Tag Archives: Бунд

My Father Wolf Sosensky (1)

Early Years

Wolf Sosensky was born in the town of Dolginov in the Vileika district of Wilno province in what was then Russian Empire in February 1883. Not much is known about his childhood except that he was one of nine children—eight boys and one girl.

Two of his older brothers were already steeped in Torah and were learning full time in a local cheder. Wolf was a precocious child from the very beginning and the story that has been passed down was that one morning, when he was only three years old, he followed his siblings to their cheder without realizing where they were going. After watching what they were doingsitting and learning TorahWolf decided that there was nothing he wanted to do more than that. The Rebbe, as well as Wolf’s parents, felt that he was too young to start learning in such a formal method, but the Rebbe decided to give the boy a chance.

Not surprisingly, Wolf turned out to be a born ‘learner’ and he spent seven years there studying Torah each day with a well-known melamed (a religious teacher), Yitzchak Wolf (no relation). But when a major fire erupted in the town totally destroying the Sosensky farm and home, the family was left with very few resources. Wolf had to set aside his learning and help support the family.

Wolf’s grandfather had been a tailor and he had quite a few wealthy customers. His father, Abel Sosensky, followed in his footsteps, sewing uniforms for high-ranking Russian soldiers. But despite the many hours he spent trying to make a living, money was always scarce.

At the age of nine, while continuing his Torah education, Wolf was introduced to the sewing trade and worked in his father’s work shop for many years. His expertise in sewing came in handy over the years and helped him to survive.

With his family house rebuilt, and the Renaissance movement at its height, many guests would congregate in the evenings in the Sosensky home, telling stories about the glorious Belarusian past and offering a world view of what was going on at the time. Some of them still recalled the events of the uprising of 1863-1864, an insurrection in Poland against Russia to restore the Polish-Lithuanian Commonwealth.

Wolf, as a teenager in the 1890’s, embraced the idea of a Belarusian revival and joined the National Liberation Movement, engaging in numerous educational activities. He also distributed illegal literature against the Russian autocracy to the surrounding villages. Wolf was an avid reader and devoured any book he could find. His father, who was well learned and knew French and German, encouraged him in this endeavor.

He became a member of the Bundthe Jewish Socialist Partyin 1903 and later joined the amateur cultural circle which had operated in Dolginov since 1904. There he and other young men and women met to discuss books they had read and to disseminate knowledge on any number of relevant topics.

Wolf had a wonderful singing voice which offered him solace from his troubles on many occasions. People from his town enjoyed hearing him sing and they invited him to join them at their smachot (happy occasions). He never refused. He would chant, tell stories and light up the crowd.

In the fall of 1906, Wolf traveled to Vilna and took part in the distribution of the first Belarusian newspaper, Nasha Dolia (Our Fate), a publication that was eventually banned by Tsarist authorities.

During the same year, the Student Movement for the Cultural Development of Belarus emerged and it distributed a publication, Nasha Niva (Our Field), which focus was mostly public businesses while promoting Belarusian language and culture. Founded in 1906, it was one of the oldest Belarusian weekly newspapers. During World War I, Nasha Niva was not supportive of Russia’s war effort, and the Tsar’s government closed down the publication. (It remained dormant until 1991 when it was re-established for a newly independent Belarus.)

In 1908, at age 25, Wolf began to write for the paper and he offered his readers vivid descriptions of life in Dolginov during this period. He was well aware of the dangers inherent in distributing the Belarusian newspaper at that time, but, it didn’t deter him. The result was that, in 1909, he spent a month in the Vileyka District Prison.

Throughout these years, he continued his tailoring trade. At one point, he decided to learn additional sewing skills and completed a tailoring class in Germany at a Dresden academy. He also opened a sewing workshop and a tailoring school in his home. Unfortunately, a fire destroyed his house, once again, and with it his dreams vanished.

Wolf was ‘autodidact’ (a person who studies a subject without the benefit of a teacher or formal education), and he taught himself several languages some of which became useful during his lifetime.

He also gave classes at the Tarbut School. The Tarbut Movement was a network of secular, Hebrew-language schools in parts of the former Jewish Pale of Settlement, specifically in Poland, Romania and Lithuania. Its existence was primarily between World Wars I and II.

Raya Sosensky, Israel

(to be continued)

Published 05/21/2021 18:13 

«Obywatel Jidyszlandu» по-русски

Предлагаем читателям отрывки из прелюбопытной книги Иоанны Налевайко-Куликовой «Гражданин Идишленда» (Joanna Nalewajko-Kulikov. Obywatel Jidyszlandu), изданной в Варшаве в 2009 г. Собственно, это биография уроженца Волыни писателя Давида Сфарда (1905-1982), но не только: автору удалось нарисовать более широкую картину, в которой есть и «белорусские» оттенки. По нашей просьбе часть книги перевела с польского языка минчанка Инесса Ганкина, за что ей большая благодарность.

В замкнутом кругу

Евреи расселились в Волыни с незапамятных времен. Первое упоминание об их поселении относится к 1288 г. Золотым веком для них стало время между Брестской унией (когда Волынь отошла к Короне) и восстанием Хмельницкого. Вместе с соседней Подолией Волынь в XVIII веке стала одним из первых центров хасидизма. Присоединенная к России во время разделов Польши, в 1794 году Волынь вошла в состав так называемой черты оседлости.

Согласно всеобщей переписи 1897 г. в Российской империи проживало около 5 млн. евреев (46% общей численности евреев в мире), из них около 3 млн. в 15 губерниях черты оседлости, примерно 1 млн. в 10 губерниях Польши и 300 тыс. во внутренних губерниях России, в Сибири и на Кавказе. Перепись выявила 395782 еврея на Волыни, что составляло 13,21% численности жителей. Евреи были на Волыни второй по численности этнической группой – вслед за украинцами, перед поляками и немцами.

Как пишет Владимир Меджецкий (W. Mędrzecki, Województwo wołyńskie 1921–1939. Elementy przemian cywilizacyjnych, społecznych i politycznych, Wrocław–Warszawa–Kraków–Gdańsk–Łódź 1988, s. 23–24), взаимоотношения на Волыни перед Первой Мировой войной опирались на принципы, установившиеся еще перед освобождением крестьян: «Подавляющее большинство людей жило под влиянием традиционных сельских общностей, в которых контакт с миром происходил через гминного чиновника, полицейского, священника и помещика. Гордостью и высшим слоем общественной иерархии были помещики, а единственным источником влияния был аппарат государственный и церковный».

            Каменщики                                                        Ученики паркетчика – из книги

Евреи на рубеже веков Волынь  

Ситуация евреев выглядела иначе – большинство их проживало в городах, в которых 50,77% составляло еврейское население. Отличались они также более высоким, чем представители других конфессий, уровнем образования (32,8% евреев умело читать и писать, более высокий показатель был только у протестантов – 38,2%). Главным источником доходов для них были торговля и ремесло. Польское влияние на Волыни было гораздо слабее, чем в Литве и Беларуси, хотя в 1909 г. около половины земельных поместий в так называемых южных губерниях (Волынской, Подольской и Киевской) принадлежало полякам. На рубеже XIX-XX вв. произошли огромные изменения в Российской империи, отразившиеся и на жизни евреев.

Возникший в Европе рост национальных настроений и политической активности привел к появлению двух противоположных идеологий. В 1897 г. в Вильно был основан Общий еврейский союз рабочих Литвы, Польши и России («Алгемейнер идишер арбетер-бунд ин Лите, Пойлн ун Русланд»), сокращенно называемый Бунд.

Политическая активность сопровождалась развитием печати. В том же самом 1897 г. начали выходить два издания, которые на протяжении ближайших десятилетий играли важную роль на еврейской улице: «Форвертс» в Нью-Йорке и «Га-Шилоах» в Одессе. Второе, редактируемое одним из главных идеологов сионизма Ахад га-Амом, стало главным в мире изданием для еврейской интеллигенции, читающей на иврите. Также в 1897 году увидело свет первое из «Писем о старом и новом еврействе» историка Шимона Дубнова, выступавшего за культурную автономию евреев в диаспоре. Основным признаком, выделяющим евреев как отдельный народ, Дубнов полагал язык идиш.

В определенном смысле эти взгляды (культурная автономия евреев) были отголоском весны народов, которая провозгласила право на государственную независимость наций и народностей. Большую роль играли в этой связи постепенная автономизация народов в Австро-Венгерской империи, а также идущие оттуда теоретические импульсы (программы культурной автономии австрийских социал-демократов).

Нарастающий в России политический кризис и общественное брожение, привели к тому, что «еврейский народ начал выступать […] как один из народов, желающих полного равноправия – как в сфере прав личности, так и в сфере национальных свобод» (Szordykowska, Kwestia żydowska w Rosji w latach 1905–1907, BŻIH, 1984, nr 1–2 (129-130), s. 6).

В результате евреи стали главной жертвой идущей снизу фрустрации и политических игр царских властных элит. Одним из худших проявлений повсеместного российского антисемитизма стал Кишиневский погром в апреле 1903 г. (47 убитых, 600 раненых). Две основных волны погромов прокатились по черте оседлости в октябре и ноябре 1905 г. (после так называемого октябрьского манифеста), когда на протяжении шести недель в северо-западных губерниях произошло почти 690 погромов, а также в июне 1906 г. (погром в Белостоке) (A. Ascher, Anti-Jewish pogroms in the first Russian revolution, 1905–1907, in: Jews and Jewish life in Russia and the Soviet Union, ed. Y. Ro’i, Ilford 1995, p. 127–129).

Историки не нашли доказательств, что антиеврейские нападения были инспирированы из Петербурга, однако известно, что местные власти часто уклонялись от вмешательства. По мнению Авраама Ашера, погромы были спонтанной реакцией разных групп, стремившихся к сдерживанию оппозиции и возвращению старого порядка.

Атмосферу подогревали определенные политические события: война с Японией и «кровавое воскресенье» в Петербурге. В марте 1905 г. в Вильно организовался «Союз для достижения равноправия еврейского народа в России» (так называемый «Союз равноправия»), а в Первую Государственную Думу было избрано 13 депутатов-евреев.

Дебаты о «еврейской проблеме», ожившей после погрома в Белостоке, велись на многочисленных заседаниях Думы, где один из депутатов заметил: «Только у нас существует этот проклятый еврейский вопрос».

Не дошло, однако, ни до каких изменений в отношении положения евреев, зато несколько лет спустя Россию (и Европу) всколыхнуло так называемое дело Бейлиса, обвинение еврея Менделя Бейлиса в ритуальном убийстве 12-летнего мальчика в Киеве. Несмотря на то, что суд отклонил обвинение, дело Бейлиса в глазах мира стало тем, чем какое-то время назад было дело Дрейфуса во Франции – символом антисемитизма и обскурантизма, правящих бал в царской России.

Как написал французский историк Натан Вейнсток, после 1905 г. ничто в черте оседлости не выглядело по-прежнему (N. Weinstock, Le pain de misère. Histoire du mouvement ouvrier juif en Europe, t. 1, L’empire russe jusqu’en 1914, Paris 1984, p. 21). Последствием революции и погромов была в первую очередь волна еврейской эмиграции за океан (с 1898 по 1914 г. из России выехало около 1250 тыс. евреев – в три раза больше, чем представителей других народов, живших в Российской империи). Три четверти российской еврейской эмиграции направилось в США. Революция также принесла триумф Бунду как современной еврейской политической партии (правда кратковременный). Произошло оживление еврейской культурной жизни на языке идиш, наметились первые изменения в повседневной жизни (хотя их в косной Волыни было значительно меньше, чем в Варшаве).

Наука родного языка

Рубеж XIX-XX веков принес существенные изменения в языковую ситуацию еврейского меньшинства в Империи. Евреи в диаспоре были традиционно многоязычны. Помимо древнееврейского как святого языка молитв, богослужения и религиозных занятий, они использовали местные языки, создавая собственные говоры. Последние с течением времени превращались в самостоятельные культурные языки – ладино у сефардов, идиш у ашкеназов.

Идиш как язык возник в позднем средневековье на славянско-немецком пограничье. Первоначально он трактовался как язык женщин и «похожих на женщин» (т.е. мужчин без соответствующего религиозного образования, дававшего навыки чтения и письма на древнееврейском). Но на протяжении XIX в. идиш развился в язык прессы и литературы (см. E. Geller, Jidysz – język Żydów polskich, Warszawa 1994).

Большую роль в этом развитии сыграли три писателя, признанные потом классиками идишистской литературы: Шолом-Алейхем (1859-1916), Менделе Мойхер-Сфорим (1835-1917) и Ицхок-Лейб Перец (1852-1915). Присмотревшись к фигурам этих трех классиков, можно увидеть как под увеличительным стеклом некоторые характерные тенденции общего еврейского мира.

Писатели на идиш, как правило, дебютировали на древнееврейском, а в повседневной домашней жизни часто использовали русский язык. Выбор идиша в качестве языка для творчества трактовался как обязанность «достучаться до масс и просветить их». В каком-то смысле они начинали с нуля – многовековая и очень богатая традиция еврейской литературы была традицией на древнееврейском языке. Традицию на языке идиш надо было создать.

После революции 1905 г. идиш в Российской империи начал серьезно конкурировать с древнееврейским и русским в области культурного творчества. Если в 1880-х годах в России выходила только одна газета на идише – еженедельник «Юдише фольксблат» тиражом 7 тыс. экземпляров, а театр на идише был запрещен, то после 1905 г. всё кардинально изменилось.

В 1905-1914 гг. выходило уже 12 газет и 40 журналов. Самая большая газета, «Гайнт», имела тираж 35 тыс. экземпляров. Работало больше десятка стационарных и передвижных еврейских театров, а печать книг на идише выросла в несколько раз (с 78 наименований в 1888 г. до 407 в 1912 г.). Появились типографии, которые в основном или даже исключительно печатали книги на идише.

«Этому развитию [культурному] – пишет современный исследователь Фишман – помогало формирование идеологического идишизма, который видел в идише ценности еврейского народа и имел в отношении него стремление, чтобы язык служил средством трансляции современной еврейской культуры и общественной жизни в Восточной Европе».

На организационной конференции Бунда в 1897 г. ни один из ее участников не выступал на идише. На седьмом съезде партии, в 1906 г., идиш был признан равноправным с русским, а в 1910 г. он стал официальным языком партийных мероприятий Бунда.

О трудностях, с которыми боролись первые идишисты, лучше всего свидетельствует обзор первой в истории конференции, посвященной идишу, которая проходила в Черновцах 1908 г. Инициатор конференции, доктор Натан Бирнбаум, в прошлом сионист, обращался к участникам по-немецки. Участников было 70, в том числе 55 из Галиции, один из Румынии и 14 из России – в этой последней группе были наиболее значимые имена, в том числе И. Л. Перец, Шолом Аш, Авраам Рейзен и Ноах Прилуцкий.

Шолом-Алейхем оправдывал своё отсутствие болезнью, Менделе не оправдывался вообще. В голосовании по декларации о признании идиша языком еврейского народа (наряду с древнееврейским) принимало участие не более 36 участников.

Однако сам факт, что некоторые научные доклады звучали на идише, произвел впечатление на тех участников, у которых знакомство с идишем ограничивалось до этого момента только повседневной жизнью. Как отметил Джошуа А. Фишман: «Интеллигенция учила свой родной язык, чтобы он мог исполнять новые функции, и язык утвердился в новом статусе как для масс, так для интеллигенции» (J.A. Fishman, Attracting a following to high-culture functions for a language of everyday life: the role of the Tshernovits language conference in the ‘rise of Yiddish’, in: Never say die! A thousand years of Yiddish in Jewish life and letters, ed. J.A. Fishman, The Hague–Paris–New York 1981, р. 373).

Эмансипация идиша не воздействовала на определенные круги, в первую очередь сионистские и ассимилированные, воспринимавшие этот язык как «жаргон» или «испорченный немецкий». Традиционное противопоставление его «аутентичному» еврейскому языку, или ивриту, для которого XIX век также стал временем развития, главным образом благодаря идеологии Гаскалы, или еврейского Просвещения.

В определенном смысле творчество как на идише, так и на иврите являло собой вызов для авторов. Проблема была в адаптировании для потребностей литературы языка, функционирующего только в строго ограниченных сферах жизни, что требовало создания нового словаря.

Также была задача приближения еврейских читателей к мировой литературе. Самые известные авторы занимались и переводами, например, Шауль Черниховский переводил на иврит Гомера, Лонгфелло и «Слово о полку Игореве», а Давид Фишман переводил, среди прочих, Пушкина, Байрона, Ницше, Гёте, Гейне и Оскара Уайльда.

В ивритской поэзии того времени видны влияния поэзии немецкого романтизма и русской поэзии, а также взятая из романтизма концепция поэта-пророка. «Неслучайно, – пишет Беньямин Харшав, – великая проза в конце 19 в. была на идише, а великая поэзия – на иврите» (B. Harshav, Language in time of revolution, Berkeley–Los Angeles–London 1993, р. 64).

Величайшим творцом на иврите (писавшим также на идише) был Хаим Нахман Бялик, автор поэмы «Бе-ир га-харега» («В городе резни»), написанной под воздействием Кишиневского погрома. Бялик был пророком для еврейской молодежи независимо от ее политических взглядов.

На развитие гебраистики повлияла также идеология сионизма, которая провозглашала, что иврит должен стать официальным языком еврейского государства. Иначе говоря, если деятельность Гаскалы привела к развитию гебраистики для потребностей элит, то сионизм привел к тому, что иврит попал «под крыши домов». В этом огромная заслуга российского еврея Элиэзера Перельмана, чаще известного как Элиэзер Бен-Иегуда, который поселился в Палестине и инициировал использование иврита в повседневной жизни. Когда Великобритания получила мандат для управления Палестиной в 1922 г., иврит первый раз был принят как один из трех официальных языков Палестины.

Помимо иврита и идиша, еврейский народ в Империи использовал также местные языки: как правило, государственный русский плюс язык, доминирующий в месте жительства (польский, украинский…). Уровень их знания был разным, в зависимости от уровня ассимиляции и полученного образования.

