Tag Archives: Илья Леонов

Игорь Каноник. Минское гетто глазами моего отца (3)

(окончание; начало и продолжение)

…Весь август 1943-го, оставшись один, отец продолжал ездить на торфоразработки с единственной целью, при первой возможности убежать в лес. И в первых числах сентября к евреям, работавшим с торфом, подошла молодая деревенская девушка и спросила: «Кто здесь Додик?» Предварительно она поговорила с охранником-полицаем, который проверил её аусвайс и забрал из корзинки часть продуктов, которые она несла на обмен в Минск. Отведя отца в сторону, она тихо спросила: «Как зовут твою маму?». Выяснив этот вопрос, она обьяснила отцу, что если он сможет убежать, то должен обойти глубоко по лесу немецкий пост и ждать её через два километра на опушке леса. Через два дня она будет возвращаться из Минска, но к ней он не должен подходить, а должен осторожно идти за ней по лесу.

Это была минская подпольщица, связная партизанского отряда Лидия Дмитриевна Берестовская (после замужества Кащей). Направляясь в сторону Минска, находясь на очередном задании командования партизанского отряда и увидев группу евреев из гетто, она сразу вспомнила рассказ моей бабушки Лизы, который случайно услышала в отряде. Партизаны спрашивали бабушку, откуда она, где её семья. И бабушке пришлось рассказать о том, что в гетто остался её единственный оставшийся пока в живых сын, 14-летний подросток Додик, и что он, возможно, продолжает ездить на принудительные работы по торфоразработкам в то же место, откуда она смогла убежать в начале августа.

Лидия  Дмитриевна Кащей, спасшая моего отца

Отец в тот же день выпрыгнул на ходу из машины около леса, когда они возвращались в гетто. Полицай-литовец как раз сел в кабину к водителю-немцу, так как начался сильный дождь. Другие евреи его отговаривали не прыгать, говорили, что могут убить, если заметят. Отец им ответил, что и так скоро всех убьют. Двое суток он провёл в лесу, а на третий день ждал в условленном месте. К полудню на лесной дороге появилась та же молодая партизанка. Они шли несколько дней, в основном только в тёмное время, по кустам и болотам, так как опасались идти по лесным дорогам, у отца не было никаких документов. Лида хорошо ориентировалась на местности, так как была родом из этих мест, из деревни Скураты.

Партизанский отряд находился в глубоком лесу, но всего в десяти километрах от места торфоразработок. Когда они пришли, Лида сказала отцу: «Иди вон в ту землянку, там твоя мама работает поварихой»…

Cвидетельство узника гетто Давида Каноника

16 июля 1944 года в освобождённом Минске был проведён партизанский парад. В середине июля 1944-го отец с матерью вернулись в свой дом, дом семьи Каноник, где и жили до войны, до гетто, на Червенском тракте, по улице Крупской, 25. Но дом был занят, там уже давно жили другие люди, ведь они думали, что все евреи погибли. Мать не хотела ругаться, хотя не было большой проблемой законно вернуть дом. Но она не стала этого делать, видимо, не совсем хорошие воспоминания связывали её с этим домом. Зайдя в сарай во дворе, они нашли среди кучи дров свою коробку с довоенными фотографиями семьи. Бабушка с отцом пошли жить на Грушевку, там сохранился старый дом семьи Гоберман по улице Пакгаузной, 7 (позже улица Хмелевского), в котором бабушка жила до 1925 года, до того, как вышла замуж. И как раз из эвакуации вернулась её родная младшая сестра Роза Давидовна Тройчанская (Гоберман) с дочерью Эллой и сыном Эриком. Муж Розы, Соломон Тройчанский, остался в Челябинске, так как занимал высокую руководящую должность на оборонном заводе. И они, две сестры, поделили дом на две половины, с двумя входами. Доставшуюся отцу с матерью половину дома пришлось переделывать в жилое помещение. Так как до войны она использовалась для легкой брички прадеда Давида Гобермана, отца бабушки, который работал извозчиком. Вообще, на Грушевке жило много евреев, официально работавших извозчиками на кирпичном заводе Фридмана, который находился в Тучинке.

У Давида Гобермана были два родных брата, Нохим и Янкель, которые также жили на Грушевке и были главами своих очень больших семей. Все трое были сыновьями прапрадеда Абрама Гобермана, и все родились на улице Грушевской в доме № 46.

Давид Гоберман был главой большой семьи, у них с женой Эстер были четыре дочери и два сына. В каждом поколении в семье Гоберманов рождались двойняшки.

Один сын Давида Гобермана ещё в подростковом возрасте утонул на «Сажалке», в небольшом озере, которое было прямо на нашей улице. Второй сын, Евель Гоберман (Евель и моя бабушка Лиза были двойняшки, родившиеся в 1906 году), прошёл всю войну, он был призван в армию ещё в 1939 году. В звании капитана был политруком, заместителем командира 1-го танкового батальона 20-й танковой бригады Первого Белорусского фронта. Принимал участие в освобождении Белоруссии, награждён многими орденами и медалями.

Евель Давидович Гоберман, родной брат Елизаветы Давидовны Каноник (Гоберман)

После войны Евель с женой Фирой и их трое детей, старший сын Вова, средний Феликс и младшая дочь Софа жили на нашей же улице Пакгаузной, в доме № 4. Но в середине 50-х гг. Евеля Гобермана в числе коммунистов-тридцатитысячников направили работать председателем колхоза «Советская Беларусь» Клецкого района Минской области. Будучи очень умным человеком и сильным хозяйственником, Евель Гоберман вывел этот слабый и отстающий колхоз на передовые позиции в сельском хозяйстве Белоруссии. Так он получил право ежегодно представлять достижения сельского хозяйства Белоруссии на ВДНХ в Москве, где колхозу постоянно присуждали призы и медали.

После пяти лет работы председателем колхоза Евель Гоберман вернулся в Минск и был назначен на должность директора Минской щёточной фабрики, где и работал много лет до выхода на пенсию. Евель Гоберман умер в Минске в 1979 году.

Одна из четырёх дочерей Давида Гобермана, Люба, была замужем за офицером-пограничником, Изосимом (Зусей) Шмоткиным, они жили на заставе «Домачево» под Брестом. Люба с маленькой дочерью Эсмеральдой в первый день войны успела эвакуироваться с другими жёнами офицеров. Но далеко они не смогли уехать, под Минском машину разбомбило. Местные жители выдали её немцам как еврейку и жену офицера-пограничника, и она с дочерью была расстреляна. А тот самый офицер-пограничник Изосим Шмоткин вернулся с войны в звании майора. Создав новую семью, он жил по соседству с нами на Грушевке, в доме № 48. У них с женой Идой было двое детей, старший сын Лёня и дочь Ольга, с которой я учился в одном классе в школе № 3.

Давид Гоберман с женой Эстер и ещё одной дочерью Раей попали в гетто, где и погибли. Спаслась из гетто только одна их дочь, моя бабушка Лиза, 1906 года рождения, а также младшая дочь Роза 1911 г. р., которая была со своей семьёй в эвакуации в Челябинске.

Как ни странно, но район Грушевского посёлка полностью сохранился в довоенном виде, его не бомбили. Возможно потому, что там были расквартированы немецкие солдаты- железнодорожники, обслуживавшие Минский железнодорожный узел, часть из которых работала также на вагоноремонтном заводе. Например, в нашей школе №3 (где мы учились с сестрой Лилей), а это было новое четырёхэтажное здание, построенное в 1936 году, были немецкие казармы. После войны отец также там учился, оканчивая вечернюю школу.

…После получения справки из партархива в начале апреля 1986-го, отцу оформили в Московском районном исполкоме и в военкомате все документы. В домике на Грушевке установили телефон – кстати, этот деревянный дом (см. фото 2016 г.) пока стоит на ул. Хмелевского, 7. Отца поставили на льготную очередь на квартиру по месту работы на радиозаводе. Через год предложили квартиру в центре города в старом ведомственном доме радиозавода, на улице Коммунистическая. Как потом выяснилось, в этом доме жил Освальд, убийца президента Кеннеди, в то время, когда работал на Минском радиозаводе.

Дом семьи Каноник на Грушевке, фото 2016 г.

Кроме большого гетто, в Минске было ещё одно маленькое гетто. В конце лета 1941-го немцы отобрали из большого гетто 500 специалистов редких и важных для них специальностей и вместе с их семьями переселили в это маленькое гетто 3000 человек. С ноября 1941 года туда попадали также и европейские евреи-специалисты. Это был рабочий лагерь СС на улице Широкая. Лагерь постоянно пополнялся также за счёт военнопленных евреев, которых привозили из разных мест. Так в августе 1942-го с группой военнопленных туда попал офицер Александр Аронович Печерский. Он пробыл в рабочем лагере почти год, и за месяц до уничтожения Минского гетто в сентябре 1943-го его в составе большой группы евреев специалистов с их семьями отправили в лагерь уничтожения Собибор.

Лагерь уничтожения Собибор был создан весной 1942-го в юго-восточной Польше. Уже через месяц после прибытия Печерский стал руководителем единственного успешного восстания в лагере смерти в годы Второй мировой войны. После успешного восстания, которое было 14 октября 1943 года, нацисты убили всех, кто остался в лагере, и полностью уничтожили лагерь.

Одна из самых загадочных и трагичных историй Минского гетто – малоизвестная широкой публике история о том, как в начале октября 1943-го 26 евреев из нескольких семей, живших на улице Сухой, спрятались в заранее приготовленный подвал-схрон у самого кладбища. На то время в гетто оставались последние 3000 евреев. У спрятавшихся был верный расчёт – все уже понимали, что Минскому гетто остались считанные дни.

Так и случилось, с 21 по 23 октября был последний погром, это была зачистка. Прятаться в домах, подвалах и малинах не имело смысла, так как во время последнего погрома не осталось ни одного места, куда бы не летели гранаты, а на кладбище не нужно делать зачистки и кого-то искать. Они находились там 9 месяцев, до июля 1944-го года. Понимая, что гетто уже нет, они продолжали прятаться, и только ночью могли подышать свежим воздухом и осторожно набрать воды из ближайшей колонки.

Об этих людях есть замечательный рассказ минчанина Ильи Леонова «263 дня в подземелье», а также «1111 дней на грани смерти».

Как известно, Минск освобождали танкисты сразу нескольких армий, но настоящую зачистку города делала другая воинская часть. Это были бойцы 132-го пограничного (впоследствии Минский ордена Красной Звезды) полка войск НКВД, охраны тыла действующей армии, Третьего Белорусского фронта.

4 июля 1944 года, на следующий день после освобождения, выполняя свою работу, солдаты обходили весь город. Они обнаружили 13 обессиленных, оборванных людей на еврейском кладбище, на территории бывшего гетто, выглядевших как живые мертвецы.

Узнав об этом, командир полка, герой Гражданской войны, одесский еврей, гвардии полковник Хмелюк Аркадий Захарьевич отдал распоряжение срочно отвезти всех 13 выживших в Оршу в госпиталь, так как в Минске ещё не было госпиталя. Об этом также рассказывал отец в своих воспоминаниях.

Удостоверения Давида Ефимовича Каноника – партизана и участника войны

За зачистку Минска и окрестностей, а они изловили более 400 изменников, полицаев и предателей, этот полк, единственный среди воинских формирований НКВД, получил почётное наименование «Минский».

Меня в середине 70-х призвали в армию именно в этот «Минский» полк, в/ч 7574, конвойный полк внутренних войск. Воинская часть располагалась в центре Вильнюса, и занимала помещения бывшего монастыря примыкающего к тыльной стороне костёла Петра и Павла. Во дворе воинской части стоял большой памятник.

Однажды, во время праздника Дня Победы, в актовом зале выступали престарелые офицеры-ветераны. Один из них рассказывал, как в июле 1944-го они освобождали Минск. И 4 июля, на следующий день после освобождения, на территории, где было Минское гетто, на кладбище, обнаружили 13 выживших людей. История звучала неправдоподобно, ведь было известно, что Минское гетто перестало существовать в двадцатых числах октября 1943-го.

Демобилизовавшись из армии, уже дома в Минске, я рассказал об этом отцу. И тогда отец сказал, что это были их родственники и соседи с улицы Сухой. Одним из старших в этой группе из 26 евреев был Эля (Исраэль) Гоберман, двоюродный брат матери отца, моей бабушки Лизы Каноник-Гоберман. Эля Гоберман до войны также жил на Грушевке в доме № 46 и работал извозчиком на своей бричке, всегда запряжённой его любимым конём по кличке Хавер (друг). Конь понимал все команды на идиш.

Эля и его жена Хьена выжили, они были в числе 13 спасённых. Три их дочери погибли. В декабре 1942-го в гетто заболела и умерла их младшая шестилетняя дочь Майя, 1936 года рождения. В августе 1943 года полицаи случайно задержали и увели в машины душегубки их двух старших дочерей, среднюю Соню, 1932 года и старшую Фаню, 1928 года рождения. На протяжении более двух лет жизни в гетто родителям удавалось оберегать дочерей, которые прятались в «малине», когда родители были на принудительных работах.

Отец рассказывал, что дядя Эля ещё в августе 1943-го предлагал ему присоединиться к ним и тоже спрятаться в этом подвале. Подвал подготовил знаменитый минский печник Пиня Добин, хороший знакомый Эли Гобермана. Но отец отказался, так как надеялся в самое ближайшее время убежать и искать мать, которая уже была в партизанском отряде.

После войны отец часто виделся с Гоберманами, так как три родные сестры дяди Эли, Рая, Нехама и Йоха жили со своими семьями по соседству с нами на Грушевке, в том же доме № 46. Большой дом был разделён на три отдельные квартиры. Дядя Эля и его жена Хьена прожили долгую жизнь с мечтой о Сионе, но осуществить её тогда не было возможности. Эля Гоберман умер в 1973 году, а Хьена в 1981-м.

Эля и Хьена Гоберман, фото середины 1950-х

Отца уже нет в живых. Сохранились его воспоминания о жизни в гетто, записанные в 1996 году сотрудниками фонда Стивена Спилберга, которые находятся в еврейском музее в Минске.

Майя Каноник (Майзельс), жена Давида. Фото 2019. Сегодня 18 декабря ей исполнилось 85 лет, живет в Ашдоде. С чем ее и поздравляем от имени читателей сайта. Мазаль тов! 

Дети Давида Ефимовича Каноника, Лиля и Игорь (автор этого рассказа)

Вечная память всем родственникам, погибшим в Минском гетто.

Нашему поколению остаётся только память. Память нужна не мёртвым – память нужна живым.

Хочу отметить, что я не историк, но знаю историю.

Игорь Каноник,  Хайфа

Написано в 2013–2019 гг.

*

От редактора belisrael

Спустя некоторое время рассказ будет опубликован на иврите и англ.  Приглашаем волонтеров, знающих на хорошем уровне два и более языка.

Присылайте семейные истории, материалы на др. темы и не забывайте о важности поддержки сайта.

Опубликовано 18.12.2019  00:37

Обновлено 18 декабря 10:13

Отклик

Феликс Гоберман из Австралии прислал фотографии отца и матери 1945 года.

Евель Гоберман                                                           Фира Гоберман

Добавлено 20.04.2020  16:26

xxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxx

Читайте: Отклик из Австралии на публикацию Игоря Каноника о Минском гетто

Опубликовано 01.07.2020  20:50

 

Илья Леонов. Страшные страницы жизни (6)

(окончание; начало и последующие части здесь, здесь, и здесь)

В  том же   1958 году, после окончании школы,  я поступил  в БГУ им. В.И. Ленина на вечернее отделение физического факультета. Это был первый набор  в БГУ на вечернее отделение этого факультета.   В то время я работал в строительной организации жестянщиком. Занятия проходили, как правило,  4 раза в неделю, – понедельник, вторник, четверг, пятница по две лекции.  Иногда  занятия бывали и в среду.  Срок обучения на вечернем отделении был 6 лет.

     Будучи студентом второго курса, я перешел   работать лаборантом, вначале  работал на кафедре твердого тела и полупроводников.   Через непродолжительное время мне предложили перейти работать старшим лаборантом на кафедру электрофизики. В то время кафедрой руководил замечательный и очень душевный человек – Шидловский Михаил Кононович.  К сожалению, он вскоре  заболел.  Через год после его смерти, к нам на кафедру переехал работать из Ленинграда заведующим  кафедрой Вафиади Владимир Гаврилович.  Владимир Гаврилович, доктор физико-математических наук, Член-корреспондент АН БССР много лет проработал в Ленинградском Государственном оптическом институте (ГОИ) и занимался    разработкой военной техники.  И вот такое интересное совпадение. Я, в течение трех  лет,  во время службы на флоте еженочно нес   вахту  на  теплопеленгаторной станции Астра 2  по обнаружению кораблей  по их собственному тепловому излучению в ночное время. Эта теплопеленгаторная станция  была разработана под руководством Вафиади В.Г. Таких станций  в СССР было изготовлено всего 6  единиц.

      Во время учебы, работая в лаборатории, я много времени уделял научной работе. Моя  курсовая и дипломная работы и далее кандидатская диссертация были направлены на разработку неконтактных методов измерения температуры и визуализация температурных полей и применение их в народном хозяйстве. В настоящее время эти методы и средства (современные тепловизоры) нашли применение для измерения распределения температуры на поверхности в различных отраслях – машиностроении, медицине, строительстве.  Первый выпуск вечернего отделения физического факультета БГУ им. В.И. Ленина и мое окончание обучения в университете  произошли в 1964 году.

Через 8 лет после окончания  БГУ им. В.И. Ленина,  я защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата технических наук.  После защиты диссертации перешел работать в Белорусский республиканский центр метрологии и стандартизации (БРЦМС)и нанимался вопросами метрологии, и в частности, метрологии в области средств неразрушающего контроля. Эта область в метрологии в  мировой практике то время    только  начинала развиваться.   До конца своей трудовой деятельности я   работал в организациях Государственного комитета по   стандартизации, метрологии и сертификации.    Последним аккордом моей работы была преподавательная деятельность.  В 2002 г меня пригласили работать заведующим кафедрой  стандартизации, метрологии и сертификации в институт  повышения квалификации и переподготовки кадров Госстандарта Республики Беларусь. Закончил я трудовую деятельность  в 2012 году в возрасте 79 лет, в должности профессора кафедры этого института.

Фото 38.  Автор,   став пенсионером, приступил к написанию этой книги

7. ЛИНКОР «НОВОРОССИЙСК»

  Во время моей службы в Севастополе произошла страшная трагедия, непосредственно в бухте взорвался и утонул флагман Черноморской эскадры линейный корабль  линкор «Новороссийск».

Линкор Новороссийск это бывший итальянский линкор «Джулио Чезаре», который Советский Союз получил в качестве компенсации за ущерб в годы Великой  Отечественной войны  и переименованный в Новороссийск. Он был один из самых крупных и мощных кораблей того времени. Его длина была 82 м, на корабле было 1480 человек численного состава.

 В  20 часов 00 минут 28 октября 1955 года я заступил на вахту  по охране водных пространств   у берегов Севастополя  на  теплопеленгаторной станции.  На теплопеленгаторной станции вахта  Наша служба обеспечивала  охрану входа в севастопольскую бухту только   в ночное время. Вахта, которая длилась 4 часа, прошла достаточно спокойно. В  00  часов 29 октября я передал вахту моему сменщику. В вахтенном журнале отметил, что за время вахты с 20 часов  00 минут до 24 часов 00 минут 28 октября1955 г ни каких целей в  контролируемой зоне обнаружено  не было.  Через полтора часа, после того, как сдал вахту, а точнее в 01 час  35 минут 29 октября 1955 г    была объявлена тревога и готовность №1.  Тревоги на флоте объявлялись достаточно часто,   но   при  объявлении тревоги всегда указывалась, что они учебные. В этом случае слово учебная отсутствовало.

После объявления готовности № 1 проходит час, два часа, три часа, идет уже четвертый час, готовность   не снимается.  В рубке, кроме шей службы несли  вахту  и радисты. Один из радистов, нарушая вахтенную инструкцию, на приемнике второй радиостанции, стал прослушивать эфир    и отыскал волну   радиостанции Голос  Америки.  В последних известиях в   05 часов 30 минут  утра  29 октября Голос Америки передает, что в Севастопольской     бухте на линкоре «Новороссийск» произошел взрыв. Других комментариев  не было.  Так мы через Голос Америки узнали причину объявленной готовности №1. Только  около 08  часов утра 29 октября сняли  готовность №1.   Во второй половине дня, 29 октября, к нам прибыл из штаба флота капитан 3-го ранга затребовал и забрал с собой вахтенные  журналы сигнальщиков, радистов, радиолокационной и теплопеленгаторной службы.

Что же произошло с линкором Новороссийск?

28 октября 1955 года линкор вернулся из последнего похода и занял место в Северной бухте на “линкорной бочке” в районе Морского Госпиталя, примерно в 110 метрах от берега.

 После того как “Новороссийск” ошвартовался, часть экипажа  вечером ушло  в увольнение, другие матросы выполняли уставные функции.  .
29 октября в 01:31 по московскому времени под корпусом корабля с правого борта в носу раздался мощный взрыв. По оценкам специалистов, его сила была эквивалентна взрыву 1000-1200 килограммов тринитротолуола. С правого борта в подводной части корпуса образовалась пробоина площадью более 150 квадратных метров, а с левого борта и вдоль киля – вмятина со стрелкой прогиба от 2-х до 3-х метров. Общая площадь повреждений подводной части корпуса составляла около 340 квадратных метров на участке длиной 22 метра. В образовавшуюся пробоину хлынула забортная вода, и через 3 минуты возник дифферент в 3-4 градуса и крен в 1-2 градуса на правый борт, т.е. корабль накренился на угол кормы.
На четыре часа утра, линкор  “Новороссийск”, принявший большое количества воды, накренился до роковых 20 градусов,   неожиданно повалился влево и лег на борт. В таком положении он оставался несколько часов.   На борту линкора находилось более 1480 человек. В этой  катастрофе погибло 650 человек. Среди погибших были не только моряки с линкора, но  матросы     аварийных служб и с других кораблей эскадры, которые участвовали в спасательных работах. Непосредственно в результате взрыва и затопления носовых отсеков погибли от 50 до 100 человек. Остальные погибли при опрокидывании линкора и после него. Своевременной эвакуации личного состава организовано не было. Большинство моряков остались внутри корпуса. Часть из них длительное время держались в воздушных подушках отсеков, но спасти удалось лишь девять человек: семь вышли через прорезанную в кормовой части днища горловину спустя пять часов после опрокидывания, и еще двух вывели через 50 часов водолазы. По воспоминаниям водолазов, замурованные и обреченные на смерть моряки пели “Варяга”. Только к 1 ноября водолазы перестали слышать стуки.

  В течение некоторого времени, после этой катастрофы,  город Севастополь стал открытым городом, т.е. для его посещения не требовалось специального  документа. В это время родственники погибших приезжали для опознания.   Многие забирали своих родных для захоронения  домой. То, что творилось в Севастополе после этой трагедии очень и очень трудно описать. Город был   в трауре.   На улицах города родственники, друзья и знакомые погибших плакали, рыдали, падали в обморочном состоянии.

 Фото 39. Мемориал морякам, погибшим на линкоре Новороссийск

В память о жертвах катастрофы в Севастополе созданы два мемориала: надгробие на кладбище Коммунаров и величественный комплекс на Братском кладбище.   Стараниям   coвета ветеранов линкора, в 36-ю годовщину его гибели у подножия статуи установили мемориальные доски с фамилиями всех погибших (после рассекречивании), а на Госпитальной стенке — бронзовую памятную доску.

  Причина  катастрофы  линкора Новороссийск до сего времени, по имеющейся информации в печати, не установлена.  Первоначальные версии – врыв бензосклада или артиллерийских погребов – были отметены практически сразу же. Несколько версий: взрыв мины, торпедная атака подводной лодки и диверсия. После изучения обстоятельств больше всего голосов набрала минная версия. Что было вполне объяснимо – мины в севастопольских бухтах были не редкостью начиная со времен Гражданской войны. Уже в наше время была  выдвинута  еще одну версию. Подрыв же был подготовлен и осуществлен отечественными спецслужбами

    Во времена Отечественной войны, точнее, в 1941 году, при наступлении фашистских войск на Севастополь военно-воздушные и военно-морские силы  фашистской  Германии минировали акваторию мин разными типа  и назначения как с моря, так и с воздуха.   Ряд из этих мин сработали еще в период боев, другие были извлечены и обезврежены уже после освобождения Севастополя в 1944 году. Позже севастопольские бухты и рейд тральщики регулярно  протраливали  и осматривались водолазными командами.   Уже после взрыва линкора в 1956-1958 годах, в Севастопольской бухте обнаружили еще 19 немецких донных мин, в том числе три – на расстоянии менее 50 метров от места гибели линкора.
Будет ли когда-нибудь   найден однозначный ответ на вопрос, кто или что подорвал “Новороссийск” и создал такую трагедию для родных и близких моряков, Черноморского флота, да и военно-морских сил СССР?  Однозначного ответа нет, и  думаю, что никогда и не будет.

Благодаря стараниям Совета ветеранов «Новороссийска» в правительство Российской Федерации в 1996 году, после неоднократных обращений все «новороссийцы» были награждены орденами Мужества.

  1. ГАУПТВАХТА

За время службы я дважды был в отпуске. Первый раз в 1954 в положенном очередном  отпуске. В 1955 году перед новым 1956 годом, я получил поощрительный отпуск, за прошедшие учения Черноморского флота. Прибыл я в Минск 26 декабря   и  через день    пошел становиться на учет в городскую комендатуру. Дежурный по комендатуре осмотрел меня с ног до головы и заявляет «Почему нарушаете форму одежды?». Я ему отвечаю, что при выезде из Севастополя была объявлена такая форма.   «Такой формы одежды как у вас  нет» – говорит он, т. е. нет формы одежды шинель и бескозырка, а должна быть шинель  шапка-ушанка. И после этого заявления, он открыл дверь к коменданту города и говорит ему: «Товарищ полковник, вот старший матрос пришел становиться на учес и  нарушает форму одежды и еще пререкается».  Вышел этот полковник, посмотрел на меня, и  ни чего не говоря о форме одежды, сказал: «Объявите от моего имени ему пять суток  ареста». Дежурный по комендатуре вызвал дежурного по гауптвахте и меня повел в камеру, которая находилась в подвале этого  же доме.   Ежедневно вечером    на гауптвахте проводится поверка. При поверке все арестованные выстраиваются в коридоре и дежурный устраивает перекличку. И вот началась перекличка. Я нахожусь во втором ряду. Дежурный произносит мою фамилию и я   отвечаю «Есть».  В ответ дежурный говорит. – Леонов хочет продлить срок пребывания на губе (так часто сокращенно называют гауптвахту) и приказывает мне выйти из строя.  Попросив впередистоящего, я сделал два шага вперед.  Поглядев на меня, он произнес «А, матрос, все верно» и разрешил встать в строй.  На флоте при перекличке отвечают «Есть»,   а во всех других родах войск – «Я». На следующий день  меня и еще трех курсантов отправили на убору снега на тротуаре на улице Бакунина, возле комендатуры.     29 декабря, по случаю Нового года была амнистия, и меня выпустили. Но на этом не закончилась моя эпопея с нарушением формы одежды.  По окончании отпуска, я снова пришел в комендатуру уже  сниматься с учета. Дежурный по комендатуре, уже другой подполковник,  говорит мне: «Почему такая короткая шинель?». Я ответил – «такую выдали».   Снова вызывает коменданта, которому докладывает о моей шинели.  «Почему?», спрашивает комендант. Такую шинель   получил более трех лет назад, отвечаю я, и за это время я подрос. «Ну может быть», сквозь зубы сказал комендант и пошел в свой кабинет. Дежурный по комендатуре отдал мне мои документы.

