***
Профессор Л. И. Вольперт: «Я свято верю в науку»
Биографическая справка
Лариса Ильинична Вольперт (род. 1926 г.) окончила филологический факультет Ленинградского университета, доктор филологических наук, эмерит-профессор кафедры всемирной литературы отделения античной и романской филологии Тартуского университета. Основные области научных интересов: русско-французские связи конца ХVIII – первой половины XIX веков, в частности, проблемы «Пушкин и французская литература» и «Лермонтов и французская литература». По этой теме опубликовано более 100 работ. Л. И. Вольперт – чемпион Советского Союза по шахматам среди женщин 1954, 1958 и 1959 гг., второй призер турнира претенденток на матч на звание чемпионки мира 1955 г., международный гроссмейстер по шахматам среди женщин.
Моя жизнь была отдана науке и шахматам, поэтому мне хотелось бы заглянуть в будущее именно этих направлений человеческой деятельности. Последняя моя книга «Пушкин в роли Пушкина», изданная в издательстве «Языки русской литературы» в Москве, благодаря Владимиру Литвинову (моему ученику, живущему сейчас в Челябинске) была помещена в Интернете и получила новое название «Пушкин и французская литература. Писатели, моралисты, политические мыслители конца ХVIII – первой трети XIX вв.». Это позволило мне оценить фантастические возможности, которые открываются перед современными учеными.
Электронная версия книги в Интернете позволяет не только расширить аудиторию практически на всю планету, но и постоянно дополнять ее (версию) новыми главами. Когда я сказала Владимиру: «Ну вот, теперь я, как Радищев, – у меня фактически собственная типография, в которой я могу печатать, что захочу», – он мне совершенно справедливо заметил: «Нет, Радищеву такое не снилось – вам не надо думать ни о типографской технике, ни о бумаге, ни о цензуре».
Думается, что технология оформления научной работы в XXI веке будет именно такой: сначала появляется печатное издание, а затем его электронная версия, которая постоянно дополняется. Конечно, лично для меня «живая» книга, с которой можно не расставаться и постоянно перечитывать, предпочтительней ее виртуального варианта, но я понимаю, что пройдет всего 5-6 лет и в Интернете появятся библиотеки, которые будут на равных соперничать с привычными для нас книжными собраниями – хотим мы этого или нет.
Компьютер вообще очень основательно вошел в нашу сегодняшнюю жизнь. Взять хотя бы шахматы. На днях я была в Тартуском шахматном детском клубе и видела, с каким увлечением играют ребята с компьютером. Разговоры о том, что компьютеризация и коммерциализация в ХХI веке погубят шахматы, мне представляются неубедительными. Шахматы, конечно, изменят свой облик, учеба станет действительно компьютерной (давнишняя мечта Гарри Каспарова), но никакой компьютер не заменит интуицию, тончайшие движения мысли и психологические оттенки отношений, присущие человеку.
Выигрыш Владимиром Крамником чемпионского титула тому подтверждение: просмотрев сотни партий Каспарова, он нашел психологический ключ к проведению матча (навязал сопернику вместо активной позиционную скучную игру) – и победил. Это, конечно, была психологическая победа. То, что представляется сегодня безнадежным и трагичным, со временем может быть воспринято совсем иначе. Так, Виктор Корчной прислал мне комментарии к своим партиям, которые будут изданы отдельной книгой. Мне показалось странным, что он снабдил их цитатами из советских песен, о чем я ему написала. И он мне ответил: «Надеюсь, моя книга проживет лет сто, и тогда эти цитаты будут восприниматься как экзотика, так, как мы сейчас воспринимаем беседы Ивана Грозного со своими опричниками». Вот видите, он верит в то, что и шахматы будут живы и человечество не погибнет в ближайшие сто лет. И я с ним совершенно согласна.
Вообще по поводу мрачных прогнозов относительно будущего человечества могу сказать одно. Я свято верю в науку, убеждена, что ее возможности настолько безграничны, что всякий раз, когда человечеству будет грозить беда, будь то озоновая дыра, демографический кризис или еще какая-нибудь напасть, оно найдет лекарство для спасения.