Похожая вещь происходила в Австро-Венгрии. Роман Зиманд вспоминал: «Отец, который ходил только в хедер, потому что на иешиву уже не было денег, владел пятью языками: ивритом, идишем, немецким, польским и украинским, хотя думаю, что по-украински писать не умел. Никто не считал это чем-то необычным. Предполагаю даже, что этого никто не замечал. Настоящими иностранными языками считались французский и английский. Если бы перед Первой Мировой войной отца спросили, он, наверное, ответил бы, что не знает ни одного иностранного языка» (R. Zimand, Gatunek: podróż, „Kultura”, 1983, nr 11, s. 24).

Для определенной группы еврейских культурных и политических деятелей в Российской империи главным языком, на котором они работали и творили, а порой и единственным языком творчества, был русский или польский. Так было, например, в случае Бера Борохова, Владимира Медема, Владимира Жаботинского. Жаботинский в первую очередь работал на русском языке, подобно Станиславу Мендельсону и Феликсу Перлу, у которых с самых ранних лет первым языком был польский.

Специфика многоязычности еврейской культуры в странах диаспоры (иврит-идиш-местный язык) давала народу, а в первую очередь творцам, не встречающуюся больше нигде возможность самоопределения в собственной уникальности.

Не всегда происхождение и родной язык определяли в более позднее время язык творчества писателя – например, Станислав Выгодский и Юлиан Стрыйковский воспитывались в традиционных еврейских семьях, но осознанно выбрали языком творчества польский.

Часто свою роль играли не только идеологические убеждения, но и практические задачи: если хочешь повлиять на «серые массы» еврейского народа, то надо публиковаться на идише. Впрочем, в новом столетии подрастали поколения людей, для которых идиш был уже чем-то большим, чем «вынужденное зло». Для части еврейского общества распространение идиша и устремление к нему как к народному языку открывало закрытый в значительной степени для них самих мир еврейского гетто. «Жаргон» становился элементом современной светской культуры и делал возможным как ее восприятие, так и творчество.

Опубликовано 27.06.2019  18:07 

Рыгор Бярозкін. АБ ВЕРШАХ

Прадаўжаем адзначаць 100-годдзе з дня нараджэння беларускага літаратуразнаўцы яўрэйскага паходжання Рыгора Саламонавіча Бярозкіна (1918–1981). Трэцяга ліпеня мы перадрукавалі яго артыкул 1939 года пра творчасць Зямы Цялесіна, а сёння – больш «агульныя» развагі 1940 г. Асаблівасці тагачаснай арфаграфіі збольшага захаваныя.

Г. Бярозкін. АБ ВЕРШАХ

Мы вельмі засумавалі па добрых вершах. Часам здавалася, што п’еса, опернае лібрэта канчаткова адаб’юць ахвоту ў нашых паэтаў займацца вершамі. І адзінай уцехай для нас з’яўлялася ўсведамленне таго, што ў развіцці любой літаратуры бываюць такія перыяды, калі верш адыходзіць на задні план, саступаючы месца іншым літаратурным жанрам. Тым больш у нашай літаратуры такое змяшчэнне жанраў было зусім законамернай станоўчай з’явай. Яно падрыхтавала новы ўздым паэзіі, аб якім зараз можна гаварыць як аб рэальным, адбыўшымся факце.

Справа ў тым, што паэзія апошніх год не магла нас поўнасцю здаволіць.

Паэты пісалі на вельмі важныя і адказныя тэмы, знаходзілі вельмі насычаныя ў сэнсавых адносінах словы, мяркуючы, што ляжачая ў аснове верша рытмічная, вобразная і ўласна-паэтычная сістэма з’яўляецца рэччу другараднай, малаістотнай.

З раззбройваючай наіўнасцю сфармуліраваны гэты погляд на вершы ў адным выпадкова трапіўшым нам пісьме літаратурнага кансультанта да пачынаючага паэта. «Сутнасць верша – піша гэты “кансультант” па паэзіі – заключаецца перш за ўсё ў яго змесце, потым у падачы гэтага зместу пры дапамозе мастацкіх вобразаў, а форма – гэта ўжо як сродак для палягчэння чытання і запамінання вершаў…»

Нам шкада маладых. Атрымліваючы зусім бессэнсоўныя настаўленні аб змесце і форме, выхоўваючыся на самых наіўных уяўленнях аб паэтычнай форме, як аб вонкавым, «абслугоўваючым» элеменце верша, нашы маладыя паэты спешна рэалізуюць гэту «навуку» у адпаведны вершавы матэрыял.

Але не толькі маладыя. Нават паасобныя добрыя нашы паэты часта сваёй уласнай практыкай паглыбляюць супярэчнасці паміж семантычнымі і ўласна-паэтычнымі момантамі верша. Вазьміце, к прыкладу, П. Глебку. Стыль многіх вершаў П. Глебкі – гэта стыль слова, стыль рытарычнай фразы, якая існуе сама па сабе, па-за якойсьці цэласнай паэтычнай сістэмай. Такому ўражанню ад вершаў Глебкі не ў малой ступені спрыяе і тое, што ў іх, за рэдкім выключэннем, адсутнічае дэталь, блізкі абыдзённы прадмет, рэч з усімі яе трыма рэальнымі вымярэннямі, – г. зн. адсутнічае сама магчымасць канкрэтызаваць велізарнасць маштабаў праз «зримое» параўнанне, вобраз, дэталь. Гэта і ёсць адна з праяў стварыўшагася разрыву паміж сэнсам верша і яго канкрэтна-пачуццёвай прыродай.

Дзе-ж выйсце? Выйсце ў пераключэнні на новы матэрыял, у аднаўленні парушанага адзінства, хоць-бы і ў рамках новага жанру. Для Глебкі гэтым новым жанрам з’явілася трагедыя ў вершах.

Хочацца думаць, што Глебка зрабіў «экскурс» у гэту недаследаваную галіну па камандзіроўцы «ад паэзіі», што напісаўшы добрую вершаваную п’есу, паэт, узбагачаны новым вопытам і новымі магчымасцямі, створыць сапраўдныя вершы, якія будуць вершамі не па вонкавых абрысах, а па сутнасці.

Прыклад П. Броўкі ўмацоўвае ў нас гэту веру. У творчасці П. Броўкі апошніх год таксама намячаўся пэўны адыход ад патрабаванняў верша ў бок агульна-апісальных меркаванняў.

Не ставячы сабе мэтай аналізіраваць паэму «Кацярына» (гэта тэма спецыяльнага артыкула), укажам толькі на тыя яе асаблівасці, якія раскрываюцца ў сувязі з цікавячай нас праблемай. Чаму верш? – вось пытанне, якое ўзнікае пры чытанні «Кацярыны». Якія дадатковыя задачы (апрача тых агульна-ідэйных і мастацкіх задач, якія немінуча ўзнікаюць у рабоце над любой рэччу) вырашыў паэт, працуючы над паэмай, над вершаваным жанрам? Такія-ж задачы бясспрэчна былі. Калі Пушкін працаваў над «Онегіным», ён пісаў Вяземскаму: «Я цяпер пішу не раман, а раман у вершах – д’ябальская розніца…» Пушкін поўнасцю ўсведамляў спецыфічнасць работы над раманам у вершах у адрозненне ад «проста рамана». У «Кацярыне» гэта розніца не адчуваецца. Верш даведзен да ўзроўню абслугоўваючага элемента. Ён толькі ўючная жывёла, якая перавозіць тэму з месца на месца…

Пасля «Кацярыны» Броўка працаваў у тэатры, пісаў опернае лібрэта. Зараз ён надрукаваў новы цыкл вершаў, які дазваляе гаварыць аб значным творчым росце паэта.

Вершы сведчаць аб тым, што Броўка ўступіў у паласу сваёй творчай спеласці. Ужо не як вонкавая адзнака апісання і не як рытарычны жэст існуе новы верш Пятруся Броўкі. У новым вершы Броўкі ёсць праўда пераходаў ад лозунга да лірычнага моманту, ад апісання да пафасу. Паэту няма патрэбы рабіць асобныя намаганні для таго, каб дацягнуцца да палітычна-грамадзянскай тэмы – гэта тэма ў яго ў крыві.

Ітак, вершы надрукаваны. Што далей? Ці намячаюць гэтыя новыя вершы Броўкі шляхі да яго далейшага паэтычнага развіцця? Над гэтым пытаннем нам хацелася-б падумаць разам з паэтам. Па характару свайго даравання, «па складу сваёй душы, па самай радковай сутнасці» Броўка – паэт-прамоўца, паэт строга вызначанай інтанацыйнай устаноўкі. І таму нам здаецца, што далейшае развіццё паэзіі Броўкі павінна ісці іменна па лініі арганічнага свайго ўдасканалення, як паэзіі аратарскай, інтанацыйнай. Тым больш, што час зараз суровы, ваенны, над светам ходзяць навальнічныя хмары – і суровае, насычанае глыбокім пачуццём, аратарскае слова паэта іменна зараз мае велізарнае значэнне. Няхай надрукаваныя вершы Броўкі паслужаць для яго адпраўным пунктам да пошукаў, але толькі ў іншым плане інтанацыйнага верша.

Значнай падзеяй нашай паэзіі з’яўляюцца новыя вершы А. Куляшова «Юнацкі свет». Прынцыповае значэнне гэтых вершаў, калі разглядаць іх з пункту гледжання намечаных намі агульных законамернасцей паэтычнай работы, заключаецца ў іх глыбока-паэтычным змесце. Наіўнае ўяўленне аб паэзіі абессэнсоўвае вершаваную рэч, расцэньвае яе толькі яе непазбежнае адступленне ад «нармальных» правілаў мовы. Спытайцеся ў нашага «кансультанта па паэзіі», як ён уяўляе сабе работу над вершам, і ён вам адкажа прыкладна так: паэт бярэ пэўную мысль, якую ён хоча выразіць, і фаршыруе яе ў які-небудзь паэтычны размер, і ад узаемадзеяння гэтых двух момантаў ствараецца паэзія…

Вершы А. Куляшова абвяргаюць гэта ўяўленне, яны па-свойму сцвярджаюць паэзію як арганічны лад мышлення, як адзіны рытмічна-семантычны комплекс. Гэтыя вершы не могуць быць пераказаны прозай, ад такога перакладу яны страцяць добрую палову свайго зместу. Куляшоў мысліць цэласнымі паэтычнымі замысламі і амаль ніколі не карыстаецца трафарэтам. Возьмем верш «Шэршні». У ім тэма далёкіх дзіцячых успамінаў, якія па-новаму ўспрымаюцца паэтам з пункту гледжання яго спелага вопыту, нечакана нараджае ўскладнены, але надзвычай дакладны вобраз. Сум паэта, адчуўшага горыч першага адхіленага кахання, раптам становіцца пчалой, гудучым шэршнем – далёкім выхадцам з першых сустрэч, з першых, дзіцячых гульняў, з першых успамінаў.

Так, паэт еднае мноства разнастайных асацыяцый не з мэтай «выдумаць» «экстравагантны» вобраз, а цалкам апраўдваючы іх інтэнсіўнасцю перажывання, ажыўляючы іх напружаннем мыслі. Пры гэтым Куляшоў умее захаваць рэалістычную дакладнасць апісання, абаянне і яснасць упершыню бачанага.

Міма школы меленькая рэчка

Без мяне адна плыве ў цішы.

Незвычайная празрыстаць гэтых радкоў адхіляе ўсякую магчымасць «пераўвялічана»-трагедыйнага гучання тэмы. Каханне, аб якім гаворыць Куляшоў, празрыстае і яснае, як гэтыя радкі. Яно не засланяе жыццё, а, наадварот, прымушае больш цвяроза, больш прыстальна ўглядацца ў навакольнае. Лёгкі сум не здымае агульнага жыццёсцвярджальнага пачуцця, а толькі робіць яго больш важкім і пераканаўчым. Далёкія дзіцячыя ўспаміны зліваюцца ў адно з новым імкненнем у будучае, – і ўсё гэта стварыла добры і ў высокай ступені паэтычны цыкл вершаў.

Папрок, які мы можам зрабіць Куляшову, у большай меры адносіцца і да іншых паэтаў, якія працуюць над стварэннем новай лірыкі.

У іх вершах аб дружбе, аб каханні, аб прыродзе мала непакою, а больш уціхамірваючых дабрадушных пачуццяў. Баявы, актыўны тэмперамент нашага сучасніка павінен у аднолькавай меры адчувацца ў палітычных вершах і ў вершах, якія напісаны на традыцыйна-лірычныя тэмы.

Ці-ж не таму так цёпла былі сустрэты франтавыя вершы М. Калачынскага, што яны нясуць у сабе адчуванне трывогі, масавы вопыт гераізма? Неймаверна вырастае павага да вершаў, калі яны напісаны ля вогнішча, у самай сапраўднай абстаноўцы бою.

М. Калачынскі доўгі час займаўся тым, што паўтараў вонкавыя сродкі паэзіі, зацверджаныя і агульнадаступныя тэхнічныя прыёмы верша, – зараз ён прышоў да сапраўднай творчасці. У яго новых вершах аб Фінляндыі няма гучных батальных сцэн, замест іх ёсць разумная і ўдумлівая сканцэнтраванасць на асэнсаванні сапраўдных мэт нашай вызваленчай [sic – belisrael.info] вайны. Таму такія добрыя вершы аб смалакуру, аб рыбаку, якія – вернуцца, якія прыдуць у свае разбураныя хаты.

Нашым паэтам-лірыкам пагражае небяспека ўвайсці ў новы штамп гэтакага ўціхаміранага, бестурботнага пейзажа. Гэту небяспеку трэба папярэдзіць, бо тое, што з’яўляецца толькі небяспекай для Броўкі, для Куляшова, становіцца пэўным «курсам» для многіх маладых вершатворцаў. Услед за вершамі Броўкі аб прыродзе, услед за «Воблакам» Куляшова, за «Падсочкай» Панчанкі пайшоў цэлы паток вершаў пачынаючых паэтаў, у якіх зусім страчана пачуццё сучаснасці. Дажджы, птушкі, бярозкі – і больш нічога. Вы чаго гэта, таварышы, чырыкаеце?

Нам трэба любіць паэзію ўжо толькі за тое, што яна ствараецца на фронце, у вельмі цяжкіх умовах, якія не выклікаюць «лірычнай» дабрадушнасці. Прайшоўшы казематы, турмы, шыбеніцы, паэзія прыходзіць да нас, як вестка блізасці і спагады, як вялікі сардэчны прыяцель.

Зараз ужо нельга гаварыць аб росце нашай паэзіі без таго, каб не спыніцца на творчасці Танка. Ён прынёс нашай паэзіі незвычайную навізну і сілу вялікага паэтычнага тэмпераменту. Вершы Танка, насычаныя пафасам, сарказмам, перажытым болем, нясуць у сабе велізарны зарад ваяўнічай чалавечнасці, якая адстайвае свае правы ў атмасферы гвалту, гнёту. Звяртае на сябе ўвагу тая акалічнасць, што іменна паэзія, іменна верш з’яўляўся дзейсным сродкам рэволюцыйнага гуманізма. Іменна ў вершы знайшлі сваё выражэнне лепшыя імкненні народа. У выдатным вершы Ф. Пестрака «Паэзія» з вялікай сілай перададзен матыў гранічнай змешанасці вершаў з навакольнай, вельмі нярадаснай жыццёвай абстаноўкай.

Ты просішся ў дзверы маёй беднай хаткі

Восенню ветранай, цёмнаю ноччу…

гаворыць Пестрак, звяртаючыся да паэзіі. Яму ўторыць малады паэт Таўлай у сваіх лукішскіх вершах:

Пілую вершам краты.

Стыхія лірычнага ўладарна ўварвалася ў нашу паэзію. Перад тварам вершаў, якія ваявалі з ненавісным панствам і гадамі пакутвалі ў турмах, павысім нашы патрабаванні к паэтам, канчаткова адкінем тых, хто бачыць у паэзіі безмэтавую бразотку, якая асалоджвае пяшчотны слых. Паставім у парадку нашага працоўнага дня важнейшае пытанне аб паэзіі.

(артыкул Рыгора Бярозкіна падаецца паводле газеты «Літаратура і мастацтва», 11.03.1940)

Афішка выставы ў Нацыянальнай бібліятэцы Беларусі. З сайта nlb.by.

Ад нашых чытачоў:

Анатоль Сідарэвіч, гісторык (01.11.2017, 29.12.2017)

Юлія Міхалаўна Канэ [жонка Рыгора Бярозкіна] апавядала мне, што ў сям’і Шлёмы Бярозкіна Гірш (Рыгор) быў адзіны сын, і сёстры, можна сказаць, насілі Гірша на руках. Заўсёды ў яго ўсё памытае, папрасаванае… Такі сабе паніч. А бацьку яго Шлёму Бярозкіна выслалі на пачатку 1920-х у Туркестан, бо ён няправільна разумеў сацыялізм, не згадзіўся з рашэннем бундаўскіх правадыроў зліцца ў экстазе з бальшавікамі. Быў паслядоўны бундавец.

Я так даўно чытаў даваенныя часопісы і газеты, што засталося толькі агульнае ўражанне: бальшавіцкая ідэалогія. І раптам – канкрэтную дату не назаву – у ЛіМе з’яўляецца публікацыя Рыгора Бярозкіна, напісаная ў літаратуразнаўчых тэрмінах. Як сказаў бы класік, прамень святла ў цёмным царстве. Які быў лёс гэтага маладога разумніка, ведаеце… Па вайне наступіла эпоха, якую можа, выкарыстаўшы вобраз Дж. Лондана, назваць «пад жалезнай пятой». Адраджэнне крытыкі і літаратуразнаўства пачалося пасля ХХ з’езду КПСС. Бярозкін і Адамовіч (Алесь) – самыя яркія зоркі. Іх аўтарытэт быў высокі. Няздары моцна нерваваліся, калі гэтыя аўтары не згадвалі іхнія творы, маўчалі пра іх творчасць.

