ним вернуться.
Крыть было нечем.
– Но ведь у меня выигранная позиция! – в отчаянии закричал я. И тут Миша совершил единственную, но решающую ошибку. Сказалась его одесскость, любовь к красивому словцу.
– Тоже мне Фишер, – сказал он. – Не может не выиграть выигранную позицию.
Фишер не Фишер, но я считал себя очень сильным шахматистом и обиделся. Я выиграл.
В последующие месяцы до меня доходили слухи, что Малер пытался добиться присуждения ему звания, несмотря на нехватку половины очка. Но Всесоюзная квалификационная комиссия проявила принципиальность. А может быть, дело было в том, что Миша порастратился за турнир и не мог привести членам комиссии веские доводы в свою пользу. Не было у него финансов и для нового похода за званием мастера.
Наступил 1973 год, один из самых либеральных для желающих уехать, и Миша с женой отбыл в Америку.
* * *
Прошло тринадцать лет. Добрался до Америки и я. Стояли чудеснейшие месяцы моей жизни. После семи отказных лет я передвигался по планете и находил, что она хороша. Первый месяц свободы – в Израиле. Постоянный праздник. Древние камни и новые люди. Огромные синие и красные цветы на деревьях без листьев. Незнакомое для уроженца СССР чувство общины – все свои, все со всеми связаны. К этому нужно было привыкнуть – или уехать. Расслабушный левантийский воздух, привносящий покой во все органы тела и души. Тут мне чудилась опасность – левантизм пугал меня утратой живости мысли.
Следующая остановка в моём полёте над миром – Марсель, мой первый турнир на свободе. Тоже левантийский воздух, но совсем другой. Сверкающая синева моря и наполненное солнцем небо. Закаканные французскими собаками тротуары.
Потом – Париж. К концу недели там я почувствовал, что завидую парижским бродягам – клошарам. Они лежат везде: на мостовых, на брусчатке у центра Помпиду, даже, кажется, на диванах в Лувре. А я всё время в движении, всё время куда-то иду, надеясь познать знаменитый город. Я ещё не знал, что почувствовать, как наполняет там душу лёгкость, можно только приехав в Париж во второй, в третий… уж определённо в пятый раз. И для этого нужно не нестись сломя голову, а сидеть в уличном кафе или медленно брести или стоять на мосту над Сеной.
И, наконец, я в Америке. Отель Hilton в городе Somerset, штат New Jersey. Открытое первенство Америки. Чувствую, что попал в параллельный мир. Рядом со стоянкой для машин – вертолётная площадка. Отель опоясывают широченные хайвэи, по которым круглые сутки несутся мириады машин. За хайвэями – марсианские стеклянные кубы. Я не могу себе и представить, чем можно заниматься в таких кубах.
В отеле – сотни участников турнира. Они бродят по нему, сидят в барах, едят. Многие просто лежат на полу в широченных холлах и отдыхают. И я вспоминаю о сочинении средневекового монаха, призывавшего запретить шахматы, как занятие, развивающее лень.
Среди двигающихся по отелю я вижу степенного Мишу Малера. За прошедшие годы он посолиднел.
– Почему же ты не мог дать мне ничью? – пытается он разрешить многолетнее своё недоумение.
Я смущён.
– Если бы я дал тебе тогда ничью, – пытаюсь я защищаться, – ты не гулял бы сейчас по отелю Hilton, а работал бы в Одесском клубе заместителем Пейхеля. Меня осеняет: – Я был рукой твоей судьбы.
Миша задумывается. По его лицу я вижу, что он представляет себе просторный кабинет в Одесском шахматном клубе, тенистую улицу Жуковского за окном, пёстрый шахматный мир Одессы, таявший в годы эмиграционных послаблений со скоростью куска мороженого, упавшего на летнюю одесскую мостовую.
– И то правда, – соглашается он.
Через год я оказался в Чикаго. Малер владел там несколькими доходными домами, туристским агентством, вёл переговоры о приобретении радиостанции. Переговоры продвигались успешно.
