Monthly Archives: January 2011

Еврейское местечко

http://www.youtube.com/watch?v=KadgEolmytY&feature=related

Геннадий Абрамов – Еврейское местечко

 http://www.youtube.com/watch?v=1DhKtWgrF4M&feature=related

Песня ” Мое еврейское местечко” на стихи Иосифа Керлера. Музыка Льва Когана, поет Урий Абрамович.
Рисунки художников – Ителлы Мастбаум, Моисея Фрадкина, Соломона Юдовина, Павла Зальцмана и др. Использованы архивные довоенные и послевоенные фотографии.
В песне поется о еврейском местечке, о знакомстве и любви парня и девушки, о гибели парня.

 

http://www.youtube.com/watch?v=_j-FLbspuS4&feature=related

И.Кобзон «Еврейское местечко»

http://www.youtube.com/watch?v=YUWodmZF9Us&feature=related

А.Могилевский “ЕВРЕЙСКОЕ МЕСТЕЧКО “(слова Робик Чёрный)

http://www.youtube.com/watch?v=HoPzLTI5DsA&feature=related

Еврейское местечко Рудовский Ян Хор Авив

http://www.youtube.com/watch?v=OYk91Zw8IWA&feature=related

Ян Рудовский “Чёрные глаза” на идиш Хор Авив

http://www.youtube.com/watch?v=uDjTIrOTvkc&feature=related

Песни еврейского местечка на идиш исполняет Ефим Александров

http://www.youtube.com/watch?v=wQp3b9BeLqM&feature=related

Еврейские местечки. Еврейские кварталы (Jewish Shtetles)

http://www.youtube.com/watch?v=1csDsdwBvww&feature=channel
Интервью Анатолия Могилевского в Санкт-Петербурге, в Студии “Ночное такси”, перед записью фильма “Америка-Россия”. 2005г.

http://www.youtube.com/watch?v=-rQyOSj6JFY&feature=related

Анатолий Могилевский “Америка-Россия”. 2005г.

Анатолий Могилевский человек легендарный – прекрасный вокалист и музыкант, в советские годы много поработавший на эстраде. Родился в Риге, работал в ВИА «Самоцветы» в начале 1970-х гг., затем эмигрировал в США. В 1984г., в Нью-Йорке, при участии Михаила Шуфутинского, был записан его «золотой» альбом – «У нас в Одессе это не едят». Программа эта стала популярной по обе стороны океана моментально. В 1986г., также при участии М. Шуфутинского и его оркестра «Атаман», был записан не менее удачный альбом «Я Вас люблю, мадам!», также ставший очень известной работой Могилевского.
Я знаком с его записями с первого их появления в Союзе в 1985г. В эфире «Ночного такси» его песни – с самого первого эфира, в 1994г. Мое личное знакомство с Анатолием произошло много позже – в 2004г., когда он позвонил мне сам из Лос-Анжелеса. Его друзья дали мой телефон для того, чтобы состоялась запись в России, и выпуск ее нашей Студией. До нашей встречи в России вышло 2 его новых альбома на CD, также были переизданы на CD записи 1980-х гг. Современного видео у Анатолия не было. Я предложил ему записать фильм-концерт. Почти год мы согласовывали репертуар, и я настоял на том, чтобы прозвучали песни из первых двух альбомов, сделавшие его известным в России. Анатолий сначала сопротивлялся, потом согласился.
Концерт снимали в питерском ночном клубе «Капитан Морган», при абсолютном аншлаге и, действительно, ночью. В записи принимали участие известный композитор и исполнитель Геннадий Богданов и наш Виктор Смирнов. Гена Богданов привез и дуэт для бэк-вокала. Наш общий друг Илья Олейников записал вступление для фильма (но, правда, до концерта, по-другому не мог, а мы смонтировали как интро в зале).
Удивительный получился концерт! Такого воодушевления публики я не видел давно, что не удивительно – Могилевский пел в Питере впервые. Он большой мастер в работе на сцене, и публике с ним всегда интересно. В этой программе он приглашал любого желающего спеть с ним. Каково же было наше удивление, когда один из зрителей достойно справился с задачей в песне «Мама». Парень оказался цыганом из целой группы наших слушателей этой музыкальной национальности. Он здорово знал репертуар Могилевского и, когда Анатолий похвалил его, ответил: «Счастлив спеть на одной сцене с великим Могилевским!…».
Александр Фрумин.

Памятник на месте месте расстрела евреев Климович.

В Климовичах было так и др. материалы

В Климовичах было так
Шмуэль Рывкин

С детства я знал, что у меня есть только одни дедушка с бабушкой, мамины родители, а папиных нет – их убили фашисты. И маленьких папиных братьев, моих дядей, которым было тогда лет меньше, чем мне, тоже убили. Убили вместе со всеми евреями маленького белорусского городка Климовичи, где они жили всю жизнь. Дедушка на самом деле был родом из соседнего Хотимска, но оттуда ему еще до революции пришлось бежать, потому что он был в еврейской самообороне и, защищаясь от погромщиков, ударил одного из них железной палкой. В 1941 году палка уже не помогла бы, да и бежать было некуда…

Как это все произошло? Как можно убить полгорода? Как можно дать себя убить?

Ответить на эти вопросы не мог ни отец, который всю войну был на фронте, ни книги о войне, где написано о солдатах и партизанах, о еврейских гетто больших городов и лагерях смерти, но только не о том, что происходило в сотнях и сотнях местечек бывшей черты оседлости. Неужели история этих трагедий канет в Лету, и нет способа ее сохранить? Оказывается, есть. Надо просто сесть в поезд, приехать туда, расспросить людей и записать их слова. О Климовичах мне рассказывали 30 человек. Не евреи и евреи, чудом выжившие, и их родственники, свидетели и те, кто успел эвакуироваться. Теперь мы знаем, как исчезли евреи из Климовичей.

Городок этот лежит на самом востоке Белоруссии в ста с лишним километрах от Могилева, недалеко от границы со Смоленской и Брянской областями. Бывший уездный город, ныне районный центр, имеет свою историю – первое упоминание о нем датируется 1581 годом – и свой старинный герб, на котором изображена золотая пчела на голубом фоне в знак обилия в уезде меда. По свидетельствам современников, Климовичи принадлежали «к беднейшим городам губернии и выделялись из их числа лишь садом, заложенным в 1872 году, который мог бы украсить губернский город». В уезде было развито винокурение и садоводство, а также лесоперерабатывающая промышленность. Предпринимателями являлись почти исключительно евреи, покупавшие лесные участки на сруб у помещиков. В 1880 году в Климовичах проживало 1466 женщин и 1531 мужчина, из них 731 еврейка и 853 еврея. Еврейское население, таким образом, составляло немногим более половины, но лишь 210 из 534 домов принадлежали евреям, т.е. в каждом еврейском доме жило почти в два раза больше людей, чем в нееврейском (7,5 и 4,4 чел. соответственно). К 1913 году население города примерно удвоилось, и евреи по-прежнему составляли около его половины: 3,4 тыс. из 6,7 тыс.

Первая мировая война, отмена черты оседлости, революция и Гражданская война примерно вдвое снизили темпы роста населения и изменили соотношение между национальностями – по данным переписи 1926 года евреев уже одна треть – 2,6 тыс. чел. из 7,6 тыс. О том, сколько их было среди 9,6 тыс. климовчан, живших в городе к началу Второй мировой войны, данных нет. Скорее всего, это число 2,6 тыс. человек не увеличилось – из большинства райцентров Белоруссии в предвоенные годы продолжался отток еврейского населения, в основном молодежи, в крупные города.

Занимались евреи в послереволюционное время, как и испокон века, всеми возможными ремеслами: были среди них мясники и сапожники, портные и извозчики, торговцы и кожевники. Кузнецы же были почти исключительно евреи; когда русские спрашивали их, откуда они такие здоровые, им отвечали: «Оттого, что едим кашерное». Работали евреи также на двух городских заводах – спиртовом и силикатном. Появилась возможность заняться и сельским хозяйством: на окраине города находился поселок Михалин, состоявший из двух частей – спиртзавода и сельскохозяйственной артели «Энергия». Эту артель образовали 50 еврейских семей, которым вскоре после окончания Гражданской войны по их просьбе было передано бывшее имение помещика Щацкого. Жили очень хорошо, много работали, лентяев исключали, попасть в артель было непросто. На собраниях сами решали все вопросы, сверху никто не давил. Успехи в сельском хозяйстве, прежде незнакомом, объяснялись, по словам одного из свидетелей, тем, что у многих евреев из артели были знакомые мужики из окрестных деревень, с которыми советовались. В 1933 году после коллективизации к артели хотели присоединить русские семьи и преобразовать ее в колхоз «Карл Маркс», но эта попытка оказалась не удачной: русские вскоре отделились и образовали колхоз под этим же названием.

Светское образование в Климовичах получали в одной из двух семилеток, в десятилетке или в еврейской школе, куда отдавали своих детей очень неохотно даже ортодоксальные родители. Дело в том, что, во-первых, там была сильнее антирелигиозная, точнее антииудейская, пропаганда, а во-вторых, знаний, полученных в этой школе, особенно по русскому языку, было недостаточно, чтобы потом поступить в высшие учебные заведения. В 1933 году приезжали набирать в Могилевский еврейский сельскохозяйственный техникум, выпускников которого направляли в Биробиджан. На тех, кто идти не хотел, пытались воздействовать по комсомольской линии – угрожали исключением, у Бомы Миндлина даже отобрали на время комсомольский билет.

До 1917 года в городе было 5 синагог – 2 хасидские и 3 миснагидские. Во время кампании по борьбе с религией в конце 20-х годов главную хасидскую синагогу на Зеленой улице превратили в Дом культуры, а миснагидскую на Комсомольской – в детскую техническую школу. Тем не менее, религиозно-общественная жизнь продолжалась. В город приезжали известные канторы Матусов, Бобрик, которые не только участвовали в молитвах, но и давали платные концерты; часть детей, как и прежде, продолжала учиться в хедерах, только теперь уже тайком.

 

Монес Хазанов:

– Я учился у меламеда Пейши. Один раз хедер обнаружили, инспектор пришел. «Дер ребе от гезогт: “Антлейфт!”» (Ребе сказал: “Убегайте!” – идиш), и мы разбежались.

Многие из климовичских евреев, с которыми я встречался, вовсе не похожи на толстых самодовольных богачей и жалких забитых бедняков, которые смотрят на нас со страниц многих книг о еврейских местечках. Напротив, это люди энергичные и деятельные. Было среди них в то время много настоящих хасидов, но были и активисты-комсомольцы. Глядя на них, городской шутник Меер-Каток скептически качал головой: «Ир клапт латкес? – Варт, варт, ирт клапан коп он вант!» (Хлопаете в ладоши? – Погодите, погодите, будете хлопаться головой об стенку! – идиш). И у многих были поводы вспоминать эти слова.

Отец рассказывал мне, что в 1928 году начали раскулачивать, кооперировать кустарей. У наиболее имущих конфисковали дома и ценности. Пришли и к ним. Дом был большой, но восемь человек детей, поэтому конфисковали только дедушкину шубу. Хотели увести единственную корову, так дети бросились с милиционером в драку и оборвали ему пуговицы – и корову отстояли.

В начале 30-х годов разразилась «золотая лихорадка».

 

Бома Миндлин:

– Во время кампании по изъятию золота над людьми издевались, выгоняли на мороз, держали в битком набитых камерах. Отец Изи Баса, парикмахер, не выдержал издевательства и повесился. Заправлял всем этим начальник НКВД Гвоздев, толстый, с большим маузером на боку.

Позднее выяснилось, что Гвоздев усердствовал не совсем бескорыстно: часть золота присваивал себе, и в 1935 году его расстреляли.

Раскулачили в 1929 году и семью евреев-крестьян Линьковых, которые жили в деревне Гиревичи недалеко от Климовичей. Отец через год от горя умер. Незадолго до войны они переселились в Климовичи на ул. Колхозную. На соседний участок перевозили из деревни свой дом русские Комковы, и пока он не был готов, жили у Раи Линьковой и ее мужа Левы Каца, семьи подружились. Да и вообще, все еврейские свидетели вспоминают, что никакой особенной национальной вражды или антисемитизма до войны не было. Ну, бывало, подростку, который глазеет, как режут свинью, вымажут губы салом, но не более того.

Составляя значительную часть населения города, евреи не чувствовали себя меньшинством. В то время смешанные браки были не часты. На нееврейках женились работники райкома комсомола: Залман Берлинский и Юзик Курбацкий, коммунист Борис Чемоданов. С 1930 года в Климовичах стоял 10-й саперный батальон и несколько русских девушек вышли замуж за военнослужащих-евреев: Полина Стельмакова – за комиссара С., Татьяна Немкина – за музыканта Григория Фельдмана. Примечательно, что во всех смешанных семьях евреями были мужья, лишь одна еврейка вышла замуж за русского – фельдшера Боброва.

В 1939 году началась Вторая мировая война. Многих молодых парней забрали в армию, в городе появилось несколько беженцев из Польши. Они уже испытали на себе, что такое «новый немецкий порядок» для евреев и, как только Гитлер напал на Советский Союз, эвакуировались на восток. Почему же евреи Климовичей им не верили? Почему не поехали вместе с ними, почему не спаслись от верной смерти? Ответов на этот вопрос несколько.

Во-первых, люди не знали, что им грозит. До июня 1941 года антисемитизм фашистов реализовывался в виде ограбления, лишения гражданских прав, издевательств, погромов, создания гетто с нечеловеческими условиями жизни, убийств за малейшую провинность. Но обо всем, что творилось на территории рейха, в том числе и по отношению к евреям, советская печать после заключения с Германией пакта о ненападении сообщала более чем сдержанно, кроме того, жизнь научила не очень-то доверять газетам. Одновременно с нападением на СССР начались планомерные массовые расправы над евреями в оккупированных районах. В Каунасе и Вильнюсе, в Белостоке и Львове, в столице Белоруссии Минске тысячи людей были убиты только за то, что они были евреями.

Но кто в Климовичах, тогда еще не оккупированных, мог знать о том, что происходит за линией фронта? Слухи, конечно, были, но слухам этим, так же, как и рассказам польских беженцев, не очень доверяли. Больше всего верили собственному опыту и рассказам бывалых людей. А воспоминания о немцах со времен Первой мировой войны были самые хорошие. Кузнец Иосиф Чертков, например, не только вернулся из плена живой и здоровый, но еще и привез с собой всякого добра. Медник спиртзавода Миндлин еще до революции несколько раз бывал в Германии и отзывался о немцах, как о честных деловых людях. Да и в самих Климовичах жило несколько немецких семей, и ничего страшного, необычного в этих людях не было.

Много повидав на своем веку и до революции, и при советской власти, некоторые не слишком боялись нового немецкого порядка и рассуждали так: «Мы не политиканы, немцы нас не тронут».

Второй причиной, по которой евреи не эвакуировались в первые дни войны, было то, что никто не представлял себе реальности происходящего, никто не думал, что фронт так быстро двинется на восток – ведь врага предполагалось «бить на его территории».

 

М.Г.: (В некоторых случаях, по желанию свидетелей, даны трех- и двухбуквенные аббревиатуры соответственно).

– Брат, когда уходил на фронт, говорил: «Вы никуда не эвакуируйтесь, прогоним фашистов и вернемся».

 

Дора Стукало:

– Мы сначала не эвакуировались, потому что думали, что немцев задержат на Днепре. И лишь кое-кто догадывался, что это будет за война и что такое немецкая оккупация.

 

Шифра Черная:

– Старший брат Лазарь, который был математиком, уходя в армию еще до 41 года, сказал: «Пощады от немцев не ждите. Как начнется война – уходите. Как угодно, пешком – уходите». Сам он потом погиб на фронте.

 

И, наконец, третьей причиной задержки с эвакуацией было то, что в городе почти не осталось молодежи. Кто уехал учиться или работать в большие города (многие вынуждены были это сделать, так как были «лишенцами»), кто был в армии.

Так, в семье Стукало из семи детей трое братьев были на фронте и со стариками оставались только девочки: 13-летняя Бела, 11-летняя Рахиль и невестка с грудным ребенком. И в нашей семье дома из восьми детей оставались только младшие: Рахмиел и Мордхе, 14 и 8 лет. Кроме отца на фронте были и трое его братьев. Бабушка плакала, что некому помочь эвакуироваться.

29 июня немцы заняли Минск. В Климовичи эвакуировалась редакция газеты «Советская Белоруссия» – здесь войны еще не было, только в районе вокзала упало несколько бомб. Но вот в начале июля местных жителей стали мобилизовывать на оборонные работы под Кричевом. Кричев – это соседний райцентр, расположенный в 20 км. к северо-западу от Климовичей на шоссе Варшава – Рославль – Москва. К комсомольцам заходили из райкома, к остальным – из горсовета: «От вас один человек на окопы!» Жить нужно было прямо на месте работы. 10 июля Кричев начали сильно бомбить, люди стали проситься назад к семьям, их отпустили, и кто пешком, кто на машине вернулись домой.

В городе к этому времени появилась новая волна беженцев, настроение изменилось. Все, кто не хотел попасть в оккупацию, понимали: ехать надо не откладывая. В исполкоме с 5 июля начали давать направление на эвакуацию, некоторые их брали, но до 10 июля почти никто не ехал.

14 июля на тринадцати грузовиках эвакуировались, по словам одного из шоферов, семьи «партактива и райкомовских работников». Для простых людей было два пути – по железной дороге и на подводах. Не все решались попробовать сесть в один из эшелонов, последний из которых прошел через Климовичи в середине июля.

 

Дора Стукало:

– Ехать было страшно, эшелоны обстреливали, и с открытых платформ снимали по 150-200 человек убитых и раненых с одного эшелона.

Опасность таилась не только в обстрелах.

 

Мария Левертова:

– Мы с двумя маленькими детьми Вовой и Аней поехали на открытой площадке без крыши, без ничего. Ехали долго и медленно, потому что пропускали военные эшелоны. В нашем эшелоне были не только люди, но и техника. Среди тех, кто ехал, русских я не видела – одни евреи, в основном из Костюковичей. (Еврейское местечко в 30 километрах от Климовичей). Мы ничего не знали, куда нас везут, никаких бумаг у нас не было. В пути было страшное дело – началась эпидемия. Стало плохо моей девочке, я ее тогда еще грудью кормила. Мы все сошли, вся семья наша. Обратиться было не к кому – маленькая станция, один домик. И девочки нашей не стало. Похоронить ее не было никакой возможности. Там был такой сарай, и туда носили мертвецов – женщин, мужчин, стариков и детей – все равно, как дрова. Их снимали с проходящих эшелонов. Холод, дождь, открытые платформы – многие не выдерживали. На следующий день сын, ему 6 лет было, спрашивает:

– Мама, где Анечка?

– Скоро придет.

– Нет, мама, наша Анечка не придет. Она умерла, и я скоро умру.

Когда мы приехали на место, в Кустанайскую область, ему стало плохо. Пока побежали за врачом – его не стало. И у остальных, у кого были маленькие дети – у кого двое, у кого трое – все дети поумирали. Потом мы узнали, что это дифтерит.

Понятно, что многие старались уехать на своем транспорте. Покупали, доставали лошадей, уезжали даже на коровах. К началу августа евреев в городе почти не осталось, кроме двух-трех стариков. Уехали даже такие, как Мойше Натапов, который вначале не собирался и говорил о немцах: «Они тоже люди».

 

Бася Шапиро:

– Папа работал в магазине, в семье было семь девочек и один мальчик. Сразу не эвакуировались, жалели оставить дедушку Янкив-Эле Миндлина, который ехать не хотел. Но 10 июля пришел папа и говорит, что были у него из райкома или откуда-то и сказали, что немец идет штурмом, что, мол, у тебя взрослые девушки и надо эвакуироваться. «Ты бережешь стариков, – сказал он маме, – так ты увидишь, как немцы издеваются над твоими дочками». Потом целую ночь караулил и, когда начальство пищеторга, разобрав казенных лошадей, погрузило свои семьи и собиралось ехать, посадил на каждую телегу по дочке, и мы поехали. Добрались до Хотимска и решили переждать. Там было тревожно, но войны не слышно, и мы там сидели недели три.

 

В Хотимск, тоже еврейский городок в 50 км к юго-востоку от Климовичей, вели все пути. Здесь собрались сотни еврейских семей не только из Климовичей и окрестных местечек – даже из Гомеля и Минска.

Тут не было железной дороги, всего один маленький завод, и многие думали переждать войну.

 

Бася Шапиро:

– Жили мы в школе, валялись на полу. Сидели и ждали, пока немцев отгонят, чтобы вернуться в Климовичи. Был уже август, стало холодно, дети раздетые. Мы вместе с Малкой Кац решили съездить на ее лошади в Климовичи за вещами, не зная того, что уже все выкрадено. Еще от Родни увидели над городом зарево. Въехали в самый пожар, но немцев еще не было. Переночевали, слышали сильную артиллерийскую канонаду. Пришли к деду Янкив-Эле, он сидит и плачет – думал, мы все погибли. С нами все равно не поехал, потому что это была суббота. Куда делись все евреи, он не знал. Пошла к себе в дом – а там уже ничего нет, только в ящике с грязным бельем нашла кое-что. Растащили все, даже банки с вареньем. Встретила Козловского, он потом стал начальником партизанского отряда.

– Бася, что ты здесь делаешь?

– За вещами приехали.

– Давай быстрей, немцы у лечебницы!

