Tag Archives: Ефим Харлип

Исаак Цивес. Я РОДИЛСЯ НА НЕМИГЕ

Рэгіна Ждановіч: «Сённяшні дзень нагадаў мне пра дзядулю Ісака і ягоныя школы напярэдадні рэвалюцыі, падчас змены ўладаў і вайны. Захацелася пачытаць ягоныя ўспаміны. На жаль,запісана далёка не ўсё. Дзед вучыўся ў розных школах і гімназіях. Не атрымаўшы вышэйшай адукацыі, ён, тым не менш, быў вельмі адукаваны для свайго часу, цэлае жыццё збіраў вялікую бібліятэку, запісваў усе фільмы і п’есы, каторыя глядзеў. Захацелася мне выкласці ўрывак з ягоных успамінаў». (напiсаны ў 2005 за год да смерцi)

Заблуждаются те, кто думает, что Немига – это всего два квартала от проспекта Машерова [некогда – Парковой магистрали, теперь просп. Победителей] до ул. Короля. В старину под Немигой подразумевался целый регион улиц, переулков с домами каменными, 2-этажными и деревянными – одноэтажными. Немига – это был большой торговый центр Минска, где селились, в основном, ремесленники и лавочники, создавая некое еврейское гетто. Жило здесь много бедноты и профессиональных нищих. А в городе этот регион назывался Нижним Базаром, в отличие от Верхнего, который был на Соборной площади. Портные, сапожники, жестянщики, шапочники и другие ремесленники чуть ли не дверь в дверь трудились здесь на нижних этажах домов, здесь можно было все купить: приобрести приданое для невесты и свадебный костюм для жениха, а зазывалы не давали проходу случайным людям, попавшим в этот район. То и дело слышались их крики: «Дешевый товар!». В лавчонках продавался весь приклад для портных и сапожников, перья и пух, стеганые одеяла. Были здесь и магазины, и лабазы оптовой торговли, но главными были два рынка: рыбный – «фишмарк» и мясной – «ятка».

Со всего города, с Захарьевской и Губернаторской улиц к узким улочкам: Школьной, Козьмо-Демьяновской – шла густая масса народу к этим двум рынкам. По пятницам хозяйки закупали на фишмарке свежую рыбу, доставленную с озер и рек Беларуси, т. к. каждый еврей, целую неделю обходившийся картошкой в мундирах, должен был хотя бы в субботу покушать фаршированной рыбы – ритуального блюда. Для этого шли щука, судак, карп. Рыба продавалась в кадках, которые стояли на полу, в специальном строении под крышей, лишенном стен. Известно, каким спросом пользовалось национальное блюдо – фаршированная рыба по-еврейски. Не только Шолом-Алейхем расписывал, какой вкус у этого кулинарного изделия – густо наперченного, но даже у русских классиков можно прочесть строки, восхваляющие эту субботнюю еду.

А ятка располагалась чуточку дальше, почти у речки, и торговали там только говядиной, телятиной и бараниной. Причем это было мясо животных, убитых по специальному ритуалу лицами, получившими дозвол у духовенства. И фишмарк, и ятка, в которых торговали исключительно еврейские торговцы, всегда были полны покупателей (стоит напомнить, что население Минска было почти наполовину еврейским).

Еще здесь – немножко дальше по Замковой улице – была бойня для птицы. Ведь резать кур, уток, индюков имели право лица, допущенные общиной, выполняющие эту операцию особым строгим способом. Бойня представляла собой нечто вроде павильона, с обитыми жестью стенами и вбитыми крюками. И только там можно было резать кур и там же их ощипывать. Резники смотрели, чтобы птица не была с какими-нибудь ушибами, потому что такую курицу признавали трефной и употреблять ее в пищу еврей не имел права. Подростком я иногда сам резал птицу на этом рынке, прихватив деньги, которые мама давала на резника, на свои мальчишечьи нужды, и здорово наловчился в этом деле.

На Немиге были и ювелирные магазины, и пекарни, специальный селедочный магазин, а книжный торговал только молитвенниками, Библиями и молитвенными облачениями.

Ул. Школьная в начале ХХ века

Много синагог было на Немиге. Школьная улица, по сути, была синагогальной. Никаких школ на ней не было. Синагога по-еврейски называлась «шуле», так же, как по-немецки «школа». На этой ул. Школьной стояла главная синагога Минска – кафедральная – «бейсмедреш», самая большая синагога города с хором и обучением взрослых мужчин Талмуду (теперь на этом месте стоит проектный институт с большой, чуть ли не одесской потемкинской лестницей). Двор ярко освещался огнями. Здесь были еще 2 синагоги: мясников и холодная. Кроме того, имелось несколько молелен для разных общин. Мой дедушка, например, облюбовал «молельню стариков», где он сам порой стоял у амвона в роли кантора. Он имел хороший слух, правда, голос не очень сильный, но знал, как справлять богослужение.

