Tag Archives: Всеволод Игнатовский

Л. Лыч. Еврейская интеллигенция и межвоенная белорусизация

От ред. Ушёл из жизни белорусский историк Леонид Михайлович Лыч (1929–2021), долгое время работавший в профильном институте Академии наук. В наследии профессора немало статей о белорусских евреях, особое внимание он уделял межвоенному периоду. О том, что историка интересовала еврейская тема, говорит и название его небольшой книги 2012 г. «Яўрэйская культура Беларусі – яе агульны духоўны набытак».

Не всё в текстах Л. Лыча было бесспорно, что видно и в предлагаемой ниже статье… Тем не менее он оставил заметный след в белорусской иудаике. Светлая память.

Л. Лыч у выставки своих произведений, подготовленной к его 85-летию. Фото Э. Двинской

* * *

В июле 1924 г. с переходом к официальной политике белорусизации в государственных и партийных органах республики появилась насущная необходимость определить свои задачи по развитию национальных меньшинств. В принятом 15 июля 1924 г. постановлении Центрального Исполнительного Комитета БССР «О практических мероприятиях по проведению национальной политики» отмечалось: «Языки национальностей, населяющих территорию БССР (белорусский, еврейский, русский, польский), являются равноправными».

В целях лучшего обслуживания еврейского населения государственными, административно-хозяйственными и иными органами этим постановлением предусматривалось, что в ряде случаев для работы в таких органах обязательным требованием является владение еврейским языком. Определение таких должностей возлагалось на окружные исполкомы. Предусматривались и конкретные сроки изучения еврейского языка служащими. Относительно народного образования в постановлении говорилось: «Изучение и преподавание во всех заведениях социального воспитания и профтехнического образования, а равно и обслуживание всех остальных культурно-просветительных потребностей населения должно вестись на их родном языке» («Собрание узаконений и распоряжений рабоче-крестьянского правительства Белорусской Советской Социалистической Республики. Мн., 1924. С. 5). Предусматривались меры по созданию на педфакультете Белорусского государственного университета специального сектора по подготовке работников для еврейских культпросветучреждений, по обеспечению еврейских хат-читален, народных домов, клубов и библиотек литературой на национальном языке.

Имея благоприятные перспективы для собственного национального развития, еврейская интеллигенция не жалела сил и энергии для их осуществления. Уже в 1924/25 учебном году в БССР было 87 еврейских школ (против 45 русских и 94 польских). Убедительным доказательством серьёзного подхода евреев к воспитанию и обучению молодого поколения могут служить следующие статистические данные: из 81 детского дома и детгородка белорусскоязычных было 32, еврейскоязычных – 28, русскоязычных – 22, польскоязычных – 5; соответственно из 40 детских садов – 11 белорусскоязычных, 21 еврейскоязычный, 6 русскоязычных, 2 польскоязычных. На то время ещё не было ни одной белорусской профессионально-технической школы, а еврейскоязычных функционировало четыре. Из общего числа учащихся таких школ белорусов было 45%, евреев – 41%, русских – 8%, поляков – 6% («Полымя». 1925. № 4. С. 119, 129, 131, 133). Первые шаги удалось сделать и для развития еврейской среднеспециальной и высшей школы: работали два педагогических техникума и еврейская секция на педфаке БГУ. Причём многие предметы читались на еврейском языке. У белорусов долгое время не было таких типов национальных учебных заведений. Учебно-воспитательный процесс в среднеспециальной и высшей школе БССР вёлся преимущественно на русском языке.

Было что позаимствовать белорусам у евреев и по части ликвидации неграмотности среди взрослых. Из общей численности школ для взрослых в 1924/25 уч. г. на еврейском языке работало 15%, на польском – 0,2%, на белорусском – 3% (Там же. № 5. С. 189).

Каждый очередной год был отмечен приобретениями и в сфере еврейской культуры. В 1927/28 уч. г. на еврейской секции педфака БГУ обучалось уже более 200 студентов («Материалы к докладу Совета Народных Комиссаров БССР Совету Народных Комиссаров СССР». Мн., 1928. С. 233). Значительно активизировалась еврейская жизнь в деятельности Института белорусской культуры. С целью исследования прошлой и современной жизни евреев при Инбелкульте в 1925 г. создаются три еврейские комиссии и две секции. Среди первых действительных членов ИБК значится в 1925 г. известный учёный-историк Самуил Хаимович Агурский. В январе того же года членом президиума ИБК был избран заведующий еврейского отдела Борис Оршанский.

Еврейская интеллигенция активно сотрудничала с созданной в ноябре 1923 г. литературной организацией писателей БССР «Маладняк». При ней была создана группа еврейских молодых литераторов. После реорганизации в ноябре 1928 г. «Маладняка» в Белорусскую ассоциацию пролетарских писателей и поэтов эта группа вошла в неё в качестве секции и издавала свой литературный альманах.

Свои национальные творческие объединения имели и еврейские архитекторы, скульпторы и художники. Из их числа можно назвать «Группу еврейских художников», в которую входили П. Кац, Ш. Коткис, Г. Резников, А. Шехтер, И. Эйдельман. А вот Абрам Бразер и Юдель Пэн не входили ни в какие профессиональные объединения. Абрама Бразера по-настоящему интересовали и белорусские мотивы: одну из своих литографических работ он посвятил выдающемуся белорусскому первопечатнику и просветителю Франциску Скорине (1926). А ещё раньше, в 1924 г., Заир Азгур создал скульптурный портрет Скорины. Год спустя Янкелем Кругером была завершена работа по написанию живописного портрета Скорины. Этот же еврейский живописец создал портреты Я. Коласа (1923) и Я. Купалы (1925-1927).

Благодаря активизации еврейской национально-культурной жизни, чему, несомненно, поспособствовала белорусизация, удалось несколько обогатить коллекцию еврейского отдела Белорусского государственного музея. Большой интерес к еврейской культурной жизни проявляла белорусская периодическая печать, в том числе и самый популярный в то время ежемесячный литературно-художественный и общественно-политический журнал «Полымя». Например, в № 3 за 1925 г. в разделе «Хроніка жыдоўскай культуры» cообщалось: «Центральное правление союза портных Беларуси с весны перешло полностью как в своём делопроизводстве, так и в выдаче массовых союзных документов на еврейский язык. Одновременно это мероприятие проводится во всех городах Беларуси, где существует отделение союза портных» («Полымя». 1925. № 3. С. 171). Здесь же давались интересные сведения о положении еврейского национального просвещения: «Из всего числа еврейских детей Беларуси свыше 47 проц. учатся на еврейском языке… Существует два еврейских рабочих университета – в Минске и Бобруйске, 4 школы для взрослых, 5 вечерних школ для молодёжи и 90 разных кружков на еврейском языке. Для массовой работы на еврейском языке в городах Беларуси приспособлены 7 клубов и 30 клубов для кустарей. Помимо того, имеется 17 смешанных клубов».