Рыгор Саламонавіч – мая даўняя сімпатыя, ставіўся да яго з піетэтам. У яго прысутнасці я быў асцярожны ў выказваннях. Быў ён з’едлівы. І калі б я ляпнуў якое глупства, ён уеў бы мяне. Паэт Алесь Пісьмянкоў (страшны магілёўска-радзіміцкі нацыяналіст), калі я нешта казаў пра Бярозкіна (а казаў я станоўча), заўсёды кідаў: «Бо наш, магілёўскі».

Васіль Жуковіч, паэт (14.07.2018):

Рыгора Бярозкіна я ведаю як маштабнага крытыка. Ён трымаў руку на пульсе ўсяго значнага ў літаратуры, блаславіў таленты маладзенькіх Дануты Бічэль, Жэні Янішчыц, шмат каго яшчэ. Праўда, як мне здаецца, памыліўся ў ацэнках Уладзіміра Караткевіча-паэта. Загадчыкі выдавецкіх аддзелаў шанавалі яго і замаўлялі закрытыя рэцэнзіі на тых, што прэтэндавалі выдацца. Урэзалася ў памяць, як дасьціпна Бярозкін-рэцэнзент прайшоўся па рускамоўным рамане Ільлі Клаза. Дасьціпна пракаментаваў сказ аўтара «Пошлите меня на фронт, – сказал я тихо»: «Так, так, об этом просили вы как можно тише»…

Апублiкавана 15.07.2018  22:46

***

Водгукi:

Думаю, для П.Броўкі, як і для іншых паэтаў, было важным атрымаць канструктыўную крытыку такога мэтра, як Р. Бярозкін. Слушныя заўвагі давалі магчымасць паэту прафесійна развівацца, бачыць галоўнае ў сваёй місіі. Дзякуй богу, што нават у тыя таталітарныя часы для Р.Бярозкіна галоўным заставалася праўдзівасць у адзнаках паэтычнай творчасці, а не кан’юнктура і залежнасць ад рэгалій паэта, пра якога пісаў літаратуразнаўца. Нават цяжкі лёс не прымусіў Р.Бярозкіна адысці ад гэтай праўды.

З павагай, Наталля Мізон, загадчык Літаратурнага музея Петруся Броўкі  16.07.2018  17:22

З Польшчы, ад доктара габілітаванага гуманітарных навук Юрася Гарбінскага:
Дзякуй вялікі за артыкул Рыгора Бярозкіна. На бачанні-разуменні Бярозкіным літаратуры, у тым ліку беларускай, вучыліся і надалей павінны вучыцца ўсе тыя, хто хоча працаваць сур’ёзна на гэтай дзялянцы.
Цешуся, што маю ў сваёй прыватнай (!) кнігоўні яго незвычайную кнігу “Свет Купалы”. 
19.07.2018  13:13

 

 

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (80)

Ізноў-такі шалом! Час бяжыць, нештачкі мяняецца да лепшага, нешта – да горшага, нешта зусім не мяняецца. Вось і серыял у 2015–2018 гг. прэтэндаваў быў на тое, каб быць выспачкай стабільнасці. Удала ці не, вырашаць чытачам-гледачам.

Бянтэжыць апошнім часам раз… гільдзяйства па-ізраільску, калі левая рука не ведае, што робіць правая. У сакавіку свет абляцела навіна пра тое, што загадчыца гаспадаркі ізраільскага пасольства ў Паўднёва-Афрыканскай рэспубліцы пазбавілася ад металічнай скульптуры, якая каштавала мінімум 100 тыс. долараў, без згоды кіраўніцтва… Шмат у чым расчароўвае і якасць працы пасольства ў Мінску: Алон Шогам, які працуе тут паўтара года, наўрад ці горшы за свайго папярэдніка Шагала (цяжкавата быць горшым…), аднак і ён дапусціў нямала, мякка кажучы, спрэчнага.

Сёлета, дый летась, нямала беларусаў, ахвотных трапіць у Ізраіль, каб наведаць сваякоў ці проста пабачыць блізкаўсходнія цікавосткі, атрымалі «халодны душ». Некаторыя нават сядзелі ў «малпоўніку» аэрапорта Бен-Гурыёна не адны суткі, перш чым іх адправілі назад. Гэта ценявы бок бязвізавага рэжыму: зараз рашэнне, пускаць або не пускаць турыстаў у краіну, спехам прымаецца афіцэрамі пагранічнай службы.

У маі беларускія дыпламаты мелі, здаецца, сур’ёзную размову з ізраільскімі, нейкі пратэст быў заяўлены на ўзроўні віцэ-прэм’ера РБ… І вось надоечы пасол Ізраіля ў Мінску вымушаны быў даць тлумачэнне: «У Ізраіль едзе нямала людзей, зацікаўленых там працаваць. Таму ізраільская памежная служба часам забараняе ўезд. Нават, прызнаюся, памылкова, людзям, якія не хацелі туды ехаць працаваць. Але што рабіць… Падалося службоўцам, што так і было» (tut.by, 09.07.2018). Натуральна, такія меланхалічна-адстароненыя развагі не задаволілі ні дэпартаваных, ні большасць патэнцыйных турыстаў. Наведвальнікі пачалі кідаць кпіны кшталту: «Трэба і нам пры ўездзе кожнага другога яўрэя на Акрэсціна завозіць, правяраць на тэрарызм» (рэйтынг камента: +106-10), «Што значыць падалося? Калі падаецца – маліцца трэба. На такіх пасадах павінны працаваць прафесіяналы» (+74-1). Рэзюмаваў «Цар» з Беларусі: «Заўсёды лічыў Ізраіль разумнай дзяржавай, з развітай прававой сістэмай, а тут такое. Ну дык трэба туды і не ездзіць…» (+72-1).

Міжведамасныя канфлікты (у гэтым выпадку – паміж міністэрствамі замежных спраў і турызму, з аднаго боку, і ўнутраных спраў, з другога) – звычайная справа ў Ізраілі. І падобна, што нават прэм’ер-міністр не мае паўнамоцтваў, а мо жадання, каб іх развязаць. Свежая інфа пра кіраванасць краіны: 9 ліпеня Нетаньягу заяўляе, што разам з Ліберманам вырашыў неадкладна закрыць КПП «Керэм Шалом» (паміж Ізраілем і сектарам Газа); назаўтра пункт працуе, як нічога ніякага.

Няўзгодненасць дзеянняў, што вынікае з не(да)кампетэнтнасці службовых асоб, можа мець і трагічныя вынікі. Адна з трагедый адбылася не ў сутычках з палесцінцамі, а ў «мірнай» пустыні Арава. Нагадаю: інструктар курсаў перадармейскай падрыхтоўкі не меў ліцэнзіі, і кіраўніцтва пра гэта ведала. Старшакласнікаў, пераважна дзяўчат, не папярэдзілі пра рэальную небяспеку паходу па рэчышчы Нахаль-Цафіт і пра зменлівае надвор’е, 26.04.2018 яны трапілі ў пастку… Паводка ўнесла 10 маладых жыццяў.

17-гадовы Цур Альфі мог бы выбрацца са смяротнага рэчышча, аднак ратаваў іншых і спазніўся… Ён загінуў як герой; зрэшты, краіну, якая «на роўным месцы» мае патрэбу ў героях, шчаснай не назавеш.

Звонку выглядае, што Біньямін Нетаньягу, 1949 г. нар., пры ўсіх яго станоўчых якасцях, усё ж «заседзеўся» на сваёй пасадзе, якую займае з сакавіка 2009 г. Тое, што ён не толькі прэм’ер-міністр, а і міністр замежных спраў (з 2015 г.), наўрад ці ідзе на карысць тым самым справам. Гэтая георгіеўская стужка 9 мая, «вась-вась» з Пуціным… Ужо даўнавата, відаць, дзейнічае прынцып Пітэра.

Іншы палітычны доўгажыхар нядаўна адзначыў 24 гады ва ўладзе. Дакладней, «Рыгорыч» у ёй акурат чвэрць стагоддзя: калі дэпутата Лукашэнку з падачы старшыні Вярхоўнага Савета ў чэрвені 1993 г. выбралі старшынёй часовай камісіі, ён атрымаў рэальныя рычагі ўплыву на чыноўнікаў, да яго пацягнуліся актывісты з КДБ, МУС… Задачай той камісіі было змаганне з карупцыяй, пад гэтым жа сцягам яе старшыня выйграў выбары 1994 г. Наколькі паспяхова змаганне вялося ўвесь гэты час, можна скеміць нават з апошніх навін. Бяруцца пад варту кіраўнікі сярэдняга звяна і «крыху вышэйшага за сярэдняе» (дырэктар Палаца спорту, старшыня райвыканкама, намеснік міністра, а то і экс-міністр), не кажучы пра бізнэсоўцаў, і канца-краю гэтаму не відаць. Напрошваецца выснова – у Беларусі, нягледзячы на ўсе пагрозлівыя варушэнні вусамі, за 20 з гакам гадоў так і не створана сістэма эфектыўнага падбору кадраў ды іхняга стымулявання.

Рыба псуецца з галавы. Калі Канстытуцыя перапісваецца пад аднаго чалавека, калі дзеці адной службовай асобы заранёў маюць прывілеi ды лезуць шпунтамі пад усе бочкі, то цяжка чакаць самаадданасці ад падначаленых. Які сэнс потым жаліцца, што нават у адміністрацыі прэзідэнта нейкі начальнік аддзела «злоўжываў службовым становішчам»… У 2005 г. я атрымаў паперку аб заканчэнні першых «антыкарупцыйных» курсаў у Рэспубліканскім інстытуце вышэйшай школы, так што ведаю, пра што разважаю 🙂

Калі сур’ёзна, то не пераацэньваю вартасці тых сумбурных курсаў. І без іх наступствы адмоўнага адбору ў дзяржаўнай сістэме – а таксама ў «трэцім сектары» – кідаліся б у вочы.

…Некаторыя будуць дзівіцца, адкуль «растуць ногі» ў падвышэння(ў) пенсійнага ўзросту і ў «антыдармаедскіх» дэкрэтаў. Ну, трэба ж кімсьці заткнуць дзіркі, якія вылазяць у бюджэтах, не? 🙁 Дапускаю, нехта даўмеўся ўжо і да хітрай схемы: падштурхнуць сотні тысяч беспрацоўных – пад пагрозай занясення ў спіс «дармаедаў» – да рэгістрацыі ў якасці індывідуальных прадпрымальнікаў. Потым можна паказаць графік з ростам долі малога бізнэсу ў Беларусі экспертам з МВФ і Сусветнага банка, дастаць новыя крэдыты… Няўжо забугорныя эксперты пойдуць правяраць, працуюць насамрэч тыя ІП або не? 😉

Нямала ў свеце й пазітываў. Кітайскія ўлады выпусцілі з-пад хатняга арышту ўдаву нобелеўскага лаўрэата Лю Сяабо, якую зваць Лю Ся, і дазволілі ёй выехаць за мяжу (у час арышту бедная Люся зарабіла сабе масу хваробаў). Яе вершы – «сумесь шоўка і жалеза» (С).

У Віцебску па вуліцы Шагала, 5а, адкрылі выставу «Осіп Цадкін. Вяртанне», якая прадоўжыцца да 18 ліпеня, у Барысаве, як нагадвае Аляксандр Розенблюм з Ізраіля, пяць год ужо дзейнічае экспазіцыя «Барысаў яўрэйскі» (арганізатар – мецэнат Уладзімір Слесараў). У Бабруйску пенсіянеры вывучаюць – або ўспамінаюць – ідыш, а рабін Шауль гатуе макарону і ратуе сцены старой сінагогі.

Памяркоўны гумар: «Пагонi» з макароны і бульбы, створаныя нейрасецівам. Фота адсюль.

Ёсць неблагія шансы на тое, што ў кастрычніку 2018 г. на будынку музея ў Мсціславе за кошт фундатараў будзе ўсталявана мемарыяльная дошка ў гонар земляка, мастака Ізраіля Басава (1918–1994). Калі за справу ўзяўся сам дырэктар Магілёўскага абласнога мастацкага музея Аляксандр Хахракоў, яна, дальбог, проста не можа не скончыцца поспехам!

Праславіліся і Калінкавічы – у горад на Гомельшчыне завітала група акцёраў з Купалаўскага тэатра, паказалі спектакль па кнізе «Радзіва “Прудок”» Андруся Горвата. Між іншага, у гэтай кнізе ёсць і «яўрэйскія» згадкі: «У 1920 годзе Прудок быў уцягнуты ў савецка-польскую вайну, і мой прадзед схаваў у пограбе сям’ю габрэяў… Каб даведацца, што габрэяў, якіх хаваў у пограбе мой прадзед, звалі Зэльдай і Ізыкам, мне давялося сёння выпіць сто грам самагонкі з інфарматарам», etc.

У Мінску Андрэй Хадановіч апублікаваў новы пераклад з Мойшэ Кульбака – гэты верш даступны ў «Нашай Ніве» (дадам, за саветамі яго перакладаў Генадзь Кляўко). Выдавец Раман Цымбераў задумаў «габрэйскую серыю», дзе першым пунктам – Кульбакавы «Зельманцы» ў новым, завершаным ужо перакладзе Андрэя Дубініна.

А вось мінская прэзентацыя кнігі французска-брытанскай даследчыцы Клер Ле Фоль у канцы чэрвеня 2018 г., лекцыя гэтай доктаркі навук пад эгідай пасольства Францыі, яе інтэрв’ю выклікаюць змяшаныя пачуцці. З аднаго боку, кажуць, кніга 2017 г. напісаная паводле дысертацыі, якую я чытаў у 2006 г. і збольшага ўпадабаў. З другога… бясспрэчна таленавітая аўтарка, нягледзячы на мае з ёй дыскусіі (напрыклад, тут), так і не пазбавілася ад фанабэрліва-паблажлівага стаўлення да калегаў, і гэта псуе ўвесь «кампот». У інтэрв’ю: «Беларусь проста ігнаруе праблему [датычнасці беларусаў да Катастрофы яўрэяў], нібыта яе няма. Гэта яшчэ савецкі падыход. Былі і праведнікі, якія ратавалі габрэяў падчас вайны, і былі калябаранты — і ў Беларусі, і ў Літве, і ў Польшчы. У Беларусі, напэўна, у меншай ступені, але ніхто гэтага не вывучаў». Так ужо і «ніхто»? Таксама не спецыяліст у гісторыі Другой сусветнай вайны, з ходу (à brûle-pourpoint) згадаю, аднак, тутэйшых гісторыкаў Аляксея Літвіна, Ігара Сервачынскага, Алеся Белага… Шчэ ў пачатку 1990-х гадоў падрабязна распавядаў пра юдафобію ў калабаранцкіх выданнях Сяргей Жумар.

Даволі павярхоўна трактуе даследчыца з Саўтгемптана і больш знаёмыя ёй праблемы: «Я вывучала спадчыну Зьмітрака Бядулі, гэта клясык, і гэта ён стварыў ідэю дружбы паміж габрэямі і беларусамі, міт аб талерантнасьці беларусаў». Можа быць, тут цяжкасці перакладу або наўмыснае спрашчэнне ад «Радыё Свабоды»… Насамрэч ідэя «дружбы народаў» закладвалася ў беларускіх нацыянальных колах перад першай расійскай рэвалюцыяй – сярод іншага, з мэтай больш эфектыўна процістаяць імперскаму ўціску. З першых выпускаў газета «Наша Ніва» (заснаваная ў 1906 г.) усцяж прапагандавала, калі ўжываць сучасную тэрміналогію, талерантнасць беларусаў да яўрэяў, пра што пісалі Іна Соркіна… і мая жонка Святлана Рубінчык. Змітрок Бядуля, пры ўсёй да яго павазе, пазнаёміўся з газетай толькі ў 1909 г., пачаў жа рэальна ўплываць на грамадскую думку прыкладна ў 1912 г. – так што не стварыў ён ідэю, а падтрымаў і зрабіўся ейным «жывым увасабленнем».

На жаль, для К. Ле Фоль, як і для многіх іншых замежных госцяў, сімвалы/жэсты часцяком апынаюцца важнейшымі за рэальнасць («грамадства спектаклю» руліць 🙁 ). Іначай мне цяжка сабе патлумачыць, чаму яна лічыць «самым высокім момантам у беларуска-габрэйскіх стасунках» пачатку ХХ ст. дэкларацыі Самуіла Жытлоўскага 1921 г. На той час міністр нацыянальных меншасцей Беларускай народнай рэспублікі прадстаўляў хіба купку сваіх знаёмцаў, дый сама БНР перайшла ў разрад эмігранцкіх летуценняў. Рэальна пік названых стасункаў выпаў на перыяд з лета 1917 г. да вясны 1918 г., калі яўрэі і беларусы стварылі адзін спіс перад выбарамі ў Менскую думу, калі ва Усебеларускім сходзе ўдзельнічалі і яўрэйскія дэлегаты, калі ў протаўрад БНР (Народны сакратарыят) увайшлі даволі ўплывовыя прадстаўнікі «абшчыны», Белкінд і Гутман, калі ўстаўныя граматы БНР рэдагаваліся і па-беларуску, і на ідышы…

Няма сувязі паміж малапаспяховымі міжнароднымі захадамі Жытлоўскага (1921–1923 гг.) і тым, што «ідыш быў прызнаны дзяржаўнай мовай у БССР». Калі каму і дзячыць за афіцыйнае прызнанне ідыша ў 1920–30-х гадах, дык падпісантам Дэкларацыі аб абвяшчэнні незалежнасці ССРБ (31 ліпеня 1920 г.), дзе гаварылася пра роўнасць чатырох моў, – у прыватнасці, бундаўцу Арону Вайнштэйну, старшыні Менскай гарадской думы ў 1917–1918 гг.