Кроме этого синагогального двора, на Немиге находилась большая красивая синагога хасидов. В ней молились только сторонники хасидизма, но в некоторые праздники, например, праздник Торы, туда стекались и любопытные со всей улицы, весело наблюдавшие, как хасиды в экстазе эмоционально молились и даже приплясывали. На Немиго-Раковской улице была небольшая синагога, в которой на Пасху выпекалась маца. Эта же синагога в такие дни устраивала на проезжей части очистку домашней кухонной посуды, вываривая ее в специальном котле. В такие дни улица становилась непроезжей, хотя Немигой пользовались только ломовые извозчики и редко-редко заезжал какой-нибудь господин в пролетке. Немига-Раковская была улицей хедеров, тут получали образование только мальчики. Кроме того, имелась общинная школа – «Талмуд-Тора», где обучали только бедных бесплатно, за счет общины. Меламеды-учителя не очень церемонились с учениками, а плетками вбивали «науку». Если в платных хедерах с оглядкой на состоятельных родителей еще соблюдали некоторую деликатность при наказаниях, то в «Талмуд-Торе», когда бы я ни проходил мимо, через щели плотного забора видел, как на переменах бородатые ребе с плетками в руках гонялись за своими учениками, стараясь их загнать обратно в помещение. Причем нещадно били по спинам мальчишек, бедных, за которых некому было заступиться. Зимой вечерами было интересно наблюдать, как ученики из хедеров шли домой с зажженными фонарями. Это было как карнавал, тем более что улицы там не освещались, только на перекрестке Немиги и Немиго-Раковской висел яркий угольный фонарь. И здесь же, на скрещении этих двух улиц, была биржа для ломовых извозчиков.

Немига, снимок 1924 г.

Я родился на Немиго-Раковской, в каменном доме Блоха. Здесь мой отец снял помещение, в котором устроил сразу после женитьбы сапожную мастерскую, вероятно, в 1905 или 1906 году. Во дворе нашего дома было два хедера. В глубине очень культурный учитель обучал Талмуду взрослых парней, но ближе к браме [подворотне] хедер содержал злой меламед Хаим, который больше обучал плеткой, чем другими педагогическим методами. Однажды этот ребе зашел к нам, к отцу, а, увидев меня, спросил: «Это ваш кадеш [мальчик]?». Отец с некоторой гордостью сказал: «Да». – «Учиться ты хочешь?» – спросил он меня. Я сказал: «Да». Тогда он взял меня за руку и повел к себе. Я видел, сколько раз он бил своих учеников, но не боялся его, зная, что мой отец сумеет за меня заступиться. В хедере меня посадили на высокий табурет, а одному из своих учеников он поручил показать мне «алеф-бейс» – алфавит. Я сразу запомнил все буквы, и когда он попытался показать мне буквы вразброд, я отвечал всегда правильно. «Ребе, – вскричал он, – этот ребенок уже знает весь алфавит!» – «Уже?» – удивился ребе и стал проверять меня, но я твердо повторял все буквы, и тогда ребе сказал: «Ну, хорошо, на сегодня хватит! Иди домой, я поговорю с твоим отцом». А отцу он меня похвалил и сказал, что меня уже можно обучать, но через год – мне тогда было лишь четыре.

