Tag Archives: Ян Скрыган

В. Рубінчык. Літаратура і ГУЛАГ

Шалом! Мажліва, сёння не зашкодзіла б агледзець праекты новай Канстытуцыі, але… Па-першае, рызыкаваў бы зноў не быць пачутым, бо, на думку медыевісткі-фэйсбук-актывісткі Сняжаны, дый не толькі яе, у Беларусі ёсць адзін сапраўдны канстытуцыяналіст – Міхаіл Пастухоў 🙂 Па-другое, напярэдадні юбілею Майсея Кульбака (20.03.1896 – 29.10.1937), гумарны верш якога ўчора быў агучаны блізу Даўгінаўскага тракту (18.03.2021 ролік з вершам Кульбака «Гультай» быў выдалены, але ў той жа дзень на youtube з’явіўся аналагічны запіс. – рэд.), мяне пацягнула на развагі пра сталінскі тэрор. І пра літаратуру, прысвечаную бальшавіцкім месцам зняволення.

Калі хто забыўся, у другой палове 2010-х краіна паўафіцыйна зазнала «мяккую беларусізацыю». Сутнасць з’явы даволі трапна раскрылі Кацярына Андрэева з Ігарам Ільяшом у кнізе «Беларускі Данбас» (2020, пер. з рус.):

У перыяд так званай лібералізацыі 2015–2016 гадоў улада вельмі паспяхова паддобрывалася пад грамадзянскую супольнасць, спекулюючы на інтуітыўнай цязе людзей да нацыянальнага яднання перад вонкавай пагрозай. Цэнтральнае месца тут займае так званая мяккая беларусізацыя, пад якой меліся на ўвазе паступовае пашырэнне практыкі выкарыстання беларускай мовы і папулярызацыя нацыянальнай культуры. Асаблівасцю гэтай «мяккай беларусізацыі» было тое, што дзяржава ў ёй амаль не ўдзельнічала. То бок не ішло гаворкі аб павелічэнні колькасці беларускамоўных навучальных устаноў, узмоцненай падтрымкі дзяржавай нацыянальных культурных праектаў, пераходзе дзяржустаноў на беларускую мову або вылучэнні квот для беларускамоўнага кантэнту на радыё і тэлебачанні. Гаворка ішла толькі аб тым, што выяўленне нацыянальнай ідэнтычнасці больш не ўспрымалася ўладамі ў штыкі…

Трыумф вышыванак і «мяккая беларусізацыя» многімі ў Беларусі ўспрымалася як вялікая перамога – маўляў, нацыяналізм пайшоў у масы. Але адначасова адбывалася замена дыскурсу супраціўлення прарасійскай уладзе на найбольш бяспечныя формы выяўлення нацыянальнай ідэнтычнасці.

Аўтары мяркуюць, што сваеасаблівым маніфестам новага курсу можна лічыць артыкул «Лукашэнка ці Расея – каго выбраць?» (люты 2017) аўтарства Алеся Кіркевіча – экс-палітвязня і колішняга актывіста «Маладога фронту». Але, па-мойму, Кіркевіча пераплюнуў літаратар Віктар Марціновіч, які ў першыя дні 2018 г. бадзёра паведаміў: «Дзве Беларусі робяцца адной»:

Адным са здабыткаў 2017-га сталася пачаткаванне збліжэння дзвюх рэальнасцяў, на якія апошнія дваццаць гадоў была падзеленая наша краіна. Ёсць усе шанцы на тое, што гэтае збліжэнне працягнецца і ў новым годзе і скончыцца тым, што ніякіх «дзвюх Беларусей» у студзені 2020-га ўжо не застанецца. Але для гэтага мы ўсе мусім навучыцца з’ядноўвацца.

Прынцыповым адрозненнем працэсаў, якія адбываюцца ў культуры і грамадскім жыцці цяпер, з’яўляецца іх парадыгмальны характар. Канцэрт Вольскага ў Prime Hall, круглыя сталы па Курапатах, Кангрэс даследчыкаў, які рыхтуюцца правесці ў Беларусі ў супрацы з Акадэміяй навук, рэклама symbal.by на праспекце…

І аптымістычны фінал, з якога я, помню, пакпіў яшчэ тады, тры гады таму: «Па большасці пытанняў – згода. Дык чаму б не прабачыць і не з’яднаць высілкі?»