  1. ВОЛЬФ МЕССИНГ

В 60-ых годах прошлого века много писали и  говорили о загадочной личности человека – Вольфе Мессинге.  Это он, человек-легенда,  гипнотизёр , знаменитый  телепат, человека необычной судьбы и таланта, обладавший удивительными способностями и проводит очень сложные   психологические опыты. И вот в 1971 году в Минск на гастроли приезжает известный Вольф Мессинг со своими опытами.      Я с женой пошли на его выступление, которое   проходило в Доме офицеров.   Концертный  зал был заполнен полностью.  Ведущая объявила, что Мессинг будет выполнять любые задания, которые следует изложить в письменном виде и передать на сцену в жюри, избранному наугад из публики. Жюри должно следить за строгим соблюдением секретности и правильностью выполнения заданий. Самому же Мессингу записки не нужны: он воспримет содержание задач путем “мысленного приема”.

В зале наступила тишина, сопутствующая всякому таинственному акту.

  Мне самому  хотелось убедиться в этой чудодейственности, и я послал в жюри свою записку.  Из дома я с собой взял три газеты, а именно «Известия», «Звязда» и «Советский спорт». В ней был такой текст:  Забрать у жены газеты, из них выбрать газету «Советский спорт» и зачеркнуть название одной статьи, название статьи было указано.

Меня пригласили на сцену.  Мессинг   взял мою левую руку, попросил снять часы и правой рукой сильно сжал участок руки, где находились часы и произнес такую фразу: «Сосредоточьтесь на задании, думайте только об этом».    Далее он направился со мной в зал.     Мессинг в то время очень плохо ходил, у него болели ноги.  Прямо со сцены он со мной «в связке» подошел к месту, где сидела жена, и пригласил ее на сцену, при этом сказал, что бы она взяла газеты. Газеты она положила на стол, который стоял на сцене. Не отпуская моей руки, он из трех лежащих газет  выбрал газету «Советский спорт».   Он несколько раз перекладывал эти три газеты.  Далее мы снова спустились в зал. Следует отметить, что периодически, через 20-30 секунд он повторял скороговоркой и не очень внятно одну и ту же фразу «О боже мой, не мучайте меня думайте».    «Пробежали» мы по залу до входа, затем перешли на вторую половину зала и возвратились на сцену. Казалось, будто Мессинга колотила мелкая дрожь. Он очень сильно сжимал мою руку  и она была    безжизненной.

Мне было очень и очень жалко этого человека, который должен был прочитать мои мысли, но   у него не получалось.Расслабив мышцы, я сосредоточился на задании, которое старался передать ему мысленно.

 На сцене Мессинг снова взял газету «Советский спорт», которая состояла из двух листов, много раз переворачивал   листы, затем  взял один лист с указанной статьей. Он   начал водить карандашом по строчкам газетного текста,   несколько раз  на одно и другой стороне листа оставил   свой автограф. Финалом этого опыта  было то, что  он разорвал этот лист на две части и сказал «Все». Задание, которое мною было написано и передано на сцену, было выполнено, но  не полностью.

       Необходимо отметить, что большинство заданий, которые приходилось выполнять Мессингу, он справлялся  очень быстро и четко. Почему он не смог выполнить мое задание полностью, вопрос остался открытым.    Один товарищ, которого вызвали на сцену для работы с Мессингом, последний отказался с ним работать. Причина отказа,  «подопытный» употребил спиртное

  1. ЭПИЛОГ

Автор этих строк минчанин в третьем покалении. Мой дедушка родился в деревне Медвежино, которая вошла в состав города Минска в 1959 г. Дом в котором родились моя мать, и ее пятеро детей находился на Юбилейной площади.  При строительстве кинотеатра Беларусь на Юбилейной площади, дом наш попал под снос.  Прошло более пятидесяти пяти лет   как снесли наш дом и превратили мой родной уголок в один из красивейших    элементов     Юбилейной     площади. Не смотря на то, что я после сноса дома прожил в значительно лучших условиях, тоска по месту, где я родился не проходит. Всегда, находясь на Юбилейной площади, я останавливаюсь на том месте, где стоял мой дом.

         После того, как  снесли  наши дома на Юбилейной площади, моим домом является мой дорогой и родной город Минск.

       Страшная и ужасная война, оставила  глубокий след на теле   города Минска.  За 1100 дней оккупации  фашистскими захватчиками, моего родного и дорогого  города Минска, он был превращен в сплошные развалины, в город-призрак.

     Черные руины разрушенных зданий, сплошные  груды кирпича и камня,  развалины и воронки от бомб и снарядов, так  представлял собой наш  смертельно раненый Минск. Приведенные выше фото представляют собой   только  отдельные  фрагменты этих разрушений.

 Из сплошных руин, после его освобождения  3 июля 1944 года,  на моих глазах город отстраивался, хорошел, зеленел  и  преображался. Это город своей особой и  строгой неповторимой красоты и архитектуры, с большим количеством парков, скверов, цветов и зелени на улицах.    В этом городе я родился и прожил, за исключением эвакуации и службы на флоте, всю жизнь. За свою жизнь  мне пришлось побывать в  столицах 10  европейских государств, почти во всех столицах бывших союзных республик и многих других городах разных стран. В каком бы городе я не был, я всегда старался как можно меньше пользоваться транспортом. Это позволяло мне больше наслаждаться прелестями этих городов. Каждый город, в котором я бывал, имеет свои  архитектурные стили и особенности, неописуемые  красОты  и прелести.  Однако для меня мой Минск,  это радушный и гостеприимный город, самый компактный, самый уютный, самый красивый и самый зеленый город из всех тех, что я видел. Его уникальная, как в цехах с «вакуумной гигиеной» чистота, везде на улицах, не имеет вообще аналогов. Минск – это частица моей жизни.

      Не смотря на то, что  Минск выглядит очень  молодо,     он является одним из древнейших городов Европы.  Его 900-летие отмечали в 1967 году. Минск старше Берлина на 70 лет (1137), Москвы  на 80 лет (1147), Cтокгольма на 185 лет (1252), Львова на 189 лет (1256), Вильнюса  на 256 лет (1323). Город поражает гостей своей   ухоженностью, обилием цветов, романтичностью, красотой девушек. Но главная достопримечательность и неповторимость города — это его жители – дружелюбные  и  гостеприимные жители. От этого впечатление о городе всегда приятное и доброе. Говорят, что в Минск всегда хочется возвращаться, чтобы вновь ощутить его романтику и непосредственность.

     Город-герой Минск – это центр страны с поэтическим названием Белая Русь – столица независимого государства  Республики Беларусь. Минск – это город с почти двух миллионным населением, мощный промышленный центр с наукоемким современным производством, развитым машиностроением, передовой  центр современных технологий, с высокоразвитой   теоритической и прикладной наукой, медициной, культурой и образованием. Свидетельством служит  продукция предприятий Минска, которая  поставляется более чем в сто стран мира.

 

Фото 40. 

Фото 41. Национальная библиотека  Республики Беларусь

 

Фото 42. Минск Арена

Фото 43. Разнообразие архитектуры красота нашего Минска

  Вспоминая ужасы Второй мировой войны, и число погибших на фронтах и мирного населения,  становится страшно. Человеческий мозг, а тем более детский не в силах представить себе эти цифры.  Только славянского населения погибло 15-20 миллионов, евреев – 5-6 миллионов, цыган – 150-200 тысяч. Это чудовищно большие  цифры погибших. 15 000 000  – это более чем в полтора раза больше жителей Белоруссии. Что бы  ощутить и представить себе эти большие числа, попробуйте просчитать вслух от единицы до 15 000 000.    Для непрерывного счета этого числа потребуется    времени не менее  одного  года.

Те, чье счастливое детство зачеркнула война, лишила их и беззаботной юности, они все мгновенно повзрослели, сполна хватили горе и страха, голода и холода.   Детство это такие года в малом  возрасте, когда их с удовольствием вспоминаешь в зрелом и старческом возрасте, и с   большим желанием хочется   снова туда  возвратиться.  Когда-то слышал песню про детство, и в ней  были такие слова «Детство мое  не спеши,  подожди,  погоди, погоди уходить навсегда».

Наше пройденное детство это сплошной кошмар и ад, и, ностальгии и желание туда возвращаться нет, нет и еще раз нет.

         Не смотря на то, что для детей и подростков времен    Великой Отечественной войны жизнь состояла из массы горя и бед, переборов себя, большинство из них вышли победителями. Они нашли свою любовь, создали семьи, вырастили детей, внуков и даже правнуков. Не смотря на то, что для детей и подростков времен    Великой Отечественной войны жизнь состояла из массы горя и бед, переборов себя, большинство из них вышли победителями.  Многие  стали хорошими специалистами своего дела, учеными, врачами, крупными военоначальниками.  Мне приятно вспомнить и  отметить, что в младших классах я  учился с таким известными сегодня ученым, как академик  национальной академии наук Беларуси, Солдатов  Владимир Сергеевич, доктор  юридических наук, профессором  Бровка Юрием Петровичем (сын известного белорусского писателя, который неоднократно выступал у нас перед школьниками) и многими другими. Я горжусь тем, что я учился в одной школе и в одно и то же время с будущий известным физиком,  лауреатом  Нобелевской  премии  за 2000 год, Жоресом Ивановичем Алферовым. Жорес  Иванович закончил  42–ю минскую мужскую школу  в 1947 году с золотой медалью.

Жизнь в условиях постоянного недостатка жизненно важных продуктов, вещей, бытовой техники привили нам, детям войны, привычку бережного отношения ко всему и вся. Все вещи в процессе носки изнашиваются  и рвутся. Из-за трудности приобретения, а для многих и финансового недостатка, эта одежка подвергалась починке и даже не один раз. Точно такое положение было с домашней утварью и бытовой техникой. Даже такие кухонные принадлежности как  кастрюли и ведра, не  говоря уже о сложной бытовой технике, при неисправности  подвергались ремонту. Так, например, продырявленные кастрюли и ведра запаивались и далее использовались. Привычка относиться к вещам с особой жалостью, которая родилась в тяжелые годы, многих  сопровождает всю жизнь. Следует отметить, что это не  жадность, а жалость и бережное отношение  к вещам. Всматриваясь в отношение современной молодежи  к вещам и всевозможной техники, вижу как  многие   пренебрегают  починкой одежды, не подвергают ремонту несколько устаревшей модели техники, а   заменяют  новыми. Не отражается и не переносится ли такое безжалостное и небережливое  отношение к вещам и технике на семейные взаимоотношения. Многие современные молодые семьи не занимаются семейным «ремонтом», и при первой же  семейной «неисправности» меняют свое семейное положение. По статистическим данным В Республике Беларусь на сегодняшний день, молодые семьи не прожив и  трех лет,  почти 50% разводятся.

 Оглядываясь сегодня на прошедшие годы, вспоминая военное детство, послевоенную юность, годы трудовой деятельности, я благодарю всех, кто был рядом и оказывал  как моральную, так и материальную помощь. Я преклоняюсь перед  родителями, братьями и сестрами за их любовь, помощь и поддержку. Я благодарю судьбу за благополучную свою  семейную жизнь. Я еще раз выражаю большую благодарность своим родителям, за то, что я жил в большой семье (два брата и две сестры). Мои братья и сестры   осчастливили меня многочисленной родней, которую я очень люблю и уважаю. К сожалению родителей уже нет с нами. Относительно рано ушли  из жизни братья и старшая сестра, нет рядом жены. Но я в окружении своих племянников и их детей, счастлив, что  рядом моя дочь с мужем и внуком.

        Всю кровь невинно погибших людей, все страдания, мучения и боль, все, что впитала земля, на которой стоял не только наш дом, но  и вся земля   нашей Белой Руси    мы, живущие сегодня и будущие поколения  будем всегда помнить. Всем живущим на Земле  необходимо   приложить все усилия, чтобы не допустить, впредь, не только  подобную трагедию,  но и похожего.

  Пройдут   десятилетия, и века,  но  то, что натворили гитлеровские фашистские изверги, садисты и  деспоты  люди не забудут,  и будут рассказывать из поколения в поколения. Для увековечивания  памяти жертвам фашизма в Отечественной войне и чтобы способствовать усвоению уроков истории, созданы мемориальные комплексы и памятники. Они  должны служить предупреждением и напоминанием  для всех настоящих и  будущих поколений. Люди  ухаживают за памятниками  и систематически приходят к ним и возлагают цветы. Символом памяти о погибших является ухоженность памятников.

Ежегодно у мемориального  комплекса Яма, без всяких объявлений, собираются чудом оставшиеся в живых узники концлагерей и гетто, участники войны, их дети, внуки и правнуки, дети, внуки и правнуки праведников, общественность Минска, иностранные гости и  современная молодежь, которые  чтут память жертвам фашизма.

В акции памяти, посвященная 70-летию уничтожения Минского гетто, состоялась Минске 21 октября 2013 г, выступая перед собравшимися, министр иностранных дел Беларуси Владимир Макей, сказал – “Яма” – это не только памятник погибшим, это также и памятник подвигу еврейского народа.

Фото 44. У мемориального  комплекса Яма.  Очередная минута молчания собравшихся людей  разных поколений 9 мая  2013 г. на день Победы, в честь памяти погибшим   

         Мы, дети войны, должны быть последним поколением, у которого война отняла детство и здоровье. Мы обязаны помнить о тех кто, погиб и кто выжил, не забывать историю, гордится подвигами своего народа и  не допускать новых войн.

      Пусть на земле  всегда веселятся дети.

      Люди Мира живите в мире.

          Литература

  • Трагедия евреев  Белоруссии в годы оккупации 1941 – 1944. Сборник материалов и документов. Минск 1995 г.
  • Э Иоффе. Страницы истории евреев Белоруссии. Минск 1996г.
  • В.П.Ямпольский.  Без права на забвения и пощаду. Протокол допроса    обвиняемого Круминьша Индрикса Мартыновича, 1921 г.р., уроженца г. Рига. 9 августа 1945г.
  • Рубенчик Абрам. Правда о Минском гетто: Документальная повесть узника гетто и малолетнего партизана. Тель-Авив 1999.

От редактора. Как и предыдущая часть, окончание публикации уважаемого И. Л. приводятся в том виде, как они были присланы. В настоящее время – по причинам, которые уже не раз обсуждались – мы не можем позволить себе содержать штат корректоров, просим авторов и читателей учитывать это. Просьба также присылать снимки отдельно от текста, а в самом тексте указывать место каждого. 

Опубликовано 16.02.2018  06:53

,

Илья Леонов. Страшные страницы жизни (5)

(продолжение: 3-4 ч. здесь)

  1. ЖИЗНЬ В ПОСЛЕВОЕННОМ МИНСКЕ

      Страшную картину представлял  в  первые послевоенные  дни дорогой нам  город.Город пострадал   как от немецко-фашистских захватчиков, так и в процессе его освобождения Красной Армией. Часть зданий   погибли под бомбами, сброшенными с советских самолетов в период фашистской оккупации, а также в ходе наступательной операции по освобождению Минска, 3 июля 1944 года. Позже эти разрушения были зачислены на счет нацистов и включены в счет репараций.Почти полностью были разрушены центр города, железнодорожный узел, уничтожено было 313 предприятий,  78 школ и техникумов, 80 процентов жилого фонда.  Трудно описать этот  жалкий и страшный   вид Минска словами. За 1100 дней оккупации  фашистскими захватчиками  города  Минска, он был  превращен в сплошные развалины, в город-призрак.    Далее будут представлены фотографии на которых   приведены отдельные виды разрушенного войной города.

 Черные руины разрушенных зданий, сплошные  груды кирпича и камня,  развалины и воронки от бомб, вот какой представлял собой  наш  смертельно раненый Минск. Даже вид оставшихся кое – где зеленых  насаждений имел  жалкий вид.

Страшная и ужасная война, оставила  глубокий след на теле белорусской земли и в частности города Минска. Но, несмотря на такое тяжелое и жалкое состояние города, он смертельно раненый, жил и  выжил.

Вся наша жизнь во время войны  – это дорога домой. И вот наш дорогой дедушкин дом, дом  в три окна на улицу.  Тебя, мой дом детства и где я родился забыть не возможно.

На момент нашего возвращения в Минск,  в нашем доме  проживала семья,  муж с женой.    В первые дни  нашего приезда у них родился сын. Эта семья   до войны жила точно напротив нас, через улицу, но   их дом был полностью разрушен. Наш приезд для них был большой неожиданностью, так как они считали, что вся наша семья погибла в Минске.  Следует отметить, что вместе с нами приехали из Новосибирска еще наши очень хорошие приятели: мать с сыном, у которых  жилье так же  было уничтожено, как и у наших соседей.  Вот мы, три семьи, расположились на площади нашего небольшого дома, площадью в 36 м2. В таких условиях мы прожили около года. При этом, наша семья вскоре пополнилась еще  одним членом семьи, у меня появилась вторая сестричка. Жить в таких условиях было очень тяжело, но с моральной точки зрения нам было  значительно лучше, чем в эвакуации.

 Послевоенная жизнь была очень и очень тяжелой и сложной. Все продукты питания  отпускались только по карточкам. Но приобрести продукты даже и по карточкам было проблемой. Хлебный магазин, к которому мы были прикреплены, находился на углу улиц  Островского и Хлебной, возле хлебозавода. Так, вот чтобы  получить хлеб по карточкам, надо было занимать очередь   в 4-5 утра, а если проспишь, то  хлеба могло и не хватить.

Папа по профессии был жестянщиком. Найти постоянную и хорошую работу  инвалиду-жестянщику,     в те времена было очень сложно. У папы была прострелена нога и челюсть. Кроме того, у него отсутствовала почти половина ягодицы,  оторванная  осколком. Ее заживление длилось около  пяти месяцев, в военном госпитале города Баку.   Он метался с одной работы на другую. Основным  добытчиком доходов в нашей семье стал мой брат Борис. Его деятельность (сегодня называют это бизнесом, тогда – спекуляцией)   заключалась в том, что он приобретал у определенных поставщиков папиросы, в основном «Беломорканал», но были и другие марки, которые тогда расфасовывались  в пачки по 100 штук, и продавал поштучно.  Реализация днями осуществлялась на Юбилейном рынке. Вечерами  достаточно бойкая торговля папиросами шла возле кинотеатра «Беларусь» (фото 23). Среди людей, желающих попасть в кино, не исключена возможность,  находится и   мой брат.   К этой деятельности достаточно часто брат привлекал и меня.  Этот бизнес продолжался несколько лет. Он значительно помог нашей семье окрепнуть. В те времена этот кинотеатр находился   на углу улиц Островского (ныне  Раковская) и Освобождения. В настоящее время в этом помещении школа олимпийского резерва по шахматам и шашкам.

 

 

Фото 23. Кинотеатр Беларусь на улице Островского, ныне Раковская   

     

Начиная с начала 1946 года в Минске начали отмечать все праздники – Новый год,  Первого мая и Октябрьской революции.

  К  большому сожалению новогодняя карнавальная ночь   Нового  1946 года, которая отмечалась  3 января  в клубе НКВД, где   собиралась молодежь (фото 24) закончилась  большой трагедией. Этот клуб тогда находился на Площади Свободы.

 

 

Фото 24. Дом, в котором проходила новогодняя карнавальная ночь Нового  1946 года

 

Билеты на бал распределял горком комсомола и их получали отличники учебы, дети высокопоставленных партийных деятелей БССР, молодые офицеры, передовая молодежь. На этом балу были дети многих высокопоставленных партийных деятелей БССР.   Ранее предполагалось, что на этом балу будут и члены правительства.     Всего в клубе собралось более 500 человек.   В самый разгар Новогоднего праздника вспыхнул пожар.     Все двери здания были   закрыты.   Окна  первого этажа здания были зарешечены, и поэтому выбраться через окна первого этажа было не возможно.  Многие участники карнавала были одеты в карнавальные костюмы,  изготовленные из ваты и тюля, которые мгновенно загорались и не оставляли никаких шансов на спасение. Некоторые,  спасаясь, стали прыгать с третьего этажа. Среди этих  прыгавших, одни отделались   ушибами, другие были сильно травмированы. Многие  при падении погибали. Большое количество детей сгорело заживо.   В ту страшную ночь в огне погибло несколько сот  молодых парней и девушек. Памятник жертвам этого страшного новогоднего    пожара в Минске установлен  на Военном кладбище.. В этой страшной и трагической истории до сих пор многое не ясно, одной из наиболее вероятных версий – умышленный поджег.

       В соседнем крыле  этого  здания  работала комиссия по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их пособников. Во время оккупации в этом доме находилось гестапо, весь архив которого после освобождения Минска в июле 1944 г. достался советским специальным органам. Именно с этими нацистскими документами и  работали сотрудники советской комиссии. Вход в эту часть здания был закрыт и находился под усиленной охраной. Кроме этого, в подвале здания находились камеры, в которых содержались пленные немцы, находившиеся «под следствием».  Не исключено, что это соседство  факт сыграло роковую роль для многих пришедших на этот новогодний бал.  Среди приглашенных  на этом балу был,  как отличник учебы,  ученик 10 класса 42 мужской школы Жорес Алферов. Он осталась жив по счастливой случайности. Небольшая компания, в составе которой был и Жорес, незаметно вышла покурить,  а когда  захотели они  вернуться, то все двери оказались запертыми на ключ.  А вскоре и начался пожар.

         Празднование Октябрьской революции и Первомайский праздник отмечался   военными парадами и демонстрацией трудящихся. В отличие от сегодняшнего дня, когда сидя дома по телевизору можно наблюдать, все что творится на параде, от его начала и до его окончания, и что творится на трибуне, в те послевоенные времена таких возможностей не было. Нам, мальчишкам, интересно было посмотреть на эту процессию. Так в канун Первомайских праздников 1947 годы  я и два моих друга  решили найти безопасное место, для наблюдения за парадом и демонстрацией.  Этим местом явилось оставшаяся  после пожара (фото  25) левая часть здания  нынешнего педагогического университета, которое находится на площади Ленина. Именно здесь устанавливались трибуны, принимался парад, и вся демонстрация проходила перед трибунами.   Рано утром  1 мая, когда еще милиция не   проверяла пропуска на трибуну,  мы пришли к выбранному месту и там спрятались. Однако,  около 8 часов утра, милиционеры начали проверять  близлежащие участки и  стали приближаться к нам.

Убегая от милиционеров, мы каким – то образом забрались     почти на самый верх этих развалин. Для милиции мы были не достижимы. Там мы пробыли до окончания демонстрации.   Когда закончился парад и демонстрация, и милиция сняла свои посты, мы начали   спуститься с нашей «трибуны».  Однако, просто спуститься мы не смогли. Пришлось  нам прыгать вниз, а это  было окно  третьего этажа. Для нас праздник  1 Мая закончился  весьма печально.

 

Фото 25. Одно из последних пожарищ времен  войны в Минске – горит  здание университета

 

Мой друг при приземлении сломал ногу. Благо,  ему  не пришлось прыгать на одной   ноге   домой.  Мы его отвели в поликлинику, которая находилась на улице Мясникова, где   ему наложили   на правую ногу гипс и выдали на время кастыли.    Для меня этот праздник закончился хорошей взбучкой от родителей, так как я при прыжке с «трибуны» порвал свои штаны так, что они не подлежали ремонту.

        После  войны это здание  было восстановлено. Прошло еще некоторое время и к этому восстановленному зданию пристроили  высотную секцию. Сейчас это главный корпус Педагогического университета (фото 26).

 

Фото 26. Сегодня, то же место, что и на фото 25  главный корпус педагогического университета

Жизнь  в послевоенном Минске была  многогранна и интересна, для нас   мальчишек,   но в то же время  и опасна. Во времена 1946-1948 годов в городе во многих   местах, в огородах, на развалинах, в подвалах не до конца разрушенных домов, можно было найти патроны, снаряды, гранаты, и даже невзорвавшиеся авиационные бомбы. Для нас, подростков-переростков представлял интерес взорвать ту или иную «игрушку». Самым простым методом проведения этого эксперимента был костер. Вокруг заинтересовавшего  нас объекта раскладывался костер и поджигался. Пока костер разгорался, все разбегались, прятались и ждали взрыва. Эти опасные шалости имели и трагические последствия. Так, только среди нашего окружения, а нас было человек 15-17 подростков, двое ребят  стали инвалидами на всю жизнь – один без ноги, другой без одного глаза.

Запомнился мне  и такой эпизод из моей послевоенной жизни, связанный с черемухой. Это было весной 1947 года.   Расцвела черемуха.  Мы, три одногодки, решили подзаработать на продаже  цветов-черемухи.  Знатоки окрестностей подсказали нам, что  не  очень  далеко, если поехать на велосипедах  вверх по течению реки  Свислочи,  растут большие заросли черемухи. Мы, вооружившись велосипедами, поехали на промысел. Ехали мы по асфальтовой дороге, ныне это проспект Победителей. Проехав некоторое расстояние, наша асфальтовая дорога повернула вправо, а прямо дорога пошла проселочной. Сразу же за поворотом асфальтовой дороги на плакате крупными  буквами  было написано: «Проезд запрещен». Взяв несколько правее, от асфальтовой дороги мы поехали по хорошо протоптанной лесной тропинке. Проехав не большое расстояние,  мы очутились на     берегу реки Свислочи. Перед нами, как и было указано знатоками, открылись большие заросли черемухи.  Среди деревьев мы увидели двух женщин, которые   резали ветки черемухи.    Мы, достаточно быстро наломали большие охапки цветов и начали их привязывать к багажникам. В этот мрмент, со всех сторон, на нас из-за кустов выскочили солдаты, вооруженные автоматами и один из них крикнул «Руки вверх». Мы страшно перепугались. Нам ничего не оставалось, как выполнить их приказ. Они нас окружили и   приказали взять каждому свой велосипед   и следовать за ними. Пройдя пять-шесть минут, перед нами открылись широкие  ворота, перед которыми стоял вооруженный автоматом часовой. На привели в огромный парк. в огромный парк. Слева от ворот был  большой одноэтажный дом.  За  воротами асфальтовая дорога разветвлялась в разные стороны. Нам приказали сидеть возле ворот и ни куда не отлучаться. Лейтенант приказал часовому следить за нами.  Все  военные зашли в  рядом стоящий дом.

