Tag Archives: Niki Graca

«НН» о выходе книги Мойше Кульбака

Антон Лявіцкі

Вяселле тэксту і чытача: Кульбак выходзіць па-нямецку

11.01.2018 / 13:28

(перевод статьи на русский язык см. ниже)

У аглядзе «Габрэйскае жыццё пад сярпом і молатам», прысвечаным новаму перакладу «Зельманцаў» на нямецкую мову, нямецкае радыё «Культура» стылізуе Мойшу Кульбака як песняра мадэрнасці, удзельніка еўрапейскай літаратуры 1920-х. Побач з уласна тэкстам рэцэнзіі даступная таксама гутарка журналіста з ейным аўтарам, крытыкам Карстэнам Гукам (Hueck).

  

Нямецкае (2017) і беларускае (2015, выд-ва «Папуры») выданні рамана

Нямецкі пункт гледжання, як і кожны іншы, дазваляе адзначыць адно і абмінае іншае. У гутарцы (якая моцна адрозніваецца ад тэксту) толькі аднойчы ўпамінаецца Беларусь, а ў цэнтры ўвагі аказваецца лёс мовы ідыш у эпоху мадэрну.

Ідыш зазнаў росквіт у 1920-я гады, у тым ліку з прычыны афіцыйнага прызнання ў савецкай дзяржаве, дзе ўзніклі адпаведныя магчымасці: выдавецтвы, газеты, тэатры. На літаратурнай сцэне ідыш у гэтым дзесяцігоддзі Кульбак быў заўважнай постаццю. Як кажа Карстэн Гук у размове, Кульбак асэнсавана ставіў за мэту зрабіць з ідыш мову сучаснай літаратуры. У ягонай прозе можна знайсці ўплывы Байрана, Гётэ, Гайнэ, але таксама Бабеля ды іншых сучаснікаў.

Пры гэтым Кульбак быў выдатным выступоўцам. Ён часта ўдзельнічаў у публічных чытаннях, ахвотна рабіў свайго кшталту «spoken poetry». Гэта вынікала з ягонага разумення літаратуры як «вяселля паміж тэкстам аўтара і пачуццем чытача».

Сюжэт рамана тычыцца вялікай грамадскай трансфармацыі. Супольнасць габрэяў — нашчадкі рэбэ Зельмы (насамрэч у рамане выводзіцца рэб Зэльман – «спадар Зэльман», а не рэбэ, то бок рабін. – belisrael.info), рамеснікі з пралетарскімі рысамі, якія жывуць «дзесь у Беларусі, бацькаўшчыне Мойшы Кульбака», — знаходзяцца на парозе мадэрнізацыі. Яна будзіць розныя пачуцці: нехта цэніць электрычнасць і «механіку сваёй швейнай машыны», іншыя — прыроду і музыку. Напружанне паміж розным стаўленнем да «новай часіны» стварае змястоўны асяродак рамана.

Кульбак паказвае жыццёвы свет, асуджаны на немінучы заняпад, у якім суіснуюць магчымасці і трывога з прычыны глыбінных змяненняў. Сам пісьменнік быў прыхільнікам мадэрнасці і рэвалюцыі, ён разумеў гісторыю як рух, якога няможна ўнікнуць.

Тым не менш, у кнізе Кульбак дэманструе прыхільнасць да свайго народа, які, як здаецца, наўрад ці перажыве гэтую мадэрнізацыю. Скептыцызм што да шанцаў габрэйскай культуры «знайсціся» ў новай (савецкай) мадэрнасці з болем адлюстраваны ў фінале рамана. Як трохі павярхоўна заўважае Гук, Кульбак паказвае ўсіх сваіх герояў «сардэчна», «з цеплынёй».

Пазней меланхалічная сімпатыя, з якой Кульбак малюе гэтую будучыню, стала пунктам абвінавачвання супраць яго з боку бальшавіцкай улады. Сталінская культурная палітыка выкарыстала адсутнасць у рамане сацыялістычнага героя як нагоду для адпаведнай «крытыкі» аўтара.