Новай, як яшчэ нядаўна здавалася, эпосе патрабаваліся культурныя героі… Я заўважыў, што, апрача адыёзнага Станіслава Булак-Балаховіча, культуртрэгеры ўсё часцей узвялічвалі Францішка Аляхновіча, «адкрытага», зрэшты, яшчэ ў пачатку 1990-х. У сярэдзіне 1990-х я прачытаў яго кніжку «У капцюрох ГПУ», што ўбачыла свет у выдавецтве «Мастацкая літаратура» (1994, 9000 экз.); прыпамінаю, што не быў шакаваны, бо чытаў к таму часу Яўгенію Гінзбург, Льва Разгона, Аляксандра Салжаніцына, Варлама Шаламава… Але імя Аляхновіча запомнілася, і калі ў 2000-х Алена Кобец-Філімонава меркавала прэзентаваць аповесць свайго бацькі Рыгора Кобеца «Ноеў каўчэг» як першы ў беларускай літаратуры твор пра ГУЛАГ, я адгаворваў яе, бо да Кобеца быў жа Аляхновіч…

У 2015 г. мінскае выдавецтва «Попурри» перавыдала «У капцюрох ГПУ» і анансавала дакументальную аповесць так: «Беларускі драматург і тэатразнаўца Францішак Аляхновіч першым у сусветнай літаратуры, за чвэрць стагоддзя да Аляксандра Салжаніцына, апісаў жахі бальшавіцкага ГУЛАГу. Яго твор “У капцюрох ГПУ”, упершыню апублiкаваны ў 1934 годзе, яшчэ ў даваенны час быў перакладзены на асноўныя еўрапейскія мовы».

Ведаю як мінімум траіх аўтараў, якія апісвалі бальшавіцкія лагеры – пераважна Салаўкі – да Аляхновіча: Сазерка Мальсагаў (1895–1976) у кніжцы «Пякельны востраў» (1926), Юрый (Георгій) Бяссонаў (1891–1970) – у мемуарах «26 турмаў і ўцёкі з Салаўкоў» (1928), Барыс Седэрхольм (1884–1933) – у кнізе «У капцюрах ЧК» (1930; трэба меркаваць, Аляхновіч быў знаёмы як мінімум з назвай). Найбольшы розгалас атрымала, здаецца, кніга Бяссонава – рэакцыю на яе згадвае Салжаніцын у т. 2 «Архіпелага…» (c. 48): «Гэтая кніга агаломшыла Еўропу. І вядома, аўтара-уцекача папракнулі ў перабольшаннях, дый проста павінны былі сябры Новага Грамадства зусім не паверыць гэтай паклёпніцкай кнізе, бо яна супярэчыла ўжо вядомаму…»

Чаму ж Аляхновіч у вачах беларускіх аглядальнікаў раптам зрабіўся «першым у сусветнай літаратуры», і г. д.? Зрэшты, выдавецтва – камерцыйная арганізацыя, можа сабе дазволіць каліва рэкламы. Іншая рэч – даследчыкі або тыя, хто адносіць сябе да знаўцаў літаратуры.

Пачыналася з нараканняў на малую вядомасць Аляхновіча. Уладзімір Арлоў («Імёны Свабоды», цыт. паводле 3-га выдання, 2015):

Ягонае імя вядомае значна менш, чым імя расейскага пісьменьніка Аляксандра Салжаніцына. Між тым менавіта ён, Францішак Аляхновіч, упершыню, за некалькі дзесяцігодзьдзяў да «Архіпэлягу ГУЛАГу», здолеў сказаць сьвету вусьцішную праўду пра імпэрыю савецкіх канцлягераў.

Тэатразнавец Васіль Дранько-Майсюк (svaboda.org, 2015, 2019) у матэрыяле з прэтэнцыёзнай назвай «20 нечаканых фактаў пра Францішка Аляхновіча»: «Пасьля сямі год зьняволеньня на Салаўках — выдаў першыя ў сьвеце ўспаміны пра сталінскія лягеры». Насамрэч-та і Салавецкія лагеры Аляхновіч не першы ў свеце апісаў… што не перакрэслівае ні яго пакут, ні яго мужнасці ў канцы 1920-х – пачатку 1930-х.

