Tag Archives: Игорь Платонов

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.4)

Предыдущие части 1, 2,

Продолжаю делиться своими воспоминаниями о шахматной жизни в Белоруссии

(чтоб увеличить шрифт на обратной стороне обложки, кликните на нее)

Четырехлетняя работа над книгой подошла к концу, она уже в типографии и можно сосредоточиться на событиях в республике, как правило, оставшихся за бортом, хотя что-то, бесспорно дублируется, особенно в этом фрагменте о периоде 1971-73гг.

В сентябре 1971 года я успешно дебютировал в финале 39-г-о чемпионата СССР.

Подробнее главу из книги можно прочитать на сайте e3e5

Партия Капенгут – Балашов, 39-й ч-т СССР, Ленинград 1971г. откладывается

Как награду за ч-т предложили сыграть в традиционном матче с второй в мире в то время сборной Югославии в Ереване, причём его формула оказалась экспериментальной. Женщины на этот раз сражались отдельно в другом городе. 6 мужских (с 2 запасными) и 3 юношеские доски играли 6 туров по шевенингенской системе. Не придумали ничего лучшего, чем черные и белые дни.

Для акклиматизации нас вызвали на несколько дней раньше. Запомнилась прогулка со Штейном, когда Лёня с энтузиазмом доказывал нерациональность фишеровской расстановки в Модерн-Бенони с ферзём на е7. К этому времени культ будущего чемпиона набрал силу, и было любопытно, как трехкратный чемпион страны не боится “ни бога, ни чёрта”. К слову, я был не согласен с ним, и через несколько месяцев применил эту идею против Т. Петросяна, а потом ещё и ещё. В «Chess Base magazine» #107 я с удивлением прочитал в комментариях турецкого гроссмейстера С. Аталыка про этот план: «…is called Kapengut Benoni for some reason».

Л.Штейн, стоит Ю.Николаевский. 39-й ч-т СССР, Ленинград 1971г.

В свободный день нас возили на высокогорную базу Спорткомитета СССР в Цахкадзоре, построенную к Олимпийским играм в Мехико в 1968 г. Опрометчиво я посулил нашим гостям хороший банкет, памятуя кавказское гостеприимство, но увы… Драголюб Минич на обратном пути не выдержал: ”Я пьян, я пьян от этой кислой воды…” Жуткое впечатление у меня осталось от печей для экстренной сгонки веса. Внутри перед дверцей топки типа русской печи маленькая ступенька для рук и головы. Меня ещё долго преследовали ночные кошмары, как будто я лежу внутри.

Жили мы в гостинице “Ани”. Один шеф-повар обожал шахматы, и нас встречали как королей, а другому было наплевать, и его отношение передавалось официантам. После тура мы ужинали глубоким вечером, выбор был ограниченным, и Керес заказал глазунью, попросив для нее ложечку. Тот благополучно забыл, а нам не с руки было начинать кушать без него. В конце концов мы все-таки съели что-то, а ПП все ждал ложечку.

В партии с чемпионом мира среди юношей 1961 г. Бруно Пармой я применил интересную новинку, подготовленную ещё к прошедшему первенству страны, однако в какой-то момент сыграл неточно, и он сумел уравнять. Через полгода я поймал на эту идею Тукмакова и выиграл важную встречу для выхода в следующий чемпионат Союза

В №47 «64» за 1971 г. Айвар Гипслис написал: «Весь вечер зрители с большим вниманием следили за острой схваткой Марович – Капенгут. Уже в дебюте советский мастер пожертвовал две фигуры. Но в какой-то момент Капенгут сыграл не самым энергичным образом и упорной защитой белым удалось отразить грозный натиск…»

Немного об одной из своих лучших новинок.

В преддверии командного чемпионата СССР 1969 года в Грозном я организовал двухнедельный сбор под Минском, где в гордом одиночестве вникал в тонкости системы фианкетто Модерн Бенони. По количеству найденных идей эта вылазка стала «болдинской» осенью, естественно, моего масштаба. На базе привезенной со сбора тетради с анализом новых идей я решил подготовить статью, которая чуть позже была напечатана в «Шахматном бюллетене» № 7 за 1971 г., где я указывал эту возможность. Обычно в своих статьях я к каждой рассматриваемой партии только давал оценку и рекомендацию, но здесь попробовал также наметить пути развития инициативы за черных. Но, хотя на сборе я разработал вариант досконально, мне было жалко публиковать его, и я ограничился общей фразой: «Возможно, игру черных в какой-то момент можно усилить» – правду, только правду, но… не всю правду! Это постоянная проблема для активных игроков: что-то нужно оставлять… на потом.

Напряженнейшая партия была отложена. Я просил помочь с анализом официального тренера нашей команды Славу Осноса, но он объяснил, что в его обязанности входит только помощь Корчному. Через несколько лет мы жили в одном номере, и я мог оценить его остроумие. Например, по поводу присвоения звания «заслуженный тренер РСФСР» после их расставания он заметил: «Алименты на Корчного». Перед партией с Наной Александрией он, теряясь перед интересной женщиной, свел подготовку к просмотру в зеркале разных вариантов одежды. Окончательно разозлившись на себя за это: «Разрядился, как петух», он так и не мог сконцентрироваться и проиграл.

В итоге я анализировал с нашей молодежью – Белявским и Аршаком Петросяном, игравшими на юношеских досках. Саша нашел этюдное решение, к сожалению, за моего соперника.

После официального заключительного банкета в ресторане часть народа поднялась к югославам в люкс. Я практически не пил, но мне было интересно пообщаться с корифеями в неформальной обстановке. Матанович предложил сотрудничество с “Информатором”, а потом поинтересовался, почему закрывают “Шахматную Москву”. Я рассказал версию об обзоре выступления чемпиона мира перед дипломатами, когда Спасский заметил: “Советский рынок пуст, поэтому наши гроссмейстеры предпочитают ездить за рубеж”. Возможно, цензор подумал о нехватке турниров, но, конечно, нашлись доброжелатели, обратившие внимание соответствующих органов. Я прокомментировал, что, может, и не стоило “дразнить гусей”. Тут же сидевший рядом, казалось, отключившийся Корчной неожиданно встрепенулся и высказал глубокую мысль: “Ты не прав. В наше время каждый должен фрондировать, насколько может себе позволить. Иначе быстро закрутят гайки”. Спустя полвека, подготавливая рукопись к печати, я узнал, что причиной послужило письмо в ЦК Тиграна Петросяна.

В начале 1972 года я увлекся идеей шахматного кинолектория. С письмом от Федерации я договорился с директором кинотеатра «Новости дня» на ул. Энгельса о показе заказанных им в Госфильмофонде лент о матчах Ботвинника, «Вечно второй» о Кересе, «Большие сражения на маленькой доске» – о недавно прошедшем чемпионате СССР в Ленинграде. Гвоздем программы стала одна из новелл фильма «Семь шагов за горизонт», где Таль дает сеанс вслепую. Условием директора был выкуп всех мест в зале на 4 вечера, естественно, за мой счет. Пришлось развернуть бурную активность, обзвонить массу народа, в результате на руках осталась лишь незначительная часть билетов. Мне обеспечили микрофон и по ходу просмотра я кое-что комментировал, вызывая дополнительный интерес, особенно, когда моя физиономия мелькала на экране.

Михаил Таль в научно-популярном фильме “7 шагов за горизонт” (Киевнаучфльм, 1968 г.)

Конечно, эта свистопляска на пару недель оторвала меня от подготовки. В 1972 г. в преддверии Всесоюзной шахматной Олимпиады в Вильнюсе проходил традиционный матч-турнир столиц Прибалтики и Белоруссии. Рига приехала основной сборной республики без А. Гипслиса. Когда мы встретились в первый день до жеребьёвки, Таль был в гриме прямо с Ленфильма, где пробовался на роль главного героя в фильм “Гроссмейстер”. Регламент был жёсткий, партии доигрывались с перерывом в пару часов.  При встрече он предложил ничью любым цветом в случае, если жребий сведёт нас в этот вечер, но подчеркнул, что речь идёт только о дне приезда. После откладывания мы пошли покушать, но в одном из лучших вильнюсских ресторанов для нас не нашлось мест. Мы попросили Микенаса позвонить, после чего нас накормили.

Миша, привыкший к своей исключительности, всегда очень болезненно воспринимал подобные моменты, они выбивали его из колеи, внутренняя реакция на такие ситуации зашкаливала. Вот и сейчас в очередной раз любимец миллионов меня поразил – он не мог вспомнить позицию с Микенасом, отложенную два часа назад! Но не всегда же в борьбе за возврат трона его будут окружать тепличные условия!

В последнем туре победитель матч-турнира определялся во встрече Латвия – Белоруссия. Я играл белыми с Талем. За два года моей службы в армии в Риге, куда я был переведён приказом министра обороны, мы сыграли, я предполагаю, несколько тысяч партий в блиц. Ещё после предыдущей встречи в 39-м чемпионате страны, где его первый ход был 1.g3, Миша сказал, что не хотел встревать со мной в теоретическую дискуссию. Сейчас выбор старинного варианта Рио-де-Жанейро говорит о том же. Тем ни менее мне нравилась моя позиция. Примерно в этот момент я перекинулся парой слов со своим приятелем по двухлетнему пребыванию в Риге Толиком Шмитом, игравшим рядом на второй доске, и выразил недоумение Мишиным выбором дебюта. Тот прокомментировал слова экс-чемпиона мира на собрании команды о том, что, если матч будет складываться хорошо, он сделает ничью, и посоветовал не упускать шансы. После 18 ходов я сыграл

 

19.Nf6+!? Трудно удержаться, чтобы не дать такой шах Талю, однако, поразмыслив в этой позиции через ход, я понял, что ради «красного словца» – эффектного хода – продешевил, забрав качество. (Впрочем, это я перенял у своего оппонента, иногда злоупотреблявшего «красотой»). Сейчас не так просто наметить план. В лагере чёрных нет заметных слабостей, поэтому сначала надо разменять тяжёлые фигуры, чтобы активизировать короля. Но это не так просто сделать.

Когда-то, по-моему, на 39-м чемпионате СССР, после успешного старта, кто-то из журналистов спросил меня, в чем разница между сильным мастером-финалистом и гроссмейстером. Немного задумавшись, я ответил, что в отдельных компонентах он может не уступать, но привел пример – позиционная жертва качества. Безусловно, мастер понимает рациональность подобного решения, но в нем сидит неуверенность в своей технике для дальнейшего поддержания равновесия. (Естественно, речь идет о начале 70-х, когда число гроссов только перевалило за двадцатку.) Однако и титулованным не просто в течение длительного времени поддерживать баланс. Все же, к 60-му ходу мне удалось реализовать материальный перевес. Как следствие, белорусская команда обогнала латвийскую, а в турнире первых досок я оторвался на 2 очка из трёх партий.