Значительным завоеванием творческой еврейской интеллигенции на заре белорусизации следует считать открытие 21 октября 1926 г. в Минске Государственного еврейского театра БССР, первыми артистами которого стали выпускники еврейского сектора Белорусской драматической студии в Москве. Уже в 1930 г. коллектив этого театра выступил со спектаклем Лопе де Вега «Овечий источник» на 1-й Всесоюзной олимпиаде национальных театров в Москве и получил высокую оценку. В этом театре до конца 20-х годов были поставлены следующие спектакли: «На покаянной цепи» И. Переца, «Праздник в Касриловке» и «Блуждающие звёзды» по Шолом-Алейхему, «Шейлок» и «Венецианский купец» У. Шекспира, «Ботвин» А. Вевьюрки, «Гоп-ля, мы живём!» Э. Толлера и др. К сожалению, в репертуаре отсутствовали пьесы белорусских авторов. Но надо отметить, что в целом еврейская интеллигенция активно поддерживала политику белорусизации. Многие из представителей научной и творческой еврейской интеллигенции отдавали свой талант и энергию белорусской идее, считали, что на ниве белорусской культуры они могут сделать больше полезного для общего дела. Такой была научная деятельность историка Самуила Хаимовича Агурского, хорошо известного среди интеллигенции Беларуси своими научными работами по истории революционного движения в Беларуси, композитора Самуила Полонского – автора песни «Вечеринка в колхозе» на слова Янки Купалы, пьесы для оркестра народных инструментов «Ярмарка», оперетты «Заречный борок» (поставлена в 1940 г.). Известны многочисленные случаи бурных протестов представителей еврейской интеллигенции БССР на запрет в марте 1927 г. польским правительством популярной и авторитетной в народе Белорусской крестьянско-рабочей громады и т. д.

Увы, белорусизация и равноправное развитие нацменьшинств не соответствовали интересам советской тоталитарной системы. Как только большевики заговорили о белорусском «нацдемократизме», сразу же всплыли на поверхность еврейский и польский «шовинизм». Нарком просвещения А. Платун во время своего выступления 1929 г. в Минске на собрании комсомольского актива заявил: «В связи с обострением классовой борьбы и белорусский, и польский нац. демократизм и шовинизм отражают настроения кулака, настроения враждебного нам класса, выступают против линии партии, против линии советской власти. И они чрезвычайно хорошо между собой уживаются. Не ссорятся между собой еврейские, польские и белорусские шовинисты и нац. демократы, а наоборот, поддерживают друг друга. Это – единый фронт, который выступает против линии партии, против линии советской власти» («Узвышша». 1930. № 2. С. 109).

Созданный фантазией идеологического аппарата большевистской партии миф о наличии в Беларуси единого антисоветского белорусско-еврейско-польского фронта развязал руки работникам репрессивного Объединённого государственного политического управления (ОГПУ) для борьбы против и «националистов», и «шовинистов». В ранг последних очень легко было попасть каждому, кто хоть немного проявил активность в деле национально-культурного возрождения независимо от национальности. В таких условиях совершенно безопасной, спокойной могла представляться жизнь лишь тех, кто отрицал своё и чужое.

Так сложилось, что в 1920-х – начале 1930-х годов в руководящем аппарате репрессивных органов Беларуси работало много евреев. По распоряжению Кремля сюда был откомандирован уроженец Глуска Г. Раппопорт для занятия должности начальника ОГПУ. Считалось, что успешно справиться с опасным для пролетарского государства т. наз. белорусским буржуазным нацдемократизмом не сможет представитель коренной нации. Вполне естественно, что, разворачивая борьбу с белорусскими «нацдемами», Г. Раппопорт в первую очередь попытался опереться на еврейскую интеллигенцию, многие представители которой занимали тогда очень прочные позиции в высоких эшелонах государственной и партийной власти. «Еврейскую карту» Г. Раппопорт разыграл весьма квалифицированно.

Идеологом политики по изобличению белорусского «нацдемократизма» был выбран хорошо известный в то время профессор Белорусского государственного университета Семён Вольфсон, еврей по национальности, уроженец Бобруйска. И надо сказать, учёный-философ очень скоро оправдал доверие большевистской партии. Уже в 1931 г. в Минске вышла его книга «Ідэолёгія і мэтодолёгія нацдэмократызму», являвшаяся первой частью первого тома задуманной идеологическим аппаратом ЦК КП(б)Б капитальной работы «“Наука” на службе нацдемовской контрреволюции». Партия очень высоко оценила написанную С. Вольфсоном книгу, потому совсем не случайно год её выхода из печати совпал с назначением этого учёного на должность директора Института философии АН БССР. Семён Вольфсон не жалел красок, чтобы умышленно обострить ситуацию в республике, развязывая тем самым соответствующим органам руки для борьбы с теми, кто захотел устраивать белорусскую жизнь по национальным меркам.

Во многом изменил своё отношение к белорусизации вышеупомянутый историк Самуил Агурский. Под огонь его острой, но совершенно несправедливой критики попали многие произведения выдающегося белорусского историка, первого президента Белорусской Академии наук Всеволода Игнатовского, особенно его книга «1863 год на Беларусі», вышедшая из печати в 1930 г. С. Агурский не был согласен с высокой оценкой В. Игнатовским руководителя восстания К. Калиновского. В отличие от автора этой книги Агурский считал восстание 1863-1864 гг. реакционным.

ЦК КП(б)Б по достоинству отблагодарил С. Агурского за его активные выступления против белорусских «нацдемов» на ниве исторической науки: в 1934 г. он назначается директором Института истории партии при ЦК КП(б)Б, позже – директором Института истории АН БССР, в 1937 г. был избран членом-корреспондентом АН БССР. Но годом позже Агурский был арестован, а в 1939 г. выслан в Казахстан.

На борьбе с белорусским «нацдемократизмом» собирался сделать себе карьеру молодой этнограф, фольклорист и историк Моисей Гринблат, который вместе со своими белорусскими коллегами Л. Бобровичем, А. Левданским, И. Шпилевским издал в 1931 г. третью часть книги «“Наука” на службе нацдемовской контрреволюции», имевшей название «Этнаграфія. Музейная справа». Не обошёл вниманием «нацдемов» М. Гринблат и в своей статье для «Зборніка програм і інструкцый па краязнаўству» (Мн., 1932, вып. 1). Он со всей категоричностью заявлял, что бывшее руководство кафедры этнографии Белорусской Академии наук и Центрального бюро краеведения являлось «нацдемовским». По мнению М. Гринблата, установка руководителей этих организаций на изучение седой древности «вытекала из капиталистически-реставраторских стремлений национал-демократизма, из звериной ненависти к диктатуре пролетариата» («Зборнік програм і інструкцый па краязнаўству». Мн., 1932. Вып. 1. С. 80). Главнейшую задачу научно-исследовательских и краеведческих учреждений в сфере фольклора он видел в изучении и сборе «всего того, что родилось в эпоху диктатуры пролетариата, всего того, что отражает героическую борьбу пролетариата и бедняцко-середняцкого крестьянства за строительство социализма» (Там же. С. 83).