І во ў сакавіку 2021 г. вышэйзгаданы Віктар Марціновіч пальнуў з усіх гармат:

Салжаніцын атрымаў Нобелеўку акурат за тое, што другарадна прайшоўся па сцяжыне, праторанай беларусам… Літаратура — самая грувасткая культурная субстанцыя ў свеце… Вынайсці новы жанр, новую тэму ў празаічным пісанні амаль немагчыма. Аляхновіч знайшоў тую тэму. І, паўтаруся, Салжаніцын быў толькі ягоным паўтаракам… То давайце казаць пра Аляхновіча кожны раз, калі хочацца згадаць Салжаніцына. Для беларусаў і сусветнай літаратуры ён зрабіў дакладна больш.

Неяк смешнавата-сумна ўсё гэта было бачыць – асабліва параўнанне ўкладаў у «сусветную літаратуру», асабліва ад доктара культуралогіі, чалавека, які ў 2000-х сам высмейваў квасны «бульбяны» патрыятызм. ¯\_(ツ)_/¯

Ф. Аляхновіч і А. Салжаніцын (фота з адкрытых крыніц)

Я ўпэўнены, што, каб лепей зразумець сталінскія часіны, варта чытаць/перачытваць і Аляхновіча з яго імпрэсіяністычнай прозай, і Салжаніцына з яго «вопытам мастацкага даследавання». Сутыкненне ж былых палітвязняў ілбамі – прыём (sorry!) з арсенала тых, хто іх саджаў. Францішак Карлавіч і Аляксандр Ісаевіч – асобы розных пакаленняў, жылі ў розных мясцінах і дзяліць ім не было чаго. Пагатоў у двух аўтараў не было светапоглядных разыходжанняў, адрозна ад Салжаніцына з Шаламавым.

Ну, а тым, каго вабіць найперш літаратура, створаная ўраджэнцамі нашых краёў, парэкамендаваў бы ў дадатак да Аляхновіча пачытаць:

– «Расія ў канцлагеры» Івана Саланевіча, ураджэнца Гродзенскай губерні (1891–1953). Іван, асуджаны ў 1933 г. на 8 гадоў, улетку 1934 г. уцёк з Карэліі ў Фінляндыю, а неўзабаве – амаль адначасова з аляхновіцкай – выйшла яго кніга. Можна не падзяляць імперска-манархічныя погляды Саланевіча, але ў яго, як памятаю (даўнавата чытаў), было нямала трапных назіранняў.

– «У белыя ночы» Менахема Бегіна, ураджэнца Брэста (1913–1992). Будучы прэм’ер-міністр Ізраіля і лаўрэат Нобелеўскай прэміі ў 1940 г. быў арыштаваны савецкімі ўладамі ў Вільнюсе, адпраўлены ў лагер на Пячоры, недалёка ад Варкуты. Вызвалілі Бегіна даволі скора – улетку 1941 г. – але ён паспеў многае зафіксаваць у памяці. Напісаў цікавыя, хоць і сціслыя ўспаміны.

– «Падарожжа ў краіну Зэ-Ка» пінчука Юлія Марголіна (1900–1971). На мой густ, адна з самых каштоўных кніг пра ГУЛАГ не толькі ў гэтым спісе, але ў масіве «лагернай» літаратуры ўвогуле. Паліглот, доктар філасофіі, зняволены ў 1940–1946 гг., быў, апрача іншага, моцным аналітыкам і паставіў савецкай пенітэнцыярнай сістэме шэраг слушных дыягназаў. Мяркуйце самі (урыўкі ў пер. з рус.):

У лагеры не варта збліжацца з людзьмі: ніхто не ведае, дзе будзе заўтра… Сістэматычна адбываюцца перакіды, у тым ліку і з той мэтай, каб людзі не прызвычаіваліся да месца і адно да аднаго, каб не забываліся, што яны толькі «робаты» – безаблічныя носьбіты працоўнай сілы, якая належыць дзяржаве. Расчелавечванне ідзе, знакам тым, не толькі паводле лініi эксплуатацыі пры дапамозе матэрыяльнага націску і цкавання, але і паводле лініі абязлічвання…

Пачуццё ўласнай годнасці – гэты кволы і позні плод еўрапейскай культуры – вытручваецца з лагерніка і растоптваецца яшчэ да таго, як яго прывязлі ў лагер. Няможна захоўваць пачуццё ўласнай годнасці чалавеку, над якім здзейснены цынічны і грубы гвалт і які не знаходзіць апраўдання сваім пакутам нават у той думцы, што яны – заслужаная ім кара.