Когда мне исполнилось 5 лет, отец нашел мне дешевого учителя с не очень приятной репутацией, т. к. он был косноязычен, и вся Немига, посмеиваясь, называла его «Петэлэлэ». Этот маленький, сухонький старичок с козлиной бородкой был популярен тем, что наказывал своим ученикам: «Нельзя кидаться камнями, а можно – только кирпичами», – уповая на то, что камней полно, а кирпичи все пристроены в стенах, потому драки кирпичами не будет. Жил он на Раковской улице, под самой крышей. Он не успел мне еще что-либо преподать, потому что занимался со своими учениками весьма странным способом. Проходя по ряду за спиной учеников, он требовал, чтобы ему прочитывали текст из молитвенника, и, остановившись возле одного ученика, который хорошо выполнил его просьбу, он над его головой занес руку с конфетой, и, тихонько опустив ее перед носом мальчика, сказал: «Это тебе ангел сбросил за хорошую учебу». Этот явный обман так меня возмутил, что я, дождавшись передышки в занятиях, сбежал по лестнице и вернулся домой, а отцу заявил, что у Петэлэлэ я не желаю учиться. «Это почему же?» – строго спросил отец. Я сказал: «Он обманщик», – и рассказал, как было дело. Тут подоспела моя мама и сказала: «Да он же прав. Что это за учитель? Он и правда обманщик. Какой тут ангел?» На следующий день отец нашел мне нового учителя. Это был огромного роста учитель с черной длинной бородой и такими кустистыми бровями, что даже Брежнев казался бы безбровым рядом с ним. Жил он в Немигском переулке, в деревянном домике, и звали его Нойах. И жена у него была огромная, но худая. И он, сидя за столом, держал перед собой плетку. Как-то, сидя за столом, он на табурете перегнулся через стол, где сидели ученики. Приподнялись ножки его табурета. Я сидел у него за спиной, от нечего делать болтал ногой и нечаянно задел табурет. Ребе рухнул на пол всей тяжестью, а поняв, кто это сделал, схватил меня за уши и стал тягать вверх и вниз, вверх и вниз. Я не кричал – я был виноват и получил по заслугам. Но с его женой у меня произошел более сложный инцидент. Утром, сидя за столом, я увидел, что она копошится у комода и держит в руках мою сумочку с завтраком. Она открыла крышку сумочки и стала лакомиться черешней, которую положила мне мама. Я закричал: «Это мое!», – подбежал и стал отпихивать ее от комода. Она сконфузилась и стала оправдываться, что ничего не делала – просто посмотрела. Но дома я об этом умолчал.

Однажды, выпустив нас во двор на перемену, ребе решил вскоре загнать нас обратно в помещение, а мы всем скопом взобрались на крышу сарайчика недалеко от дома. Ребе вскочил на камни около сарая, пересек своим телом крышу и начал лупить нас плеткой направо и налево. Кто-то, уклоняясь от ударов, столкнул меня с крыши. Я упал на землю и рассек себе лоб о гвоздь. Тут выбежала жена ребе, обмыла мне лоб от крови и отправила меня домой. Мать испугалась, а, узнав причину, сказала: «Побегу к нему – вырву ему бороду!». Вернулась она очень взволнованная и заявила папе: «Больше он к Нойаху не пойдет – он изверг!».

Перекрёсток Немиги и Витебской, середина 1960-х

Ребе Вейвл был невысок, благообразен, жил в Воскресенском переулке на втором этаже, в хорошей квартире. Это был дорогой учитель. Но папа уже убедился, что дешевые учителя – специалисты невысокого полета. У этого учителя было три дочери и один сын. Сидел он за длинным столом, где по обеим сторонам на длинных скамьях сидело много учеников. Он восседал в центре, имея перед собой тонкий стакан горячего чаю, о который вечно грел руки, рядом лежала плетка. Он редко прибегал к ней, но в крайних случаях брался за плетку. У него я стал изучать Хумеш – Пятикнижие. Книга о сотворении мира, об Адаме и Еве, потопе, трех патриархах – Аврааме, Исааке, Иакове. Обладая хорошей памятью и заинтересованный этими библейскими сюжетами, я стал одним из лучших учеников хедера. Но ребе решил воспользоваться этим и стал использовать меня как своего помощника, чтобы подтянуть нерадивых. Сначала это было мне лестно, а потом я возроптал: «С какой стати я должен помогать ленивым?» И забастовал. Тогда ребе запылал гневом и схватился за плетку. Когда ребе стал приближаться ко мне, я перекинул ногу через скамейку, а когда он был уже совсем близко, перекинул и вторую и ринулся убегать вокруг стола. Ну, куда ему было поспеть за мной! К счастью, в это время не было дома его сына – не то гимназиста, не то ученика какого-то другого заведения, где принято было носить форменные курточки – иначе бы мне не миновать наказания. Устав, ребе объявил мне амнистию. Уже несколько раз он завершал с нами книгу Хумеш, но перейти на более высокую программу обучения не хотел, особенно не желая расставаться со мной – я был ему выгоден, хотя по положению он обязан был передать меня в другой хедер к своему брату, который обучал меня Талмуду, но я успел познакомиться с его дочкой Белькой, которая поразила меня тем, что сидела и что-то читала и писала. Она оказалась гимназисткой и показала мне русские книги. Я попросил ее показать мне азбуку и сразу сходу запомнил все буквы. Она удивилась моей понятливости и сказала: «Тебе надо учиться». – «А ты могла бы меня учить?» – Она согласилась. Дома я заявил отцу, что у ребе больше учиться не хочу, пусть меня учит Белька. «Кто это – Белька?» – строго спросил отец. Я ему рассказал. Моя мама была опять тут как тут: «Правильно, пора ему учиться русскому языку. Что ему всю жизнь только в синагогу ходить?». На этом мое «хедеровское» образование закончилось. Отец договорился со своим племянником Шоломом, учеником какого-то благотворительного училища за счет главного кантора кафедральной синагоги, который приютил моего двоюродного брата в своем доме, отвел ему там отдельную комнату. И Шолом начал готовить меня к 1-му классу гимназии. Экзамен в 1-й класс я держал в 8-классной мужской гимназии им. Л. Толстого. Она находилась на Юрьевской улице, теперь, после войны, этой улицы больше нет. Я был ошеломлен уже сначала тем, что за экзаменационным столом сидело много учителей и лиц, которых я не знал. Директор гимназии с еще не седой бородой был в зеленом мундире с золотыми пуговицами….