Подготовила Вера Василькова (публикация в газете «Вести Неделя Плюс», Таллинн, 29.12.2000)
От belisrael.info: Вот такой оптимисткой была Лариса Ильинична – может, потому и прожила более 90 лет (скончалась 1 октября 2017 г. в Нью-Йорке). Примечательно, что кандидатскую диссертацию на тему «Публицистика Жан-Ришара Блока» она защитила в период своих наивысших шахматных успехов, а именно в 1955 году. Защита докторской диссертации («Пушкин и психологическая традиция во французской литературе конца XVIII — первой трети XIX в.») последовала гораздо позже, в 1989 году.
Предлагаем несколько «шахматных» эпизодов из её воспоминаний, опубликованных здесь…
* * *
Я научилась играть в семь лет. Отец и брат Женя (на пять лет меня старше) по воскресеньям играли в какую-то непостижимую, но очень увлекательную игру. Мне разрешалось наблюдать (условие — «ни звука!»), и я восхищенно замирала перед ее загадочностью. Однажды до меня неожиданно дошло: я различаю ходы. Раз так, было решено меня поощрить. Женька великодушно объяснил мне «азы» и снизошел: «Так и быть — подвигаю». Впечатление от полученного в первый раз в жизни «детского мата» словами передать невозможно. Но, увы! оказалось, что играть со мной для него — чистая мука. Я канючила: «сыгра-а-а-й!» — «Отстань, скучно!» Спасала мама: «Сыграй! Я дам тебе рубль на кино»; неотразимый «аргумент» неизменно действовал, и начиналось утонченное издевательство. Он по много раз «менял» позицию: брал себе мою проигранную, давал мне свою выигранную, и снова у меня — «труба»; дело кончалось ревом на всю квартиру. Я поклялась, что когда-нибудь сама буду его точно так «пересаживать».
Первый успех — звание чемпиона семьи — досталось мне нелегко. «Неджентельменский» мужской союз (на моей стороне — только не умеющая играть мама) из кожи лез вон, чтобы такого позора не допустить. В ход шли все приемы, даже запрещенные (включая подсказку), но прогресс был неумолим. Удивительное дело: после моего восхождения на «семейный Олимп» отец и брат почему-то утратили интерес к игре (не к моим турнирам — у Жени всегда была в кармане таблица, но к борьбе между собой).
Триумфальное «восхождение» продолжилось в школьных турнирах, я выполнила сначала пятую, потом четвертую категорию и стала чемпионом 4 «б» класса. Неизгладимое впечатление тех лет: я пытаюсь дать мат ладьей, вражеский король уже прижат к краю, «мой» тупо гоняется за ним из стороны в сторону, но «тот» все время от мата ускользает. В 11 лет я набралась смелости и явилась во Дворец пионеров. «Ты умеешь играть?» — спросил меня руководитель секции (замечательный тренер и человек, он погиб в блокаду) Самуил Осипович Вайнштейн. «Да, я хорошо играю». Он подозвал совсем маленького мальчика: «Проверь, как она играет». Тот против всех правил стал двигать одними пешками и — фантастика! — дал мат: «Она понятия не имеет об этой игре». «Девочка, не огорчайся, я запишу тебя в турнир пятой категории, ты легко наберешь четвертую». Сыграла — все нули! «Не плачь, я запишу тебя в турнир безразрядников, ты легко наберешь пятую категорию». И снова — все нули! Слухи о моих «успехах» докатились до 4 «б». Как меня дразнили! Вопрос стоял — топиться в Фонтанке или нет. Но шли занятия, турнир следовал за турниром… и до войны я выполнила «хорошую» третью категорию. Известно, что самые большие энтузиасты шахмат — вовсе не взрослые, а дети. Действительно, того острого ощущенья счастья от красивой жертвы, которое мне довелось испытать тогда, позднее я уже не знала. По-видимому, на детское воображение магия комбинации действует сильнее.