Обратно уже не пропускали – минировали дороги. Кое-как все же добрались до Родни (Деревня в 16 километрах от Климовичей), ночью заехали в лес отдохнуть до утра. Вокруг было много народу. Люди в лесу не особенно спешили, варили еду на кострах – ну, прямо как на даче. Мы же погнали дальше и дня через три кружной дорогой приехали в Хотимск. Там уже никого не было, кроме бандитов, от которых мы еле вырвались. Через неделю догнали своих. Куда ехать, мы знали, потому что папа писал на всех стенках и перекрестках, куда они едут.

От Баси я узнал, что в лесу под Родней она видела и мою бабушку Риву с детьми. Как и большинство климовических евреев, они стали эвакуироваться слишком поздно. Если бы они могли только знать в то воскресное утро 10 августа, что нужно бросить все как угодно, хоть пешком бежать не на восток к Хотимску, а на юг, в сторону станции Белынковичи за Костюковичами. Там они могли еще успеть на последний поезд. Именно туда посчастливилось добраться Рае Линьковой и Леве Кацу, которых отвез из Климовичей на своей лошади Карп Иванович Комков. Они переночевали неподалеку в деревне Каничи у его сестры Марии, она напекла им в дорогу хлеба, и назавтра сели в последний эшелон.

Не успели эвакуироваться даже многие из тех, кто выехал из Климовичей в середине июля и доехал до Брянской области, – фронт очень быстро продвигался на восток, особенно вдоль шоссе на Москву, которое проходило через Кричев.

 

Дора Стукало:

– Доехали до Хотимска и решили отдохнуть… Нас гоняли окопы рыть. Потом и там начали бомбить, и мы решили двинуться дальше. В лесу за рекой Инуть было очень много народу, утром была паника, что немцы близко… Когда войска пошли по шоссе, и мы с ними, стали обстреливать из минометов. Мы разбежались, даже детей оставили спящих на подводах, лошадей нескольких убило. Потом вернулись, отвели всех в сторону. Некоторые семьи все же прорвались к Стародубу, несмотря на обстрел, а все остались в стогах в поле. Среди нас был начальник пожарной охраны Родин. (Впоследствии немцы сделали его начальником юденрата в Климовичах). Он подговаривал вернуться обратно: «Раз не получилось эвакуироваться, надо вернуться. Мы же евреи, золотишко кое-какое есть, откупимся». Многие сразу и поехали, а мы нет – боялись из-за сестры Лены, которая была коммунисткой, работала учительницей, все ее знали. С нами были военные, которые уговорили, что девушкам оставаться нельзя. Сначала ушли мои двоюродные сестры с тремя военными, а потом мы с Симой Мацковской с двумя другими. Со мной очень просился пятнадцатилетний племянник Давид, но муж сестры сказал, что они с ним мужчины, теперь должны заботиться об оставшейся семье.

 

Лебе Гуревич:

– Перед войной семья наша была шесть человек: жена Груня-Двоше и четверо детей: Ева, Лиля, Мося, и Аня. Меня отправили окопы рыть под Кричев. А когда вернулся, уже был конь, чтобы эвакуироваться – тесть Симон Левант купил. Мы ехали вместе с их семьей, тоже шесть человек. (Двенадцать человек на одной подводе! – Ш.Р.). Груня была беременна, в дороге у нее начались роды. Мы остановились в деревне Пожарь у знакомого Василия Петровича Языменко. Родилась дочь Рая, и через два дня мы двинулись дальше. Доехали до Стародуба в Брянской области. Дело было в субботу. Некоторые из евреев, что с нами были, поехали дальше и остались живы. А тесть был верующий. Он, еще семья Мойше Натапова и еще одного ехать не захотели. У Натапова с собой Тэйрэ (Свиток Торы – идиш) была. Он говорил: «Я ее немцам покажу, и они меня не тронут». И в этот самый день немцы появились. Наши сразу же собрались ехать.

– Как же это вы, – спрашиваю, – в субботу?

– Теперь это срочно, – говорят, – теперь можно ехать.

– Нет, говорю, – теперь уже можно не спешить, это раньше надо было спешить

Натапов немцам тэйрэ показал, так они в ответ дали хорошенько коленкой под зад. Нам всем велели ехать обратно, дали пропуск и даже муки на дорогу. Но это все не потому, что они нас жалели, это такая политика у них была.

Из Стародуба и Хотимска, из Суража и Хутора-Михайловского Брянской области, из соседних деревень Родни и Павловичей возвращались не успевшие эвакуироваться евреи в свои разграбленные дома в Климовичах. Больше ехать было некуда, приходилось выполнять первый приказ оккупантов. Потом появились новые приказы.

 

А.Л.:

– Сразу же, как немцы пришли, был приказ коменданта: кто переступит границу города, того расстреляют, и семью его тоже. Вообще-то уйти можно было, и случаи такие в городе были, но у меня и в мыслях такого не было, чтобы уйти и бросить родителей. Приказ этот был везде наклеен и развешан на стенках. Там было, что туда-то лицам еврейской национальности выходить нельзя, туда-то заходить нельзя… И взрослых, и детей на рукаве заставляли носить желтые метки – шестиконечные звезды.

Когда мы вернулись в Михалин, нас использовали на всех колхозных работах. Чтобы сохранить на какое-то время здоровье родителей, мне приходилось работать за них две смены, и ночью, и днем. Работой распоряжался Щербаков, которого старостой назначили. Бывший плотник, единственный русский в еврейском колхозе, стал начальником.

 

Д.Т.С. (Дейнеко Татьяна Семеновна):

– Евреев гоняли на работу, из своих домов ходить им запрещалось, к ним тоже нельзя было приходить, за это полагался расстрел. Но мы, дети, все же ходили и носили продукты в семью нашей знакомой Зелды. Сделки все заключали через соседа.

Работать обязаны были все евреи, кроме стариков и детей. Смотрели за работой немцы и русские полицейские. Каждый вечер говорили, куда придти на следующий день. Даже если никакой особой работы не было, заставляли просто улицу мести.

 

Я пытаюсь представить себе евреев Климовичей, которые подметают мостовую под конвоем своих вчерашних соседей, и не могу. Но это было.

 

А.Л.:

– Полицейские больше зла причиняли, чем немцы, пока гестаповцы не пришли. Заходили (полицейские – Ш.Р) в дом, все перерывали, золото искали. Я хорошо помню двух братьев Осмоловских. Они первыми в полицию подались.

Свидетели называли мне еще около двадцати фамилий климовических полицейских. На самом деле существовали не только полицейские, но еще и агенты полиции, и всех их вместе было намного больше – один из моих собеседников видел после войны в военкомате соответствующий список, который занимал не одну страницу. Евреи и их собственность оказались вне закона, и все сразу это почувствовали. К Хайморе Хазанову пришел полицейский Микушкин и хотел забрать корову. Хайморе корову не отдал, но пришлось разрешить Микушкину каждый день приходить ее доить.

 

В соответствии с общей фашистской доктриной решения еврейского вопроса прежде, чем евреев убить, следовало их ограбить, если конечно позволяло время. В Климовичах это время у фашистов было и ограбление началось.

 

А.Л.:

– Выбрали человек 11 или 12 уважаемых евреев. Они ходили по домам вместе со старостой Щербаковым и говорили, чтобы обязательно сдавали золото и деньги к такому-то числу. А у нас какое золото – картошка да хлеб.

Среди этих 11 человек был кузнец Мордхе Черниловский, печник Хайморе Хазанов, аптекарь Данович, братья Давид и Айзик Слуцкеры, которых по-уличному звали «борушенятами» по имени их деда Бороха, Янкив Кренгауз, Веля Копылов, Исаак Зак, Красик.

Главным еврейским бургомистром стал бывший начальник пожарной охраны Родин. Высокий представительный мужчина в очках, он считал себя интеллигентом и смотрел свысока на местечковых евреев. Это он уговаривал вернуться, не эвакуироваться – а от немцев, мол, как-нибудь откупимся. Теперь эта возможность была ему предоставлена. Выполняя немецкий приказ, он собирал не только деньги, но и ценности, теплые вещи, носки, рукавицы. Главное же, конечно, золото.

Еврейское золото! Ни Сталину, ни Гитлеру не давало оно покоя. Они были уверены, что у каждого еврея, даже самого бедного, есть золото. А про богатых – и говорить нечего. Сколько мучений и пыток породила эта легенда!

Рядом с Климовичами в еврейской деревне Карпачи озверелые полицейские долго издевались над 14-летней девочкой-красавицей Ритой Гафт, дочкой председателя колхоза: «Показывай, где отец закопал золото!».

 

По всей видимости, немцы остались недовольны тем, как медленно идет ограбление. В конце августа выбранные 11 евреев вместе с Родиным были арестованы как заложники. Несколько дней их держали в тюрьме. Потом повели расстреливать на еврейское кладбище.

 

Валентина Александровна Стельмакова:

– Где сейчас магазин, по Коммунистической улице мы жили. Наш дом был угловой, самый последний. Соседи были евреи, Мордух его звали. Помню, как отец всегда с уважением здоровался: «Здравствуй, Мордух!»… Видно было, как Мордуха и всех остальных вели на расстрел на кладбище, как их туда завели. Соседка пришла к нам – и руки ломает, плачет. Забор был не частый, с промежутками и нам из сарая было видно, как они копали для себя яму. Небольшая группа была, человек десять. Расстреливали полицаи. Был один немец, он приказывал, они делали.

Глядя, как ловко управляется лопатой Хайморе Хазанов, немец спросил:

– Вер из дер алтер ман? (Кто это старик – нем.).

– Кирпичник, лопаткой хорошо работает, – объяснил полицейский Микушкин.

– А, моер, – нит шиcен (А, кирпичник, – не расстреливать, – нем.)., – и Хайморе отошел в сторону. Веля Копылов вынул из кармана деньги и бросил ему:

– Гиб оп дер вайб (Отдай жене – идиш).

Но полицейские деньги схватили.

 

А.Л.:

– Заставили раздеться догола, по одному к яме подводили и расстреливали. Одежду убитых Хайморе приказали отнести в полицию. По дороге одна еврейка взяла часы убитого мужа. Потом встретился русский и говорит: «Хайморе, вернись обратно», – мол, твое место там, в яме.

 

После расстрела заложников многие, видимо, думали о том, чтобы уйти. Ушли немногие. Но ни у кого нет права обвинять тех, кто остался, в нерешительности. Страшный выбор нужно было сделать. Или голодная, подневольная, но все же жизнь в Климовичах – ведь слухам о массовом поголовном уничтожении мало кто верил. В сознании нормального человека это не укладывалось, чем умело пользовались фашисты.

Или, в случае побега, почти верная смерть для оставшихся беспомощных родных, для себя же – скитания по окрестным деревням, где тоже есть полицейские, и все сразу поймут, что ты еврей; скитания по холодному осеннему лесу, где есть не только партизаны, но и бандиты. Да и партизаны тоже бывали разные.

 

Лейбе Гуревич:

– Стою я раз на посту в партизанском отряде вместе с одним русским. К нему подошел один из другого отряда и спрашивает: «А что, у вас еще евреи ведутся в отряде? У нас их нет. Когда появляются, мы отправляем их так, чтобы они уже не возвращались». А в нашем отряде евреев много было, человек 20 из 100.

 

И все же попытки уйти были, но обычно они кончались трагически. В 10 км от Климовичей есть маленькое местечко Хотовиж.

 

К.X.:

– Двоюродный брат Соркин Григорий у меня там жил, жена у него была еврейка из деревни, двое детей. Он пришел, видимо, из окружения и они решили удрать. Но по дороге в деревне Ходунь один полицейский их расстрелял. Без немцев, сам. Сначала детей, потом брата. Раздеться велел, а одежду потом спрятал… Русские, что из окружения вышли, там где-то прятались и видели, как он вытащил моего брата из-под моста и расстрелял. И его, и жену, и детей.

 

Вернулся в Климовичи к детям и русской жене Татьяне Немкиной Григорий Фельдман.

Татьяна Федоровна Немкина:

– В августе из окружения пришел муж. Он сидел у нас под полом. Потом дом у нас отняли, мы поселились на кухне, а ему пришлось перебраться на чердак. Деваться было некуда, и мы решили отвести его в Хотимск, там начинались леса, и в лесах были не партизаны, но так – группы. Детей я оставила и дошли мы с ним до деревни, кажется, Воськовка. Ночевали там, у одной женщины, просим ее: познакомьте с кем-нибудь. Она сказала, чтоб муж оставался, а я шла домой. Я не хотела его оставлять, но он тоже гнал: «Иди к детям, я мужчина, мне проще». Через пару недель опять пришел домой, голодный – никого и ничего не нашел. Опять его прятали на чердаке месяцев 9-10. Сидеть надоело, к лету он опять говорит: «Я уйду – и все». Отец ему сказал: «Ну что ж, Гриша, чарка одна на всех».

Около банка была тюрьма, где жили евреи-мастера, что на немцев работали. К ним пришел мужчина-посыльный, кажется, от отряда «За Родину» и стал говорить с отцом, что надо освободить этих евреев, и намекал на мужа – знал, что мы его прячем. Григорий вышел, вступил в разговор. Утром встаем – Гриши нет. Рядом жил Мешковский, полицай. Пришел и говорит отцу: «Ваш Григорий в тюрьме и такие страдания вынес, что лучше бы он повесился». Я побежала к тюрьме, но от тюрьмы гонят, передачи не принимают.

Их расстреляли на Выдринке, человек 10-12 положили, мы с сестрой пошли туда, они как дубы лежали. Мы стали ковырять землю палками, чтобы их засыпать. Оказалось, что место охраняется, и нас с Тамарой отогнали.

 

6 ноября 1941 года. Этот день навсегда останется самым страшным в истории Климовичей.

 

А.Л.:

– Утром отец сказал, что уже известно про расстрелы. Расстреляли три семьи в Михалине прямо в домах. Семью Левиковых – два старика там было, Левенчиков – тоже два пожилых человека. А третья семья – четыре человека. Жена была парализована, ноги и руки больные. Ее расстреляли, мужа, а дети под кровать запрятались, их оттуда вытащили и тоже расстреляли.

К нам зашел староста и сказал, что мне идти работать на спиртзавод. Отец сказал: «Хорошего ничего не одевай. На работу идешь, мало ли что». Я надела пальто чуть приношенное, валенки с калошами, платок – это уже осень была. На всякий случай попрощались, конечно. Они считали, что меня уже не будет в живых.

 

Но первыми жертвами оказались те, кто остался. Как только молодых увели на работу, полицейские под командованием немцев стали выгонять стариков и детей из домов. Приказано взять теплые вещи и ценности. Некоторые евреи все еще не понимали, что происходит.

 

Анна Воронова:

– Хая Натапова зашла к соседке Румянцевой за внуком Ароном с детским пальто и теплой шапочкой: «Нас куда-то отправляют».

Некоторые пытались спрятаться.

 

Галина Михайловна Гвоздерова:

– Одна еврейка работала провизором в аптеке. Мужа у нее взяли в числе первых заложников. Во время облавы 6 ноября она вместе с маленьким ребенком бросилась в колодец на углу улиц МЮД и Социалистической. Но ее достали и погнали на расстрел. А еще двух ее детей, трех и пяти лет, убили прямо в доме.

Галя Стукало тоже бросилась в колодец вместе с грудным сыном Мишей и погибла там. Над городом стоял вой, плач. Со всех сторон гнали группы евреев к гаражам около больницы. По-разному смотрели на все это русские соседи. Одни с сочувствием, другие – с любопытством, и с готовностью помогали полицейским.

 

Наталья Гавриловна Николаева:

– Конечно же, наши выдали соседа деда Евеля. Жена моложе его была, ходила на работу. Дом снаружи запирался и был еще один черный ход на огороды. Кто мог знать про это? Только наши.

Некоторым не терпелось поживиться: Дуня Пусенкова побежала к Циле Стукало сорвала с ее головы белый шерстяной платок.

 

Полина Александровна Стельмакова:

– Гараж, куда всех евреев загнали, находился за больницей перед мостиком по дороге в Павловичи. Там, в гараже, полицаи с немцами их ощупывали, вещи лучшие искали у них.

 

За речкой Калиницей на окраине Климовичей у старого аэродрома напротив деревни Долгая Дубрава была врыта в землю огромная цистерна для горючего. Незадолго до войны ее куда-то увезли. Осталась огромная яма. Эта яма стала братской могилой для евреев города. Очередь на расстрел протянулась от гаражей через мост и вверх по дороге до самой ямы. 900 человек. Я говорил с женщиной, которая видела эту очередь. Вокруг чистое поле. Бежать некуда.

 

К.П.Т.:

– Во время войны жила в Климовичах около Пролетарской улицы. Из окна своего дома я видела, как евреев ведут на расстрел по улице, и видела, как подходили к яме и падали туда. Выстрелы слышались отдельные, как из винтовок. Расстреливали полицаи и немцы. У меня ребенок был грудной, мне плохо стало, и мать смотреть не дала, отогнала от окна. Расстрел длился целый день. Привели и тех, кто с утра ушел на работу.

 

Полина Александровна Стельмакова:

– Говорили, что эсэсовцы сами не стреляли, полицаи стреляли. И один пленный рассказывал, как закапывал их. (Они попали в плен, раненые были. В больнице их подлечили и отпустили по бабам, кто попросился. Работали они, кто где). И вот он рассказывает, что страх один был. Кровь. И как закопали, так могила поднималась. Там и живые люди были в могиле.

Еще мне рассказывали, что, когда яму закрыли, кровь текла по земле, что детей убивали лопатами.

 

Всякий раз, когда я ездил в Климовичи, на третий или четвертый день после всех этих рассказов со мной случалось одно и то же. Идешь теплым августовским вечером по тихим улицам, и вдруг понимаешь, что на каждом шагу здесь кровь. И к горлу подкатывает комок, и хочется все бросить и не идти завтра к новым людям, не задавать все те же звенящие в голове вопросы: как убивали евреев? кто убивал евреев? где убивали евреев? Хочется сесть в поезд и вернуться домой. А когда, закончив начатое, наконец, возвращаешься, первое время почему-то очень тяжело смотреть на своих детей…

Уцелел ли кто-нибудь из евреев, которые были в Климовичах в тот день? Да, уцелели. Кроме нескольких портных и сапожников, которых немцы сами оставили в живых, еще примерно 80 человек. Почти каждый десятый. Это при том, что не все еще понимали, что их ведут на смерть. Слушая рассказы о пытавшихся спастись, я вспоминал еще об одной легенде: евреи не прятались, не убегали, а покорно и безропотно давали себя убить.

 

Памятник на месте месте расстрела евреев Климович. Памятник на месте месте расстрела евреев Климович.

Памятник на месте месте расстрела евреев Климович.

Нине Козловой было тогда всего 10 лет.

Нина Козлова:

– В день, когда всех расстреливали, папа и сестры пошли на работу, а мы с мамой и братиком были дома, потому что мама, как кормящая мать, на работу не ходила. Когда мама услышала, что евреев собирают, она вместе со мной спряталась в сарае на огороде. Когда братик хотел плакать, мама затыкала ему рот. Там мы пробыли до темноты, а потом ночами добирались до деревни Сколин Костюковического района, откуда мама была родом.

 

Были попытки спастись и во время самого расстрела. Фаня Маневич убежала из гаража, где евреев держали, пока готовили яму.

Иосиф Маневич:

– Мать уловила настроение одного пожилого немца (охраняли немцы и полицаи по очереди, когда дежурили полицаи, пройти было не возможно), и сумела упросить выпустить ее. Он пропустил ее между винтовкой и рукой.

 

Монес Хазанов:

– Вместе с Маневич убежала моя сестра Маня, но ее потом поймали и вернули обратно, а Маневич убежала.

 

Иосиф Маневич:

– Прибежала мать домой на Социалистическую улицу и увидела соседку Надьку Забело, которая забирала их вещи. Та отупела от удивления – ведь все уже должны были быть расстреляны. Мать говорит: «Надя, бери, все твое, отдай мне только этот шерстяной платок – может, в лесу ночевать придется». – «Ну ладно, бери, Маневичиха», – разрешила Надька, а сама сразу же сообщила в полицию. Но мать успела удрать через сад и огород.

Не все были такими нетерпеливыми, как Надька Забело, ведь вскоре еврейское добро можно было получать «законным» путем.

 

3.К.К.:

– Еще никогда не забуду, как после общего расстрела немцы все имущество евреев собрали в «магазин», и люди что делали – душились в четыре очереди. В этом «магазине» давали просто так.

 

Спастись удалось и некоторым из тех, кого уводили на работу.

 

Этта Натапова:

– Немец с утра погнал нас с отцом на работу на железную дорогу. Полицейские были хуже немцев. С работы отпустили раньше обычного, часа в три. Домой шли без охраны. Навстречу бежала старуха Стукайло. «Куда вы идете, – говорит, – расстреливают евреев!» Она заскочила к знакомым, а мы в город не пошли, переночевали в поле. Под утро пошла узнать к соседке, в чем дело, она в дом не впустила меня. Мы пошли в баню. Пришла другая соседка, вынесла кусок хлеба, сказала, что евреев расстреляли, и чтоб мы уходили оттудова. И мы ушли. Вторую ночь были в сарае, на сеновале. Хозяева нас поймали, подняли шум. И покойный папа снял с себя костюм и отдал этому, чтобы он молчал и пустил нас идти. И мы пошли. По полю, по лесу, как могли.