Такую же линию в отношении белорусских «нацдемов» занимал Виталий Зейдель (лит. псевдоним Виталь Вольский), который в 1929 – 1930 гг. работал директором Витебского художественного техникума, позже директором Белорусского драматического государственного театра в Витебске (БДТ-2), в 1932–1936 гг. возглавлял Институт литературы и искусства АН БССР. В статье В. Вольского «О рецидивах национал-демократизма в творчестве художника Е. Минина» («Мастацтва і рэвалюцыя». 1933. № 1-2) витебский гравёр без всякого основания обвинялся в использовании атрибутов «нацдемовской» символики при создании книжного знака для Витебского краеведческого музея. К числу таких атрибутов автор статьи относил изображение средневекового рыцаря в военном убранстве. Клеветническая публикация В. Вольского имела тяжкие последствия для Е. Минина. Его не спас и отъезд в Москву – там он был арестован в 1937 г. (Уроженец Петербурга В. Ф. Вольский, 1901–1988, был немцем, а не евреем; его отца, действительного статского советника, звали Фридрих Карлович. – belisrael.)

Ещё более эффектно играли «еврейской картой» набившие руку чекисты во время массовых репрессий второй половины 1930-х годов. Зато как только основная цель была достигнута, началась жестокая расправа спецслужб Наркомата внутренних дел БССР и с теми, кто помогал им изобличать «врагов народа».

Во время разгула массовых репрессий огромные жертвы понесла и еврейская интеллигенция. В октябре 1937 г. НКВД совершил преступный акт в отношении талантливого еврейского поэта Изи Харика, уроженца Борисовщины. Всего за год до расправы ему было присвоено звание члена-корреспондента АН БССР.

Много общего с Изи Хариком было в судьбе Якова Бронштейна, хорошо известного в то время еврейского и белорусского литературоведа и критика, члена-корреспондента АН БССР, репрессированного в 1938 г. (Я. Бронштейн, как и Харик, был арестован и погиб в 1937 г. – belisrael).

С каждым годом становилось всё труднее осуществлять планы по национально-культурному развитию еврейского меньшинства. Сокращалась сетка и контингенты еврейских учебных заведений, падали тиражи еврейских книг, газет и журналов. Немало представителей творческой еврейской интеллигенции стали работать в пользу русской культуры, превратились в её носителей. Однако и в сложных условиях 1930-50-х гг. часть еврейской интеллигенции работала на ниве белорусской культуры. К их числу принадлежал и художественный руководитель Ансамбля белорусской народной песни и танца Исаак Любан.

Мой краткий исторический экскурс в 1920–30-е годы убедительно свидетельствует, что национальные меньшинства нормально могут развиваться при условии, что коренной народ чувствует себя хозяином в своей стране, ибо только тогда он в состоянии позаботиться и о других, наладить взаимопонимание и взаимную поддержку между всеми народами.

Леонид Лыч,

ведущий научный сотрудник Института истории АН Беларуси, доктор исторических наук

Перевёл с белорусского В. Р. по изданию: Беларусіка = Albaruthenica: Кн. 4: Яўрэйская культура Беларусі і яе ўзаемадзеянне з беларускай і іншымі культурамі; Вацлаў Ластоўскі – выдатны дзеяч беларускага адраджэння/Рэд. В. Рагойша, Г. Цыхун, З. Шыбека. Мінск: Навука і тэхніка, 1995. С. 95–101.

Опубликовано 18.01.2021  23:13

Портрет века (о Якове Кругере)

Портрет века

август 5, 2019

14 мая 1869 года в Минске родился мальчик, мечтавший стать художником: невозможная идея в XIX веке для человека из бедной многодетной еврейской семьи. Но Яков Кругер был счастливчиком: вопреки всему он стал самым известным портретистом города. Родившись при царе, пережил Первую мировую войну, революцию, репрессии и умер гражданином СССР, оставив после себя галерею портретов своих современников.

Настасья Костюкович

Галопом по Европам

Его звали Янкель Мордухович Кругер. Сын минского ремесленника, он окончил начальную школу хедер и служил «мальчиком на посылках» в богатой семье. Рисовать было некогда, да и нельзя. Даже родившемуся на 18 лет позже Марку Шагалу влетало за портреты: религия запрещала евреям изображать человека. Так что талант художника у парня открылся случайно: ему было 14 лет, когда срисованный со стены минской гимназии портрет Тургенева попал к директору. Было решено на благотворительные средства отправить Кругера в Рисовальную школу Николая Мурашко в Киев, где учились Серов и Малевич. А через четыре года с рекомендательным письмом 18-летний Яков (изменивший еврейское имя на немецкий манер) поступал в Императорскую Академию художеств, но талант проиграл биографии: евреям запрещено было жить в столице Российской империи.

Вместо Петербурга его приняла Варшава, где Кругер год учился у известного портретиста Леопольда Горовица, переняв его манеру: классический парадный портрет, максимальное сходство и тонкий психологизм. Следующие семь лет Яков живет в Париже, где посещает частную академию Родольфа Жюлиана. Всё это время он существует на средства состоятельной родственницы Леи Кругер, жены управляющего имением Любаньских. Благодаря ее покровительству Яков путешествует по Европе: в Германии, Англии и Бельгии неизменно посещает лучшие картинные галереи. И верит, что его мечта быть художником станет явью. В 20 лет он рисует «Автопортрет в красном берете», проводя тонкую параллель между собой и Рафаэлем, тремя веками раньше изобразившим себя в таком же берете.

Школа Кругера

Весной 1895 года Якову было 26 лет. Он вернулся в Минск после семи лет учебы за границей. У него были огромный опыт, знания и мечта: открыть школу живописи в Минске. Право на это давала петербургская Академия художеств, куда его не приняли. Надеясь, что времена изменились, он в 1897 году с множеством европейских дипломов на руках подает прошение о зачислении. Даже с протекцией именитого Ильи Репина его взяли только вольнослушателем. А получить вид на жительство в столице Кругеру удалось лишь после прошения его педагога, художника-передвижника Маковского. Написанный в это время Кругером его самый знаменитый «Автопортрет с палитрой» на дешевом крупнозернистом холсте выдает крайне ограниченные средства, а широкий мазок и яркие краски – уверенность в себе.

В 1900 году Кругер снова в Минске. Его мечта осуществится шесть лет спустя, когда в мае 1906-го в доме кондитера Франца Венгрежцкого на Петропавловской улице начнет работу частная Рисовальная школа Якова Кругера, месяц учебы в которой стоил 5 рублей — большие деньги. «В школу ко мне приходили за много километров, пешком, из местечек и деревень босые подростки с горячим желанием развивать свои способности. И сколько талантов из народа погибло, не имея почву для своих дарований! Я делал всё, что мог, чтобы помочь своим собратьям«, — писал он.

Комиссия при Городской думе нашла мастерскую Кругера «хорошо обставленной», а его самого оценила как «опытного и преданного делу руководителя». Школе была предоставлена субсидия на 300 рублей, и теперь к бесплатным занятиям допускались не менее шести человек. Вероятно, именно в их числе был Хаим Сутин из Смиловичей. Рисовальную школу Якова прошли Михаил Кикоин, Исаак Мильчин, Иван Ахремчик, Михаил Станюта, скульптор Заир Азгур.