Я пришла во Дворец в 1937 году, и о том, каким страшным был этот год, я, естественно, не подозревала. Занятия во Дворце были чистейшей радостью, до сих пор во мне живет глубочайшая благодарность. Кому? — сама не знаю. Государству? Жданову? Самуилу Осиповичу? Когда я сказала об этом чувстве тартускому кандидату в мастера Виктору Воону, он резонно заметил: «Государство, в котором шесть миллионов заключенных мучаются в рабском труде в бескрайнем ГУЛАГе, может себе позволить подарить деткам царский дворец [Александра III] и счастье шахматного кружка». (…)
Занятия во Дворце шли в группах, и так уж вышло, что своего первого индивидуального тренера, много сделавшего для моего шахматного роста, я обрела вне него. Им волею судеб стал талантливый педагог, прекрасный шахматист, человек трагической судьбы, Виктор Андреевич Васильев. Я познакомилась с ним осенью 1944 года в шахматном клубе, когда начала играть в турнире на вторую категорию. Мне — 18 лет, я увлечена литературой Франции (только что поступила на романское отделение ЛГУ), но в равной степени мною владеет и другая страсть — шахматы. Играю с наслаждением (во время эвакуации «изголодалась»), но вот беда — некому показать партию, ни одного знакомого лица. Однажды я заметила: вокруг крайнего столика постоянно толпится народ. Оказалось — там идет анализ, да еще такой, что как магнит притягивает всех, и осуществляет его какой-то неизвестный мне человек на костылях. Война его жестоко изувечила, смотреть на него было мучительно, от сочувствия буквально перехватывало горло, но постепенно я привыкла к его суровому лицу, а в строгом голосе уловила скрытую благожелательность. Скоро мне стало известно: он — мастер, и даже очень сильный. Казалось удивительным: почему он с такой душевной щедростью соглашается анализировать наши дурацкие партии. Позднее я поняла: в момент отчаяния любимая игра стала для него спасением, наполнила жизнь глубоким смыслом, поддержала, как верный друг.
Я старалась не упустить ни малейшей возможности увидеть его анализ. Слава Богу, однажды я решилась «подсунуть» и свою только что проигранную партию. Мне уже довелось рассказывать об этом жизненно важном для меня моменте в заметке «Читая статью «Васильевский остров»» («Шахматный Петербург», 2000, № 4); здесь я вынуждена кое-что повторить, прошу извинения. Момент для знакомства был крайне невыигрышный: атаку я провела плохо, эндшпиль — еще хуже, и в довершение — перепутанная запись. Он молча восстановил пропущенный ход — и началось что-то очень интересное. В память навсегда врезались два завета: «при атаке на ферзевом, не забывай о своем королевском» и «в ферзевом окончании важна лишь продвинутость проходной». Мне очень захотелось повторить урок, но в другой раз он куда-то спешил, и я грустно сказала себе: «хорошенького понемножку».
Но вот однажды мне удалось провести эффектную (как я полагала) комбинацию и заматовать черных. В момент смакования триумфа он подошел (я уже знала, что его зовут Виктор Андреевич Васильев) и показал простой маневр, с помощью которого мой противник легко выигрывал. Как ушатом холодной воды облил, но тут же утешил: «Я мог бы пару месяцев позаниматься с вами миттельшпилем». Ради этого стоило вытерпеть десять «ушатов»!
Инженер по профессии, Виктор Андреевич Васильев (1916—1950) за неделю до начала войны выполнил норму мастера в ростовском полуфинале первенства СССР. Что означало в то время звание мастера — объяснять не надо (иной нынешний гроссмейстер даже близко к такому уровню не приближается). И до этого у него бывали крупные успехи, например, второе место (после Толуша) в первенстве Ленинграда 1938 г., второе-четвертое место в первенстве Ленинграда 1940 г., второе место во Всесоюзном турнире кандидатов в мастера 1940 г. (он был своеобразным «чемпионом» по вторым местам). Хочется еще напомнить, что на раннем этапе в его биографии был один ослепительный момент. В восемнадцать лет, в 1935 г., ему посчастливилось выиграть у самого Капабланки! Тот после Московского международного турнира давал сеанс с часами десяти сильнейшим перворазрядникам Ленинграда и потерпел лишь одно поражение — от Виктора. В сложном ладейном окончании он блистательно переиграл чемпиона мира. В то время мало кто сомневался: его ждет прекрасное будущее, он быстро станет гроссмейстером. Страшный день — 22 июня 1941 г. — сжег все надежды. У Виктора было слабое зрение и не все ладно с легкими, но он не стремился в тыл; как многие тогда, он хотел одного — на фронт. Война его изувечила, но сделать из него мизантропа или циника не смогла. Он до конца жизни оставался полноценной личностью, сильным шахматистом, прекрасным тренером и поразительно стойким человеком. Играть в турнирах после войны ему было бесконечно трудно, подчас он просто героически сражался с болью. За месяц до смерти, чувствуя себя очень плохо, он в чемпионате спортивного общества «Динамо» «… каким-то невероятным, немыслимым усилием» набрал на финише 4 из 5 и занял первое место. Эти слова написал мастер Вадим Файбисович в статье «Васильевский остров» («Шахматный Петербург», № 3, 2000, с. 49). Я ему бесконечно благодарна: как истинный историк шахмат он потратил массу времени и усилий, чтобы спасти имя Виктора Васильева от забвения. Он сумел разыскать его лучшие партии, забытые факты биографии, турнирные результаты, словом, сделал все, чтобы его имя не кануло безвозвратно в Лету. Благодаря статье В. Файбисовича и счастливо найденному им образу, Васильевский остров в Санкт-Петербурге будет навсегда связан в моем сознании с именем В. Васильева, станет как бы вечным хранителем памяти о моем первом тренере.