– Всё будет нормально, – предсказал мне бизнес-партнёр Малера Зиновий, – Миша – мастак в ведении переговоров.
* * *
Сейчас, треть века спустя, я пытаюсь понять: почему всё-таки я не мог дать ничью Малеру в той партии? Турнир тот не имел для меня спортивного значения. Фотоаппарат «Смена», который я получил за победу в нём, пролежал несколько лет на полке, и, не сделав ни одного снимка, отправился на свалку. Для Малера же звание мастера определяло его финансовое благополучие. Но … в том абсурдном мире, где на чашах весов могли лежать мои еврейские недостатки против моих же мужских достоинств, где наука зачастую походила на пародию на самоё себя, а государственная граница могла назначаться только на ночь, условный мир шахмат был единственной реальностью, в которой я мог быть уверен. И признать выигранную позицию ничейной означало для меня предать эту реальность и сдаться окружавшему меня миру абсурда.
С изумлением я осознал, что в действительности не я, а логика шахматной позиции стала рукой судьбы Малера.
Fair Lawn, 2004
Борис Гулько
гроссмейстер, чемпион СССР 1977 г. США 1994, 1999 гг. психолог
Шахматная политика
Борьба продолжается
Разворачивающаяся сейчас шахматно-политическая драма имеет больше отношение к политике, чем к шахматам.
Допускаю, что самые влиятельные игроки её не смогут отличить ладью от пешки. Скорее, это история в стиле интриг комитетов ООН, международных судов и прочих надреальных интернациональных организаций.
Современные шахматы как предмет национальных престижей и часть высокой культуры начались с учреждения титула чемпиона мира, придуманного пражским евреем, гражданином мира Вильгельмом Стейницем, и им же завоёванного в 1886 году. Великим реформатором мира шахмат после Стейница стал Михаил Ботвинник, выигравший учреждённый Стейницем титул в 1948 году. Ботвинник, став чемпионом, предложил Всемирной шахматной организации – ФИДЕ, в ту пору организации любителей, стройную систему проведения отборочных соревнований и регулярного, раз в три года, матча на первенство мира. Система эта обеспечивала честное определение чемпиону соперника. Так первым противником Ботвинника – в матче 1951 года – стал блистательный 27-летний Давид Бронштейн, в иных обстоятельствах просто удивлявшийся бы своей свободе. Отец Бронштейна, Иона, гнил в ГУЛАГе и лишь незадолго до матча был освобождён. Только по настоянию ФИДЕ советская Федерация позволила Бронштейну бороться за право на матч с Ботвинником. Представляю, каково было Сталину в славном 1951 году читать в газетах о шахматисте с подлинной фамилией своего архиврага – Троцкого.
Соревнования на первенство мира начались в результате реформы Ботвинника, чуть ли не с чемпионатов детских садов, и на вершине грандиозной пирамиды, включавшей турниры разных уровней, сверкал матч достойнейших за шахматный трон. В результате шахматная история обогатилась выдающимися соревнованиями, и мир раз в три года становился свидетелем титанической борьбы чемпиона с сильнейшим кандидатом. Любители на всю жизнь запомнили, например, такие праздники шахмат, как матч – Спасский– Фишер.
В один момент всё это великолепие закончилось. Президентом ФИДЕ стал «новый русский», президент Республики Калмыкия Кирсан Илюмжинов. Первым же своим декретом новый глава ФИДЕ отменил всю существовавшую систему розыгрыша первенства мира, включая финальный матч.
Как компенсацию за «утерянный рай» Илюмжинов стал выплачивать шахматистам из своего кармана щедрые призовые в ублюдочных «чемпионатах мира», «илюмжиновках» (как их называли шахматисты), турнирах с выбыванием, превращавших благородные шахматы в рулетку.
Откуда у президента самой бедной в России республики деньги на все эти выплаты? О том, кто партнёры бизнесмена Илюмжинова, можно догадываться по местам, в которых стали проводиться чемпионаты мира. 1996 год – матч Карпов – Камский назначен в Багдаде, 2000 год – финальный матч Ананд – Широв – Тегеран, чемпионат мира 2004 года – Ливия.