 

Однако для большинства евреев спасение 6 ноября было только отсрочкой. Их ловили и собирали в маленьком домике около тюрьмы, которая помещалась в здании банка. Работал до войны в магазине и почти со всеми в Климовичах был знаком брат моей бабушки Авром-Ошер Белинов, Авром-Ошер дер гинкедикер.

 

Этта Натапова:

– Он спрятался под печкой, его вытащили и били крепко за то, что прятался. Затем отвели к тюрьме. Его дочь Злата тоже спряталась во время расстрела. Сосед Орехов на следующий день увез ее куда-то на телеге. Потом вернулся вместе с вещами один. То ли сам убил, то ли немцам сдал.

 

Иногда кошмар пережитого парализовывал.

 

Наталья Гавриловна Николаева:

– Был кузнец хромой, Хаим его звали. Так его с дочкой сразу взяли. Повели на работу, и они не вернулись. А жена с маленьким мальчиком осталась и была в окопе. Ей говорили: «Ходи переночуй и уходи!» А она – нет: «Они здесь умерли, и я здесь умру». Ну и выведали, в конце концов.

 

Привели к домику около тюрьмы и пятнадцатилетнюю еврейскую девочку А.Л. из Михалина.

А.Л.:

– В тот день нас на спиртзаводе работало человек пятьдесят. Обычно приводили нас к месту работы полицейские, а присматривали немцы. Когда мы закончили работу, один молодой немец отозвал меня, двух моих двоюродных сестер и еще двух девушек, дал нам всем пятерым по булке хлеба и говорит: «Домой не ходите, потому что ваших родных уже нет. Идите куда глаза глядят, мы вас не видели и не знаем. Идите, если хотите жить». Я говорю остальным: «Вы как хотите, а я должна своими глазами все это видеть». И когда стемнело, я пошла. Со мной пошли двоюродные сестры Люба и Бася и еще одна девушка из верующей семьи. Они все были намного старше меня, но шли все за мной следом, приходилось руководить ими. Говорила я им, чтобы не ходили за мной – может, мы по отдельности скорее уцелеем, но они за мной уцепились: «Куда ты пойдешь, туда и мы». Спиртзавод был далеко за городом, и мы по пути переночевали в пустом доме. Утром пошли дальше, но не по дороге, а полем, потому что снег выпал и следы было видно. И вот этот самый полицейский Осмоловский на коне догнал нас и над самым ухом у меня выстрелил, так что перепонка барабанная лопнула. В молодости еще не ощущалось так сильно, а с возрастом все хуже и хуже. И кричит мне: «Веди! Вы жили зажиточно – где у вас там золото?» И пошли мы домой в Михалин, он верхом ехал и подгонял. Зашли в дом, в печке еще хлеб остался печеный. Я ему яму с картошкой открыла и говорю: «Вот наше золото». А он прикладом размахивает. И погнал нас обратно в город к немцам. Остальные девушки взяли кто одеяло, кто булку хлеба, я ничего не взяла. Привел к немцам, чтоб они еще посмотрели, где у нас золото припрятано. В комендатуре нас обыскали, а потом отвели туда, где всех согнали, кого не успели расстрелять, – в дом напротив скверика, около старого банка. Комнатушечка там была битком набита людьми. Кто молится, кто плачет, кто волосы рвет на себе. Охраняли нас полицейские. Бросали булку хлеба на всех, как собакам. Гоняли на всякие работы – снег, например, чистить. Через 3-4 дня всех рассортировали по разным работам. Нас поселили в каком-то большом доме, который освободился, – там тоже евреи жили. Ничего там, в доме уже не было, мы ночевали на голом полу. Сколько человек было – не помню, но пол был весь занятый. Ночью никто не охранял, только сказали, что расстреляют, если кто уйдет. Утром приходили, считали, сколько человек и говорили, кому куда идти работать. Мне работать выпадало все время у пожарной. Я коров доила, молоко процеживала, пол мыла. Были там немецкие офицеры, и чехи, и другие национальности. Чехи молодые говорили мне:

– Девушка, что ты не убежишь? – все равно вас расстреляют.

– Куда я побегу, – говорю. – Родителей нет, всех расстреляли – куда мне бежать.

– Ты ж молоденькая такая, тебе жить и жить. Мы тебе хлеба дадим, и то, и то…

– Не надо мне ничего. Хлеба давайте мне кусок, а бежать я никуда не буду. Внутри было абсолютное безразличие и такое душевное охлаждение. Плакать я не могла, слез не было. И не оплачешь этого. Все окаменело, заледенело.

Раз послали меня вместе со всеми снег расчищать около садика. Голодные мы были, как собаки. И хотя кругом и немцы, и полицейские стояли, мать Гали Гвоздеровой, Надежда Николаевна, не побоялась, подошла и дала мне большой кусок хлеба с маслом.

А потом получилось так. Собрали нас всех и послали мыть и убирать большой дом рядом с Социалистической улицей. Сказали, что приедут какие-то чины, офицеры. Были среди нас и молодые, и пожилые, детей не было. Кто мыл, кто убирал. А потом кто-то сказал, что эсэсовцы едут нас расстреливать. И тут откуда-то взялась жажда к жизни. Когда я после войны приезжала первый раз, я все смотрела – как я смогла преодолеть такой забор. Через улицу и через этот высокий забор я заскочила в чей-то чужой огород. И там оказался туалет. Ни той улицы, ни дома – ничего у меня в памяти не осталось. Только туалет. Они тоже следом за мной – две моих двоюродных сестры и четвертая девушка, что раньше с нами было. В июне 1942 года из далекого Белыничского района пришла в Климовичи внешне не похожая на еврейку девушка Г. М. Работала в столовой, дожила до конца оккупации.

 

Г.М.:

– Я боялась. На базаре один раз увидела девушку, которая меня знала, и две недели не могла уснуть, боялась, что она меня заметила. Один миг: сказал бы кто-то, даже не доказал, а сказал: «Вот еврейка» – и все.

В моей жизни большую роль сыграла моя внешность. Хорошо еще, что Климовичи рано освободили, а то я б разрыв сердца получила. Я приспосабливалась. Боялась разговаривать с немцами, потому что немец, который понимает, мог уловить еврейский акцент – разницу между «брейт» и «брот». Пока я шла по Белоруссии, у меня было такое ощущение, что евреев вообще не осталось. Все везде говорили: в армию их не берут, в партизанах убивают, немцы их расстреливают.

 

Казалось бы, все уже. Некого больше вылавливать и расстреливать. Но нет, весной 1943 года в Климовичах снова появились черные мундиры эсэсовцев, и разыгрался последний акт трагедии геноцида. Чувствуя скорое отступление, фашисты спешили окончательно «решить еврейский вопрос».

В соответствии с Ванзейскими протоколами, принятыми на совещании у Гитлера в январе 1942 года, правом на жизнь среди лиц с примесью еврейской крови обладали только те, кто имел особые заслуги перед рейхом. Ни у трехлетней Раечки Курбацкой, ни у шестилетнего Гриши Берлинского, ни у других детей от смешанных браков в Климовичах ни каких заслуг перед рейхом не было. Вместе с русскими матерями в апреле 1943 года их собрали в тюрьму.

 

Полина Александровна Стельмахова:

– Сначала в общей камере сидели вместе с детьми. Нас, женщин русских человек десять было, цыганки еще сидели три или четыре. А детей много было, человек 50, их собирали по всему району. Некоторые без матерей. Нас должны были отправить в Германию, а детей, сказали, отправят в Варшаву.

Единственным способом спасти ребенка было доказать, что он не от мужа-еврея. Немцы требовали подписи 20 свидетелей.

 

Гвоздерова Галина Михайловна:

– У комсомольца Берлинского жена была русская и двое детей: девочка лет 7, вылитая мать, и мальчик лет 6, похожий на отца. Так подписи собирали, что дети не от него. И на мальчика, и на девочку. И все, кто их знал и не знал, подписи давали. Но списки с подписями перечеркивали и швыряли в лицо. Мальчика все равно забрали, а девочку – нет.

Одну из двух дочерей еврея Бориса Чемоданова признал своей полицейский Агеев.

 

Галина Борисовна Чемоданова:

– Тамара была черненькая, похожа на отца, а я на мать, светлая. Как-то мы у знакомых играли, вдруг мать прибегает: «Пошли». Староста, два немца и полицейский посадили нас на подводу и привезли в тюрьму. Мама наша была рукодельница, одела нас одинаково: юбки в складку, блузки вышиванные и платки-кашемирки. А потом Тамару увели, а нам сказали, чтобы мы уходили. Когда мы уходили, я спрашивала: «Почему Томы с нами нет» – а мама плакала. Потом рассказывали, что родственники уговорили полицейского Агеева сказать, что я его дочь.

О том, что у Татьяны Немкиной муж еврей, знали все.

Место расстрела евреев, детей от смешанных браков, нескольких матерей-белорусок, цыган) г. Климовичи.

Место расстрела евреев, детей от смешанных браков,
нескольких матерей-белорусок, цыган
г. Климовичи в районе ст. аэропорта апереле 1943 г.
(предположительно этот же район называется Выдринка и Меловая).

 

Татьяна Федоровна Немкина:

– Я просила у полицая Гомолко спасти моих детей, говорила: «Чем дети виноваты?». Гомолко ответил: «Нет, на развод мы жидов не оставляем, их всех надо уничтожить, и вас в том числе».

По-разному вели себя матери.

 

Галина Михайловна Гвоздерова:

– Была еще одна из деревни, что сама принесла ребенка, сказала, что он от еврея и что не нужен он ей. Ее в Германию не отправили.

У Аньки Барановой один ребенок был от русского, а один от еврея. Когда его забирали, она сказала: «Нет! Кто их рожал? Я рожала. Они умрут и я с ними». Забрали и потом расстреляли всех троих.

Осенью 12 апреля все дети от смешанных браков, несколько русских женщин-матерей и все цыганские семьи были убиты в урочище Выдринка.

 

Полина Александровна Стельмахова:

– Детей убили еще в тюрьме. Может, кровь повыбрали. Женщина в то утро коров пасла на Выдринке и рассказывала: «Грузили их как дрова».

 

В сентябре 1943 года Климовичи освободили. Началась мирная жизнь, уже без немцев. И без евреев – тысяча мужчин, женщин, стариков и детей навсегда осталась лежать в четырех братских могилах за больницей, на меловой горе, на еврейском кладбище и на Выдринке. Из тех, кто оставался в Климовичах к началу оккупации, спаслись 15 человек: Бела Стукало, Фаня Маневич, Лейбе и Груня Гуревич с дочерью Раей, Хана Козлова с детьми Ниной и Леней, Этка Натапова и ее отец Мойше-Гдалес, Рая Школьникова и две ее двоюродные сестры, Нина Винокурова, Хайморе Хазанов.

Пути спасения были самыми разными: в партизанских отрядах воевали Хайморе Хазанов, Хана Козлова, семья Гуревич; Раю Школьникову удочерил полицейский Ефимов, Нина Винокурова, выдававшая себя за русскую, была отправлена на работу в Германию, оказалась в американской зоне оккупации, вышла замуж за военного и уехала в Америку.

Чего только им не довелось пережить. Тысячи километров, тысячи дней на волосок от смерти.

 

А.Л.:

– Они даже патронов на детей не тратили. На штык – и в яму. Я видела это своими глазами… Подошла к одному высокому немцу и говорю: «Я не еврейка». Он взял меня за подбородок и вглядывается, прямо ищет черты. Я такого спокойствия набралась и смотрю на него. В этот момент остальные евреи молиться перестали и ждут, чем это все кончится. «Иди», – сказал немец. Никто из евреев меня не выдал.

 

Лейбе Гуревич:

– Раз в деревню немцы приехали за продуктами. Я потихоньку ушел, тогда они взяли 10 человек русских и говорят: «Если вы того юдэ не найдете – расстреляем». Чтобы они не пропали, я пришел. Но немцы меня не тронули, это они просто боялись, что я партизанам о них расскажу. Шел я к ним спокойно, но потом, когда отпустили, три раза проскакал до соседней деревни и обратно – думал уже, что с ума сошел…

…Мороз сильный был. Пошел я по какой-то тропинке искать партизан, а Груня с Раей на руках села на пенек меня подождать. Вернулись мы – Груня белая вся. Оказывается, из лесу волк вышел. Стал на лапах и смотрит. Постоял и ушел.

 

Пятнадцать человек из тысячи, один шанс из ста. Он у них был, и они его использовали.

Перенести все и выжить, несмотря ни на что, помог счастливый случай, помогла собственная воля, помогли русские люди. Как своих принял еврейских детей Нину и Леню Козловых в свою большую семью Павел Аксенович Поздняков, несколько недель прятал семью Гуревичей и Гирша Синицкого Василий Петрович Языменко.

Я не думаю, что Климовичи были каким-то особенным местом, и этот самый шанс был и у остальных евреев. Это значит, что среди нас живы еще те, чьи рассказы должны быть записаны. С каждым годом их становиться все меньше, поэтому надо спешить. Надо записывать, даже если у вас нет литературных способностей, – многие из тех, кто мог бы это сделать талантливо, лежат там, в бесчисленных братских могилах.

Люди, которых я расспрашиваю, часто не понимают: «Зачем все это писать?» Я отвечаю, что, правда обо всем хорошем и плохом, правда обо всем, что было, должна быть записана, чтобы наши дети и дети наших детей смогли прочитать об этом.

Все знают, что у народа, забывшем о своем прошлом, нет будущего.

Еврейский народ жив.

Мы помним все.

Мир гедейнкен алц.

 

(Jewish History and Literature: a Collection of Essays. Edited by Moshe S. Zhidovetsky. Vol. П, Part 2 (Rehovot, Israel, 1992), pp. 869-876).
Коротко об авторе: Михаил (Шмуэль) Рывкин по профессии математик, кандидат физико-математических наук. В течение многих лет он по крупицам собирал сведения о трагической судьбе в годы войны еврейских местечек Могилевской области, в особенности – местечка Климовичи, где погибли многие его родные.
Его большой очерк ждет своей публикации. Михаил Рывкин – один из основателей Ленинградской группы исследования Катастрофы. В декабре 1989 года он с семьей репатриировался в Израиль. В настоящее время живет в Реховоте.

Десятый круг ада

Городской поселок Яновичи находится в 35 километрах от Витебска. Как местечко оно было известно со времен Великого княжества Литовского. В 1772 году Яновичи вошли в состав Российской империи. По первой переписи населения в 1897 году здесь насчитывалось 2359 жителей. Из них три четверти составляли евреи.

Старожилы любят рассказывать о довоенных Яновичах. Это было красивое и веселое местечко более чем на тысячу домов. До войны здесь действовали три школы, клуб, больница, мельница, кожевня, библиотека, детский сад. По воскресеньям гудел большой базар. Несколько раз в году собиралась ярмарка. Приезжали сюда покупатели и продавцы из десятков окрестных деревень, из Суража, Колышек, Витебска, Невеля, Рудни.

В местечке до 38-го года были еврейская, русская и белорусская школы. И хотя атеистический вихрь пытался все смести на своем пути, по воскресеньям в церкви звучало «Отче наш», а по субботам в синагоге «Борух ата адонай». В Яновичах действовали три синагоги, большая каменная церковь, недалеко от местечка стоял костел. Всякое случалось между соседями, но тесно никому не было. Белорусские дети знали, что такое таллес и тфилин, а евреи становились политическими деятелями Страны Советов, как, к примеру, Михаил Маркович Бородин, которого на родине, в Яновичах, знали под фамилией Грузенберг.

В конце 20-х – начале 30-х годов в местечке было два представительства советской власти: сельский Совет и Еврейский национальный Совет. Сельсовет обслуживал население сельской местности, нацсовет – жителей Яновичей. Как вспоминает Екатерина Аркадьевна Никифорова, работавшая с 1929 года секретарем Яновичского Еврейского нацсовета, первым его председателем был Хаим Гуревич, которого потом сняли, приписав ему «головокружение от успехов». Вместо него прислали Лазаря Нисневича из Витебска. Все делопроизводство в нацсовете велось на еврейском языке. И не было никаких проблем. Понимали его все жители – белорусы, русские, латыши, поляки.

Почти триста лет евреи жили в Яновичах, пустили корни, которые настолько прочно срослись с белорусской землей, что, казалось, ничто не может их разделить.

Последним днем еврейской общины стало 10 сентября 1941 года.

То утро было на редкость ясным. Первый морозец выкрасил еще не успевшую пожухнуть сентябрьскую траву в белый цвет. Запоздалое осеннее солнце заглядывало в окна домов. Но не оно в то утро разбудило людей. На ноги их поднял гул приближавшихся автомашин. И жители гетто, ожидавшие изо дня в день самого худшего, со страхом вслушивались в этот шум. Предчувствия не обманули их. Войска СС окружили улицы Витебскую и Тадулинскую, на которых находилось гетто. Причем кольцо было таким плотным, что даже кошка не проскочила бы через него. Это был уже почти финал заранее спланированного преступления. А начиналось оно так.

Вспоминает Семен Михайлович Рыбаков: «С середины июля, то есть практически сразу, как только фашисты вошли в местечко, они стали выгонять всех на работы. В основном люди ремонтировали дороги. Однажды, в конце июля, немцы забрали с работы 30-40 мужчин-евреев и куда-то увели. Говорили, что их забирают на другую работу в местечко Колышки. Где-то через час мы услышали выстрелы, но никто им не придал значения. Стреляли каждый день. Уже потом стало известно, что этих людей расстреляли в районе деревни Охрютки, в километре от Яновичей».

Это была первая массовая акция фашистов против евреев небольшого местечка. Такие акции были заранее продуманы оккупантами до мелочей и в тех или иных вариантах повторялись во многих городах и местечках. Сначала гитлеровцы лишили еврейскую общину «костяка» – людей, которые могли оказать им сопротивление. «Костяк», по представлениям немцев, состоял из бывших партийных, комсомольских, советских активистов, молодежи призывного возраста и просто здоровых и крепких мужчин. Активная прослойка была невелика – значительная часть молодежи уже находилась в армии. Кроме того, в 30-е годы часть еврейской молодежи из провинции переселилась в города. Вот эта «активная прослойка» и была у гитлеровских стратегов помечена для уничтожения в первую очередь. Вооруженные до зубов, специально подготовленные для расправ над мирным населением, гитлеровские «эйнзацгруппы» боялись даже безоружных людей. Иначе чем объяснить, что они все время прибегали к уловке и лжи – уверяли, что евреи, пойманные во время облав, отправлены якобы на работы и скоро вернутся. Фашисты опасались народного гнева. Боялись, что люди поймут безысходность своего положения раньше намеченного срока их уничтожения. Поймут это, когда у них еще сильна будет жажда жизни. А тогда жди восстания, жди сопротивления обреченных. С хитростью профессиональных уголовников они выполняли свой коварнейший план.

Семен Михайлович Рыбаков рассказывает: «После первого расстрела гитлеровцы устраивали облавы на еврейских мужчин и подростков чуть ли не каждый день. Всех отводили туда же, где был первый расстрел, а сторону деревни Охрютки. Я сам однажды попал в такую облаву. Иду с огорода, несу картошку. Смотрю, немец выстраивает подростков примерно моего возраста, лет по 13–14. Поставил посередине улицы человек 5–6 и сам пошел за следующими. Потом выяснял у ребят, кто еврей, кто русский. Евреев уводили на расстрел, русских отпускали по домам. Конечно, многие ребята говорили, что они русские, и если их никто не выдавал, то на время облавы они спасались».

Николай Иванович Шпаковский в то время тоже жил в Яновичах. Ему было 19 лет. В армию не взяли потому, что, учась в ФЗУ, получил травму – потерял ногу. Он говорит: «В середине августа немцы собрали евреев-мужчин человек 150–200. Ходили по домам, в наш тоже зашли. Убедились, что нет евреев, и пошли дальше. Потом построили всех на площади. Многим дали лопаты в руки, и повели в сторону деревни Куряки. Говорили, что уводят на работы. Мы с другом однажды решили посмотреть, куда увели евреев. Пошли по направлению к Курякам и нашли могилу. Была она в стороне от дороги, за ручьем. Место неприметное. Да и могилу заровняли, пытались замаскировать место расстрела. Они также распускали по местечку слухи, что мужчины на работе и скоро вернутся. И многие им верили. Или хотели хоть на что-то надеяться. Во время облавы чудом спасся сын Екатерины Аркадьевны Никифоровой – Юра. Он был евреем по матери, по отцу – белорусом. Но его тоже ждала страшная участь. В тот день, ничего не подозревая, Юра шел в сторону площади. На его счастье, навстречу ехал Фома Артиховский с сыном Николаем. Они везли на телеге бочку с водой для немцев на кухню. Увидев Юру, Фома закричал:

– Куда идешь, немцы собирают евреев – стрелять будут, а ты прешь, – и обругал его матом. – Садись сюда!

Юра вспрыгнул на телегу и спрятался за бочкой. Артиховские отвезли его в деревню Казимирово, что в полутора километрах от Яновичей, где жила родня отца Юры. Позже Юра с матерью ушли из Яновичей. Так они остались живы.

Расстрелы мужчин-евреев обычно производились большими силами фашистов, опытными карателями, со всеми мерами предосторожности. По утверждению Д. Романовского, в Яновичах во время расстрела в середине августа на 150–200 евреев приходилось 64 эсэсовца. Когда не осталось крепких мужчин и даже подростков, фашисты взялись за стариков.