«Вольфаў цытатнік»

«Гламурызацыя вайны часта правакуе яе пачатак, таму што людзі не вельмі разумеюць, што такое на самай справе вайна» (Ірына Прохарава, 11.04.2018)

«Бясконцая множнасць крыніц абясцэньвае інфармацыю як такую, а таксама абнуляе маральнае ўздзеянне любой падзеі». (Дзмітрый Быкаў, 10.07.2018)

 

Вольф Рубінчык, г. Мінск

11.07.2018

wrubinchyk[at]gmail.com

Апублiкавана 11.07.2018  15:49

Водгук д-ра Ю. Гарбінскага (12.07.2018):
Чарговы выдатны тэкст. З глыбокай – і таму «жывой»  аналітыкай. 

 

Юрий Глушаков. Как белорусы строили Израиль

(перевод с белорусского belisrael.info, оригинал здесь)

Государство Израиль было образовано 70 лет назад, и уроженцам Беларуси было суждено сыграть в этом огромную роль. Мы много знаем о лицах, причастных к этой деятельности, но немного о событиях, которые заставили их уехать в Палестину.

Белорусское гетто

К началу ХХ века многие города и местечки Беларуси представляли собой еврейские гетто, где евреи составляли от 60 до 80 процентов населения. Обычно это принято связывать с печально известной «чертой оседлости», установленной в Российской империи вскоре после раздела Речи Посполитой. Но и задолго до этого множество евреев бежало в ВКЛ от погромов, например, в Германии.

В отношении евреев политический и социальный гнет дополнялся национальной и религиозной дискриминацией, поэтому их участие в революционном движении было очень активным. Потом в их среде появились настроения на создание и собственно еврейских революционных организаций. В 1897 году был образован Еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России, более известный как «Бунд». В советской историографии «Бунд» было принято обвинять в «еврейском национализме». Причем – совершенно безосновательно. Бундовцы видели интересы еврейского пролетариата неотделимыми от борьбы российского и международного рабочего класса. Но нашлись и те, кто такую разницу всё же увидел.

Рабочие Сиона

В конце XIX века зарождается движение сионистов, и одним из его центров становится Беларусь. В 1899 году гомельский врач Григорий Брук был избран в Совет Всемирной сионистской организации. Молодые сионисты обвиняли фанатичных последователей религиозной традиции в деградации еврейского населения и, как и полагается радикалом, проповедовали культ молодости, силы и энтузиазма. При этом в Беларуси очень влиятельным были не только буржуазные сионисты, но и левое сионистское крыло, известное как «Поалей-Цион» – «Рабочие Сиона». Но и левых, и правых еврейских националистов объединяло одно: намерение вернуть «историческую родину». Впрочем, кроме Палестины, назывались и другие места – в Латинской Америке, и даже Уганда в Африке.

В Беларуси социалисты-сионисты работали среди еврейских рабочих и интеллигентов. В Гомеле молодой еврейский поэт Иосиф Бренер посещал одновременно собрания и поалей-ционистов, и бундовцев.

Но не было у бундовцев больших врагов, чем сионисты. В гомельском архиве хранятся воспоминания очевидца, описывающего подпольную сходку в Черикове в начале XX века. Дискуссия между сионистами и бундовцами даже переросла в драку, и только появление полиции заставило тех и других уходить огородами.

Интересный факт: несмотря на антисемитизм, введенный в ранг государственной политики, отношение властей Российской империи к сионизму было неоднозначным. Между сионистами и царской полицией завязался странный роман. Это произошло во время пребывания во главе МВД Вячеслава фон Плеве. Идеологом новой политики, похоже, был начальник Особого отдела Департамента полиции Сергей Зубатов. Он сам привлекался по делу о политическом дознанию, перешел на сторону властей и стал одним из лучших полицейских России. Зубатов решил создавать подконтрольные рабочие партии и организации. Сионисты были признаны в этом смысле одними из наиболее перспективных. Почему?

Многие из сионистских деятелей и тогда, и позже высказывались в духе «пора перестать оплачивать еврейской кровью чужие революции». Мол, евреи должны беречь силы для создания своего государства. Такая модель «недействия» внутри Российской империи устраивала власти. Видимо, поэтому сионистам решено было дать «зеленый свет».

Полицейские и пролетарии

В 1902 году в Минске легально прошел съезд сионистов. На нем было 600 делегатов, съезд освещало 70 корреспондентов СМИ! А за год до этого развернула деятельность «Еврейская независимая рабочая партия» (ЕНРП) во главе с Маней Вильбушевич, дочерью еврейского купца из-под Гродно, которая по идейным соображениям стала грузчицей. Характеристика партии как «независимой», по-видимому, должна была подчеркнуть свободу партии от влияния социалистов и других крамольников. Хотя именно бывшие социалисты, ставшие лояльными к монархии, ее и возглавляли. Подтянулись к «независимщикам» и левые сионисты.

В короткое время ЕНРП стала популярной среди рабочих, ее отделения действовали в Минске, Гомеле, Одессе и других городах. Секрет успеха был прост: забастовки под руководством «независимщиков», как правило, выигрывались. Просто в этих случаях полиция «рекомендовала» хозяевам прислушаться к требованиям рабочих.

Подобные успехи «полицейского социализма» не могли не вызвать обеспокоенности настоящих революционеров. Но буржуазия была потрясена успехами «зубатовцев» еще больше и смогла найти дорогу к высокому руководству: вскоре «независимая» партия прекратила свою деятельность. После и сам автор интригующей социально-полицейской игры Зубатов был отставлен. А Маня Вильбушевич и ее муж Исраэль Шохат приняли участие в колонизации Палестины.

Начало ЦАХАЛа в Гомеле

После провала «полицейского сионизма» спецслужбы стали возвращаться к репрессиям. Но, поскольку рабочее движение был слишком массовым, точечных арестов уже было недостаточно. Решили «бить по площадям», и для этого был выбран старое опробованное средство – еврейский погром. Первая волна погромов прокатилась еще в 1880-х, и до сих пор точно не выяснено ее происхождение. Некоторые говорят о причастности к ним революционеров-народовольцев, пытавшихся, используя ненависть к эксплуатации со стороны еврейского капитала, поднять народное движение. Другие, наоборот, считают, что это была реакция темных низов на убийство царя социалистами. Но именно погромы 1880-х годов вызвали первую волну эмиграции еврейского населения, в том числе и в Палестину.

Теперь же погромы должны были иметь антиреволюционный характер. Запугивая еврейское население, они должны были заставить их отказаться от поддержки социалистического и освободительного движения. Но всё получилось с точностью до наоборот.

В апреле 1903 года ужасный погром произошел в Кишиневе. Толпа безнаказанно громила еврейские кварталы несколько дней, результатом чего были десятки убитых и тысячи раненых. Тогда белорусские евреи решили сопротивляться. В Гомеле, Пинске и других городах начали создавать отряды самообороны и запасаться оружием. В Гомеле, по данным полиции, самооборона практиковалась в стрельбе из револьверов на «Мельниковом лугу», распевая при этом песню «На христиан, на собак, на проклятых…» на мотив «Дубинушки». Последнее утверждение можно оставить на совести и антисемитском настроении свидетелей царского суда и полиции.

Но, когда в конце августа 1903 года в Гомеле на Базарной площади лесник князя Паскевича ударил еврейку, которая торговала селедкой, самооборонцы с ножами и кистенями хлынули со всех сторон. Они атаковали и тех, кто участвовал в драке, и тех, кто стоял в стороне. Считается, что самооборона предотвратила погром, другие же говорят, что разожгла страсти.

Через два дня толпа рабочих мастерских Либаво-Роменской железной дороги отправилась в город «бить жидов». Самооборона встретила погромщиков и, вероятно, действительно остановила бы их. Но в конфликт вмешались роты 160-го пехотного Абхазского полка, которые стреляли в обе стороны. В результате погром затронул преимущественно бедные кварталы, куда военные и полиция вытеснили черносотенцев. Большинство погибших при беспорядках были членами самообороны.

Сегодня говорят о том, что современная Армия обороны Израиля (ЦАХАЛ) ведет родословную от той самой гомельской самообороны. Это и так, и не так. Действительно, события августа-сентября 1903-го были первым примером организованной вооруженной защиты еврейского населения в новейшей истории. Многие из участников самообороны, отбыв срок за участие в «межплеменном погроме» в Гомеле или спрятавшись от преследования властей, эмигрировали в Палестину. Они основали там одну из первых коммун и участвовали в создании вооруженной организации «Ха-Шомер» («Страж»). В свою очередь, на ее основе сложилась знаменитая «Хагана», которая сыграла решающую роль в «битве за Израиль».

Однако гомельская самооборона не была делом исключительно сионистов и сионистов-социалистов. В ее формировании принимал участие и «Бунд», который на то время являлся главной еврейской силой. К идее же провозглашения Израиля-2 и, соответственно, его будущей армии бундовцы относились более чем равнодушно. Очевидно, что руку к защите приложили «беспартийные еврейские массы», беднота легендарной гомельской «Молдаванки» – Кагального рва, и другие.

Белорусские киббуцы

После поражения революции 1905 года многие еврейские деятели перешли к легальной работе. Широкую деятельность развернули колонизационные общества, которые направляли евреев в палестинские поселения.

Октябрьскую революцию 1917 года в еврейских общинах встретили неоднозначно. «Бунд» и «Поалей-Цион» ее отчасти приняли, правые сионисты и религиозные партии – нет. Антисоветское повстанческое движение не видело разницы между «правыми» и «левыми» евреями и уничтожало всех подряд. Что, очевидно, заставляло еврейских деятелей воздерживаться от борьбы с Советами.

Вскоре левые сионисты тоже оказались в подполье. В 1920-е годы в Беларуси развернула нелегальную деятельность молодежная организация «Ха-Шомер Ха-Цаир». Она была построена на полувоенных началах, имела районные штабы и «легионы». Основной целью была вербовка молодежи для колонизации Палестины. Советскую власть «шомеры» критиковали с левых позиций, утверждая, что только в Палестине будет построена «коммунистическая страна».

Коммунизма в Израиле нет, а вот основанные «шомерами» и другими пионерами коммуны-киббуцы действуют и поныне.

* * *

Комментарий на сайте «Новага часу»:

Леон Гершовiч 2018-06-09 12:18:51. «Вельмі цікава. Правільней сказаць, што габрэі, якія нарадзіліся ў Беларусі, пабудавалі Ізраіль» (Леон Гершович: «Очень интересно. Правильнее сказать, что евреи, которые родились в Беларуси, построили Израиль»).

Опубликовано 10.06.2018  11:34

P.S. Материал перепечатан на sem40.co.il (14.06.2018)

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (70g)

Cамага шаломістага шалому! Цягнік «БНР-100» поўным ходам імчыцца кудысьці… Куды – пабачым 25.03.2018 у цэнтры Мінска, пакуль жа прапаную абяцаныя развагі пра ролю яўрэяў у заснаванні Беларускай народнай рэспублікі.

Дзякуючы таму, што з 1992 г. не раз перавыдаваўся нарыс Змітрака Бядулі «Жыды на Беларусі», цяпер ужо амаль усе ведаюць, што «У часе перавароту [1917 г.], калі беларусы ў Менску пачалі выступаць пад сваім уласным штандарам, то гарачэй усіх віталі іх жыды-нацыяналісты. У часе выбараў у меськую думу [лета 1917 г.] беларусы з жыдамі (нацыянальныя партыі) увайшлі ў кааліцыю і зрабілі адзін сьпіс кандыдатаў. А калі Ўсебеларускі Зьезд [снежань 1917 г.] паказаў, што творыцца дзяржаўная сіла, у жыдоўскіх газэтах пачалі ўсё часьцей паказвацца артыкулы аб беларусах. Пасьля разгону бальшавікамі памянёнага зьезду, жыдоўскія нацыянальныя партыі апублікавалі свой пратэст супраць гэтага гвалту». Адным з дэлегатаў з’езда аказаўся Мойша Гутман, выбраны і ў Раду. Немалы палітычны досвед давёў актывіста да таго, што ў лютым 1918 г. Гутман патрапіў у Народны сакратарыят, г. зн. фактычна ва ўрад Беларусі. Бядуля называе яго сакратаром без партфеля, але насамрэч Гутман быў, кажучы цяперашняй мовай, віцэ-прэм’ерам. Кандыдатка гістарычных навук Іна Герасімава дапускае, што ён складаў Першую Ўстаўную грамату БНР, апублікаваную 21.02.1918 (прынамсі яна рыхтавалася ў ягоным доме). Другім членам Народнага сакратарыята «ад нашых» стаў Гелій Белкінд, адказны за фінансы.

На нейкі час далучыліся да Рады БНР прадстаўнікі Бунда і сіяністаў. Люты-сакавік 1918 г. – пік палітычнай супрацы беларусаў і яўрэяў, потым надышлі «прымаразкі». Яўрэі, прынятыя ў Раду БНР, пасля Трэцяй Устаўной граматы дыстанцыяваліся ад «незалежніцкага праекта». Бядуля ў тым жа годзе тлумачыў паводзіны супляменнікаў так: «гісторыя іх так вышкаліла, што, на жаль, па большасьці яны арыентуюцца толькі грубай сілай: чый верх таго і праўда…» Аднак ці магло быць іначай?

Асноўнымі гульцамі на землях Беларусі ў 1918 г. былі тыя, хто абапіраўся на войска, г. зн. расійцы, немцы і палякі. Беларускі рух толькі браўся і не меў суперпапулярнасці сярод паспалітых беларусаў, якія пасля рэвалюцый 1917 г. цікавіліся хутчэй перадзелам маёмасці, чым праблемамі дзяржаўнага суверэнітэту.

Ясна, я не падпішуся пад лухтою пра БНР тыпу «групоўка радыкальных нацыяналістаў, якія прызначылі сябе прадстаўнікамі народа… Ніхто пра іх нічога не чуў ні тады, ні цяпер» (гомельскі «палітолаг» Жан Ч.). Аднак ваяваць за новую рэспубліку ў тубыльцаў ахвоты сапраўды не ставала. Толькі 09.11.1918, пад самы канец нямецкай акупацыі, урад БНР выдаў пастанову аб фармаванні ўласнага войска. «Міністр абароны», генерал Кіпрыян Кандратовіч у лістападзе 1918 г. прапанаваў паставіць пад ружжо 200 тыcяч – а ў выніку (канец снежня 1918 г.) аказаўся ў Гродне на чале Першага беларускага палка з тысячай штыкоў. Пазней урад БНР на выгнанні звязаў сябе з «бацькам» Булак-Балаховічам, чыё разнамаснае войска ў 1920 г. набыло сумную вядомасць, запэцкаўшыся, між іншага, у антыяўрэйскіх пагромах на поўдні Беларусі.

Сярод «левых» у БНР-1918 пераважалі дзеячы культуры, схільныя больш да сімвалічных крокаў, чым да рэальнай разбудовы дзяржаўнасці. «Правыя» (Раман Скірмунт, той самы Кандратовіч…) з дарэвалюцыйных часін сёе-тое ведалі пра механізмы ўлады, але слаба ўпісваліся ў рэвалюцыйную эпоху. Знайсці паразуменне ім так да канца і не ўдалося, як не змаглі паразумецца ва Украіне Пятлюра і Скарападскі.

Ведаючы – або адчуваючы – нутраную слабасць БНР, пераважная большасць яўрэяў увесну 1918 г. заняла нейтральна-чакальную пазіцыю. Меліся такія, хто падтрымліваў немцаў, спадзеючыся, што яны прыйшлі «ўсур’ёз і надоўга»; нямала было і прыхільнікаў новай Расіі (неабавязкова бальшавіцкай).

Паспрабую забыцца, што гісторыя не мае ўмоўнага ладу. Што, калі б у лютым-сакавіку 1918 г. палітычна актыўныя тутэйшыя яўрэі масава падтрымалі БНР, спакусіўшыся лозунгам «нацыянальна-персанальнай аўтаноміі», і Рада не прамарудзіла б з абвяшчэннем незалежнасці? Тады, мажліва, у той ці іншай форме захаваўся б «левы» або цэнтрысцкі ўрад, які б не адправіў вернападданніцкую тэлеграму кайзеру… Ён заваяваў бы пэўны давер «народных мас», дый акупанты больш лічыліся б з яго аўтарытэтам.

Мяркую, усё адно пасля скасавання Брэсцкага міру на большасць тэрыторыі Беларусі вярнулася б савецкая ўлада, падпёртая рулямі чырвонаармейцаў. Іншая рэч, што БНР, дзякуючы актыўнасці міністраў-яўрэяў, маглі б прызнаць краіны Антанты і/або ЗША (хаця я б не перабольшваў уплыву «яўрэйскага лобі» на заходнія ўрады пачатку ХХ ст.). За прызнаную «цывілізаваным светам» дзяржаву змагалася б куды больш народу, чым за непрызнаную, і – хто ведае? – мо беларускаму ўраду ўдалося б «выгрызці» лапік зямлі на захадзе Беларусі, недзе там, дзе летась паказалася «Вейшнорыя».

Утапічнасць маіх дапушчэнняў – яшчэ і ў тым, што палітычна ангажаваным яўрэям на пачатку 1918 г. было цяжка дамовіцца міжсобку (зрэшты, як заўсёды). Так, бундаўцы, сіяністы і прадстаўнікі артадаксальных колаў, мякка кажучы, недалюблівалі адно аднаго. Выпрацаваць агульную лінію што да новай рэспублікі – а зрабіць тое трэ было тэрмінова, лік ішоў на тыдні – яны маглі б толькі цудам.

Сто год таму «яўрэйская абшчына» была ўжо моцна фрагментаваная, і зварот Янкі Купалы да абстрактных «ўсебеларускіх жыдоў» («Пара, жыды, паны усяго свету / Сплаціці доўг, які вам Беларусь дала!»), калі разглядаць яго як палітычную дэкларацыю, гучаў у 1919 г. досыць наіўна. Дзіва што, калі ў 1920 г. у БНР зноў завіталі яўрэі (д-р Ісак Лур’е, Давід Анекштэйн, а ў 1921 г. – «міністр па справах нацыянальных меншасцей» Самуіл Жытлоўскі), мала што ў іх атрымалася. Гэтыя людзі з іхнімі добрымі намерамі прадстаўлялі не так «абшчыну», як саміх сябе, дый час быў упушчаны… Акурат у 1919 г. пачалася «трэцяя алія», г. зн. масавае перасяленне яўрэяў з Усходняй Еўропы ў Палесціну. «Многія яўрэйскія лідары не бачылі неабходнасці дапамагаць беларусам і адцягваць людзей і сродкі ад барацьбы за пабудову сваёй яўрэйскай дзяржавы», – заўважае І. Герасімава.