Я участвовал в беседе с Илюмжиновым о реформах, которые он планировал, во время шахматной олимпиады в Истамбуле в 2000 году. Илюмжинов намеревался значительно сократить время, отпущенное на обдумывание. «Но этого времени недостаточно, чтобы сыграть нормальную партию», – возразил я. «Ничего, привыкнут», – ответил президент ФИДЕ. В тот момент я пожалел жителей республики, которой руководил Илюмжинов.
Нововведения Илюмжинова в шахматах анекдотичны. Так, например. он ввёл на олимпиадах «допинг-контроль». Игроки выборочно должны сдавать для анализа мочу на допинг, помогающий быстрее бегать, выше прыгать, но абсолютно бессмысленный в шахматах. На официальных соревнованиях опоздание игрока даже на секунду почему-то стало караться поражением. Это исказило уже результаты важных турниров. Розыгрыш первенства мира, похоже, списан сейчас из «Алисы в Зазеркалье», в котором Королева в процессе игры всё время меняла правила.
И вот шахматисты подняли бунт. Свою кандидатуру на пост президента ФИДЕ выставил Анатолий Карпов. Карпова поддержали его давние шахматные и политические противники Гарри Каспаров и Виктор Корчной. Федерации главных шахматных стран с восторгом восприняли такое выдвижение. Но не Россия. Руководитель российских шахмат Аркадий Дворкович, главный экономический советник президента Медведева, от имени Федерации провозгласил Илюмжинова кандидатом от России на пост президента ФИДЕ. Ввиду несоизмеримости в шахматах статусов Карпова, поддерживаемого Каспаровым, и Илюмжинова могу лишь предположить, что для каких-то коммерческих (кто его знает, чем Илюмжинов зарабатывает) дел каким-то большим начальникам в Кремле нужно, чтобы Илюмжинов обладал статусом президента значительной всемирной организации.
18 членов российской Федерации, не согласные с решением Дворковича, провели 14 мая своё собрание и предложили в президенты ФИДЕ от России Карпова.
Дворкович объявил это собрание нелегитимным, поскольку сам не явился на собрание.
Редакционный комментарий из последнего номера самого авторитетного шахматного журнала – голландского New in chess – о победе Илюмжинова на прошлых выборах президента ФИДЕ: «Кто не помнит открытый и бесстыдный подкуп и покупку голосов Илюмжиновым и его командой в Турине?»
Итак, нешахматная борьба за важнейшую для шахмат должность продолжается.
25 мая 2010 “Еврейский мир”
Сверхчеловек в шахматах
Гроссмейстер Борис Гулько, Нью-Джерси
1.Чемпионы
Если говорить о едином событии, произведшем шахматы из игры для кофеен и частных клубов в предмет национального престижа и феномен высокой культуры, – то это установление титула «Чемпион мира».
Случилось это знаменательное событие в1886 году и связано с именем первого обладателя титула Вильгельма Стейница. Чемпионом он стал, победив в матче за этот титул, прошедшем в трёх городах США, Иоханнеса Цукерторта. На мой взгляд, Стейниц является самой удивительной личностью в истории шахмат. Рождённый в Праге, последним, 16-м ребёнком (в некоторых источниках – 13-м) в семье шамеса – синагогального служки, и звавшийся в детстве Вулф Щайниц, он стал гражданином мира. Вена, Лондон, Бруклин были последовательно его домом. В советской шахматной литературе, затрудняясь приписать Стейница к какой-либо стране, его стыдливо называли «уроженцем Праги». В ту пору назвать кого-либо «еврейским шахматистом» было немыслимо, это звучало неприлично.
О еврейских сентиментах Стейница можно судить по тому, что во время его пребывания в Москве в 1897 году он работал над книгой «Еврейство в шахматах». О судьбе этой рукописи я ничего не знаю, о её написании прочёл в замечательной книге о Стейнице Михаила Левидова, сгинувшего в конце тридцатых в ГУЛАГе.