Семен Михайлович Рыбаков рассказывает: «Однажды я копал на пепелище нашего дома, надеялся найти что-нибудь из домашних вещей. Мимо провели человек 20 пожилых евреев. Их конвоировали в сторону деревни Охрютки. Больше этих людей никто в местечке уже не видел. После этих акций 25 августа 1941 г. было организовано гетто. Кто мог оказать сопротивление фашистам? Немощные старики, женщины, не успевающие успокаивать своих голодных детей, или грудные младенцы? Главными палачами, безусловно, были фашисты из «эйнэацкоманды 9». С ними рука об руку действовали предатели, без помощи которых оккупанты, не знавшие местного населения, не смогли бы осуществить с такой полнотой свои кровавые злодеяния.

Обратимся к архивным документам Комитета госбезопасности. Из протокола допроса Княжище Мартина Кузьмича, 1888 года рождения, жителя Яновичей:

…С прибытием карательного отряда бургомистр Высоцкий Василий Федотович старался услужить немцам… Высоцкий назначил граждан Колоницкую Софью Григорьевну – учительницу, Слюневу Матрену Семеновну и других (фамилий не помню) для учета еврейского население. После переписи Высоцкий приказал жителям Яновичей обнести колючей проволокой левую сторону улиц Витебской и Тадулинской. Когда левая сторона улиц была обнесена колючей проволокой, Высоцкий совместно с полицейскими Лебедевым Иваном Дмитриевичем, Соболевым Сергеем, Казаковым Никанором, переводчиком Стефанович Алексеем поселили все еврейское население за изгородь из колючей проволоки. Яновичское гетто просуществовало недолго. Всего две недели: с 25 августа по 10 сентября 1941 года.

Борис Лейзерович Эфрос, один из немногих чудом оставшихся в живых узников его, позднее житель Ленинграда, вспоминал:

«Нам было объявлено, что создается гетто. Мы не знали этого слова. И нам объяснили, что евреи должны переселиться жить в один район. Под гетто отвели южную сторону улиц Витебской и Тадулинс-кой, до русского кладбища. На этих улицах до войны большинство населения составляли евреи. Но жили и белорусы. Фашисты переселили их в другие дома, а в пустующие загнали евреев. В каждый дом набивалось столько людей, что спали на полу вплотную друг к другу. В нашем доме жило человек пятьдесят. В проходной комнате человек тридцать. В другой, небольшой, комнате еще человек пятнадцать. И в маленькой кладовой семья из пяти человек. Это были беженцы из западных районов, которые успели добраться только до Яновичей. То же творилось и а остальных домах… Был строжайший запрет через колючую проволоку не перелезать. Однажды ребенок играл в мяч, и тот укатился под колючую проволоку. Ребенок полез за ним. И тогда эсэсовец выстрелил и убил ребенка. Попутно он выстрелил еще раз и ранил одну из женщин. И все же мы, пацаны, внешне мало похожие на евреев, умудрялись выйти за территорию гетто. Брали холщовые мешки, вещи, которые оставались, и ходили по окрестным деревням, чтобы обменять их на хлеб, картошку или просто попросить подаяние. Потом мы возвращались и кормили родителей, младших братьев и сестер. Это была наша пища плюс то, что оставалось на огородах. Но народу в гетто было много, и огороды опустели в первые же дни. Иногда кусочек хлеба или пару картофелин приносил в гетто кто-нибудь из местных жителей. Дорога на русское кладбище проходила через гетто, и немцы пропускали тех, кто шел помянуть умерших. Люди незаметно, как это делала старейшая яновичская учительница Людмила Ивановна Шибеко, оставляли припасенную для узников еду, шли дальше. Но такое случалось крайне редко.

Были случаи, когда узники гетто лишались рассудка – нормальный человеческий ум не мог «переварить» тех зверств, того насилия, которое увидели люди.

По воспоминаниям Е.А. Никифоровой, многие, особенно пожилые женщины, были «не в себе». До войны, где-то с начала 30-х годов, в Яновичах все чаще стали образовываться семьи, где супруг – еврей, жена – русская, белоруска или наоборот. Война для таких семей стала страшным испытанием. Когда в гетто загоняли одного из супругов, а другого оставляли в тяжелых, но более благоприятных условиях, не все семьи выдерживали такие муки. Кое-кто мгновенно забывал о мужьях, женах, находящихся за колючей проволокой, чтобы не подвергать риску себя. Муж Кабаковой оказался не из таких. Он сумел спасти свою жену, заточенную в гетто. Подкупил эсэсовца, и тот ночью выпустил беременную женщину за ворота. Ее тут же увезли родственники мужа в местечко Колышки, где она родила ребенка. В самые тяжелые дни кто-то распускал слух, что возвращаются мужчины, которых увели на работы. Пожилые люди молились и объявили постный день. Все надеялись, что вернутся мужчины и скажут, что делать дальше. И все же терпению людей подходил конец. В первых числах сентября из Яновичского гетто начались массовые побеги. Люди прятались в окрестных деревнях, у знакомых, уходили в лес. И тогда фашисты пошли еще на одну хитрость.

Вспоминает Николай Иванович Шпаковский:

«Фашисты привезли в гетто хлеб и картошку. Слух об этом быстро разошелся по окрестным деревням. Евреи подумали, что худшее позади, что отношение к ним изменится, и стали возвращаться в Яновичи».

Конечно, хлеб и картошка, привезенные в гетто, повлияли на возвращение изнуренных голодом беглецов. Но не это было единственной причиной их возвращения. Еврейские семьи всегда были многочисленными и дружными. А тут прошел слух, что родственники, близкие тех, кто сумел убежать, будут расстреляны первыми как заложники. Люди стали возвращаться.

Сегодня никто не ответит на вопрос, на что нужно было больше мужества – на скитания по лесам и какой-то шанс выжить или на верную смерть рядом со стариками и детьми, которых невозможно было бросить в последний час. И, наконец, еще один фактор. Местным жителям за укрывательство евреев или хотя бы какую-нибудь помощь грозила смерть. Немногие отваживались помогать узникам гетто. А без этой помощи рассчитывать на благоприятный исход побега не приходилось.

…10 сентября 1941 года. На улицу Тадулинскую вынесли стол, стулья. На них уселись немецкие офицеры и бургомистр Высоцкий. Со списком в руках они проверяли, чтобы никто из евреев не скрылся от расстрела. Боря Эфрос, инстинктивно поняв, что гетто ожидает что-то страшное, забрался под русскую печку, где раньше держали кур. Его друг Ицик, стоявший рядом, сказал: «Я там не помещусь» и закрыл за ним заслонку… Так Борис Эфрос чудом остался жив. Ночью он выбрался из-под печки и пошел в сторону деревни Вымно. В первом же доме старик посмотрел на него и сказал: «Ты сын кузнеца Лейзера».

Лейзера Эфроса вся округа знала как отличного кузнеца. Мальчишку накормили. А потом домой пришла дочка старика и сказала отцу: «Из-за этого жида нас расстреляют». Отец накричал на дочь и даже выставил ее за дверь, но и мальчишку попросил уйти, дав на дорогу еды. Долго скитался Борис по окрестным деревням, зашел в Смоленскую область. Придумал себе легенду, что он бежал из Лепельского детского дома, имя и фамилия его – Иванов Василий Михайлович. В конце концов, встретился с партизанами. И, хотя была возможность отправиться на Большую землю, упросил взять его в партизанский отряд. Воевал в соединении «Бати», которым командовал Никифор Коледа. Потом всех подростков из партизанского соединения отправили через линию фронта в тыл.

В то кровавое утро, 10 сентября 1941 года, бывший председатель колхоза «Верный шлях» Игнатий Иванович Лукьянов косил траву у деревни Зайцево. Он находился метрах в ста от противотанковых рвов, на возвышенности за кустарником. Неподалеку пахал землю его односельчанин Ульян Егорович Петров. Они были очевидцами того, как немецко-фашистские изверги расстреливали жителей местечка Яновичи у противотанкового рва между деревнями Зайцево и Лещево.

Вот свидетельства И. И. Лукьянова, записанные в протоколе от 14 декабря 1943 года следователем военной прокуратуры Н-ской части старшим лейтенантом Селиверовым. С утра к противотанковому рву подвезли на одной машине шестнадцать девушек еврейской национальности, а на другой машине были немецкие солдаты и офицеры, до 15 человек, у всех на левом рукаве была красная повязка. Когда машина проходила мимо нас, я спрашивал у девушек: «Куда вы поехали?» Одна из девушек, по личности я ее не узнал, ответила: «В Демидов огурцы собирать». И белым платочком махнула нам. Отъехав от нас метров сто, у куста машина остановилась, и немецкие солдаты, схватив по одной девушке, повели их а кусты, недалеко от противотанкового рва. Сначала было тихо, а через некоторый промежуток времени были слышны крики девушек и их стоны. Крики и стоны продолжались недолго. Тут же из кустов немецкие солдаты выволакивали их кто за волосы, кто за одежду и тащили к противотанковому рву. Всех бросали в яму и из винтовок расстреливали. Потому я и Петров считаем, что всех девушек немецкие солдаты сначала изнасиловали, а потом расстреляли. Потом к противотанковому рву подошли еще две грузовые машины с женщинами еврейской национальности. На каждой машине было до 30 женщин. Всех их стаскивали с машин, толкали в яму противотанкового рва и расстреливали. После этого одна за другой еще 14 машин, загруженных женщинами, подъехали к ямам. Женщин расстреливали, а некоторых живыми толкали в ямы и зарывали землей. После этих подъехали две грузовые машины с детьми в возрасте от грудного до 8–10 лет. Детей они с машины прямо живыми бросали в яму и зарывали. На двух машинах было не менее ста детей. После этого к противотанковому рву приводили три партии наших женщин, часть мужчин, стариков и старух. В каждой партии было не менее трехсот человек. Там же всех расстреливали, а то и живыми бросали в яму и зарывали. Таким образом, в этот день немецко-фашистские захватчики расстреляли и живыми зарыли в противотанковый ров девушек, женщин, детей, мужчин, стариков и старух, совершенно безвинных, до 1600 человек. Трупами они наполнили семь больших ям противотанкового рва.

Из всех этих людей только одному человеку – Сролу Гофману удалось убежать во время суматохи и спастись от смерти.

В тот день к ямам 32 раза подъезжали грузовые машины с людьми, обреченными на смерть. Спустя несколько часов после расстрела местные жители подошли к этому месту и увидели, что земля на самой дальней от дороги яме еще шевелится…

2 ноября 1943 года судмедэкспертизой Советской Армии была произведена эксгумация. Три ямы, которые находились на большаке Яновичи – Демидов, за деревней Зайцево, размерами 5×5 метров, оказались заполненными трупами, сваленными в беспорядке в несколько слоев на глубину до 4 метров. При осмотре трупа двухлетнего ребенка ни на его теле, ни на одежде не было обнаружено никаких следов ранения.

И еще одна кошмарная подробность. В пальтишке ребенка были найдены подшитые за подкладкой бумажные советские деньги – пять кредиток тридцатирублевого достоинства. Сейчас даже трудно себе представить, на что могла рассчитывать женщина, зашивая деньги. Может быть, на то, что ребенку удастся каким-то чудом спастись, его возьмут в чей-то дом и деньги станут хоть какой-то благодарностью спасителям?

Перед расстрелом фашисты заставили людей раздеться. Одежду складывали в одну кучу, обувь – в другую. Потом машины, те, что привозили людей на расстрел, чтобы не было «холостых» рейсов, увозили одежду и обувь в Яновичи на общий склад.

В грабежах принимали участие не только немцы, но и В. Высоцкий со своими прихвостнями. Это были рядовые уголовники, хотя в своих показаниях, данных на следствии по их делу, хотели выглядеть «благородными» противниками советской власти. Вот строки из документов: «На следующий день после расстрела, – свидетельствовал М. К. Княжище, – я сам лично видел, как Высоцкий Василий Федорович вместе с полицейскими Лебедевским Иваном Дмитриевичем, Соболевым Сергеем, Казаковым Никанором, Стефановичем Алексеем и немецкими офицерами ходил по квартирам расстрелянных граждан, собирал вещи и разыскивал, не остался ли кто в живых. Все вещи были свезены на склад управы бургомистром. Лично сам Высоцкий взял себе корову, принадлежавшую расстрелянному жителю Яновичей Шейковичу».

Но, наверное, красноречивее всего о мародерских наклонностях Высоцкого говорит список награбленных вещей, изъятых у него во время следствия. Этот длинный список состоит более чем из 80 наименований.

Среди расстрелянных вместе с евреями было и несколько русских. В акте о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в колхозе «Интернационал» (возле Яновичей), который был составлен 12 октября 1943 г., есть такие строки:

«Тех, кто пытался подойти к евреям, когда их повели на расстрел, немцы забирали и расстреливали как еврейских защитников». И в подтверждение этих слов мы снова обратимся к воспоминаниям Игнатия Лукьянова: «Среди расстрелянных были и шестеро русских. Я слышал, как один расстреливаемый крикнул другому: «Прощай, Филипп».

К сожалению, отношение местного населения к евреям не всегда было братским или просто доброжелательным. Многие дома евреев, которые пытались эвакуироваться или уйти на восток, были заняты соседями. Когда еврейские семьи вернулись в Яновичи, их не пустили в отчие дома. Так было с семьей Эфросов, чей дом занял некто Чугунов, не разрешивший взять даже личные вещи. При этом пригрозил: «Лучше уходите сами, а не то сдам немцам».

10 сентября 1941 года. В последней группе расстрелянных были врач Ефим Абрамович Лившиц, провизор Арон Иэрайлевич Лабковс-кий, старуха Рахиль Мошадская, семья Амолиных (жена, мать жены, шестеро детей от 6 до 13 лет). Но самая жестокая смерть ожидала Ефима Лившица. Его сначала избивали, просто так, чтобы акция получилась эффектнее Фашисты ждали, что Лившиц упадет на колени, начнет молить о пощаде. Но Ефим Абрамович смотрел на ямы, полные трупов, на свою расстрелянную жену – Анну Абрамовну, с которой прожил более 30 лет, на убитого внука (он души не чаял в этом ребенке), своих расстрелянных друзей и молчал. Это бесило фашистов. И тогда они ножом распороли ему живот. Ефим Абрамович только зажал руками рану и не проронил ни звука. Тогда его столкнули в яму и застрелили.

Фигура Ефима Лившица очень трагична. Для Яновичей он был вообще редчайшим человеком. Вот что Лившиц писал в своей автобиографии: «Родился 10 сентября 1877 года в городе Невеле Витебской губернии. Первоначальное образование получил в Невельском ‘уездном училище. В 1895 г. поступил в керченскую Александровскую гимназию, затем – на медицинский факультет Кенигсбергского университета. Летний семестр 1906 г. прослушал в Базеле, где защитил диссертацию и получил звание доктора медицины».

Потом Ефим Абрамович возвращается в родные места и работает в Яновичской больнице. Отличный, безотказный врач. Сегодняшних специалистов это, наверное, удивит, но, будучи отличным гинекологом, Ефим Лившиц был одновременно хирургом, терапевтом, педиатром и даже зубным врачом. При этом еще и заведующим больницей.

Когда Красная Армия отступала, Ефиму Абрамовичу предложили место в машине, отъезжавшей на восток. Он отказался. Сказал, что сам уже стар, а внуки совсем маленькие, что семья не готова к дороге и может не выдержать ее. Если б знал он, что придется вынести! Ефим Абрамович тогда сказал еще, что немцев он знает, они культурные, образованные люди и мирных жителей не тронут. Лившиц знал немцев, но не знал фашистов.

Когда было создано гетто, фашисты пришли к нему и приказали: «Будешь старостой юденрата», т. е. старшим по гетто. Вначале Лившиц пытался отказаться. Но те, кто был рядом, стали упрашивать: «Лучше вы, чем кто-то другой. Вы хоть как-то сумеете помочь нам».

Памятник узникам яновичского гетто на витебском еврейском кладбище. Фото 2008 г. Памятник узникам яновичского гетто на витебском еврейском кладбище. Фото 2008 г.

Памятник узникам яновичского гетто на витебском еврейском кладбище.
Фото 2008 г.

Гитлеровцы чувствовали, что этот «унтерменч» не только мудрее, но и сильнее их. Чтобы унизить старого врача, они впрягали его в повозку с бочкой воды. Были и другие изощренные унижения. Лившиц выдержал все.

За две недели, что существовало гетто, уважение к Ефиму Абрамовичу не только не пошатнулось, но и возросло. Он был для Яновичей очень заметной фигурой. О нем много говорили при жизни. И сейчас старожилы рассказывают о нем разные истории. Одна из них связана с внучкой Ефима Абрамовича…

На лето из Ленинграда приезжала отдыхать к бабушке с дедушкой красивая маленькая девочка. Приезжала с мамой, братом, няней. Звали девочку Майя. Приехала она и летом 41-го года, да так и осталась в местечке. Война помешала вернуться в Ленинград. Старожилы Яновичей рассказывают, что девочку забрала сначала няня и увезла в деревню. А потом, когда няня, испугавшись или по каким-то другим причинам, решила сдать Майю фашистам, девочку забрал сельскохозяйственный комендант Яновичей, пожилой немецкий офицер. И. И. Лукьянов в своих показаниях упоминает имя Даума – военного коменданта по хозяйственной части. Даум, по одному ему известным причинам и одному, ему известными путями, вывез Майю в Германию. Воспитывал в своей семье. И сегодня люди говорят, что Майя жива и даже как-то пыталась найти своих родственников. Впрочем, это может быть всего лишь легенда, возникшая из искреннего желания яновичских старожилов верить, что девочка действительно жива.

После уничтожения гетто фашисты и их подручные продолжали поимки чудом уцелевших людей.

Из протокола допроса Ермолая Яковлевича Проворного:

«Полицейские Крестовский Михаил Федорович, Иванов Константин Иванович, Ткачев Михаил Николаевич, Усачеаский Павел Миронович, Лебедевский Иван Дмитриевич и бургомистр Высоцкий доносили карательному отряду о скрывавшихся евреях, которых ловили и расстреливали. Так, еврей Шепченок спрятался в колодце. Переводчик Стефанович вытащил его голым и доставил немцам, которые его тут же и расстреляли. Пытавшаяся бежать от расстрела девушка-еврейка Ревекка полицейским Ивановым была поймана, выдана немцам и тут же расстреляна.

В. Ф. Высоцкий понес заслуженное наказание. Военный трибунал 145-й стрелковой дивизии 26 октября 1943 г. приговорил его к смертной казни через повешение. В тот же день «приговор был приведен в исполнение в деревне Вальки Яновичского сельсовета в присутствии граждан деревни Вальки и местечка Яновичи и военнослужащих».

Когда Советская Армия вошла я Яновичи, там оставалось чуть более трехсот человек, среди них ни одного еврея. Ни месте братской могилы стояла табличка, на которой были написаны два слова: «Это здесь». Табличка стояла несколько лет и после войны. Постепенно жизнь в местечке стала налаживаться. Вернулись те, кто был в эвакуации. Но уже не было слышно на улицах еврейской речи, молодые не становились под «хупу» (символический шатер для новобрачных, являющийся элементом свадебного обряда по иудейскому обычаю), верующие люди не могли собрать миньяна (миньян – кворум в десять взрослых мужчин, необходимых для общественного богослужения). В местечке жили считанные евреи. Последний яновичский еврей Геннадий Альтман умер в конце 80-х годов.

Война унесла не только человеческие жизни, она уничтожила целый мир, целую цивилизацию, которая называлась «восточноевропейским еврейством», или ашкеназы. Яновичи были маленьким островком этой цивилизации.

Р. S. Авторы выражают искреннюю благодарность сотруднику УКГБ по Витебской области П. П. Баранову за содействие в поиске документальных материалов.

М. РЫВКИН, А. ШУЛЬМАН
Газета «Народное слово», 19 мая 1994 года

Краснополье и окрестности

12 августа 1941 года была закончена мобилизация краснопольчан. В Красную Армию было отправлено более 10 тыс. жителей района. А 16 августа 1941 года Краснопольщина стала прифронтовой полосой, немцы овладели Чериковым. Большая часть населения принимала участие в строительстве оборонительных сооружений на реке Сож. С сентября 1941 г. началась оккупация. Еврейское население в Краснополье составляло 67% населения (17 тыс. человек).

 

В деревне Краснополье 22 октября 1941 года подразделением 3 батальона полицейского полка «Центр» расстрелян 121 еврей

(Дневник 3 батальона полицейского полка «Центр»). (НАРБ, ф. 4683, оп. 3, д. 943, л. 18.)

(По статье Г. Винницы «Холокост в Могилевском регионе.
Доклад на международной конференции «Першая i Другая сусветныя войны: акупацыя i яе наступствы».
Минск. 7.05.2005. Организатор – Историческая мастерская в Минске).

 

Памятник на месте первого расстрела евреев Краснополья.

Памятник на месте
первого расстрела евреев Краснополья
(до 250 человек)
в октябре 1941 г.
в районе деревни Сидоровка
(бывший совхоз им. Калинина).

…В конце октября месяца 1941 г. в Краснополье приехал отряд немецкой жандармерии (этот отряд ездил по всему р-ну и учинял расправы), были собраны все пожилые евреи-мужчины и женщины, под видом посылки их на работы в г. Пропойск Могилевской обл., с обещанием в скором вернуть обратно в Краснополье. В этот же день этих евреев вывезли на подводах за город и расстреляли в лесу в районе совхоза им. Калинина. Всего в этот раз было расстреляно до 250 человек.