Так цi іначай, для БНР (без якой, хутчэй за ўсё, не існавала б ані БССР, ані Рэспублікі Беларусь) нямала зрабілі і яўрэі, і прадстаўнікі левых партый, асабліва Беларускай сацыялістычнай грамады ды эсэраў. Таму рэванш, які апошнім часам спрабуюць узяць кансерватары, прэтэндуючы на ўсю спадчыну БНР, мала каму патрэбны. Адна мінская «праваабаронца» (Ганна Ш.; я-то заўсёды меркаваў, што праваабаронцам лепей заставацца нейтральнымі…) кінула ў адрас партыі Статкевіча: «Сацінтэрн, рукі прэч ад нашага нацыянальнага Свята [25 сакавіка]! Наперадзе 1 траўня. Рыхтуйцеся!» Кіраўнікі БНФ гэты хамаваты заклік ухвалілі 🙁

Тое, што сучасны БНФ, адрозна ад пачатку 1990-х, – кволая палітычная секта, хутчэй аксіёма, чым тэарэма або гіпотэза. Рэакцыя чалавека, які ў 1999–2007 гг. узначальваў гэтую партыю, на новы cцёбны кліп з удзелам расійца Шнурава, дазваляе зразумець, адкуль ногі растуць… Прывяду пост Вінцука Вячоркі цалкам; яго меркаванне ў нечым тыповае, і падтрымала В. В. звыш сотні людзей, у іх ліку паважаныя мною пісьменнікі:

Я даўным-даўно не жыву ў савецка-расейскай інфармацыйнай прасторы. Ня ведаю ані герояў тамтэйшага папсовага паўсьвету, ані сэрыялаў, ані тэлезьвёздаў. Імя Галыгін мне да сяньня нічога не гаварыла, сам я не націснуў бы на прысьвечанае „8 сакавіка“ відэа, якое ўпарта зьяўляецца ў сяньняшняй стужцы, але мяне настойліва намовілі. Лінк даваць ня буду, хто захоча сам знойдзе.

Вось жа тое, што я пабачыў, акрамя агульнага ганебнага ўзроўню, — яшчэ і абраза ў адрас беларускай мовы і ўсіх беларускамоўных. Калі ўбогая пахабшчына, якую „сьпяваюць“ па-беларуску (я не памыліўся з удзелам пэўнага народнага артыста?), „перакладаецца“ субтытрамі па-расейску, але моўнымі сродкамі паэтычнага, высокага стылю. Г. зн. беларуская мова яна для бруду, які на расейскую і перакладу адэкватнаму не паддаецца.

Матрыца для закладаньня ў падсьвядомасьць ня новая. З свайго дзяцінства, з чорна-белага савецкага тэлевізара памятаю двух блазнаў Тарапуньку й Штэпсэля. Недалёкі Тарапунька гаварыў, вядома ж, па-ўкраінску. А хітры і недурны Штэпсэль па-расейску. Але такога падзеньня, як я сяньня пабачыў, усё ж яшчэ не было.

Не збіраюся бараніць творчасць Вадзіма Галыгіна і Сяргея Шнурава, а пагатоў Анатоля Ярмоленкі і Ларысы Грыбалёвай. Недалужныя п’янтосы? Заклапочаныя кабеткі? Мне больш даспадобы такая клаўнада, як у наступным кліпе:

Калі ж мяне цягне быць сведкам экзістэнцыйнай тугі, не толькі жаночай, я слухаю іншую песню «Серебряной свадьбы»:

Аднак шыць палітычныя абвінавачанні не самаму высокадухоўнаму крэатыву, зробленаму ў стылістыцы ўкраінскага «Дызель шоў», – гэта больш чым занадта. «Абраза мовы» – яшчэ і артыкул у беларускім Кодэксе аб адміністрацыйных правапарушэннях. Аб’ектыўна выходзіць, што В. В. заклікае да паліцэйскага пераследу комікаў.

Годна адказалі Вячорку энд компані Юрый Варонежцаў («Справа даходзіць да сур’ёзных паталогій. Нядаўна адзін адстаўны беларускі палітык заявіў, што гэты кліп – элемент інфармацыйнай вайны, развязанай Расіяй супраць нас, няшчасных»), Віталь Цыганкоў, дый нават харашуха Вольга Хіжынкова, дачка лесніка і рабочай аграфермы. Дадам, што няведанне прозвішча Галыгіна, да пачатку 2000-х – аднаго з самых яркіх гульцоў беларускага КВЗ, які не раз, і даволі трапна, парадзіраваў Лукашэнку, дапушчальнае хіба для мовазнаўцы, але не для кіраўніка тутэйшай партыі. Крывая трактоўка вобраза Тарапунькі (які зусім не выглядаў дурнем у параўнанні са Штэпселем!) – «ягадка на торце».

Калі ў 55-й серыі я пісаў пра «музычныя рознагалоссі» з многімі тутэйшымі «апазіцыянерамі», то не чакаў, што метафара стане рэчаіснасцю. Дальбог, стаміўся ад іхняга маралізатарства, снабізму і прымітыўнай канспіралогіі, калі ўсё (ну, амаль) тлумачыцца падкопамі Люцыфера Крамля. Добра, што нарадзіліся не ў Сярэднявеччы – папрабіваліся б у інквізітары ды папалілі б на вогнішчах скамарохаў, «апантаных д’яблам»…

Расчараваў і аналітык, да якога я ставіўся крытычна, але прызнаваў ягоную суб’ектнасць. Пасля публікацыі Паўла Усава ў «Белгазеце», дзе ёсць, у прыватнасці, такія словы: «Рускі чалавек – “драпежнік”. Яму не патрэбныя вытанчаныя тэхналогіі, прарывы ў медыцыне – яму патрэбная дубіна (няхай і выдуманая), і чым яна большая, тым лепей. Бо рускі чалавек без дубіны – гэта не рускі», мне цяжка ўважаць яго за калегу. Тут прафанацыя прафесіі самая настаяшчая.

* * *

Пазіцыя беларускай рэжысёркі Вольгі Нікалайчык, якая раскрытыкавала вышэйзгаданы кліп за «культ нізкапробнай якасьці жыцьця праз калярытны народны бурлеска-лубок», мне блізкая ўжо таму, што Вольга прапанавала: «Давайце зробім свой кліп :)))» Але ж для таго, каб зрабіць у Беларусі нешта якаснае і папулярнае, тое, што набярэ на «Тытрубе» хоць 5% праглядаў ад шнураўскіх мільёнаў, трэба адправіць на мароз пару соцень ідэолагаў… Зэканомленыя грошы сабраць у кучку, зліць творчаму калектыву ў асобах Вольгі Н., Святланы Б., Лёліка У. і спецыяльна запрошанага з Расійскай Федэрацыі грамадзяніна РБ Вадзіка Г. (можна далучыць галоўнага ўрача Лепельскай псіхіятрычнай лякарні), пару месяцаў настояць, узбоўтнуць… Профіт.

Вольф Рубінчык, г. Мінск

wrubinchyk[at]gmail.com

13.03.2018

Апублiкавана 13.03.2018  06:53

 

И снова об Изи Харике…

80 лет назад поэта не стало; остались многочисленные воспоминания о нём, его стихи и поэмы. Значительная часть художественных произведений Изи Харика востребована и в наше время. Лично мне наиболее симпатичны поэмы «Хлеб» («Вrojt», 1925) – о трудном переходе местечковых евреев на земледелие, куда более ухабистом, чем описано в поэме Михася Чарота «Корчма», созданной почти одновременно – и «На чужом пиру» («Af a fremder khasene», 1935), где зембинский вольнодумец-бадхен пытается защитить от нападок не только себя, но и музыканта из своей капеллы.

 

Заставки Цфании Кипниса из минского издания «На чужом пиру» (1936)

Не шибко глубокие журналисты до сих пор вносят путаницу в биографию Харика: здесь, к примеру, можно прочесть, что Изи Харик работал столяром, даром что в давно опубликованной анкете 1923 г. столяром называется его отец… То, что поэт жил в Минске на ул. Немигской (современной Немиге) – также «творческий домысел»; было сказано «где-то возле Немиги». Судя по cловам вдовы поэта Дины Звуловны Харик, дом стоял, скорее всего, в начале современной улицы Раковской, но когда мы лет 20 назад прогулялись с ней в тот квартал, она не сумела вспомнить точное расположение: «всё так изменилось…»

Здесь, на Революционной, в 1930–1941 гг. находилась редакция журнала «Штерн» – центр притяжения идишских писателей Беларуси и всего СССР. Фото Сергея Клименко, 2010 г.

В министерства культуры и информации РБ более двух недель назад было направлено письмо с просьбой увековечить память трёх ведущих еврейских поэтов БССР межвоенного периода (Зелика Аксельрода, Моисея Кульбака, Изи Харика) на табличке, которую следовало бы повесить по адресу: Минск, ул. Революционная, 2. Ответ пока не поступил.

В. Рубинчик, г. Минск

* * *

Из журнала «Советиш Геймланд», № 8, 1990

Л. Островский (Иосиф Бергер) пишет о своей встрече с Хариком в начале 1933 г., когда тот приезжал на Всесоюзное совещание еврейских писателей и встречался с Островским, как представителем Коминтерна. Харик рассказал, что готовится написать большое произведение, поэму о жизни евреев в Беларуси, начиная с царских времен до начала 1930-х гг. Там должны были быть затронуты события Октябрьской революции, гражданской войны, НЭПа, первые советские пятилетки и т. д. Всё это должно было отразить участие евреев в этом историческом процессе, формирование еврейской молодежи за последние 25 лет, начиная с революции 1905 г.

Харику было тогда немногим более 30 лет, но выглядел он моложе. Он объяснил, что для написания такой эпической работы ему абсолютно необходимо было показать борьбу еврейских трудящихся с религией, которая не позволяла евреям активно участвовать в революции. Нужно было отразить работу разных левых еврейских пролетарских организаций, таких как Бунд, Поалей-Цион, и одну часть посвятить сионизму, его существованию и ликвидации.

Харик говорил, что очень серьезно относится к своему новому замыслу и должен иметь первозданный материал, не вызывающий сомнения в достоверности. Материал, который имелся в Коминтерне, его не устраивал. Он хотел сам всё посмотреть в земле Израильской. Как именно идёт колонизация Палестины, какие существуют порядки, как ведут себя англичане. И не пахнет ли в Палестине социалистической революцией?

Харик просил оказать содействие, чтобы получить разрешение от имени Коминтерна поехать в Палестину. Это был бы залог художественности его произведения. Коминтерн, по мысли поэта, мог бы связать с местными коммунистами.

Предложения Харика ошеломили Островского. В 30-е годы многие деятели еврейского рабочего движения из России, особенно из членов Поалей-Циона, предлагали свои услуги как работники Коминтерна на Ближнем Востоке, чтобы оказать помощь Палестинской компартии. Были случаи, когда они получали на это согласие руководства и ехали туда на подпольную работу. Однако просьба Харика не была похожа на эти предложения. Ему необходима была творческая командировка. Бывали же прецеденты поездок советских писателей в разные страны. В таких случаях писателей обеспечивали служебными заграничными паспортами и визами тех стран, куда они собирались. Это касалось даже тех стран, где компартия была запрещена или отношения с СССР не были нормальными.

Поездка Харика была бы сопряжена с большой опасностью, ведь в случае ареста он должен был бы отрицать свое отношение не только к Коминтерну, но и вообще к СССР, отрицать умение говорить по-русски, да и то, что когда-либо был в России. Это уже был удел профессиональных революционеров. В 30-е годы уже существовала установка не направлять на подпольную работу Коминтерна советских граждан, родившихся на территории России. Нарушать это правило позволялось только в исключительных случаях, вынуждавшихся обстановкой.

Островский, по опыту работы в центральном аппарате Коминтерна, знал, что предложение Изи Харика не может быть принято. Островский писал, что это нельзя было осуществить, даже если бы он постарался убедить свое руководство в большой пользе поездки для творчества. На первый план выдвигались уже политические мотивы. Коминтерн не стал бы рисковать своими подпольными коммуникациями. Островский и сам не верил, что поездка Харика принесла бы пользу делу революции.

То ли ответ Островского был слишком осторожным, то ли он был не вполне ясен Харику, но тот стал еще более настойчиво просить о содействии. Харик приводил разные аргументы в свою пользу. Например, то, что он может быть полезен как еврейский поэт и коммунист, что его знания могут пригодиться палестинской компартии. Он говорил, что не претендует даже на командировочные расходы и всё сделает за свой счет.

Харик утверждал, что никто не знает о его замысле, он не делился даже с близкими друзьями. Заверял, что сумеет полностью сохранить тайну своей поездки и ее цели. Харик предложил даже, чтобы его отправили под чужим именем.

Островский сделал еще одну попытку отговорить его, сославшись на то, что писательский талант Харика настолько велик и необходим Родине, что нельзя ставить его под удар. Более того, фигура Харика настолько заметна, что его внезапное исчезновение трудно будет объяснить. На это он отвечал, что дела еврейской литературы запутаны, многие из его коллег оставляют национальную литературу и переходят на русский и белорусский языки. Что уже в течение нескольких лет в отношениях между писателями существует противоречивая атмосфера, и это отравляет ему жизнь. Он начал приводить примеры интриг, которые плетутся вокруг его имени, о попытках найти в его творчестве идеологические ошибки, о доносах на него и его товарища (З. Аксельрода? – В. Р.) в ЦК КПБ и прочей напраслине. Что он засомневался вообще в перспективе еврейской советской литературы. Одни поехали в Биробиджан с надеждой, что там еврейская литература будет развиваться естественно и беспрепятственно, но возвратились оттуда разочарованными. В заключение он добавил, что его отсутствие вряд ли скажется на состоянии еврейской литературы в Беларуси.

В своих записях Островский сделал вывод о том, что поездка Харика в Палестину, по-видимому, должна была вернуть ему внутреннее равновесие, снять камень с души.

(из архива В. Р.; перевод с идиша неизвестного автора)

Отрывки из переводов Изи Харика на иврит (1998 г.; листки были подарены Дине Харик приезжими из Израиля)

* * *

Сергей Граховский

«ВЕЧНЫЙ ПОЛЕТ»

15 марта 1968 г. состоялся вечер, посвященный 70-летию И. Д. Харика.

Есть люди, встретив которых однажды, запоминаешь их на всю жизнь. Есть поэты, услышав голос которых однажды, помнишь десятилетия. Его ни с кем не спутаешь, он не подвластен времени и самым изощренным имитаторам. Этот голос будоражит, зачаровывает, увлекает неудержимой волной поэзии даже тогда, когда она звучит на непонятном тебе языке. Ты приобщаешься к подлинному искусству, становишься зрячим: нервами, сердцем, всем существом чувствуешь поэзию, ее музыку, темперамент, глубину и неподдельную правду чувств истинного художника. Таким был Изи Харик, такой была его поэзия.

Когда меня спрашивают, на кого был похож Харик, я могу ответить одно: «Может быть, есть похожие на Харика, но он не был похож ни на кого». Так было и в жизни, и в поэзии.

Время стирает из жизни многое, даже черты и облик самых близких людей. Портрет Изи Харика через 30 с лишним лет после его трагической гибели можно со скульптурной точностью воспроизвести по памяти. Я вижу его всегда молодым – черная и всегда непослушная, как и сам поэт, копна кудрявых волос. Крупная складка лба, скрывающая глубокую и трепетную мысль, волевой подбородок и полет… вечный полет неукротимой энергии, высокого вдохновения и стремительности. Его никогда не видели безразличным или уравновешенно спокойным и самодовольным. Он всегда спешил, спешил больше сделать, больше принести людям света и тепла, окрылить вниманием и лаской. Поэтому так тянулись к нему еврейские, белорусские и русские поэты разных поколений. Он и сам был поэзией, мастером с открытой душой, готовым поделиться с каждым своим опытом и щедрым талантом наставника и старшего друга. Харик был тем коммунистом и гражданином, который всё отдает людям. Его знала и любила вся Беларусь. Он оставался влюбленным, верным и преданным сыном нашей земли, которая жила в его сердце и песнях. Слушали его все с одинаковым восторгом, одинаково любили подлинного поэта-трибуна, тонкого лирика, философа и мудрого советчика.

Харик навсегда остался молодым, страстным и вдохновенным патриотом своей Родины, свидетельством тому его вечно живые стихи, его влюбленность в жизнь, преданность нашей светлой и бурной эпохе. Поэт Изи Харик живет в советской литературе, в сердцах миллионов читателей, он и сегодня говорит с нами на родном языке, по-белорусски и по-русски, всегда вдохновенно и страстно. Он обязательно придет и к будущим поколениям.

(из архива В. Р.)

* * *

«Живой голос в безмолвной пустоте». Студийная версия песни Светланы Бень «У шэрым змроку» на слова Изи Харика, в переводе с идиша Анны Янкуты. Записана в октябре 2017 г. для проекта «(Не)расстрелянная поэзия».

Опубликовано 29.10.2017  18:26

М. Акулич. Гомель и евреи (2)

(окончание; начало здесь)

УЧЕНИЕ «МУСАР» В ГОМЕЛЕ

Тысячам евреев, а также нескольким иешивам из Литвы и Польши, во время Первой мировой войны пришлось покинуть прифронтовые районы.

Иешиве, открытой в 1896 году в Новогрудке раввином Йосефом-Юзлом Горовицем (известным также как «Саба из Новогрудка»), выпало пройти через все несчастья. В 1915 году, когда фронт стал двигаться на восток, иешива перевелась в Гомель.