Стейниц обладал темпераментом библейского пророка. Он создал теорию позиционной игры и не знал страха в защите своей теории. Описывают такой случай. На основе созданной им теории Стейниц придумал один дебютный вариант, оказавшийся плохим, и Стейниц проиграл в нём несколько партий. Во время его матча на звание чемпиона мира с Исидором Гунсбергом в одной из партий возникла позиция, исходная к этому уже опровергнутому варианту.
– Вы считаете, что я морально обязан защищать свой вариант? – обратился Стейниц с вопросом к своему сопернику.
– Я ничего не считаю. Но шахматный мир, конечно, ждёт от Вас этого – ответил Гунсберг.
Стейниц применил свой вариант вновь, и, конечно, быстро проиграл.
Теория Стейница, как и всё гениальное, содержала в себе толику безумия. Я уже 50 лет недоумеваю услышанному в детстве положению теории Эйнштейна, что масса тела зависит от его скорости. Говорят, при каких-то невероятных скоростях это становится заметным. В теории Стейница таких немыслимых утверждений два: что король – это сильная фигура и в середине игры его можно пускать в гущу событий, и что пешки лучше всего расположены на начальных позициях, и надо стараться их оттуда не сдвигать. За полтора столетия существования только одному шахматисту удавалось успешно использовать эти сумасшедшие правила – самому Стейницу.
Следующее грандиозное изменение шахматного мира, связанное с титулом «чемпион мира», произошло через 62 года после того, как Стейниц изобрёл его. Все эти годы титул принадлежал чемпиону мира. И если Стейниц порой сам вызывал на матчи своих самых опастных конкурентов, а Эммануил Ласкер от матчей не уклонялся (хоть его несостоявшийся матч с великим Акибой Рубинштейном – большая потеря для шахмат), то Хосе Рауль Капабланка и Александр Алехин старались опасных противников избегать. Капабланка за шесть лет чемпионства сыграл лишь один матч за своё звание – в 1927 году с Алехиным. Его-то и проиграл. Алехин судьбу не испытывал и от матч-реванша с великим кубинцем уклонился.
Выиграв в блестящем стиле матч-турнир 1948 года и став чемпионом мира, Михаил Ботвинник предложил Всемирной шахматной организации ФИДЕ – в ту пору организации любителей – свой титул, стройную систему проведения отборочных соревнований и регулярного, раз в три года, матча на первенство мира. Система эта обеспечивала честное определение соперника чемпиону. Так, первым противником Ботвинника – в матче 1951 года – стал блистательный 27-летний Давид Бронштейн, в иных обстоятельствах просто удивлявшийся бы своей свободе. Отец Бронштейна Иона гнил в ГУЛАГе, и лишь незадолго до матча был освобождён. Только по настоянию ФИДЕ советская федерация позволила Бронштейну бороться за право на матч с Ботвинником. Представляю, каково было Сталину в славном 1951 году читать в газетах о шахматисте с подлинной фамилией архи-врага Сталина Троцкого.
Соревнования на первенство мира стали начинаться, в результате реформы Ботвинника, чуть ли не с чемпионатов детских садов, и на вершине грандиозной пирамиды, включавшей турниры разных уровней, сверкал матч достойнейших за шахматный трон. В результате шахматная история обогатилась выдающимися соревнованиями, и мир раз в три года становился свидетелем титанической борьбы чемпиона с сильнейшим кандидатом, находящимся на пике формы. Любители на всю жизнь запомнили, например, такие праздники шахмат, как матч Спасский-Фишер.
2. Кандидат
Вернёмся в 1886 год, к началу истории матчей, определяющих чемпионов. Соперником Стейница был Иоханнес Цукерторт, представляющий трагедийную сторону борьбы за чемпионство мира. Происхождение Цукерторта туманно. Мать его вроде была то ли польской, то ли венгерской графиней, отец, в одних книгах, – аптекарь, в других – крещёный еврей – христианский миссионер. Пишут, что Цукерторт знал 14 языков, был героем трёх войн, доктором разных наук. Довольно много разночтений. Возможно, верна версия голландского гроссмейстера Ханса Рее: проведя исследование разных источников о Цукерторте, Рее пришёл к выводу, что удивительная фантазия Цукерторта проявлялась не только на шахматной доске, но и при создании собственной биографии.