Когда я рассказал об этом своему другу, автору книги «Математика на шахматной доске» Жене Гику, он тиснул на одном из сайтов этот эпизод как задачку, но для «красного словца» заменил Микенаса и Лудольфа на Кереса и Штейна, вызвав нездоровую дискуссию.

Через месяц на Всесоюзной олимпиаде Миша отреваншировался в решающем матче  полуфинала и мы не попали в первый финал. По сравнении с предыдущим командным турниром наш состав сильно омолодился. Из ветеранов остались только Вересов, в качестве запасного сыгравший только одну партию, и Ройзман на 7-й доске.

Первой напряжённой встречей в Москве стала острейшая партия с Петросяном, завершившаяся вничью. Тигран был очень расстроен, но, когда я имел глупость показать при зрителях выигрыш после 28. Nd3!! (он не видел этого хода), то по-настоящему разозлился. Если раньше при встрече мы мило улыбались и обменивались рукопожатием, то после этого он старался меня не замечать, а в крайнем случае сухо кивал. Но, поскольку мы через 2 года играли вместе за «Спартак», прежние отношения восстановились.

Запись партии Тиграном Петросяном. Видно, как он нервничал в конце

Январёв в своей книге писал: “Что и говорить, обидная ничья, но, как ни странно, она сыграла в творческой судьбе Петросяна положительную роль. После того, как в 1969 году его многолетнее сотрудничество с Болеславским прекратилось, Петросян как действующий гроссмейстер нуждался в обновлении дебютного репертуара, в притоке свежих идей. Именно партия с Капенгутом (прямо Петросян об этом не говорил, но упоминал 1972 год) послужила толчком к такому обновлению.”

Во втором финале запомнилась партия с Кересом. В какой-то момент я пожертвовал пешку, но Пауль Петрович прошёл мимо сильнейшего продолжения, и игра выровнялась. Я предложил ничью, он принял. Начали смотреть, лидер эстонской команды предположил, что в заключительной позиции у него получше. Я возразил: “Если бы я хоть на секунду предположил, что у меня похуже, я никогда не посмел бы предложить Вам ничью”. Он мило улыбнулся и согласился с моей оценкой.

Я не оставил себе копию, не сомневаясь, что она появится в бюллетене, но неожиданно редакция пропустила партию лидеров. Спустя несколько лет уговорил своего приятеля Иво Нея поискать её в архиве Кереса. В 1990 г. в Литве Гельфанд готовился к матчу претендентов с Николичем. Саша Хузман попросил посмотреть эту партию и с удивлением обнаружил, что моя идея осталась новинкой 18 лет спустя.

Повеселю читателей забавным эпизодом. В тот день я играл с Борисенко на отдалении от главного финала, где Гуфельд применил с Полугаевским мою разработку, но комизм ситуации был в том, что они оба не слишком хорошо помнили эталон.

Еще в 1961 году, когда я увидел новинку Левы в партии со Штейном, в голову пришла любопытная жертва пешки. Самое забавное, пролежавшая 7 лет идея пригодилась во встрече с учителем: мой тренер включил анализ нашей партии в монографию, изданную в ГДР. Через несколько лет я в очередной раз поймал на вариант своего приятеля Володю Тукмакова, не читавшего свежую работу мэтра. Как сказал мне Ясер Сейраван: «Гроссмейстеры книг не читают, они их только пишут!». Полугаевский в статье “Жаркие дни в Ростове” в №11 спецвыпуска ЦШК “Международные встречи” на стр.14-15 подробно остановился на дебюте этой встречи и, разочарованный, написал после 22-х ходов “… и здесь соперники неожиданно согласились на ничью, что, откровенно говоря, не делает им особой чести”. (Последний ход я сделал не лучший и предложил ничью, а Володе стоило нервов понимание, что очередной раз влетел на мою разработку).

В те времена еще не считались зазорным разговоры во время тура и вот, подбегает, запыхавшись, наш толстяк и сходу: “Какой порядок ходов был у тебя с Тукмаком?” Поскольку он всегда оставлял для меня повод сердиться на него, я не торопился отвечать и процедил один ход. На горизонте показался Полугаевский, и Эдик помчался за доску. Лева начал издалека: “ Знаешь, Алик, я погорячился, когда писал статью. Ты извини! А что у тебя дальше было?” Замаячила фигура Гуфельда, и лидер команды России отправился восвояси. Эти забеги продолжались ещё пару ходов – я получил удовольствие от таких мизансцен.

Ещё эпизод. Мы жили в гостинице “Останкино”. За несколько часов до последнего тура, в котором Белоруссия встречалась с Арменией, ко мне в местном ресторане подошел Карен Григорян и начал жаловаться, что у него не осталось денег на дорогу домой. Я отдал ему оставшиеся талоны на питание. Он тут же предложил ничью без игры сидевшему вблизи Купрейчику и на одолженные “на дорогу” заказал водку. Виктор последовал его примеру. Перед началом тура мы с Ваганяном уже сидели за своим столиком и услышали, как подошедший Карен, снимая пиджак, громко произнес: “Никаких ничьих”. Я подумал, что Григорян маскирует свои намерения перед командой, и был шокирован, когда он разгромил “не вязавшего лыка” белоруса. В результате мы проиграли матч и отстали на пол-очка от Эстонии, выигравшей второй финал. Лучше всех в команде сыграли Юферов (5-я доска, 6,5 из 8) и Костина (1-я девичья, 6 и 8).

Через несколько лет на первой лиге чемпионата СССР, где было запрещено соглашение на ничью до 30-го хода, Рашковский в цейтноте Клована предлагает ничью, но нужно сделать кучу ходов. “Как?” – шепчет на сцене тот. Нёма диктует. “А может, так?”. “Ян, я же не Карен!” Тут же последовал предложенный Нёмой вариант.

После шахматной Олимпиады СССР раздался звонок гос. тренера гроссмейстера Антошина, предлагающего заменить утверждённый для меня в плане спорткомитета страны за попадание в десятку на ч-те турнир в Нови-Саде на Кечкемет (Венгрия). В то время Югославия по оформлению была приравнена к капстранам, да и призы были соответствующими. Он дал понять: если документы на осеннюю поездку не будут готовы, то я останусь «на бобах». Худшие опасения косвенным образом подтвердились. Мне предоставили место в специализированной туристической группе на Олимпиаду в Скопле осенью, однако выезд «зарубили». Я понял – «Доктор Живаго» закрыл кап. страны надолго. Только в разгар перестройки я сумел опять посещать их.

Вторым участником от нашей страны оказался Суэтин, сразу предложивший перемирие на время турнира, хотя я и не считал себя в состоянии войны с ним. Он, очевидно, имел в виду период моего возвращения из армии, когда он, в качестве председателя республиканской федерации, возможно, опасаясь потенциальной конкуренции, старался представлять меня в глазах начальства в чёрном свете. Я поставил себе программу-минимум – выполнить норму международного мастера, однако это очень сковывало, я не мог максимально сконцентрироваться, не был приспособлен играть с оглядкой, что иногда приводило к легкомысленным решениям. На банкете после закрытия молоденькая девушка-демонстратор подошла и, тщательно выговаривая слова, произнесла: “Мой папа – советский офицер”. Холодный душ – напоминание о событиях 1956 года.

В августе в Одессе в полуфинале очередного зонального чемпионата СССР безусловным фаворитом был Штейн, однако приехавшая к отцу Женя Авербах спутала все карты, и Лёня даже не попал в финал, правда, место в межзональном было гарантировано. Жить ему оставалось меньше года и, как мне говорил Миша Таль, она последней видела блестящего шахматиста живым.

Турнир проходил в шахматном клубе, возглавляемом Эдуардом Валентиновичем Пейхелем, колоритнейшей фигурой, о котором я был наслышан ещё со времён студенческих олимпиад от Ромы Пельца. Когда там же я был тренером Альбурта на международном турнире 1976 г. и требовалось решить какой-то вопрос, Лёва нервничал, объясняя, что он не может зайти в кабинет директора с пустыми руками.

Незадолго до конца полуфинала я увидел его в действии. Мой приятель Марик Дворецкий попросил помочь с анализом тяжелой отложенной против Тукмакова, сохраняющего шансы на выход, и я нашёл интересную идею с реальными шансами на спасение. Обрадованный Марик пошёл на пляж, и там его обокрали. Он обратился за помощью к Пейхелю, а при доигрывании не избрал найденный план. На мой вопрос, почему он не использовал анализ, смущенно ответил: “У тебя же всё равно лучший коэффициент и попадаешь в финал в любом случае”. В итоге Володя зацепился за выходящее место с худшим Бергером, и Федерация допустила его в чемпионат страны, откуда Тукмаков вышел в межзональный. Интересно, что ни один из квартета гроссмейстеров нашего полуфинала не прошёл отбор.

40-й зональный чемпионат СССР в конце 1972 г. в Баку был организован безобразно, даже не печатался бюллетень. После критики в центральной прессе слегка подсластили пилюлю, раздав участникам растворимый кофе, но и здесь “восточное гостеприимство” было на уровне Оруэлла – все равны, но гроссмейстеры равнее, а наиболее титулованные ещё круче. У Володи Савона появилась шутка:” Ты двухбаночный или трёхбаночный?”

Победитель 39-го ч-та СССР В.Савон и призер М.Таль, Ленинград 1971г. На 40-м ч-те они поменялись местами.

После первого тура я возвращался в гостиницу в приподнятом настроении – оценка отложенной с Альбуртом радовала. За несколько ходов до контроля, пожертвовав пешку, я соорудил капкан для ферзя. Болеславский, сумевший ради меня вырваться на чемпионат от подготовки очередных переизданий своих дебютных монографий для ГДР, разделял оценку отложенной. Успокоенный результатом анализа, я уже собирался лечь спать, но тут ИЕ обнаружил парадоксальную возможность за белых. Посмотрели ещё, и мне стало не до сна. Любопытно, что Лёва и его тренер Игорь Платонов считали, что ничью должны делать чёрные. Однако жертва пешки была правильной, а ошибся я контрольным ходом. Весь анализ напечатан в “Шахматы в СССР” 1973 г., №2. Почти полвека спустя, рассказывая об этом, я включил модуль и, на глубине 48 полуходов, его оценка –5.18.

В первом ряду: А.Капенгут, Л.Альбурт, Е.Убилава, во втором: Г.Кузьмин и Е.Свешников. Одесса 1968г.

В следующей встрече с Зильберштейном прошёл дополнительную проверку вариант в системе Найдорфа, где незадолго до этого Спасский победил Фишера в матче на первенство мира. Детальный анализ нашей игры опубликовал Леонид Александрович Шамкович в статье “Жертвы, жертвы…”, “Шахматы в СССР” 1973 №3 стр. 3-6. В превосходно проведенной партии последним ходом я подставил ладью. Таль подошёл со словами: «Если во втором туре такое, то что дальше!?» Пришлось признаться Мише, что месяц назад похоронил мать и было не до шахмат. Вик. Васильев в «64» №47 за 1972 год написал: «А вот Капенгут допустил ошибку трагичную. Подставив в лучшей позиции ладью в партии с Зильберштейном, он прошёл в комнату участников и буквально свалился в кресло, выронив из рук книгу. Поднять её у него уже не было сил. Да, и в шахматах случается забивать мяч в свои ворота, и можно понять, каких страданий стоят такие ошибки…». В итоге вместо двух заслуженных побед досталось лишь пол-очка. После такого начала мне уже было трудно оправиться.