      Сидя под забором, дважды сменились часовые. Прошло еще некоторое время и из дома вышел очередной наряд караула. Из открытых дверей дома послышался    бой Московских курантов с Красной площади. Так мы узнали, что в Москве полночь.  После  очередной  смены караула,  нас позвали в дом.  Замершие, промокшие от мелкого дождика мы зашли в дом.  В просторной прихожей, за столом сидел тот самый лейтенант, который нас привел.  Нам приказал он стать возле дверей.  Дрожа от холода и страха стояли мы по стойке смирно перед этим офицером. Он достал из стола несколько листов бумаги, с подоконника взял чернильницу и начал писать. Затем у каждого спросил     фамилии и адреса проживания.      Закончив  писать, он произнес   «Вам очень повезло, что не    смог приехать генерал Цанава»     и   начал читать в слух свое написанное произведение. В  этом дасье было написано,  что пятеро неизвестных, долгое время  находились возле забора  правительственной дачи, с целью проникновения на ее территорию. После того, как он закончил читку, он позвал к столу одну из женщин и приказал подписаться. Она категорически отказалась.   Вторая женщина     отказались так же от подписи. Мы, троя последовали их примеру. «Если вы не подписываетесь   я вынужден  задержать вас до приезда Цанавы»     – сказал лейтенант  и выпроводил нас  на улицу.  Через некоторое время к нам вышел сержант и сказал:  «Забирайте свои букеты и благодарите Бога, что не приехал Цанавы, в лучшем случае    дома  вы могли оказаться   через годы».

  В те времена, при упоминании имени Цанава, люди весьма неприятно ощущали. Цанава  с 1938 г руководил КГБ Белоруссии.   С его именем были связаны многочисленные репрессии. Одно из его «достижений» –  активное участие   в убийстве на собственной даче в Степянке народного артиста СССР, лауреата Сталинской премии Михоэлса и режиссера Голубьева.    Они были командированы    в Минск для просмотра спектаклей столичных театров, артисты которых были представлены к награждению. За этот «подвиг» он в 1948 г был награжден орденом Красного знамени  а в апреле 1953г   за это же деяние его арестовали и отменили указ о награждении т

        Домой  мы   пришли около 3-х часов ночи, а утром  на Юбилейном базаре продавали красивые букеты черемухи, которые нам так трудно достались.

           В    период массовых репрессий наши родственники, помня нашу черемуху, жили в страхе более 5 лет.

       Сегодня все дети войны, люди преклонного возраста.   Эти дети в   годы войны прошли не только через страшную бедность, холод, голод и нищету, но они потеряли свое детство, молодость  и  здоровье.    Эта категория лиц сегодня не может хвастаться особой заботой государства.

           В 1949 году после шестилетней службы в армии     приехал в отпуск мой старший брат Миша. Его служба проходила на Дальнем Востоке. Там он принимал участие в военных действиях ч Японией. Через восемь лет, после начала войны, наша семья собралась вместе   (фото 27). К нашему счастью на фронте ни кто  из нашей семьи не    погиб.   Следует отметить, что по приезду в отпуск,   Миша познакомился со своей младшей сестрой Аней.

 

 

 Фото 27.  Моя семья 1949 г. Второй ряд, слева на право  брат Борис, сестра Нелла, брат Миша и я. В нижнем ряду мама и папа, и  моя  послевоенная сестра Аня.

 

В 1950 году, в июне месяце  началась моя трудовая деятельность. Вначале меня приняли на  работу учеником токаря по дереву. Через три-четыре месяца я стал работать самостоятельно .  Очень интересная была работа. Из обычного необтесанного полена,  которое вращается в токарном станке, манипулируя ручными стамесками  полукруглой и плоской формы, прямо на глазах в течение  нескольких минут оно  преобразуется  и приобретает  красивые   формы.  Так как я с сентября месяца  учился в вечерней школе, то   работать приходилось в две смены, одну неделю работал в дневной смене, другую неделю работал в ночной смене. Соответственно в школу ходил либо после работы при дневной смене, либо до работы, работая ночью.

В августе  1952 году,   меня призвали в армию.   Службу я проходил в  военно-морском флоте. Первый год службы проходил в учебном отряде на Балтике, в городе Лиепая  (фото 28).

 

Фото 28. Фото автора. Первый год службы   

После окончания учебного курса, дальнейшая служба проходила на черноморском флоте в Севастополе.    Нашему призыву повезло. Срок службы в рядах военно-морского флота на момент моего  призыва был пять лет. В 1953 году срок службы нам сократили на целый год. В связи с этим, я прослужил в армии до сентября 1956 года.

В 1956 году я демобилизовался. Этот год вошел в историю Минска, как год рождения  трансляции телевизионных передач.  С минской телебашни, после трех лет  строительства Республиканской телевизионной студии,  с 1 января 1956 г начала осуществляться телевизионная трансляция.  Строительство началось на улице Мопра , а закончилось, на улице Коммунистической (в процессе строительства улицу после переименовали). ( МОПРО – аббревиатура Международная организация помощи борцам     революции)

Телевидение тогда работало на трех каналах и три дня в неделю — в пятницу, субботу, воскресенье, иногда по четвергам шли художественные фильмы. Первым народным телевизором  был КВН-49, с величиной экрана 10,5 х14,0 см, что составляет   половину страницы этой книги. Для увеличения изображения дополнительно продавалась  пластмассовая линза,  внутренняя полость которой необходимо было наполнить дистиллированной водой. Это чудо техники того времени я увидел у соседа, когда шел после  регистрации  из военкомата,   по случаю моей демобилизации  и прибытия в Минск.     В народе,  из-за низкой надежности этого телевизионного приемника, аббревиатуру «КВН»,   расшифровывали как «Купил—Включил—Не работает» или «Крутанул—Вертанул—Не работает».

       После демобилизации,  по рекомендации военкомата, в котором я встал на учет, пошел работать инструктором в морской клуб при ДОСААФ. Морской клуб находился в бывшей мечети на улице Димитрова. Сегодня на этом месте стоит ресторан гостиницы Юбилейной. Морской клуб подготавливал допризывников к службе в военно-морском флоте. Проработав около года, я понял, чтоэто не моя дальнейшая стихия и уволился.    К сожалению, я не смог устроится работать по своей специальности, токарем по дереву, и меня взяли   в свою бригаду мои братья.    Мой старший брат  Миша был бригадиром бригады жестянщиков. Условия жизни в эвакуации не позволили получить брату  Борису, сестре Нелле    ни  школьного, ни профессионального образования.  Но преодолев  все эти трудности, мои братья  стали великолепными высоко квалицированными специалистами. Рядом с ними начиналась и моя трудовая деятельность.

 Сестра Нелла  некоторое время работала   на кожгалантерейной фабрике.  Младшая, послевоенная сестра Аня, после окончания биологического факультета БГУ им. В.И. Ленина, долгие годы работала в геологическом институте.

           Мои братья и сестры создали семьи,  вырастили замечательных детей, моих племянников, которыми я очень и очень горжусь. В свою очередь у моих племянников растут свои дети и внуки.

          Мое семейное положение изменилось только в 32 года от рода.  По окончании учебы в университете, я познакомился с замечательной девушкой, Неллой.  После шести месяцев знакомства, мы связали свою дальнейшую судьбу, которая длилась  42 года. В 1966 году у нас родилась наша доченька.

       В настоящее время я проживаю в городе Минске, в    районе Комаровского рынка, на  улицы Веры Хоружей (фото 29).

 

Фото 29. Минск.  Улица В.Хоружей

 

Дом, в котором я живу, находится напротив пространства между 2-м и 3-им   домами вида   «кукурузы», на расстоянии 500 м от фонтана. Этот фонтан расположен на площади перед главным входом в крытый рынок «Комаровский».

 

  1. МОИ УНИВЕРСИТЕТЫ

  Моей первой учительницей  была моя старшая сестра. Перед войной она закончила четвертый класс и перешла в пятый. Разучивал  буквы и учился читать я  по различным кускам газеты и случайно попавшимся книжкам.

Условия жизни в эвакуации, а это  жилищные и бытовые условия, голод и холод, отсутствие   одежды и обуви, не говоря об отсутствии учебников и школьно-письменных принадлежностей,   не позволяли мыслить о школе,  было не до того.

После приезда  к нам в далекую Сибирь папы, мы переехали  жить в  Новосибирск. Там он и мама устроились на работу. Мы, наконец,  получили кое-какое нормальное жилье. Возле нашего дома  находилась школа.   Именно в эту школу  в Новосибирске, а это было в конце апреля 1945 года, меня записали  в первый класс. Так как я до этого не учился, мне устроили своеобразный экзамен, учительница проверила мои знания по чтению, арифметике и письму. Несмотря на то, что с письмом у меня были некоторые проблемы, меня приняли    в первый класс.  Мне в это время шел двенадцатый год. В первом классе я проучился не полную  четвертую четверть и меня перевели во второй класс. Следует отметить, что таких переростков, как я, в классе не было.

  Будучи учеником первого класса, я встретил день Победы и окончание этой  страшной войны. Это был большой всенародный  праздник. В городе все встречные знакомые и незнакомые поздравляли друг друга, Многие шли и пели песни и танцевали.

Следует отметить, что дети в эти тяжелые для страны годы всячески старались помогать взрослым.

       Так нас, учеников второго класса, в середине сентября вывозили в течение недели ежедневно  на поля, и мы собирали   там оставленные после жатвы  колоски с зерном. Каждый из нас находил по 100-150 колосков.  И это был наш вклад в уборке и сбережении урожая.

  В начале мая 1946 года,  в связи с отъездом на родину, я закончил учебу во втором классе.

   В 1946 году мы возвратились  в наш родной Минск. Это было в июне месяце. Меня записали в третий класс в 42 мужскую школу. В то время в Минске школы были только  мужские и женские, смешанных школ не было  Первоначально, наш класс находился в здании музыкальной школы, на Площади свободы, рядом с разрушенным костелом. Параллельно, занимались мы и музыканты, а классы наши были разделены  тонкими стенками.  В таких условиях мы учились чуть больше месяца. Затем  нас переселили в  Дом профсоюзов, который тоже находился здесь же на Площади  свободы. Но и  в этом здании мы проучились не  долго.

Далее наш класс переселили  в  здание  школы, которая находилась  на Советской улице, а точнее   ныне

 

 Фото 30. Улица Советская

 

В здании, слева  по улице, размещалась в 1946 году 42 мужская школа. это угол улиц Янки Купалы и  проспекта Независимости напротив цирка по диагонали (фото  29). На месте нашей школы сегодня – тротуар.

        На правой части фотографии  площадка, через дорогу от школы,  здесь  была размещена выставка трофейного вооружения. Вдали видны дымящиеся трубы электростанции.

             В нашем третьем классе учились дети в возрасте от 10 до 15 лет (фото 31).  Кроме того, в классе были дети из обеспеченных   и малообеспеченных семей, прошедших голодную эвакуацию, переживших оккупацию  и фронтовые  годы  войны.

   Поэтому этот возрастной и  социальный  контраст создавал определенные неудобства и трудности   не только  нам  детям, но и учительнице.

   Дорога в школу и со школы оставила на всю жизнь боль за мой родной и  дорогой город, в котором я родился.  Эта дорога проходила по улицам Советской, Энгельса, Интернациональной, Комсомольской, Площадь Свободы и на всех этих улицах были сплошные развалины и руины. Некоторые из фрагментов этого ужаса приведены ниже на фотографиях.

 

Фото 31. Третий класс 42–й  минской мужской школы. 1947 год. Если  я не ошибаюсь, эта фотография была сделана в   здании музыкальной школы на Площади свободы 

 

Приведу один эпизод, который произошел однажды со мной, когда я учился в школе на Советской улице. Как было сказано, напротив нашей школы, была большая выставка трофейных вооружений. Там были разные марки автомобилей, танки, самолеты и разнообразное артиллерийское вооружение.  При входе на выставку стоял наш советский танк, а на постаменте у него было написано историческое высказывание князя Александра Невского из одноименного фильма П.А.Павленко «Кто к нам с  мечем  придет, тот от меча и погибнет». Очень уместное выражение было для данного постамента.

   Занимала эта выставка  достаточно большое пространство,  весь квартал, почти от стен Дома офицеров и до улицы Янки Купалы.

   Всегда, идя в школу или со школы, очень хотелось полазить, по этим  экспонатам. Как-то после уроков, я и еще кто-то из класса, не помню кто, пошли на   эту выставку. Почему-то нас никто не остановил и не прогонял. Лазили мы    по  танкам,  садились за пушки и пулеметы и конечно все и вся крутили и переключали.  Залез я  в какой-то самолет.  Как и на других объектах, все крутил и переключал. И вдруг, надо мной закрылось крышка, и я оказался закрытым  в кабине самолета. Я и так и сяк пытаюсь открыть ее, а у меня  ничего не получается.  Кричать  и стучать   по корпусу  и звать на помощь боюсь. Не знаю сколько, но думаю, я пробыл в этом самолете  очень долго. Открытие кабины,  как  и  закрытие,  произошло    внезапно.   Я выскочил из этого самолета, схватил свою матерчатую сумку и бегом без оглядки бежал всю дорогу до самого дома, а это было достаточно далеко.

 

Фото 32. Развалены на Советской улице в районе перекрестка улиц Советской и Энгельса.  (Вид по направлению к Площади Победы)     

 Фото 33. А это то же место (фото 32) на Проспекте Победителей сегодня 

  

  В 42-ой  мужской школе я проучился до 1950 года и перешел в седьмой класс. В этом же 1950 году школа переехала в новое здание на Комсомольскую улицу.

 

Фото 34. Разрушенная улица Ленина, по которой  я  ходил в школу и из школы 

 

Фото  35. Этот же участок улицы Ленина, что на фото 33,  сегодня

 

Следует отметить, что учился  в школе я не очень хорошо, в основном на 3 и 4.  Мой  учебный процесс не контролировали мои родители, было не до того. Кроме того, для хорошего выполнения домашнего задания всегда не хватало времени.  Много времени отнимал мой с братом «бизнес» (об этом я писал ранее) – торговля папиросами. Не исключено, что на мои школьные оценки сказалось и мое неполное  обучение в первом   во втором классе.

 

Фото 36. Так страшно выглядела Площадь Свободы в послевоенные дни

 

Фото 37.  А так, правый нижний участок на Площади Свободы, что приведен на фото 36, выглядит сейчас. Это гостиница Европа

 

       На каникулах и в свободное от домашних занятий и «работы» время, мы мальчишки собирались на пустыре, а тогда их было много, и играли в футбол. В те  времена мячами у нас служили или матерчатый (тряпочный) мяч или консервные банки.  Нередко, после футбола, мы совершали набеги на, так называемые, татарские огороды.  Эти огороды  в те времена находились между нынешними домами Дворцом спорта и Домом физкультуры трудовых резервов. Эти набеги иногда заканчивались удачно для нас, и мы приносили полные за пазухи огурцов или моркови. Иногда  бывали и такие  случаи, что «приносили»  соль в ягодице.

     В 1950 году я пошел работать и продолжал учиться  в 1-ой  вечерней  школе рабочей молодежи, которая тогда размещалась  в помещении 9-ой женской школы, на улице Кирова, недалеко от вокзала. Необходимо отметить некоторую особенность распорядка в этой школе. После первой перемены, двери школы закрывались на замок. Опоздавших учеников   не впускали и ни кого после первого урока, без разрешения директора или завуча из школы не выпускали до окончания уроков.

     После демобилизации  в 1956 голу, я продолжал учиться  в той же вечерней школе, которая уже  находилась на улице Герцена, ныне эта улица Петра и  Павла.   10 классов  я   закончил  только в 1958 году

(окончание следует)

От редактораЭта часть и окончание публикации уважаемого И. Л. приводятся в том виде, как они были присланы. В настоящее время – по причинам, которые уже не раз обсуждались – мы не можем позволить себе содержать штат корректоров, просим авторов и читателей учитывать это. Просьба также присылать снимки отдельно от текста, а в самом тексте указывать место каждого. 

Опубликовано 15.02.2018  04:20

 

Илья Леонов. Страшные страницы жизни (3 – 4)

(продолжение; предыдущая часть)

  1. ДОМ НА ЮБИЛЕЙНОЙ ПЛОЩАДИ.

      Наш дом был построен моим дедушкой, отцом нашей  мамы, в конце XIX века на окраине Минска. Эта окраина города в те времена называлась Юбилейной  площадью. Место Юбилейной площади, одно из самых высоких мест Минска.  Существует несколько версий, почему площадь называют Юбилейной. Одна из них гласит следующее. Папа римский Лев XII объявил 1825 год юбилейным в честь 1500-летия Никейского (Первого Вселенского) собора, состоявшегося в 325 году.  Этот собор утвердил догмы и символы христианской веры. Католики Беларуси с размахом отпраздновали этот юбилей. В честь этой даты в 1826  был установлен памятник (фото 4) в виде  квадратной тумбы с круглой колонной, увенчанной крестом. Этот год был объявлен Ватиканом как юбилейный.   Площадь, на которой был установлен памятник, в народе стали называть Юбилейной.

Фото 4. Памятник в честь 1500-летия Никейского собора, который стоял на Юбилейной площади.

 

  В дальнейшем это название площади стало не только народным, но и официальным.

  Возле памятника со временем стали собираться торговцы  и таким образом там   образовался рынок, который тоже назывался Юбилейным.

  В конце 20-х годов прошлого века на достаточно большой части Юбилейной площади был заложен сквер. Этот памятник находился при входе в сквер со стороны Республиканской  улицы или улицы Островского. В начале пятидесятых годов прошлого столетия  этот памятник был снесен. Несмотря на то, что памятник снесли, эта площадь по сей день именуется  Юбилейной.

           Построенный деревянный сруб с четырьмя окнами, три из которых смотрели на улицу,  а четвертое во двор,  размером 6х6 м2  гордо возвышался на достаточно высоком фундаменте  (фото 5).

Вокруг дома был небольшой дворик, на территории которого  росло одно дерево липы и   несколько кустов крыжовника. Весь двор, включая дом, был огорожен высоким дощатым забором. Первоначально двор был значительно бОльшим, так как во дворе находилась кУзница, в которой  работал мамин отец. После смерти дедушки,  кУзницу отделили от двора. Рядом, на  расстоянии в один метр, стоял дом из четырех квартир.  Все четыре семьи соседнего дома и наша семья жили очень дружно, как одна большая семья. За соседним  с нашим домом,  начиналась Юбилейная площадь.

  Фото 5. Мой  дом на Юбилейной площади.  Первомайский праздник в 1950 году. К сожалению, качество фотографии не очень высокое

 

 Четная сторона улицы Республиканской (фото 6) заканчивалась нашими  двумя домами, которые стояли дуг от друга на расстоянии 75 см. Дом, рядом с которым стоит человек на фото 6, и есть наш дом.

 Фото 6. Улица Республиканская. (Фото Иванова Н.А., 1957 г).

 

 В 1962 году наши дома на Юбилейной площади снесли и через несколько лет почти на этом месте был построен кинотеатр «Беларусь». Авторы этого проекта   были не дальнозоркими, их детище  просуществовало очень короткую жизнь. Вскоре  это здание кинотеатра полностью было разрушено, и на его месте вновь построен замечательный пятизальный кинотеатр «Беларусь» (фото 7).

За свою «жизнь», порядка 75 лет, улица, на  которой был построен  и простоял дом до его сноса, меняла свое название 6 раз. Улица называлась – переулок Романовский, Старо – Романовская улица, Ново-Романовская улица, Республиканская улица. Во времена немецкой оккупации улицу переименовали и называлась  она Миттельштрассе. После освобождения города название улицы снова – Республиканская.  В настоящее время моя родная улица называется  – Романовская Слобода.

Фото 7.  Кинотеатр Беларусь на Юбилейной площади.

 

Находясь на этой улице, дом за свою более чем семидесятилетнюю жизнь пережил не только  разные названия улицы, но и много различных событий.  Это голодные 1891-1892 и 1932-1933 года, это революция 1905 года, февральская и октябрьская революции 1917 г., первая мировая и гражданская войны.   Дом с февраля по декабрь 1918 года пережил оккупацию немецкими войсками кайзера Вильгельма II, а с августа 1919 по июль 1920 годов оккупацию польскими войсками. Он гордо выстоял в сложные времена различных политических и экономических перестроек, которые  проходили в  17-30 годах прошлого века. Стены  одной из его комнат были выклеены керенками, обесценившейся денежной купюрой Временного правительства и госбанка РСФСР.  Был свидетелем сталинских репрессий.  Видел, как  забирали «врага народа» осенью 1938 года  (нашего дальнего родственника, который некоторое время жил у нас  и работал на минском радио).

Дом «видел», как дорожники укладывали трамвайные рельсы и булыжники на проезжей части Республиканской улицы. Он был «рад», как и первые пассажиры, которые проезжали мимо дома на трамвае № 2, в 1933 году.

Однако то, что натворили фашистские изверги за 1100 дней оккупации во времена Отечественной войны, он не только не «видел» и не «слышал», но ему даже и не  «снилось». Количество погибших из-за чудовищного садизма  и жестокости фашизма во многом превзошли все  вместе взятые события.

Страшная миссия досталось Юбилейной площади и нашему дому в том числе, во времена  фашистской оккупации  гитлеровцами. Юбилейная  площадь в период с 20 июля 1941 года до 21 октября 1943 года  была центром Минского гетто.

История гетто начинается  с 1084 г.  Евреи германского города Шпейера направили правящему монарху петицию, прося устроить гетто. Только в 1412 г., по ходатайству евреев, гетто были утверждены законом во всей Португалии. Возведение стен гетто в Вероне и Мантуе столетиями праздновалось во время ежегодных еврейских праздников Пурим.

   В 1555 году Папа Римский Павел IV издал специальный документ, в котором утверждалось, что евреи должны жить отдельно от христиан, в гетто.

 Когда по распоряжению Муссолини в начале 30-х годов ХХ века было уничтожено римское гетто, еврейская печать оплакивала это событие в следующих словах: «Исчез один из самых замечательных памятников еврейской жизни. Там, где лишь несколько месяцев назад бился пульс активной еврейской жизни, остались только немногие полуразрушенные здания, как последняя память об исчезнувшем гетто. Оно пало жертвой фашистской любви к красоте, и по приказу Муссолини гетто было стерто с лица земли». Так уничтожение гетто объявляется актом “фашизма”.

Нацистское гетто было предназначена не для разделения христиан и евреев, а для уничтожения евреев с лица земли как нации.

Через неделю после начала войны мимо нашего дома уже двигалась колонна железных страшилищ  с черно-белыми фашистскими крестами на бортах –  вражеские танки (фото 8).

 Они еще были в районе улицы Немига, а страшный гул и  дрожь земли хорошо ощущал наш дом.  Танки шли уверенно один за другим, как на параде,  в люках стояли довольные рожи фашистов, которые оглядывались по сторонам. Двигались они достаточно быстро, оставляя за собой изуродованную своими гусеницами проезжую часть Республиканской  улицы.

 Дом был свидетелем всех тех ужасов и зверств, которые творили гитлеровские головорезы и вампиры, а так же черные полицаи в гетто. Он может «рассказать» о тех невыносимых человеческих страданиях и шокового и обморочного состояния родителей, в присутствии которых зверствовали стаи палачей  и живодеров.  Эти  поддонки человечества брали грудных детей за ножки и с размаха ударяли их головку об угол дома и бросали безжизненное тело на землю.

  Если бы камни могли говорить, то камни, где стоял наш дом, могли рассказать очень и очень много о зверствах, бесчеловечности, и истязательствах, которые совершили фашисты всех мастей.

  Уже в самом начале войны горели дома, в том числе и наших соседей, которые много – много лет смотрели друг на друга через дорогу  (фото 8). Бывали случаи, когда фашисты загоняли людей в дом и поджигали его.

         Все бесчинства, которые творили фашисты на оккупированных территориях, постоянно подпитывались их идейными вождями. Рядом с главным фашистом Адольфом Гитлером были не менее чудовищные представители фашизма. Одним из них был жесточайший деспот и организатор массовых убийств в истории человечества Гиммлер. Его не удовлетворяли ни методы, ни средства и слишком медленные скорости и темпы уничтожения всех плененных, коммунистов, партизан, евреев и цыган.

Фото  8. 24 июля   от зажигательных бомб горели дома.    

 

Это он, Гиммлер (фото 9), после посещения Минска остался недоволен выполнением послания всем правителям оккупированных территорий. Его просто бесило от невыполнения послания – радиограмма, которая гласила: «Приказ рейхсфюрера СС всех евреев – под расстрел»

               На Нюренбергском процессе комендант концлагеря в Освенциме, Р. Хесса, которым им был он до 1 декабря 1943, показывал, что «Психопат и садист Гиммлер наверняка делал все без ведома Гитлера». По указанию Гиммлера, и  при его строгом контроле, за время пребывания Хесса в этом лагере смерти, число жертв казненных и уничтоженных в камерах и печах крематориев составляло не менее 2 500 000, кроме того не менее 500 000 погибло от голода и холода.

Фото 9. Гиммлер, второй слева, знакомится с условиями жизни лагеря       военнопленных по Лагойскому тракту в Минске.

 

Вскоре этот жрец смерти Гиммлер и назначенный Главный правитель оккупированной Белоруссии,  гауляйтер – Вильгельм Кубе выработали план и методы более быстрого уничтожения всех евреев, коммунистов и военнопленных.  Одним из таких   ускоренных методов, по их усмотрению, должен стать газовый метод уничтожения. Несмотря на то, что эти непревзойденные фашистские изверги сами не убивали и не умертвляли  людей, они  пропитаны с ног до головы кровью ни чем не повинных людей.

 Гиммлер, по  возвращению в Берлин, как обещал Кубе, тут же выслал в

  Минск несколько  машин-душегубок (Gaswagen), для ускорения и упрощения   процедуры уничтожения населения, без применения огнестрельного оружия. 4 октября 1943 года Гиммлер, выступая перед офицерами СС в Познани  в своей речи сказал: «Я  хочу с предельной откровенностью обсудить с вами один тяжелый вопрос. Я имею в виду выдворение евреев,  уничтожение еврейского народа.  «Еврейский народ будет уничтожен» – так говорит каждый член партии, – это ясно написано в нашей теории: ликвидация евреев, уничтожение их – и мы это исполним».

 

Этот  садист и изверг, Гиммлер, выступая перед начальствующим составом СС, воодушевлял своих руководителей армии карателей,  показывая хорошие  результаты своей работы  (фото 10).

Фото  10. Массовая могила, которой  гордился  изверг  и главный  палач  человечества ХХ века Гиммлер.   