Все остальное еврейское население Краснополья немецкими властями и бургомистром местечка – Баевым Аврамом Романовичем – жителем Краснополья, было выселено для проживания на отдельную улицу – Банный переулок.

Банный переулок. Здесь было Краснопольское гетто.

Банный переулок, где содержалось еврейское население Краснополья
в период между первым и вторым массовыми расстрелами.

В течение двух месяцев к еврейскому населению немецкие власти относились издевательски, заставляя выполнять непосильную работу, питанием не снабжали, лишив их всяких прав.

В конце ноября 1941 года в Краснополье прибыл немецкий карательный отряд, в этот же день все еврейское население ими было согнано в Народный дом Краснополья, здесь были дети малые и грудные, подростки, женщины и мужчины, старики. Все они были затем построены в колонну, выведены за Краснополье и расстреляны в противотанковом рву напротив кладбища.

В ров евреев загоняли партиями, а затем очередями из автоматов расстреливали. Живые наблюдали перед смертью гибель своих родных и знакомых. Всего в этот день было расстреляно до 350 чел. После этого в Краснополье осталась еврейка-доктор, которую расстреляли весной 1943 года.

Частично расстрелянных в противотанковом рву евреев прикопали землей, других даже не похоронили. Трупы растаскивались собаками, трупный запах распространился по всему местечку.

Имущество расстрелянных евреев было разграблено полицией с ведома немецких властей, бургомистра Краснополья Баева и начальника полиции Пуденкова Ивана Захаровича.

Среди расстрелянных евреев были семьи: Кричавец, Вахемоновых. Перловых, Винниковых, Влинцовских, Резниковых и многих других.

3 октября 1943 г. был произведен осмотр места расстрела еврейского населения, за городом Краснополье напротив городского кладбища… Наравне с костями обнаружено достаточное количество остатков, истлевшей гражданской одежды (женские платья, детские туфельки, ботинки, женские береты и т.д.).

(По акту комиссии 1944 г. и акту, составленному офицерами действующей армии в октябре 1943 г. ГАМО, ф. 306, оп. 1, д. 10, л. 93, 94–95)

 

Из документов по расследованию немецких злодеяний на территории Краснопольского района.

Уже в первые дни после освобождения Краснопольщины от немецко-фашистских захватчиков с октября 1943 года специальная комиссия подвела первые итоги уничтожения еврейского населения в Краснополье. В состав комиссии входили капитан юстиции Болдырев, Заслуженный врач РСФСР майор медслужбы Макаров В.А., судмедэксперт армии капитан медслужбы Дробышевский В.А., а также жители местечка Краснополье Могилевской области: секретарь Краснопольского РК ЛКСМБ Кушнеренко Петр Петрович, проживает по ул. Тургеневской, 51; Жевнов Денис Алексеевич, проживает по Вязовому переулку, 4; Шыков Владимир Афанасьевич, проживает по Банному переулку (дом номера не имеет).

Комиссия подтвердила, что на протяжении двух месяцев к еврейскому населению немецкие власти относились издевательски, заставляли выполнять непосильную работу, питанием не обеспечивали, а потом расстреляли его. Комиссией был проведен осмотр места расстрела еврейского населения у городского кладбища и на территории совхоза имени Калинина. Вот ее заключение: «По краю противотанкового рва длинной около километра и на его дне найдено большое количество костей человеческого скелета. (Черепа в целом. Отдельные кости, кости голени). На трех участках этого рва были проведены раскопки. На глубине 20-30 сантиметров найдено большое количество остатков настоящей одежды граждан (женские платья, детские туфли, ботинки, женские береты и другое).

На расстоянии 1,5 километра от совхоза имени Калинина в лесу найдено 5 могил. Около этих пяти могил лежало на земле пять черепов. На двух из них в части лобовых костей найдены отверстия правильной округленной формы диаметром 0.8-0.9 сантиметров со скошенными внутрь краями. Одна из этих могил была раскопана. На глубине 1 метра было найдено 8 человеческих скелетов с остатками настоящей гражданской одежды». (1)

Памятник на месте второго расстрела евреев Краснополья. Памятник на месте второго расстрела евреев Краснополья.

Памятник на месте второго расстрела евреев Краснополья (около 350 человек) в ноябре 1941 г.
(и, возможно, более поздних расстрелов летом 1942 г.) за православным кладбищем.

16 декабря 1944 года комиссия в составе секретаря Краснопольского РК КП(б)Б С.И. Сазонова, председателя исполкома райсовета А.Д. Свиридова, помощник начальника райотделения НКВД И.А. Ишутина, райпрокурора Н.А. Наянова и свидетелей С.Г. Степанова и А.Ф. Сводковского составили акт с обобщением преступлений немецких извергов (оккупантов) на территории Краснопольского района. В нем говориться: «За период оккупации фашисты расстреляли мирного населения 1302 человек, из него женщин 757 и детей 545. Угнали в немецкое рабство 279 человек…

Расстрелы производились в противотанковом рву за кладбищем м. Краснополье в октябре 1941 года и июне-июле 1942 года, главным образом еврейского населения».(2)

1) Госархив Могилевской обл., ф. 306, оп. 1, д. 10, л. 57–58;
2)Горархив Могилевской обл., ф. 306, оп. 1, д. 10, л. 56.

Из рассказа свидетеля Акименко Алексея Георгиевича:

«Однажды в Краснополье приехали какие-то военные с черепами на пилотках и в черной форме. Мне показалось, что вели они себя как-то развязно, даже в общении с немецкими солдатами. Помню, немецкий солдат сказал: «СС нихт гут». Но что это означало, мы тогда не знали. Дальше последовали их черные действия. Переселили в отдельный переулок еврейские семьи, потом стали водить стариков на расстрел в противотанковый ров у Зелинича. Остальные работоспособные евреи что-то шили для немцев, валяли валенки – в общем, работали. Прошел короткий промежуток времени, может месяца два-три, повели на расстрел и всех остальных. Несмотря на строжайший запрет, люди пошли их провожать, ведь среди них было много друзей, знакомых, соседей. Городишко был небольшой, и люди жили одной семьей. Люди плакали, провожая их в последний путь. Пошла провожать и мать, так как у нее среди еврейских семей было много хороших знакомых. Поскольку мать была брюнетка, немцы решили, что она еврейка, схватили ее и втолкнули в колонну. Только вмешательство одного из полицейских, который знал мать, так как дом, где он жил, был рядом с дедушкиным, спасло ее от расстрела. Мать со слезами влетела в дом и рассказала эту историю».

(А. Акименко «Судьба» Пермь, 2004 г. с. 18)

 

Как утверждают старожилы райцентра, в 1942 году была расстреляна последняя группа евреев. Это были маленькие дети. Расстреляли Лёву Блинцовскага, Полю Ваксман, Добу Карасик, Риву Цингауз, Фиму Фрадина, Маню Шейнину, Хаима Зискина и любимицу краснопольских школьников, отличницу учебы, победительницу конкурса самодеятельного искусства 14-летнюю Сару Басову. Рассказывали, что когда всех детей поставили на край противотанкового рва, Сара запела свою любимую песню «Катюша».

(По материалам краснопольского краеведа Лобановского Л.В.).

 

Фаина Наумовна Ашкинезер.

Одна из последних евреек Краснополья Фаина Наумовна Ашкинезер
на месте расстрела евреев.

Ашкинезер Фаина Наумовна 1938 г.р.:

Много моих родственников погибло в Краснополье. Осталась жива моя двоюродная сестра. У меня была двоюродная сестра Фаина (девичья фамилия Ашкинезер, а фамилию по мужу я не помню), до войны она жила в Краснополье. У нее было трое маленьких детей: 5 лет, 3 года и 3 месяца. Она жила в гетто. Вместе с другими узниками гетто ее гоняли на работы. Однажды, когда вечером Фаина с еще одной молодой женщиной вернулась домой, немец им сказал, что они могут убегать, потому что их дети уже расстреляны. Женщины сначала не поверили, зашли в дом, когда поняли, что детей нет, ушли. Они скитались по деревням, остались живы. Как-то потом попали в Москву, жили там.

 

Михаил Бас:

«…Вскоре колонна вышла на окраину Краснополья, миновала кладбище, которое было расположено на взгорке, дальше начиналось поле. Километрах в двух виднелась небольшая деревня. Люди шли по полю и с нарастающей тревогой осматривались по сторонам. Послышался женский плач, который подхватили другие женщины, громко заплакали дети. Встревоженные люди стали громко разговаривать, по колонне, с перекатами, пошел шум. Он начинался где-то сзади, переходил на середину, а потом тревожно-возмущенно звучал в голове колонны. Рассвирепевшие полицейские, во главе которых был Евсей, стали кричать:

– Тихо, чего разорались! Молчать!

Кто-то из полицейских выстрелил вверх. Люди постепенно утихли, только еще долго продолжался надрывный плач детей.

– Стой! – прозвучала команда.

Люди остановились. Невдалеке виднелись оголенные кусты, дальше чернел лес. С одной стороны была видна окраина К., с другой виднелись домики деревни, которые примыкали вплотную к лесу.

– Всем сложить вещи, взятые с собой, и отойти в сторону, – прозвучала команда.

Тихо переговариваясь, люди сложили вещи, и отошли чуть в сторону. Маня поставила чемодан, который взяла с собой, с краю горки вещей, подошла к матери и прижалась к ней. Саша обняла Маню, остальные дети сгрудились вокруг мамы и сестры и выжидательно смотрели на них, подняв кверху головы, словно спрашивая: что будет дальше?

После того, как все сложили вещи, люди сгрудились в одну большую толпу. В этой толпе не слышно было ни звука, всех охватило плохое предчувствие, и они несколько мгновений были словно под гипнозом.

Один из дореволюционных домов в Краснополье.

Один из немногих сохранившихся
дореволюционных домов в Краснополье.

В это время послышался гул автомашины, и метрах в пятнадцати от колонны остановилась черная легковая машина. Люди увидели, что из машины вышел немецкий офицер с моноклем в глазу. Он в одной руке держал журнал, скрученный в трубочку, а в другой – стек. Как резвая лошадь, подбежал Евсей и открыл рот, чтобы доложить. Немец снял с глаза монокль и по-русски сказал:

– Выполняйт, – и пошел к небольшому торчащему из земли пню. Сев на него, он, посвистывая, развернул журнал и углубился в чтение, как будто все происходящее не имеет к нему никакого отношения. Немцы, в том числе и этот фашист, были уверены, что эту работу хорошо выполнят полицейские…

– Всем взять лопаты, будете закапывать это… место, – прокричал Евсей, обращаясь к крестьянам.

Те нехотя поплелись к грузовой машине, с которой сбрасывали на землю лопаты.

Спустя какое-то время на месте рва вырос курган, под которым лежали сотни расстрелянных. Земля, покрывшая место ужасного преступления, продолжала шевелиться, как бы сопротивляясь принять невинные жертвы в свои смертельные объятия. Вблизи свежевыросшего кургана валялись детские туфли, куклы и виднелись места, где алела обильно пропитая кровь.

Сидевший на пеньке немецкий офицер оторвал глаза от журнала, сложил его, встал, вынул из глаза монокль и, насвистывая, пошел к машине, громко стукнул дверцей, и машина, недовольно фыркнув, тихо тронулась с места. Полицейские, бряцая оружием, залезли в кузов покрытой брезентом машины и она, тяжело переваливаясь на ухабах, медленно удалялась с места расправы».

(Михаил Бас «Скорбный путь», Тель-Авив, 2001 г., с. 246–252).

 

Из письма бывшей узницы Краснопольского гетто Флеер Гиси Марковны в редакцию краснопольской газеты «Красное знамя»:

«Уважаемая редакция!

Мое имя – Флеер Гися Марковна (по мужу – Окиничева). Обращаюсь к вам за помощью, как к общественному органу, потому что знаю, что районку читают практически все. Мне нужно восстановить истину, что мои родители – Флеер Маня (Марк) Хаймович и Полякова Сося Лейбовна с детьми в 1941 году (до войны) – жили в Краснополье на улице Калинина. Дом, в котором мы родились, жили и учились и сейчас стоит.

В октябре-ноябре 1941 года мои родители, бабушка, сестра – Флеер Роня, 1921 года рождения и брат – Флеер Яков, 1924 года рождения и я находились, как и многие другие, на оккупированной гитлеровцами территории. Нас выселили из нашего дома в гетто – всех евреев переселяли в переулочки и назвали «гетто». Нам запрещали выходить за территорию, а на одежду повесили желтые звезды, это значило, что мы евреи.

И так было до октября-ноября 1941 года. В октябре расстреляли отца, в начале ноября – маму и бабушку, в конце ноября – сестру и брата. Мне и Шахнович Фриде Владимировне, у которой гитлеровцы также расстреляли родителей и трех детей, по воле судьбы удалось убежать и спрятаться.

Когда приехал отряд гитлеровцев, которые проводили массовые расстрелы, мы пришли к матери Героя Советского Союза М. Антонова и она нас несколько дней прятала. А потом дала нам какие-то свидетельства и под чужими фамилиями мы поехали в Гомель. В то время много людей путешествовали по дорогам. Так мы год под чужими фамилиями прожили в Гомеле, где я живу и сейчас.

В 1944 году мы приехали в Краснополье, взяли свидетельства для получения паспортов. Нам дали также свидетельство о расстреле родителей, но без печати и штампа, потому что их не было сразу после освобождения. За 56 лет это свидетельство потерялось. Больше я не обращалась за таким свидетельством, потому что оно было не нужно.

Наш дом брат продал в 1944-1945 годах. Теперь мне нужно установить, что мои родители, брат, сестра и бабушка были расстреляны, а я находилась вместе с ними с ноября 1941 года. Свидетельство нужно мне для предоставления в общественную организацию «Холокост». Я думаю, что есть еще в Краснополье люди, которые помнят фамилию Флеер. Может, откликнется кто-то из моих одноклассников. Может быть, есть где-то списки евреев, погибших в 1941 году. Я думаю, все знают места массовых захоронений. Это лес за колхозом имени Калинина и ров около кладбища в райцентре. Я много раз приезжала на могилы, за справкой не обращалась.

Сейчас в Краснополье родственников у меня нет. Несмотря на то, что прошло полстолетия, возможно, отзовутся добрые люди, которые нас знали, и тогда я приеду».

Давно отшумела война. Но и сегодня еще слышатся ее отголоски. Одни пытаются искать без вести пропавших родственников, другие – друзей, некоторым необходимо установить факты из их жизни в тяжелые годы.

Имена родственников Флеер Гиси Марковны с Краснопольского гетто есть в списке погибших евреев во время Холокоста на Краснопольщине.

«Красное знамя», 28 марта 1998 г.

Бывшие узники Краснопольского гетто становятся партизанами

Не все узники Краснопольского гетто смирились со своей тяжелой судьбой. Для многих борьба против оккупантов стала продолжением их жизни, чтобы навсегда покончить с фашизмом и его пагубной политикой уничтожения людей.

«…Ицков Семен Вениаминович, 1927 года рождения, в списке особого состава партизанской бригады «Вперед», которая действовала на территории Могилевской и Гомельской областей, считается рядовым партизаном с 2 августа 1942 года по 25 октября 1943 года. (1)

…На расстрел их гнали колонной по знакомым улицам Краснополья. Молча шли подростки и дети. Многие из них были очень маленькие и слабые настолько, что старшие несли их на руках. Конвоировали колонну эсэсовцы в черных мундирах с собаками.

Когда повернули к городскому кладбищу, Сеня Ицков догадался, что это конец. Он решил бежать. Поравнявшись с толпой, он незаметно шмыгнул в открытую калитку, а там огородами стал пробираться к лесу. Вслед ему раздавалась продолжительная автоматная очередь…

В 1941 году Сеня Ицков успел окончить только шесть классов Краснопольской средней школы. 6 «А» класс был лучшим пионерским отрядом в школе, классный руководитель В.Я. Горавская не могла нарадоваться детьми.

1 Справка Госбезопасности БССР, Центральный архив № 10/5-496, 15.07.85 г.
2 Л.В. Лобановский, «Бацькаўшчына», Мозырь, «Белый ветер», 2001 г., с. 126-128, 180.

 

Страницы книги Л.В. Лобановского «Война народная»:

«…Краснополье, август 1941 года. Из-за Сожа доносилось гулкое эхо войны. На восход отступали солдаты, а вслед за ними шли беженцы. Сеня с болью в сердце смотрел им вслед.

– А почему мы никуда не уезжаем? – спросил он у матери.

Она посмотрела на детей, которые жались около нее, и ответила:

– Куда мне с вами, когда вы один младше другого.

Скоро немецкие солдаты застучали коваными сапогами по улицам Краснополья. Началось насилие, разбой, расправы над мирными жителями. Погибли родители Сени, братья и сестры. И он остался один среди войны. Побег с гетто осуществил ночью.

…До войны Сеня Письман учился в 6 классе краснопольской средней школы, был пионером, любил заниматься в стрелковом кружке, которым руководил учитель П.Ф. Пузенков. Большой радостью для Сени был тот момент, когда ему на сборе пионерского отряда вручили значок «Юный ворошиловский стрелок».

И вот осенью 1941 года для 14-летнего ученика Сени Письмана наступил суровый экзамен. Нужно было принимать самостоятельное решение. И оно было принято: идти искать партизан. Долго блуждал Сеня по лесам Краснопольшчины, пока около деревни Березняки не встретился с бойцами партизанского отряда «Вторые». Отряд действовал на территории Гомельской и Черниговской областей, а также в Краснопольском, Хотимском, Кричевском районах Могилевской области.

Это были шаги в бессмертие юного героя Краснопольщины Сени Письмана, которому тогда исполнилось только 16 лет. (3)

1) Справка Госбезопасности БССР, 10.10.1985 г., № 10/3020;
2) Там же;
3) Л.В. Лобановский, «Война народная», Мозырь, «Белый ветер», 2002 г., с. 120-122.
Еврейское кладбище Краснополья. Еврейское кладбище Краснополья. Еврейское кладбище Краснополья. Еврейское кладбище Краснополья. Еврейское кладбище Краснополья.

Еврейское кладбище Краснополья.

 

Л.В. Лобановский, «Война и дети»:

«Дуглас» – транспортный самолет – набирал высоту. В салоне их было десять.

…На всякий случай Емельян Эскин написал обращение к сверстникам, которые придут на смену через 20 лет, и передал его командиру.

– Идем не на прогулку, – объяснял Емельян, – мало ли что может случиться… Родных у меня нет. Есть товарищи, комсомол, партия, Родина.

В обращение говорилось: «Я, солдат и комсомолец Эскин Емельян Наумович, 1926 года рождения, уроженец поселка Краснополье Могилевской области, и мои товарищи идем сейчас в опасный и неровный бой. Многие из нас не вернуться и утро 19 апреля 1944 года не увидят. А нам только по 16-18 лет, и покидать жизнь очень и очень не хочется. Помните: мы умираем, чтобы были вы, которые родились в этом году или немного раньше или позже. И вам также будет в свое время 16-18, и вы будете пользоваться свободой и счастьем, что мы для вас отстояли. Помните нас, которые прошли все муки пекла, созданного на земле коричневой чумой. У вас теперь красивая и добрая жизнь. Вы учитесь, берегите нашу Родину. Беречь Родину нужно не только тогда, когда она вдруг окажется в огне и крови, а значительно раньше, всегда и везде, объединившись со всеми народами в борьбе за мир…».

На счастье операция прошла успешно. Почти без боя десантники овладели первой казармой. Многие полицаи по своей воле перешли на сторону партизан. А во вторую казарму, где находилось командование гарнизона, направили ультиматум. Фашисты выкинули белый флаг. В результате хатыницкий гарнизон был захвачен спецгруппой в составе 10 человек.

Центр радиограммой поздравил весь состав группы с победой и приказал доставить пленных немецких офицеров со штабными документами на Большую землю самолетом, который специально выслали на аэродром Пинского партизанского соединения.

А обращение к сверстникам по предложению Саши Борисова решили направить в газету «Комсомольская правда». (1)

Много еще было организовано диверсий десантной группой «Орлы» с участием Емельяна Эскина. В июне 1944 года по заданию Центра группа передавала шифровки об отступлении фашистских войск и наносила вместе с местными партизанами удары по отступающим гитлеровцам.

После освобождения Брестской области группа десантников присоединилась к войскам действующей армии, чтобы продолжать путь на запад и помочь народам Европы освободиться от фашизма. День Победы Емельян Эскин встречал под Берлином. Расправу над теми, кто активно помогал оккупантам в уничтожении еврейского населения в Краснополье, осуществили краснопольские партизаны.

Л.В. Лобановский, «Война и дети», Мозырь, «Белый ветер», 2000 г, с. 61-63.

Подготовлено А. Литиным, И. Шендерович
Фото А. Литина

Владимир Семенович Свердлов.

ГЕТТО ДЛЯ АНГЕЛОВ

Трагедия детского санатория «Крынки» до сих пор остается малоизученной страницей нашей истории. Больше полувека Владимир Свердлов ухаживает за могилой, затерянной в лесу. Не всякий отыщет ее здесь, в лесной чащобе, не зная ориентиров. Но только не Владимир Семенович. Ведь в этой неприметной могиле должен был лежать он сам.

Владимир Семенович Свердлов.