 М.Цейтлин, А.Капенгут, Л.Шамкович

В свободный день Тукмаков позвал Разуваева и меня в нелегальный ресторан. Его тёща лечила, если мне не изменяет память, сына владельца. Тот, безусловно, хотел нас угостить, но Володя чётко предупредил, что мы рассчитываемся сами. Забавно было смотреть на официанта, который не понимал, какие цены он должен называть гостям хозяина за браконьерскую осетрину на вертеле. Мой старый приятель Володя Багиров хмыкнул насчёт клички этого места – “Сортирный”.

После 8 туров единоличным лидером стал Васюков, но тут появился свежий “64” №48, где Вик. Васильев спрашивает его: “Скажите, почему вы часто расходитесь с партнёрами в оценке?” Он ответил: ”Может быть, потому, что я глубже оцениваю позицию”. Это интервью буквально взвинтило будущих партнёров, и Женя окончил турнир со скромным +2. Беглый анализ его результата поражает воображение – 9 из 10 белыми и только 2,5 из 11 другим цветом, причём 8 отложенных по ходу турнира, одна из них дважды.

Другим героем первенства стал чемпион страны среди юношей 1965 г. Миша Мухин. В 15-м туре в жутком цейтноте с Зильберштейном они отшлёпали, не считая, больше ходов, чем требовалось. Бдительный судья мастер Алик Шахтахтинский заметил, что флажок у Валеры упал, когда он делал 40-й ход, однако бакинец не успел их остановить. Позже за кулисами я случайно услышал, как главный судья Борис Баранов распекал подопечного за «несвоевременное» свидетельство, повлиявшее на турнирную гонку.

К сожалению, из-за двух, скажем так, сомнительных партий в последнем туре, алмаатинец не попал сразу в межзональный турнир, а матч-турнир он проиграл. Через несколько лет Миша умер молодым, так и не реализовав свой потенциал. 

Записывая грустные строки и оглядываясь на это, понимаешь, что мне ещё повезло. Казалось бы, рядовое событие, о котором сейчас расскажу, перевернуло мою жизнь, как я понял это лишь спустя несколько лет.

Весной 1973 г. в Москве собрали совещание тренеров высшей квалификации. Приехали и мы с ИЕ. Собрали весь цвет. Помню Кобленца, Эстрина, Ватникова, Столяра, одним словом, несколько десятков корифеев. Я не собирался выступать, но по ходу набросал несколько тезисов и за 10 минут выпалил их.

Начало 70-х

Сначала привлёк всеобщее внимание, заявив, что центр теоретической мысли перемещается на Запад. Помимо “Schach Archive”, с 1965 г. начал выходить в Белграде “Informant”, а с 1972 г. в Ноттингеме “The Chess Player”, и наши ведущие игроки предпочитают печататься там. Я предложил наладить обмен информацией внутри страны. Для этого обязать всех участников зарубежных турниров сдавать на пару дней для копирования турнирные бюллетени с партиями, распространяемые затем среди членов сборной. Начать работу над картотекой, используя опыт Латвии и Эстонии. Особое внимание призвал уделять рейтингу, в то время ещё не имевшему официального статуса, но уже несколько лет печатавшегося в Европе, спрогнозировав отставание, если не заниматься этим всерьёз.

Надо заметить, что кое-что из предложенного было реализовано, однако лишь спустя много лет. Верочка Стернина трудилась над картотекой. В середине 80-х стали ксерокопировать бюллетени. Однако я посягнул на святая святых: ведь реализация рейтинговой иерархии сужает возможности начальства “казнить или миловать” – распределять поездки!

Не случайно, после скорого введения рейтинга в документы ФИДЕ количество турниров для обсчёта не превышало 8, установленного международной федерацией бесплатного лимита, рационального для небольших стран, но не для лидера мировых шахмат. Наши чиновники этим виртуозно пользовались, сделав лимит священной коровой. Можно только догадываться, по какому принципу они отбирали эти турниры. Эдик Гуфельд мне как-то рассказывал, как, заинтересовав гостренера, ответственного за подачу материалов в ФИДЕ, удалось избавиться от обсчёта турнира, где он сыграл неудачно.

Перед полуфиналом очередного первенства страны во Львове я принял предложение двоюродного брата провести сбор в Нальчике. Он защитил докторскую в 30 лет и возглавлял отделение биофизики в БГУ. Когда ректор университета разогнал кафедру ядерной физики, профессор Габрилович не мог найти работу в Белоруссии и пришлось переехать на Северный Кавказ завкафедрой микробиологии и деканом медицинского факультета. В дальнейшем Изя стал членом-корреспондентом АМН. Попутно он поигрывал в шахматы, выполнил КМС и долгие годы возглавлял Кабардино-Балкарскую федерацию. Брат боготворил Болеславского и поселил нас у себя дома.

Член-корреспондент АМН. Председатель Кабардино-Балкарской федерации шахмат И. Габрилович

Как-то я ему пожаловался, что уже 5 лет отравляет жизнь постоянная усталость глаз, особенно во время турниров. Началось это во время Спартакиады профсоюзов 1969 года в Ленинграде, когда в полуфинале мне удалось обогнать Корчного. Врачи ничего не находили, кроме конъюнктивита, и всё сваливали на последствия армейского сотрясения мозга. Когда во Львове “сверление изнутри” вернулось, я не нашёл ничего умнее, чем заказывать капли с антибиотиком, которые довели меня до гноя из глаз. О нормальной игре не могло быть и речи.

Впоследствии я старался перед туром вести щадящий образ жизни, оберегал глаза от нагрузки как мог, но ничего не помогало. Схожие проблемы были у Юры Разуваева. Он пытался делать примочки из спитого чая. Настоящую причину я узнал только в 1982 г. в Сочи, где аспирантка, по-моему, Альбина Шумская, меряла кровоснабжение мозга членов сборной СССР, причём, в отличие от обычных реоэнцефалограмм по 4 точкам, она, по рекомендации своего руководителя-академика, меряла по 22! Популярно она объяснила, что по трем участкам, ответственным за зрение, ток крови значительно ниже нормы, а по четвертому получше, не всё равно недостаточно. Как с этим бороться, наша исследовательница не знала.  Хотя турнир я завалил, несколько хороших партий удалось сыграть.

Небольшой международный турнир в Люблине достался мне по плану республики, хотя подразумевался финал чемпионата страны. Так в Москве убивали двух зайцев, отчитавшись по двум линиям, выкраивая в распоряжение руководства лишнюю поездку для «своих». Проводили соревнования местные власти, но советские участники приезжали как гости Польской федерации – это вызывало различные недоразумения по дороге туда и обратно. Как-то по дороге в гостиницу с тура зашла речь о Цукерторте, родившимся здесь. Я слушал одним ухом и вдруг чисто рефлекторно напрягся, услышав: “Нет, он не был жидом, его отец был пастором“ (он крестился), однако тон и контекст исключали оскорбление. Будущий гроссмейстер Ян Плахетка ужасно разволновался, когда я напомнил о наших разговорах в 1968 г. о “социализме с человеческим лицом“. В Чехословакии так же, как и у нас, стали бояться за разрешение на выезд.

Случайно в Варшаве по пути домой я встретил их руководителя мастера Стефана Витковского с Мариком Дворецким. За обедом в русском ресторане “Тройка” в высотном здании Дворца культуры – подарке Сталина полякам, мне предложили поехать с Мариком в Поляница-Здруй – более респектабельный турнир, где можно было выполнить ещё один балл международного мастера, хотя достаточно и двух. Конечно, надо было ехать! Моего паспорта с визой для этого хватало. Но я знал, что вскоре будет конгресс ФИДЕ и боялся трудностей с предварительной, по-моему, за месяц, отправкой моего классификационного представления на конгресс. Конечно, можно привезти непосредственно на заседания, но для этого нужна добрая воля советского шахматного руководства, в наличии которой я сомневался.

 Дворец Культуры в Варшаве

Тем не менее, в опубликованных в “Советском Спорте” материалах конгресса, моя фамилия не значилась. Я тут же отправился в Москву. Председатель федерации Авербах, вроде бы хорошо ко мне относившийся после частых совместных прогулок по паркам Львова, констатировал лишь своё отсутствие на конгрессе, намекнул на незначительную роль и отправил к Батуринскому. Тот, в свою очередь, мямлил о приезде туда уже после рассмотрения классификационных вопросов и рекомендовал поговорить с Родионовым, представляющим там Союз.

Спустя полвека. А.Капенгут и Ю.Авербах. Флорида 2008г.

“Не солоно хлебавши”, я вернулся в Минск и попросил инструктора Спорткомитета БССР Евгению Георгиевну Зоткову отправить официальный запрос, оставшийся безответным. После повторного ей позвонили и рекомендовали больше не делать это. Я отправил документы в ФИДЕ заказным письмом с уведомлением о вручении. Через год после заявления о розыске мне выплатили компенсацию за “утерянное” письмо 11 руб. 76 коп. Написал также и Стефану Витковскому, но ответа не получил.

Осознание случившегося привело к мучительной боли изнутри, которую не удавалось погасить. Чтобы облегчить своё состояние, я твердил себе о месте евреев в этой стране, “всяк сверчок знай свой шесток”, и прочие банальные истины, но не отпускало. Я начал ломать в себе честолюбивые планы, подпитывающимися десятилетними успехами. Только, когда я сломал стержень уверенности в себе, стало полегче, но какой ценой… Я не мог мобилизовать себя за доской, а главное, исчезла способность максимальной концентрации, что я почувствовал, с треском завалив чемпионат республики, ранее выглядевший лёгкой прогулкой. Через десятые руки до меня дошло, что Батуринский распорядился выкинуть мои документы. Оказавшись на одном из туров Высшей лиги и разговаривая с друзьями в привилегированных местах, я встречал умоляющие взгляды администратора турнира Бори Рабкина, просившего меня уйти. Он прекрасно ко мне относился, но я увидел момент очередной взбучки ему от Батуринского, и до меня дошло.

Я не могу утверждать наверняка, но построил гипотезу, что на мое выступление на совещании, никак не затрагивающее директора ЦШК лично, кто-то обратил внимание, и, возможно, полковнику-прокурору пришлось оправдываться, за что и невзлюбил меня. Вряд ли это было указание КГБ. Учитывая мой характер, стоп-сигнал на дальних подступах к элите обошёлся ему малой кровью. Последующие остановки нежелательных талантов шли уже по проторенным тропам.