В одном доме со школой семья художника (жена и двое детей) занимала две комнаты. Тут же была мастерская этого модного минского портретиста, в своей аристократичной европейской манере изображающего городскую знать. Благодаря его кисти можно вглядеться в лицо дореволюционного Минска начала XX века. Легендарная минская художница Пальмира Мрочковская, одна из немногих спасшихся пассажиров «Титаника», скрипач Юлиан Жуховицкий – забытые имена, исчезнувшие человеческие истории.

Стёртые лица

В начале лета 1915 года Кругер с семьей покидает Минск, спасаясь от Первой мировой войны. А когда возвращается в 1921 году, то оказывается в другой стране и другом городе. Те, кого он писал, теперь в опале. Его героем отныне должен стать труженик-простолюдин. Яков (родом из семьи ремесленников) охотно берется рисовать рабочих и крестьян, но его фирменный почерк раскрывается только в психологическом портрете интеллектуалов. Он снова пишет лица эпохи: Якуба Коласа и Янку Купалу, Всеволода Игнатовского и Владислава Голубка, Соломона Михоэлса и Изю Харика. Рисует здания костелов, церквей и синагог, которые вскоре будут стерты с карты. И не мыслит себя вне белорусского контекста: ездит в этнографические экспедиции по Беларуси, пишет Калиновского и Скорину.

Но советская власть всё больше руководит кистью Кругера. В 30-е годы начинаются репрессии, под которые попали герои его полотен: Игнатовский, Червяков, Голодед, Голубок. От старого минского портретиста, которого критикуют за буржуазность, требуют монументального изображения героев труда. Он соглашается даже на портреты Сталина и его свиты. Когда в 1934 году в минском Доме художника шла первая персональная выставка Кругера, посвященная 40-летию его творческой деятельности, на ней были выставлены 49 работ разных лет. По сути – лишь последнего десятилития, ведь нельзя же вывесить портреты старого еврея, читающего Тору, директора частной мужской гимназии Фальковича или застрелившегося на допросе в 1931-ом президента АН БССР Игнатовского…

«Последний луч»

Так назвал свой последний автопортрет Яков Кругер, лишь за четыре месяца до смерти получивший звание Заслуженного деятеля искусств БССР, став вторым после Юрия Пэна белорусским художником, отмеченным властью. В 1939 году прошла его вторая персональная выставка, а в 1940-м Кругера не стало. И лишь недавно на Военном кладбище Минска была найдена его полузаброшенная могила.

Через год после его смерти сгорела мастерская, а когда в 1941 году в Минск пришла война, уцелевшие полотна не успели вывезти. Часть работ с выставки в Витебске эвакуировали в Саратов, где всю войну они хранились в сыром бомбоубежище. В Минск работы Кругера вернулись в 1947 году благодаря стараниям директора Художественного музея Елены Аладовой. По легенде, в конце войны солдат-белорус в одном из подвалов немецкого городка нашел два холста — портрета Купалы и Коласа. Так еще две работы Кругера вернулись в Минск. До нас дошли менее 30 картин художника, творившего почти полвека: 21 холст Кругера хранится в Национальном художественном музее, еще два – в Литературном музее Янки Купалы.

Оригинал

Опубликовано 06.08.2019  20:55

В. Герасимчик. Самуил Агурский – портной, комиссар, историк

Перевод на русский под оригиналом на белорусском.

Самуіл Агурскі — кравец, камісар, гісторык

Самуіл Хаімавіч Агурскі — вельмі супярэчлівая асоба ў айчыннай гісторыі. Яго жыццё — сведчанне рэалізацыі імкнення дасягнуць вышынь сацыяльнай лесвіцы. І яскравы прыклад падзення з гэтых вяршынь.

Кравец з беднай сям’і

Самуіл нарадзіўся 29 красавіка 1884 года ў Гродна ў беднай яўрэйскай сям’і былога салдата царскай арміі, які 25 гадоў праслужыў у войску, а па вяртанні да канца жыцця працаваў чорнарабочым на тытунёвай фабрыцы Шарашэўскага ў Гродне. Самуіл з 12 гадоў пачаў зарабляць на ўласны кавалак хлеба цяжкай працай. Спачатку ў вяровачнай майстэрні, дзе па 15–16 гадзін на суткі круціў кола, за што атрымоўваў па 50 капеек за дзень працы. Затым ваданосам на саляным заводзе, чорнарабочым на скураным заводзе і падмайстрам маляра. У 18 гадоў Самуіл уладкаваўся на швейную фабрыку краўцом, дзе далучыўся да яўрэйскага сацыял-дэмакратычнага саюза і стаў сябрам Бунду.

У 1902 годзе яго апанавалі ідэі рэвалюцыйнай барацьбы. Самуіл прыняў актыўны ўдзел у некалькіх выступленнях у Гродне ды суседняй Сувалкаўскай губерні. Гэта не магло не прыцягнуць увагу царскай паліцыі. Агурскі вымушаны быў адправіцца ў эміграцыю: спачатку ў Англію, а на наступны — 1906 — год ён перабраўся ў ЗША, дзе працаваў краўцом.

На эміграцыі

Агурскі жыў у асноўным у Чыкага. У вольны ад працы час пісаў артыкулы для яўрэйскіх сацыялістычных газет. Тут жа пазнаёміўся з лідарамі арганізацыі «Індустрыяльныя працоўныя свету» амерыканцамі Уільямам Хейвудам (пасля Кастрычніцкай рэвалюцыі эміграваў у СССР і быў пахаваны ў крамлёўскай сцяне) і кіраўніком сацыялістычнай партыі Юджынам Дэбсам. Разам з імі Самуіл удзельнічаў у анархісцкім і рэвалюцыйным руху, а ў 1915 годзе ў якасці садырэктара арганізаваў так званы «Чыкагскі працоўны інстытут» — першы рэвалюцыйны інстытут для навучання эмігрантаў-працоўных з Усходняй Еўропы.

Пасля Кастрычніцкага перавароту 1917 года многія навучэнцы інстытута занялі кіруючыя пасады ў маладой савецкай дзяржаве. Сярод іх у першых шэрагах быў сам Агурскі, невядомы карэспандэнт амерыканскіх яўрэйскіх газет, які пасля Лютаўскай рэвалюцыі, у маі 1917 года, вярнуўся на тэрыторыю былой Расійскай імперыі. А пасля захопу ўлады бальшавікамі ў лістападзе зрабіў даволі паспяховую кар’еру.

У імя рэвалюцыі

Калі пачалася Кастрычніцкая рэвалюцыя, Агурскі ўступіў у шэрагі Чырвонай гвардыі, так ні разу і не прыняўшы ўдзел у баявых дзеяннях, але галоўнае — прысутнічаў на пасяджэнні Петраградскага савета 8 лістапада.

У снежні 1917 года ён атрымаў прапанову выдаваць у Петраградзе яўрэйскую савецкую газету для прапаганды ідэй бальшавізму ў асяродку працоўных. Ленін не шкадаваў на гэта сродкаў.

Пазней сам Агурскі адзначаў: «Мы прынялі прапанову, неадкладна прыступілі да працы і хацелі ажыццявіць гэты план. Але гэта была адна з цяжэйшых задач. Праўда, грошай было дастаткова — у першы раз у гісторыі яўрэйскага сацыялістычнага руху грошы не адыгрывалі ролі пры стварэнні газеты».