 

 

              Мимо нашего дома многократно проезжала эта передвижная фабрика смерти машина-душегубка  – страшное изобретение ХХ века (фото 11). В этот фургон смерти без окон, как правило, заталкивали 60 и более человек и плотно закрывали дверь. Отъезжая с Юбилейной площади по дороге водитель переключал выход отработанного выхлопного газа во внутрь фургона.

              Все находящиеся в машине люди дыша этими выхлопными газами отравлялись и при подъезде к деревне Тростенец были мертвыми. Там  трупы сбрасывали в яму. Была специальная команда, которая снимала с трупов золотые кольца, извлекала золото из зубов   и после этого трупы сжигались. Всего в Тростенце гитлеровцами было замучено, расстреляно, сожжено военнопленных, узников концлагерей и  гетто, партизан, свыше 206 500 граждан. На месте, где изверги уничтожили огромнейшее количество людей, в настоящее время стоит  памятник (фото13).  Надпись на обелиске:

Фото 11. Страшная фашистская машина смерти – душегубка.  

 

            Дом был свидетелем организованной фашистами  «праздничной» демонстрации, по случаю 24 годовщины Октября.  Утром 7 ноября 1941 г отряды СС  вместе с    литовскими полицаями пришли  в гетто и приостановились на Юбилейной площади.  Эсесовцы и полицаи пошли по улицам Островского и Немига.  Они хватали всех, кто попадался на глаза и  гнали на Юбилейную площадь. Старых и немощных узников расстреливали на месте, где они находились.
На Юбилейной  площади всех людей, кого пригнали, построили в шеренги по 8 человек. Многим людям  дали красные флаги с советской символикой. Тем, кто стоял в первой шеренге дали в руки огромный плакат с лозунгом: «Да здравствует 24-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции!». Вскоре появились люди в гражданском с кинокамерами. С разных сторон они стали снимать лживую демонстрацию. Несчастным демонстрантам  было приказано улыбаться и выглядеть счастливыми. Эту  «демонстрацию» погнали  на улицу Опанского. Там всех «демонстрантов»  погрузли в черные машины и их жизненный путь закончился на Тучинке. Там заранее были приготовлены ямы. Людей подгоняли к краю выкопанных ям и тут же стреляли по ним.  Убитые,  раненые падали в ямы. Некоторые живыми сами бросались в яму. Вечером и ночью некоторые, оставшиеся живыми взрослые и дети, которые могли двигаться, вылезали из ям.  Идти  можно было только в гетто, так как население города в дома не пускало, а некоторые даже выдавали евреев.
Самый массовый погром был проведен в конце июля 1942 г. Он длился четверо суток. Он начался 26 июля после того, как колонны рабочих ушли на работы. В гетто началось сплошное уничтожение оставшихся. Эти кошмары длились четверо суток. Рабочих, которых увели на работы, в эти дни не возвращали  в гетто.  Немцы и полицаи с собаками шарили везде и вся – на чердаках, подвалах, во всех закутках домов.  Людей выгоняли на улицу и  грузили в машины. Многих расстреливали на месте. Места, которые казались подозрительными, а доступ к ним был не удобен, они взрывали гранатами. Между Юбилейной площадью и Малым Тростенцом все четверо суток днем и ночью курсировали около 30 бортовых автомашин и 4 душегубки, делая ежесуточно по 5-6 рейсов. В этом погроме погибло более 20000 человек.

   Вот что рассказал один из латышских полицаев на допросе *:  «26 или 27 июля 1942 года в 4 часа утра мы на автомашинах приехали в минское гетто, расположенное в черте города.

    Помимо нашей роты, возглавляемой лейтенантом Озолсом, туда же прибыла рота СД лейтенанта Скамбергса и человек 50 немцев – сотрудников  С Д.  26-27 июля 1942 года я принимал участие в истреблении граждан, содержавшихся в Минском гетто. Мы сгоняли партиями людей, вталкивали в газовые автомобили-душегубки, число которых было примерно 5. Я лично участвовал в выдворении людей из домов, а также вталкивал евреев в душегубки. Газовые автомобили беспрерывно уходили после погрузки в лес и возвращались обратно за новыми партиями. В этот день операция производилась до захода солнца, и было умерщвлено приблизительно 10 тысяч советских граждан.

        Внутри гетто творилась ужасная картина, евреев стреляли ради забавы, грабили. Был случай, когда группа немцев привязали одному еврею на спину гранату, затем сами отбежали, а еврея разорвало».

Мимо дома проезжал начальник управления под кодовым названием «ИД-IV» главный палач, ответственный сотрудник за «окончательное решение еврейского вопроса» Адольф Эйхман. Это его уже не удовлетворяли и скорости уничтожения евреев в душегубках. Этот тиран и изувер, будучи в Освенциме, предложил, в целях экономии боеприпасов (патронов) и более эффективного и массового уничтожения узников создать в концлагерях газовые бани-камеры. Его прислужники тут же создали этот массовый крематорий.

На судебном процессе, который проходил в Израиле,  он говорил, что сам причастен  только в  уничтожении евреев порядка  4 000 000. Общее количество жертв, которые связаны с его именем,  этот палач не знает, но не менее  6 000 000. Гитлеровцы 2 марта1942 года, в день еврейского праздника – Пурим, устроили кровавую бойню.  Все жертвы этого погрома фашисты бросили в бывший песочный карьер, который находился  на Ратомской улице. В августе 1946 года  группа евреев-фронтовиков и партизан на свой страх и риск, несмотря на все препоны партийной и советской   власти, соорудила там, где покоятся невинные убитые родные и близкие, скромный памятник. Этот обелиск получил в народе название Минская Яма и он стал незабываемым символом человеческой боли и скорби. Сюда приходили люди, чтобы почтить память своих матерей и отцов, братьев и сестер, родных, друзей и знакомых, которые были расстреляны и замучены  фашистами.  Этот несанкционированный памятник, вызвавший сочувствие к еврейскому народу и пережившему Холокост не раз руководство коммунистов и советской власти пытались убрать. Однажды, в одном из выступлений секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Белоруссии  В. Шауро заявил: «Почему эти евреи, погибшие в годы войны, заслуживают особое к себе отношение?» Он призвал, а это для тех времен означало приказ,  «пресечь происки сионистских агентов протащить гнилые идейки буржуазного национализма».
Когда в конце сороковых годов началась кампания борьбы с “безродными космополитами”, все активисты, которые участвовали  в создании памятника, были арестованы за “выпячивание исключительности еврейского народа”, а некоторые осуждены на длительные сроки каторжных лагерей. Так, один из первых, кто в 1949 г. был арестован, Х. Мальтинский.  Мальтинский всю войну провел в действующей армии. В боях под Берлином потерял ногу. Это он, 35-летний поэт Хаим Мальтинский,  для обелиска сочинил текст на идиш.  Одним из обвинений Х.Мальтинского было то, что он, сочинив текст для минского памятника, почему-то написал о гибели пяти тысяч евреев, уничтоженных гитлеровцами в марте 1942 г., в то время, как надо было писать о пяти тысячах «советских граждан». Много позже, в 1952 г, пострадал за участие в создании Черного обелиска еще один – Мордух Спришен. Он руководил всеми работами по изготовлению и установке стелы памятника.  Ему еще приписали другой компромат. Во время обыска у него дома изъяли 20 граммофонных пластинок, которые были выпущены Апрелевской фабрикой грамзаписи, т.е. не запрещенные,  с записями еврейской музыки. А еще в актив прокурора легли агентурные данные о контактах  Спришена с послом Израиля в СССР Голдой Меир во время ее официального  пребывания в Минске – он беседовал с ней как представитель еврейской религиозной общин. Для следователя это было прямым доказательством проявления «еврейского буржуазного(?) национализма» при полном отсутствии «пролетарского самосознания». Такая запись была сделана в обвинительном заключении. По совокупности всех этих «преступлений» и был вынесен несчастному каменотесу приговор: 10 лет трудовых (а на самом деле концентрационных) лагерей с высылкой в Печерский угольный бассейн, в город Воркуту. В течение чуть более чем двух лет в Минском гетто было убито 85 тысяч минских, 10 тысяч из белорусских местечек и 35 тысяч депортированных из Европы евреев. В 2000 году на этом месте под руководством Леонида Левина была создана скульптурная композиция.  Этот  мемориальный комплекс носит общее название ЯМА  (фото 14).Мемориал представляет собой глубокую яму, на дне которой находится обелиск из черного    гранита (фото 14 а). На обелиске на русском и идиш написано: ”…Светлая память на светлые времена пяти тысячам евреев, погибших от рук лютых врагов человечества – фашистско-немецких злодеев.   2.03.1942 г…”  (смотри Приложение 1). Перед обелиском – круглая площадка из черной брусчатки. Вниз оврага ведут 17 ступеней, на которых расположена композиция ”Последний путь”, представляющая группу обреченных мучеников, спускающихся на дно (фото 14 б).

      Возле мемориала заложена Аллея Праведников народов мира (фото 14 в).  Здесь увековечены имена, которые под страхом смерти спасали людей ”не той” национальности. Элементы этого мемориального комплекса приведены  на фото 12.

      Главный правитель оккупированной  Белоруссии,  гаулейтер – Кубе часто приказывал  собирать всех   жителей гетто на Юбилейной площади и устраивал их перекличку.  Наш дом «видел» эти собрания  и «слышал» те угрозы, которые сыпались на головы пришедших на площадь. Основной угрозой извергов, садистов и палачей, проводящих переклички, было – расстрел.  Собравшимся  на этих сборищах, постоянно напоминали их обязанности и за невыполнение грозили расстрелами.   Расстрелу подвергались узники гетто за любые   непослушания режиму, за связи с партизанами, за нахождение без желтых лат на спине с указанием, где живешь, за попытки покинуть гетто.

Фото 12. Мемориальный комплекс Яма (перекресток улиц  Заславской  и  Мельникайте).

 

 Евреям запрещалось ходить по центральным улицам и по тротуарам, а только по мостовой.   При встрече с немцем, еврей был обязан ещё за 15 метров снять перед фашистом головной убор. Расстрелу подлежали также узники, которые не сообщили властям, что их  соседи покинули гетто и, соответственно, не присутствовали на перекличке.

 На «глазах» у дома изверги человечества осуществляли  публичные казни через повешения на Юбилейной площади. Эти  показательные экзекуции преследовали цель на полное повиновение фашистам, в противном случае, не послушных, ожидает такой  же исход.

 Дом видел, как,  после мартовского погрома 1942 года, замученные  люди тащили коляски, на которых лежали трупы убитых, замученных и умерших от голода людей. Они тащили эти трупы на улицу Сухую, которая упиралась в еврейское кладбище.

  Дом «слышал» громкий лай  собак, которых натравливали фашистские изверги  на узников гетто,  и видел их окровавленные пасти, после этих неравных поединков.

   Мимо нашего дома проходили и проезжали не только гитлеровские убийцы и  садисты, но и не менее жестокие палачи и каратели из числа предателей белорусского, украинского, латышского и литовского народа. Среди полицаев были отпрыски и    изменники из числа евреев. От рук этих полицаев просто так, без суда и следствия погибли тысячи ничем не повинных мирных жителей города. Такое зверство, которое творили эти нелюди,  миру не приходилось видеть.

 Руки у этих довольных полицаев  по самые плечи в крови (фото 13). Они доносили немецким фашистам,  где находятся партизаны и подпольщики, а во многих случаях сами  расправлялись с ними, убивая на месте.  Это они оставались вот такими радостными и довольными после успешных выполнений карательных операций.

  Фото  13.  Полицаи, предатели советского народа.  

 

                         

Однажды по брусчатой дороге мимо дома полицаи гнали колону узников гетто на работу. Один из обессиленных узников споткнулся о камень и упал. Как только колона минула упавшего, один из полицейских, который шел за колонной,  из пистолета застрелил упавшего, и, как ни в чем не бывало, пошел за колонной. Убитого убрали только ночью.

Наш дом видел и издевательства в виде забав со стороны полицаев. Житель одного из соседних домов пошел за водой к колонке. Ближайшая действующая водяная колонка была на противоположной стороне  нашей улицы на углу с  Сухой улицей. Идя за водой, он прошел мимо группы полицаев. Набрав ведро воды, он возле полицаев начал переходить улицу.  Один из полицаев решил показать свое стрелковое мастерство своим коллегам карателям. Он выстрелил из пистолета в ведро. Полицаи все громко заржали. Бедный человек, услышав выстрел и почувствовав поток воды из ведра, обернулся и только посмотрел на эти довольные морды. С ожиданием худшего, он стал дальше переходить улицу. Домой он принес ведро с пробитой дыркой, оставшуюся часть воды и пистолетную пулю.

 За время оккупации Минска, в нашем доме жило более 40 человек. Только в гетто после каждого очередного погрома заселялись новые жильцы. Один из бывших узников гетто, будучи мальчиком в возрасте 8 лет, жил в нашем доме вместе с  бабушкой, дедушкой, мамой и тремя старшими сестрами.  В один из погромов летом 1942 года, когда каратели ходили по домам и всех выгоняли, он спрятался под печкой, которая была в нашей кухне. По счастливой случайности каратели не посмотрели в пространство под печкой, что спасло мальчика от смерти.  Только ночью он выбрался из-под печи. Дворами этот восьмилетний мальчик добрался до своего дяди, который жил на Хлебной улице. Через некоторое время Максимка, так звали этого  мальчика,  вместе со своим дядей сбежали из гетто в лес. Трое суток бродили они по лесу. На  четвертые сутки они набрели на партизанский отряд, который их нехотя, но принял в свои ряды. После окончания войны  Максим приходил к нам в дом и рассказал этот эпизод. К сожалению, после продолжительной болезни,  он рано, в 32 года,  ушел из жизни.

Наш дом был свидетелем всех погромов, которые фашисты  проводили  7- 8 ноября 1941 года (убиты 18 000), 20 ноября 1941 года (15 000), 2 марта 1942 года (8 000), 28 июля 1942 года (25 000), и слышал о погроме 21 октября 1943 года (22 000 евреев, привезённых на смерть в Минск из Европы).

  Дом был переполнен «гневом» и страшным «желанием» мести за все кровавые кошмары, которые он «видел» и  «слышал» во времена фашистской оккупации. Но, увы, он  ведь был только дом на Юбилейной….. Наш дом «слышал» и «видел»  садизм и жестокость по отношению к жителям гетто, расстрелы, крики и стоны людей, человеческую кровь. Это от таких, как эти головорезы и живодеры, и им подобные, наш дом «слышал», как один подонок  хвалился перед другими подобными, кто больше  вырвал золотых зубов и коронок у замученных и убитых узников гетто.

Избиение, голод, истязания и убийство людей были всеобщими явлениями  не только относительно узников гетто, но и во всех  других лагерях смерти.

                Как-то давно читал, не  помню ни название  рассказа, ни автора, где описывался страшный истязательный и изуверский метод  дознания, который применили нелюди  в черных мундирах. Гестаповцы где-то в Минском районе захватили в плен партизана. Этим пленным был засланный Москвой в партизаны офицер Красной армии – коммунист – еврей –  четыре  в одном.  Пожилому еврею – коммунисту – партизану – офицеру приказали снять обувь  и носки. После того, как ему связали руки, они  приказали обхватить связанными руками колени. Как только этот приказ был  выполнен, ему между сгибом колен и рук изверги вставили палку.  Пинком этот живой клубок свалили на спину. Далее, задав интересующий их вопрос  и не получив на него ответа, каждый из присутствовавших эсэсовцев, а их было человек восемь, стал прикладываться к нему кто чем: ногами, дубинкой, палкой, толстым канатом и кулаками. Несмотря на такие дикие пытки, коммунист- еврей – офицер не издал ни одного слова, и даже не стонал, а только на лбу у него через некоторое время выступил холодный пот и он потеря сознание. После того как его при помощи скипидара привели в сознание, его ноги поместили  в таз с  холодной водой, из-за его связанного состояния, самостоятельно он сделать это не мог.  Через некоторое время ноги этого несчастного бедолаги стали неопределенной формы. И тогда эти изверги задали тот же вопрос, и не получив на него никакого ответа, они  повторили свои пытки, дополнив их ударами дубинкой по ногам. Офицер  – коммунист – еврей не вымолвил ни слова и остался преданный своему народу.

 Несмотря на всякие угрозы и издевательства, расстрелы и виселицы, дом «встречался» и с людьми, истинными бесстрашными патриотами родины, которые, не глядя на постоянные угрозы, боролись с установленным режимом.  Они  организовывали побеги и выводили из гетто узников. Таких случаев спасения узников гетто было более 6000. Это они, спавшиеся узники гетто, рассказали миру о всех бесчинствах, которые  творили фашисты в годы войны.

 Если б камни могли говорить… . Вся кровь невинно погибших людей, все страдания, мучения и боль, все это впитала земля, на которой стоял не только наш дом, но  и вся земля нашей Белой Руси. Мы, живущие сегодня в новых, уютных, красивых домах всегда будем помнить весь ужас Второй Мировой войны.

 Через две недели после освобождения Минска (3 июля 1944 г) 16 июля 1944 года состоялся большой праздничный митинг  и партизанский парад с участием около 30 тысяч народных мстителей в честь освобождения Минска от немецких захватчиков.   Дом видел радостные лица участников митинга,  которые после его окончания проходили мимо дома. На лицах участников митинга  отражался удачно представленный вид фашизма на прошедшем параде.  Это был живой рогатый  козел, на голову которому  пристроили фуражку немецкого офицера, а на шею повесили трофейные фашистские награды.

Фото 14.  Элемент партизанского парада в Минске

Дом с огромной «радостью» встретил своих хозяев, которые приехали после пятилетней разлуки из далекой Сибири.

 После  «жизни» дома в таких страшных условиях войны, он имел неприглядный вид.  Оборванные обои на стенах придавали ему вид нежилого помещения. Часть дворовых пристроек и часть забора отсутствовали. Большое дерево липы, которое росло во дворе, и было его красой, было спилено. С приведения в нормальное жилое помещение началась послевоенная жизнь в родном доме на Юбилейной.

Мимо нашего дома, уже после войны, почти ежедневно  проходили колонны и  проезжали  бортовые автомобили-студебеккеры в сопровождении военной охраны с пленными немцами. Пленные немцы  работали по восстановлению разрушенного ими Минска. Так, например, ими построено здание КГБ, что на проспекте Независимости, они  восстанавливали разрушенные дома, в том числе и здание 17 школы. Эта школа была не достроена перед войной и частично недостроенная  была разрушена во время войны. Школа строилась во дворах одноэтажных домов, которые были  перед нашим  домом.  Во время  войны все эти дома были сожжены. Между школой и улицей, перед моим домом,  был пустырь, с воронками  и руинами. Ближе к школе была натянута колючая проволока, за которой работали пленные немцы. Мы  с ребятами часто у пленных немцев через колючую проволоку  выменивали за папиросы и табак губные гармошки, зажигалки, а иногда и более существенные вещи. Следует отметить и такой «маленький» факт, который  видели, мы дети войны, и конечно мой дом. В летнее время пленные немцы, которые работали в этой школе, обедали во дворе школы под навесом. Кормили их, по тем временам, очень и очень хорошо. Они иногда подкармливали и нас. Обед, как правило, состоял из 3-4 блюд – салат, суп или борщ,  каша с мясом или рыбой и кисель. И это несмотря на то, что наших пленных фашисты кормили всякой баландой, от которой многие умирали от голода. Большинство жителей города, которые работали на заводах, фабриках, на  стройках, сами не питалось так, как кормили пленных немцев,

Дом «хорошо себя чувствовал» и в послевоенные годы, когда в его пристройках нашего дома мычала корова, мэкала коза, хрюкали поросята, рано утром пел петух, а во дворе звонко периодически лаяла дворняжка.

Каждый день, начиная с 6 часов утра и до 2 часов ночи, мимо дома проезжали трамваи,   ехали на работу и с работы труженики построенных за очень короткое послевоенное время таких заводов–гигантов, как  мотоциклетного (1945 год), тракторного (1946 год), автомобильного (1947 год),  и других заводов и фабрик. Из-за проблем с городским транспортом, в пиковое время не все желающие могли втиснуться во внутрь  вагона трамвая  (фото 15).

             Дом не опустил «голову» и «пережил» денежные реформы 1947 и 1956 годов и первое послевоенное повышение цен на продукты питания в 2,5-3,5 раза, после отмены карточной системы в 1947 году.

            Во все послевоенные годы, в дни октябрьских и первомайских праздников, мимо дома проходили праздничные демонстрации. Дом был всегда аккуратен, празднично одет, покрашен забор, побелены  стены его  фундамента, он имел бравый вид, на нем всегда в дни праздников  был установлен  и развивался красный флаг, а с 1952 гола  вывешивался  белорусский флаг.  Дом,  как и все демонстранты, был «весел» и «радужный».

  Фото 15.   Первый послевоенный трамвай. Сентябрь 1945 г. (Из Книги “Мінск учора і сёння”, изд. “Минск”, 1989) 

 

Часть 4. 263 ДНЯ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ  была опубликована в августе 2017 здесь, здесь и здесь

 

Опубликовано 13.02.2018  21:39

Илья Леонов. Страшные страницы жизни (2)

(продолжение: начало)

 С наступлением холодов появились  проблемы с одеждой. Так как мы были, как говорят, нагота и босота, у нас ни у кого не было зимней одежды. Какую-то фуфайку маме отдала местная жительница, с которой она познакомилась по работе на заводе. Нам на семью благотворительная организация выделила две пары, бывшего в употреблении, военного  обмундирования. Из этого обмундирования мама ночами смогла выкроить и перешить  ручной иглой хоть какую-то одежку для нас. При этом  на нас четырех было два военных бушлата.

 С наступлением осени необходимо было решать проблемы с отоплением. Как говорили местные жители, зимы у них всегда были холодные, и к ним необходимо было готовиться. Некоторое сельское население  тех районов приготавливало топливо путем смешивания навоза и соломы и из этой смеси делали брикеты и их высушивали.  Такая технология приготовления топлива на зиму для нас не подходила. Нас научили иному методу заготовки топлива.  В качестве топлива мы собирали в степях, где ранее пасли скот, сухие кизяки (высохший совместно с травой кал крупного рогатого скота). Кроме того  вылавливали  кустики сухих перекати-поля. Все это мы складывали возле нашего жилья.  Этой работой занималась моя сестра Нелла и я. Заготовили мы достаточно большую копну этого топлива. Этим мы  топили почти всю зиму нашу печь. В начале весны 1942 года наш запас топлива был израсходован. Мы возобновили поиск наших «брикетов».       Для растопки нашего вида топлива иногда приходилось отрывать доски от разбитых заборов. Так мы прожили в тепле достаточно холодную зиму с 1941на 1942 год. 

 С нетерпением мы ожидали  прихода  весны 1942 года. Появилась молодая крапива и лебеда. Я с сестрой собирали этот наш корм, из которого сестра варила нам борщи. Эти борщи казались нам достаточно вкусные, а главное, избавляли нас от голода. 

 Большая часть беженцев, которые прибыли в Харабали, оказались в таких условиях, как и мы, а это голод и холод, неустроенность, отсутствие одежды и обуви, нормального питания и отдыха, постоянные психологические стрессы. Все это порождало страшные нервные напряжения, болезни, а во многих случаях и летальные исходы. Кроме того такие психологические стрессы и различного рода лишения порой толкали стариков, женщин и  детей к воровству, а бывали случаи и на совершение немыслимых поступков, суициду. За воровство в условиях военного времени очень строго наказывали тюремными заключениями.

 Следует остановиться на очередной нашей семейной трагедии. После призыва нашего папы на фронт, мы, как правило, получали от него письма раз в месяц. Но вот, прошло   более 2 месяцев и ни одного письма мы не получили с фронта от папы. Наши страдания  с каждым последующим днем все росли и росли.  Мама  написала письмо на имя командира полевой почты, откуда было получено последнее письмо, в которой служил наш папа. И вот, перед самым отъездом из города Харабали, мы получаем долгожданное письмо. Письмо-извещение, которое для  нас  стало трагедией. В письме сообщалось, что Леонов Генадий Михайлович 08.08.1942 г. пропал без  вести. Мама хранила все папины письма. Сопоставили дату пропажи нашего папы, которая была указана в извещении, и дату написания последнего полученного письма  – эти  времена не сходились. Последнее письмо было написано на 12 дней позже  его пропажи без вести, которое указано было в извещении. И несмотря на все это, полученное извещение было для нас страшным горем. В те времена военных, которые пропадали без вести или попадали в плен, считали что сдавались и относили к врагам народа. Даже если через короткое время Красная Армия освобождала этих плененных бедняг, ярлык за ними сохранялся. Семьи и дети таких пропавших без вести солдат и офицеров не получали никакие пособия, а наоборот, в некоторых случаях даже преследовались.

 Эхо военных событий и линия фронта под Сталинградом к середины лета 1942 года стали  приближаться к Астраханской области, где мы проживали. В связи с этим, нас стали собирать к новой эвакуации. Снова формировались эвакуационные поезда, и уже к концу осени 1942 года снова мы в пути, в таких же теплушках с нарами  в три этажа. К большому для нас сожалению, нас посадили в разные вагоны с нашими соседями, с которыми мы покидали Минск. 

 Наш поезд направлялся  в сторону Урала. Ехали мы очень долго. Поезд очень часто останавливали на всяких полустанках и станциях.  Пути были заняты перевозкой  военной техникой и солдат. В процессе движения мы получали какие-то скромные пайки, которые выдавал нам старший по вагону.

 Вот мы проехали уже и Уральские горы. От нашего поезда на некоторых станциях начали отцеплять вагоны с эвакуированными пассажирами. Так нас разделили с нашими минскими соседями, с которыми мы бежали из Минска и жили в одной квартире в Харабали. Это для нашей семьи был очередной моральный удар и душевная потеря наших близких друзей. Наша мама, узнав об этом, очень долгопереживала и даже плакала. Не доехав несколько станций до Новосибирска, на железнодорожной станции Чик, нас высадили. Эта станция находится в Новосибирской области.  

 В этом поселке нас начали размещать по квартирам. Нашу семью поселили к одной местной жительнице. Небольшой домик, в котором было три комнаты по 10 -12 м2, находился на окраине поселка, хозяйка проживала с двумя дочками, муж был на фронте. У этой хозяйки, в одной из трех комнат, уже были квартиранты: одна семья, беженцы из Херсона –  муж, жена и их дочь, девушке было лет 16-17.  Муж был инвалид, видимо после инсульта, так как у него не действовала правая рука и правая нога. Кроме того, у него был еще один физически недуг, он очень часто, по поводу и без повода, смеялся. Окружающие не очень хорошо воспринимали этот недуг. Его жена очень переживала по поводу этого недуга и постоянно его за это ругала, а это еще больше его смешило.

 Нас поселили в бревенчатой отдельно стоящей кладовке. Кладовка была площадью  не более 15 м2 и стояла возле сарая. В кладовке не  было пола. Несмотря на  утепленную дверь, которая  открывалась сразу на улицу, особого тепла не было. Хозяйка выделила нам какие – то доски и братья,  Миша и Борис изготовили «мебель»  в виде двух нар – кроватей, стола и двух скамеек. На одной спала мама с сестрой, на другой мы – три брата. 