В книге «Профессия – шахматист» В. Тукмаков пишет о первенстве страны среди молодых мастеров 1970 года: «…у большинства спортивная карьера состоялась. Назову только имена будущих известных гроссмейстеров: Альбурт, Ваганян, Гулько, Джинджихашвили, Купрейчик, Разуваев, Романишин, Свешников, Тукмаков. Имена Дворецкого, Капенгута, Подгайца, почему-то гроссмейстерами не ставших, тоже хорошо известны.» Уверен, что автору этих строк прекрасно известно, почему!

Продолжение следует

Опубликовано 01.10.2023  12:49

Обновлено 02.10.2023  19:52

Другие материалы автора:

Альберт Капенгут об Исааке Ефремовиче Болеславском

Альберт Капенгут. История одного приза

Альберт Капенгут. Глазами секунданта

 

***

Вышла книга А. Капенгут “Теоретик, игрок, тренер” Цена: 1200 руб.

Количество страниц: 496

30.10.2023  17:29

P.S.

От редактора belisrael

Подробно о партии с Талем из традиционного матч-турнира столиц Прибалтики и Белоруссии, проходившего в 1972 в Вильнюсе, автор рассказал в материале Победа над Талем, опубликованом на сайте 28 января 2024

 

Альберт Капенгут об Исааке Ефремовиче Болеславском

От ред. belisrael

В продолжение опубликованных ранее материалов автора из готовящейся к выходу книги, предлагается несколько переделанная глава о Болеславском, в которой много белорусской специфики.

Фото автора – капитана команды Беларуси на Олимпиаде в Москве 1994 года в тренировочной форме с национальной бчб символикой, ныне признанной “экстремистской” 

Фото Болеславский на турнире претендентов 1950

Болеславский Исаак Ефремович (1919—1977) международный гроссмейстер. заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР. 

«Для меня идеалом в шахматах всегда был стиль Болеславского. У кого еще из современных шахматистов так хорошо воедино слиты стратегия, тактика, логика и фантазия?». Под этими словами Светозара Глигорича, наверное, подписались бы многие крупные шахматисты.

В “64” за 1981г. №19 стр. 13-15 я написал: “И все-таки вряд ли ошибусь, если скажу. что вклад Болеславского в шахматы как теоретика еще более весом, чем его практические достижения”. На это Давид Бронштейн попенял мне в частном разговоре, что я не прав, ибо он был блестящий игрок, который был вынужден отказаться от больших нагрузок, как я знаю, по состоянию здоровья. Только поэтому своё гигантское дарование мой учитель посвятил развитию дебютной теории. Оценки ИЕ стали чуть ли не «священным писанием» для целого поколения шахматистов, а лучшей наградой для дотошных теоретиков было признание «Опроверг вариант самого Болеславского».

Человек другой генерации, Саша Белявский в своих мемуарах “Бескомпромиссные Шахматы” Москва 2004 стр. 28 написал: “Болеславский любил анализировать дебютную часть партии много больше, чем практически играть. Его анализы отличались добротностью, а книги по теории дебютов содержали множество оригинальных идей, оспаривающих выводы практики. Из общения с Болеславским я почерпнул методы работы над дебютами”.

Мне выпал счастливый жребий много лет работать с этим обаятельным человеком;  попытаюсь рассказать, каким его знал я. На молодых шахматистов, впервые увидевших минского гроссмейстера на Всесоюзных соревнованиях 60—70х годов, не производил сильного впечатления невысокий, полный, рано полысевший, молчаливый человек, который не расставался с видавшей виды старенькой тюбетейкой.  Как-то одна западная газета окрестила ее «ермолкой, похожей на среднеазиатский наряд». На людях все эмоции ограничивались восклицаниями: «Плохо дело!» да «Горе, горе!». Короткие реплики “пустое!» казалось, говорили о флегматичности, но Болеславского выдавали мятущиеся пальцы рук, по-пасторски сложенных на животе. Немногословие бессменного тренера сборной СССР вошло в историю, но все дискуссии заканчивались, когда он изрекал вердикт. Впрочем, аналогичная ситуация сопутствовало заседаниям республиканской Федерации.

Внешней замкнутостью, пассивностью Исаак Ефремович пытался скрыть легко ранимую натуру. При этом он тонко разбирался в людях, давал меткие оценки, хотя непрактичность его порой была поразительна. Среди близких Болеславский становился совсем другим, иногда даже язвительным. Случалось, он слегка подтрунивал над интеллигентнейшим Сокольским. Кочевал даже анекдот о нём, часами молча гуляющим во время турнира претендентов в Будапеште со своим тренером. В конце концов тот не выдержал: «Чудесная погода, Исаак Ефремович», и в ответ услышал: «Ну. и болтун же вы, Алексей Павлович!».

Большие друзья. они вместе переехали в начале 50-х годов в Минск, жили в одном доме. Сокольский был очень близок с Болеславским. Помню, с какой болью АП рассказывал мне, как ИЕ откликнулся на просьбу старого друга Дэвика Бронштейна, переданную через Вайнштейна, позволить ему догнать Болеславского в турнире претендентов 1950 г., где АП был секундантом своего соседа.

Встреча Болеславского и Бронштейна, 1950 г

Гена Сосонко в книге «Давид Седьмой» стр.40 писал: «Исаак Ефремович Болеславский в доверительной беседе с земляком и любимым учеником Альбертом Капенгутом рассказывал, что немного партий этого матча действительно игралось…». Пользуюсь возможностью сказать, что ИЕ никогда мне этого не говорил, а весьма вольная трансформация моих слов, сказанных в доверительной беседе «не для печати», не делает чести автору.

Вернёмся к старинному другу героя. К слову, они и обращались друг к другу – ИЕ и АП. Однажды в поздравительной открытке Сокольский написал: «Вы примите, о ИЕ, поздравления мае», и Болеславский долго посмеивался над приятелем, который продал грамматику ради рифмы. АП был, пожалуй, излишне сентиментален, и ИЕ часто подтрунивал над ним. Последним выступлением Болеславского был турнир памяти Алексея Павловича Сокольского (Минск, 1970 г)

Однако надо не забывать, что их переезд в Минск в начале 50-х по приглашению первого секретаря ЦК КПБ Н.Патоличева вызывал недовольство тех, кому они могли мешать. Адриан Михальчишин писал: «В начале 50-х белорусы переживали шахматный бум благодаря «старому партизану» Гавриилу Вересову – он перевел в Минск Болеславского, Суэтина и Сокольского!» Насколько я знаю, это заслуга известного журналиста Я. Каменецкого, более того, я был свидетелем нескольких стычек Вересова с Болеславским и Суэтиным, несколько раз он жаловался на них в ЦК КПБ.

Одним из недовольных был директор шахматного клуба А. Рокитницкий. Он всячески препятствовал учреждению в Спорткомитете БССР должности инструктора по шахматам, подчеркивая, что выполняет эти функции на общественных началах. Однако делал это заслуженный тренер БССР по шашкам на свой лад.

В 1964 г. на конференции Федерации шахмат ее председатель Шагалович в своем докладе привел вопиющие факты. Наибольшее впечатление на меня тогда произвело выступление Болеславского. В этот момент он был сам на себя не похож, метался по сцене как раненый зверь. Он рассказывал о содержании документов, которые я воочию увидел позже, работая в архиве клуба над материалами по истории шахмат в Белоруссии.

Читаю письмо 1956 г. из Федерации шахмат СССР председателю Спорткомитета БССР: «В связи с учреждением Спорткомитетом СССР звания «Заслуженный тренер СССР» просим представить ходатайство о присвоении этого титула Болеславскому и Сокольскому». Резолюция председателя комитета Коноплина: «т. Рокитницкому – подготовить». Далее читаю «подготовленный» ответ: «Мы отказываемся ходатайствовать… ибо не знаем, что они сделали для страны (! – АК), но в республике они не подготовили ни одного разрядника». В итоге бессменный тренер сборной СССР Болеславский получил это звание лишь в 1964 г. по ходатайству сборной страны, а Сокольский – в 1965 г. за 3-е место на Спартакиаде Народов СССР 1963 г. А впервые белорусские любители познакомились с прославленным гроссмейстером на чемпионате города вскоре после его переезда. Трудно представить победителя недавнего турнира претендентов в одном состязании с перворазрядниками. Не уклонялся Исаак Ефремович и от участия в чемпионатах Белоруссии. В одном из них еще зеленым юнцом я ощутил на себе силу игры выдающегося шахматиста (смотри партию №1)

Под влиянием личности Исаака Ефремовича выросло не одно поколение белорусских мастеров. Но разве можно ограничивать его влияние только шахматами! Он блестяще знал художественную литературу (филолог по образованию) и сыпал цитатами в самых неожиданных ситуациях. Болеславский великолепно знал поэзию, особенно любил Caшv Черного. Как-то в Тбилиси на чемпионате СССР среди женщин 1974 года Исаак Ефремович читал наизусть своим ученицам Тамаре Головей и Татьяне Костиной поэмы Лермонтова. На сборах он любил играть в составление из букв длинного слова других покороче. В стандартном режиме после всех участников зачитывал свой оставшийся список, превосходящий всё услышанное от других. Как-то во время очередной прогулки в лесу Шагалович с изумлением слушал, как мы с ИЕ горланили песни Галича и Кима. Вспоминая своё детство, он признавался в любви к украинским песням. Очень часто ездил в город своей молодости Днепропетровск. Как-то я его развеселил, спросив: “Что, Туров – это псевдоним Баранова?” Насмеявшись над аналогией, он объяснил, что это – другой сотрудник редакции.

Поскольку после демобилизации в 1966 г. я восстановился в БПИ со второго семестра, то был относительно свободен и согласился поехать тренером Головей и Арчаковой на финал женского чемпионата СССР в Киев. Хотя я и раньше много помогал Тамаре советами, но тут я увидел специфику во всем блеске. Девочки расположились в таблице через одного, поэтому через день предстояла подготовка к той же партнерше тем же цветом. Относились к этому очень ответственно, годами вместе слушали Болеславского, и, естественно, в тетрадках были одни и те же варианты. Безусловно, они знали это наизусть, но все равно повторяли. Однажды, увидев старую запись, я попытался показать, что есть более сильное нововведение, но был с негодованием отвергнут, ведь это рекомендовал сам ИЕ! По приезде я спросил у него. Наш общий тренер объяснил:” Я думал, что это продолжение им легче понять”.

Новый 1967 год я встречал у Болеславских. После триумфа Петросяна в 1963 г Армения встречала чемпиона мира и его секунданта “на ура”. Не меньше месяца они ездили “по городам и весям”, а наиболее рьяные болельщики забрасывали их посылками каждый год. Накануне праздника из очередной извлекли трехзвездочный коньяк и любимое варенье Тиграна из грецких орехов. Были только Сокольские.

Играли в буриме. Каждый за столом придумывал две строчки, но следующему показывал только последнюю. В тот раз АП сочинил: «И губы милой целовал», на что ИЕ в своей манере пригвоздил друга: «Но тут наехал самосвал». Потом зачитывали и все долго хохотали. .