Выиграв сильнейший за много лет лондонский турнир 1883 года, Цукерторт стал естественным соперником Стейница за звание чемпиона мира. Матч их начался с четырёх побед Цукерторта при одном поражении. Потом что-то случилось. Цукерторт делал всё, чтобы быстрее закончить матч. Он играл очень быстро, и без большой борьбы проигрывал партию за партией. В оставшихся встречах он проиграл 9, выиграв только одну и сделав 5 ничьих. После матча Цукерторт заболел и через 2 года, в возрасте 45 лет, умер.
Эта трагедия – впервые в шахматах – показала, что предельное интеллектуальное напряжение при продолжительном высочайшем стрессе доступно лишь исключительным личностям. Кроме выдающегося таланта чемпиону необходим и уникальный тип нервной системы.
Мне дважды приходилось играть ответственные матчи: в 1978 году с Иосифом Дорфманом за звание чемпиона СССР и в 1995 году с Найджелом Шортом четверфинальный матч претендентов на матч с чемпионом мира. У меня неплохая для обычного человека нервная система. Но перегузки, связанные с матчами, вспоминаю без всякого удовольствия. Игра, воспринимавшаяся мной всегда как путешествие в мир приключений, превращалась в мучительную борьбу за выживание. Передо мной был противник, которого необходимо уничтожить. И он, я чувствовал, борется за свою жизнь. От нервного напряжения в середине матча с Шортом на меня напала непонятная болезнь с высокой температурой – единственная за последние 30 лет.
3. «Сверхчеловеки»
Я слышал от Давида Бронштейна неожиданную мысль: «Я рад, что не стал чемпионом мира. В этом звании есть нечто от фашизма». При этом, мне показалось, на глазах Давида блестнула слеза. Он, наверное, вспомнил, как близок был в матче 1951 года к этому «нежеланному» званию и как по легкомыслию упустил его.
Мысль Бронштейна понятна. Идея «чемпиона мира» – это идея сверхчеловека. И чемпионы мира, мне кажется, обычно и ощущают себя сверхчеловеками. Лев Любимов вспоминал, что у Александра Алехина часто вырывались выражения «при моих данных» или «такой человек, как я». Василий Смыслов, когда мы с ним говорили о его стиле, использовал слова не «способности» или даже не «талант», а «дарование». Миша Таль, когда я однажды сказал ему, что нашёл за него спокойный путь к победе в его важнейшей партии с Кересом из турнира кандидатов 1959 года, в которой Таль пошёл на рискованную жертву и проиграл, ответил: «Но это было бы не в моём стиле». Михаил Ботвинник в своих монологах-диалоги не признавал, а представлял как единственно правильный путь в жизни следование его образцам: «Но я поступал так-то». Гена Сосонко недавно обнаружил в архивах и опубликовал письма Ботвинника в ЦК КПСС с подробными проектами, как перестроить мир: как организовать социалистическую революцию в западных странах или как решить ближневосточную проблему. Меня умилило предложение Ботвинника 1975 года, как часть пути к миру между евреями и арабами, уговорить Египет и Сирию разместить на своих территориях израильские военные базы. Гарри Каспаров, когда он пришёл в российскую политику, тоже обещал внести в неё своё стратегическое видение. А Бобби Фишер просто не смог смириться с тем, что мир не соответствует его «стратегическому видению» и сошёл с ума.
У Алехина и особенно у Карпова отношение к шахматной истине было такое же, как и к реальной жизни отношение «сверхчеловеков». Разбирая комментированные ими партии, возникает впечатление, что единственная ошибка их соперников заключалась в том, что те сели играть с великанами, и с первого хода поражение этих соперников было неизбежно. Правда, шахматные комментарии Ботвинника и Каспарова предельно объективны, и они указывали не только ошибки соперников, но и свои.