I. Cаланевіч, М. Бегін, Ю. Марголін

Ф. Аляхновіч у Беларусі не зусім забыты, а вось Ю. Марголін – рэальна (быў) забыты, нават артыкула ў белмоўнай вікіпедыі дагэтуль няма. Праўда, у апошні час цікавасць да яго спадчыны трохі вырасла: у 2019 г. Лявон Юрэвіч і Наталля Гардзіенка распавялі пра Марголіна ў матэрыяле «Вандроўнік у краіне Зэ-Ка», у 2020 г. Павел Севярынец уключыў Ю. М. у свой спіс знакамітых яўрэяў Беларусі, апублікаваны ў другім томе рамана «Беларусалім».

З 2013 г. час ад часу (не кожны год) аўтарам-вязням прысуджаюцца літаратурныя прэміі імя Францішка Аляхновіча, і гэта слушна. Разам з тым ідэя наконт вуліцы Аляхновіча ў якім-небудзь беларускім горадзе не выклікае ў мяне энтузіязму. Чалавекам Ф. А. быў усё ж супярэчлівым, і ў 1942–44 гг. запляміў сябе супрацай з нацыстамі – рэдагаваннем газеты «Беларускі голас» у Вільні. Ну, я і да гіпатэтычнай «вуліцы Кульбака» асцярожна стаўлюся: летась патлумачыў, чаму.

Вольф Рубінчык, г. Мінск

15.03.2021

wrubinchyk[at]gmail.com

Апублiкавана 16.03.2021  00:46

Водгук

Пры ўсіх недахопах «мяккай беларусізацыі» — нельга забываць, што без яе таксама «нічога не пачало б быць». Пакуль «закат над балотам» не пачалі вешаць на аўтазакі, і на перадвыбарчых мітынгах, і на паслявыбарчых шэсцях мірна луналі абодва сцягі. Без яе не было б таго аб’яднання. Так што не тое, каб «дзве Беларусі» зрабіліся адной, але адна з іх падзялілася, і яе частка далучылася (напэўна, пакуль не да канца) да другой.

А ўспамінаў пра ГУЛаг сапраўды шмат – нават сярод беларускамоўных можна згадаць і «Горкую далячынь» Яна Скрыгана, і «Кітай-Сібір-Масква» Язэпа Гэрмановіча, і «Споведзь» Ларысы Геніюш, і г. д. Айца Гэрмановіча ледзь знайшоў у электронным варыянце (і, калі шчыра, яшчэ не прачытаў), астатніх чытаў у папяровым. Магу падзяліцца некаторымі (пераважна) рускамоўнымі кнігазборамі. Вось «мемарыяльскі», вось некалькі з тых, у якія трапляюць кнігі з прыватных калекцый: старая (здаецца, даўно не аднаўлялася, і якасць распазнанасці тэкстаў там розная), і дзве навейшыя – з «тамвыдатаўскімі» выданнямі савецкіх часоў і паслясавецкімі перавыданнямі. Ну, і яшчэ адна бібліятэка, дзе раздзелы «Успаміны» і «ГУЛаг і дысідэнты» значна шырэйшыя за тэму…

Пётр Рэзванаў, г. Мінск, 16.03.2021 10:20

Столичный портал – о Заире Азгуре

Пишет интернет-журнал о Минске CityDog.by. Оригинал здесь (26.10.2017).

«На художника Савицкого он собирал компромат». 7 фактов о скульпторе, чьи работы вы видите каждый день

Площади Якуба Коласа, Победы, Октябрьская, улица Комсомольская и Дом правительства первым скульптором, оформлявшим Минск после войны, был Заир Азгур. О том, без кого Минск выглядел бы совсем иначе, рассказывают сотрудники музея-мастерской Азгура главный хранитель Николай Пограновский и старший научный сотрудник Дмитрий Михеев.