 С наступлением холодов, необходимо было решать вопрос с отоплением нашего жилья.   Старший брат  Миша где-то на железнодорожной станции нашел выброшенную, как ненужную,  ломанную, без дверцы и ножек,  вагонную металлическую печку. Там же нашлись и куски металлических труб. Из нее братья сделали печку-буржуйку.  Печку установили  на камнях,  недалеко от небольшого окна, через которое вывели трубу.        Верхняя крышка печки служила нам плитой для приготовления пищи.

 Осень потребовала и решение вопроса освещения нашего жилья. В качестве светильника использовали маленькую керосиновую лампу, название которой – коптилка. Открытое пламя освещало пространство над столом, а по углам комнаты таился дрожащий мрак. Эта коптилка была сделана из консервной банки, в которую наливался керосин. В верхней крыше вставлялась трубочка с фитилем. Этот фитиль поджигали и было светло, коптилкой эту лампаду называли из-за того, что она  сильно коптила.

 Нам на семью местная власть выделила, как неработающим, скудные карточки, по которым мы получали весьма скромный паек, чтобы не умереть от голода. Получали по карточкам очень ограниченное количество муки, крупы, пшена или перловки, хозяйственного мыла. Но карточное распределение постоянно давало сбои, люди стояли в больших очередях, чтобы отоварить карточки, и, зачастую, ничего на них не могли получить. Не было сахара, соли, керосина. Кое-что можно было приобрести на рынке, который работал по воскресным дням. Но рынок больше представлял собой не место продажи, а место обмена одного товара на другой. На рынке иногда приходилось менять, и без того ограниченное количество мыла на сахарин.

 Через некоторое время, мама устроилась на работу на завод. На  заводе изготавливали снаряды. Она наполняла большие и тяжелые гильзы порохом.  Этот завод, почему-то называли Артполигон, видимо, когда его создавали, основным назначением было не производство, а испытание оружия.  Завод расплогался за железной дорогой и находился от нашего дома довольно далеко, на расстоянии  3-3,5 км. Работали там в две смены, и, как правило, без выходных. Первая смена с 7 часов  утра и вторая с 19 часов вечера. Рабочий день был длительностью 12 часов, включая обеденный перерыв. В стране действовали законы военного времени, каждый трудоспособный обязан был работать. За уклонения от работы, нарушение трудовой дисциплины, опоздание на работу лица предавались суду. За опозданиена на работу, даже на 5 минут, работник мог быть осужден на срок до двух лет лишения свободы. Мама, когда работала в первую смену, вставала очень рано, в пять – начале шестого утра, и уходила на работу. Так как на станции часто стояли достаточно длинные  поезда, приходилось лазить под вагонами. Было несколько случаев  гибели людей под вагонами. Мы, дети, видели маму, когда она работала в дневной смене только поздним вечером. Одной из привелегий работы на заводе было несколько увеличенное карточное довольствие.

 Братья из-за возраста (старшему брату Мише не хватало до шестнадцати лет несколько месяцев, а Борис был на полтора года младше) не могли устроиться на работу. Чтобы как-то прожить, они ходили по домам и  предлагали свою помощь в выполнении любых  видов работ по хозяйству. Следует отметить,  что Борис из-за таких тяжелых и голодных условий жизни был ростом чуть более 140 см и очень худой, внешне выглядел на мальчишку 11-12 лет. За его малый рост, когда его сверстников призывали в армию, а это было в конце  1944 году, его даже в Красную Армию не призвали.

 В поселке, где мы жили, основными источниками воды были колодцы.  В процессе эксплуатации, во многих случаях, колодцы периодически должны подвергаться чистке, иначе прекращается их наполнение водой. Некоторые колодцы в поселке  были засорены и в них не были воды. Жителям приходилось носить воду очень далеко. Чистку колодцев до войны выполняли местные мужчины. Во время войны в поселке не было ни одного здорового мужчины. Вот моим братьям как-то и предложили взяться за эту работу – чистить колодцы. У этих городских подростков не только знаний и опыта  в такой работе не было. Они колодцы увидели только здесь, в этом поселке. 

 Чистка колодца заключалась  в углублении его до тех пор, пока водой не наполнялся колодец  до определенного уровня. Стоя на грунте и в воде в очень ограниченном пространстве, необходимо было из-под ног откапывать песок. Этот песок насыпался  в ведро. Ведро было подвешено на канате, который при подъеме накручивался на приемное устройство колодца, и оно поднималось наверх. При подъеме ведра с грунтом, с него стекала вода и капала на голову. В ряде случаев углублять колодец приходилось сантиметров на 50-60.  Работа была очень опасная. Необходимо было иметь хороший канат или трос, соответствующим образом его закрепить, чтобы обеспечить надежный спуск в колодец. На всю подготовительную работу и чистку колодца  требовалось 7 – 10 дней. Один из братьев садился в бадью, а второй спускал его в колодец на глубину  4 – 5 метров.  Часто приходилось подниматься наверх, так как работающий  внизу насквозь  промокал, и при этом  в колодце было очень холодно. Так как переодеваться не было во что, приходилось бежать домой греться возле печурки и сушить одежку.  В таких условиях они работали. Рассчитывались за работу жители, которые пользовались водой из данного колодца, как правило, продуктами, – картофелем, капустой, свеклой. Бывали случаи, когда расчет был мясом или салом. Это для нас были праздники.

 Как только брату Мише исполнилось 16 лет, он устроился работать на тот же единственный завод, где работала мама. Вначале он был учеником, а вскоре стал сборщиком снарядов. В те военные времена никто не имел никаких льгот в продолжительности рабочего дня. У всех подростков, как и у остальных рабочих, продолжительность рабочего дня была 12 часов, и работали они тоже в две смены и без выходных.

 Весной 1943 года сельсовет выделил всем эвакуированным земельные участки по 10 соток для посадки овощей. Это был участок длиной 100 м и шириной 10 м. Выделенные участки были покрыты естественной растительностью и ранее никогда не распахивались. Так как дом, в котором мы жили, находился на окраине поселка, наш  участок был не далеко от дома. Основным инструментом для освоения этой целины была лопата. У нас было две штыковые лопаты. Основными землеустроителями по поднятию выделенной нам целины были моя сестра и автор этих слов. До этого времени мы в своей жизни не занимались земледелием, тем более освоением целины. Просто перекопать это поле было невозможно. Лопата не внедрялась в грунт.  Для освоения этой целины мы срезали дерн и уносили за пределы участка. Срезать этот дерн было очень и очень тяжело. Наших силенок пробить его лопатой и врезаться  в этот грунт не хватало. Мы приловчились вбивать  в этот грунт лопату с помощью деревянной колотушки, которую спилили в лесу. Пробив с четырех сторон землю, далее подрезая ее снизу, вырезали своеобразные зеленые кирпичи размером где-то 20х20 см и толщиной 8-10 см. Мы считали каждый срезанный «кирпичик» и укладывая их в два ряда по длине нашего участка с двух сторон, получался зеленый забор. За рабочий день с раннего утра до вечера мы срезали  400-500  таких кирпичей и осваивали нашу целину площадью порядка  20  м2.  Иногда, после работы брат Борис,  если  заканчивал чуть раньше работу, помогал нам. Ни старший брат Миша, ни мама не могли нам помогать, так как их рабочий день заканчивался в 7 часов вечера, а домой они приходили около 8 часов. Только однажды, в один из  дней, мы всей семьей смогли поднять целину на нашем участке около двух соток. В общей сложности мы смогли освоить почти половину выделенного участка. На освоенном участке мы посеяли свеклу и посадили картошку.

 На рынке мы купили семена свеклы и ведро мелкой картошки для посева.  Картошку к посеву мы готовили следующим образом. У каждой  картофелины мы отрезали ту часть, у которой не было проросших глазков. Хозяйка дала нам какой-то раствор и мы отрезанную семенную часть картофелины обмакивали в этом растворе. Из оставшейся части этой мелкой картофелины,  в дальнейшем приготавливали кушанье. Летом мы  несколько раз вручную пропалывали наше поле и окучивали каждый кустик с помощь кочерги. Где-то в августе месяце путем подкопа под куст, снимали урожай молодой картошки. На сделанной грядке мы посеяли свеклу.  Уже в июле месяце мы снимали урожай свеклы  в виде  ботвы. К нашему сожалению, свекла оказалась кормовой.  Несмотря на то, что свекла была кормовой, не красной, а белой,  мы все лето варили из нее борщи. В  сентябре месяце мы собрали урожай картошки в количестве чуть больше одного мешка.

 В конце 1943 года старшего брата Мишу, которому было чуть более 17 лет, призвали  в Красную Армию. После четырех месяцев учебы их отправили на фронт. Это событие усугубило и без того тяжелое наше жизненное положение.

 Вскоре, мой второй брат Борис устроился работать в колхозе  возчиком. Иногда его посылали доставлять хлеб из пекарни в магазин.  Хлебом он нас, конечно, не обеспечивал. Но после каждой выгрузки хлеба он сметал все оставшееся в фургоне, всякие мелкие кусочки и крошки хлеба, и собирал их в мешочек.  Бывали случаи, когда он приносил этого «добра» грамм по 500 – 600. В этих случаях наша сестричка выпрашивала  у хозяйки небольшое количество очисток от картошки, которыми та кормила поросенка, тщательно их промывала и отваривала. Затем это варево она смешивала с крошками хлеба и выпекала очень вкусные лепешки. 

 Особо следует отметить наш рацион питания. В весенние и летние дни, имея уже опыт использования различных трав, на первое, второе и третье был, как правило, борщ в различной интерпретации из крапивы, лебеды или их смесей. Зимой, когда этих «овощей» не было, основным блюдом была затирка. Затирка представляет собой суп, в кипящую подсоленную воду которого вбрасывают маленькие кусочки теста. При этом густота этой затирки определялась остатком муки и временем до получения нового пойка муки по карточкам.

 С нетерпением мы ждали весны. С одной стороны она приносит тепло, а, следовательно, исчезает одна из проблем – добывание угля. С другой стороны, весной начинались работы на полях. При вспахивании полей, где в прошлое лето росла картошка, мы, идя за плугом, собирали мерзлую картошку. Иногда мы с сестрой набирали по целому ведру мерзлой картошки. Варить из нее каши-пюре не получалось, она почему – то не уваривалась. Но из этой мерзлой картошки получались очень вкусные, по тем временам, драники, правда очень сложно было тереть эту картошку, так как она была очень мягкой и водянистой.

 В трудные голодные дни жажду голода приходилось утолять жвачкой, в качестве которой использовали вар, сосновую смолу или воск. Надвигалась сибирская зима.  Здесь в Сибири зимы не принимают в свои ряды без зимней обувки. С наступлением морозов, а это уже начало октября,  необходимо было обуть всех зимней  обувью – пимами (валенками). Накопив некоторые средства, наша мама как-то отпросилась у своего начальника и в один из воскресных базарных дней ноября купила всем, кроме меня, поношенные пимы. У меня были сапоги (про историю их появления расскажу ниже).

 Немаловажным вопросом в сибирских зимних условиях было обеспечение теплом в нашем жилье. Эту сложную проблему  решали мы – дети, брат Борис, моя сестра и я. Основным топливом в те времена и для нашей печки был уголь. Ни в продаже, ни по карточкам углем не обеспечивали. Местные жители уголь приобретали легально и нелегально, где-то в другом поселке. Для обеспечения тепла в нашем жилье, несмотря на его небольшие размеры, требовалось много угля. Это было связано с тем, что двери нашей «квартиры»  открывались прямо на улицу. Несмотря на то, что нашу печурку мы иногда нагревали до красного каления, как только кто – то выходил или входил в помещение, поток холодного воздуха мгновенно охлаждал наше жилье и становилось холодно. Для поиска угля мы  почти каждый день, как на работу, ходили на железнодорожную станцию и собирали вдоль путей мелкие кусочки каменного угля, которые высыпались из груженых углем вагонов через щели во время резких остановок и при начале движений. На этой станции, останавливались  товарные поезда для заправки водой и углем паровозов. Иногда мы выпрашивали уголь у машинистов, паровозы которых заправлялись углем. Собирали мы и недогоревший уголь из выгребаемого из топок паровозов шлака.  

 Бывали случаи, когда Борис или я залезал на открытые вагоны груженые углем и сбрасывали с них уголь.  В этих случаях уголь прятали в снег, а забирали спрятанный уголь,  во избежание милицейских облав, тогда, когда на станции не было поездов, груженных углем. От такого промысла (воровства) добычи угля нам неоднократно приходилось убегать от милиционеров.  Но однажды такая добыча угля  закончилась большой трагедией для женщины, которая жила в соседнем с нами доме. Как-то я с этой женщиной пошел на станцию собирать уголь. Если в течение некоторого времени на станции не останавливались товарные поезда, то сбор угольной крошки, а тем более  мелких кусочков  угля, заканчивался  безрезультатно. Уже собираясь уходить домой,  мы увидели, что останавливается поезд груженый углем.  После его остановки долго не думая и не обращая внимания на все окружение, я забрался на один из вагонов, и скинул несколько кусков угля, которые тут же положила  в ведро эта женщина.  Вдруг из-под вагонов выскочили два милиционера. Поймали нас, когда я сбрасывал очередной кусок угля. Привели нас в милицию. Составили в милиции какие-то  протоколы. Меня продержали в милиции часов шесть, говорили, что отправят в детскую колонию. В милиции я  рассказал в каких условиях мы живем, умолял и просился, чтобы меня отпустили. Не знаю, то ли сжалились милиционеры, то ли из других соображений, но   поздним вечером меня отпустили, пригрозив, что если еще раз поймают, то посадят. А эту бедную женщину, у которой был сынишка пяти лет, осудили и послали на принудительные работы на один год. Мальчика забрали в детский дом.

 С осени 1943 года достаточно много поездов останавливались на нашей станции Чик, которые  направлялись на восток. Поезда  везли  красноармейцев и военную технику.   По имевшимся награждениям у солдат и офицеров было видно, что они прошли не только боевое крещение, но и имеют опыт фронтовых побед. Мы, несколько таких же пацанов, как я, проходили вдоль поезда и просили у солдат значки, зажигалки или что-нибудь другое. Среди этого другого, военные,  бывало, давали нам  хлеб, кусочки сахара,   консервы, а иногда солдаты  отдавали не новые гимнастерки, брюки – галифе и даже сапоги.  Как-то один сержант, на груди у которого были несколько медалей и даже один орден, спросив у меня, откуда я,  и узнав, что из Минска, стал расспрашивать, где я жил в Минске и как очутился здесь в Сибири, с кем и как здесь живу. Он сказал, что жил до войны в Минске на Сторожевке, возле базара. Уже, когда поезд начал трогаться, этот добрый дяденька подарил мне почти новые яловые сапоги. Я от этого подарка был на седьмом небе.  Эти  сапоги  носил я и мой брат Борис более трех лет. Так как они были номера на три больше моего размера, зимой это было очень кстати. Я их носил вместо валенок,  намотав на ноги пару лишних портянок.

 В декабре 1943 года нашу семью постигло очередное большое  горе,  заболела наша мама. У нее установили очень тяжелое заболевание  – менингит. Ее на санитарной машине отвезли в  районную больницу, которая находилась от нас около 60 км,  в городе Толмачево. Провожать маму в больницу поехала  моя сестра, которой было 14 лет. Бедная сестричка, без денег и питания, добиралась обратно в тамбурах на попутных поездах.  Для нас болезнь мамы была сплошным кошмаром. Этот страшный диагноз нам был известен. Наш минский сосед в возрасте около двадцати лет, перед войной в 1940 году умер от такой болезни.

 Прошло 10 дней, после того, как маму отвезли в больницу, а  мы  ни чего не знали  о состоянии ее здоровья. Брат Борис поехал навещать маму.  Добираться пришлось ему на попутных поездах. Был он у нее почти два дня, ночь пришлось ему скитаться на железнодорожном вокзале в Толмачево. Мама очень обрадовалась, увидев  сына. Когда он  возвратился, мы  были очень рады, что состоянием нашей мамы начало  улучшаться.

 Прошло еще 10 дней и  мы все: брат, сестра и я решили навестить маму. У хозяйки купили варенец, чтобы отвести маме в больницу.  На следующий день рано утром быстренько собрались и пошли на железнодорожную станцию. На станции стоял товарный поезд. Посмотрев в ту сторону, куда нам необходимо ехать, видим, прицеплен паровоз, значит  поедет в нужную сторону. Нашли вагон  с тамбуром, забрались в него. Через непродолжительное время наш поезд тронулся. К нашему большому удивлению, он двигался не в то направление, куда нам надо.  Борис предложил прыгать. Пока мы решали что делать, поезд набрал уже большую скорость, и Нелла наотрез отказалась прыгать. Доехали до первой остановки этого поезда и покинули его.  Мы хорошо перемерзли. Когда  покинули этот товарный поезд,  обратили внимание, что у него,  как  спереди, так  и сзади, были прицеплены паровозы. Так называемые толкачи, присоединялись к тяжеловесным поездам, так как один паровоз не справлялся на подъемах.

 Пошли в здание станции.  Через некоторое время согрелись. Наши намерения остались прежние, нам необходимо добраться до Толмачево, где в больнице лежит наша мама, но как? У дежурного по станции спросили, как нам добраться до Толмачево. В разговоре с ней рассказали, как мы оказались здесь на станции. Женщина, дежурная по станции, по – матерински отнеслась к нашему положению. Она сказала, что через 2 часа здесь остановится пассажирский поезд,  который следует в том направление.  При этом она сказала, что билетов на этот поезд в кассе нет. Мы честно признались, что у нас и денег нет на три билета.

 – Посидите здесь, попробую что-нибудь придумать,  сказала она,  и ушла. Через некоторое время она вновь подошла к нам и сказала:

– Попрошу бригадира поезда, чтобы он разрешил вам в тамбуре одного из вагонов доехать до Толмачево, это через одну остановку. 

 Мы поблагодарили эту весьма и весьма душевную женщину. Долгожданный поезд прибыл на станцию с опоздание почти на час.  Нам не  верилось, что бригадир поезда разрешит нам ехать в тамбуре без билетов. Бригадиром поезда тоже была не молодая женщина. Мы стояли невдалеке, когда разговаривали дежурная по станции с бригадиром поезда.  Бригадир поезда, обращаясь к нам сказала:   – Ждите меня возле 7 вагона. 

 Эта милосердная женщина сжалилась над нами и, нарушая должностные инструкции, разрешила подняться в вагон без билетов. Мы разместились в уголочке в тамбуре. Через некоторое время  наша спасительница  напоила нас сладким чаем.  Давно не пили мы такой вкусный и сладкий  чай.  Поезд остановился на станции Толмачево. Покидая вагон, каждый из нас благодарил эту женщину. Когда отправился поезд, мы махали вслед ему, пока он не скрылся. Так мы добрались до Толмачево.  Когда уже начинало темнеть, мы пришли в больницу. Это нежданная для мамы встреча была настоящим праздником и, как нам показалось, ускорило ее выздоровление. В больнице нам устроили ночлег, а утром  нас даже покормили. Попрощавшись с мамой, и пожелав ей скорейшего выздоровления, мы направились на железнодорожную станцию. К нашему счастью, на станции стоял товарный поезд, заскочив  и спрятавшись в тамбуре,  через некоторое время мы были на станции Чик.  

 В больнице мама  пролежала больше  месяца. В середине января нашу маму, исхудавшую, обессиленную, наголо обстриженную после такой болезни, выписали из больницы. Ей повезло, из больницы к нам, в  Чик, ехала санитарная машина за больной, и нашу маму на этой попутной машине привезли домой.

 В те времена болеть было некогда. Через неделю, еще не окрепшись от такой тяжелой болезни, она должна была приступить к работе.

Следует отметить, что на заводе, увидев ее состояние и внешний вид,  ее перевели на более легкую  работу.

 Борьба за выживание, чувство материнской ответственности за жизнь детей, внутренняя потребность бороться и  сопротивляться,  все это вместе позволило нашей маме выстоять, не сойти с ума, не дать погибнуть детям. 

 В то время, когда мама лежала в больнице, как-то мы с Борисом пошли  на станцию добывать основной источник тепла – уголь. И вот останавливается товарный поезд с пульмановскими вагонами. Брат залез на один из вагонов, чтобы сбросить несколько кусков угля, а там вместо угля вагон был загружен каменной солью. Соль была как россыпью, так и в виде небольших кусков.  Сбросил несколько кусков соли, она разбилась на более мелкие. Мы тогда «добыли» соли почти  4 ведра. Соль в те времена  была очень дорогая. Эта соль нас очень и очень выручила.  Мы ее почти до самого лета выменивали на картофель, капусту, молочные продукты и хлеб. По приезду мамы из больницы мы смогли  для нее покупать сливочное масло, варенец – это местный кисломолочный продукт,  другие молочные продукты. Так, например, один стакан соли мы выменивали на три мисочки молока. Молоко в зимнее время для его сохранения замораживали и продавали в замершем состоянии в виде поллитровых мисочек. Добытая соль очень помогла нашей маме окрепнуть после болезни. Правда, когда мы рассказали маме про соль, она нас строго предупредила, чтобы мы больше подобными вещами не занимались.  

 В конце января 1944 года произошло сверхъестественное, нежданное и непредсказуемое чудо. Это было часов 10 -11 вечера, мы уже  все спали. Слышим сильный стук в нашу дверь. На вопрос: кто там? – наша хозяйка отвечает: «Принимайте гостя». Мама открывает дверь и не верит глазам своим, перед  ней в открытой двери стоит наш  «погибший» и «воскресший» папа. 

 От радостного крика проснулись мы все. Описать это событие достаточно трудно. Как я ранее  указал, мы еще  в  конце 1942 года получили извещение, что он пропал без вести. Где-то, через полгода, по совету таких же женщин, которые получали аналогичные сообщения, мама написала еще один запрос относительно нашего отца в какую-то организацию города Москвы.  Через  некоторое  время пришло второе сообщение, что    он пропал без вести. При этом даты пропажи, которые были указаны в двух полученных извещениях, не совпадали.  Эти две похоронки достаточно долго хранились у нас дома.  Только в шестидесятых годах,  уже, будучи  в Минске, они были переданы в военкомат.

 В настоящее время на сайте “Память народа”,  приводится неоднозначная информация о нашем отце, Леонове Генадии Михайловиче. Так, по данным Центрального военно-морского архива Леонов Генадий Михайлович пропал без вести 28.08.1942г, а по информации Центрального архива Министерства обороны попал в плен 09.09.1942. В действительности, полк  в котором служил отец, понес большие потери при обороне Туапсе. Оставшиеся в живых краснофлотцы были присоединены к другому полку. В составе последнего полка он воевал до 17 июля 1943 г. В этот день он был ранен, получил множественные осколочные ранения  левой  ягодицы,  левого бедра и левой стопы. После пребывания в различных полевых госпиталях 3 августа 1943 г его привезли в Эвакуационный госпиталь, который  находился в городе Баку. В этом госпитале его несколько раз прооперировали. Лечился он в  этом госпитале  четыре с половиной месяца,  до 21 декабря 1943 г.  По медицинским показаниям  его признали нестроевым,  и  отправили на «гражданку» в тыл. В память о ранении  на всю оставшуюся жизнь он пронес небольшой осколок в  бедре и отсутствие почти  половины левой  ягодицы. 

 Еще находясь в госпитале, он начал разыскивать нас. На запрос, который был послан в город Харабали, ему ответили, что его семья эвакуирована  в город Копейск.  После выписки из госпиталя он поехал в город Копейск и …. нашел наших минских соседей, с которыми нас разлучили, когда мы вторично эвакуировались из Харабали. Там ему дали наш адрес. В военной комендатуре с трудом ему выписали проездные документы и он поехал дальше искать свою семью. Приехал он к нам в конце января 1944 года. Одежда на нем была не для сибирских морозов. Бушлат, на ногах ботинки и обмотки, а на голове пилотка (фото 3). Армейские обмотки – это длинные, около 3 м трикотажные двойные в виде чулка полоски, шириной порядка 10 см, которыми оборачивали ноги от ступни до колен.

Из папиных обмоток, мама сделала себе и Нелле по несколько пар чулок.

 По приезду, папа устроился  работать на тот же Артполигон. Вскоре, папе, как инвалиду – фронтовику, выделили на семью однокомнатную квартиру в полуподвале двухэтажного дома. Основным достоинством и принципиальным отличием от предыдущего жилья, было то, что в квартире был нормальный пол, два нормальных окна и дверь из квартиры открывалась  в коридор, а не на улицу.

 Условия жизни у нас несколько улучшились. Работа на Артполигоне и эти улучшенные условия жизни нашего папу не удовлетворяли.  Как-то зимой 1944 года папа поехал в Новосибирск и неожиданно в городе встретил знакомых минчан. Они жили в Новосибирске с самого начала  войны, с 1941 года. Эта встреча  решила и нашу дальнейшую судьбу. 

       

 Фото 3.  В такой форме наш отец покинул город Баку и преодолевал сибирские морозы.

 Вскоре, в начале 1945 года мы переехали жить в Новосибирск.  В Новосибирске нам выделили однокомнатную квартиру на улице Сакко и Ванцетти. Мама и папа, а также   мой брат,  сразу же утроились работать. Здесь, в двенадцатилетнем возрасте,  я в четвертой четверти стал учеником первого класса.

 Мама постоянно поддерживала связь письмами  с нашими минскими соседями, с которыми мы вместе покидали Минск. Они возвратились в Минск из города Копейск в конце 1945 года. После долгожданной Победы над фашистской Германией и,  узнав от наших минских соседей, что наш дом цел и невредим, мы начали собираться домой в Минск. 

С самых первых дней, как только мы покинули город Минск, нас ни на секунду  не покидала мысль о скорейшем возвращении на родину.  Как здесь не вспомнить нашего земляка, одного из величайших  исторических деятелей, писателя и переводчика, доктора философии и медицины  Франциска Скоринукоторый писал:  «Понеже от рождения звери, ходящие в пустыне, знают свои ямы, птицы, летающие по воздуху, ведают гнезда свои, рыбы, плавающие по морю и рекам чуют глубины свое, пчелы и тому подобные защищают ульи свои, где родились и вскормлены, к тому месту великую любовь имеют».