4. Цена короны
Тяжесть безмерных перегрузок оказывалась слишком велика для многих титанов, успешно прошедших путь к чемпионству. Смыслов, Таль, Спасский, завоевав титул чемпиона мира, вскоре теряли его, и на прежнюю высоту уже не поднимались. Даже Капабланка, по распространённому мнению, больше других подходивший под понятие гений и представлявшийся идеальным шахматистом, свой единственный матч в ранге чемпиона мира довольно безвольно проиграл Алехину – 6 поражений и только 3 победы. А Бобби Фишер после победы в матче со Спасским заболел душевно. Американские шахматисты рассказывали мне, каким славным парнем был Фишер в молодости. Став чемпионом, Бобби рассорился с миром, метался по нему, как Летучий голландец, нигде не находя себе приюта.
Особняком стоят пятеро долгожителей шахматного Олимпа. Стейниц, как я писал, обладал темпераментом пророка. Для него, кажется, было важным не столько звание, как борьба за абсолютную истину. При таком накале интеллектуального напряжения и он переступил грань безумия. Из Москвы в 1897 году после его матча-реванша с Ласкером Стейница упекли в психбольницу «Белые Столбы». Стейницу казалось, что от него исходит электричество, без его участия передвигающее фигуры. Доказательством Стейниц считал его победу на Барделебеном в Гастингском турнире 1899 года. Если вы переиграете эту партию (на мой вкус, самую красивую в шахматной истории) и увидите волшебное передвижение незащищённой белой ладьи по седьмому ряду, – возможно, такое же чувство возникнет и у вас…
Ботвинник, человек из стали, казалось, эмоциям белковых смертных подвержен не был. Но у него была другая проблема – достигнутое его уже не вдохновляло. Ботвинник не выиграл ни одного матча в ранге чемпиона мира. Зато он блестяще выиграл два матч-реванша, мудро предусмотренных в созданных им же правилах розыгрыша первенства мира. В 1960 году Ботвинник проиграл без особой борьбы находившемуся на 23-м месте Талю. Это был матч старого, не очень-то соображающего ветерана юному гению. Их матч-реванш 1961 года, я считаю, – высочайшее достижение человеческого духа и интеллекта в шахматах. 49-летний Ботвинник, полный энергии, идей и понимания игры, выиграл 10 партий при пяти поражениях у 24-летнего гения, опровергнув все теории от древних греков до Эйнштейна о течении времени. Болельщики Таля объясняли поражение их кумира его пошатнувшимся здоровьем. Однако Миша опроверг это объяснение, выиграв через несколько месяцев после матча, в острой конкуренции с Фишером, сильнейший турнир тех лет в Бледе.
Долголетнее чемпионство Эммануила Ласкера и Гарри Каспарова, шахматистов, более других чемпионов превосходивших своих современников, привело этих шахматных королей, мне кажется, к комплексу Короля Лира. Устав от короны, эти двое, похоже, стремились избавиться от неё. Ласкер, пробыв чемпионом 27 лет, согласился в 1921 году играть матч с Капабланкой летом на Кубе, в тропической жаре и духоте. Отчёты о партиях, которые Ласкер посылал в московские «Известия», с какого-то момента стали больше походить на историю болезни, чем на шахматный комментарий. 52-летний Ласкер не выдерживал климата. Проиграв 4 партии и сделав 10 ничьих, без единой победы, Ласкер, по его словам, спасая здоровье, досрочно сдал матч.
Что ж, пожилой человек проиграл молодому гению, всё закономерно. Но три года спустя, не став моложе, Ласкер на 1,5 очка обогнал Капабланку, выиграв в Нью-Йорке один из самых выдающихся турниров в истории. А следующая результативная партия между Ласкером и Капабланкой – была сыграна в Москве в 1935 году. Ласкеру стукнуло 66 лет. Его победа в этой партии была отмечена призом за красоту игры.