Большая часть его заграничных поездок в 60-х связана с работой тренером сборной СССР. Конечно, авторитет Болеславского у тех, кто входил в шахматную элиту, был непоколебим. Миша Таль рассказывал, как на Олимпиаде в Варне в 1962 г. команда что-то анализировала в комнате у ИЕ. Чтобы разрядиться, Боря Спасский произнёс со смаком первую строчку фривольного четверостишья, которую охотно подхватил Керес. Когда мой тренер услышал последнюю матёрную строчку, он всех вытолкал взашей из номера. Трудно представить кого-то ещё, кому можно было так поступить с элитой. Редкий матч на первенство мира обходился без его участия.

Холмов, Кобленц, Гипслис, Таль, Болеславский. Ч-т СССР, Рига-58

Болеславский помогал Давиду Бронштейну, Василию Смыслову, Тиграну Петросяну, Борису Спасскому. Лишь во время матчей с участием Таля он брал «тайм-аут», объясняя Кобленцу, что рижанин вызывает тёплые чувства, но ему нужен не тренер, а нянька, хотя тот искренне относился к минчанину с большим пиететом. Достаточно прочитать воспоминания Миши об их отложенной с чемпионата СССР 1957 г.: “Болеславский долго думал перед тем, как записать ход, а затем, как это часто бывает, мы после партии начали разбирать ее по горячим следам. Человек удивительной доброты, достаточно щепетильный, Исаак Ефремович показал, какой записал “закрытый” ход. Он из этого большого секрета вроде бы не делал. Ход, который (по его словам) был записан, довольно естественный и относительно быстро приводил к упрощениям и к позиции, где наиболее вероятна ничья. До доигрывания было несколько дней, и, когда мы с Кобленцем сели анализировать отложенную позицию, первым делом он ткнул в это напрашивающееся продолжение. Мы бегло посмотрели: вроде бы ничья. И тут вдруг Кобленцу пришел в голову очень неочевидный, неожиданный “секретный” ход соперника. Я убеждал, что Болеславский не похож на человека, который запишет один ход, а будет показывать другой… Кобленц настаивал, мы просидели за анализом этого хода несколько часов, но убедительного ответа не нашли. Я пришел на доигрывание, вскрыли конверт, и я увидел ход, который показал ранее Болеславский. Однако его последствия мы ведь и не проанализировали…”

В 1962 г. участникам турнира претендентов на Кюрасао предложили выбор – послать с каждым тренера или жену. Естественно, выбор был очевиден, а тренером на всех послали ИЕ с запретом готовить Тиграна против остальных советских гроссмейстеров. Со смехом мой тренер пересказывал разговор Корчного с Геллером, когда ленинградцу стал понятен тройной сговор: “У кого же ты будешь выигрывать?” – “У тебя”.

Отработав успешно матчи 1963 и 66 гг., он надеялся, что новый чемпион мира при распределении международных выступлений не забудет своего тренера, но тот мог обеспечить, например, Бевервийк Игорю Платонову за победу над Геллером в 1969 г., а не человеку, столько сделавшего для него. Последний турнир за рубежом Болеславский сыграл в 1963 году, когда ему было только 44 года, да в 1965 г.  подменил в последний момент основного участника на чемпионате Европы.

После первого матча со Спасским была выпущена книга с комментариями секундантов, но поверхностные примечания Бондаревского трудно сравнивать с обстоятельным “разбором полётов” ИЕ. Весной 1968 г. Петросян “вспомнил” о предстоящем в следующем году матче на первенство мира. ИЕ иногда жаловался, что тот совершенно не занимается. Болеславский считал, что матч 1966 г. Спасский проиграл из-за ошибочного выбора дебютной стратегии и понимал, что больше это не повторится. Зная эту семейку, пытался подсунуть вместо себя Суэтина, который мечтал о квартире в Москве, однако Тигран предпочел иметь обоих, а у ИЕ не хватило стойкости отказываться.

Надо сказать, что Болеславский был крайне ортодоксален в вопросах морали. Однажды в 1968 г. Корчной, дал “Шахматной Москве” №18 очень интересное интервью, но, когда я попытался заговорить об этом с ИЕ, тот, не вступая в дискуссию, дал ему уничтожающую характеристику:” Похотлив, как обезьяна”. Я был шокирован, ведь это совершенно из другой оперы. Злые языки нашептали, что во время сбора на подмосковной даче Петросян и Суэтин, решив расслабиться, пригласили девушек. Взбешенный Болеславский позвонил Роне Яковлевне. Та тут же приехала и навела порядок, но это не осталось для ИЕ бесследным.

Болеславский, Рона Петросян

На следующий год, оказавшись в Москве к концу матча, я встретился с ИЕ вскоре после начала 19-й партии и вместе пошли в зал. По дороге я спросил, какой сегодня будет дебют. Слегка поколебавшись, он назвал испанскую. Увидев на демонстрационной доске сицилианскую, Болеславский, наглухо замкнувшись, уединился в уголок, ему было не до меня.  Петросян, проиграл эту встречу, ставшую решающей, а ИЕ, позвонившему в квартиру чемпиона мира, где он жил во время матча, выкинули на площадку чемодан с вещами. Когда в Минске он мне это рассказывал, его колотило. Потом, в течение нескольких лет, Тигран пытался восстановить отношения, но на этот раз учитель был непреклонен.

В 1971 году ИЕ впервые согласился поехать моим тренером на 39-й чемпионат СССР. Молодежи свойственно не обращать на это внимание, поехал с тобой тренер и хорошо. А то, что он при этом доплачивает из своего кармана, не говоря уже о пропадающих побочных заработках (сеансы, статьи, занятия помимо основной работы и т.д.) мало кто замечает. При работе на Кавказские республики организаторы старались компенсировать расходы оформлением тренерской нагрузки, но для Белоруссии это было не реально. Безусловно, я ценил стремление Болеславского мне помочь и его решение поехать много значило. Неожиданно после 3-х туров я стал лидером при звёздном составе, однако в этот момент мой тренер преподнёс неприятный сюрприз, отказавшись от дебютной подготовки к Полугаевскому.

После разрыва с Петросяном Болеславский недолго оставался свободным – его пригласил на сбор Лёва. Из общения с ИЕ я пришёл к выводу, что он ориентируется на долгосрочное сотрудничество с ним. Однако тут сработал фактор различного подхода к совместной работе. После сбора выдающийся теоретик опубликовал статью по системе Авербаха староиндийской защиты, куда включил кое-что из совместных анализов. Полугаевский был в ярости, но ничего ему не сказал, а ИЕ был уверен в дальнейших контактах. К слову, не скажу, что нравилось, когда тренер опровергает мои разработки в печати, но я осознавал, что ему надо кормить семью. Чтобы писать на высоком уровне, надо опережать практику, а тут генератор идей под боком.

Я уже в какой-то публикации высказывался на эту тему, приводя наиболее известные примеры докатившихся до печати разборок – Карпов и Белявский или Каспаров – Гельфанд. Мое субъективное мнение о ситуациях, не оговоренных заранее – если спарринг-партнер оплачивается (конечно, речь идет не о командировочных расходах), то работодатель – собственник анализов. В противном случае, итоги совместной работы принадлежат обоим.

Увидев мою реакцию, ИЕ подсластил пилюлю, пообещав анализировать отложенную, если она будет хуже. В системе Мароци возник эндшпиль по 3 пешки на королевском фланге и по две на ферзевом, однако мои слон и конь противостояли паре слонов соперника. В какой-то момент я спросил Лёву, играет ли он на выигрыш? “Конечно!“ Я растерялся, и тут же сделал сомнительный ход, ослабляющий пешки, а за несколько ходов до контроля упустил четкую ничью, указанную Ваганяном.

В обзоре тура М.М. Юдович писал: “Партия отложена в слоновом эндшпиле при равном количестве пешек. Все же Капенгуту предстоит преодолеть ряд технических затруднений”. ИЕ немного подвигал бесперспективную позицию и уговаривал меня не тратить силы и сдаться, что я и сделал. Через несколько дней он комментировал эту партию в турнирный бюллетень и ужасно разволновался, установив, что вариант, которым аргументировал сдачу, не проходит. Пришлось его успокаивать, что я это нашел, но позицию уже нельзя спасти.

В 1972 году по инициативе Геллера Болеславский был приглашен на предматчевый сбор Спасского в Сочи. Кстати, на этот сбор ИЕ попросил у меня рукопись еще не опубликованной статьи по Анти-Бенони. Спустя полгода в разговоре с Н. Крогиусом выяснилось, что они не смотрели нужный материал по причине… плохой печати! Потом ИЕ рассказывал, что Ефиму Петровичу хотелось во что бы то ни стало опровергнуть систему Найдорфа с 6.Bg5, и они истратили на это уйму времени.

Чемпиону мира настолько понравилась энциклопедическая эрудиция ИЕ, что он настоял в ЦК на поездке Болеславского в Рейкьявик, о чем мало кто знает. Исаак Ефремович жил там с туристами отдельно от Спасского как корреспондент “Шахматного бюллетеня”, но, когда Р. Фишер начал выигрывать партию за партией, он наряду с Геллером стал играть ведущую роль при подготовке. Болеславскому приходилось буквально дневать и ночевать в резиденции чемпиона, ибо Фишер начал бегать из дебюта в дебют, и только знания ИЕ позволяли 10-му чемпиону мира поддерживать определенный уровень.

Проиграв матч, Спасский совершенно неожиданно для Болеславского дал ему приличную сумму, однако Исаак Ефремович стеснялся показать окружающим, что у него есть деньги, и лишь в последний момент решился и купил в аэропорту пересадки очень дорогой радиоприемник, чтобы слушать “вражеские голоса”. Вы бы видели его разочарование, когда я объяснил бесполезность покупки, ибо там не было коротких волн!

На мой взгляд, Е. Геллер и И. Болеславский являлись теоретиками-гигантами, определявшими лицо времени, но их отношение к публикациям было полярно противоположно. Одессит работал на себя и в глубине его анализов, к сожалению, я убедился на нашей партии.  Мой учитель, охотно делившийся знаниями, не случайно 14 лет был тренером сборной страны, постоянно выигрывающей золото на Олимпиадах. А вообще-то, на мой взгляд, Болеславский был на голову сильнее всех остальных публичных теоретиков того времени, и его рекомендации воспринимались современниками как высший знак качества.

Геллер, 1971 г. Ленинград, 39 ч-т СССР

Благодаря феноменальной памяти его познания были энциклопедическими. Как-то Исаак Ефремович рассказывал, как в молодости с Бронштейном и Константинопольским они развлекались, по очереди расставляя на доске позиции из различных партий. Оппоненты же должны были вспомнить, что это за поединок. Конечно, при нынешнем потоке информации эта забава была бы не под силу даже прославленным эрудитам.