[На этом воспоминания обрываются]

Опубликовано 03.09.2017  00:09

Еще присланы снимки Региной Жданович

и Исаак-Цивес-в-редакции-газеты-Звязда-после-армии-и-на-службе

От редакции belisrael.info. Исаак Цивес – известный спортивный журналист (1909-2006).

Кто следил за спортивной жизнью республики, нередко мог видеть его публикации в «Физкультурнике Белоруссии».

Спортсмены выступают на рингах, стадионах, борцовских коврах, кортах, треках… А узнают об их успехах благодаря журналистам, которые «ради нескольких строчек в газете» готовы «трое суток не спать, трое суток шагать…»

Одним из таких подвижников был Исаак Львович Цивес, отдавший спортивной журналистике более 70-ти лет.

Я знал его давно. Десятки интересных историй об известных спортсменах слышал от него.

Родился Цивес в Минске в 1909 году в семье сапожника. Было у родителей четверо сыновей и три дочери. Он – старший. Конечно, пришлось помогать отцу. Рано пошел работать, перевелся в вечернюю школу.

Еще в старших классах начал сотрудничать с газетой «Звезда», а в двадцать лет стал ее штатным корреспондентом. Потом служил в Красной Армии. Демобилизовался в звании лейтенанта. И снова работал в газетах – «Рабочий», «Советская Белоруссия», «Звязда». В последней он увлекся спортивной тематикой. Это заметили в московской редакции «Красного спорта» (довоенное название «Советского спорта») и предложили сотрудничество. Одновременно Цивес продолжал освещать спортивную жизнь республики в родной газете. В его репортажах рассказывалось об успехах известных спортсменов. Героями публикаций в разное время были борцы Михаил Мирский, Идель и Григорий Иосилевичи, штангисты Наум Лапидус, Израиль Механик и Николай Шатов. Все они были в 30-е годы чемпионами СССР.

С первого дня Отечественной войны и до самой Победы Исаак Цивес на фронте. Он – командир взвода связи. Битвы под Прохоровкой, Яссами, Кишиневом, Берлинская операция – это все факты его биографии. Белоруссия, Украина, Молдавия, Румыния, Польша, Германия – этапы боевого пути.

3 июля 1944 года, войдя с действующей армией в Минск, он узнал, что в гетто погибли самые близкие люди: отец, мать, две сестры, брат, четыре племянницы. Еще два брата воевали, один из них сложил голову на поле брани. Чудом спаслась из гетто сестра с младшим сыном.

На следующий день часть, в которой служил Цивес, освободила Дзержинск (Минская область). Здесь ждала его радостная встреча с женой и сыном. Оказалось, Валентина Петровна во время оккупации была подпольщицей и связной партизанского отряда. Она награждена медалью «Партизану Оте­чественной войны».

После Победы старший лейтенант запаса И.Л. Цивес работал в «Советском спорте», а позже – в «Физкультурнике Белоруссии».

Выйдя на пенсию, Исаак Львович продолжал публиковаться в газетах, стал даже соавтором книги «Белорусские богатыри», изданной в 1980 году к открытию Московской олимпиады. Несмотря на преклонный возраст, старейший журналист сохранил ясный ум и прекрасную память. Но, к сожалению, он полностью ослеп.

Последняя публикация удивила всех, знавших Цивеса. Газета «7 дней» от 9 августа 2003 года опубликовала его статью «Две встречи с команд­армом-5» (о генерале – танкисте Ротмист­рове). Автору было 94 года.

Жизнь замечательного журналиста оборвалась в апреле 2006 года.

Предлагаю вниманию читателей непридуманные истории – майсы, которые поведал мне Исаак Львович Цивес, когда я готовил книгу «Евреи Белоруссии в большом спорте». (Семен Лиокумович)

Добавлено 4 сентября в 09:48