Я приходила в его комнатку в коммунальной квартире на Васильевском острове, шахматы были уже расставлены, занимались мы, действительно, преимущественно миттельшпилем, иногда эндшпилем, дебют принципиально игнорировался (чему я, признаться, была рада). Занятия были очень увлекательными: он всякий раз незаметно завлекал меня в царство тактики. За несколько месяцев такой «школы» я почувствовала себя в миттельшпиле намного уверенней и, кажется, к лету 1945 г. набрала вторую категорию…
* * *
Отрывок из книги Киры Зворыкиной
На турнире претенденток 1961 года в Врнячка Баня (Югославия) жеребьевка была принудительной… Встреча с Вольперт протекала с переменным успехом. Мы обе ошибались, не использовали промахов друг друга, просчитывались. Инициативой в большей части партии владели белые, и пешку, хотя и «незаконно», но всё же выиграли…
Партия была отложена. Утром, в назначенное время, я расставила позицию и в ожидании Болеславского наметила черновой план реализации материального перевеса. Время шло, а Исаак Ефремович всё не приходил. Очень точный, обязательный, он не мог забыть о моей единственной отложенной позиции. Найти Болеславского мне не удалось. Пришлось возвратиться в номер и серьезно заняться позицией в одиночку…
Вдруг слышу шум в коридоре и громкий возглас Вольперт:
«Исаак Ефремович! Что вы здесь делаете?»
Я выскочила из номера и увидела, что возле открытой двери своего номера стоит Л. Вольперт и возмущается: в комнате за столом расположился Болеславский и анализирует нашу позицию. Оказывается, гроссмейстер, вообще рассеянный, да и с неважным зрением, прошел мимо моей комнаты, увидел в приоткрытую дверь номера Ларисы знакомую позицию – шахматы расставлены на столе, решил, что я вот-вот вернусь, и… принялся за работу.
Лариса сочла действия Болеславского кощунством. Подумать только, в ее комнате, на ее шахматах идут поиски выигрыша против неё же!
Исаак Ефремович лишь махал руками, приговаривая своё любимое выражение: «Плохо дело, плохо дело». Тут я перешла к решительным действиям. Подхватив Болеславского за руку, вывела его в коридор, уже заполненный шахматистками и тренерами, и объяснила всем, что в этой трагикомической ситуации пострадала только я: должна идти на доигрывание без совместного анализа. Никто ничего не слушал, все смеялись, а больше всех Лариса, уже с юмором пересказывая все перипетии неожиданного визита.
(Источник: К. А. Зворыкина. В рядах шахматной гвардии. Минск, 1984)
На фото Б. Долматовского: участники празднования столетия четвертой чемпионки мира Ольги Рубцовой, 2009 год. Среди них К. Зворыкина (1919-2014; стоит 5-я слева) и Л. Вольперт (стоит 6-я слева)
Опубликовано 02.10.2017 16:36
***
08.10.2017
Е. Бишард. С печалью и благодарностью. (Памяти Л.И. Вольперт)
Добавлено 9 октября 12:14