Фото из архива автора
Каспаров, доминировавший в шахматах с начала 80-х годов ХХ века, писал как-то, что пробудет чемпионом до 2000 года. В тот год он сам организовал матч на первенство мира с Владимиром Крамником после того, как по непонятным причинам Ананд отверг вызов Каспарова. Впервые со времён Стейница чемпион сам выбирал себе соперника, и выбирал Гарри самых опасных. Формально Каспаров мог избрать Алексея Широва, который выиграл за два года до того кандидатский матч у Крамника. Счёт личных встреч Каспарова и Широва к 2000 году был 11:0 в пользу Каспарова, и их матч вряд ли преподнёс бы сюрприз.
Летом 2000 года я был проездом из Испании в Индию в Москве, поскольку меня пригласили позаниматься неделю с Каспаровым дебютами, в которых я был специалистом. Как-то за обедом я заговорил с Гарри о возможной стратегии в его надвигающемся матче с Крамником. Гарри молча посмотрел на меня своим тяжёлым взглядом, и я понял, что он уже знает, что матч проиграет. Каспаров не выиграл в том соревновании ни единой партии – второе в истории фиаско чемпиона такого рода после матча Ласкера с Капабланкой.
Потеряв титул, Каспаров продолжал доминировать в шахматном мире, выигрывая турнир за турниром. Устав от побед, он оставил шахматы в небывало раннем для чемпионов возрасте – в 41 год.
Обладателем самого чемпионского характера, самой уникальной нервной системой из всех чемпионов являлся Анатолий Карпов. Кажется, для него не существовало запредельных перегрузок. Нервные системы всех участников борьбы за титул чемпиона изнашиваются. Как показывают примеры Цукерторта и Фишера, даже одного матча на звание чемпиона мира бывает достаточно, чтобы разрушить психику шахматиста. Каспаров, значительно превосходивший в шахматном мастерстве всех своих современников, в последних трёх своих матчах за титул чемпиона играл заметно хуже, чем в те же годы в турнирах. Карпов же, участвуя в борьбе за чемпионство с 1973 года, ещё в 1998 году сумел на диком волевом импульсе вырвать победу в, казалось, безнадёжном матче с Анандом за звание чемпиона мира ФИДЕ (в те годы из-за неразберихи в шахматном мире существовали параллельно две системы розыгрыша первенства мира). Ни в реальном мире, ни за шахматной доской не существовало ничего, что останавливало бы Карпова в его стремлении к чемпионству.
Наконец, сегодняшний чемпион мира, «Виши» Ананд. Кажется, его цель – опровергнуть все мои предыдущие логические построения. По характеру дарования Ананд, мне представляется, наиболее близок к «идеальному шахматисту» Капабланке. Но, казалось, «технические характеристики» его нервной системы ближе к обычным людям, чем к «сверхчеловекам». В 1995 году, на 101-м этаже ещё существовавшего тогда World Trade Center’a в Нью Йорке, состоялся матч на первенство мира между Каспаровым и Анандом. Первые 9 партий Ананд играл превосходно и лидировал. Но стоило ему в 10-й партии, попавшись на грандиозную домашнюю разработку Каспарова, проиграть, как Ананд развалился. Оставшиеся 8 партий матча напоминали завершающую часть матча Стейница и Цукерторта.
Могло показаться, что биологически Ананд не годится в «сверхчеловеки». К тому же, доброжелательный и контактный, Ананд избегает «нешахматной» борьбы, в которую любят вовлекаться чемпионы. Не пытается Ананд также поучать или переделывать человечество. Тем не менее, в шахматном мире, который Каспаров, величайший в истории шахматист, освободил от своей грозной доминации в 2005 году, Ананд занял освободившееся место «сверхчеловека». В 2007 году он завоевал титул чемпиона мира в матч-турнире, а в 2008 и в 2010 годах прекрасно выиграл два матча за чемпионский титул.
Как нервная система нормального человека выдерживает такие сверхчеловеческие нагрузки? Ананд принадлежит к высшей индийской касте брахманов. Он вегетарианец. Может быть, вегетарианцы-брахманы знают секрет, как сохранять нетронутой психику в периоды высочайших и продолжительных стрессов? Неведомая для меня область. Восток, как известно, дело тонкое.
июнь 2010