Але праблемай з’яўлялася тое, што большасць яўрэйскай інтэлігенцыі не жадала падтрымліваць бальшавікоў, і сабе ў памагатыя Агурскі знайшоў толькі двух былых палітычных эмігрантаў — А. Кантара, былога сакратара Лонданскага «Яўрэйскага працоўнага фонду», і вядомага лонданскага анархіста А. Шапіру.

У лютым 1918 года Агурскі разам са знакамітым амерыканскім рэвалюцыянерам, журналістам-сацыялістам Альбертам Рысам Вільямсам (1883–1962) арганізаваў І інтэрнацыянальны атрад Чырвонай Арміі, для якога змог прыцягнуць фінансавую дапамогу з ЗША. Адначасова ён уступіў у партыю бальшавікоў і пачаў працу ў Народным камісарыяце па справах нацыянальнасцей пад кіраўніцтвам Сталіна.

Агурскі шматразова сустракаўся з Леніным. Адна з такіх сустрэч у лютым 1918 года Агурскага і загадчыка амерыканскага саюза краўцоў Шлезінгера патрапіла нават на старонкі газеты «Праўда».

Перацягнуць яўрэйскіх працоўных

Падчас грамадзянскай вайны галоўнай задачай Агурскага было перацягванне на бок бальшавікоў разнастайных яўрэйскіх арганізацый. 2 снежня 1918 года ён прыбыў у вызвалены ад «белых» Магілёў, дзе ўдзельнічаў у шэрагу дыскусій наконт стаўлення яўрэйскіх рабочых да «задач рэвалюцыі». У выніку, «у суботу, 7 снежня 1918 года, мы склікалі вялікі сход, на якім размаўлялі аб ролі яўрэйскіх працоўных у Кастрычніцкай рэвалюцыі. У той жа дзень адбыўся другі сход, на якім была арганізавана яўрэйская секцыя і было пастаноўлена заснаваць Яўрэйскі камісарыят».

Агурскі атрымаў новае прызначэнне — камісар па яўрэйскіх справах Віцебскай губерні, у якой выдаваў газету на ідыш «Дэр фрайер арбэтэр» (1918–1919). Ён суправаджаў у 1919 годзе Міхаіла Калініна ў яго паездцы па Беларусі на цягніку «Кастрычніцкая рэвалюцыя». Прызнаннем дзейнасці Агурскага стаў яго ўдзел у якасці дэлегата ў VIII з’ездзе партыі бальшавікоў.

Але асноўным у дзейнасці Агурскага заставалася задача перацягнуць на бок партыі шараговых яўрэйскіх працоўных і садзейнічаць выхаванню іх у рэчышчы афіцыйнай савецкай ідэалогіі. Для гэтага ён у чэрвені 1919 года разам са Сталіным падпісаў дэкрэт пра закрыццё Цэнтральнага бюро яўрэйскіх абшчын, вынікам чаго стала канфіскацыя маёмасці яўрэяў. У дадатак Агурскі актыўна выступіў супраць традыцыйнай рэлігіі яўрэяў — іудаізму і прапагандаваў замену старажытнаяўрэйскай мовы (іўрыта) больш маладой — ідышам.

Ва ўсходняй Беларусі разгарнуліся суды супраць равінаў і разнікаў, якія праводзіліся паралельна ў некалькіх гарадах. У друку асабліва асвятляўся так званы працэс па справе «Трэста разнікаў», які пачаўся ў Мінску 28 лютага 1925 года. Яго мэтаю была дыскрэдытацыя выкарыстання кашэрнай ежы. Разглядалася судовая справа аб забойстве мінскімі разнікамі свайго віцебскага калегі. На судовым працэсе сярод выступоўцаў быў і Самуіл Агурскі, які казаў: «На лаве падсудных сядзяць не шараговыя злачынцы, а прадстаўнікі тых, хто на працягу соцень гадоў у імя рэлігія смактаў кроў яўрэйскага народа». Як пазней высветлілася, ніякага забойства насамрэч не было. Справа была з самага пачатку сфальсіфікавана, аднак трое разнікаў атрымалі рэальныя тэрміны, а ў прэсе працягвалася прапагандысцкая кампанія.

У красавіку-маі 1921 года пэўны час Агурскі быў супрацоўнікам Народнага камісарыята працы ў якасці ўпаўнаважанага па аддзелу іміграцыі па арганізацыі кваліфікаваных групаў і асобных вытворчасцей.

У пачатку 1920-х гадоў Агурскі па даручэнні Леніна двойчы наведваў ЗША, удзельнічаў у стварэнні кампартыі ЗША, пад выглядам дапамогі галадаючым Паволжа збіраў сродкі ў падтрымку Савецкай Расіі. Але пасля смерці Леніна ў 1924 годзе, на пахаванні якога прысутнічаў і Агурскі, яго палітычнае ўзыходжанне завяршылася. Ён змяніў сферу ўласнай дзейнасці, перакваліфікаваўся ў гісторыка і перабраўся на сталае жыхарства ў БССР, дзе дасягнуў вышынь навуковай кар’еры.

З камісара ў гісторыкі

У 1924–1929 гадах Агурскі выконваў абавязкі загадчыка Гістпартам пры ЦК КП(б)Б, намесніка дырэктара Інстытута гісторыі партыі пры ЦК КП(б)Б, а з 1934 па 1938 гады Агурскі быў ужо дырэктарам інстытута гісторыі партыі пры КП КП(б)Б, адначасова будучы дырэктарам інстытута гісторыі АН БССР і дырэктарам Музея Рэвалюцыі БССР.

У першыя гады пасля вяртання ў Беларусь Агурскі рэдагаваў зборнікі матэрыялаў «1905 год в Белоруссии» (1926), «Октябрь в Белоруссии» (1927) і напісаў манаграфію «Еврейский рабочий в коммунистическом движении (1917–1921)». Адначасова для Агурскага становіцца непрымальнай тая канцэпцыя гісторыі БССР, якую выбудоўвалі ў рэспубліцы прадстаўнікі «буржуазных нацыяналістаў» з іх імкненнем да палітыкі беларусізацыі.

Калі для Агурскага сталі відавочнымі тыя змены ў нацыянальным пытанні, якія адбываліся ў СССР напярэдадні Вялікага пералому, ён адважыўся на першую крытыку ў дадзеным пытанні, што знайшло адлюстраванне ў яго працы ў 1928 годзе — «Очерки по истории революционного движения в Белоруссии (1863–1917)».

Стваральнікі яўрэйскай секцыі ў Магілёве Агурский і Мандельсбер

Адной з кропак уласнай крытыкі ён абраў паўстанне 1863–1864 гадоў і яго правадыра Кастуся Каліноўскага, такім чынам рыхтуючы наступ на прэзідэнта Акадэміі Навук Усевалада Ігнатоўскага (1881–1931).