На самом деле был Азгyром, а не Азгуром

– Да, ударение в фамилии Заирa Исааковичa ставится на втором слоге, – говорит Дмитрий. – Он родился на Витебщине в простой семье: мать – домохозяйка, папа – извозчик, который очень рано умер. У скульптора еще был брат, летчик, который всю жизнь провел в Ленинграде, и сестра, о судьбе которой нам ничего неизвестно.

Во время оккупации мать Азгура живьем закопали в землю. Сын об этом узнал уже после войны. Когда его потом спрашивали, почему он не уехал в Израиль или еще куда-нибудь, где мог бы реализоваться лучше, он говорил: «Я не могу оставить землю, в которую была зарыта моя мать».

У нас в коллекции в личных вещах есть бант, который мать повязала ему на шею, когда он ехал поступать в Витебский художественный техникум. В архивах сохранилось много снимков, где Азгур на официальных приемах с этим самым бантом.

Действительно ли самый известный минский скульптор учился у Шагала и перенес на минские улицы что-то шагаловское?

– Во время обучения в Витебском художественном техникуме Азгур не очень увлекался тем, чем восхищались другие – Шагал, Малевич. Он был реалистом. А его настоящим учителем стал Михаил Керзин, скульптор-реалист, который приехал из Петрограда. Он переориентировал Азгура с живописи на скульптуру.

У Заира Азгура был талант к живописи. Когда его друг Рябушкин показал рисунки Заира знаменитому Юделю Пэну, тот позвал парня к себе учиться. Мы не знаем, что было бы, если бы Рябушкин этого не сделал. Художественные азы Азгуру дали мастер по дереву и гончар, и в 5 лет он уже лепил игрушки из глины. Но, может, так бы и остался в своем местечке, если б не тот Рябушкин.

Собирал компромат на Михаила Савицкого

– Лучшим другом Азгура еще с Витебска был Кузьма Чёрный. До последних дней Азгур дружил с Яном Скрыганом, близким другом был и Якуб Колас. Когда Азгур был студентом ленинградской Академии художеств, Колас мог незаметно подложить ему в пальто пару рублей. А Янку Купалу Азгур называл своим духовным учителем и ответственно относился к его советам.

Многие литераторы считали его своим другом и называли поэтом в скульптуре.

Азгур написал несколько томов мемуаров, из которых складывается впечатление, что он имел множество друзей. А были ли у него враги?

– Имел, конечно, он и врагов, – говорит Николай Пограновский. – Их уже нет на свете, как и Азгура. Главным врагом был Михаил Андреевич Савицкий.

Может, не врагом, а соперником?

– Нет, именно врагом. Михаил Андреевич был жесткий антисемит. И Заир Исаакович защищался как мог. На всяких торжествах, съездах у них были настоящие схватки. И не только на съездах, а и в жизни.

Азгур даже искал компромат на Савицкого, связанный с его творчеством, обвинял его в плагиате сюжетов. Надо сказать, что Михаил Андреевич Савицкий действительно не очень ломал голову: брал чей-то сюжет, вставлял в свою картину – и готово.

Вот подражания Петрову-Водкину, вот румынскому художнику, венгерскому: взял у него лицо, немного повернул, а больше в лице ничего не изменил. А вот партизанская Мадонна: просто взял произведение чешского фотохудожника, посадил нашу белорусскую женщину вместо африканской – и всё.

Была такая Клара Калинычева, художница детских книжек, она сделала вот такое оформление в своей книжке. А у Михаила Андреевича был заказ на детскую книжку из белорусского издательства, он взял изображение Калинычевой и просто перевернул. А вместо детей нарисовал лягушек.

Откуда корни антисемитизма Савицкого?

– В некоторых произведениях знаменитого цикла «Цифры на сердце» он намеренно показывал евреев не в лучших ролях. Он говорил, что в концлагерях именно евреи были в отношениях с лагерной администрацией. Отсюда его антисемитизм.

Подписал письмо против своего учителя

Как Азгур пережил послевоенную кампанию антисемитизма?