 Ждать возвращения домой и встречу с нашим домом нам пришлось достаточно долго. Самостоятельно поехать в Минск всей семьей у нас не было средств. В конце 1945 года нам сообщили, что в начале 1946 года будет формироваться поезд по доставке беженцев до Москвы. Мы попали в состав пассажиров этого поезда. И вот в начале мая 1946 года поезд сформировался. Я, опять недоучившись во втором классе целый месяц, закончил второй год учебы. Поезд из достаточно большого числа вагонов-теплушек, под шуточным номером «пятьсот веселый», взял путь на Москву. И вот мы снова в таких же теплушках и теже полки в три этажа. Но этот поезд принципиально отличается от предыдущих поездов. Мы едем домой. И видимо из этих соображений поезд называли пятьсот веселый. В то время проходило большое железнодорожное перемещение с дальнего востока на Европейскую территорию военных и всякого рода вооружения, возвращались из эвакуации предприятия, поэтому мы были в пути достаточно долго. Даже, несмотря на не весьма благоприятные условия жизни в пути, настроение пассажиров было счастливое, все ехали домой. Прибыв в Москву, и не имея достаточных средств на проживание, наш папа после трехдневных мытарств, как инвалид-фронтовик, и учитывая, что мама была в положении, через военную комендатуру и общество Красного Креста   смог добиться бесплатных билетов до Минска в общем вагоне пассажирского поезда. Так мы вскоре оказались в Минске, в родном любимом доме на Юбилейной площади.  

Конец 2-й части.                  

Опубликовано 10.02.2018  15: 20

Илья Леонов. Страшные страницы жизни (1)

Автобиографическая повесть. 

 Дом, в котором автор родился и прожил часть своей жизни, находился на Юбилейной площади в Минске. За время своей «жизни» на этой площади дом был свидетелем многих событий, от голода 1891-1892 годов и до его сноса в 1962 году. Самые страшные события, которые пережил дом, были годы фашистской оккупации. Он «видел» разрушения и пожары  города. Оказавшись в самом центре Минского гетто дом был свидетелем всех ужасов и зверств фашизма. По рассказам очевидцев, бывших узников гетто, и на основании других источников, описаны отдельные события, которые «видел» и «слышал» мой дом на протяжении его пребывания на Юбилейной площади.      

В книге описаны отдельные станицы жизни автора. Приводятся  достопримечательности города-героя  Минска,  которыми гордится автор.

УДК 

                                                                               ББК 

   ISBN                                               © И. Г. Леонов, 2018

 СОДЕРЖАНИЕ

  1. Пролог…………………………………………3
  1. Жизнь без детства………………………….7
  1. Дом на Юбилейной площади……………29
  1. 263 дня   в подземелье…………………..46
  1. Жизнь в послевоенном Минске…………63
  1. Мои университеты…………………………73
  1. Линкор Новороссийск …………………….81
  1. Гауптвахта ………………………………….84
  1. Вольф Мессинг …………………………….85
  1. Эпилог……………………………………….86

1. ПРОЛОГ

Прошло более семидесяти лет как начали греметь залпы Второй мировой войны. В некоторой степени, в соответствии с Пактом Молотова-Риббентропа от 23 август 1939 года, СССР вступил в войну в 1939 году на стороне Германии, т.е.  со дня подписания этого документа. Вот почему, за неделю до нападения гитлеровской Германии на СССР правительство своим сообщением ТАСС от 14 июня 1941года,  дезинформировало население в части приближения войны. В этом сообщении утверждалось, что «по данным СССР, Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерениях Германии порвать пакт и предпринять нападение на Советский Союз, лишены всякой почвы …». Депеша ТАСС не только  дезориентировало население страны, но и притупило его бдительность. Эта была огромная ошибка нашего правительства. Высшему эшелону власти СССР было хорошо известно об отношении Гитлера к евреям. Так, в 1939 г. Гитлер и Риббентроп направили письмо советскому правительству и в нем указывалось, что их шокирует руководитель министерства иностранных дел еврей Максим Литвинов. Поэтому, в переговорах и подписание знаменитого, трагического, печального, исторического и нечеловеческого  договора между СССР и гитлеровской Германией. принял участие Молотов.  Их информировали о всегерманском еврейском погроме, который немецкие фашисты устроили  9 ноября 1938 г. В этом погроме, только за одну ночь были разрушены и сожжены 267 синагог, 7,5 тысячи предприятий, магазинов и лавок, принадлежащих евреям, а число погибших было более 90 человек. Они знали о злодеяниях и еврейских гетто, которые устраивали на захваченых территориях Чехословакии и Польше нацисты. На одно из совещаний, которое проходило в Линках, на даче Сталина в 1939 г был приглашен специальный корреспондент газеты «Известия» в Париже писатель Илья Эренбург. В своем выступлении он охарактеризовал гитлеровский фашизм. В конце выступления он сказал: «В скором времени гитлеровская Германия развяжет неслыханную войну, и вы убедитесь, что фашизм – хуже людоедов». После этого выступления Сталин сказал: «Не надо нагнетать обстановку. Не так страшен серый волк. Великий русский народ нельзя поставить на колени».

Информация о насилиях и злодеяниях фашистов, и в частности, к коммунистам, евреям и цыганам, по непонятным причинам не доводилась до советского народа. Информационный голод населения был кому-то на руку. Вот почему при неожиданном вторжении гитлеровцев на территорию Белоруссии, на произвол судьбы было брошено  все население республики.

В истории разных стран, в том числе и СССР, имеются много событий и эпизодов, о которых страны не любят вспоминать. Но забыть об этом не дают люди, судьбы которых были сломаны, искалечены и изуродованы, а в ряде случаях, и истреблены разного рода несправедливостью.

Просчеты и дезинформация населения о неуклонном соблюдении условий советско-германского пакта о ненападении нанесли не только большой вред, но стоили миллионы  жизней. Только в Белоруссии, как известно, погибло около 3 000 000 гражданского населения, т.е. треть довоенного населения.

Нападение фашистской Германии 22 июня 1941 стало для народа СССР Великой Отечественной войной.  Не смотря на то, что над Брестом, уже  рано утром гремели залпы войны, простые жители Минска узнали о начале войны только по выступлению Молотова по радио в первой половине дня. Он, напряженным голосом, сказал: «Граждане и гражданки Советского Союза! Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну…..» Над Минском, как и над всем народом СССР, повисло это страшное  слово ВОЙНА.

 Сегодня все дети войны, это люди преклонного возраста, которые стали взрослыми уже в детском возрасте. В годы войны они прошли не только через бедность, холод, голод, но они потеряли свое детство, юность и здоровье. Многие из них потеряли родителей, родных и близких, а вместо букварей,  учебников и школьных парт они нищенствовали и бродяжничали. Глядя на все что творилось  вокруг,  и постоянно находясь среди горя, боли и страха, дети научились переносить все тяготы и лишения. Они, как и взрослые, научились терпеть все невзгоды и перестали плакать.

  Великая  отечественная война – величайшая трагедия нашего Отечества. Это страшная, особая страница, а точнее период, в истории каждой семьи. Эта война была самой кровавой и самой разрушительной войной. Этот период стал черной  дырой в  жизни  каждого пережившего эту Великую Отечественную войну.

Война на территории Беларуси длилась дольше, чем на территории других европейских стран. Поэтому не  является случайностью, что число погибших и самые большие материальные потери среди стран Европы понесла наша Белая Русь.  В течение очень короткого времени после оккупации Минска, гитлеровцы установили в городе жестокий оккупационный режим. Ими были  созданы фашистские лагеря смерти на улице   Широкой (ныне Куйбышева), по Логойскому тракту (ныне Я.Колоса), в пригородах Минска — Дроздах и Масюковщине, в деревне Тростенец. Лица еврейской национальности были согнаны в особый лагерь смерти – гетто.

  История возникновения гетто имеет большую историю.  В 1084 г. евреи германского города Шпейера направили правящему монарху петицию, в которой  просили  устроить гетто, т .е выделить участок для поселения евреев. Только в 1412 г., по ходатайству евреев, гетто были утверждены законом во всей Португалии. Возведение стен гетто в Вероне и Мантуе столетиями праздновалось во время ежегодных еврейских праздников Пурим. Гетто в России и Польше были существенной составной частью талмудистской организации, и любая попытка отменять их немедленно была бы объявлена «преследованием». В 1555 году Папа Римский Павел IV узаконил гетто специальным  документом, в котором утверждалось, что евреи должны жить отдельно от христиан, в гетто.

  Когда по распоряжению Муссолини в начале 30-х годов прошлого столетия было уничтожено римское гетто, еврейская печать оплакивала это событие в следующих словах: «Исчез один из самых замечательных памятников еврейской жизни. Там, где лишь несколько месяцев назад бился пульс активной еврейской жизни, остались только немногие полуразрушенные здания, как последняя память об исчезнувшем гетто. Оно пало жертвой фашистской любви к красоте, и по приказу Муссолини гетто было стерто с лица земли».  Еврейские гетто это были территории, где счастливо жили евреи,  занимались различными ремёслами, соблюдали свои традиции и вероисповедование,   развивали свою культуру, влюблялись и создавали семьи, рожали детей и довольно много, как правило, не менее пяти. Они отмечали все праздники и ходили друг к другу в гости.

 Гитлеровский фашизм изуродовал содержание гетто. Они огораживали колючей проволокой жилые кварталы и сгоняли туда евреев для их уничтожения. Эти концентрационные еврейские лагеря смерти стали они называть гетто.

За колючей проволокой концлагерей находилось более  200 000 белорусских граждан.  Так только  в Минском гетто, жертвами стали порядка 100 000 белорусских евреев.

 Только на территории Белоруссии было создано около 70 гетто. За колючей проволокой гетто,  концлагерей и других принудительных местах, люди подвергались ужасным пыткам и издевательствам, в которых было уничтожено около 800 000 евреев

  В первые дни войны в восточные районы СССР было эвакуировано более 1 500 000 гражданского населения Беларуси.  Среди эвакуированных в восточные районы СССР была и моя семья – отец, мать, два брата, сестра и я. На начало войны я был в возрасте семи с половиной  лет, и мое детство пришлось на годы Великой отечественной войны.

  Пройдут года, десятилетия, но то, что творили гитлеровские фашистские изверги, садисты и деспоты люди не забудут никогда. Они на это не имеют права. Все памятники жертвам фашизма должны служить предупреждением для всех настоящих и будущих поколений.

 

 2ЖИЗНЬ БЕЗ ДЕТСТВА

  В  1940 году из-за того, что мне на первое сентября не было еще семи лет,  меня не приняли в первый класс. Уже в начале лета 1941 года я, как и все дети, которые      собираются идти в школу, как  раньше, так  и сейчас, ожидал это событие со счастливой  гордостью. Меня должны были записать в новую школу. Школа была уже построена и находиласьточно напротив нашего дома, внутри квартала, за  одноэтажными домами. Эти дома отделяли двор школы от улицы Республиканской, по которой двигался транспорт и трамваи. Ныне это улица Романовская Слобода, В школе уже шли отделочные работы, и она должна была принять своих учеников 1 сентября 1941 года.    Но, увы, судьба распорядилась принципиально по-другому. В первом классе мне не суждено было учиться. Я начал учиться в школе только через три года в 1944 году. И  произошло это не в новой школе и не в Минске, а на расстоянии более четырех тысяч километров, в Новосибирске.

 22 июня 1941 г минчане готовились к большому гулянью, открытию большого, вновь созданного в Минске искусственного водохранилища – Комсомольского озера.  В канун этой даты я просил своего старшего брата Мишу, что бы  он взял меня с собой на открытие. Он не очень хотел меня брать, но папа ему это поручил, и ему ничего не оставалось делать,  как согласиться. К большому сожалению, этому событию не суждено было состояться.  22 июня 1941 г,  а более точное время  22 июня в 3 часа 30 минут главные силы Вермахта напали на Советский Союз.  Уже после этого, в 5:30 утра посол Германии в СССР В. Шуленбург явился к Народному комиссару иностранных дел СССР В. М. Молотову  и сделал заявление, содержание которого сводилось к тому, что советское правительство проводило подрывную политику в отношении Германии в оккупированных ею странах, направленную против Германии, и «сосредоточило на германской границе все свои войска в полной боевой готовности». Заявление заканчивалось следующими словами: «Фюрер поэтому приказал германским вооружённым силам противостоять этой угрозе всеми имеющимися в их распоряжении средствами». Эта черная дата явилась началом длительных военных действий фашистской Германии против СССР, началом  больших человеческих жертв,  сильных  разрушений городов и сожжений деревень.

  Первые тревожные и совсем необычные для мирного населения Минска признаки войны появились уже  22 июня, в воскресенье  вечером.  Многие минчане увидели на своих улицах беженцев.  На Площадь Свободы,  где находилась военная  комендатура,  стали прибывать грузовые и легковые автомашины с женщинами и детьми. Люди в основном были без вещей. Это прибывали первые беженцы в Минск, семьи военнослужащих с военных гарнизонов, которые находились западнее Минска.   Прибывающие беженцы располагались прямо в сквере на Площади Свободы, некоторых посылали к Дому  Красной Армии, ныне Дома офицеров и они располагались там в сквере. Была сформирована городская комиссия по организации помощи беженцам,  этим беженцам выдавалась какая-то материальная помощь. Здесь же был открыт пересыльный пункт.

Вечером того же дня по улицам Минска курсировали машины и из них всем жителям приказывали вечером и ночью не включать в квартирах свет и всем сделать маскировку на окнах.

В понедельник, 23 июня, в городе началась мобилизация населения. Многие минчане, не ожидая повесток, добровольно приходили в военкоматы. На предприятиях, в учреждениях, учебных заведениях, при домоуправлениях были созданы группы самозащиты.  Утром 23 июня была объявлена первая воздушная тревога. Все радиопередачи прекратились, и на протяжении всего дня из громкоговорителей, больших конусных динамиков, которые была закреплены на уличных столбах,   раздавалась только одна фраза: “Городу Минску дан сигнал воздушной тревоги”.  Несмотря на такое строгое предупреждение, в первой половине дня над городом налетов немецкой авиации не было. Первые немецкие бомбардировщики появились над Минском в полдень 23 июня, они бомбили товарную станцию (ныне район Железнодорожной улицы) и аэродром (бывший аэропорт Минск-1). На аэродроме не было зенитного прикрытия, поэтому большое количество самолётов было уничтожено прямо на земле, практически полностью сгорели склады с авиационным горючим.

В первые дни войны правительство республики не организовало эвакуацию минчан. Более того: «Штаб Западного фронта, правительство республики, руководство переехали в г. Могилев. В ночь с 24 на 25 июня 1941 г. ЦК КПБ(б) и правительство оставили Минск. Эвакуация населения и материальных ценностей не состоялась…» (Из книги «Минское антифашистское подполье», Мн.: Беларусь, 1995.) Город остался без руководства, был брошен на произволе судьбы: минчане самостоятельно, кто как мог, покидали город. Многие из тех, кто покинул город 23-го и ранним утром 24 июня, смогли спастись от фашистской чумы.

 Вечером, 23 июня, наш папа договорился с одним соседом о необходимости на время бомбежки покинуть город. Поэтому с вечера мама начала готовить нас  к походу.  Все считали, что бомбежка прекратится через два-три дня и жизнь продолжится, как и раньше. Поэтому было решено брать с собой в дорогу только самое необходимое. Этим самым необходимым был ограниченный запас продуктов питания, имевшиеся деньги (достаточно скромные),  документы, некоторая одежка и подстилки.

Рано утром, 24 июня,  в городе была объявлена воздушная тревога. Вскоре послышался своеобразный прерывистый гул самолетов. Этот гул все усиливался и усиливался, и через  некоторое время над домом пролетело большое количество самолетов, а вскоре послышались взрывы.

           Глядеть на город  Минск с высоты  Юбилейной площади было не только горестно, но и очень страшно. Куда не взглянешь, везде виднелись пожары, слышались раскаты взрывов, дым, гарь и пыль закрывали небо. Тушить пожары, видимо, было некому и нечем. Город горел, дома разрушались и погибали. То, что пришлось видеть и слышать в этот день, а это взрывы, пожары, черное небо над головой, разбитый и перевернутый трамвай, разрушенные  дома, большое количество раненых и убитых, весь этот кошмар сопровождает меня всю жизнь. Даже сейчас, когда я слышу только сильный раскат грома, не видя молнии, мне становится как-то некомфортно, и где-то в ячейках памяти идет сравнение с бомбежкой в далеком детстве.

В перерывах между воздушными тревогами по радио объявляли, чтобы жители покидали город.

Наша семья: отец, мать и четверо детей и соседская семья:  муж, жена и трое детей отправились в путь в направление железнодорожного вокзала.

Уходя из города, по дороге мы встречали таких же,  как и мы, беженцев. Люди шли кто  навстречу нам, кто в сторону от нашего направления. Не доходя  до вокзала,  какие-то люди не пустили нас идти далее к вокзалу, а  направили в сторону дороги на  Могилев.       С воздуха нас сопровождали немецкие  самолеты, а  на  земле  – канонады взрывов и пожары.  Мы шли мимо горящих домов.

 

 Фото 1.  Вот  точно так  же, мы    беженцы, уходили  из Минска. (Фотография заимствована из Сборника  «Дети войны» Вестник К.  Интернет)

        Очень хорошо помню, как проходили мимо только что разрушенного дома, возле которого были убитые. Предпринимать какие либо действия по отношению к убитым, находящиеся по близости люди с повязками, не рекомендовали, и указывали нам     скорее покидать город.

Подойдя к деревне Будилово, это ныне где-то в районе пересечения улицы Ванеева и Партизанского проспекта, нас встретил военный патруль и направил лесом в сторону железной дороги, сказав, что там формируются поезд для беженцев. По дороге мы  встречали машины с военными и пешие отряды военных, которые направлялись в город.

 Поздно вечером, замученные, уставшие, голодные, добрались до железной дороги. Это было где-то в районе Уручья. Дальше идти не было сил.  В лесу решили передохнуть.  Мгновенно все уснули. Рано утром, с рассветом, в июне это было часа в четыре утра, двинусь дальше искать где формируется поезд для беженцев. Шли мы лесом, вдоль железной дороги. Только к полудню  25 июня мы  добрели до поезда. Это было в районе   железнодорожной станции Колодищи. В общей сложности, мы прошли около 30-35   километров.

 После некоторых формальностей  нас посадили в поезд, который  состоял из сплошных товарных двухосных вагонов. Вагонов в поезде было очень много. В каждый вагон поселяли человек по 30-40. В вагоне были с двух сторон сделаны трехъярусные полки. Доски полок были необтесанные, прямо из-под пилы. Нашей семье досталось по два места на трех полках. В каждый вагон были выделены по два ведра и два больших чайника. Одного из пассажиров вагона назначили старшим по вагону. Ведра и чайники на  станциях, где имелся участок  с надписью  КИПЯТОК,  наполнялись холодной и горячей водой.

На фото 2 представлен наш «пассажирский» вагон.  В таком товарном вагоне – «теплушке» мы покидали Минск. Во время войны множество таких двухосных грузовых вагонов было переоборудовано под перевозку людей.

       Импровизированные пассажирские вагоны назывались “теплушками”. Название связано с установкой в них печки. Двухосные вагоны, производства двадцатых-тридцатых годов, широко использовались во время войны для перевозки боеприпасов и военных,    эвакуации людей и имущества. Только за второе полугодие 1941 года такими вагонами были перевезены 291-я стрелковая дивизия, более полутора миллионов человек пополнения, а объемы эвакуации составили 1,5 миллиона вагонов или 30 тысяч поездов. Эти вагоны спасли огромнейшее количество жизней беженцев. Можно также утверждать, что благодаря этим вагонам и была победа Советского народа в Великой  Отечественной войне.

 

Несколько слов о своих родителях и моей семье.

    Мой папа Леонов Геннадий Михайлович родился в 1902 году в Сморгони.  В семье было пятеро детей, при этом две старшие сестры и два брата от другого отца, который умер.  Когда моему папе исполнилось 12 лет,  умер и его отец. После смерти отца, закончив три  класса,  он начал работать, и был  несколько лет подмастерьем   у  кожевника, который занимался выделкой кож. Когда ему исполнилось 15 лет, он поехал  в Минск.  В городе он устроился работать на кожевенном заводе, на котором проработал  до 18 лет и его забрали в Красную Армию. Служил он на флоте, в Кронштадте. В конце 1924 года он демобилизовался и возвратился  в Минск. После демобилизации папа работал на стройках кровельщиком

Наша мама, Рольник Рася Мовшевна, родилась в 1907 году  в городе Минске. Ее отец, вторично женился на ее маме, нашей бабушке, в возрасте 40 лет. Маму, единственную дочь у родителей, жизнь не баловала.  Уже в 15 лет она стала круглой сиротой и без средств существования. Ее мать умерла, когда ей шел 12-ый  год, а через 4 года умер отец. Единственным ее доходом были кое-какие средства, которые ей выплачивал кузнец, арендуя кузницу отца.  Кузница в те времена находилась во дворе нашего дома.

Родители поженились  в 1925 году. Через год родился мой старший брат Миша. Еще через полтора года, в конце 1927-го, родился второй брат Борис. В 1929 году наша семья пополнилась девочкой – моей сестрой Неллой. А  в 1933 году родился автор этих строк. Мама и все  дети родились в доме на Юбилейной. Вот в таком составе: отец, мать и четверо детей нас застала война.

Наша мама, очень тихая и добрая женщина, прожив от роду 34 года в Минске, ни разу в жизни не только не  пользовалась железной дорогой, но даже не была в вагоне поезда.    Знакомство с железной дорогой у нее  прошло не при очень благоприятных условиях,   при эвакуации  из родного города. Она впервые в жизни во второй половине дня 25 июня 1941 года села в вагон поезда. Раздался долгий осипший, словно очень усталый, гудок паровоза, резкий толчок и наш поезд начал свой долгий путь куда – то на восток. Мы покидали наш родной Минск. Никто из «пассажиров» не знал куда едем, и на какое время мы уезжаем. Поезд достаточно часто останавливался и в основном не на железнодорожных станциях, а среди леса или поля. По «почерку» торможения поезда, мы в дальнейшем узнавали и причину остановки. Если осуществлялось резкое торможение, в результате которого «пассажиры» даже падали, не удержавшись, то это значило, что будет объявлена воздушная тревога. Как только останавливался поезд, кто-то из руководства поезда, используя самодельный рупор в виде конусообразной металлической трубы, кричал: «Воздушная тревога. Всем покинуть вагоны». Этот сигнал произносился три-четыре раза. Следует отметить, что двери в этих вагонах открываются и закрываются только с внешней стороны. Поэтому, по  сигналу «Воздушная тревога», кто-то с внешней стороны открывал двери нашего вагона и все покидали вагон. Дети и некоторые взрослые просто выпрыгивали из вагонов. Для пожилых людей, а их было достаточно много, а также  для женщин  с детьми на руках, выйти из вагона было достаточно сложная проблема. В вагон можно было попасть по ступенькам лесенки, которую вешали на направляющие, по которым двигалась дверь. Самая нижняя ступенька этой лесенки соответствует уровню посадочных вокзальных платформ. Так как наш поезд останавливался в основном в непредсказуемых местах, то нижняя ступенька лесенки оказывалась довольно высоко от земли, на расстоянии 70-80 см, и чтобы пользоваться ею, необходимо была особая сноровка, которой не обладали многие  «пассажиры». В связи с этим, кто-то из взрослых всегда стоял у дверей и оказывал помощь, как при посадке, так и при выходе из вагона. Как только покидали вагон, все   убегали на расстоянии  80-100 метров от железной дороги и ложились  на землю.    Рекомендовано было ложиться в ямки, бороздки или другие защитные места. Через   некоторое время после объявления тревоги наплывал гул моторов, и появлялись  немецкие «стервятники». Они пролетали над поездом достаточно низко, чуть ли ни на бреющем полете, у них хорошо были видны фашистские кресты на бортах самолетов. Самолеты сбрасывали бомбы и обстреливали из пулеметов людей, бежавших от поезда.  Вспышки взрывов были видны спереди и сзади и по сторонам нашего поезда.  Среди пассажиров нашего поезда появлялись первые убитые и раненые. В одном из таких налетов, когда люди убегали от поезда, пуля настигла одного мужчину из нашего вагона. Когда воздушная тревога закончилась, его раненного принесли в вагон. К сожалению, в вагоне не было ни одного медицинского работника. У одной женщины в сумочке был йод. Обработав йодом его пулевое ранение, перевязали чем-то рану. Этот мужчина все время стонал, и особенно это хорошо было слышно ночью. Так как наш поезд в основном останавливался на полустанках и в чистом поле,  где  не было медицинского пункта, то нормальную медицинскую помощь ему не оказывали и его состояние ухудшалось.  Только на третий день поезд остановился на какой – то большой железнодорожной станции и тут же  пригласили в вагон врача с медпункта станции. Осмотрев нашего раненого мужчину, врач сказала, что ему необходима срочная хирургическая помощь. Нам показалось, что из-за него задержали наш поезд на этой станции. Через некоторое время к вагону подъехала санитарная машина его на носилках перенесли в машину. Вместе с ним сошли с вагона его жена и две маленькие девочки.

Бывали случаи, когда кто-то садился не в свой вагон или отставал от поезда.  Такой случай произошел в соседнем вагоне. Одна восьмилетняя девочка, звали ее Мая, отстала от поезда.  Ее мама на протяжении всего времени, сколько мы были в пути, рыдая  и плача, бежала вдоль поезда на всех остановках и кричала: «Мая, Маечка, где ты, где ты, где ты?». Этот крик, убитой горем женщины, кажется, звучит во мне и сегодня.

Мама по приезду в Минск, встретила эту женщину, они, когда то учились в одном классе.  Та ей рассказала, что все время, находясь в эвакуации, писала в разные места, но либо не было ответов, либо ответы были не утешительные. Приехав в Минск в 1945 году, она продолжала искать свою дочь. Только в 1946 году организация Красного Креста ее осчастливила. Ее дочь отстала от поезда. Всю войну, вплоть, до 1946 года, когда они встретились, эта девочка провела в детском доме.

После того, как фашистские самолеты улетали, воздушная тревога отменялась.      Воздушные тревоги длились порядка 30-40 минут, а иногда и более часа. После отмены воздушной тревоги на посадку отводилось очень мало времени, после чего поезд тут же   отправлялся.

В процессе движения нашего поезда остановок было достаточно много не только из-за налетов немецких самолетов. Много раз наш поезд останавливали, пропуская вперед другие поезда. Был и такой случай длительной остановки нашего поезда. То ли наш поезд бомбили, то ли другой, но к счастью в поезд бомба не попала, а разрушен был  железнодорожный путь. Мы тогда простояли добрые полдня. Когда наш поезд проезжал  этот отремонтированный участок, по сторонам дороги еще стояли военные ремонтники дороги.

Ехали мы из  Минска достаточно долго. Наконец, от нашего поезда отцепили часть вагонов, в том числе и наш вагон. Это было на станции Атяшево, Мордовской АССР.  Здесь всех высадили из вагонов и привели в какую-то школу. В этой школе нас  разместили по классам. Кроме нашей семьи, в классе, где  нас разместили, было еще четыре семьи. В одном углу были составлены парты в несколько этажей. Жители этого класса из этих парт сделали импровизированные четыре комнаты, при этом парты для нас были и столами и стульями. Здесь, в Атяшево, наконец, нас накормили. Все время, что находились в поезде, мы в принципе голодали, в лучшем случае в течение дня съедали пару кусочков хлеба с горячей водой. В школе мы пробыли около 10 дней. Часть семей, которые проживали с нами в школе, были расквартированы. Но нам, к сожалению, не повезло, и мы вынуждены были ехать дальше в тыл.