С того апрельского заката прошло 64 года. А он до сих пор не может говорить об этом. Слова будто застревают в горле. Он опускает голову, долго молчит. Вдруг поднимает глаза, тихо говорит сквозь слезы: «Извините, тяжело. Я будто снова в своем горьком детстве».

В Крынках, недалеко от Осиповичей, места благодатные. Речка Птичь, глубокая на излучине, песок и сосны. До войны здесь был модный курорт местного значения.

– Лес в этих местах сплошь пестрел разноцветными гамаками, – вспоминает исследователь-краевед Владимир Киселев, живший в ту пору неподалеку, на станции Дараганово.

В санаторий «Крынки», стоявший неподалеку от одноименной деревни, мечтали отправить своих детей многие. Здесь хорошо лечили детский энурез. Да и условия были замечательные. Санаторий обжил бывший фольварк помещика Дарагана. В свое время он разбогател на строительстве железнодорожной ветки Старые Дороги – Осиповичи. Тогда и построил этот чудный каменный дом с мансардой.

Детская интуиция – она куда тоньше, чувствительнее, чем у взрослых. Десятилетнему Володе Свердлову ужасно не хотелось уезжать в санаторий. За день до отъезда он сбежал и схоронился в сарае, под пыльными корзинами. Но его быстро нашли. Когда ехали в отцовской служебной машине (он был первым секретарем Рогачевского райкома партии) к поезду, тот долго уговаривал: «Всего на пару недель. Я разберусь с делами – и мы будем все вместе…»

Только это и примирило Володю с необходимостью впервые уехать от родителей так далеко. Впрочем, вскоре обида прошла. В санатории оказалось весело: горны, зарницы, игры и такой симпатичный летний пионерский костюмчик, который выдали каждому. Теперь все были похожи на ребят с открыток, которые лежали на папином столе в райкоме.

Было это 17 июня 1941 года.

* * *

Война началась спокойно, без хаоса. Сначала ушли воспитатели. Осталось лишь несколько человек да заведующая. Она отпустила ребят постарше – тех, кто мог сам добраться до дома. За многими в первые военные месяцы приходили родители. Никто не пришел только за еврейскими ребятишками. Во многих городах и поселках Белоруссии уже были оцеплены территории гетто. Сделали свое маленькое гетто и в детском санатории: всех еврейских детей согнали в большой зал. В нем, неотапливаемом, и проживут они жуткую зиму 1941–1942 годов. На летнюю пионерскую форму (некоторым выдали одежду, в которой они приехали в санаторий, тоже летнюю) пришили желтые звезды.

Вскоре и весь санаторий «Крынки» превратили в некое подобие детского концлагеря. Сюда свезли детей из Дарагановского, Корытнянского, Лапичского, Осиповичского детских домов. В осенний период всех гоняли на сельхозработы.

– Еврейские дети убирали только капусту и свеклу. Это и была наша основная еда, – вспоминает Владимир Семенович.

Совсем худо стало, когда началась зима. Возможности подкормиться больше не было. В день выдавали 100 граммов хлеба. Детей в комнате было так много, что раскладушки для всех просто не помещались. Спали прямо на полу, подстелив опавшую листву. Но от холода это не спасало. В самом конце ноября, когда уже трещали морозы, на обогрев огромного зала стали выдавать по три полена в день.

– Во дворе стоял ящик с отходами, – вспоминает Владимир Семенович, – предмет нашего вожделения. Когда кому-то удавалось в него залезть, добытые очистки и объедки делили на всех. Самый старший из нас – мой друг Яша двенадцати лет – всегда следил, чтоб больше доставалось маленьким и ослабленным. Когда видел, что кому-то совсем плохо, просил каждого отщипнуть от хлебушка по крошке. Только мало это помогало. В январе–феврале почти каждое утро выносили из нашего зала умершего ребенка. Мы-то сами не видели, а местные рассказывали, что их даже не хоронили, – зачем мерзлую землю долбить, спускали на Птичи в лунку, под лед. Мы уже не боялись. Стало все безразлично. От голода ведь умирают нестрашно, тихо. От холода не было спасения. Выдыхаешь воздух, а он сосульками в носу застывает. Хотелось только одного: чтоб быстрее все закончилось. Мы перестали разговаривать, перестали узнавать друг друга – заросшие, запущенные, больные, похожие на скелеты. «Сегодня умер Абрам. Кто умрет завтра?» Вот и все, что говорили мы в те дни друг другу.

* * *

В этом доме-концлагере немцы не работали. Директором был бывший майор Красной Армии Шипенко, украинец, попавший в плен. Но злым гением являлся не он. Женская жестокость бывает порой куда изощреннее и страшнее… Заместителя директора по хозчасти Веру Жданович дети называли «немкой». Еще в конце осени у многих детей появились обморожения. Владимир Свердлов вспоминает, что когда ему, наконец, выдали одежду, в которой он приехал, ботинок уже не было – только калоши. В них он и ходил всю зиму. В «санатории» оборудовали карцер. Угодить сюда можно было за малейшую провинность. Подкинул лишнее полено в печку – на трое суток. Стащил картошку у свиньи – пять суток карцера. Для пущего эффекта туда регулярно подсыпали снег.

«Дети были очень непослушные. Если их не контролировать – они сожгли бы всю постройку», – скажет садистка на допросе после войны.

– Жданович принимала немецких офицеров, – Владимир Киселев, расследуя судьбу крынковского детского лагеря, изучал уголовные дела воспитателей-садистов, наказанных после войны. – Они веселились, пили самогон, жарили свинину. От этого запаха дети падали в обморок. Поклонники приносили ей торты, привезенные специально из Германии. Дети Веру Жданович ненавидели. Однажды партизаны избили ее до полусмерти. Об этом факте, кстати, на следствии она не сказала ни разу. Зачем усугублять свое положение и подтверждать, что было за что? Невероятно верткая женщина. Ей и дали-то всего 10 лет – судя по протоколам допросов, ее сложно было на чем-то поймать.

От больных избавлялись быстро. Обмороженных отправляли в Осиповичи, в больницу. Не лечить. За подтверждением, что лечить не стоит. Их расстреливали в тот же день, на городском кладбище.

Следить за порядком в детдоме был приставлен полицейский, который никогда не расставался с плеточкой, сделанной из распущенного троса. Как-то застукал он Володю Свердлова у ящика с отходами. Стал его избивать. Мальчик в отчаянии сорвал звезду и стал ее втаптывать в снег.

– Избил он меня тогда до полусмерти и злобно прошипел: «Будь моя воля, я бы тебя расстрелял», – рассказывает Владимир Семенович. – Вероятно, не было у него такой воли. Не было приказа. А я где-то с месяц не поднимался, под себя ходил.

Впрочем, это никого не шокировало. Напомним, санаторий был для детей, которые «без горшка – никуда», для энурезников. В зале стоял такой удушающий запах аммиака, что воспитатели лишний раз без повода не заглядывали. А дети не спешили выносить ночные горшки…

Поначалу, пока силы были, Володя и Яша любили разговаривать по ночам.

– Ты где живешь? – спрашивал кучерявый Яша.

– В Рогачеве.

– А где это?

– Не знаю, – честно отвечал десятилетний Вовка.

– Ну, речка там какая есть?

– Две даже – Днепр и Друть.

– Значит, это на востоке.

Так Володя впервые услышал о сторонах света.

– А я живу в Мозыре. Знаешь, это где? Если долго-долго идти по течению Птичи, можно попасть в мой город.

* * *

Началась весна 1942 года. И всеобщая апатия сменилась надеждой. Изможденные дети будто ожили. Щипали набухшие почки и иголки растущей во дворе не то пихты, не то ели и убеждали друг дружку, что это морозы задержали Красную Армию. А нынче, по теплу, всех вот-вот освободят.

Вроде как было это в конце апреля. Хотя есть версия – в мае. Точную дату страшного дня память не сохранила. Перед рассветом в комнату-гетто пришли полицейские и воспитатели. Стали поднимать и выводить ничего не понимающих детей.

– Вас переведут в другой детский дом, где будет светло, тепло и сытно, – сказал кто-то из полицейских.

Детей постарше построили во дворе в колонну по двое. Самых маленьких – от нескольких месяцев до трех лет – погрузили на две подводы. Зачитали список. Две девочки – Валя Фридлянд и Рая Винник под шумок убежали. Только куда ребенок спрячется? Под кровать, конечно. Воспитатели вытащили их и привели обратно. Собственно, благодаря этому эпизоду, который вспомнили потом на допросах воспитатели, их имена стали известны.

Колонна тронулась в сторону Крынок. В темноте было непонятно, сколько вокруг людей. Слышны были только немецкая речь и гогот. Шедший сзади Яша прошептал: «Вова, нас никуда не переводят. Если бы мы переезжали, это сделали бы днем! Нас ведут убивать».

Вместе с детьми шли и взрослые – рентгенолог по фамилии Рохлина и медсестра, присматривавшая за ясельными детьми, по имени Мария (фамилия ее, к сожалению, не установлена). Мария – польская еврейка, принявшая в браке католичество. Сюда она бежала из Польши в 39-м, когда туда пришли немцы. Ее, как католичку, не собирались расстреливать. Несколько раз полицай отталкивал Марию прикладом. Но в колонне был ее 10-летний сын. Мария пошла на расстрел вместе с ним.

Дорога петляла мимо молодого сосняка. Низкорослого и густого. Взрослому человеку в нем не укрыться, но для 11-летнего изможденного мальчишки – в самый раз. Володя шепнул Яше о своем плане.

– Куда мне? – грустно улыбнулся тот. – С моей внешностью добежишь до первого немца. А вот ты на еврея не сильно похож: убегай.

– А как же идти вниз по течению, ведь там твой родной Мозырь? – почти ревел Володя.

– Это очень-очень далеко. Я не дойду. И потом, как же я их оставлю? – кивнул Яша на малышей, что уцепились за его руки.

– Больше всего на свете я жалею об одном, – говорит сегодня Владимир Семенович, – что так и не узнал его фамилию. Только «Яша из Мозыря». Это благодаря ему я живу…

В лесном урочище «Гаюны» с утра местные жители копали яму.

– А кто же с нами разговаривал? – вспоминает старейшая жительница Крынок, 86-летняя Алеся Ярошевич. – Автомат в спину и погнали копать. Всех мужиков повыгоняли, какие были. Помню, как детей этих гнали – под вечер уже, они еле ноги тянули, пылища такая стояла. Но мы и поглядеть туда боялись…

У ямы выстроились полицейские. А на лесной дороге («В том самом месте, где стоит сейчас ваша машина», – показывает Киселев) стоял крытый грузовик бобруйского СД. Это прибыла расстрельная команда.

Полицейские оцепили детей. Один зачитывал список – по 7–8 имен. Названных ребят подводили к яме и сбрасывали в нее. Немцы становились на краю и стреляли. Ясельных детей, тех, которые еще не ходили, прямо с подводы швыряли в яму, будто котят.

– Почему? – будто сам у себя спрашивает Киселев. – Все очень прагматично. Стреляли детей быстро. Если расстреливать у ямы, наверху, – это ж после каждого выстрела куча тел будет, их потом спихивать надо, а это кровь, грязь, время.

Засыпали могилу полицейские и старшие дети, пригнанные из бывшего санатория «Крынки».

А Владимир Свердлов в это время убегал от собственной смерти.

– Я не помню, сколько бежал. Пока не потерял сознание. Когда пришел в себя – не знаю. То ли тот день был, то ли следующий. Жутко болела развороченная нога.

Он до сих пор не знает – следы ли это от выстрелов или повредил во время бега. Как и все городские дети, Володя леса боялся. И уж точно глубоко никогда не забредал. Но тогда понял: лес – его спасение. Так и скитался, боясь выглянуть. Ел первую проклюнувшуюся кислицу. Несколько раз забредал в сараи на хуторах, воровал у свиней картошку. Кто-то из людей помогал истерзанному мальчишке, другие, заметив след от шестиконечной звезды на выгоревшем пальто, прогоняли – от греха подальше. Отмороженная нога загнивала. Ходить было все тяжелее, начинался жар. Однажды он просто упал в траву. И понял, что дальше идти уже не сможет. Да и зачем?

* * *

– Хлопчик, ты чей? – шептала над ухом закутанная в толстый платок женщина.

Так он был спасен еще раз. Из Дарагановского детского дома возвращалась жительница деревни Макаричи Александра Звонник. Она по всем детдомам ходила – разыскивала свою среднюю дочь Катю, лежавшую в июне 1941-го в минской больнице. Вроде, говорили, ее определили куда-то в детдом.

– Я – ничей, – прошелестел мальчишка.

Женщина напоила его, накормила.

– Идти-то сможешь? Только далеко.

– Тетенька, миленькая, я пойду хоть на край света. Только не бросай меня здесь, в лесу.

Когда женщина увидела, как мальчишка ковыляет, чуть не расплакалась.

«Но я готов был ползти за ней», – вспоминает Свердлов. Была она нестарой еще доброй женщиной с тремя малыми детьми. С легкой руки Володи, который стал звать ее «баба Алеся», вскоре вся деревня женщину так величала. Муж ее, Семен, так и не вернулся с фронта, а вот дочка нашлась после войны – в эвакуированном в Пензу детском доме.

Он прожил у нее все два года оккупации. Когда приезжали немцы или полицаи, она прятала его в погребе. И хотя вся деревня знала о том, что баба Алеся приютила еврейского мальчика, никто ее не выдал. Стоит ли говорить, что рисковала женщина не только своей жизнью. Жизнями собственных детей. За укрывательство еврея расстреливали всех.

* * *

Как возраст подошел, в 1947 году, подался мальчишка в ремесленное училище. Да только без документов не брали. Пришлось ехать в Рогачев, восстанавливать документы. Он уже был здесь однажды, сразу после освобождения. Посмотрел печально на остов печи на месте родительского дома, поспрашивал у людей – о судьбе его семьи никто не знал. «Наверное, расстреляли, как и всех рогачевских евреев», – всхлипнула какая-то тетка. На том и завершились поиски родных.

Пошел он в милицию справлять документы. Она размещалась в уцелевшей хате: в одном углу – столы следователей, в другом – арестованные сидят.

– Ты – Вова? – спросил милиционер, услышав, как мальчишка рассказывает коллеге свою историю.

– Да, но ведь я еще не назвал своего имени…

– Тебя уже много лет ищет отец. Столько запросов подавал – а ему отвечают, что ты погиб. Он сейчас живет в Березино.

До поселка Березино Володя добирался двое суток. Отец едва не задушил его в объятиях. А мать будто окаменела: не могла с полчаса ни двигаться, ни говорить.

– Мама с младшими братьями успела эвакуироваться. А отец остался, чтобы возглавить подпольный райком.

* * *

Жизнь постепенно наладилась. Вскоре Володя попросился в армию. Брать не хотели – был он слишком мелким и тощим. Но парень настоял на своем. Служил на Сахалине. За год службы вырос сразу на четыре размера и уже ничем не напоминал того дистрофичного мальчишку, которого нашла в лесу баба Алеся.

Александру Звонник он так всю жизнь и считает своей второй матерью, а ее дочерей – сестрами.

– Я всегда мечтал познакомить ее с родителями. Отец мой уже сильно болел в ту пору. И она уже болела. Но я успел. Я поехал за отцом, привез его из Рогачева, потом привез бабу Алесю из Макаричей. В ту ночь никто в доме так и не лег спать. Отец все благодарил ее за сына. Но она, женщина скромная, своей заслуги в этом не видела.

* * *

А маленькую могилу в лесном урочище он не забывает. Как станет тяжело на сердце, приезжает сюда. «Я все старею, а они такими же детьми остались».

– Владимир Семенович – человек невероятно скромный, – говорит директор музея Дарагановской школы Семен Бородич. – Десятилетиями он приезжал сюда, на могилу, – цветы поставит, оградку подкрасит. И никогда никуда не обращался – ни к властям, ни в школу. Лишь несколько лет назад мы узнали о том, что одному из детей, расстрелянных в этом месте, все-таки удалось спастись…

Так получилось, что о судьбе детского санатория-лагеря «Крынки» известно было очень немногое. Пионеры каждую весну благоустраивали захоронение, но точно сказать, кто лежит в этой могиле, при каких обстоятельствах они погибли, – не могли.

Сейчас стараниями исследователя Владимира Киселева, сотрудников еврейских организаций и дарагановских школьников удалось восстановить 2 взрослых и 13 детских имен. Остальные так и остаются неизвестными.

– У меня большая надежда на документы комиссии по установлению злодеяний и ущерба, нанесенного немцами, которые есть в Москве, – говорит Владимир Киселев. – В наших архивах списка погибших найти не удалось.

Странно это при немецкой-то педантичности: еврейские дети жили в маленьком гетто внутри бывшего санатория, очевидно, не раз их пересчитывали. Да и к расстрелу готовились основательно: известно, что накануне в санаторий приезжали сотрудники бобруйского СД. Приказали отобрать тех, кто пойдет завтра к яме в урочище Гаюны. Наверняка ведь по списку выбирали. О готовящемся расстреле некоторые знали: сын директора санатория проболтался кому-то из ребят. Один мальчик, Изя Гуревич, даже совершил побег.

– Дитя есть дитя. Пересидел он там денек и в санаторий вернулся, – грустно повествует Киселев. – Дети его на чердаке спрятали и кормили тайком. Кто-то из взрослых донес – за ним приехал сам начальник управы Осиповичского района Горанин. Забрал его в машину, и тот исчез навсегда. Конечно, списки расстрелянных детей были: их ведь даже к яме вызывали в алфавитном порядке. Но я не очень-то верю, что эти списки сохранились. Слишком многие здесь «замазаны»: те, кто отбирал еврейских детей в гетто, кто там работал, содержал детей в абсолютно скотских условиях. Это ведь были не немцы…

* * *

Место расстрела в апреле 1942 г. детей из санатория Крынка
в урочище Галны за деревней Крынка. Установлен в октябре 2006 г.
на личные сбережения Владимира Семеновича Свердлова.

Из фольварка детский дом-концлагерь перевели в Осиповичи в январе 1943 года. К этому времени в крае сильно активизировались партизаны. Когда они узнали, что в пустующем здании бывшего санатория немцы собираются организовать противопартизанский форпост, его сожгли. Сейчас там стоит памятный камень. И старая огромная ель, которую посадил еще в начале века сам Дараган. Это ее молоденькие зеленые лапки весной 1942-го общипывали голодные еврейские дети. Увы, она лишь ориентир в рассказе о тех страшных днях.

Некоторые воспитанники санатория «Крынки» живы до сих пор. Иногда они съезжаются из разных городов и даже стран к памятной ели, грустно молчат о былом, возлагают цветы к детской могиле в урочище «Гаюны». Некоторые из них помнят подробности того страшного дня: старших ребят из «Крынок» пригнали сюда засыпать землей яму, доверху наполненную детскими телами. Эта картина, признаются, до сих пор снится. Вот только фамилий невинно убиенных детская память не сохранила.

* * *

В жизни Владимира Свердлова было много счастливых случайностей. Когда, казалось, все уже кончено, он выживал. А может, и не случайности это вовсе – закономерности. И была только одна – роковая: его жизнь обожгла война. Но душа не выгорела. «Сколько же мне помогали, пока я скитался», – вспоминает он. И не помнит, что не всегда помогали, – прогоняли сколько. «Да разве ж можно по-другому? Баба Алеся, неграмотная крестьянка, сперва мне молоко наливала. До краев. Что останется – родным детям. Я не виню судьбу за то, что испытала войной. Я благодарен, что увидел, какой щедрости может быть простая душа. Не многим я мог отблагодарить свою спасительницу. Да и жизни всей мало, чтоб вернуть ей то, что сделала она для меня, подобрав умирающего в лесу. Звание «Праведник народов мира» ей было присвоено лишь в конце 90-х годов. Но для меня, для всех, кто ее знал, она всегда такой была. Только слова такого красивого мы тогда не знали…»

* * *

Прощальные лучи осеннего солнца. Сегодня у могилы в лесном урочище собралось много людей: пионеры из Дарагановской школы стоят в почетном карауле. Бабули из Крынок роняют слезу в щедрые охапки последних хризантем. Владимир Свердлов стоит в стороне. Он чувствует себя как всегда неловко, когда в центре внимания. Новый памятник задернут тканью. Метроном отсчитывает мгновения минуты молчания.

И только когда все закончится, Владимир Семенович скажет мне: «Приходите, все расскажу. Теперь уж отпустило. Два года спать не давало, а сейчас – отпустило». Это он о новом памятнике, который только что торжественно открыли. Большой природный валун, черная плита из габро с надписями по-белорусски и на идиш: «Памяти 84 еврейских детей из детского санатория «Крынки», расстрелянных фашистами в апреле 1942 года».

Он попросил дать памятнику название «Дзiцячы камень».

Этой идеей бывший кузнец (кстати, это именно он выковал золотые кресты многих храмов нашей страны) жил последние два года. Откладывал, что мог, из пенсии. Думал, прикидывал, сравнивал. Свердлову помогали многие: районные власти, еврейские общественные организации. Но памятник, так он решил давно, своим друзьям – детям, так и не ставшим взрослыми, он должен был поставить только сам.

Он сделал то, что считал своим долгом.

Светлана Лицкевич
Советская Белоруссия №182 (23326).
Суббота, 26 сентября 2009 года.