У беларускай крытыцы «Зельманцаў» пераважна чытаюць як менскі раман (напрыклад). Нямецкі ж рэцэнзент цалкам выключае лакальны кантэкст творчасці Кульбака — Менск у размове не згадваецца зусім, толькі аднойчы і мімаходзь — Беларусь; у тэксце неяк недарэчна і неабавязкова мільгае беларуская Акадэмія навук. Росквіт ідыш 20-х, які ў беларускай літаратуры адносяць у тым ліку да асаблівасцяў БССР як нацыянальнай дзяржавы (якая мела чатыры дзяржаўныя мовы), Гук тлумачыць спасылкай на агульную савецкую палітыку 20-х.

Побач з выдаткамі такая оптыка мае і перавагі. Яна дазваляе прачытаць раман Кульбака як гісторыю савецкай сучаснасці — вялікага і дынамічнага мадэрнізацыйнага праекта, складовай часткі міжваеннай «цывілізацыйнай кан’юнктуры». Тое, што традыцыйны беларускі погляд часта выпускае з-пад увагі.

Добры прыклад дае апошняя менская канферэнцыя па рэпрэсіях, на якой слова «мадэрнасць», здаецца, не прагучала ніводнага разу. Замест гэтага з пільнай руплівасцю аналізуецца савецкасць, саветызацыя. Па-нямецку ж «саветызацыя, мадэрнізацыя, электрыфікацыя» ўтвараюць неспадзяваны, але лагічны сэнсавы рад.

Пры гэтым асноўную семантычную нагрузку нясе менавіта мадэрнізацыя, мадэрнасць. Кульбак у такім выпадку становіцца часткай традыцыі айцоў новай літаратуры на ідыш (Шолам-Алейхэм і іншыя). Кульбак скіраваў іхную спадчыну далей у актуальную сістэму каардынат, адкрыў новым уплывам. Пісьменнік пазычаў з культурнага даробку нямецкіх «залатых 20-х»: у пачатку дзесяцігоддзя ён жыў у Берліне, дзе асвойтаўся ў дынамічных даляглядах тамтэйшых плыняў і рухаў (Гук называе экспрэсіянізм).

Цікава, што прачытаны такім чынам Кульбак лёгка вяртаецца ў кантэкст Беларускай рэспублікі Саветаў і размяшчаецца побач з аўтарамі, якія з роспачным бяссіллем пазіралі на «вялікі пералом» — напрыклад, Купала і Зарэцкі.

Варта заўважыць, што выхад «Зельманцаў» па-нямецку з’яўляецца часткай «адкрыцця» Кульбака. Крыху раней, у 2017-м, выйшаў ягоны раман «Панядзелак», а неўзабаве мае з’явіцца «Дзісненскі Чайльд-Гаральд» — твор, у якім Кульбак падсумоўваў досвед свайго берлінскага побыту. Нямецкі кніжны рынак адкрывае для сябе выдатнага літаратара амаль сінхронна з беларускім.

Раман пераклалі і пракаментавалі Нікі Грака і Эстэр Аляксандэр-Імэ, кніга выйшла ў выдавецтве «Іншая бібліятэка» («Die Andere Bibliothek», Берлін) і ўтрымлівае 397 старонак. Каштуе 42 еўра.

Крыніца

Перевод на русский belisrael.info:

Антон Левицкий

Свадьба текста и читателя: Кульбак выходит по-немецки

В обзоре «Еврейская жизнь под серпом и молотом», посвященном новому переводу «Зелменян» на немецкий язык, немецкое радио «Культура» стилизует Мойше Кульбака как певца модерности, участника европейской литературы 1920-х. Наряду с собственно текстом рецензии доступна беседа журналиста с ее автором, критиком Карстеном Гуком (Hueck).

Немецкая точка зрения, как и любая иная, позволяет отметить одно и упускает другое. В беседе (которая сильно отличается от текста) лишь однажды упоминается Беларусь, а в центре внимания оказывается судьба языка идиш.

Идиш испытал расцвет в 1920-е годы, в том числе по причине официального признания в советском государстве, где возникли соответствующие возможности: издательства, газеты, театры. На литературной идиш-сцене. Как утверждает Карстен Гук в беседе, Кульбак намеренно ставил целью сделать из идиша язык современной литературы. В его прозе можно найти влияния Байрона, Гёте, Гейне, но также Бабеля и иных современников.