Своей синагоги ешиботники не имели, им приходилось носить плохую одежду, спать в синагогах, жить впроголодь. Но они проповедовали популярное в то время в среде литовских ортодоксов-митнагедов учение «мусар», идеологический центр которого находился в Новогрудке. Им импонировала идея аскетизма, и поэтому из-за лишений, испытываемых всем народом, у Йосефа-Юзла оказалось немало последователей – до нескольких сотен. Их активное передвижение по тогдашней российской и белорусской территории не могли остановить никакие власти – ни «белые», ни «зеленые», ни «красные». Иешивы, которые руководствовались «мусаром», возникали в разных городах, а численность последователей учения росла.

В 1919 году гомельские власти (советские) сильно обеспокоились активностью иешивы Йосефа-Юзла, из-за чего раввин вместе с его тремястами учениками переселился в Киев. Однако центры «мусара» в Беларуси остались в таких городах, как Могилёв, Бобруйск, Речица. В эти центры, кроме того, съезжались спасавшиеся от репрессий верующие из Нижнего Новгорода, Ростова и Харькова. В Гомеле оставался центральный филиал иешивы, который возглавлялся зятем раввина Йосефа-Юзла, умершего в 1920 году. Зять, рав Авраам Яфен, взял на себя руководство всей системой иешив под названием «Новогрудок». В 1921 году его арестовали вместе с его учениками и посадили в тюрьму, после освобождения из которой он и еще 600 человек эмигрировали.

ЕВРЕЙСКИЙ ГОМЕЛЬ ПОСЛЕ ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Октябрьский переворот 1917 года завершился победой большевиков. После этого в Гомеле все хедеры закрыли, происходило постепенное превращение синагог и молитвенных домов в кинотеатры и разного рода клубы.

В 1926 году, когда город вернулся в состав Беларуси (до того несколько лет принадлежал РСФСР), евреев в Гомеле было 37475 человек, или примерно 44 процента от всех жителей. Многие евреи были заняты в кустарной кооперированной промышленности. Заметно выросло число евреев, занятых в учебных заведениях и госучреждениях. Впрочем, Илья Эренбург в своём романе о бурной жизни Лазика Ройтшванеца (1927) иронически показывал Гомель того времени как глухую провинцию.

В 1928–1939 гг. были созданы новые заводы и фабрики, на которых евреи трудились в качестве мастеров, руководителей производств, инженеров.

В 1920–1929 гг. действовали еврейский педагогический техникум, вечерняя еврейская школа, еврейская партшколa. До конца 1930-х годов работали государственные школы, в которых преподавание велось на идише. Если говорить о религиозной жизни евреев, то она лишь теплилась. Верующие евреи иногда тайно созывали молитвенные собрания (миньяны).

Неплохо себя зарекомендовали гомельские евреи в интеллектуальных играх. Так, бухгалтер Абрам Маневич (1904–1940), неоднократный чемпион города по шахматам в 1920–30-х годах, завоёвывал титул чемпиона Беларуси 1933 и 1938 гг. В 1939 г. ему, одному из первых в Беларуси, было присвоено звание шахматного мастера. Заметен был и его тёзка Брейтман, не ставший мастером, но занявший в чемпионате БССР 1937 г. 2-е место.

В 1939 году евреев в Гомеле насчитывалось 37100 человек.

ОТНОШЕНИЕ К ЕВРЕЯМ ГОМЕЛЯ СО СТОРОНЫ «СОВЕТОВ»

После того, как в 1917-м году произошла Февральская революция, евреев впервые безо всяких ограничений допустили к выборам в органы местного самоуправления. Гомельская городская дума придала идишу равные с остальными языками права, в том числе это касалось и официального делопроизводства. В августе 1917 года исполком горсовета Гомеля возглавил Лев Эвентов (1889–1962), являвшийся членом ЦК ОЕСРП (Объединенная еврейская социалистическая рабочая партия), а позже – известным экономистом, доктором наук, профессором.

Наблюдалось определённое развитие еврейской культуры. В 1920-е годы еврейская культура и образование на идише поддерживались советской властью, создавались «евсекции» РКП(б). «Советы» стремились дать отпор сионистам и в противовес «сионистскому» ивриту содействовали развитию идиша. Даже официальную «Гомельскую правду» выпускали в те времена не только на русском, но и на идише. В то же время власть запретила все остальные политические партии, в том числе «Поалей-Цион» и «Бунд». Власть также не одобряла преподавание на иврите. Все синагоги постепенно оказались закрыты.

В середине 1920-х годов в Гомеле наблюдалась активизация подпольной сионистской молодежной организации «Ха-Шомер Ха-Цаир» («Молодой страж»), за которую серьёзно взялись власти. С 1926 г. активистов-«шомеров» стали массово арестовывать и сажать в тюрьмы. Помощь репрессированным оказывалась бывшими гомельчанами, жившими в одном из палестинских кибуцев. В начале 1920-х годов в городе также пытались действовать движение «Гехолуц», религиозная партия «Мизрахи» и популярное спортивное общество «Маккаби».

Конец 1930-х годов был временем закрытия всех еврейских школ и репрессий против многих евреев — ветеранов революционного движения. Несмотря на это, в 1939 году доля представителей еврейского народа в общем числе депутатов Гомельского Совета от Центрального района составила 44 процента, что в общем соответствовало доле евреев в городском населении.

Евреи-гомельчане отважно сражались за победу в Великой Отечественной войне. Многим из них присвоили звание Героя Советского Союза: командиру минометчиков Евгению Бирбраеру, летчику-штурмовику Илье Катунину, младшему сержанту Науму Жолудеву, командиру роты Иделю (Юрию) Шандалову, отважной летчице Полине Гельман, генерал-лейтенанту танковых войск Симону (Семёну) Кремеру. Кремер в период работы в качестве военного разведчика в Англии участвовал в создании атомной советской бомбы.

По свидетельству Павла Судоплатова, в своё время – крупного работника органов госбезопасности, в конце 1940-х годов у Гомеля был шанс превратиться во «второй Биробиджан». Вопрос создания еврейской автономии на Гомельщине поднимался сразу после войны Сталиным (он обсуждал его с сенаторами США). Однако советским властям не нравилось, что уроженцы Гомеля принимали активное участие в основании государства Израиль, и проект был отброшен.

Вскоре после создания Израиля (май 1948 г.) «советы» стали относиться к евреям настороженно и даже враждебно. Дискриминация вернулась, и часть евреев попыталась выехать из СССР.

ОККУПАЦИЯ ГОМЕЛЯ НЕМЦАМИ И ЕВРЕЙСКИЕ ГЕТТО

В августе 1941-го года произошло вторжение в Гомель немецко-фашистских войск. Нацистами было предпринято установление в городе жесткого оккупационного режима. Вначале фашисты расправились с партийным советским активом, причем уничтожение шло не только активистов, но и их семей. После этого началось поголовное уничтожение гомельских евреев.

Первый военный комендант Гомеля обер-лейтенант Шверх подписал подлый приказ, согласно которому евреи обязаны были носить унижавшие их желтого цвета латы. После этого был запрет на любые связи и встречи евреев с жителями города, не являвшимися евреями. Евреи ни в коем случае не должны были появляться в городе (на его улицах). Немного позднее – в сентябре 1941 г. – фашистами были организованы в Гомеле четыре гетто, в которые ими сгонялись евреи – старики, женщины, дети. Всего согнанными в гетто оказались более четырех тысяч евреев.

Если говорить об условиях в гомельских гетто, то их можно назвать невыносимыми. Люди жили в тесноте, скученно, голодали, не могли рассчитывать даже на элементарные санитарно-гигиенические условия, никем не доставлялись продукты. Поскольку есть было нечего, многие от голода умирали. Некоторые из арестованных евреев мужского пола использовались на работах, связанных с очисткой улиц. Отношение к ним было зверское, их зачастую без причин избивали и унижали. Над узниками гетто издевались работавшие в охране немцы и полицейские, а также обнаглевшие солдаты, которые позволяли себе врываться в гетто и грабить евреев.

Немецкие оккупанты и полицейские разгромили и разграбили все городские еврейские квартиры. А 3–4 ноября 1941 года узников гомельских гетто, среди которых были старики, дети и женщины, расстреляли. Это произошло в лесу, в противотанковом рву рядом с МТМ (машинно-тракторная мастерская), а также близ деревни Лещинец. Расстреляно было примерно четыре тысячи евреев.

ЕВРЕЙСКИЙ ГОМЕЛЬ ПОСЛЕ ЗАВЕРШЕНИЯ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Когда закончилась война, восстановления школ на идише не произошло. Верующие в 1945 году ходатайствовали о том, чтобы здание синагоги им возвратили, но власти не захотели идти им навстречу.

В 1947 году верующие евреи собрали средства, за которые был приобретен дом. Но дом этот властями был конфискован, а на частные собрания они наложили запрет.

В 1963 году милиция ворвалась в частное молитвенное собрание, разогнала молившихся, изъяла свиток Торы и другие религиозные принадлежности.

В 1959 году в Гомеле насчитывалось около 25000 евреев, в 1979-м — 26416, в 1989-м — 22574. Согласно данным переписи 1979 года, из 38433 проживавших в городе и области «лиц еврейской национальности» лишь 4286 считали, что «еврейский» (идиш) является родным для них языком.

Многие из гомельских евреев сумели добиться в Советском Союзе немалых успехов, правда, чаще всего уже в других городах. Историк Гомеля Юрий Глушаков напоминает, что Абрам Зеликман стал заслуженным металлургом РСФСР, одним из разработчиков оружейного плутония, а Моисей Лурье — одним из создателей советского синтетического каучука. Математик Лев Шнирельман стал членом-корреспондентом Академии наук СССР. Гребец Леонид Гейштор был чемпионом Олимпийских игр и мира, а другой спортсмен, Леонид Либерман — чемпионом мира по классической борьбе. Режиссер Абрам (Аркадий) Народицкий, 13-летним подростком записавшийся в гомельскую ЧОН (часть особого назначения), в 1971 г. в соавторстве с Николаем Рашеевым снял знаменитый фильм «Бумбараш» по мотивам своей бурной молодости.

В конце 1980-х – начале 2000-х годов многие евреи выехали из Гомеля в разные страны — в США, Израиль, Германию. В 1999 году в Гомеле жило всего 4029 евреев. Таким образом, уехало подавляющее большинство.

В 2009 году на месте, где произошел расстрел 80 человек в 1942 году, установлен памятник погибшим гомельским евреям.

Сегодня евреев в Гомеле осталось совсем мало, хотя точное их количество не известно. Действует еврейская община, детей учат еврейским традициям.

В Гомеле (в центре города) работает «Атиква» – «еврейский садик», который по сути является городским национальным учебно-педагогическим комплексом. В нём сформированы дошкольные группы (их всего три) и начальные классы (их четыре). Программой «Атиквы» предусмотрено обучение ивриту и еврейской литературе.

Однако нельзя сказать, что проблем у евреев города не осталось, причем не только у живых, но и у мертвых.

ЕВРЕЙСКИЕ КЛАДБИЩА ГОМЕЛЯ

Многим гомельчанам известна улица Сожская (ранее это была улица Коллонтай). На ней когда-то располагалось еврейское кладбище, о чем стало широко известно лишь после того, как город стали реконструировать, а экскаваторы начали поднимать вместе с землей кости умерших когда-то людей и могильные плиты. Здесь располагалось еврейское кладбище, которое было впервые затронуто еще в довоенный период, когда на его месте происходило строительство стадиона. Скорее всего, на нём были захоронены жертвы «казачьих войн» 17-го столетия. В то время повстанцы из Беларуси, присоединившиеся к казакам из Украины, захватили город Гомель.

В давние времена социальные протесты имели ощутимый привкус национальной и религиозной вражды. Зачастую они влекли за собой резню, после которой в местах резни почти не оставалось евреев и католиков. Как говорилось в первой части, в Гомеле чудом уцелела еврейская семья Бабушкиной, давшая начало новой еврейской общине.

Когда-то Гомель был городом с несколькими еврейскими кладбищами. Большинство их было снесено. Так в  конце 1950-х годов окончательно снесли старое кладбище, а на его месте впоследствии строился стадион Гомельского университета. Возле университетского общежития и сегодня есть красная кирпичная стена разрушенного здания синагоги.

У этого кладбища интересная история. Когда была революция 1905 года, на нём организовывался сбор гомельских подпольщиков, a в 1918 году – сбор повстанческого ревкома, состоящего из левых эсеров, коммунистов и анархистов. Здесь революционеры прорабатывали планы, касавшиеся боевых операций против оккупантов.

Гомельское кладбище XIX – начала XX веков, на котором построили городской стадион, было ликвидировано без перезахоронений. Власти хотели его ликвидировать еще в 1922 году и построить на его месте конюшню. Сотни могильных плит были срыты, и авторитетные городские евреи обратились с протестом к Троцкому. Это не помогло; кладбище в 1927 году начали сносить. Среди похороненных на нем евреев находились останки, принадлежащие цадику Ицхаку бен Мордехаю Эпштейну, лучшим из учеников которого был Шнеур-Залман из Ляд. Могилу цадика чтили многие поколения хасидов.

Когда происходила реконструкция стадиона в 2008 году, рабочие возили кости на свалку. Число извлеченных черепов было слишком велико, чтобы его проигнорировать. Строителей просили складывать кости в пакеты для последующего перезахоронения. Ведь реконструкцию, когда останкам более пятидесяти лет, осуществить было нереально.

Согласно мнению профессора-историка Евгения Маликова, кладбище нужно рассматривать как часть городского наследия. Он сказал: «Вместе с человеческими останками на свалку была выброшена история города».

В настоящее время в Гомеле (в самом его центре) предусматривается строительство жилого восемнадцатиэтажного дома с парковками и огороженной вокруг него территорией. Но оно было приостановлено по настоянию еврейской общины.

Историки подтверждают тот факт, что на месте строительства действительно было еврейское кладбище. Захоронения на нем проводились до 1885 года; сохранился план города Гомеля 1913 года, на котором с помощью знаков отмечены еврейские захоронения. Нужно в прямом смысле докапываться до истины, делать раскопки и изучать найденные в их ходе предметы, не допускать неуважения к умершим. Есть надежда, что так и будет.

Подготовила Маргарита Акулич по материалам jewishgomel.com и иным источникам

Опубликовано 11.08.2017  08:20

А. Локшин о евреях и революции


14 МАЯ 2017

Еврейские партии России и Октябрьский переворот

В ГОСТЯХ: Александр Локшин доктор исторических наук
ВЕДУЩИЙ: Михаил Соколов

М. Соколов― В эфире программа «Цена революции», ее ведет Михаил Соколов. И наш гость сегодня Александр Локшин, старший научный сотрудник Института востоковедения Российской академии наук. Сегодня мы говорим об Октябрьском перевороте, ну, или об Октябрьской революции большевиков – как уж вам хочется, и о русских еврейских партиях. Что, собственно, происходило с ними в этот период.

Александр Ефимович, добрый вечер. И хотел бы первый вопрос вам задать как бы для уточнения и напоминания, чтобы люди понимали ситуацию в целом. Была ли Россия в 1917 году государством с самым большим еврейским населением в мире?

А. Локшин― Да, совершенно верно. В ту пору еврейское население составляло порядка 6 миллионов человек, несмотря на начавшуюся с 80-х годов ХIХ века, как известно, массовую еврейскую миграцию. Но за счет низкой смертности и высокой рождаемости это все восполнялось. 1917 год – это время уже распада, начала распада России, поэтому можно довольно условно начать говорить о российском еврействе, ибо уже формируется украинское еврейство и так далее.

Но я хотел бы вначале, если вы не возражаете, представить партии, о которых мы будем говорить, еврейские политические партии, как они существовали после Февральской революции.

М. Соколов― Может быть, нам напомнить все-таки вот в начале века, как они возникали и развивались.

А. Локшин― Да, совершенно верно. Партии условно можно разделить на пессимистов и оптимистов. Хотя, как говорится, пессимист – это хорошо информированный оптимист. Так вот, были партии, которые считали, что будущее еврейского населения, еврейского народа в Российской империи, в России, не в России, а за ее пределами, прежде всего, в Палестине, на исторической родине. То есть, партии, которые не считали Россию страной с длительным пребыванием в ней еврейского населения, а ориентировались на палестинофильские сионистские идеи.

К ним, конечно, прежде всего относились такие общие сионисты. Они требовали и стояли за эмиграцию евреев из России, за поселение их на исторической родине. Но еще с 1906 года на Гельсингфорсском съезде Жаботинский, молодой тогда Владимир Жаботинский, участвовавший в составлении программы, написал, и это было принято, что сионистское движение присоединяется к освободительному движению России. Но тем не менее, сионисты были несколько дистанцированы от таких российских дел, хотя и требовали прав и свобод для всего населения страны, включая раздел земли между крестьянами, 8-часовой рабочий день и так далее. Но требования в основном были национальные – это выходной день в субботу, религиозное образование, финансовая поддержка этого религиозного образования и так далее. Но главная цель, конечно, была выезд из России на историческую родину.

М. Соколов― То есть, для них Россия была таким временным пристанищем – ну, чтобы там было все хорошо, но до того момента, пока еврейское население не покинет эту территорию?

А. Локшин― В общем-то, да, но это было возможно, и общие сионисты тоже поддержали, и очень решительно поддержали Временное правительство, свержение царизма, и были с Временным правительством в очень хороших отношениях. И, как показала сионистская конференция, или съезд, которая была в мае 1917 года, были приветствия на съезд от Временного правительства и так далее.

М. Соколов― А они все-таки были либералы или социалисты?

А. Локшин― Нет, они были, конечно, не социалисты и даже не либералы тоже. Ну, конечно, это были литерально-демократические требования, и в этом, конечно, плане их можно отнести в лагерь либерально-демократический.

Но оставим общих сионистов и перейдем к другой партии, которая совмещала, была такая партия Поалей Цион (Рабочие Сиона), которая являлась как бы гибридом марксизма и сионизма. По общим своим российским требованиям они были близки к меньшевикам-интернационалистам. И даже некоторые из этой партии симпатизировали большевикам, но сионизм этой партии был непреодолимым препятствием для союза с большевизмом.