Агурскі назваў паўстанне 1863 года «феадальна-рэакцыйным», а газету «Мужыцкая праўда» — дакументам «польскага нацыяналістычнага, пранікнутага рымска-ўніяцкім рэлігійным уплывам». На думку Агурскага, яе аўтарамі з’яўляліся В. Урублеўскі і Ф. Тамашэўскі. Каліноўскі ж быў названы «міфічным героем».

У 1929 годзе на форуме марксісцкіх навукоўцаў і ХІІ з’ездзе КП(б)Б ён выступіў з адкрытай крытыкай яшчэ на той час неапублікаванай кнігі Ігнатоўскага пра паўстанне 1863 года. Пазіцыя Агурскага атрымала падмацаванне з інстытута Леніна, куды звярнуўся сакратар ЦК Беларусі Гамарнік з прапановай даць заключэнне пра дзейнасць Агурскага: «Таварыш Агурскі вядзе правільную партыйную лінію па барацьбе з ідэалізацыяй дробнабуржуазных нацыяналістычных партый у поўнай адпаведнасці з партыйнымі дырэктывамі».

Напады Агурскага сталі першым крокам у далейшай справе, разгорнутай супраць Усевалада Ігнатоўскага, якога напрыканцы 1930 года знялі з кіраўніцтва Акадэміяй навук, абвінавацілі ва ўдзеле ў «Саюзе вызвалення Беларусі», а 22 студзеня 1931 года як «нацыянальнага адшчапенца» выключылі з партыі. 4 лютага 1931 года Ігнатоўскі застрэліўся.

Пазіцыя Агурскага ў дачыненні да паўстання 1863 года ў Беларусі і Літве стала афіцыйнай і была замацавана ў рэзалюцыі кастрычніцкага пленума ЦК КП(б)Б 1930 года ў раздзеле пра нацыянальнае пытанне.

Выбудаваная за кошт наступу на беларускіх «буржуазных нацыяналістаў», кар’ера Агурскага хутка развівалася. У 1934 годзе яго прызначылі на пасаду дырэктара Інстытута яўрэйскай пралетарскай культуры (закрыты ў 1935 годзе), і намесніка дырэктара Інстытута нацыянальных меншасцяў АН БССР. Агурскаму была нададзена ступень доктара гістарычных навук без абароны дысертацыі — на падставе друкаваных прац. У 1936 годзе пастановай Прэзідыума АН БССР Агурскі быў зацверджаны членам-карэспандэнтам аддзялення грамадскіх навук АН БССР.

* * *

Праз два гады, 4 сакавіка 1938 года, Агурскі быў арыштаваны па абвінавачанні ў прыналежнасці да яўрэйскай фашысцкай арганізацыі і шкодніцкай дзейнасці ў Акадэміі навук Беларусі. Па пастанове Асобага пасяджэння пры НКУС СССР ад 15 жніўня 1939 года па артыкулах 68 і 76 КК БССР ён быў сасланы ў Казахстан тэрмінам на 5 гадоў. Але ссылка зацягнулася надаўжэй.

Самуіл Агурскі памёр 19 жніўня 1947 года ў Паўладары ад кровазліцця ў мозг. 7 красавіка 1956 года ён быў рэабілітаваны Ваеннай калегіяй Вярхоўнага суда СССР.

***

Василь Герасимчик

 Самуил Агурский – портной, комиссар, историк

Самуил Хаимович Агурский – весьма противоречивая личность в отечественной истории. Его жизнь – свидетельство того, как реализуется стремление достичь высот социальной лестницы. И яркий пример падения с этих вершин.

Портной из бедной семьи

Самуил родился 29 апреля 1884 года в Гродно в бедной еврейской семье бывшего солдата царской армии, который отслужил 25 лет, а по возвращении из войска до конца жизни работал чернорабочим на табачной фабрике Шерешевского в Гродно. Самуил с 12 лет начал зарабатывать на собственный кусок хлеба тяжелой работой. Сначала в веревочной мастерской, где по 15-16 часов в сутки крутил колесо, за что получал по 50 копеек за день работы. Затем водоносом на соляном заводе, чернорабочим на кожевенном заводе и подмастерьем маляра. В 18 лет Самуил устроился на швейную фабрику портным, где присоединился к еврейскому социал-демократическому союзу, стал членом Бунда.

В 1902 г. его захватили идеи революционной борьбы. Самуил принял активное участие в нескольких выступлениях в Гродно и соседней Сувалкской губернии. Это не могло не привлечь внимание царской полиции. Агурский вынужден был отправиться в эмиграцию: сначала в Англию, а на следующий – 1906 – год он перебрался в США, где работал портным.

В эмиграции

Агурский жил в основном в Чикаго. В свободное от работы время писал статьи для еврейских социалистических газет. Здесь же познакомился с лидерами организации «Индустриальные рабочие мира» американцами Уильямом Хейвудом (после Октябрьской революции эмигрировал в СССР и был похоронен в кремлевской стене) и руководителем социалистической партии Юджином Дебсом. Вместе с ними Самуил участвовал в анархистском и революционном движении, а в 1915 г. в качестве содиректора организовал так называемый «Чикагский рабочий институт» – первый революционный институт для обучения эмигрантов-рабочих из Восточной Европы.

После Октябрьского переворота 1917 года многие учащиеся института заняли руководящие должности в молодом советском государстве. Среди них в первых рядах был сам Агурский, малоизвестный корреспондент американских еврейских газет, который после Февральской революции, в мае 1917 года, вернулся на территорию бывшей Российской империи. А после захвата власти большевиками в ноябре сделал довольно успешную карьеру.

Во имя революции

Когда началась Октябрьская революция, Агурский вступил в ряды Красной гвардии. Он так ни разу и не принял участие в боевых действиях, но главное было то, что он присутствовал на заседании Петроградского совета 8 ноября.

В декабре 1917 г. он получил предложение издавать в Петрограде еврейскую советскую газету для пропаганды идей большевизма в среде рабочих. Ленин не жалел на это средств.

Позже сам Агурский отмечал: «Мы приняли предложение, немедленно приступили к работе и хотели осуществить этот план. Но это была одна из самых трудных задач. Правда, денег было достаточно впервые в истории еврейского социалистического движения деньги не играли роли при создании газеты».

Но проблемой являлось то, что большинство еврейской интеллигенции не желало поддерживать большевиков, и в помощники к Агурскому пошли только двое бывших политических эмигрантов – А. Кантор, экс-секретарь лондонского «Еврейского рабочего фонда», и известный лондонский анархист А. Шапиро.

В феврале 1918 г. Агурский вместе со знаменитым американским революционером, журналистом-социалистом Альбертом Рисом Вильямсом (1883-1962) организовал 1-й интернациональный отряд Красной Армии, для которого смог привлечь финансовую помощь из США. Одновременно он вступил в партию большевиков и начал работу в Народном комиссариате по делам национальностей под руководством Сталина.

Агурский встречался с Лениным. Одна из таких встреч в феврале 1918 года Агурского и заведующего американского союза портных Шлезингера попала даже на страницы газеты «Правда».