Опубликовано 25.01.2011  19:15

***

Спецпроект Sputnik Беларусь:

“Нас просто ведут убивать”: гетто в Крынках в воспоминаниях выжившего (03.07.2020)

Живу за них. История единственного выжившего из детского гетто (03.07.2020)

Бремя выжившего

________________________________________________________________________________________________

Каково это – быть единственным выжившим в большой человеческой катастрофе? В народе таких принято называть избранниками судьбы и счастливчиками. Но это не так, совсем не так.
“Я знаю, что за всех них живу. Может, потому Господь и отмерил мне так много…”

Владимиру Семеновичу Свердлову идет девяностый год. И 80 из них он живет с неутихающим чувством вины. Он – выживший в большой катастрофе, но едва ли считает себя счастливчиком. За долгую жизнь не было дня, чтобы не думал об этом. Братскую могилу в лесу он называет “своей”. И всю свою жизнь копил на памятник. Так он решил давно, еще в советские времена.

В годовщину расстрела детского гетто в “Крынках” Sputnik вспомнил эту малоизученную страницу военной истории.

Как санаторий превратился в гетто

Детское гетто, которое во время войны было создано в бывшем санатории “Крынки” в Осиповичском районе, официально концлагерем не считается. Просто потому, что никому не нужно было это доказывать. Единственный потерпевший – Владимир Свердлов – с такими просьбами в инстанции не обращался.
Санаторий “Крынки” (довоенный снимок).
Точной даты того расстрела никто не знает. По словам Свердлова, на второй день после трагедии он видел нарядных людей в окрестных деревнях, они сказали, что празднуют Пасху. Что это такое, ребенок первого секретаря Рогачёвского райкома партии не знал. Но странное слово запомнил. Позже краевед Владимир Киселев выяснит, что в 1942 году Пасха была 4 апреля, стало быть, расстреляли детей из гетто 2 апреля. Вряд ли кто-то сегодня это оспорит.
Мемориальная плита на месте погребения узников детского гетто.

…Десятилетний Володя Свердлов из Рогачёва в санаторий ехать не хотел. Но поддался на уговоры родителей. Тем более отец пообещал побыстрее его забрать. Так 17 июня 1941 года мальчик уехал из дома.

Когда началась война, забрать из санатория его не смогли – поезда перестали ходить, мать не смогла найти подводу – все шли на восток. Вскоре семью эвакуировали, а отец остался на оккупированной территории – организовывать подполье.

В руках у Владимира Свердлова – фото его отца Самуила в партизанском отряде.

Самых старших детей, кто знал свой адрес и примерно представлял, куда идти, заведующая из санатория просто отпустила.

“Остались только средние и младшие”, – вспоминает Владимир Свердлов. В свои 89 он с легкостью описывает даже мелкие детали и подробности.

За некоторыми детьми приходили родители. Но не за еврейскими… Ушло и большинство воспитателей. Остались то ли самые мужественные, то ли самые совестливые.

План санатория “Крынки”, составленный по воспоминаниям Владимира Свердлова.

Изображение можно увеличить.
“Когда пришли немцы, сначала было не страшно. Они собрали еврейских детей в отдельный корпус и велели всем нашить на одежду желтые звезды. Причем мы не могли без них оставаться. Если снимал пальтишко в столовой – на рубашке тоже должна быть звезда”.

Братья Авраам и Эммануэль Розенталь, Каунас, Литва, 1944 год (иллюстративное фото).

yadvashem.org

До наступления холодов еще можно было как-то жить. Вокруг санатория были поля со свеклой и капустой, и детей отправляли на их уборку.

“Хоть сырой свеклой, но можно было наесться. У нас даже кровь брали поначалу. Наверное, для солдат. У меня один раз взяли. Я потерял сознание. Помню только, что шприц был большой, как в фильме “Кавказская пленница”.

Когда началась зима, стало хуже. Хлеба давали по 100 граммов на день. И холод – вечный, парализующий все мысли и желания холод. В просторных залах бывшего имения помещицы Дараган с четырехметровыми потолками, где размещался санаторий, гулял ветер. Толстые стены промерзли, а топить печь разрешали раз в три дня, на топку давали по три полена. Она даже не успевала нагреться. Окон и дверей много где не было.
Эту редкую аянскую ель, которая сохранилась до сих пор, посадили еще в начале XX века при помещице Дараган. Голодные дети из гетто объели ее на высоту человеческого роста.

Сначала дети спали на брезентовых раскладушках, когда стало совсем невыносимо под летними одеялами, попросили разрешить им принести из старого дарагановского парка опавшие листья – кленовые, дубовые. Надзиратели смилостивились и разрешили.

“Пар шел изо рта. Я как тогда намерзся, так всю жизнь отогреться и не могу – всегда холодно, постоянно дрожу”, – рассказывает Свердлов. В его квартире жарко, но он беседует с корреспондентами Sputnik в меховом жилете.

“Война все спишет”

Возле кухни был ящик с отходами. И он стал для голодных детей единственным счастьем.
“Ящик был большой, метра два на два с половиной. Я прыгал хорошо – легко перемахивал его полутораметровую стену и набрасывал за пазуху отходы – капустные кочерыжки, картофельные очистки. Потом мы мыли в реке этот “улов”, и наш старший, 12-летний Яша, делил на всех, стараясь отдать лучшее тем, кто слабее”.
Руины усадьбы, в которой находился санаторий “Крынки”.

Память не сохранила фамилию Яши, Свердлов только помнит, что тот был из Мозыря. Мальчик, который взял на себя функции лидера, просто потому, что вокруг было слишком много растерянных детей, понимал, что кроме него – некому.

“Как-то раз меня в этом ящике комендант словил. Бил плеткой из распущенного троса. Сказал: “Была бы моя воля – убил бы”. А я со злости звезду с груди сорвал и в снег кинул. Он так озверел, что бил, пока я сознание не потерял. После этого я весь декабрь пролежал. Если бы не ребята, что приносили мне еду и воду, – погиб бы. Я вообще тот декабрь почти не помню. Я уже там был (показывает наверх – Sputnik)…” – после этих слов Владимир Семенович задумывается.

В своих воспоминаниях, невероятно ясных для человека преклонного возраста, Владимир Свердлов – снова 10-летний мальчик. С таким же детским ужасом и отчаянием он рассказывает о садизме воспитателей-надзирателей.

Все это были не немцы – бывшие “наши”. Непонятно, они туда “по зову сердца” приходили, или мысль о том, что “война все спишет”, окончательно лишала людей тормозов.

Украинские полицаи и немецкий солдат в оккупированном селе (иллюстративное фото).

Директором был украинец, попавший в плен, – бывший майор Красной армии Шипенко. А воспитательницу Веру Жданович дети называли “немкой”. К ней захаживали немецкие солдаты, регулярно устраивались пирушки. От запаха еды, которую для них готовили, пустые желудки детей просто выворачивало. Некоторые падали в обморок.

“Она замдиректора была, но фактически всем руководила. Она и списки на расстрел составляла”, – рассказывает Свердлов.

Вера Жданович.
Протоколы допроса Веры Петровны Жданович хранятся в архивах УКГБ РБ по Могилевской области. В них она лаконично и безэмоционально рассказывает о расстреле еврейских детей из санатория “Крынки”. И очень подробно – о том, что якобы прятала от расстрела в апреле 1942 года мальчика Изю, который выбрался из укрытия в неподходящий, по ее словам, момент, как раз во время визита в детский дом “Крынки” бургомистра Осиповичей Гарянина. Мальчик попался бургомистру на глаза, его увезли в Осиповичи, где и расстреляли.

Фрагмент протокола допроса Веры Жданович.

О расстреле еврейских детей Жданович рассказывала на допросах без эмоций и подробностей.

Также она рассказывает, что “лично содействовала уходу в партизаны” двоих бывших солдат, оказавшихся на оккупированной территории.

Было ли это правдой, или бывшая надзирательница пыталась себя обелить – мы уже не узнаем. Только, в отличие от других надзирателей и полицейских, которые контролировали порядок в детдоме “Крынки” и получили потом “по полной” – от 25 до расстрела, дали ей немного. Она отсидела всего шесть лет. Говорят, у нее были родственники в системе НКВД.

Фрагмент протокола допроса Веры Жданович.

Был ли на самом деле еврейский мальчик Изя или Жданович придумала эту историю, чтобы облегчить свою участь?
Отсидев положенное, она вернулась в Осиповичи, где и прожила еще много лет. Свердлову, который часто бывал в этих местах, поддерживал отношения и с местными краеведами, и с сотрудниками Дарагановского музея, сказали об этом, только когда ее не стало.
“Я спрашивал потом: чего же вы мне не сказали, что она здесь живет? Отвечали: боялись, что мстить начнете. Мстить, конечно, я бы не мстил – это не в моем духе. Но поехать посмотреть ей в глаза – я бы это сделал”, – просто говорит Свердлов.
https://www.youtube.com/watch?v=L83hns2TzYs&feature=emb
Могила в проруби Птичи

Зима 1941-1942 годов была холодной. В комнате, где спали еврейские дети, все покрывалось инеем, солома, которой заменили листья, не согревала.

Одежда у детей была холодная. Осенью вместо санаторских блузок-панамок выдали вещи, в которых ребята приехали.

“Ботинки у меня быстро украли – я всю зиму в галошах ходил. Пальцы отморозил на всю жизнь”.
В конце декабря – начале января в еврейском гетто начался мор. Каждое утро надзиратели спускали несколько детских тел в Птичь, под лед.
“Когда нас собрали в гетто, еврейских детей было человек 160, на расстрел вели уже чуть больше 80… Каждое утро кто-нибудь не просыпался. Причем первыми умирали дети пухленькие, здоровые на вид”.
Река Птичь рядом с местом, где находилось детское гетто.

К концу зимы всех накрыла апатия. Обессиленные дети престали вставать, перестали двигаться. В комнате стоял удушливый запах нечистот, настолько сильный, что надзиратели старались лишний раз сюда не заходить.

“Стало все равно – что будет дальше, будем ли мы жить или наконец умрем. Сил уже не было”, – вспоминает Свердлов.

Когда началась весна, забрезжила маленькая надежда. Дети шептали друг другу, что Красная армия потому так долго не шла, что все было замерзшим. Сейчас все оттает, подсохнут дороги – и фашистов враз одолеют.

На руинах бывшего гетто успел вырасти взрослый лес.
“Место, где будет тепло, светло и сытно”

Как-то ранним утром, когда было еще темно, детей подняли и построили в колонну по двое.

“Сказали, что переводят в другое место, где нам будет тепло, светло и сытно. Подошли подводы – махоньких стали грузить туда. Там были пятилетние, а может, и еще меньше. Остальные пошли пешком”, – бог знает, в какой раз Свердлов вспоминает эту дорогу среди молодого сосняка, которая должна была стать для него последней.

На заросших руинах бывшего санатория “Крынки” установлен памятник, рассказывающий об узниках детского гетто.

По дороге Яша догадался, что никуда их не переводят – их ведут убивать. Иначе зачем детскую колонну ведут люди в форме и с автоматами?

“Мне не по себе стало. Как же так – убивать? Мне же только 11 лет…” – говорит Свердлов.

Он предложил Яше бежать. Тот вел за руки двоих малышей. Он отказался – сказал, что дети без него реветь начнут.

“Времени на раздумья не было. Я бросился в лес. Наверное, никогда больше в жизни я так быстро не бегал. Я не слышал, стреляли в меня или нет. По щекам больно били ветки сосен, бежал, пока не упал. Колено у меня было размозжено – до сих пор не знаю, его прострелили, или я его о камни разбил, в тех лесах много камней”.

Владимир Семенович показывает раненную во время побега ногу.

В этом расстреле многое осталось загадочным – для чего фашисты гнали детей пять километров через деревни и почему расстреливали вечером.

92-летний местный житель Сергей Пинчук в ту пору был 13-летним пацаном. Он со старшим товарищем пас коров недалеко от места расстрела. Видел, как с утра туда ехали машины. Из одной из них, “Опеля”, на капоте которой был установлен пулемет, даже вышел немец и сфотографировал местного пастушка.

Сергей Николаевич видел, как гнали колонну полуживых детей, слышал залпы выстрелов. Наутро он побежал на место расстрела.

https://www.youtube.com/watch?v=zfIlPdAOjLQ&feature=emb
“Оно было засыпано песком. Но я подошел к той яме – она буквально дышит. Если бы кто их откопал – может, и выжил бы кто. Но что я мог сделать? Дите. Да и боялись все тогда очень. К этому месту никто не походил – только я один, бестолковый”, – рассказывает старик.
https://www.youtube.com/watch?time_continue=3&v=DH0lbN-GolI&feature=emb
Долгая дорога
среди добрых людей

После долгого бега по густому сосняку (как оказалось, метров триста всего пробежал) Володя потерял сознание. Очнулся от холода – земля-то в начале апреля холодная.

“И я в первый раз за все время, что там находился, заплакал. От обиды, от страха, от отчаяния”, – признается Свердлов.

Отревевшись, поразмыслил, что выживать-то все равно как-то надо. Побрел, что называется, куда глаза глядят. Пришел на хоздвор санатория. Там ковырялась какая-то тетка. От его слов она аж подскочила – наверное, что-то воровала.
“Она посмотрела на меня, на желтую звезду, которую я забыл сорвать, и сказала: “Дитятко, ухадзi адсюль, бо цябе заб’юць”. Сказала мне тетка идти за реку. А река вскрылась уже. Мост партизаны сожгли. Только сваи торчали из воды, да палки кое-где. Я знаете как перебирался? Вот уже действительно, Всевышний помогал: где прыжками, где ползком. Но перебрался. Весь промок, в грязи вывалялся – там торфяники были”.
“Добрался до деревни и забился в какой-то сарай. Когда согрелся, во мне заговорил голод – я услышал запах еды. Картофеля. Я и сейчас картошку везде учую. Я нащупал свиное корыто. Там по краям засохшая картошка прилипла. Я начал ее отковыривать. Свинье это, видно, не понравилось, она подняла визг. Слышу – в сарай кто-то входит. Ну все, капут мне, думаю”.
Но сельчанин мальчика не прогнал. По отпечатку звезды на пальтишке все понял, спрятал его в сене и попросил никуда не уходить. Принес хлеб и молоко. Первая нормальная еда за девять месяцев “санатория”.

Белорусские крестьяне кое-как приспособились к жизни в оккупации, но все знали – за укрывательство еврейского ребенка могут расстрелять всю семью.

БГАКФФД

“Я начал хватать, он отнял – нельзя, говорит. Кормил меня понемногу. Потом он принес одежду, свитку, анучи, лапти – переодел меня под крестьянского мальчика. А мои лохмотья закопал в навоз”.
“Ногу мою травмированную к тому времени совсем раздуло. Дядька сказал, что я погибну, если не попаду к врачу. Как стемнело, повел меня к доктору в деревню Ковгары. Довел до деревни, рассказал, где живет доктор, и отправил. Я, к сожалению, перепутал дома – постучался к какой-то женщине. Она не прогнала, отвела к доктору. Та меня осмотрела, обработала рану, выкупала и уложила спать на печи. Но утром отправила. Сказала – всю деревню убьют. Отправила меня в Буду, к деду, у которого есть барсучий жир, он мог меня вылечить. А у нее никаких лекарств не было. Дед действительно подлечил меня – и тоже отправил”, – вспоминает Свердлов.

Многие жалели еврейских детей, но укрывать у себя не решались.

БГАКФФД

Так он и ходил от деревни к деревне – ел кислицу, желуди. Все вроде жалели тощего мальчика, но у себя оставить никто не решался – еврейский ребенок. За его укрывательство всю семью могли расстрелять. И когда Володя совсем отчаялся, лег на землю и задремал с надежной не проснуться, услышал над ухом: “Хлопчык, ты чый?”
“Я ответил: “Тетенька, я нiчый. Не бросайте меня в лесу”. Так я встретил свою бабу Алесю. У нее дочка перед войной в Минск в больницу попала. Так она по всем детским домам ходила – ее искала. И меня она не бросила. У нее, в деревне Макаричи, я и прожил всю оккупацию. Она всем сказала, что моих родителей (якобы ее дальнюю родню) угнали в Германию. Верили или не верили – не знаю. Но за всю войну меня никто не выдал. А когда немцы в деревню приходили, баба Алеся меня в лес отправляла, он был совсем рядом – 200 метров”.
Простая белорусская крестьянка Александра Звонник спасла Володю, когда он уже перестал бороться за жизнь.
Когда немцев прогнали, засобирался мальчик в Рогачёв. Там первым делом пошел на свою Советскую улицу. А на месте их дома уже совсем другой дом строится. И люди другие живут. Спросил он про свою семью, а тетка во дворе вместо ответа замахнулась на него палкой. Сказала, что всех рогачёвских евреев расстреляли еще в 1941-м.
https://www.youtube.com/watch?v=cbKLyrgEIjY&feature=emb
Походил Володя по Рогачёву – ни еды, ни денег, ни знакомых. Он не знал, что его отца, бывшего комиссара партизанского отряда, сразу после освобождения перевели в Березинский район.
К родителям шел еще четыре года

Пока ездил в поездах, кто-то из солдат ему подсказал, что надо в школу ФЗО устраиваться. Там и питание будет, и специальность рабочую получит. Пытаясь устроиться в ФЗО, Свердлов объехал почти всю Беларусь.
“Везде мне сначала рады были, но, когда узнавали, что я без документов – в лучшем случае поведут в столовую, покормят и отправляют, – вспоминает Свердлов. – Не имели права меня взять. В конце концов, я снова вернулся к бабе Алесе. Как ни голодно тогда жили в деревне, но она сказала: “Выжылi ў вайну, выжывем i зараз”.
Позже Владимир Свердлов был счастлив, что ему удалось познакомить свою спасительницу, бабу Алесю, Александру Звонник, с отцом. Он специально для этого привез и отца, и женщину в Минск на своем мотоцикле и устроил им встречу.

Володя стал работать в колхозе. Заработал восемь килограммов ржи.

“Я два дня очереди своей ждал на мельнице, голодный, как цуцик. Мужики с меня даже “отсыпку” не взяли – даром смололи. Прямо ночью я назад в Макаричи пошел. Баба так обрадовалась! Хлеб испекла. Мы все хоть наелись. А потом … Ну как в деревне жили? Очень голодно. Я плуг таскал – чем мог, помогал. Но у бабы Алеси трое детей своих было – не мог я у нее на шее висеть”, – вспоминает он.

Имя Александры Звонник есть на аллее праведников в Иерусалиме, а история спасения Владимира Свердлова хранится в мемориале Яд Вашем.

Кто-то подсказал пареньку, что в Западной Беларуси нет колхозов и там не так голодно – Володя несколько лет нанимался подсобным рабочим на хутора к полякам, у которых действительно были крупные хозяйства.

Однажды, когда работал у пани Альжбеты, местный милиционер посоветовал вернуться в Рогачёв, восстанавливать документы – никто за это в тюрьму не посадит.

Рисунок Махмута Усманова “Разрушенная оккупантами главная Циммермановская улица в г. Рогачёв”, 1944 г.

Виртуальная выставка “Фронтовой рисунок”, МО РФ

“Я приехал в Рогачёв. Там милиция в обычном доме была, в хате. В закутке – заключенные сидят, в другом – столы стоят, за которыми следователи. Стал начальнику рассказывать свою историю – про санаторий, гетто. А за соседним столом следователь аж вскрикнул: “Так ты Вова?” (в этот момент Свердлов отворачивается, через несколько минут снова собирается с силами и продолжает – Sputnik)
Отец Владимира Свердлова был одним из организаторов подполья в Рогачёвском районе.
“Оказывается, это был бывший партизан, воевавший вместе с отцом. Он знал, что отец меня разыскивал. Но ему сказали, что я расстрелян был с детьми в гетто. Милиционер сообщил председателю райисполкома Драчеву – они с отцом вместе воевали. Тот меня забрал, выкупал, всю одежду новую купил. Отец за мной машину прислал. Из Рогачёва до Березино мы почти двое суток добирались”.
Мать Володи не верила, что их сын нашелся. Пока ехала машина, все говорила мужу, что наверняка чужой ребенок приедет. А когда мальчик зашел во дор, она остолбенела. Минут сорок не могла проронить ни слова.
Родители Владимира Свердлова с его младшей сестрой, родившейся уже после войны.
Конечно, когда все справились с чувствами, накрыли стол, праздновали, не могли поверить внезапному счастью. Единственное, о чем Володя попросил родителей, – закрыть эту тему, никогда больше о ней не говорить.
“Я думаю, я так долго и прожил потому, что за них за всех живу. Потому меня Всевышний и бережет. Наверное, я нужен был на земле. В свое время я помогал церквям – я неплохой кузнец”.
Он был удостоен разных наград от православной церкви. На многих храмах Беларуси, которые были восстановлены в 90-е годы, установлены кресты его работы: на соборе Петра и Павла, на церкви Марии Магдалины, на Святодуховом кафедральном соборе в Минске. В ту пору он был единственным в Беларуси мастером, который мог справиться с такой работой.
Митрополит Филарет (1978–2013, ныне – почетный Патриарший экзарх всея Беларуси) и Владимир Свердлов
“Меня даже евреи не раз упрекали – почему так много для православных храмов делаю. А я им говорю – одну из главных святынь Беларуси, крест Евфросинии Полоцкой тоже сделал еврей, Лазарь Богша”, – объясняет Свердлов.
На восстановленных в 90-х минских церквях установлены кресты, которые выковал Владимир Свердлов.
Памятник расстрелянным на немецкую компенсацию

Всю свою жизнь Владимир Свердлов мечтал поставить памятник в лесном урочище Галны. Прежде на братской могиле стоял бетонный обелиск. Из 84 погибших известны имена только 12 детей и одной воспитательницы – она пошла на расстрел с двумя своими детьми-евреями.
Долгое время на братской могиле узников детского гетто стоял бетонный памятник.
Свердлов откладывал деньги с зарплаты, потом – с пенсии. Компенсация, которую он получил от Германии как малолетний узник, позволила, наконец, осуществить задуманное.
Владимир Семенович показывает свое детище, прозванное в народе Детским камнем.
Вместе с бывшим директором Дарагановского музея Семеном Бородичем нашли подходящий камень прямо в Осиповичах – большой дикий валун, сквозь который идет тонкая розовая полоса – как символ хрупкости детской жизни в серых жерновах войны.
Бывший директор Дарагановского музея Семен Бородич много лет помогал Свердлову.
“Я никого не просил, но так много людей и организаций меня поддержало. Кто-то дал машину, кто-то помог с людьми, я всем благодарен за это. Вместе с ними я сделал то, что должен был”.
…В Дарагановском музее истории детского санатория “Крынки” посвящена значительная часть экспозиции. Прилежные ученики сельской школы, юные экскурсоводы Настя Дубовик и братья Илья и Кирилл Кузьминчуки рассказывают о трагедии. Ребята очень стараются. Но современному ребенку уже невозможно представить, что такое война, гетто, скитающийся по лесам изможденный мальчик…

https://www.youtube.com/watch?v=Au0L4ejyjw8&feature=emb

Вместе с учителями школьники ходят убирать небольшую могилу в лесном урочище, занимаются исследовательской и краеведческой работой. И если понять, что такое война или гетто, к счастью, уже не могут, то что такое память, усвоили, кажется, хорошо. И не в высокопарном смысле, а в самом простом, житейском: в середине марта детская братская могила аккуратно убрана, и на ней уже пробиваются первые весенние цветы.