Итак, Поалей Цион. Это еще одна партия. Все партии сформировались к концу ХIХ – началу ХХ века, но получили такую зрелость, идеологическую зрелость, программную, интеллектуальную в годы первой русской революции и вновь заявили о себе сразу же после свержения самодержавия.

М. Соколов― Скажите, а кто лидерами был у тех же Рабочих Сиона?

А. Локшин― У Рабочих Сиона был лидером Бер Борохов, очень интересная личность, который рано ушел, в 1917 году, в декабре 1917 года он умер, не дожив даже до сорока лет. Он был интересным публицистом такого марксистского плана, писал статьи на самые различные темы и был исследователем, вот в еврейской дореволюционной энциклопедии статья, посвященная идишу, морфологическому, фонетическому развитию этого разговорного еврейского языка идиша написана именно Бороховым. Но Борохов стал как бы вождем, и после смерти его портреты Борохова висели в каждом помещении партии Поалей Цион вместе с портретом Карла Маркса.

М. Соколов― А вообще рабочих-евреев какая доля была, и вообще какие-то цифры здесь известны? Вот партия есть, а пролетарии были?

А. Локшин― Общие сионисты, конечно, сделали себе имя в значительной степени благодаря декларации Бальфура, о которой, наверное, здесь много говорили, я не буду говорить это.

М. Соколов― Ну да, которая давала возможность создать еврейское государство.

А. Локшин― Да, в какой-то степени правоохраняемое убежище от Британии.

М. Соколов― Но я все-таки по поводу пролетариев. Вот пролетарии-то были? Насколько их много было в еврейском населении?

А. Локшин― В еврейском населении пролетарии довольно значительно присутствовали, примерно две трети, если считать сюда ремесленников, если считать мелких торговцев, это мелкая буржуазия, конечно, но…

М. Соколов― То есть люди, которые своим трудом зарабатывали.

А. Локшин― Да, которые своим трудом зарабатывали, и они, конечно, больше склонялись к другим партиям. Но я хотел бы чуть позже сказать об этих партиях.

И к пессимистам, пожалуй, отнес бы я такую партию, как Социалистическая еврейская рабочая партия, и сионисты-социалисты. С мая 1917 года эти партии объединились, и известно, как под названием Объединенная еврейская социалистическая партия или Фарейнигте, так ее и называли и русские товарищи, Фарейнигте, то есть, объединенная, она была по своим программным установкам близка к эсерам, но строила свою – почему я отношу их к пессимистам – поскольку они исходили из идеи территориализма.

М. Соколов― Это что такое?

А. Локшин― Из идеи, что не обязательно Палестина должна быть будущим еврейского народа, а любая территория, которая сможет предоставить возможность для развития культурного, духовного, экономического развития для еврейского народа. Например, Аргентина с начала 80-х годов кроме Соединенных Штатов и Палестины, туда в Аргентину ехало немало евреев. И сейчас аргентинская еврейская община, все они выходцы из Восточной Европы. Но они достаточно сильно испанизировались.

М. Соколов― То есть, вот эта партия, она не требовала создания государства, она была согласна на какие-то автономии, да?

А. Локшин― Ну почему, она готова и на государство в перспективе, на автономию были согласны другие партии, о которых я скажу чуть позже.

Итак, мы как бы покончили с пессимистами, перейдем к оптимистам, то есть, тем партиям, которые исходили из того, что будущее еврейского народа в России и только в России, но в демократической России, России, которая будет общим домом для всех народов и конфессий. Прежде всего, конечно, сюда нужно отнести Еврейскую социал-демократическую рабочую партию.

М. Соколов― Это Бунд?

А. Локшин― Это Бунд, совершенно верно, Союз. Которая была близка к меньшевикам по программе и решительно выступала против романтической утопии сионистов. И в программе очень важное место занимал идиш, именно идиш должен стать основой и будет основой еврейской культуры, а не иврит.

То есть, эти партии между собой и до революции достаточно сильно враждовали, то есть, эта вражда происходила в публицистике, на каких-то митингах, тоже в Швейцарии между различными группировками еврейских студентов, но никак не выражала какие-то воинственные действия, что стало уже после революции, когда те же Фарейнигте, объединенная партия вошла в еврейские секции при Центральном комитете.

М. Соколов― Александр Ефимович, я хотел спросить, вот вы говорите об этих партиях, одни, скажем так, демократы, другие социалисты, но тоже демократы. А были ли правые партии религиозные? Вот сейчас они есть в Израиле. А тогда какие-то зачатки такого движения были или нет?

А. Локшин― Вряд ли можно говорить о правых партиях, сами евреи практически не входили в партию октябристов, все евреи, как говорили классики наши Ильф и Петров, все евреи левые. Евреи в основном если и входили в российские партии, то эта партия была кадетов, партия свободы, народной свободы, конституционно-демократическая партия.

Здесь можно называть партию Ахдут, или Ахдус, в таком ашкеназском произношении. Это была религиозная партия, которая сформировалась уже в 1917 году, и она прежде всего, как они говорили – каждая партия говорила, а религиозная партия особенно, было несколько религиозных группировок Петрограда и Москвы, они говорили о том, что они представляют – в общем-то, это и было так – интересы большинства еврейского народа в России, поскольку абсолютное большинство были люди религиозные, исповедовали иудаизм. Ну, обратимся дальше, если у вас нет пока вопросов.

М. Соколов― Про Бунд хорошо бы рассказать.

А. Локшин― Бундовцы разделяли взгляды меньшевиков на революцию, что царь возглавляет полуфеодальный режим, и Россия находится лишь на ранних стадиях капитализма. И настоящие марксисты – считали бундовцы – должны поддерживать буржуазный порядок, так же как считали и меньшевики, который лишь значительно позже уступит место социалистическим отношениям, социалистическому порядку. И поспешный захват власти – считали бундовцы – лишь ускорит разгром социалистической революции, так как у нее в настоящее время, то есть, в 1917 году, нет никакой ни социальной, ни экономической базы.

Ленину и его единомышленникам еврейского происхождения, Троцкому, Свердлову, Каменеву, Зиновьеву – они их резко критиковали за заявления о том, что нельзя отказываться от власти из-за того, что власть падала сама в их руки, руки большевиков, в частности – казалось, что за несколько месяцев, им казалось достаточно для буржуазной стадии. Власть, она валялась на дороге, и это действительно так было. Временное правительство оказалось достаточно слабым и не смогло создать такой новый порядок в стране, который бы определил развитие, ибо дожидались Учредительного собрания. И эта власть – это признавал сам Ленин – валялась на дороге, и нужно было ее только поднять. И во многих бундовских организациях возникали левые организации, которые с симпатией поддерживали большевистскую идею о том, что вскоре разразится революция в Европе, которая придет на помощь менее развитому рабочему классу в России.

Партия Поалей Цион тоже начала раскалываться по этому вопросу поддержки большевиков, но другие еврейские партии, организации, такие как Фолкспартей (Народная партия), а также Ахдус, о которой я говорил, религиозная партия, не питали никакой симпатии ни к социализму, ни к атеизму и так называемому интернационализму.

Была еще, вообще вот Фолкспартей, лидером которой был известный историк Семен Маркович Дубнов, она строила свою программу на национальной автономии.

М. Соколов― А у бундовцев тоже была ведь национально-культурная автономия?

А. Локшин― Да, национально-культурная автономия. А вот у этих была экстерриториальная автономия для всего еврейского народа, в то время как у Бунда, они об автономии говорили с упором именно на рабочий класс.

И еще нельзя не назвать Еврейскую народную группу, она была очень немногочисленная, но в нее входили очень влиятельные и участвовавшие в дальнейшем развитии революции и в эмиграции уже такие деятели, как Винавер, Слиозберг – это крупные адвокаты и крупные общественные политические деятели.

М. Соколов― А вообще их принято считать кадетами.

А. Локшин― Да, они были одновременно и кадетами, и поддерживали тесные отношения с этой Еврейской народной группой. Конечно, это были карликовые партии, но по своей интеллектуальной мощи, по влиянию, по прессе, по активному участию в событиях они, конечно, превосходили значительно свою численность.

Однозначно отрицательно относились к захвату власти большевиками и сионисты. Сионисты называли это преступной узурпацией. Бундовцы тоже солидаризировались в данном случае, что редкий случай, с сионистами, и называли большевистский переворот безумием. Им вторили, этим оценкам вторили многие еврейские публицисты. Современник, например, свидетельствовал: для большинства разница между революциями была очевидной. Кто может забыть, какой великий душевный подъем, — говорил один из представителей, один из публицистов в еврейской общине, — какой великий душевный подъем, какую радость и ликование побудила первая русская революция в феврале 1917 года, (он ее называл первой революцией). Сама душа пела «Марсельезу». Сущностью Февральской революции была свобода, а сущностью Октябрьской революции – диктатура. Стремительная, решительная диктатура меньшинства над большинством. Революция вылилась в анархию, бесстыдную грубую анархию. И повсюду раздавались призывы и в еврейском обществе, и в русском, российском, призывы к бойкоту большевиков. Евреи оказались среди тех, кто и свергал Временное правительство, и среди тех, кто был среди его защитников. В день большевистского переворота в Зимнем дворце оказалось немало юнкеров-евреев.

М. Соколов― А ведь как раз, по-моему, в 1917 году и дали возможность и обучения офицерского, и производства в чин.

А. Локшин― Совершенно верно. После отмены всех дискриминационных ограничений, не только черты оседлости, огромного числа ограничений, в том числе запрета на поступление даже в третьем поколении для уже русских людей, крещеных, но которые в третьем поколении имели деда еврея или так далее, они не имели в годы Первой мировой войны, скажем, поступить в юнкерские училища.

И после Февральской революции буквально сотни молодых еврейских юношей, а может быть, и тысячи, ринулись и становились юнкерами. И вот эти юнкера оказались в Зимнем дворце в ту драматическую ночь 25 октября, и в историю вошли такие имена, как Шварцман, Шапиро, братья Эпштейны, Больцман и многие другие.

Поручик Синегуб, командир взвода юнкеров, вспоминал – он тоже оказался тогда в Зимнем – что кругом была полная неразбериха. «Казаки, злые насупленные лица. «Когда мы сюда шли, — говорил подхорунжий, — нам сказок наговорили, что здесь, — вспоминал Синегуб, — чуть ли не весь город с образами. А на деле оказались жиды да бабы. А русский-то народ там с Лениным остался». Я, — вспоминал Синегуб, накинулся на подхорунжего: а кто мне не говорил на этом самом месте, что у Ленина вся шайка из жидов, а теперь вы уже здесь жидов видите! Да, рознь, среди евреев. Я вспоминал своих милых светлых юнкеров».

Во главе восстания против большевиков, которое было организовано спустя четыре дня после прихода большевиков к власти после Октябрьского переворота, стал Михаил Гоц, глава созданного Комитета защиты родины и революции. Юнкерам удалось захватить Петропавловскую крепость и Смольный, но части петроградских казаков к ним не присоединились. Большевики с кронштадтскими матросами вскоре подавили это восстание. Газеты сообщали, что еврейская община оплакивает свои многочисленные жертвы. На еврейском Преображенском кладбище похоронены 50 жертв – сообщали газеты. Среди похороненных 35 юнкеров, погибших при осаде Владимирского училища и телефонной станции. Первые месяцы после Октябрьского переворота в разных регионах страны возникали такие организации, даже партизанские отряды для борьбы с большевиками, среди которых было немало еврейской молодежи.

М. Соколов― Я думаю, здесь мы должны сделать с Александром Локшиным небольшой перерыв на объявления и продолжим вот после такой паузы.

РЕКЛАМА

М. Соколов― В эфире «Эха Москвы» программа «Цена революции», ее ведет Михаил Соколов, у нас в гостях Александр Локшин, старший научный сотрудник Института востоковедения. Говорим об Октябрьском перевороте и, собственно, русских еврейских или российский еврейских партиях.

Вы уже рассказали собственно о ситуации в 1917 году, когда часть активная политизированная российского еврейства приняла участие в борьбе с большевиками. А вот, с другой стороны, у нас есть эта легенда, миф – я не знаю, как а этому относиться – об участии активнейшем выходцев из еврейства в Октябрьском перевороте. Вот как вы, как ученый, выскажетесь на этот счет – действительно от выходцев из еврейства многое зависело в эти дни?

А. Локшин― Вряд ли что-то многое зависело. Хотя действительно во главе Октябрьского переворота стояли Ленин и Троцкий. Уже много раз здесь в этой студии, очевидно, говорили, что Троцкий был еврейского происхождения, но не считал себя евреем, считал себя интернационалистом и очень мало интересовался, хотя понимал свое происхождение, еврейскими интересами и еврейскими делами. Кроме того, в верхушку большевистской партии Военно-революционный комитет входили, как известно, Яков Свердлов, Каменев, Зиновьев также были среди участников тех революционных событий.

М. Соколов― Каменев и Зиновьев как раз были против переворота в тот момент.

А. Локшин― Да, в тот момент они публично выступили. Но вскоре присоединились к Совнаркому и участвовали во всех этих событиях большевиков.

М. Соколов― Кстати, Каменев был сторонником Народного социалистического правительства какое-то время.

А. Локшин― Да, совершенно верно.

М. Соколов― То есть, можно сказать, что они были в тот момент такими мягкими большевиками, с которыми боролся Ленин.

А. Локшин― В общем-то, да. Но если говорить об их еврейском происхождении, то они были, кроме происхождения, крайне далеки от всех этих национальных интересов, национальных еврейских требований. Они считали себя не евреями, а интернационалистами, ибо революция, социалистическая революция покончит со всем вообще с разделением народа на национальности, на вероисповедание и так далее. Это была глубокая вера. И эти люди, в общем-то, стояли далеко от еврейства как такового.

Вспоминается такой случай, который рассказывал Дубнов, и Юлий Гессен тоже к этому имел отношение, другой еврейский историк. Петроград находился на осадном положении, войска Юденича подходили к Петрограду, и вот-вот колыбель большевистской революции должна была пасть. Ожидали еврейские погромы. Один из участников предложил связаться с Зиновьевым, связаться с Троцким, чтобы как-то защитить евреев Петрограда от возможных насилий.

В ответ на это все участники в один голос заявили, что они не хотят иметь дело с этим правительством, с этой властью, с этими узурпаторами, и никогда не вступят с ними ни в какие переговоры и не выставят никакие просьбы. То есть, даже когда речь шла о жизни и смерти, поддерживать большевиков эти люди не желали.

Ну если продолжить рассказ о первых днях после крушения порядка, который был при Временном правительстве и власти большевиков, то надо сказать, что кроме вот созданного Комитета защиты родины и революции им удалось захватить, как я уже говорил, и Петропавловскую крепость, и Смольный, но они были подавлены, это первое, собственно, выступление против большевиков спустя четыре дня, было подавлено это выступление петроградскими матросами.

Газеты тогда сообщали, еврейские, русские газеты, что еврейская община оплакивает свои многочисленные жертвы. На еврейском Преображенском кладбище похоронены 50 жертв. Среди похороненных 35 юнкеров, погибших при осаде Владимирского училища и телефонной станции.

М. Соколов― То есть, это серьезные были бои, значит, раз такие потери.

А. Локшин― Да, были бои в самых разных местах.

М. Соколов― Миф же, знаете, такой, что это бескровная была революция. Вот в Петрограде бескровная, а в Москве, значит, были тяжелые бои. А на самом деле, если рассматривать хотя бы на протяжении дней десяти, получается, что это не менее кровавое событие.

А. Локшин― Да, совершенно верно, было и сопротивление в Петрограде. И не только в Петрограде. В первые месяцы после Октябрьского переворота в разных районах страны возникают для борьбы с большевиками, как я уже говорил, партизанские отряды, в которых много было молодежи. Особенно активная поддержка борьбы, как говорили, с узурпаторами, была на юге, где состоятельные евреи, например, Ростова-на-Дону пожертвовали на борьбу с большевизмом 800 тысяч рублей – сумма немалая. Их представитель заметил, что лучше спасти Россию с казаками, чем погубить ее с большевиками.

В Добровольческую армию вступило и немало евреев, хотя отношение к ним было такое довольно подозрительное, и Добровольческая армия очень скоро развернула такую активную антисемитскую агитацию, был ОСВАГ, осведомительное бюро, такая пропагандистская группа, которая выпустила, кстати, и «Протоколы сионских мудрецов», в которые верили многие офицеры Добровольческой армии.

М. Соколов― Александр Ефимович, я хотел немножко вернуться назад от Добровольческой армии. Все-таки были выборы в Учредительное собрание. Вот как еврейские партии приняли участие в этих выборах? Я так понимаю, что Бунд входил как автономная такая структура в меньшевистскую партию, а вот остальные, там, религиозные партии, сионисты и так далее?

А. Локшин― Первоначально были одновременно выборы и в Учредительное собрание, почти одновременно, и в ноябре 1917 года, как раз когда происходили уже в первые дни после большевистского переворота выборы на Еврейский учредительный съезд, который должен тоже был решить вопросы устройства еврейской жизни. И на этом съезде, то есть, большинство не на съезде, а делегатов на этот съезд поддержало, большинство было у сионистов, которые очень быстро завоевали популярность благодаря декларации Бальфура, о которой мы уже вспоминали. Здесь впервые сионистское движение получило очень широкую международную поддержку, поддержку Британии, и это сыграло огромную роль.

За сионистами шли в Учредительное собрание и на еврейский съезд социалистические партии, бундовцы шли. И вровень с ними довольно серьезное влияние имела и религиозная партия. Несколько религиозных объединений, Ахдус, Союз, и в Учредительном собрании еврейские структуры, еврейские партии были представлены как вместе, в составе русских партий, так и самостоятельно, отдельно.

М. Соколов― Вот я вижу, у меня тут записаны некоторые цифры. Я не знаю, точно ли это я взял или нет, но за блок религиозных партий сионистов голосовало порядка 400 тысяч человек, за бундовцев около 35-40 тысяч человек. То есть, получается, что выбор был среди еврейского населения не в пользу социалистов, по крайней мере.