Перетянуть еврейских рабочих

Во время гражданской войны главной задачей Агурского было перетягивание на сторону большевиков разнообразных еврейских организаций. 2 декабря 1918 г. он прибыл в освобожденный от «белых» Могилев, где участвовал в ряде дискуссий по поводу отношения еврейских рабочих к «задачам революции». В результате «в субботу, 7 декабря 1918 года, мы созвали большое собрание, на котором говорили о роли еврейских рабочих в Октябрьской революции. В тот же день состоялось второе собрание, на котором была организована еврейская секция и было постановлено учредить Еврейский комиссариат».

Агурский получил новое назначение – комиссар по еврейским делам Витебской губернии, где издавал газету на идиш «Дер фрайер арбетэр» («Свободный рабочий», 1918-1919). Он сопровождал в 1919 году Михаила Калинина в его поездке по Беларуси на поезде «Октябрьская революция». Признанием деятельности Агурского стало его участие в качестве делегата в VIII съезде партии большевиков.

Но основной в деятельности Агурского оставалась задача перетащить на сторону партии рядовых еврейских рабочих и способствовать воспитанию их в русле официальной советской идеологии. Для этого он в июне 1919 года вместе со Сталиным подписал декрет о закрытии Центрального бюро еврейских общин, результатом чего стало изъятие имущества евреев. В дополнение Агурский активно выступил против традиционной религии евреев – иудаизма и пропагандировал замену древнееврейского языка (иврита) более молодым – идишем.

В советской Беларуси развернулись суды против раввинов и резников, проводившихся параллельно в нескольких городах. В печати особенно освещался так называемый процесс по делу «Треста резников», который начался в Минске 28 февраля 1925 года. Его целью была дискредитация использования кошерной пищи. Рассматривалось судебное дело об убийстве минскими резниками своего витебского коллеги. На судебном процессе среди выступавших был и Самуил Агурский, который говорил: «На скамье подсудимых сидят не рядовые преступники, а представители тех, кто на протяжении сотен лет во имя религия пил кровь еврейского народа». Как позже выяснилось, никакого убийства на самом деле не было. Дело было с самого начала сфальсифицировано, однако трое резников получили реальные сроки, а в прессе продолжалась пропагандистская кампания.

В апреле-мае 1921 года некоторым время Агурский был сотрудником Народного комиссариата труда в качестве уполномоченного по отделу иммиграции по организации квалифицированных групп и отдельных производств.

В начале 1920-х годов Агурский по поручению Ленина дважды посещал США, участвовал в создании компартии США, под видом помощи голодающим Поволжья собирал средства в поддержку Советской России. Но после смерти Ленина в 1924 году, на похоронах которого присутствовал и Агурский, его политическое восхождение завершилось. Он сменил сферу деятельности, переквалифицировался в историка и перебрался на постоянное жительство в БССР, где достиг высот научной (точнее, научно-административной – belisrael.info) карьеры.

Из комиссара в историки

В 1924-1929 гг. Агурский исполнял обязанности заведующего Истпартом при ЦК КП(б)Б, заместителя директора Института истории партии при ЦК КП(б)Б, а с 1934 по 1938 гг. Агурский был уже директором института истории партии при КП КП(б)Б, одновременно работая директором института истории АН БССР и директором Музея Революции БССР.

В первые годы после возвращения в Беларусь Агурский отредактировал сборники материалов «1905 год в Белоруссии» (1926), «Октябрь в Белоруссии» (1927) и написал монографию «Еврейский рабочий в коммунистическом движении (1917-1921)». В то же время для Агурского становится неприемлемой та концепция истории БССР, которую выстраивали в республике представители «буржуазных националистов» с их стремлением к белорусизации.

Когда для Агурского стали очевидными изменения в национальном вопросе, происходившие в СССР накануне Великого перелома, он решился на первую критику в данном вопросе, что нашло отражение в его работе 1928 г. – «Очерки по истории революционного движения в Белоруссии (1863-1917)».

Одним из объектов критики он выбрал восстание 1863-1864 гг. и его вождя Кастуся Калиновского. При помощи этой критики Агурский вел наступление на президента Академии Наук БССР Всеволода Игнатовского (1881-1931).

Агурский назвал восстание 1863 года «феодально-реакционным», а газету «Мужыцкая праўда» – документом «польским националистическим, проникнутым римско-униатским религиозным влиянием». По мнению Агурского, авторами газеты являлись В. Врублевский и Ф. Томашевский. Калиновский же был назван «мифическим героем».

В 1929 году на форуме марксистских ученых и на ХII съезде КП(б)Б он выступил с открытой критикой книги Игнатовского о восстании 1863 года, на то время еще не опубликованной. Позиция Агурского получила подкрепление в институте Ленина, куда обратился секретарь ЦК Беларуси Гамарник с предложением дать заключение о деятельности Агурского: «Товарищ Агурский ведет правильную партийную линию по борьбе с идеализацией мелкобуржуазных националистических партий в полном соответствии с партийными директивами».

Атаки Агурского стали первым шагом в дальнейшем деле, развернутом против Всеволода Игнатовского, которого в конце 1930 г. сняли с руководства Академией наук, обвинили в участии в «Союзе освобождения Беларуси», а 22 января 1931 г. как «национального отщепенца» исключили из партии. 4 февраля 1931 года Игнатовский застрелился.

Позиция Агурского в отношении восстания 1863 года в Беларуси и Литве стала официальной и была закреплена в резолюции октябрьского пленума ЦК КП(б)Б 1930 г. в разделе о национальном вопросе.

Карьера Агурского, выстроенная за счет наступления на белорусских «буржуазных националистов», быстро развивалась. В 1934 г. его назначили на должность директора Института еврейской пролетарской культуры (был закрыт в 1935 г.), и заместителя директора Института национальных меньшинств АН БССР. Агурскому была присвоена степень доктора исторических наук без защиты диссертации – на основании печатных работ. В 1936 г. постановлением Президиума АН БССР Агурский был утвержден членом-корреспондентом отделения общественных наук АН БССР.

Через два года, 4 марта 1938 г., Агурский был арестован по обвинению в принадлежности к еврейской фашистской организации и вредительской деятельности в Академии наук Беларуси. По постановлению особого совещания при НКВД СССР от 15 августа 1939 г. по статьям 68 и 76 УК БССР он был сослан в Казахстан сроком на 5 лет. Но ссылка затянулась.

Самуил Агурский умер 19 августа 1947 г. в Павлодаре от кровоизлияния в мозг. 7 апреля 1956 г. он был реабилитирован Военной коллегией Верховного суда СССР.

Опубликовано 12.11.2016  22:57

«ЗНАТАКІ»

(паводле артыкула: Смілавіцкі Л., Шыбека З. Беларуская юдаіка: праблемы станаўлення і перспектывы развіцця // Маладосць (Мінск). № 4, 2016. С. 104–109).

Спачатку будзем прыводзіць урыўкі з артыкула ваяўнічых дылетантаў спецыялістаў па беларускай іудаіцы з Тэль-Авіўскага ўніверсітэта, потым – «вясёлыя карцінкі».