Болеславский – Фурман – Бронштейн

Перед несостоявшимся матчем Карпова с Фишером в 1975 г. по заказу С. Фурмана ИЕ сделал широкий обзор современного состояния теории. После преждевременной кончины Болеславского в 1977 г., перед матчем в Багио, Семен Абрамович предложил мне сделать работу учителя, но я не обладал его энциклопедическими знаниями, и мы договорились о свободном поиске. Когда я сдал эту работу, меня тут же попросили сделать следующую.

Письмо Фурмана

Трудно найти современный дебют, в теорию которого Болеславский не внес бы весомый вклад. Особенно его радовало, когда домашняя заготовка срабатывала у питомцев. Он высказывал удивительно много свежих дебютных идей и щедро делился со всеми, не ограничиваясь лишь своими подопечными и учениками. Тренер самого высокого ранга, он заботился и о белорусских резервах, находил время ездить на Всесоюзные юношеские соревнования и это, естественно, приносило плоды.

Один из его учеников, Заслуженный тренер БССР Михаил Шерешевский в книге «Моя методика» пишет: «Это был суперкласс! Гроссмейстер мирового масштаба, тренер сборной СССР и чемпионов мира. Все, кому посчастливилось в составе сборной Белоруссии с ним работать, могли почерпнуть для себя очень многое. Но системы не было! Мы занимались анализом дебютов и их связью с миттельшпилем, а также разбором сыгранных партий.

Конечно, понимание игры у И. Болеславского было колоссальным, умение анализировать уникальным, комбинационное зрение острым, но имеющий уши должен был сам услышать. Никто тебе ничего «не разжевывал» и в рот не клал».

Понятно, что «небожителя», спустившегося с шахматного Олимпа до уровня групповых занятий со сборной республики, мало интересовал пройденный путь до попадания в команду, а недочёты в знаниях лишь встречали недопонимание и лёгкое осуждение. Поэтому дискуссионно сравнение с  Мариком Дворецким, отработавшего методику совершенствования от кандидата в мастера до гроссмейстера.

Число находок Болеславсного можно измерить, пожалуй, четырехзначным числом. При таком изобилии он не любил конспирации, охотно печатал свои анализы, многое показывал на лекциях. Меня всегда поражала его уникальная дебютная интуиция – случалось, он не мог однозначно ответить, чем именно какой-нибудь ход плох или хорош, но его оценки подводили крайне редко. Были у нас и принципиальные споры. Он любил находить истину самостоятельно, я же предпочитал предварительно познакомиться с уже имеющейся информацией, как следствие его же тренерского подхода, когда ещё в 1959 г. на любой вопрос 14-летнего юнца сурово спрашивал, что на эту тему я уже читал. Естественно, приходилось готовиться к занятиям.

Мы часто по этому поводу пикировались с ИЕ, и мой основной аргумент был: “Мне бы Вашу голову!” Возможно, будь у остальных такой инструмент, его метод устроил бы каждого, но увы…

Как-то году в 1960-м на собрании сборной республики на квартире ИЕ участники помоложе столпились у столика, за которым сидели мэтры. Я, как самый молодой, видел доску лишь краешком глаза. Кто-то спросил мнение нашего лидера об одной идее в популярной тогда системе Раузера. Я тут же прокомментировал: «Этот ход впервые применил Гольденов». Когда я произнес его имя, Ройзман тут же заткнул мне рот, но я видел, что Исаак Ефремович сидит озабоченный. Спустя 5 минут он повернулся ко мне и кивнул: «Да».

В вопросах этики он был весьма щепетилен. что я почувствовал на себе. Тяжело разойдясь с Т. Петросяном в 1969 году, Болеславский был секундантом Л. Полугаевского на межзональном турнире. Я уже рассказывал о проблемах, возникших перед партией с Лёвой в финале XXXIX чемпионата СССР.

Когда я демобилизовался в 1966 г., он попросил меня редактировать первый том его рукописи для ГДР – популярная в будущем дебютная серия только началась. Я проверял его рекомендации и оценки, автоматически исправляя опечатки Нины Гавриловны., что, несомненно, помогло мне в дальнейшем совершенствовании. Спорные моменты вызывали дискуссии. Получив авторские экземпляры, один из них ИЕ подарил мне с пожеланием не только изучить, но и развивать дальше. Надеюсь, несколько систем, названных моим именем, подтверждают, что я выполнил пожелание мэтра. В мою первую книгу “ Индийская защита” я включил посвящение “Памяти учителя И.Е. Болеславского”. Мои ученики Гельфанд, Смирин, Шульман продолжили развивать теорию шахмат, публикуя свои книги..

Другие титулованные звезды нанимали “негров” – мастеров на своих условиях, лишь где-то в предисловии благодарили реальных авторов за помощь. Эту же систему потом применили и югославы в 80-90-х годах при издании всех энциклопедий и монографий. Тайманов как-то предлагал это и мне, но я хотел, чтобы имя светилось. Даже после переезда в США Джин предлагал анонимно готовить его дебютные видеокурсы, но и здесь я отказался, хотя, возможно, сделал ошибку, не учитывая специфику жизни шахматистов в Америке.

В отличие от других, ИЕ писал сам, но жесткие сроки не позволяли ему писать на том же уровне, как статьи в журналы, и, вынуждено, его критерии качества снизились. Последние 10 лет жизни ИЕ интенсивно работал над этой серией. Приходилось пересматривать многие общепринятые оценки, разрабатывать новые продолжения. Заменяя общеизвестные варианты, базирующиеся на практике, на свои рекомендации, мой тренер рисковал – ведь в случае их опровержения читатель не имел альтернативы. Хотя и редко, но это случалось. Чтобы осветить какую-то проблему при лимитированном объёме приходилось допускать перестановки ходов, далеко не всегда сильнейшие. За первым изданием появились последующие. Исаак Ефремович много работал над книгами, и до поздней ночи можно было видеть огонек в его окне. Между прочим, это лишний довод против тех, кто объяснял ранний отход от практики «леностью» Болеславского. Конечно, он должен был выдерживать график и опускаться до популяризации, что наложило заметный отпечаток и на другие публикации.

Мы много времени проводили за совместным анализом, поэтому в монографиях текст некоторых вариантов был продолжением дискуссии со мной: там, где я находил какие-то идеи, он старался их опровергнуть. Естественно, это било по моему репертуару. Обладая феноменальной памятью, Исаак Ефремович не хотел тратить время на обработку шахматной литературы, как это приходилось делать мне. Однако лавина информации резко возрастала, и надо было найти способы обуздать ее. В конце концов, он вынужден был придумать свою систему. Под каждый том отводился блокнот для телефонного справочника, где на странице сверху писалась “шапка” варианта и, по мере поступления свежей периодики, указывался краткий адрес ссылки типа “ШБ-73/10-28”.

По несколько раз в неделю я бывал у ИЕ, однако, когда маленького сынишку не на кого было оставить, он приходил ко мне. О его тренерском подходе хорошо говорит один эпизод.

Во время 40-го чемпионата СССР я обратил внимание на партию Васюков – Разуваев в системе Россолимо, где Юра применил новинку на 7-м ходу. После тура я немного посмотрел, разбираясь в идее жертвы отравленной пешки. К моему удивлению, во время тренировочного матча Белоруссия – Эстония Вейнгольд прельстился материалом. После тура я заметил Саше, что я уже напечатал анализ с ключевым 13-м ходом. Он уверял, что просмотрел все опубликованные материалы по варианту. Редкий случай, когда оба правы – дома я нашёл это в своей статье… по Английскому началу! Сейчас система носит моё имя.

Я решил обыграть парадокс и прокомментировал в “Шахматы в СССР” за 1975 г. №6 стр. 11-12. ИЕ просмотрел журнал и поинтересовался возможностью белых получить приемлемую позицию в миттельшпиле. Пришлось признаться в неточности и, как следствие, подачи эффектной идеи в комментариях, обходя острые углы. Можно представить, какие слова мне пришлось выслушать!

К слову, Болеславский не раз констатировал, как часто мне приходилось выигрывать партию дважды из-за потери концентрации в подавляющих позициях. В своё время нам понравился детский фильм “Айболит-66”. Две цитаты оттуда мне часто приходилось слышать в свой адрес: “Нормальные герои всегда идут в обход” и “И мы с пути кривого ни разу не свернём, и, если надо, снова пойдём кривым путём”.

Время окончания нашей работы было стабильным – 8 часов вечера, когда учитель, иногда в моей компании, пытался слушать “вражеские голоса”.

Когда я рассказал Болеславскому о “ Докторе Живаго”, он признался, что встречался с лидером Народно-трудового Союза Е. Романовым на турнире претендентов в Цюрихе в 1953 г., его настоящая фамилия Островский, и, оказывается, он был тренером ИЕ на матч-турнире за звание абсолютного чемпиона СССР. Впоследствии я читал об этом в книге Евгения Романова «В борьбе за Россию» Москва, 1999. Кстати, тогда же мой тренер рассказал о своей встрече с чемпионом СССР 1927 г. Федором Богатырчуком в Амстердаме в 1954 г., а Сергею Воронкову, описавшему свою большую работу, чтобы установить этот факт, достаточно было спросить у меня.

Как-то, разоткровенничавшись, он рассказал о событиях, предшествовавших матч-турниру 1948г. Перед первенством СССР 1947 г., Дмитрий Васильевич Постников, в то время зам. председателя Спорткомитета, как написал Д. Кряквин, “настоящий вершитель шахматных судеб в послевоенном СССР”, а впоследствии председатель Федерации страны, объявил участникам о планируемой просьбе к ФИДЕ включить в матч-турнир двух победителей этого и следующего чемпионатов. Ими стали победитель турниров Керес и Болеславский, дважды финишировавший вторым. Но уже убили Михоэлса и на фоне борьбы с космополитизмом включили Смыслова.

Керес-Болеславский

Уже подготовив рукопись к печати, я наткнулся на старое (2016) интервью Д. Гордона с А. Белявским, где Саша рассказывает, как М. Ботвинника не включили в команду СССР на Олимпиаду в Хельсинки в 1952 году. Я и раньше где-то читал эту версию, скорее всего, рассказанную самим «патриархом». Однако, в “64” №1 за 2003 год был напечатан протокол собрания, где принималось решение не заявлять чемпиона мира на первую доску. (Кстати, при голосовании Болеславский был единственным воздержавшимся.). В свою очередь, ИЕ рассказывал мне своё видение, где акценты расставлены по-другому.

Наиболее полно отразил ситуацию С. Воронков в статье  «КОНЕЦ ЭПОХИ» от 28 ноября 2017.  Однако он не упомянул, а возможно, и не знал, что триггером послужила ситуация со сборной СССР по …футболу на летних олимпийских играх 1952 года в той же Финляндии. Проигрывая 1:5 за полчаса до конца игры команде Югославии (в то время её главой был злейший враг Сталина Иосиф Броз Тито), советская сборная сумела отыграться, но повторный матч проиграла.