При этом Кульбак был прекрасным оратором. Он часто участвовал в публичных чтениях, охотно делал своего рода «spoken poetry». Это вытекало из его понимания литературы как «свадьбы между текстом автора и чувством читателя».

Сюжет романа касается большой общественной трансформации. Общность евреев – потомки Зельмы (на самом деле Зельмана – belisrael.info), ремесленники с пролетарскими чертами, которые живут «где-то в Беларуси, на родине Мойше Кульбака», – находятся на пороге модернизации. Она будит разные чувства: кто-то ценит электричество и «механику своей швейной машины», кто-то – природу и музыку. Напряжение между разным отношением к «новым временам» создает содержательную среду романа.

Кульбак показывает жизненный мир, осужденный на неизбежный упадок, в котором сосуществуют возможности и тревога из-за глубинных изменений. Сам писатель был сторонником модерности и революции, он понимал историю как движение, которого невозможно избежать.

Тем не менее, в книге Кульбак демонстрирует приязнь к своему народу, который, кажется, вряд ли переживет эту модернизацию. Скепсис относительно шансов еврейской культуры «найтись» в новой (советской) модерности с болью отражен в финале романа. Как несколько поверхностно замечает Гук, Кульбак показывает всех своих героев «сердечно», «с теплотой».

Позже меланхоличная симпатия, с которой Кульбак рисует это будущее, стала пунктом обвинения против него со стороны большевистской власти. Сталинская культурная политика использовала отсутствие в романе социалистического героя как повод для соответствующей «критики» автора.

В белорусской критике «Зелменян» читают преимущественно как минский роман. Немецкий же рецензент совершенно исключает локальный контекст творчества Кульбака – Минск в беседе не вспоминается совсем, только однажды и мимоходом – Беларусь. В тексте как-то неуместно и необязательно мелькает белорусская Академия наук. Расцвет идиша, который в белорусской литературе относят в том числе к особенностям БССР как национального государства (обладавшего четырьмя государственными языками), Гук объясняет ссылкой на общую советскую политику 20-х.

Наряду с недостатками такая оптика имеет и преимущества. Она позволяет прочитать роман Кульбака как историю советской современности – большого и динамичного проекта модернизации, составной части межвоенной «цивилизационной конъюнктуры». То, что традиционный белорусский взгляд часто выпускает из виду.

Хороший пример дает последняя минская конференция о репрессиях, на которой слово «модерность», кажется, не прозвучало ни разу. Вместо этого тщательно анализируются советскость, советизация. По-немецки же «советизация, модернизация, электрификация» создают неожиданный, но логичный смысловой ряд.

При этом основную семантическую нагрузку несет именно модернизация, модерность. Кульбак в таком случае становится частью традиции отцов новой литературы на идише (Шолом-Алейхем и др.). Кульбак направил их наследие дальше, в актуальную систему координат, открыл новым влияниям. Писатель черпал из культурных достижений немецких «золотых 20-х»: в начале десятилетия он жил в Берлине, где освоился в динамичных горизонтах тамошних течений и движений (Гук называет экспрессионизм).

Интересно, что прочитанный таким образом Кульбак легко возвращается в контекст белорусской республики Советов и помещается рядом с авторами, которые с отчаянным бессилием наблюдали за «великим переломом», – например, Купалой и Зарецким.

Следует заметить, что выход «Зелменян» на немецком языке является частью «открытия» Кульбака. Немного раньше, в 2017-м, вышел его роман «Понедельник», а вскоре должен появиться «Дисненский Чайльд-Гарольд» – произведение, в котором Кульбак подводил итоги своего берлинского быта. Немецкий книжный рынок открывает для себя выдающегося литератора почти синхронно с белорусским.

Роман перевели и прокомментировали Ники Грака и Эстер Александер-Име, книга вышла в издательстве «Иная библиотека» («Die Andere Bibliothek», Берлин) и содержит 397 страниц. Стоит 42 евро.

Опубликовано 11.01.2018  18:12