Нас снова посадили на поезд, состоящий из таких же теплушек, и мы поехали дальше. И вот снова та же  проголодь, и тот самый кипяток на станциях. Единственным отличием нашего теперешнего путешествия в неизвестном направлении было то, что наш поезд не преследовали немецкие самолеты и не объявляли воздушные тревоги. Это было радостным и утешительным моментом в тяжелой дороге. Вместе с тем, мы ехали достаточно долго, так как наш поезд часто останавливали, пропуская вперед различные товарные поезда.

И вот наш поезд остановился. От поезда отценили пять вагонов, в том числе и наш. Мы приехали  в город Харабали, что в Астраханской области. Нам предложили покинуть вагон – это  была наша конечная станция.

Всех приезжих стали распределять по квартирам. Нам, вместе с нашей минской соседкой, выделили две комнаты в двухкомнатной квартире. Комнаты были относительные небольшие, порядка 16-18 м2. Вход в каждую комнату был с большой кухни. Своеобразной особенностью квартиры было и то, что каждая комната отапливалась, обособлено, т.е. собственной печью

Папа и мама вскоре устроилась работать на консервный завод. Нам стали выдавать   карточки на продукты. Положительным для семьи было и то, что на заводе, где они работали,  их там в обед кормили, но выносить за пределы завода ничего не разрешалось.

В сентябре месяце в Харабали нас настигло первое расставание. Папа, проработав на заводе две недели, был призван в Красную Армию, и тут же был направлен на фронт в район Туапсе.

Через месяц  получили от него стандартное фронтовое письмо – треугольник.

 Мы неустроенные, четверо детей, на чужбине остались с мамой, и без главы семьи. Наша мама до начала войны не работала, была домохозяйка, растила и воспитывала детей. Можно себе представить ее моральное и психологическое состояние. Большую моральную помощь ей оказали наши соседи, с которыми мы вместе неразлучно двигались из Минска.  У них главу семьи не призвали в армию, так как ему шел пятьдесят девятый  год, и в таком возрасте мужчин в армию не брали.

Вокруг города Харабали были поля бахчи, на которых росли помидоры, дыни и арбузы.  Мои братья, а им было 15 и 14 лет, уговорили колхозного бригадира разрешить им   работать на уборке арбузов. За работу с ними расчитывались арбузами и помидорами. Это нас очень спасало от голода. Однако этот уборочный период длился не очень долго. Устроиться на постоянную работу братья из-за возраста не могли. На консервный завод, где работала мама, приезжих в таком возрасте не брали, а в колхозах вскоре закончился рабочий сезон. Кроме того, работать в колхозе было не выгодно, так как колхозники не получали  продуктовые карточки.

Карточная система снабжения, была  введена  в самом начале войны. Она обеспечивала городское население кое – какими продуктами питания. Паек, который получали по карточкам,  был,  мягко говоря, очень и очень скромным. Так, на неработающего человека полагалось 200 г хлеба в день, работающие, как правило, получали от 600 до 800 г  в день. Именно этим объясняется тот факт, что большинство подростков в эвакуации стремились устроиться на работу. Несмотря на этот скромный паек, мы жили в проголодь, но все же он не позволял умереть с голоду.

Конец 1-й части

Опубликовано 09.02.2018  02:11

1111 дней на грани смерти (ІІI)

(документальная повесть Ильи Леонова)

Окончание. Начало и продолжение здесь и здесь.

Освобожденных узников подземелья на некоторое время поместили в госпиталь, где все дети и взрослые восстанавливали свои силы и зрение. В госпитале всех узников подземелья взвесили: они оказались страшно истощены. Так, Эля Гоберман весил чуть более 47 кг, т. е. более чем в два раза меньше, чем перед войной. Вес его жены не превышал 36 кг.

Медико-биологические исследования, проводившиеся в 1960-х годах, показали, что у человека уже через несколько месяцев пребывания в ограниченном пространстве изменяются все циклические процессы организма, замедляется ход биологических часов. На восстановление биологических процессов требуется порядка 3-4 месяцев.

В 60-х годах автору этой повести рассказал об Эле Гобермане его тесть Айзик Тайц, призер Всесоюзной Спартакиады 1928 года по штанге и борьбе, который в первые послевоенные годы работал заместителем председателя Государственного Комитета БССР по спорту. Он с Гоберманом в 1930-х годах два-три раза в неделю встречался в минском клубе «КИМ», где по вечерам собирались спортсмены тяжелоатлеты-гиревики. Среди этих спортсменов выделялся высокий плотный парень, отличного телосложения, физически крепкий – Эля Гоберман. В то время тяжелоатлеты совмещали борьбу и поднятие тяжестей. На тренировках Эля показывал высокие результаты; на соревнованиях он выступал в полутяжелом весе по борьбе и штанге. Несмотря на отличные внешние данные и хорошие результаты на тренировках, его достижения на официальных соревнованиях были скромными.

Марк Гухман

Из воспоминаний Марика (Марка Львовича), сына Раси Гухман:

«Была в гетто биржа труда. Все хотели работать, потому что за это давали еду. А у нас с мамой давно уже нечего было менять на продукты. И однажды маме улыбнулась удача. Ее отправили работать в прифронтовой немецкий дом отдыха, что находился за вокзалом. Мама рыла окопы на его территории. Детей туда брать нельзя было. Могли и пристрелить. Но мама старалась, чтобы я попал в рабочую колонну. С ней я был вне опасности. Она смогла договориться в доме отдыха с каким-то немецким капитаном. Он выдал мне аусвайс. Я стал работать вместе с мамой. Подметал двор, собирал окурки.

У начальника этого прифронтового дома отдыха, генерала, был шофер – по-моему, не немец, а чех. Он стал проявлять ко мне знаки внимания. Заводил меня в гараж и набивал мне полные карманы продуктов. Удивительный был человек. От кого-то в гетто я слышал позже, что этот шофер ушел к нашим партизанам.

После последнего погрома 21 октября 43-го года, поставившего точку в существовании Минского гетто, нам с мамой уже негде было прятаться. Правда, у нас с мальчишками был склеп на еврейском кладбище, которое тогда находилось в конце Сухой улицы. Мы туда и направились. Не доходя до еврейского кладбища, увидели большой одноэтажный дом. Дом этот казался мёртвым. И вдруг видим, из окна вылез мужчина, навесил на дверь замок, и снова собирался залезть в окно. В это время мы и подошли. Он сказал нам:

– Лезьте в окно тоже.

Мы влезли, но никого не увидели, потому что обитатели этого таинственного дома находились в подвале, иначе склепе, или схроне. Вход в него был через духовку печки. Мужчина, который предложил нам лезть в окно, был хозяин этого дома Пинхус Яковлевич Добин. Добин переделал подвал в схрон. В этом схроне были нары, туалет, даже занавески. Добины отгородились этим схроном от внешнего мира, заготовив запас воды и продуктов. У них была большая семья: примерно моего возраста два сына да еще родственники. Конечно, и это замурованное жилье, и запас еды были рассчитаны только на них. А тут появились мы, потом еще соседи. Добины приняли всех. Вместо 13 нас было уже 26 человек.

Один за другим умерли все, кто пришел с нами. Я был очередной кандидат на тот свет. Но мне было уже все равно. Я не различал ни дня, ни ночи, ни солнца, ни дождя…

Нас увезли в какой-то барак — эвакуационный пункт. Передо мной положили горы еды, но есть я не мог. Ночью к нам приехал Илья Эренбург. Мама рассказывала и рассказывала ему. А через два дня нас повезли в Оршу. Поместили в больницу, где не было ни врачей, ни еды. Мама решила возвращаться в Минск. Она оставила меня на железнодорожном полустанке у стрелочницы, а сама собралась идти на поиски хоть какого-то транспорта. Только она отошла, как подъехал черный «виллис». Из машины вышел военный. Поинтересовался у стрелочницы, кто мы такие, вернул маму и велел ждать санитарную машину. Вскоре машина появилась. Нас посадили и привезли к большому корпусу военного госпиталя. Поначалу нас не хотели принимать. Мама подала дежурному записку, которую оставил военный из «виллиса», а он, оказывается, был начальником госпиталей фронта. Нас тут же вынесли из машины, помыли, одели, поместили в отделение челюстной хирургии. В схроне у меня началась цинга. И вот за мое лечение взялся протезист Иосиф Розовский. Это был необыкновенно чуткий человек. Вся семья его погибла, а я, наверное, напомнил ему сына. Он взял надо мной опеку и, в полном смысле слова, поставил на ноги. Я был истощен, ноги мои срослись, и я не мог ходить. Благодаря Розовскому я вернулся к жизни: окреп, повеселел. Мама была счастлива. Но пришла пора расставаться. Госпиталь переезжал. Мы простились с Иосифом Розовским и всеми, кто влил в нас жизненные силы. Нас посадили в воинский эшелон. И вот мы дома, в Минске, неузнаваемо разрушенном войной. А война еще гремела, но уже на западе. Наш дом по улице Торговой сохранился. Мы снова поселились в своей прежней квартире вдвоем с мамой. А мой отец пропал без вести на фронте в 1943 году».

Неблагоприятные внешние условия жизни, продолжительное недоедание и голод приводят детский организм к такому заболеванию, как дистрофия.

Бывшие узники Минского гетто: один из 13 оставшихся в живых в подземелье Эдуард Фридман (справа) и автор книги «Правда о Минском гетто» Абрам Рубенчик.

Из воспоминаний Эдуарда Фридмана:

«Мы скрылись в пещере в октябре 1943 года. Тогда нас было двадцать восемь человек… Пещеру вырыли возле территории еврейского кладбища, под бетонным перекрытием разрушенного дома. В двух отсеках оборудовали стеллажи. Первое время, чувствуя себя в относительной безопасности, люди жили дружно, не унывали и верили, что дождутся освобождения. Дети придумывали себе незатейливые игры, пела грустные еврейские песни моя мама Марьяся, много шутила неунывающая Рахиль…

Солдаты, освободившие город вызвали военных врачей: ведь мы были ослепшими от постоянной темноты, ходить уже не могли. Меня – высохшего и скрюченного, с неразгибающимися ногами – вынесли на носилках из пещеры, чтобы отправить в госпиталь. И оказалось, что от голода и темноты у меня, девятилетнего дистрофика, выросла борода».

Ефим Гимельштейн.

Из воспоминаний Фимы Гимельштейна, самого младшего из узников подземелья, ему было 6 лет:

«Мы скрылись в этой пещере в октябре 1943 года. Тогда нас было 28 человек. (По информации других источников, там было 26 человек.) В двух отсеках были оборудованы стеллажи. Каждая семья старалась запасти как можно больше сухарей и других непортящихся продуктов. Готовились к добровольному заточению несколько месяцев. Взяли самые необходимые вещи. Первое время, чувствуя себя в относительной безопасности, люди жили дружно, не унывали и верили, что дождутся Красной Армии и освобождения. Дети придумывали себе незатейливые игры. Чтобы не выдать себя своими разговорами и шумом, мы избрали необычный образ жизни: спали днем, а бодрствовали ночью. Через несколько месяцев все поняли, что мы можем погибнуть от жажды. В бочках кончилась вода. Мы только увлажняли пересохшие губы. Больше всего страдали дети. Прошло, наверное, уже пять месяцев. И молодежь стала роптать и проситься, чтобы их выпустили на волю из этой могилы. Парни и девушки готовы были уйти к партизанам. Но наш вожак Пиня Добин не соглашался. Это значило, по его мнению, посылать людей на верную смерть. Убеждения его старшего сына Бориса на него не действовали. И все-таки две девушки уговорили его. На дворе уже был март, весна. Они обещали установить контакт с партизанами и вернуться, чтобы вывести всех в лес. Как ушли, так их больше никто и не видел».

Из воспоминаний Лизы Левкович:

«Почти все время приходилось лежать на нарах. Движение было очень ограничено. Кушать приходилось периодически, в основном голодали. Сплошная антисанитария. Никто там не умывался. Не было воды. Только несколько раз, когда где-то весной из-под земли пришла к нам вода, мы несколько раз умылись. Сплошной мрак и темнота не позволяли на себя посмотреть в зеркало. Нас заедали вши. У меня тело покрылось коркой и очень чесалось.

После того, как нас спасли из этого ада, меня отвезли в Витебск, где я лежала в больнице, где меня привели в относительно нормальное состояние».

На второй день после освобождения Минска, а именно 5 июля, одна женщина остановила «виллис», в котором ехали офицеры Красной армии. Этой женщиной могла быть либо Рахиль, либо Муся. Она им сказала, что возле еврейского кладбища находятся живые люди, они замурованы. Один из офицеров раскрыл карту Минска, и она указала точный адрес этой «малины». По каким-то причинам эта женщина поехать с офицерами не могла. Где-то около обеда «виллис» приехал к указанному полуразрушенному дому, военные нашли вход в подвал. Они его расширили. В подземелье полез майор. Очутившись в склепе, он потерял сознание.

Когда начали вытаскивать из подвала людей, некоторые из них теряли сознание на свежем воздухе. Об обнаруженных живых людях было доложено командиру полка, герою гражданской войны, гвардии полковнику Хмелюку Аркадию Захаровичу. Он был одесским евреем. Этот полк НКВД вступал сразу же на освобожденную территорию и занимался поиском предателей, полицаев. (Только за первые сутки, этот полк изловил в Минске и под Минском более 400 изменников родины.) Полковник Хмелюк сам прибыл к освобожденным и, увидев их состояние, приказал срочно отвезти всех в Оршу, в госпиталь, так как в Минске ещё не было госпиталя.

263 дня жизни во тьме при отсутствии свежего воздуха, в условиях антисанитарии, недоедания и голода, напоминали о себе оставшимся в живых узникам подземелья и много позже. Их сопровождала общая слабость, постоянное головокружение, отечность ног и боль в суставах. Были проблемы с сердцем и зубами.

После победы над нацизмом государство продолжало вести войну со своим народом. Все, кто не смог эвакуироваться и оказался на занятой территории, лишались официального доверия. В кадровой анкете долгие годы существовала строка с вопросом: «Были ли вы или ваши родственники на оккупированной территории?». Начатое до войны преследование «врагов народа» возобновилось сразу же после освобождения Беларуси от немецких захватчиков. Руководители компартии и госбезопасности развернули широкую кампанию арестов среди тех, кто был в оккупации. Под видом пособников фашизма сотни подпольщиков оказались в ГУЛаге: среди них были и пережившие гетто. Только после смерти Сталина (1953 г.), люди, ходившие «по лезвию ножа» в течение всей оккупации, были реабилитированы. Не все смогли пережить эту несправедливость и возвратиться в родные края.

У всех этих людей долгое время после войны был своеобразный психологический синдром, заключавшийся в закрытости: не были исключением и оставшиеся в живых 13 узников подземелья. Несколько окрепнув, они не афишировали, как спаслись в Минском гетто. Они были замкнуты, когда речь шла об издевательствах и терроре, мучениях и опасностях в гетто. Тему оккупации и гетто старались не трогать, так как на государственном уровне существовала антиеврейская идеология. Госбезопасность с согласия партийных органов проводила антиеврейские кампании, такие как убийство при непосредственном участии министра госбезопасности БССР Цанавы на его собственной даче в Степянке народного артиста СССР, лауреата Сталинской премии Михоэлса (1948 г.), дело «театральных критиков» (1949 г.), «дело Еврейского антифашистского комитета» (1949–1952 гг.), «дело врачей» (1952–1953 гг.).

Вот что Александр Солженицын писал в книге «Архипелаг ГУЛАГ»: «Сталин собирался устроить большое еврейское избиение. Замысел Сталина был такой: в начале марта «врачей-убийц» должны были на Красной площади повесить. Всколыхнутые патриоты (под руководством инструкторов) должны были кинуться в еврейский погром. И тогда правительство, великодушно спасая евреев от народного гнева, в ту же ночь выселяло их на Дальний Восток и в Сибирь (где бараки уже готовились)».

После пребывания в больнице Гоберманы вернулись в Минск, где у них возникли некоторые вопросы с жильем, но эти проблемы были разрешены положительно.

Гоберманы стали проживать в нормальных условиях, у них была хорошая работа, но 36 месяцев в гетто, из которых 263 дня пришлись на сидение в темнице, потеря трех дочерей – всё это не прошло бесследно, оставило глубокие болезненные раны. Пережитые кощмары не давали нормально жить, периодически проявляясь во сне. Здоровье у бывших узников было подорвано, они часто болели, а иногда высказывались насчёт отсутствия цели в жизни. На это им всегда отвечали: «Раз вам удалось после таких мучений выжить в гетто, то глупо терять интерес к жизни сейчас».

Племянница Хьены, Ева, с любовью и уважением относилась к своим родственникам. У Гоберманов были и другие родственники, но они предпочитали ходить к Еве, у неё им было более вольготно, комфортно, душевно. С любовью, достоинством и уважением относилась к своим родственникам не только племянница, но и ее семья. Их поддерживали психологически и морально, они всегда были желанными гостями. Племянница, ожидая в гости дорогих родственников, готовила к обеду фаршированную рыбу и другие вкусные блюда. Ее муж Миша и дети, Марик и Софа, встречали гостей с чувством доброты и сострадания, интересовались, как они живут, их буднями, здоровьем. В свою очередь, Эля и Хьена по-родительски, как к своим детям, относились к Еве, ее мужу Мише и их детям.

Гоберманы прожили тяжелую и сложную жизнь. Бывая в районе Юбилейной площади, они всегда вспоминали страшные годы гетто. После выхода на пенсию они мечтали уехать в Израиль и забыть о кошмарах, но этой их мечте не суждено было сбыться из-за болезней. Эля скончался в 1973 г., на 71-м году жизни, Хьена – в 1981 г. на 74-м году.

На момент написания этой повести, по неполным данным, в живых остались Марк Гухман, который живет в США (город Баффало у Ниагарского водопада). Два сына Добина также живут в Америке, а Фима Гимельштейн и Эдуард Фридман поселились в Израиле.

Источники

Рубенчик, Абрам. Правда о Минском гетто: Документальная повесть узника гетто и малолетнего партизана. Тель-Авив, 1999.

Кандель, Феликс. Книга времен и событий. Т. 5. История евреев Советского Союза. Уничтожение еврейского населения (1941–1945). Иерусалим-Москва, 2006.

Документальный фильм «Хроника Минского гетто» (2013).

На рисунке Лазаря Рана – конвейер смерти для евреев. (В нижней части рисунка справа, по мнению автора данной повести, вдали показаны ворота еврейского кладбища, а среди домов в средней части рисунка – дом, где спаслись 13 человек).

Об авторе повести:

Илья Геннадьевич Леонов родился в 1933 г. Его мать, Рася Рольник, в 1907 г. в Минске, отец, Геннадий Леонов, в 1900 г, в Сморгони.

Всю жизнь, за исключением эвакуации (Новосибирск, 1941–1946 гг.), прожил в Минске. Здесь окончил вечернюю школу, Белгосуниверситет (вечернее отделение), защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата технических наук. Много лет проработал в области метрологии. Последние 10 лет работал на преподавательской работе (зав. кафедрой, профессор кафедры). Опубликовал около 100 статей, научных и не только.

* * *

Прим. belisrael.info: Повесть частично печаталась в журнале «Мишпоха» под названием «263 дня во тьме»; для нашего сайта автор подготовил более полный вариант. А здесь можно прочесть материал 2015 г. Н. Cымановича об узниках Минского гетто, которые спасались в подземелье. Он во многом построен на статьях И. Леонова.

Опубликовано 19.08.2017  17:16

1111 дней на грани смерти (ІІ)

Продолжение. Начало здесь.

Внешне дом, где прятались в подземелье узники гетто, выглядел так: полуразрушенное, нежилое брошенное здание, имевшее невзрачный, даже страшный вид. Особенностью этого одноэтажного дома было то, что в нем был подвал с железобетонным перекрытием (см. фото 2).

Дом находился возле еврейского кладбища, на Слободском переулке, почти на углу улицы Сухой, недалеко от Юбилейной площади. Еврейское кладбище в то время начиналось в конце Сухой улицы. В семидесятых годах прошлого столетия, в процессе реконструкции этого микрорайона, переулок исчез и ушел в историю, как и еврейское кладбище. В настоящее время на месте кладбища – сквер с памятными знаками.

Дом, в подвале которого во время войны спаслись 13 человек, узников Минского гетто.

Существует несколько мнений относительно точного места, где находился схрон. По рассказу Эли Гобермана, дом, в подвале которого они прятались, в послевоенные годы был восстановлен, и в нем было ателье по пошиву головных уборов. Значительно позже этот дом неоднократно перестраивался и достраивался, там размещались различные организации. Этот дом на улице Сухая, 25, был построен больше века.

Давно установлено, что, если некоторая группа лиц, в состав которых входят разные по профессии, возрасту, эмоциональному состоянию, культуре воспитания постоянно, днем и ночью, находится в замкнутом пространстве, то уже через 15-20 дней люди даже с высокой психофизиологической устойчивостью нередко срываются. В такой группе возникает конфликтность, склонность к невротическим состояниям. А если учесть еще и то, что группа людей полуголодная и находится почти в постоянной темноте, то в любой момент времени могут возникнуть непредсказуемые ситуации. Сохранять психологическую устойчивость в таком коллективе является героизмом.

По установленным данным состав «проживавших» в подземелье был такой: печник Пиня Добин со старенькой матерью, женой и двумя сыновьями, Борисом и Семёном; родственница Добина Рахиль Гимельштейн с маленьким сыном Фимочкой; извозчик Эля Гоберман с женой; достаточно преклонного возраста бухгалтер, которого звали Берл; относительно молодая женщина Рася Гухман со своим сынишкой Мариком; работница обувной фабрики Муся с дочкой; пятнадцатилетняя девушка Лея (Лиза); не первой молодости часовщик-ювелир Айзик; лет тридцати женщина Фридман с восьмилетним сыном Эдиком. В подземелье были еще несколько молодых женщин с детьми разного возраста от 7 до 13 лет и две подруги – молодые девушки, в возрасте 19-20 лет.

Вот такая группа людей, пытаясь спастись от смерти, собралась в подземелье Пини Добина. Как видно, группа была разновозрастная, с разными характерами и взглядами. Возрастное и социальное различие, замкнутое и ограниченное пространство, постоянная угроза для жизни, монотонность и отсутствие работы – всё это, как правило, создает нервозность. Кроме того, темнота, отсутствие чистого воздуха, ограниченное общение, в том числе с живой природой, недостаток информации из внешнего мира и пустота в желудке – всё это приводит к раздражительности и срывам, так называемому «действию пещеры». Однако нарушения психологического равновесия в подземелье не произошло. У членов этой небольшой общины был удивительный баланс между частной жизнью каждой семьи и коммунальным существованием. У каждого был свой маленький закуток, где можно было уединиться. Все, как могли, помогали друг другу. Они держались вместе. У всех была одна цель – выжить и начать новую нормальную жизнь. Особых ссор между «жителями этой коммуналки» не было.

Поселившись в это подземелье, люди ради жизни лишили себя всего, чем наслаждается человек на земле. Они постоянно были голодными. Они не видели солнечного света, не слышали шума деревьев и пения птиц, не дышали свежим воздухом, не ощущали вкуса свежей и чистой воды, были лишены физических нагрузок.

Привыкание к такой необычной жизни первоначально проходило более-менее нормально. В подземелье у людей было больше уверенности в том, что их не выследят полицаи и немцы, и узники чувствовали себя в относительной безопасности. Необычным было отсутствие «божьего света». Свечка горела несколько часов, остальное время находились в темноте. Время тянулось очень медленно. Бухгалтер Берл рассказывал детям, как надо кушать сухари, когда их очень мало. Он говорил, что сухарик не надо откусывать: его надо отламывать по маленьким кусочкам, класть в рот и не жевать, а сосать. Так будет дольше казаться, что ты кушаешь, и наступит ощущение сытости.

Некоторые женщины тихо пели грустные еврейские песни, дети рассказывали друг другу различные истории и сказки, играли. Для конспирации, чтобы прохожие не услышали разговоры в полуразрушенном доме, пришлось поменять день с ночью – спать днем, а бодрствовать ночью. К этому привыкли достаточно быстро.

Следует отметить, что как таковой смены дня и ночи в подземелье не было. Темно было и днем, и ночью. Правда, при желании можно было определить, когда на улице день или ночь: небольшой лучик света попадал в подземелье через печную трубу. Однако вскоре это никого уже не интересовало.

Пиня был весьма дальновидным человеком. При подготовке подвала к заселению он, кроме продуктов и воды, смог достать, на всякий пожарный случай, несколько бутылок водки. Таких «пожарных случаев» за время пребывания в схроне было несколько.

Продуктов, первоначально заготовленных в схроне, не могло хватить на столько людей, поэтому раз в две-три недели делались вылазки за продуктами. Добыча и пополнение запасов продуктов легли на плечи Добина и молодой, красивой белокурой женщины славянской внешности – веселой и неунывающей Рахиль. Она совершала опасные вылазки где-то раз в 15-20 дней. Ее возвращение всегда очень и очень все ждали, ведь она приносила узникам источники жизни.

Однако бывали случаи, когда она возвращалась ни с чем, а однажды даже с «хвостом». Это было где-то в январе 1944 года: Рахиль после очередной вылазки возвращалась в убежище. За красивой молодой женщиной увязался полицай. Было очень холодно, и она, замерзшая, торопилась быстрее согреться. Она не заметила, что за ней тащится «хвост». Буквально следом, как только она влезла в окно, за ней тут же полез в окно полицай. Рахиль условным знаком дала знать об этом Добину. Добин вылез из подвала и начал упрашивать полицая, чтобы он их не выдал. Рахиль, которая присутствовала при переговорах, на глазах у полицая сняла с себя золотые серьги и отдала ему, а Пиня вручил ему бутылку водки и попросил, чтобы полицай забыл об этой встрече. Тот не ожидал такого подарка и поклялся Богом, что не выдаст.

Вероятнее всего, после ликвидации гетто, когда появились незаселенные дома, этот полицай перебрался жить куда-то недалеко от этой «малины». Недели через две в подвале послышался знакомый голос этого полицая: «Эй, жиды, вылазьте!» Пиня поднялся наверх. Перед ним стоял в дым пьяный знакомый «старый знакомы». «Ну, что ты кричишь?» – спросил Пиня. «Дорогой, – произнес полицай, – может, у тебя есть что выпить?» Пиня налил ему стакан водки, полицай выпил залпом и ушел восвояси.