– Более-менее спокойно. За исключением того, что ему пришлось разрушить портрет театрального режиссера Михоэлса. А в 1994 году восстановить, – рассказывает Дмитрий.

Но послевоенное время – это не только антисемитизм, но и кампания борьбы с космополитизмом. И минские скульпторы, в том числе Азгур, в этом космополитизме обвинили своего учителя Михаила Керзина, родоначальника советской скульптуры, ректора художественного института.

Керзин вынужден был уехать в Ленинград, стал там заведующим кафедрой. Так Заир Исаакович поучаствовал в кампании. То ли пришлось ему подписать бумаги против своего учителя, то ли он намеренно это сделал – непонятно, темная история. Но все ученики выступили против своего учителя.

– Изменили ему, – подтверждает Николай Михайлович.

Переживал и из-за репрессий, и из-за сноса памятника Сталину

Как Азгур, друг всех минских творческих людей, пережил репрессии?

– До войны Азгур жил где-то за вокзалом, в одном доме с другой семьей. И вот однажды на улицу въехал воронок. Все напряглись. Но воронок поехал в соседний дом. И Азгур с соседями так обрадовались, что всю ночь на радостях пили, – такую историю из мемуаров вспомнил Дмитрий. – Конечно, все жили в страхе тогда. Но это не помешало ему потом сделать памятник Сталину.

А как скульптор относился к этому своему созданию?

– Любой художник как по своему ребенку плачет, когда уничтожают его работу. Есть сведения, что он наблюдал за уничтожением памятника Сталину. Появилась также легенда, будто Азгур спас пуговицу с памятника. Конечно, это только легенда.

Во-первых, эта пуговица был размером с крышку от люка, дотащить такое в мастерскую было нереально. Во-вторых, пуговица никак не могла отколоться: на крупных памятниках такие элементы отливаются сразу, вместе со всем остальным памятником.

– Естественно, он был человек своего времени, – вступает Николай Михайлович. – Когда распался Советский Союз и коммунистическая партия вместе с ним, около ЦК КПБ (нынешней администрации президента на ул. Карла Маркса) остались две огромные головы – Ленина и Маркса. Азгур не хотел, чтобы они потерялись, нанял бригаду, которая привезла эти две головы сюда, в мастерскую (для этого пришлось разобрать часть стенки). Сейчас они стоят около музейной кассы.

Оформлял площади и кладбища

– У художника обычно по два адреса: где художник живет, и где творит (и второй обычно более важный). Первая послевоенная мастерская Азгура была на улице Некрасова, в художественном комбинате, там и поныне скульптурные мастерские, – говорит Дмитрий.

– Это место среди художников почему-то называли «Мельница», – добавляет Николай Пограновский. – А квартира Азгура была над кинотеатром «Центральный». Однажды он позвонил Машерову и сказал, что больше не будет заниматься скульптурой, так как ему трудно ходить, спускаться по лестнице в доме без лифта. И Машеров распорядился, чтобы ему дали квартиру на Захарова в доме с лифтом, где он и жил до последних дней. А для мастерской государство построило ему вот это здание, в котором сейчас музей. Азгур не скрывал: всё, что сделал, собирается передать государству.

«Заир Исаакович готовил свой будущий музей. Он создавал архив, хранил письма, телеграммы, черновики выступлений. Он о себе заботился, знал себе цену и знал, что он будет человеком, знаменитым и после смерти».

Основное место работы Азгура – академические мастерские при министерстве культуры СССР на улице Некрасова. Там в настоящее время Национальный центр современных искусств. В этих мастерских учились аспиранты Академии искусств. С графиками работал Георгий Поплавский, с живописцами Михаил Савицкий (он руководил всеми мастерскими), а скульпторов обучал Заир Азгур. Самым известным учеником Азгура стал Владимир Жбанов – автор большинства минских скульптур.

А где в Минске можно увидеть скульптуры самого Азгура?

– Это площадь Якуба Коласа, площадь Победы (восточный рельеф, ближайший к площади Коласа). Это Дзержинский на Комсомольской, летчик Грицевец на Ленина (когда-то этот памятник стоял в сквере на месте Купалы, потом его перенесли). Азгур также был руководителем бригады художников, которые оформляли Дом правительства. Сохранились его барельефы над входом в главный зал.