А. Локшин― Это верно, но ситуация быстро менялась, основная партия, которая получила большинство голосов, была, как известно, эсеры, социалисты-революционеры, которые составляли большинство депутатов, делегатов на Учредительное собрание. А с социалистами-революционерами поддерживал тесную связь Семен Ан-ский, выдающийся еврейский этнограф и общественный деятель, который начинал как секретарь Петра Лаврова, известного русского народника-теоретика, а затем вновь вернулся в еврейское движение и много сделал в культурном плане и в революционном плане. Он же участвовал в переговорах о создании, вот вы упоминали, вот этого объединенного единого революционного правительства, в которое вошли бы все социалистические партии, которые были в России. Но фактически большевистский переворот поддержали, можно сказать, левые эсеры, которые к этому времени уже находились на грани раскола, левые эсеры поддержали большевиков. Но, как, опять-таки, как известно, эта поддержка закончилась разгромом и выступлением левого мятежа, выступлением левых эсеров 6 июля 1918 года.

М. Соколов― Там такая видная фигура была, Исаак Штейнберг, который, кстати, был одним из создателей Всемирного еврейского конгресса.

А. Локшин― Да. Это очень интересная фигура. Он был религиозный еврей, и наркомом юстиции был одно время. Неизвестно, как его занесло на какое-то короткое время в Совнарком, Совет народных комиссаров, но очень быстро он ушел оттуда.

И надо сказать в целом об отношении к этому большевистскому перевороту, что из двух миллионов эмигрировавших из России к 1920 году примерно 10% составляли евреи, то есть, 200 тысяч человек. Берлин на время становится центром русско-еврейской жизни уже в эмиграции, и среди тех, кто эмигрировал, трудно назвать вообще какую-либо яркую личность, которая оставалась в Москве или в Петрограде. Уехали практически все видные деятели еврейской общественной жизни периода Временного правительства, дореволюционного периода, как Генрих Слиозберг, Марк Вишняк, как Винавер.

М. Соколов― И бундовцы, по-моему, тоже – Абрамович, Либер, Эрлих.

А. Локшин― Да, Абрамович. Вот надо сказать, что еще один момент, это уже отдельная большая тема, как постепенно начавшееся погромное движение и массовое убийство евреев на Украине, страшные погромы начинают влиять на еврейские партии.

М. Соколов― А ведь на Украине сначала еврейские партии вошли, по-моему, в правительство Центральной Рады, Петлюры, там было специальное министерство по еврейским делам.

А. Локшин― Совершенно верно, Моисей Зильберфарб даже был министром по еврейским делам, и Украина был первой страной, которая предоставила евреям национальную персональную автономию наряду с другими национальными меньшинствами в стране – с русскими, поляками, евреями, и формально те решения, которые тогда были предприняты, имели огромное значение.

М. Соколов― А в чем суть вот этой национальной персональной автономии?

А. Локшин― Она создавала возможность выбора языка, выбора школы, выбора культурного развития, создания собственных национальных общин и так далее. То есть, по этому пути потом пошли другие страны, как в Балтии, например, в Литве нечто подобное создавалось. Но в Украине оказалось невозможным контролировать ситуацию, которую вначале поддерживала украинская народная республика, и начались вот эти массовые погромы, которые и повлияли на настроения того же Бунда, который, во-первых, смотрел, что действительно революция начинается, происходит и в Европе – Баварская социалистическая республика, революция в Венгрии во главе с Бела Куном, революция в Мюнхене, в Баварии с Евгением Левине, все это как бы подрывало некие традиционные представления Бунда, ортодоксальные представления марксизма о революции, действительно как будто большевики правы – революция началась в Европе, революция началась в Германии, которая затем окажет свою поддержку и революционной России.

Но, как известно, эти выступления были быстро подавлены, но Бунд раскололся на левый и правый бунд, и бундовцы все равно стояли несколько дистанцировано от большевистской партии, и когда и в Украине, и в Белоруссии одним из лидеров Бунда в этот период становится Эстер Фрумкина, которая вынуждена была вступить и в большевистскую партию, бундовцы предлагали вступить в большевистскую партию на тех же началах, как они предлагали это на втором съезде.

М. Соколов― То есть, автономная структура?

А. Локшин― Да, автономная структура. Но это большевиками было жестко отвергнуто, и бундовцев принимали персонально каждого в большевистскую партию. Но партийный стаж им засчитывали со времени вступления в Бунд, то есть, с 1897 года.

М. Соколов― Просто часть бундовцев, я так понимаю, все-таки критиковала красный террор, но была за отпор белогвардейцам, вот такая двойственная позиция. И вот эти бундовцы в компартию сразу не вошли.

А. Локшин― Это так, но надо сказать, что создается специальная структура при большевистской партии, при центральном бюро, я ее уже упоминал, еврейскую секцию, которая пытается установить диктатуру пролетариата на еврейской улице. Создается при ВЧК специальный стол по борьбе с контрреволюцией и сионизмом на еврейской улице, с антисемитизмом и контрреволюцией на еврейской улице. Под контрреволюцией имелся в виду сионизм.

И борьба с сионизмом, хотя появляется новый сионизм уже с 1917 года, такой халуцианский сионизм, халуцим, пионеры, молодежь активно участвуют в сионистском движении и поддерживают некоторые идеи Октябрьской революции, всеобщего переворота, перехода на новый образ жизни и так далее. Гехалуц тоже был таким, можно сказать, как говорят сейчас современные исследователи, советским сионизмом, то есть он поддерживал некоторые идеи октября, но был и нелегальный Гехалуц, который был решительно настроен против большевистского режима, и легальный Гехалуц, правда и за теми, и за другими следила очень активно ЧК и фиксировала все их действия.

М. Соколов― Скажите, а что произошло вот с этими партиями, вот социалистическая эта партия СЕРП и вот эти Рабочие Сиона после 1917 года? Они в конце концов пошли к большевикам, или все-таки тоже раскололись?

А. Локшин― Да, Поалей Цион тоже раскололся, и вскоре возникла даже такая партия, Еврейская социал-демократическая рабочая партия Поалей Цион Комфарбанд, Коммунистический союз Поалей Цион, которые ставили задачу, такая, можно сказать, карманная партия и «диванная партия» как говорил, кажется, об этом Плеханов. Они могли все разместиться на одном диване. Но формально они стояли за установление диктатуры пролетариата в Палестине. И их не трогали до поры до времени, до 1927 года, и в этом смысле можно сказать, что в Советском Союзе была даже двухпартийная система – и большевистская партия, и вот этот вот Коммунистический Поалей Цион.

М. Соколов― Ну да, остальные-то уже все сидели фактически по ссылкам и лагерям.

А. Локшин― Да, совершенно верно. И с этими коммунистами Поалей Цион очень быстро покончили к концу 20-х годов, и они оказались там же, где их прежние единомышленники. То есть, к концу 20-х годов с еврейскими политическими движениями, которые существовали в советской России, в Советском Союзе было покончено. Все они были арестованы, часть удалось выехать при помощи Красного креста и Пешковой, в Палестину они были высланы, другие оказались в лагерях до победы мировой революции, третьих просто расстреляли во время красного террора.

Так что, ситуация была соответствующая, тренд был понятен. Еврейство, которое поддержало большевистскую революцию и первоначально, как говорил Ленин Диманштейну – а Семен Диманштейн, это такая фигура важная очень и очень влиятельная, сам он имел, один из немногих, большевистский стаж до революции, заодно он закончил религиозную иешиву в слободке и имел хорошее религиозное образование. Он возглавил всю еврейскую работу советской власти, был близок к Ленину. После 1917 года возглавлял так называемый еврейский комиссариат и еврейский отдел при Наркомнаце, которым командовал, руководил Сталин, и еврейские секции. Он пытался, вот как говорили, установить диктатуру пролетариата на еврейской улице.

М. Соколов― А что же ему Ленин-то сказал?

А. Локшин― Ленин ему сказал, по словам самого Диманштейна, что революция в немалой степени была спасена в провинции благодаря действиям еврейской средней прослойки, которая на бойкот большевизма, который был, и вообще большевистских организаций, каких-то структур, отделений, наркоматов и прочее, на местах организовали бойкот, то на их место пошла вот эта средняя группа еврейской мелкой буржуазии, члены партии Фарейнигте, бундовцы, которые обладали кое-каким образованием.

И поэтому в глазах населения это была еврейская власть, поскольку они получали и соответствующий паек, и занимали посты в еврейских органах власти и в ВЧК. Но процент их был не столь велик, как это пытаются представить некоторые, он был относительно незначителен. Он был несколько выше процента еврейского населения в России, но в целом это были следователи, но никак не те, которые принимали участие, которые занимали какие-то интеллектуальные посты в этих организациях.

М. Соколов― И с другой стороны, мы можем сказать, что значительная часть интеллектуального сопротивления большевизму, она была сформирована теми людьми, в том числе еврейского происхождения, которые ушли в эмиграцию. И тот же, например, «Социалистический вестник» меньшевистский.

Оригинал

Опубликовано 27.05.2017  23:45

 

А. СІДАРЭВІЧ. Яшчэ пра Агурскага / А. СИДОРЕВИЧ. Еще об Агурском

(Перевод на русский см. ниже)

А. СІДАРЭВІЧ. Яшчэ пра Агурскага

Прачытаў артыкул Васіля Герасімчыка пра Самуіла Агурскага – краўца, камісара, гісторыка (Новы час. 2016. № 43). Аўтар учыніў прынамсі дзве фактычныя памылкі.

1-я памылка. В. Герасімчык сцвярджае, што ў 1934–1938 гг. С. Агурскі быў дырэктарам Інстытута гісторыі АН БССР. Тым часам у артыкуле “Інстытут гісторыі Акадэміі навук Беларусі” (Энцыклапедыя гісторыі Беларусі, т. 3, с. 493) акадэмік Міхаіл Касцюк паведамляе, што ў 1931–1936 гг. дырэктарам гэтай установы быў П. Горын, у 1936–1937 гг. – В. Шчарбакоў, а з 1937 г. – М. Нікольскі.

2-я памылка. В. Герасімчык адзначае, што ў тыя ж гады (1934–1938) С. Агурскі быў таксама дырэктарам Інстытута гісторыі партыі пры ЦК КП(б)Б. Аднак у артыкуле “Агурскі Самуіл Хаймавіч” (Энцыклапедыя гісторыі Беларусі, т. 1, с. 42) прафесар Міхась Біч пісаў, што з 1934 г. і да арышту ў сакавіку 1938 г. С. Агурскі быў дырэктарам Інстытута габрэйскай пралетарскай культуры (працаваў у Менску з 1932 г., закрыты ў 1935 г. – belisrael.info) і намеснікам дырэктара Інстытута нацыянальных меншасцяў АН БССР.

Як гісторык, які спецыялізуецца на паўстанні 1863–1864 гг., В. Герасімчык асноўную ўвагу надаў поглядам Агурскага на гэтую падзею. Больш шырока паказаў асвятленне Агурскім некаторых пытанняў нашай гісторыі М. Біч. Давялося пазнаёміцца з творамі Агурскага і мне. Мяне, натуральна, цікавіла, як у бальшавіцкім друку і, у прыватнасці, у працах Агурскага асвятлялася гісторыя Беларускай Сацыялістычнай Грамады (першая беларуская палітычная партыя, заснаваная ў 1902 г. – belisrael.info). Скажу коратка: С. Агурскі «колебался вместе с генеральной линией». Так, у артыкуле “Роля дробнабуржуазных партый на Беларусі ў кастрычнікавай рэвалюцыі” (Бальшавік Беларусі. 1927. №№ 5—6) Агурскі сцвярджаў, што БСГ “выяўляла сабой мешаніну розных кірункаў: сацыял-дэмакратычныя, эсэраўскія, народніцкія (быццам эсэры не народнікі. — А. С.) і нацыянал-дэмакратычныя”. Слова “нацыянал-дэмакратычныя” Агурскі, на маю думку, уставіў таму, што гэтак патрабавалася. І ён жа, Агурскі, пісаў, што пасля Петраградскай канферэнцыі 1917 г. БСГ злучала “дзве сацыялістычныя плыні: марксісцкую і народніцкую”. Цалкам слушная выснова, якая падзяляецца сучаснымі гісторыкамі. І за гэтую выснову Агурскаму “нагарыць”, бо першы, хто напісаў пра тое, што ў БСГ суіснавалі сацыял-дэмакратычная і народніцкая плыні, быў усё ж не Агурскі, а Антон Луцкевіч.

Каб больш-менш грунтоўна напісаць пра С. Агурскага, нашым гісторыкам недастаткова чытаць ягоныя беларуска- і расійскамоўныя працы. Трэба абавязкова ведаць ідыш, бо вялікая частка працаў Агурскага напісана на гэтай мове.

Дарэчы, пра ваганні Агурскага. У адной ідышскай кнізе на тытульным лісце сваё імя Агурскі падаў двума ініцыяламі: літарай самэх (у такім разе імя трэба чытаць як Самуіл, Самуэль) і літарай шын (у такім разе трэба чытаць як Шмуэл). Відаць, Агурскі настолькі баяўся ўчыніць якую палітычную памылку, што нават не заўсёды мог вырашыць, як яму пісаць уласнае імя. Зрэшты, боязь учыніць палітычную памылку была ўласцівая ў той час, бадай, усім гісторыкам. І гэта не залежала ад таго, пра што яны пісалі – пра Іудзейскую вайну ці пра падзеі рэвалюцыі 1905 года.

Анатоль Сідарэвіч, г. Мінск

Ад рэд. Цалкам згодныя з нашым аўтарам у тым, што ідыш беларускім даследчыкам ведаць вельмі пажадана, і не толькі для таго, каб пісаць пра С. Агурскага… Гісторыя Беларусі пачатку ХХ ст. неад’емна звязаная з Бундам, дзеячы якога звярталіся да публікі пераважна на ідышы. Без ведаў пра “ідышызацыю” ў БССР 1920-х гг. цяжка зразумець працэс беларусізацыі, і г. д.

gerasimchyk    sidar

На фота з адкрытых крыніц: В. Герасімчык, А. Сідарэвіч

Апублiкавана 25.11.2016   15:52

*** 

А. СИДОРЕВИЧ. Еще об Агурском

Прочитал статью Василя Герасимчика о Самуиле Агурском – портном, комиссаре, историке (Новы час. 2016. № 43). Автор допустил как минимум две фактические ошибки.

1-я ошибка. В. Герасимчик утверждает, что в 1934–1938 гг. С. Агурский был директором Института истории АН БССР. Между тем в статье «Інстытут гісторыі Акадэміі навук Беларусі» (Энцыклапедыя гісторыі Беларусі, т. 3, с. 493) академик Михаил Костюк сообщает, что в 1931–1936 гг. директором этого учреждения был П. Горин, в 1936–1937 гг. – В. Щербаков, а с 1937 г. – Н. Никольский.

2-я ошибка. В. Герасимчик отмечает, что в те же годы (1934–1938) С. Агурский был также директором Института истории партии при ЦК КП(б)Б. Однако в статье «Агурскі Самуіл Хаймавіч» (Энцыклапедыя гісторыі Беларусі, т. 1, с. 42) профессор Михась Бич писал, что с 1934 г. и до ареста в марте 1938 г. С. Агурский был директором Института еврейской пролетарской культуры (работал в Минске с 1932 г., закрыт в 1935 г. – belisrael.info) и заместителем директора Института национальных меньшинств АН БССР.

Как историк, специализирующийся на восстании 1863–1864 гг., В. Герасимчик основное внимание уделил взглядам Агурского на это событие. Более широко показал освещение Агурским некоторых вопросов нашей истории М. Бич. Довелось познакомиться с произведениями С. Агурского и мне. Меня, естественно, интересовало, как в большевистской печати и, в частности, в работах Агурского освещалась история Белорусской социалистической громады (первая белорусская политическая партия, основанная в 1902 г. – belisrael.info). Скажу кратко: С. Агурский «колебался вместе с генеральной линией». Так, в статье «Роль мелкобуржуазных партий на Беларуси в октябрьской революции» (Бальшавік Беларусі. 1927. №№ 5—6) Агурский утверждал, что БСГ «являла собой смесь разных направлений: социал-демократические, эсеровские, народнические (как будто эсеры не народники – А. С.) и национально-демократические». Слово «национально-демократические» Агурский, по моему мнению, вставил потому, что так требовалось. И он же, Агурский, писал, что после Петроградской конференции 1917 г. БСГ сочетала «два социалистических направления: марксистское и народническое». Вполне справедливый вывод, который разделяется современными историками. И за этот вывод Агурскому «нагорит», потому что первым, кто написал о том, что в БСГ сосуществовали социал-демократическое и народническое направление, был всё же не Агурский, а Антон Луцкевич.

Чтобы более-менее основательно написать о С. Агурском, нашим историкам недостаточно читать его белорусско- и русскоязычные работы. Нужно обязательно знать идиш, т. к. значительная часть работ Агурского написана на этом языке.

Кстати, о колебаниях Агурского. В одной книге на идише свое имя Агурский на титульном листе дал инициалами в двух вариантах: «самех» (в таком случае имя нужно читать как Самуил, Самуэль) и «шин» (тогда нужно читать как «Шмуэл»). Видимо, Агурский настолько боялся совершить какую-нибудь политическую ошибку, что даже не всегда мог решить, как ему писать собственное имя. Впрочем, боязнь совершить политическую ошибку была присуща в то время, пожалуй, всем историкам. И это не зависело от того, о чем они писали – об Иудейской войне или о событиях революции 1905 года.

Анатоль Сидоревич, г. Минск

От ред. Совершенно согласны с нашим автором в том, что идиш белорусским исследователям знать весьма желательно, и не только для того, чтобы писать о С. Агурском… История Беларуси начала ХХ в. неотъемлемо связана с Бундом, деятели которого обращались к публике преимущественно на идише. Без знаний об «идишизации» в БССР 1920-х гг. трудно понять процесс белорусизации, и т. д.

gerasimchyk       sidar

Фото из открытых источников: В. Герасимчик, А. Сидоревич

Опубликовано 25.11.2016   15:52