Жизнь в схроне по воспоминаниям Эли Гобермана:

«Жизнь в схроне была под постоянной угрозой, нас не покидала мысль о том, что могут эту «малину» обнаружить. Были и другие серьезные опасности – голод, отсутствие свежего воздуха и света, ограниченность движений и скованность. Мы не разделяли ни дня, ни ночи. Воздух в наше жилище проникал только через печную трубу. Труба дымохода нижним концом упиралась в схрон. И, наконец, были отрешенность, пустота, отсутствие всякой информации. Всё время темнота, недостаток питания, а в некоторые дни и его полное отсутствие. Мы потеряли счет времени, не представляли, который час, день или ночь.

Из-за голода, страшной антисанитарии, недостатка воды, отсутствия свежего воздуха и божьего света мы слабели день ото дня. Уже через месяц «жизнь» в таких нечеловеческих условиях начала давать свои результаты. Ослабленные, опухшие жильцы подземелья стали умирать. Умирали необычно, как будто засыпали. После смерти нескольких мучеников остальные стали относиться к смерти как-то спокойно. Такая участь сегодня-завтра ожидала каждого. Периодически приходилось рыть ямы для захоронения. Хоронили всех умерших прямо в подземелье под нашими нарами, где мы жили. Из части земли делали могилки, оставшуюся землю не выносили, а равномерно раскидывали по всей поверхности и притаптывали.

Где-то в апреле я резко сдал. Начали опухать и болеть ноги. Активность резко упала. Все время хотелось только лежать. Кто-то предложил сдаться. Но сильный духом старший Добин пресекал эти попытки».

Голодание, ограниченность движения и отсутствие целого ряд других жизненно важных условий приводило узников этого подземелья к различным заболеваниям.

Из воспоминаний Хьены Гоберман:

«Месяца через три у меня усилились головные боли, кружилась голова, постоянно меня сопровождала сонливость. Сон был не глубокий, но как только засну, тут же просыпалась. Появилась отечность лица. Все зубы стали шататься. К весне я стала беззубой. Зубные проблемы были не только у меня одной.

Несмотря на то, что у нас почти не было запасов продуктов, в подвале было много крыс. Я их очень боялась.

В последние дни пребывания в этом подвале я уже почти не вставала, не было сил. Все время лежала. В последнее время мы почти уже ничего не ели, у нас не было чем питаться. И самое интересное, состояние было такое, что ничего не хотелось и кушать тоже».

Не все были в состоянии вынести эти тяжелые условия жизни.

Борис Добин.

Из воспоминания сына Добина – Бориса:

«В ноябре умерла моя бабушка Хая, папина мама. Ее похоронили прямо здесь. Папа и дядя Эля выкопали под нарами небольшую яму, обернули ее небольшое легкое тело бабушкиной простынею, уложили в углубление и засыпали могилку.

Когда мы впервые спустились в схрон, то все ходили там в полный рост. Потом, из-за могильного слоя земли, даже мы, дети, в некоторых местах ходили, согнувшись в три погибели.

В декабре месяце случилась беда – наш лаз снаружи кто-то забросал. Все, кто был в состоянии, используя имеющийся «инструмент» (ножи и вилки), ковыряли стену и делали лаз. Работали достаточно долго, дней 20. Все это время, конечно, из нашего жилища никто не вылезал. Все запасы были израсходованы. Наконец, лаз был прорыт, размеры его были очень малые. Папа с трудом пролез. Когда он возвратился и принес снег, все набросились на это счастье.

После освобождения Минска нас обнаружили только на второй день, т. е. 5 июля. Как нас обнаружили, неизвестно. Наши спасатели стучали в наш потолок, однако ни выйти, ни даже кричать мы были не в состоянии. Нас вытаскивали из подземелья на руках».

Вслед за матерью Добина через некоторое время умерли бухгалтер Берл, часовщик Айзик. Их, как и бабушку Хаю, хоронили тут же, в подземелье, под нарами.

С течением времени условия пребывания в подземелье становилось все хуже и хуже. В конце февраля почти полностью исчезла вода. Ночью, выбирались на улицу, набирали снег в мешок и приносили в подземелье. Воды было очень мало, хватало только для смачивания губ. Правда, где-то через месяц вода в подземелье пришла сама. Бурное таяние снега создало мощные потоки подземных вод. Вначале в одном месте подвала стало мокро, через день-два это мокрое пятно сильно увеличилось. В месте, где первоначально стала проявляться мокрота, сделали приямок, который прямо на глазах стал наполняться водой. На следующий день воды стало достаточно много. Водой наполнили пустые бочки. Однако вода всё поступала. В течение нескольких дней весь пол покрылся водой. Это значительно ухудшило и без того тяжелое положение и физическое состояние. Все перебрались на второй этаж лежаков. Стали думать, как спастись от затопления. К нашему счастью, через несколько дней вода стала убывать.

После потопа две девушки стали просить и умолять Добина отпустить их из этого подземелья. С одной стороны, Добин был согласен, но с другой стороны, он сомневался, что они смогут благополучно добраться до партизан. Кроме того, он боялся, что, если их поймают немцы (а эсэсовцы устраивали очень жесткие, нечеловеческие пытки), то девушки не выдержат издевательств и пыток, укажут их «малину». В конечном счёте они через несколько дней всё же уговорили его. Где-то в конце марта они покинули это подземелье. Какова судьба этих девушек, неизвестно.

Семен Добин с женой.

Семен Добин вспоминает:

«В этом подземелье мы не жили, а существовали. Где-то после нового года нас становилось все меньше и меньше. После потопа четверо покинули подземелье. Столько же узников пришлось захоронить. Хоронили всех здесь в подземелье, и этим в основном занимались дядя Эля и папа. Слава Богу, что наш мозг не оставил в памяти все те ужасы, что мы там пережили».

После ухода двух девушек стала проситься «на волю» и родственница Добина – Рахиль. Ей он доверял больше, так как лучше ее знал, а кроме того, она часто выходила из подземелья и ориентировалась на местности. Также она оставляла на попечение своего сына – Фимочку, так она все время его звала. Пиня дал согласие, и при этом порекомендовал ей уходить не одной, а вдвоем. Рахиль уговорила Мусю покинуть это подземелье, которая тоже оставила в подземелье дочь Лизу. Женщинам собрали кое-какие оставшиеся припасы и проводили в дорогу.

Следует отметить, что милые, симпатичные, жизнерадостные, задорные, относительно молодые женщины, прожив около полугода в страшных условиях, потеряли свою жизнерадостность, и от их красоты и молодости не осталось следа. Бледные, сильно исхудавшие, со впавшими глазами и потухшим взглядом – такими они вылезли из подземелья. Женщины направились на Юбилейный базар (так называли эту торговую точку в те времена), чтобы купить себе что-то в дорогу. Базар находился на Ратомской улице, за 600-700 метров от схрона.

Прямо при входе, возле первого торгового ряда, Муся увидела хорошо знакомую женщину, с которой вместе до войны работала на обувной фабрике Тельмана.

– Ганна, – обратилась к ней Муся. Женщина сразу не узнала ее, но уже после следующих слов «Ты что, не узнаешь меня?» женщины обнялись. Прикупив некоторые продукты, Ганна повела их к себе домой. Она жила на Колхозной улице. Женщины рассказали Ганне, что более пяти месяцев прятались в пещере. Все вместе плакали.

Ганна накормила своих гостей. Спустя несколько часов хозяйка посоветовала им, как лучше, безопасней выбраться из Минска. Оставить гостей ночевать, чтобы они отдохнули в относительно нормальных условиях, она боялась. Проводив гостей, Ганна дала им в дорогу несколько головок лука и чеснока, булку хлеба, кусок сала. Женщины несколько дней бродили по лесам и благополучно примкнули к партизанскому отряду.

После ухода Рахиль основным поставщиком продуктов питания и воды стал Добин. Как-то поздно вечером, он, выбравшись из подземелья и подойдя к водокачке, чтобы набрать воды, обратил внимание на человека, который стоял недалеко от нее и пристально смотрел в сторону Пини. Добин, набрав воды, с полным ведром подошел к незнакомцу и задал вопрос:

– Вы верите в Бога?

Неожиданный вопрос застал человека в недоумении. Незнакомец по-украински ответил:

– Вірую.

Поняв, что их убежище раскрыто, Добин обратился к незнакомцу с просьбой:

– Дорогой, очень прошу Вас, ради Бога, забудьте всё то, что Вы видели, и не рассказывайте никому о нашей встрече, а то мы все погибнем.

В ответ Добин услышал слова, которые он впоследствии долго вспоминал:

– Во имя Бога я не только не выдам, но буду помогать Вам… – и показал место, где будет оставлять помощь.

Этот верующий человек исполнил свое обещание перед Богом. Несколько раз он оставлял в установленном месте продукты.

Как-то после очередного выхода Добина на волю он принёс в пещеру добрую весть – партизанскую листовку. Из нее все узнали, что советские войска наступают, что недалек тот день, когда они будут в Минске. В тревожном ожидании этого дня люди в пещере даже перестали замечать, что совсем уже нечего есть.

О том, что Минск освобожден, в пещере узнали на вторые сутки. Большинство из оставшихся тринадцати живых выползали на свет божий на четвереньках. Воины, освободившие город, помогали нам. Потом прибыло командование и среди них, говорили, приехал и сам Илья Эренбург. Вызвали военврачей. Ведь узники ослепли от постоянной темноты, ходить не могли.

И вот свобода. На улице теплый июльский день. Чистое небо. В далекой небесной синеве висит яркое солнце. Радуйся! Однако выразить чувства радости и счастья после освобождения из этого ада они не могли ни физически, ни эмоционально. У них не было сил, это были живые трупы.

Самостоятельно смог только выйти Пиня Добин. Остальные постояльцы подземелья выбраться самостоятельно не могли, их выносили. Все узники подземелья выползали на свет божий скрюченные, измученные, исхудавшие, грязные, заросшие, похожие на собственные тени. От них исходил невообразимый запах. Многие, глотнув свежего воздуха и увидев яркий свет, теряли сознание. Поскольку они находились в постоянной темноте, то от июльского солнца слепли, и потому закрывали ладонями глаза. Уже, будучи на свободе, то есть вне подземелья, им всё еще долгое время не верилось в избавление от этого ада. Все были так обессилены, что не могли ходить, только ползли, как маленькие детки. Они не могли выразить радость, нормально произнести простые человеческие слова.

(окончание следует)

Опубликовано 18.08.2017  18:59

1111 дней на грани смерти (І)

(документальная повесть Ильи Леонова)

Прошла война, прошла страда,

Но боль взывает к людям:

Давайте, люди, никогда

Об этом не забудем!

А. Твардовский, «Дом у дороги»

* * *

Так ли неожиданно 22 июня 1941 г. фашистская Германия напала на Советский Союз? Высшим эшелонам власти СССР, да и лично Сталину, различные источники неоднократно докладывали, как Германия готовится, когда собирается напасть на Советский Союз. Несмотря на эти донесения, за неделю до нападения, а точнее 14 июня 1941 г., в центральных газетах было опубликовано сообщение ТАСС (телеграфное агентство Советского Союза). В этом сообщении утверждалось, что «по данным СССР, Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерениях Германии порвать пакт и предпринять нападение на Советский Союз, лишены всякой почвы». Партийному и советскому руководству неоднократно докладывали о садизме и издевательствах Гитлера на захваченных территориях к пленным, коммунистам, евреям и цыганам, но с конца 1939 г. и до июня 1941 г. информационные издания СССР умалчивали об этих зверствах. Не означало ли это молчание форму согласия с нацистской доктриной, в соответствии с которой евреи должны подлежать полному уничтожению как неполноценный и вредный для арийской расы народ? Для реализации этой доктрины на оккупированных территориях создавались гетто – места принудительного содержания, а затем и уничтожения евреев.

В истории многих стран, в том числе и СССР, имеются события, различные деяния и эпизоды, о которых страны не любят вспоминать. Но люди, чьи судьбы были поломаны, искалечены и изуродованы, не дают забыть об этом. Так, например, в первые дни войны правительство республики не организовало эвакуацию минчан. Более того: «Штаб Западного фронта, правительство республики, руководство переехали в г. Могилев. В ночь с 24 на 25 июня 1941 г. ЦК КПБ(б) и правительство оставили Минск. Эвакуация населения и материальных ценностей не состоялась...» (Из книги «Минское антифашистское подполье», Мн.: Беларусь, 1995.) Город остался без руководства, был брошен на произволе судьбы: минчане самостоятельно, кто как мог, покидали город. Многие из тех, кто покинул город 23-го и ранним утром 24 июня, смогли спастись от фашистской чумы.

Во второй половине дня 24 июня город подвергся массовой бомбардировке, тонул в огне и дыму. Людским потокам, которые пытались покинуть город 25 июня, далеко уйти не удалось. Многим путь преградили фашистские войска, другие, обессилев, возвращались в Минск. Среди этого потока беженцев была и семья Гобермана.

Эля (Исраэль) с женой Хьеной и тремя дочерями Майей, Соней и Фаней среди прочих пытались уйти из города 24 июня 1941 г., но тот день был для Минска кошмарным. Фашистские самолеты стаями летали над Минском, забрасывая бомбами разные уголки города, особенно центр. Везде был виден огонь и дым. Несколько стихла бомбежка лишь ночью.

Эля работал извозчиком, и транспорт его стоял в его же дворе по улице Грушевской, дом 46. Утром 25 июня Эля запряг своего жеребца по кличке Хавер (друг) и сказал своей жене Хьене: «Давай быстренько соберемся и покинем город. Здесь ничего хорошего нас не ждет». Собрав на скорую руку одежку для девочек, небольшой запас продуктов, насыпав в парусиновое ведро овса для лошади, прихватив документы и деньги, они повесили замок на двери, и вся семья отправилась в путь. Предполагали держать путь в сторону Москвы или Могилева.

Они выехали на Московскую улицу – фашисты уже успели её частично разбомбить. Как только проехали Западный мост, который проходит над железной дорогой, соединяет улицу Московскую и улицу Новомосковскую (Мясникова), над ними появилась стая фашистских бомбардировщиков. Они беспрепятственно летали над Минском и забрасывали город бомбами. Одна из бомб взорвалась метров в пятидесяти-шестидесяти от места, где находилась повозка. От этого взрыва все люди очень перепугались, но это было не самое страшное… Взрыв напугал лошадь, которая резко рванула в сторону, повозка перевернулась. Эля, крепкий, здоровый мужчина, чуть удержал коня. В этой аварии сильно ушиблась младшая дочка Майя, она разразилась истерическим плачем. Авария остановила их дальнейший путь, и семья вернулась домой.

Уже через три дня Минск был оккупирован войсками агрессора. В очень короткое время после оккупации Минска гитлеровцы установили в городе жестокий оккупационный режим. Ими были созданы фашистские лагеря смерти на улице Широкой (ныне Куйбышева), по Логойскому тракту (ныне Я. Коласа), в пригородах Минска — Дроздах и Масюковщине, в деревне Тростенец. (В настоящее время на углу улиц Калинина и Я. Коласа, в Дроздах и Масюковщине установлены памятники, а на углу улиц Куйбышева и Машерова установлен камень в память о погибших узниках.) Особый лагерь смерти был создан для лиц еврейской национальности. Все евреи Минска, и не только Минска, были согнаны в гетто.

История возникновения гетто имеет большую историю. В 1084 г. евреи германского города Шпейера направили правящему монарху петицию, в которой просили выделить участок для поселения евреев, устроить «гетто». В 1412 г. по ходатайству евреев гетто были утверждены законом во всей Португалии. Возведение стен гетто в Вероне и Мантуе столетиями праздновалось во время Пурима, ежегодного еврейского праздника. Гетто в России и Польше были существенной составной частью талмудистской организации, и любая попытка отменять их немедленно была бы объявлена «преследованием». В 1555 году Папа Римский Павел IV узаконил гетто специальным документом, в котором утверждалось, что евреи должны жить отдельно от христиан, в гетто.

Когда по распоряжению итальянского диктатора Муссолини в начале 1930-х годов было уничтожено римское гетто, еврейская печать оплакивала это событие в следующих словах: «Исчез один из самых замечательных памятников еврейской жизни. Там, где лишь несколько месяцев назад бился пульс активной еврейской жизни, остались только немногие полуразрушенные здания, как последняя память об исчезнувшем гетто. Оно пало жертвой фашистской любви к красоте, и по приказу Муссолини гетто было стерто с лица земли». Еврейские гетто когда-то были территориями, где счастливо жили евреи, занимались различными ремёслами, соблюдали свои традиции, развивали свою культуру, влюблялись и создавали семьи, рожали детей – как правило, довольно много, не менее пяти. Они отмечали все праздники, ходили друг к другу в гости.

Гитлеровский фашизм (нацизм) извратил содержание гетто. Нацисты огородили колючей проволокой жилые кварталы и согнали туда евреев для их уничтожения: эти концентрационные еврейские лагеря смерти стали называть «гетто». Минское гетто было фабрикой смерти для евреев. На территории Беларуси было создано свыше 200 гетто, в которых было уничтожено около 800000 евреев. В одном Минске от рук фашистов погибло около 100 тысяч евреев.

Уже через 20 дней после того, как фашистский сапог ступил на минскую землю, было создано Минское гетто. Комендант Минска своим распоряжением приказал всем евреям в пятидневный срок переселиться в отведенное для их пребывания место. Площадь, отведенная в Минске под гетто, составляла около двух квадратных километров, где стояло 273 дома, в основном – одноквартирные строения. В этих домах после переселения жило 50000 евреев-минчан и около 30000 евреев, которых немцы заставили переселиться из других населенных пунктов. В большинстве случаев площадь, приходившаяся на одного человека в гетто, составляла не более двух квадратных метров на человека. Тем же распоряжением коменданта было приказано всем неевреям выселиться из этого района.

Эля Гоберман запряг своего Хавера, погрузили они кое-какую домашнюю утварь, запасы продуктов, одежду, и поехали на новое место жительства, а точнее, пошли за повозкой. В соответствии с грозным распоряжением евреям запрещено было ходить по тротуару.

То была последняя поездка Эли на его транспорте. Как только повозку разгрузили, полицай приблизился к лошади, взял ее под уздцы и пошел. Эля подскочил к полицаю, остановил лошадь, обнял ее за шею, заплакал и произнес: «Прощай, Хавер, прощай, друг». Полицай отбросил Элю от лошади и ушел с ней восвояси.

Первоначально новое жилище Эли в гетто было на Коллекторной улице, недалеко от улицы Сухой, еврейского кладбища и Юбилейной площади.

Страшная «миссия» выпала Юбилейной площади. Она находилась в центре гетто и была свидетельницей многих ужасов и зверств, которые творили фашистские изверги и черные полицаи. Юбилейная площадь «рыдала и плакала», когда по ее территории топали коричневые головорезы, неоднократно устраивавшие показательные повешения в сквере. Эти нелюди подчёркивали, что такое ждет каждого, кто посмеет нарушать оккупационный режим. Невинные граждане еврейской национальности висели на виселицах неделями с табличками «За связь с партизанами».

Площадь «видела», как чёрные человечки на глазах у матерей брали грудных детей за ножки и с размаха ударяли их головку об угол дома, и бросали безжизненное тело на землю. Те зверства, которые творили эти нелюди, миру не приходилось видеть, а площадь это «видела». «Юбилейка», так называют в народе эту площадь, пережила все устроенные нацистами погромы: 7–8 ноября 1941 г. (убиты 18000), 20 ноября 1941 г. (15000), 2 марта 1942 г. (8000), 28 июля 1942 г. (25000). Она «слышала» о погроме 21 октября 1943 г., когда погибли 22000 евреев, привезенных на смерть в Минск из Центральной Европы. Площадь «слышала» и «видела» садизм и жестокость по отношению к жителям гетто, расстрелы, крики и стоны, человеческую кровь, массовые виселицы с невинными людьми и много, много других страшных трагедий.

Лето 1943 года. Проиграв битвы под Сталинградом и на Курской дуге, немцы потеряли последнюю надежду переломить ход событий в свою пользу. Вскоре группировка врага потерпела поражение в районе Смоленска-Брянска, началось освобождение белорусской земли. 22 сентября был освобождён первый районный центр Белоруссии Комарин, 26 сентября – Хотимск, 28 сентября – Климовичи, Костюковичи и Мстиславль, 30 сентября – старинный белорусский город Кричев. Германские генералы начали понимать, что наступил решающий поворот истории. Если они не остановят «красных» сейчас, то будущее уже не сулит им ничего хорошего.

В день освобождения Комарина, 22 сентября 1943 года в Минске, на собственной квартире был убит главарь оккупационного режима в Белоруссии, группенфюрер СС Кубе. Этот палач осуществлял жестокую оккупационную политику в республике. Кубе являлся одним из непосредственных инициаторов уничтожения мирного еврейского населения в Минском гетто и сожжения жителей деревни Хатынь.

Из-за серьезных проблем на фронтах и убийства Кубе фашисты ужесточили свою политику в отношении жителей оккупированных территорий. Озверевшие оккупанты перенесли свою трусливую злобу на мирных беззащитных людей. Усилились на захваченных территориях карательные операции. Только в день убийства Кубе в Минске было расстреляно 300 узников. В последующие дни в городе осуществлялся жесточайший террор и поголовный геноцид. Нацисты повсеместно стали уничтожать узников концлагерей и евреев в гетто.

Начиная с 1943 года, расхожей фразой Геббельса, одного из ближайших соратников Гитлера, главного пропагандиста нацизма, была следующая: «Во всем виноваты евреи». Им приписывали вину как за войну в целом, так и за поражения, которые начал терпеть вермахт.

Несколько позже, 5 марта 1945 г., в диалоге журналиста с ярым нацистом Гиммлером последний заявил следующее:

– Если национал-социалистической Германии суждена гибель, то наши враги и преступники, содержащиеся в концлагерях, не получат удовлетворения, встав на наших руинах как победители-триумфаторы. Они погибнут вместе с нами. На этот счет есть прямые приказы фюрера, и я прослежу, чтобы они были выполнены без малейших отклонений.

Гитлеровцы и их пособники свирепо, по-садистски, проводили массовые облавы и погромы. Они, проводили обыски в домах узников, грабили, вешали, насиловали женщин, травили собаками, убивали прямо на месте. Узники гетто жили в постоянном страхе за свою жизнь и жизнь своих близких.

Изуверская политика ускорила ликвидацию Минского гетто. Последний («очистительный») еврейский погром нацисты провели 21 октября 1943 г., после чего Минское гетто перестало существовать.

Нечеловеческие условия жизни и постоянное ожидание смерти заставляли людей уходить из гетто. Некоторые добирались до партизан. Однако многие не доходили до лесов, погибали по дороге. Были и такие, и в основном дети, кто, убежав из гетто, попадал к местным жителям, белорусам и русским. Эти люди, несмотря на большую опасность, прятали детей. Но не все могли преодолеть тяжесть побега (из-за старческого возраста, плохого состояния здоровья, наличия малых детей, по другим причинам), а жить очень и очень хотелось… Люди изыскивали различные убежища: прятались от садистов в укрытиях, погребах, колодцах и других «малинах». По данным, приведенных в различных источниках, из Минского гетто смогли спастись около 3,5 тысяч человек.

23 октября 1943 г в Берлин полетело донесение, подписанное обергруппенфюрером СС Куртом фон Готтбергом: «Довожу до Вашего сведения, что в Минске на сегодняшний день ликвидированы все евреи, вопрос с евреями решен». Но Курт фон Готтберг ввёл берлинское начальство в заблуждение.

В одной из «малин» в Минском гетто 26 евреев замуровали себя в подвале. Группа людей просуществовала там около 9 месяцев, и лишь 13 человек из них выжило.

В середине 1952 года к нам, в дом на Юбилейной площади, где проживал автор этой повести, пришли в гости новые родственники, супруги Эля и Хьена Гоберманы. Это были родные тетя и дядя молодой жены Евы, старшего брата Миши. Во время знакомства за чашкой чая Гоберманы рассказали историю о том, как в Минском гетто они пробыли в подземелье 263 дня и остались живы.

Фото 1. Эля Гоберман и Хьена Гоберман (1950 г.), через 6 лет после 263-дневного пребывания в подземелье.

Из воспоминаний Эли Гобермана:

«С началом Отечественной войны мы не покинули город Минск и оказались в гетто. Наша семья, это я с женой и три дочери 1928, 1932, и 1936 года рождения, жили в гетто на Коллекторной, потом на улице Флакса. Летом 1942 года заболела младшая доченька Маечка. В гетто детей не лечили, и через непродолжительное время она умерла. Не прошел и год, а именно 28 августа 1943 года, как, придя с работы, мы не нашли дома своих дочерей. В этот день фашисты устроили днем погром, девочек куда-то увезли или угнали. Где они были убиты, в яме на Ратомской, увезены в душегубке в Тростенец или еще куда-нибудь, так мы и не узнали. С этого черного для нас дня, мы остались одиноки, без детей. Потеря детей очень сильно сказалось на нашем здоровье, особенно жены Хьены. Из-за нервного шока она так ослабла, что некоторое время не могла даже ходить. Убитые горем, мы больше не желали работать на этих бандитов, и всяческими путями избегали принудительных работ.

В один сентябрьский день я встретил моего хорошего друга Пиню Добина. В беседе он сказал: «Я слышал, что Красная Армия перешла в стремительное наступление, освободила много белорусских городов и поселков, через 3-4 месяца они освободят Минск. Вот это время нам надо как-то продержаться. У меня есть одна идея. Если ты поддержишь эту идею, то вместе с Хьеной можно будет продержаться до освобождения». Я дал согласие с огромной благодарностью. После моего согласия он рассказал, что готовит подвал, в котором можно будет пережить это время. Он даже повел меня и показал этот подвал. Пиня был талантливым специалистом по выкладке печей. Для конспирации он сделал вход в это подземелье через духовку в разваленной печке, которую сам сложил в этом полуразрушенном доме.

Схрон, потайное убежище для длительного пребывания людей, Пиня готовил почти всё лето, и в принципе, оно было почти готово. Подвал был достаточно большим, не менее 80 квадратных метров, и состоял из трех отсеков. Потолок у этого подвала был достаточно надежный – железобетон. Я стал участвовать в некоторых доделках и насыщении этого подземелья. Настила пола в подвале не было. Мы сантиметров на 20 углубили подвал. Часть грунта разместили по периметру у стен, в виде завалинки, часть вынесли во двор. В углу за печкой-входом была вырыта яма – отхожее место. Ночами мы из досок, оторванных от заборов соседних домов, сделали еще несколько двухэтажных лежаков во втором отсеке (в первом отсеке такие лежаки уже были) и накрыли нашу уборную. Со двора бывшей сельтерской артели притащили три 300-литровые металлические бочки, две из которых наполнили водой. В третью бочку уложили часть продуктов, которые приготовили. Предполагалось, что в этом схроне будут «проживать» 12-13 человек.

В середине октября 1943 года мы перебрались в убежище, в подземелье. Замечательный и очень добрый человек Пиня Добин не мог отказать своим друзьям и соседям, и в течение 3-4 дней в это подземелье заселились еще несколько человек. В конечном счёте там оказались 26 человек».

(продолжение следует)

Опубликовано 17.08.2017  22:05