– А больше всего его работ там, куда люди нечасто заходят, – замечает Николай Михайлович. – На Восточном кладбище ли не каждый пятый памятник известным людям. Есть памятники и на Военном кладбище, например, генералу Чибисову. Азгур сделал вазу для праха Янки Купалы, которую должны были установить на могиле, теперь она стоит в музее Купалы.

– И, конечно, работы Азгура хранятся у нас, это 465 скульптур. Еще более десятка – в Художественном музее.

– У нас в музее стоит портрет Модеста Мусоргского, над которым Азгур работал 10 лет. И, когда закончил, попрощался: «Модест Петрович, до свидания, надеюсь, больше никогда с тобой не столкнусь». Но, конечно, 10 лет – это очень много. Обычно он работал быстро. Наваять столько может только очень искушенная рука.

Доброжелательный, но с тяжелым характером

Николай Пограновский, будучи главным хранителем Национального художественного музея, успел поработать с Заиром Азгуром. Какое впечатление оставил скульптор?

– Он был человек доброжелательный, но с характером, без характера в скульптуре не выживешь. Например, он у себя тут задумал сделать какую-то выставку и попросил из Художественного музея некоторые свои произведения, которые музей у его ранее приобрел. Ему дали 11 или 12 скульптур.

Выставка проходила несколько месяцев. А потом он не захотел нам их возвращать! Я говорю: «Заир Исаакович, нужно вернуть». А он: «Это мои скульптуры». Я говорю: «Заир Исаакович, вы деньги за эти скульптуры уже давно прогуляли-пропили, настроили дач, гаражей для своих родственников, так что верните, пожалуйста, скульптуры в музей». Он в ответ: «Я вам ничего не верну».

Конечно, теперь я могу вспомнить это как такую занятную историю. Тогда же я вынужден был написать письмо министру культуры. Министр культуры позвонил Азгуру, а он отвечает: «Я этому Пограновскому не доверяю, он, говорят, по вторникам отбивает уши и носы у моих скульптур». Ну, вы же понимаете, ни одного уха я еще не отбил, это была такая старческая отмазка.

Мы с министром культуры договорились, что больше не будем Азгура трогать, потому что ходили слухи, что он собирается всё завещать государству. Так и произошло, и музей вернул свои скульптуры без скандала и драк.

Зафиксировал в скульптуре весь ХХ век

– Талант Заира Азгура признавали в мире, – говорит Дмитрий. – У него есть международные награды: например, серебряная медаль Французской академии искусств. Памятники Азгура стоят по всему миру. Портрет Черчилля искусствоведы считают одним из лучших в иконографии британского премьер-министра… Азгур был исключительно талантливым скульптором, но родился в такой стране и в такое время…

– Я бы поостерегся говорить, что он скульптор мирового уровня, но для Беларуси он фигура знатная. Кто-то называл его приспособленцем, мол, Ленина-Сталина лепил, но были времена! Кто-то из биологов сказал, что человек тоже биологическая единица, и если он не будет мимикрировать, приспосабливаться, то просто погибнет.

Заир Исаакович хотел жить, работать и вынужден был мимикрировать. Я не могу его обвинять, не имею морального права, – рассуждает Николай Пограновский.

– Азгур обращался и к истории, он создал галерею портретов самых значимых белорусских деятелей: Калиновского, Богушевича, Гусовского, – добавляет Дмитрий.

– Что касается дальнейших сдвигов по поводу этой фигуры, то Рембрандта, например, через 300 лет стали воспринимать. Может, пройдет время, и про Азгура будут говорить, что это величайший скульптор.

«Азгур стал родоначальником белорусской скульптуры, до него в Беларуси скульптуры не было. Вместе с Керзиным, Селихановым, Глебовым, Бембелем Азгур создал здесь скульптурную школу».

Перевод с белорусского редакции belisrael.info

Дополнение от В. Рубинчика. Осенью 1993 года я начал посещать Минское объединение еврейской культуры имени Изи Харика, членом правления которого Заир Исаакович Азгур, 1908 г. р., был с момента основания (в 1988 г.). Правда, Азгура ни разу на Интернациональной, 6 не встречал – к тому времени он был уже очень слаб (умер в феврале 1995 г.). Тем не менее, этот человек в чём-то повлиял и на мою жизнь, за что я ему благодарен. В духе вот этой песни.