  1. Як этнацэнтрызм замінаў беларускім гісторыкам дакранацца да яўрэйскай тэматыкі

Glupstva1

М. Доўнар-Запольскі (1867–1934) – найбольш самавіты гісторык з траіх названых. У 1925–26 гг. ён працаваў у БДУ, потым быў вымушаны з’ехаць у Маскву – іменна праз тых, каму карцела падагнаць яго працу пад «ізмы». Рукапіс яго працы «История Белоруссии», падрыхтаванай у пачатку 1920-х, дзесяцігоддзямі ляжаў у архіве. Пасля перабудовы праца была перакладзена на беларускую мову («Гісторыя Беларусі») і ў 1994 г. выйшла ў Мінску масавым тыражом (10000 экз.). Што ж, часопіс «Маладосць» прынамсі даў нам нагоду ўспомніць пра сумленнага даследчыка…

Dounar1 Dounar2 Dounar3 Dounar4 Dounar5

Ус. Ігнатоўскі (1881–1931, скончыў самагубствам) – гісторык больш палітызаваны. Былы эсэр, адзін са стваральнікаў Беларускай камуністычнай арганізацыі (1920), наркам земляробства (1920–1921), асветы (1921–1926), кандыдат у члены ЦК КПБ (1923-1924)… З Доўнарам-Запольскім яго лучыць хіба тое, што кніга праф. Ігнатоўскага «Кароткі нарыс гісторыі Беларусі» пасля 1926 г. таксама была паддадзена забыццю на доўгія гады. Перавыдана ў Мінску (1991) яшчэ больш масавым накладам.

Ihnat1 Ihnat2 Ihnat3 Ihnat4

В. Ластоўскі (1883–1938, расстраляны) – літаратар, палітык, папулярызатар беларускай гісторыі. Адзіны з траіх, каго насамрэч мажліва менаваць «этнацэнтрыстам». У яго кампілятыўнай «Кароткай гісторыі Беларусі» (1910) пра яўрэяў («жыдоў») гаворыцца мала, аднак усё ж ёсць фраза пра ўзяцце Полацка Іванам Грозным у 1563 г.: «Цар Іоан прыказаў хрысьціць усіх жыдоў, а тых, каторые спрацівяцца, тапіць у Дзьвіне». (Гросмайстар Барыс Гулько чамусьці мяркуе, што гэта адбылoся не ў беларускім Полацку, а ў польскім Плоцку.)

І пазней В. Ластоўскі як мінімум «дакранаўся» да яўрэйскіх тэм. У «Мы яшчэ тут!» № 34 (люты 2008) прыведзена яго зацемка 1918 г. «Назова Беларусі па-жыдоўску»:

У жывой мове, як і ў старых друках, Беларусь па-жыдоўску называецца “Rajsen”. Цікава, што пад найменнем “Rajsen” жыды разумеюць не толькі цэнтральную Беларусь, але і найдалей на ўсход і захад высунутыя беларускія акраіны, як заходнепаўночную часць Чарнігаўшчыны і Смаленшчыны ды Беласточчыну. Тэрыторыя “Rajsen”, уласціва Беларусь, займае выдатнае месца ў гісторыі духовага жыцця ўсходнееўрапейскіх жыдоў. Згэтуль выйшлі найслаўнейшыя імёны жыдоўскіх тэолагаў і талмудзістаў, з Магілёўшчыны чэрпаў духовае цяпло хасідызм, а валожынскія духоўныя жыдоўскія школы выдавалі найбольш паважаных за вучонасць паміж жыдамі ўсёй Еўропы рабінаў. Вільня па сягонняшні дзень друкуе Талмуд і шмат кніг для жыдоў усяго Старога і Новага свету.

У «Выбраных творах» Вацлава Ластоўскага (Мінск: Беларускі кнігазбор, 1997) прыведзены яго ўспамін сярэдзіны 1920-х гг. пра беларускіх сялян канца ХIХ ст., дзе, у прыватнасці, сказана:

Адношанне да жыдоў у сялянства было пратэкцыянальна-грэблівае. Селянін цаніў у жыдзе яго практычнасць і ўменне прыспасобіцца да жыцця, што называў “хітрасцю”, ахвотна ішоў да яго радзіцца ў трудным палажэнні і меў больш веры да яго рад, чым да рады інтэлігента-хрысціяніна, але лічыў жыда ў істоце чымсьці ніжэйшым, горшым ад сябе. Расавай і наагул нянавісці ў стасунках між жыдамі і сялянамі не было, існаваў толькі глыбокі веравызнаўчы падзел і абустаронны рэлігійны фанатызм.

Нуль з трох – цудоўны працэнт пападанняў!

  1. 1932 і 1991 гг. – пераломныя даты?

Glupstva2

Абзацы з артыкула Мікалая Токарава «Вывучэнне культуры і гісторыі яўрэяў у Беларускай Акадэміі навук» (Беларусіка = Albaruthenica: Кн. 4… / Рэд. В. Рагойша, Г. Цыхун, З. Шыбека. Мінск: Навука і тэхніка, 1995).

Tokarau1 Tokarau2

Пункцік з бібліяграфічнага спісу «Литература по истории и культуре евреев Беларуси (1990–1997 гг.)» (Евреи Беларуси. История и культура. Вып. 1. / Сост. И. Герасимова (отв. ред.), Е. Киммель, Г. Рутман).

1990

  1. Пара б ужо сучбелліту пачаць цікавіцца яўрэйствам!

Glupstva3

Даведачка. У савецкі час пра яўрэяў і яўрэйства пісалі, між іншага, такія волаты беларускай літаратуры, як Янка Брыль, Васіль Быкаў, Змітрок Бядуля, Уладзімір Караткевіч, Аляксей Карпюк, Якуб Колас, Янка Купала, Міхась Лынькоў, Янка Маўр, Іван Мележ, Максім Танк. У постсавецкі перыяд «яўрэйскія тэмы» набылі яшчэ большую папулярнасць.

Лёгка назавем два тузіны сучасных літаратараў, хто ўводзіў у свае творы яўрэяў і/або апавядаў пра беларуска-яўрэйскія дачыненні (спіс, вядома, няпоўны): Святлана Алексіевіч, Лідзія Арабей, Уладзімір Арлоў, Вольга Бабкова, Фелікс Баторын, Алена Васілевіч, Міхаіл Галдзянкоў, Навум Гальпяровіч, Адам Глобус, Уладзімір Гніламёдаў, Зміцер Дзядзенка, Мікола Ільючык, Павал Касцюкевіч, Вячаслаў Лапцік, Яўген Ліпковіч, Уладзімір Някляеў, Дзмітрый Падбярэзскі, Cяргей Пятроў, Людміла Рублеўская, Андрэй Федарэнка, Андрэй Хадановіч, Мікола Чаргінец, Васіль Якавенка… А ці трэба забываць эмігрантаў, якія таксама належаць да беларускай літаратуры: Марат Баскін, Леанід Зубараў, Давід Шульман?..

Такі во прагноз на роўным месцы. Але пажылым дахтурам, будушчым рукавадзіцелям «Інстытута гісторыі яўрэяў Беларусі ў рамках Цэнтра вывучэння дыяспары пры Тэль-Авіўскім універсітэце», гэтаксама як юным чытачам «Маладосці», дазволена пра гэта і не ведаць 🙂

В. Р.

Апублiкавана 29 мая 2016  21:16