«Говорят, что по прибытии в Москву футболисты и тренеры сборной СССР долго не выходили из вагона, опасаясь, что их арестуют прямо на перроне – за проигрыш принципиальному политическому противнику. Но время шло, а люди из ГБ не появлялись, и спустя час все разъехались по домам. Однако история на этом не закончилась. Через месяц спортивное руководство страны приняло решение о расформировании являвшегося базовым клубом сборной ЦДСА. Формулировка? «За провал команды на Олимпийских играх и серьёзный ущерб, нанесенный престижу советского спорта».

Шахматистами, да и начальством, в этой ситуации владел страх! К слову, одним из тренеров нашей команды был А. Сокольский.

Любопытно мой учитель рассказывал про Олимпиаду в Тель-Авиве 1964 г. Их сопровождал майор КГБ со смешной фамилией Приставка, однако не слишком им докучавший. Лучшим книжным магазином города слыл “Болеславский”. Так он назывался ещё долгие годы после смерти дяди ИЕ. На приеме у бессменного премьера Бен-Гуриона убеждённый коммунист Ботвинник вёл с хозяином дискуссию о социалистических принципах кибуцев, а на вопрос, что запомнили шахматисты-евреи на иврите, отличился Лёня Штейн, озвучивший какое-то ругательство. Увидев улицу, названную в честь известного сиониста Жаботинского, он удивился: “Как они уважают наших спортсменов!”. Штангист-однофамилец несколько месяцев ранее выиграл Олимпийские игры.

Было ещё немало забавных ситуаций, рассказанных в соответствующем настроении. Вот одна из них. В 1954 году сборная СССР гастролировала по Южной Америке. Заканчивая выступления в Уругвае, часть команды уже сидела в автобусе, но Петросяна никак не хотели отпускать его соотечественники из большой армянской колонии, одаривавшие его всевозможными сувенирами. Сопровождающий чекист положил на сиденье кофточку для жены, приобретённую на крохи от суточных, и вышел поторопить с отправкой. Одессит решил разыграть друга и перекинул упомянутое скромное приобретение на место Тиграна, наконец вернувшегося в автобус и слегка удивившегося пакетику. “Это тебе армяне передали.” прокомментировал Геллер, и тот спокойно положил это в чемодан.

В конце апреля 1967 г. команда республики играла традиционный матч с ГДР в Берлине по схеме двух четверок. Руководителем делегации был зав. сектором спорта ЦК КПБ Павел Владимирович Пиляк. Незадолго до поездки ИЕ узнал, что 3 месяца назад с него сняли стипендию за снижение спортивных показателей. Непонятно, почему бессменный старший тренер сборной СССР на семи Олимпиадах был оформлен как играющий гроссмейстер, но это не самое “левое” решение на московской кухне. Одно распределение международных поездок чего стоило! ИЕ очень болезненно переживал лишение средств к существованию. Надо отдать должное нашему куратору, он быстро осознал место Болеславского в шахматной жизни республики и вскоре после возвращения открыл под него позицию в Школе Высшего Спортивного Мастерства.

Учебно-тренировочный сбор к Спартакиаде 1967 г. проходил в только что открывшемся мотеле “Интуриста” на 17-м километре Брестского шоссе. Удобное автобусное сообщение из центра в 2 шагах от квартиры, городские телефоны выглядели соблазнительно для ИЕ. Во время нашего первого сбора Болеславский любил следить за нашей игрой в волейбол, иногда гулял по лесу, а Нина Гавриловна носила за ним раскладной стульчик. Потом он не раз выбирался туда просто погулять. Охотно ездил на сборы в открывшийся в 1974 г.  олимпийский центр в Раубичах, где было раздолье для прогулок по биатлонным дорожкам.

После фиаско в ГДР Вересова сдвинули на пятую доску, спустя месяц незаметно поменяли с Ройзманом. Затем повторилась ситуация 1963 г. Уже в поезде, ИЕ, стесняясь смотреть мне в глаза, объяснил мнение ЦК КПБ и попросил уступить ГН. Получив желаемое, но чувствуя себя неуверенно, наш ветеран тут же предложил иметь в команде сильного запасного, например, его, чем взбесил Болеславского.

В финале Вересов опять проиграл все партии, особенно трагично в решающем матче за пятое место с Грузией. В очередном цейтноте, помня об ответственности перед командой, он предложил ничью мастеру Ломая, но когда тот отказался, не выдержал и возмутился:” Мальчишка, как Вы смеете отказываться от ничьи, когда Вам предлагает международный мастер”. Обалдевший Теймураз тут же сделал ход, подставляя фигуру. ГН схватил ее, но затем дал очень плохой шах, уводя ладью, защищавшую от мата по первой горизонтали. После этого надо было давать вечный шах, и снова, как в ГДР, подсознательное нежелание ничьи привело к просрочке времени.

Задерганный Болеславский не мог на это смотреть. “Все, можете уезжать”. В прострации Вересов походил минут 10, потом подошел к ИЕ и грубо оскорбил его. Тот вначале собирался по возвращении подать в суд, потом подостыл и ничего не предпринимал. Его друг Давид Бронштейн в своей книге “The Sorcerer-‘s Apprentice 1998”, написанной в соавторстве с Томом Фюрстенбергом, подчеркнул: “You ought to know that Veresov was very anti-Semitic. He lived in Minsk and was a real enemy of Isaac Boleslavsky”.

Летом 1968 г. Болеславского пригласили тренером студенческой сборной на очередной Олимпиаде. В команде играли два его ученика. На Клязьминском водохранилище мы в основном отдыхали, хотя с нами был лучший тренер страны. Там мне довелось получать для него письма до востребования от близкой подруги довоенных лет. Он рассказывал историю его женитьбы в эвакуации и добавлял, что у Нины Гавриловны золотые руки, но голова… Однако стоически нёс свой крест и главным приоритетом для него был достойный жизненный уровень семьи, оставляя за кадром свою персону.

Пресс-центр 1 лиги, Минск, 1976 г. Нина Гавриловна Болеславская печатает обзор руководителя пресс-центра Капенгута. Сидит демонстратор Валерий Смирнов

Для него неприятным сюрпризом стала ситуация перед доигрыванием последнего тура полуфинала, когда по всем параметрам мы не попадали в главный финал (подробнее в главе о малых олимпиадах). ИЕ, зная в первую очередь от меня об уверенных победах, жалел, что связался, но, к счастью, всё обошлось. Встряска не прошла бесследно для Болеславского, написавшего гневную статью в “Шахматы в СССР” №10 за 1968 г. стр.18 -22., причем сотрудники редакции мне говорили, что кое-где им пришлось сглаживать эмоции.

Гуляя по окрестностям, мы натолкнулись на вишнёвые деревья на косогоре. Я забрался и стал лакомиться, соблазняя ИЕ, но, когда он стал карабкаться, я быстренько сделал кадр. Однако мне не повезло – порвалась перфорация и плёнка была испорчена. На обратном пути в Вене я знал один магазинчик, где наша сборная успешно отоварила свои гроши. ИЕ был в столице Австрии 5 раз, но выводить по карте пришлось мне. Когда мой тренер увидел, что он не мог торговаться как я, попросил купить кое-что и для его семьи.

В 1968 г. на командном первенстве страны среди обществ мы жили в гостинице “Рига” напротив оперного театра. Недалеко был шахматный клуб, а рядом – популярное в то время кафе “Луна”. Как старожил, я сводил ИЕ и Тамару Головей, выступавших за “Спартак”, в это заведение. На обратном пути я спросил своего тренера, как ему там понравилось, и с изумлением услышал в ответ: ”Вы знаете, Алик, для меня это слишком дорого”.

Немного помог маэстро. Став директором Латвийского объединенного шахматного клуба и отказавшись от государственного финансирования, Кобленц организовал выпуск шахматной литературы, которая при огромных тиражах оставалась дефицитом, но поскольку в Советском Союзе  по идеологическим соображениям книги невозможно было печатать не централизованно, то пришлось ограничиться ротапринтами тиражом в 2 000 экз. Вскоре Болеславский стал в этой серии основным автором, публикуя на русском языке очередные переработанные главы, написанные для ГДР.

Даже после серийного выхода трех монографий с последующими переизданиями, его финансовые возможности были ограничены. Некоторые мастера в Минске соглашались давать сеанс только вместе с лекцией, получая через лекционное бюро шахматного клуба около 20 руб. ИЕ соглашался ехать в парк Челюскинцев за 10 руб.

В начале 70-х мы много работали над комментированием партий, вначале только в Информатор, потом и что-то в “Chess Player”, с которым я начал контактировать с 1972 г. Помимо белорусских турниров, я привозил избранные поединки с соревнований, где играл. Часть из них Болеславский отбирал для работы. Дома я находил соответствующие ссылки на предшественников, и только после этого начинался совместный анализ, который потом я оформлял и отсылал.

Как-то ИЕ предложил написать статью по шевенингену. Я тут же вспомнил свою первую теоретическую статью по проблемам этой системы, которая была напечатана в “Шахматном бюллетене”, 1967 г. №3, стр. 68-70. Однако возникающий миттельшпиль трудно объяснить доступным языком, ибо к одной и той же позиции можно прийти самыми разными порядками ходов, и в то же время в каждом из них возможны совершенно самостоятельные продолжения, и её понимание базируется на нюансах перестановок ходов. Я начал, как обычно, подбирать материал, но потом учитель отказался от нашей затеи и объяснил: “Вы знаете, Алик, я подумал и решил, что не надо нивелировать разницу в классе”. Кстати, в воспоминаниях о работе с Талем я рассказываю о нашей попытке покорить этот Монблан перед межзональным.

Перед полуфиналом очередного первенства страны во Львове 1973 г. я принял предложение двоюродного брата провести сбор в Нальчике. Член-корреспондент АМН Габрилович поигрывал в шахматы, выполнил КМС и долгие годы возглавлял Кабардино-Балкарскую федерацию. Брат боготворил Болеславского и поселил нас у себя дома. Как-то гуляя по городу, зашли в ресторан и мне захотелось цыплят табака, но цена стояла за 100 г. На мои настойчивые расспросы о возможной стоимости, официант стойко держался – “сколько завесит”. Получилось приемлемо, но почему-то на ИЕ этот мини диалог произвёл большое впечатление, и в разных ситуациях он напоминал мне – “сколько завесит”.

К 1974 г. сложилась ситуация, когда ИЕ встречался со мной индивидуально, как  правило для совместного комментирования, а с Купрейчиком, Дыдышко, Мочаловым, Шерешевским и Юферовым в другие дни. К этому времени его дочь Таня неудачно побывала замужем в Одессе и вернулась. Однажды смущённый ИЕ попросил помочь организовать для неё не шахматный контакт с моим приятелем в то время Серёжей Юферовым. Я не мог ему отказать – к концу совместного занятия, как бы случайно, дочка зашла в кабинет и, слово за слово, пригласила нас в свою комнату посидеть поболтать за бутылкой сухого.