Конечно, если рассматривать биографию З. И. Азгура с точки зрения политолога, то вопросов к ней будет немало. Смущает уже то, что скульптор, член КПСС с 1943 г., был депутатом Верховного Совета БССР с 1947 г. и до смерти Сталина (да и много позже). И ладно бы он, «мимикрируя», пытался в те мрачные времена как-то защитить гонимых, как это делал москвич Илья Эренбург… У меня не было и нет сведений о солидарности З. А. с жертвами сталинских репрессий в конце 1940-х – начале 1950-х годов, а теперь, прочитав материал на citydog.by, вижу, что он и сам приложил руку к позорной кампании по борьбе с «космополитизмом».

В 2004 г. народный поэт Рыгор Бородулин написал об Азгуре небольшой очерк, где заметил: «Лучшие произведения будут еще долго жить», но в то же время: «У Азгура была тяга к партийным идолам». Бородулин также процитировал Василя Быкова: «Азгур родился коммунистом, а умер евреем». Как по мне, то лучше бы скульптор и жил евреем, т. е. без идолопоклонничества. Но увы, многим нашим соотечественникам, независимо от происхождения, не терпится «творить себе кумиров». Ссылки на «времена» и мнение биологов о природе человека уместны лишь отчасти…

Отдавая должное тому факту, что Заир Азгур признал в девушке, повешенной 26 октября 1941 г. у минского дрожжевого завода, свою двоюродную племянницу Машу Брускину (правда, признание произошло только в 1968 г., но лучше поздно, чем никогда), кратко расскажу еще об одном эпизоде из прошлого. Незадолго до смерти в одной из публикаций скульптор вспомнил Григория Кобеца – белорусского драматурга, которого в 1930-х годах неплохо знал (в начале 1990-х З. Азгур даже вошёл в комиссию по его творческому наследию). Обмолвился, что Кобец в гражданскую войну шёл «уголовными тропами». Дочь Григория Кобеца, писательница Елена Кобец-Филимонова, справедливо обиделась, вплоть до подачи иска в суд. Защищал скульптора его сын, известный минский адвокат Заирид Заирович Азгур. Всё же никаких документов о том, что Кобец (бывший и будённовцем, и анархистом…), имел отношение к преступному миру, представлено не было: кажется, от имени Азгура последовало опровержение. Елена Григорьевна умерла в июне 2013 г., уточнить не у кого.

Опубликовано 27.10.2017  17:54

***

Отзывы из фейсбука:

Рубинштейн Григорий Я очень хорошо знал Заира Исааковича Азгура и учился и работал у него вместе с отцом и да, скажем так, публично он дистанцировался от еврейства и не всегда, а даже редко помогал евреям. Но впервые я услышал еврейские песни от него, когда работая в мастерской он напевал тихонько эти песни себе под нос…  27 окт.  23:07

Asya Abelsky В нашей семье, я дочь художника Х.М. Лившица, Заир Азгур был почти родным. Он любил моего отца. Галина Азгур (его жена) могла просто постучать нам в окно, когда мы жили на первом этаже. Несмотря на это, отец критически относился к творчеству З.И. и не только. Высказывание Василя Быкова верно скорее символически, чем духовно.  28 окт. 02:10

***
Яков Гутман (США): “После создания в 1988 г. МОЛЕКа (Минского общества любителей еврейской культуры – ред.) правление собиралось у Заира Исааковича в мастерской. Я несколько раз приходил к нему. Наверное, Быков был прав, когда говорил, что Азгур умер евреем. У него в музее есть скульптура одного или нескольких великих евреев значимости уровня Рамбама… В 90-х годах Заир Исаакович был председателем белорусского отделения советского Фонда мира. Еврейские дети без родителей из Гомельской области оформляли документы на выезд в Израиль через Фонд мира. Без его благословения это не обошлось. Его заместитель Марат Егоров говорил, что на него, Егорова, давили, требуя оставить этот проект. Думаю, что на Заира Исааковича тоже давили”.   29 окт. 14:57