ИЕ терпеть не мог ходить по кабинетам, но всюду его встречали с огромным уважением. Например, ИЕ со смехом рассказывал мне про заседание штаба по подготовке республики к Спартакиаде Народов СССР 1975 г., который возглавлял первый заместитель председателя Совета Министров БССР Владимир Фёдорович Мицкевич. Когда все расселись, Заслуженный тренер СССР Генрих Матвеевич Бокун, который тогда возглавлял спорт, спросил у ВФ: ”С кого начнем?”, не сомневаясь в выборе фехтования, как коронного для Белоруссии олимпийского вида спорта, и был шокирован ответом: “О чем речь, когда здесь сам Болеславский”.

В преддверии Спартакиады Народов СССР 1975 г. в Риге, Болеславский договорился с Латвийским клубом о проведении учебно-тренировочного сбора для нашей команды на Рижском взморье. Взамен ИЕ, занимаясь с нами, ещё читал лекции хозяевам. К этому времени с постоянными жалобами на глаза я попал к главному офтальмологу Минска, поставившему мне страшный диагноз – опухоль мозга. (к счастью, ошибочный). Пришлось добиваться энцефалограммы на единственном в республики аппарате. Я рассказал об этом ИЕ, он посочувствовал, заодно попросил не претендовать на первую доску. Учитель не хотел лишних проблем, хотя за пару месяцев до нашего разговора Витя набрал 3.5 из 15 в чемпионате СССР. Чтобы подсластить пилюлю, он добавил, если мне запретят играть, то возьмёт вторым тренером. Я поделился ситуацией со здоровьем с Юферовым.

Во время сбора Нина Гавриловна умудрилась огорошить Серёжу ближайшим приездом Тани “к нему”. Сказать, что он был напуган, мало – одним словом, она “из Савла сделала Павла”. Он знал, как Купрейчик тяготился ведущей ролью Болеславского в белорусских шахматах, и они написали совместное заявление в ШВСМ, отказываясь заниматься у ИЕ. Попутно возражали против моей кандидатуры в качестве второго тренера.

ИЕ ужасно перепугался. Ещё свежи были в памяти три месяца без зарплаты и унижение от Петросяна. Хотя нашего лидера заверили, что на его зарплате заявление учащихся не отразится, тем не менее, морально он был готов к капитуляции.

Слухи о возникшей ситуации распространились быстро и через пару месяцев на Спартакиаде я получил несколько деловых предложений. Сначала Алик Рошаль предложил на великолепных условиях переехать в Ташкент, затем директор Ленинградского клуба Наум Антонович Ходоров и, автономно, будущий руководитель советских шахмат Бах предложили стать местным гос. тренером. Алик, поднаторевший в составлении обменных цепочек, детально объяснил мне, как трансформировать выделяемую 2-х комнатную квартиру вкупе с минской в более приличное жильё. Я решил поинтересоваться мнением чемпиона мира, ещё выступавшего за Ленинград. Он ответил, что это не его инициатива, но знает об этом, а на вопрос, что будет представлять эта работа, составление подборок для него или беготня по кабинетам со сметами, ответил, что не знает, но, несомненно, будет такого человека использовать.

Естественно, я тут же поделился с Болеславским, на что тот, пряча глаза, посоветовал: “ Конечно, Алик, Вам надо переезжать”. Он предельно чётко дал понять, что защищать меня не будет, а ситуация через несколько дней на собрании команды вылилось в нашу короткую стычку, для большинства совершенно непонятную. До нелепой кончины спустя полтора года у меня так и не повернулся язык сказать, что триггером была его просьба, хотя, если бы её и не было, может быть позже, подвернулось бы что-то другое.

В феврале 1977 г. ИЕ вышел из дома за рыбой для кота, поскользнулся и упал на Ленинском проспекте, сломав ногу. Проходившая мимо призёр одного из женских чемпионатов республики вызвала скорую, доставившую его в леч. комиссию. Так называлось в Минске 4-е управление Минздрава. Был карантин на грипп. Забытый врачами, «незаметный пациент» просился домой. Перед выпиской врач его даже не осмотрела, а тромб уже начал своё черное дело. Через 15 мин. после появления в своей квартире он скончался.

Фото Болеславского с похорон

В это время я играл в чемпионате ВЦСПС в Вильнюсе и снова, как 11 лет назад, меня вызвали в Минск. Когда появился в знакомой квартире, был ошарашен первой же фразой Тани: “Ты представляешь, у него на книжке только 3 тысячи!”. На похоронах мне даже не дали слова. Нелепейшая смерть этого милого. обаятельного человека была для всех тяжелым ударом, но по-настоящему начинаешь постигать утрату через годы.

В интервью для “The Chess Gerald” за 1994 г.№4 стр. 59-64, я говорил: «В какой-то момент сотрудничества с Болеславским я задумался: вроде бы этим я обязан себе, этим – тоже, а что же я взял у него? И уже позднее понял, что на мне неизгладимая печать его отношения к любимому делу, его шахматного мировоззрения».

Опубликовано 04.11.2021  20:59

***

Еще материалы автора:

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.1)

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.2, начало)

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.2, окончание)

Анатолий Мачульский (1956 – 2017)

Не стало Толи Мачульского. Гроссмейстера Анатолия Мачульского, талантливого шахматиста, успешного бизнесмена, мецената, доброго и хорошего человека.

Анатолий Мачульский

                                                    Анатолий Мачульский

Мы познакомились больше сорока лет тому назад и как-то сразу стали в приятельских отношениях, несмотря на большую (в ту пору) разницу в возрасте – в три года.

О его несомненном шахматном даровании говорят его выдающиеся достижения в юные годы. В 16 лет Толя стал чемпионом СССР среди юношей. Это очень высокая планка, ведь в той стране было огромное число очень сильных юных шахматистов, что, впрочем, легко объяснимо.

Малозатратная, демократичная по своей сущности, игра в шахматы, могла вывести человека на совсем другой уровень. На Западе в 70-е годы в шахматы шли те, кто не смог или не захотел зарабатывать нормально, то есть стать врачом, учителем или инженером, а удовольствовался скромными доходами шахматиста. В Советском Союзе все было наоборот.

Социальный статус шахматиста намного превосходил докторский, учительский и инженерский. Поэтому конкуренция была сумасшедшей. А чемпионами страны (даже среди юношей) становились только лучшие из лучших.

Многоопытный Владас Микенас в журнале «Шахматы в СССР» так характеризовал игру харьковчанина: «Анатолий играл крепко, цепко защищался в сомнительных позициях и при первой возможности умело использовал погрешности соперника».

Владас Микенас

                                                                Владас Микенас

В то же время Толя пробился в полуфинал чемпионата СССР, за что ему присвоили звание мастера. Мастер в 16 лет – это тоже было выдающееся по тем временам достижение.

Анатолий был настоящим харьковчанином, со всеми присущими только жителям этого города чертами. В частности, Толя великолепно играл в «деберц», довольно сложную карточную игру, где он также высоко котировался на всесоюзном уровне.

В конце семидесятых годов Толя на некоторое время стал киевлянином. Увы, не по своей воле. После окончания института его забрали служить в армию в Фастов, причем в артиллеристский взвод.

Конечно, для интеллигентного парня это было нелегким испытанием.

Рассказывает Роман Климашов:

— В то время я работал в Киевском горспорткомитете, отвечал за шахматы и шашки. Приходит ко мне Анатолий и говорит: «Роман Николаевич, спасайте». Звоню Фастовскому председателю спорткомитета: «У тебя есть кто-то в фастовских войсках?» «Кум – начальник части». «Пожалуйста, доставь мне в Киев Анатолия Мачульского, он будет приносить очки Фастову и Киевской области». На следующий день приезжает он вместе с Анатолием: «Роман Николаевич, Ваше поручение выполнено. Передаю его в Ваше распоряжение». Поначалу Толя жил у меня около месяца, потом переехал в гостиницу. Он оставил очень хорошее впечатление. Сразу было видно, что это человек – умный и деловой.

Еще раз наши пути пересеклись, когда Толя праздновал свое пятидесятилетие в 2006 году в Сочи. Он пригласил на него человек пятьдесят своих друзей. Разумеется, оплатил им проезд и проживание. Я помог поселить их в гостиницу (в то время я проводил там шашечный чемпионат мира). Юбиляр провел также турнир по нардам и выделил сто тысяч рублей призового фонда, — рассказал Роман Климашов.

Роман Климашов

                                                        Роман Климашов

Настоящим шахматным профессионалом Мачульский так и не стал. Думается, это произошло потому, что он не ставил перед собой такой задачи. Все же на одном таланте и характере харьковчанин завоевал звание гроссмейстера, что лишь в малой степени отражало его потенциальные возможности.

В начале 90-х харьковчанин переезжает в Москву, где занимается бизнесом. В частности, он возглавил букмекерскую контору «Фонбет», где дела у него шли очень успешно.

Однако став богатым человеком, Анатолий остался простым и отзывчивым парнем. Людмила Сергеевна Белавенец, которая одно время работала вместе с ним, рассказывает, что он по собственной инициативе помогал ей, когда ей нужны были средства на лечение. Когда же она возразила: «Это же большие деньги», он сказал: «Ну что вы. Ведь для меня — это пустяки».

Людмила Белавенец

                                                       Людмила Белавенец

В этом весь Толя. Никогда он не надувал щеки, не выпячивал себя и был скромным просто потому, что такой была его натура. Особенно проявились прекрасные черты его характера, когда он стал проводить свои благотворительные турниры.

Рассказывает Семен Палатник: «Как говорят в Украине, почин дороже денег. Первый турнир был организован с благородной целью. Мы с Толей Мачульским вспомнили нашего друга — киевского гроссмейстера Игоря Платонова. И нам захотелось, чтобы все его помнили. Было бы несправедливо забывать человека, который и в нашей жизни много значил, да и много людей относились к нему тепло и с любовью. Так мы пришли к тому, чтобы отметить Игоря. У Анатолия появились определенные финансовые возможности. Турнир провели в Америке».

Семен Палатник

                                                        Семен Палатник

На следующий год под эгидой Анатолия состоялся турнир памяти замечательного человека и шахматиста Юрия Разуваева. Потом прошли еще три соревнования, не связанные к какими — то конкретными именами.

На последнем из них – в Лондоне в апреле 2016 года – довелось побывать и мне. Анатолий собрал двенадцать участников и столько же гостей. Словами не передать ту атмосферу любви, доброжелательности, искрометного юмора, в которой проходили лондонские встречи. Там были Генна Сосонко и Владимир Тукмаков, Семен Палатник (мотор и главная движущая сила всех турниров) и Лев Альбурт, Евгений Бареев и Михаил Гуревич, Нона Гапринашвили и Адриан Михальчишин, Владимир Охотник и Людмила Белавенец, судья всех турниров Эдуард Духовный и множество других друзей Мачульского.

И хотя он уже давно был болен тяжелой и безжалостной болезнью, казалось, зная его твердый характер и волю к жизни, что Толя сможет победить ее.

Увы, так не случилось, и 17 февраля 2017 года Анатолий Мачульский отошел в вечность. Мир праху его.

Петр МАРУСЕНКО.

Опубликовано 11.03.2017  00:55