 

Опубликовано 09.07.2020  19:31

Древо Вольфсон. Корни Озаричи, Калинковичи, Мозырь

 
1.
АБРАМ ВОЛЬФСОН Озаричи Гомельской обл. –  …. – … Озаричи  + РОХУЛ ВОЛЬФСОН, Озаричи  – 1941, Озаричи  

1.1 ВЕЛЯ АБРАМОВИЧ ВОЛЬФСОН, 1888,  Озаричи

1.2 ФРАДА АБРАМОВНА ВОЛЬФСОН 1890, Озаричи – 1985, Калинковичи +  ИЗРАИЛЬ ХАИМОВИЧ ГАРЕЛИК 1883, д. Давыдовичи, Полесской обл. – 6.12.1969, Калинковичи

1.3 МОИСЕЙ АБРАМОВИЧ ВОЛЬФСОН 1891, Озаричи – 2.12.1959, Мозырь +  САРА ХАШЕ (ХАСЯ) МЕНДЕЛЕЕВНА БРИСКИНА – 1882,  Озаричи  – 30.11.1967,  Мозырь

1.4 ХАНА АБРАМОВНА ВОЛЬФСОН 1893,  Озаричи

1.5 ДАВИД АБРАМОВИЧ ВОЛЬФСОН 1895,  Озаричи 1942 , + СОША ЛЕЙБОВНА ВОЛЬФСОН  27.08.1900, Озаричи

(страница -3-)

 1.6 СОША АБРАМОВНА ВОЛЬФСОН 1899,  Озаричи – 27.02.1975,  Озаричи + АБРАМ МЕЕРОВИЧ ШЕРАЙЗИН 1900, Озаричи

1.7 ИДКА АБРАМОВНА ВОЛЬФСОН 1903, Озаричи – 04.08.1942, г. Гурлен Харезмская обл. Узбекистан + АВРААМ ШМЕРКОВИЧ КАВАЛЕРЧИК 1905, Старые Дороги, Белоруссия 09.07. 1942, Гурлен Харезмская обл. Узбекистан.


1,8 МАНЯ АБРАМОВНА ВОЛЬФСОН 05.07.1909, Озаричи – 13.04.1977,  Мозырь + АБРАМ МИХАЙЛОВИЧ ПАЛЕЙ 1916, Чернигов  – 1942, Сталинград (Волгоград)


1.2 ФРАДА АБРАМОВНА ВОЛЬФСОН 1890, Озаричи – 1985,  Калинковичи + ИЗРАИЛЬ ХАИМОВИЧ ГОРЕЛИК 1883, д. Давыдовичи, Палесской обл., 06.12.1969, Калинковичи

  1.2.1 ГИРШЛ ИЗРАИЛЕВИЧ ГОРЕЛИК 1913, Озаричи – 1942

  1.2.2 БРАЙНА ИЗРАИЛЕВНА ГОРЕЛИК 12.02.1914, Озаричи + МОТЛ АРОНОВИЧ БРИСКИН 16.08.1916, Озаричи – 04.1997, Натания, Израиль.

  1.2.3 САРА ИЗРАИЛЕВНА ГОРЕЛИК 07.1915, Озаричи + АБРАМ ШАПИРО 1900,  Бобруйск  – 1953 г.


1.2.4 АВРААМ ИЗРАИЛЕВИЧ ГОРЕЛИК 1917, Озаричи + Нина Горелик
  1.2.5 ЙОСИФ ИЗРАИЛЕВИЧ ГАРЕЛИК 1919, Озаричи – 1975 ,  Калинковичи + ЕВГЕНИЯ БОРИСОВНА АЗАРНОВА 1922 ,  Горки, Могилевской обл. – 1975,  Калинковичи

  1.2.6  НИСИЛЬ ИЗРАИЛЕВИЧ ГОРЕЛИК 08.08.1921,  Озаричи – 29.07.1968. Нарва, Эстония. + АННА КОНСТАНТИНОВНА КОЛЧИНА 26.11.1922, с. Большое Мурашкино, Горьковская обл. 

  1.2.7 ЛЕЙБЕ ИЗРАИЛЕВИЧ ГОРЕЛИК 1924,  Озаричи

  1.2.8 ДОРА ИЗРАИЛЕВНА ГОРЕЛИК 1926,  Озаричи – 1928, Озаричи

1.2.9 БОРИС ИЗРАИЛЕВИЧ ГОРЕЛИК 1927,  Озаричи – 1942, Гурлен, Харезмской обл. Узбекистан.

 
1.2.10 ИДА ИЗРАИЛЕВНА ГОРЕЛИК 1928, Озаричи – 1986, Калинковичи + ФРИДРИХ МИХАЙЛОВИЧ РАЗУМОВСКИЙ 02.08.1932,  Мозырь 

 1.2.11 ПЕТР ИЗРАИЛЕВИЧ ГОРЕЛИК 07.11.1930, Озаричи – 24.05.1988,  Ленинград + ХАВА ХАИМОВНА ТОЛЧИНСКАЯ 28.04.1936, Ленинград

  1.2.2 БРАЙНА ИЗРАИЛЕВНА ГОРЕЛИК 12.02.1914, Озаричи + МОТЛ АРОНОВИЧ1 16.08.1916, Озаричи  – 04.1997 Израиль.
  1.2.2.1 СТЫСЯ МОТЫЛЕВНА БРИСКИНА 1935, Озаричи – 1992, Калинковичи

  1.2.2.2 ЕФИМ МОТЕЛЕВИЧ БРИСКИН 25.11.1939, Озаричи 
  1.2.2.2.1 МАКСИМ ЕФИМОВИЧ БРИСКИН.

  1.2.2.2.2                                     БРИСКИН.

  1.2.2.3 ОЛЕГ МОТЕЛЕВИЧ БРИСКИН 15.08.1949, Калинковичи – 200… г., Санкт Петербург  + АННА АЛЕКСАНДРОВНА БРИСКИНА 08.07.1950,  Калинковичи

 1.2.2.3.1 ИГОРЬ ОЛЕГОВИЧ БРИСКИН 29.08.1974,  Ленинград
1.2.2.3.2 ЛЮДМИЛА ОЛЕГОВНА БРИСКИНА 27.04.1981, Ленинград


 1.2.3 САРА ИЗРАИЛЕВНА ГОРЕЛИК 07.1915,  Озаричи + АБРАМ ШАПИРО 1900,  Бобруйск  1953

 1.2.3.1 ГРИГОРИЙ АБРАМОВИЧ ШУЛЬМАН 30,03.1946,  Калинковичи
 
1.2.4 АВРААМ ИЗРАИЛЕВИЧ ГОРЕЛИК 1917, Озаричи + НИНА ГОРЕЛИК

 1.2.4.1 ГАЛЯ ГОРЕЛИК

1.2.5  ЙОСИФ ИЗРАИЛЕВИЧ ГОРЕЛИК 1919,  Озаричи – 1975, Калинковичи + ЕВГЕНИЯ БОРИСОВНА АЗАРНОВА 1922,  Горки – 1975,  Калинковичи 
 1.2.5.1 БОРИС ИОСИФОВИЧ ГОРЕЛИК, 1948

 1.2.5.2 ИРИНА ИОСИФОВНА ГОРЕЛИК, 1952

 1.2.5.3 СЕМЕН ИОСИФОВИЧ ГОРЕЛИК, 195…

 

 1.2.6 НИСИЛЬ ИЗРАИЛЕВИЧ ГОРЕЛИК 08.08.1921 п. Озаричи – 29.07.1968 г. Нарва, Эстония. + АННА КОНСТИНОВНА КОЛЧИНА 26,11.1922 с. Большое Мурашкино, Горьковской обл. 
 1.2.6.1 ЛЮСЯ НИСИЛЕВНА ГОРЕЛИК 10.04.1946 г. Рига Латвия + ЮРИЙ ФРОЛОВИЧ ФАДЕЕВ 21.06.1968 г.Псков
 1.2.6.1.1 ДМИТРИЙ  ЮРЬЕВИЧ ФАДЕЕВ 21.06.1968 г. Псков + НАТАЛЬЯ АДАМОВНА СЕРГЕЙЧУК 19.01.1970 г. Варнэ, Ровенская обл. 
 1.2.6.1.2 ИРИНА ЮРЬЕВНА ФАДЕЕВА 17.07.1975 г. Псков

1.2.6.2 АНАТОЛИЙ НИСИЛЕВИЧ ГОРЕЛИК 03.10.1955 г. Москва  + ТАМАРА ВАСИЛЬЕВНА РАМАНОВСКАЯ 05.03.1958 г. Нарва, Эстония.

 1.2.6.2.1 АННА АНАТОЛЬЕВНА ГОРЕЛИК 13.02.1985 г. Нарва. Эстония.

 1.2.6.2.2 СВЕТЛАНА АНАТОЛЬЕВНА ГОРЕЛИК 16.04.1990 г. Нарва, Эстония.

  1.2.10 ИДА ИЗРАИЛЕВНА ГОРЕЛИК 1928,  Озаричи – 1986, Калинковичи +  ФРИДРИХ МИХАЙЛОВИЧ РАЗУМОВСКИЙ 02.08.1932, Мозырь
  1.2.10.1 МИХАИЛ ФРИДРИХОВИЧ РАЗУМОВСКИЙ 31,03,1959,  Калинковичи +  РИВА ГРИГОРЬЕВНА МОЗЭСОНЭНЭ 11.10.1959, Вильнюс, Литва.

  1.2.10.1.1 ЛЕОНИД – АРЬЕ МИХАЙЛОВИЧ РАЗУМОВСКИЙ 08.10.1983, Вильнюс, Литва.

  1.2.10.1.2 ИЛЬЯ МИХАЙЛОВИЧ РАЗУМОВСКИЙ 07.06.1985, Вильнюс, Литва.

 
1.2.10.2  АЛЛА ФРИДРИХОВНА РАЗУМОВСКАЯ 08.05.1960, Калинковичи +  ИГОРЬ ВЛАДИМИРОВИЧ БЕЛОВ 15.02.1959,  Калининград – 

 3 03 2003, Рамле, Израиль 
  1.2.10.2.1 АНДРЕЙ ИГОРЕВИЧ БЕЛОВ 26.02.1987, Калинковичи

  1.2.10.3 АННА ФРИДРИХОВНА РАЗУМОВСКАЯ 08.12.1961 г. Калинковичи + ФЛЕЙШЕР ГРИГОРИЙ ПЕТРОВИЧ 17.02.1949 г. Киев 
  1.2.10.3.1 ИРИНА ВЛАДИМИРОВНА КОВРИК 14.06.1988 г.Калинковичи

 1.2.11 ПЕТР ИЗРАИЛЕВИЧ ГОРЕЛИК 07.11.1930, Озаричи 24.05.1988, Ленинград + ХАВА ХАИМОВНА ТОЛЧИНСКАЯ 28.04.1936, Ленинград

 1.2.11.1 МИХАИЛ ПЕТРОВИЧ ГОРЕЛИК 01.09.1958, Ленинград + Марина Ильинична Ардошкина 30.01.1959, Ленинград
1,2,11,1.1 ОЛЬГА МИХАЙЛОВНА ГОРЕЛИК 06.01.1983, Ленинград

  1.2.11.2 ИГОРЬ ПЕТРОВИЧ ГОРЕЛИК 26.10.1970, Ленинград + АЛЛА АЛЕКСАНДРОВНА НОВОШЕНОВА  13.01.1971, Борисов
 1.2.11.2.1 КАРИНА ИГОРЕВНА ГОРЕЛИК 16.06.1995, Беер – Шева, Израиль.


1.3 МОИСЕЙ АБРАМОВИЧ ВОЛЬФСОН 1891 п, Озаричи – 12.12.1959, Мозырь + САРА – ХАШЕ (ХАСЯ) МЕНДЕЛЕВНА БРИСКИНА 1882,  Озаричи – 30.11.1967, Мозырь
 
1.3.1 АБРАМ МОИСЕЕВИЧ ВОЛЬФСОН 1913, Озаричи – 07.09.1966,  Мозырь + ТАЙБА ИЗРАИЛЕВНА КОРОБОЧКО 22.06.1922, д. Люденовичи, Житковичский район, Полесской обл.  – 29.07.2001,  Кармиэль,  Израиль

 1.3.2,  МАНУИЛ МОИСЕЕВИЧ ВОЛЬФСОН 16,05. 1919, Озаричи 08.01.1968, Мозырь + БАСЯ МЕЕРОВНА ШТРИХМАН 25.10.1922, Наровля

 1.3.3. ЙОСИФ МОЙСЕЕВИЧ ВОЛЬФСОН 1922, Озаричи –  13.02.1979, Мозырь + КЛАРА ШЛЕМОВНА ГУТМАН 17.02.1926, Мозырь
 1.3.4. НЭСЯ МОИСЕЕВНА ВОЛЬФСОН 12.06.1924 + АЛЕКСАНДР МОИСЕЕВИЧ ЛИНОВИЧ 12.07.1921, Калинковичи – 1991, Хайфа, Израиль.

 1.3.5 ИСААК МОИСЕЕВИЧ ВОЛЬФСОН 21.01.1927, Мозырь 15.05.1990, Липецк + Клавдия Шаевна Кровец 01.05.1931,  Житомир

 1.3.6 ДОРА МОИСЕЕВНА ВОЛЬФСОН 1929г. Мозырь – 1942 Казахстан.

1.3.7. АРОН МОИСЕЕВИЧ ВОЛЬФСОН 23.12.1933, Мозырь –  08.12.1996,  Беер – Шева, Израиль. + РОЗАЛИЯ ЕФИМОВНА ВАЙСБЛАТ 05.05.1938, Мозырь, 

1.3.1. АБРАМ МОИСЕЕВИЧ ВОЛЬФСОН 1913 – п.Озаричи –  07.09.1966, Мозырь + ТАЙБА ИЗРАИЛЕВНА КОРОБОЧКО 22.06.1922г. д.Люденевичи Житковитского района – 29.07.2001 г.  г. Кармиэль, Израиль.

1.3.1.1 САМУИЛ АБРАМОВИЧ ВОЛЬФСОН 03.08.1947, Мозырь – 18.05.2006,  Москва + ИННЕСА ПАВЛОВНА КРАСЯКОВА 13.07.1947,  Лида, Гродненской обл. – 11.01.2002, Москва

1.3.1.1.1. ОЛЬГА САМУИЛОВНА ВОЛЬФСОН 05.06.1974, Мозырь + ТАРАЩЕНКО ТИМУР ВЛАДИМИРОВИЧ 08.06.1973

1.3.1.1.1.1.ВОЛЬФСОН ДАН ТИМУРОВИЧ 20.05.2005,  Москва

1.3.1.1.2. ЕЛЕНА САМУИЛОВНА ВОЛЬФСОН 27.05.1978,
Павлодар, Казахстан + МИХАИЛ ПЕТРОВИЧ БАРИНСКИЙ.

1.3.1.1.2.1. ИНЕССА МИХАЙЛОВНА БАРИНСКАЯ 24.06.2003,  Москва
1.3.1.1.2.2 ЕЛИЗАВЕТА МИХАЙЛОВНА БАРИНСКАЯ 21.05.
2006,  Москва
1.3.1.1.2.3. ЭММА МИХАЙЛОВНА БАРИНСКАЯ 16.05.2008,
Москва

1.3.1.2 РАИСА АБРАМОВНА МЯЛИК (ВОЛЬФСОН) 23.10.1948,  Мозырь + АЛЕКСЕЙ ПАВЛОВИЧ МЯЛИК 03.08.1950,  д. Вулька Телехановская, Ивацевичский район, Брестская обл. – 03.10.2003 года, г. Мозырь
1.3.1.2.1  АННА АЛЕКСЕЕВНА МЯЛИК  03.02.1974,  Мозырь
1.3.1.2.1.1  ДАРЬЯ  МЯЛИК 25.10.2007,  Мозырь
 1.3.1.2.2 ДМИТРИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ МЯЛИК 25.12.1975
,  Мозырь

1.3.1.3.    ВЛАДИМИР АБРАМОВИЧ САНДАМИРСКИЙ (ВОЛЬФСОН) 27.10.1950,  Мозырь + ЛИЛИЯ  СОЛОМОНОВНА САНДОМИРСКАЯ 24.02.1952,  Минск
  1.3.1.3.1.  СВЕТЛАНА ВЛАДИМИРОВНА САНДОМИРСКАЯ  11.12.1979,  Минск
  1.3.1.3.2  АЛЕКСАНДР ВЛАДИМИРОВИЧ САНДОМИРСКИЙ 02.10.1985,  Минск

 

 

 1.3.1.4 ИСААК АБРАМОВИЧ ВОЛЬФСОН 07.05.1953,  Мозырь + НЭЛЛИ ПЕТРОВНА ВОЛЬФСОН (МАЛЮЧЕНКО) 13.04.1952,  п. Чистик, Смоленская обл. 
 1.3.1.4.1 АЛЕКСАНДР ИСААКОВИЧ ВОЛЬФСОН 17.04.1981,  Мозырь
 1.3.1.4.2 ВЛАДИМИР ИСААКОВИЧ ВОЛЬФСОН 20.06.1985,  Мозырь

 

1.3.1.5 ГЕНАДИЙ АБРАМОВИЧ ВОЛЬФСОН 22.01.1955,  Мозырь + МАРГАРИТА СЕМЕНОВНА ЭДИЛЬШТЭЙН 26.12.1956,  Мозырь
 1.3.1.5.1 ЕВГЕНИЙ ГЕНАДЬЕВИЧ ВОЛЬФСОН 22.07.1981,  Мозырь
 1.3.5.1.2 ТАТЬЯНА ГЕНАДЬЕВНА ВОЛЬФСОН 04.01.1985,  Мозырь

1.3.1.6 МИХАИЛ АБРАМОВИЧ ВОЛЬФСОН 04.07.1961,  Мозырь + КЛАРА КАРЛОВНА ВИННИЦКАЯ 15.10.1958,  Мозырь

1.3.1.6.1 ИГОРЬ МИХАЙЛОВИЧ ВОЛЬФСОН 13.05.1988, Мозырь


(Если кто-то может дополнить, пишите. Приглашаю присылать аналогичные материалы и по другим семейным линиям)  13.01.11

НА ПУТИ К ОЛИМПУ

 ( Данный материал должен быть интересен для очень многих. Он  также показывает обстановку в Советском Союзе 80-х годов, в доперестроечные горбачевские времена. А.Ш.)

Валерий Асриян,
журналист


Предлагаем вниманию читателей продолжение воспоминаний известного журналиста Валерия Асрияна. Заметки автора переносят нас в начало 80-х годов и рассказывают о событиях, связанных с той борьбой, которую вел Гарри Каспаров на пути к шахматному трону. В этой борьбе он заручился поддержкой Гейдара Алиева – в ту пору первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана, кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС, одного из фаворитов Леонида Ильича Брежнева. Алиев дважды (в 1979 и 1982 годах) принимал Каспарова в ЦК КП Азербайджана, понимая, что успехи этой восходящей шахматной «звезды» работают на руководимую им республику, автоматически повышая и его, алиевский рейтинг. Именно этим и объясняется главным образом то покровительство, которое оказывал Каспарову многоопытный политик. Но играть и выигрывать, какой бы ни была поддержка власть имущих, должен был он – Каспаров. И он делал это.

 

Прошло четыре месяца после второго приема у Алиева, и Каспаров стартовал в мае 1982 года на супертурнире в Бугойно, участия в котором он так добивался. Этот турнир, на который Спорткомитет СССР послал Гарика благодаря вмешательству Алиева, Каспаров провел блестяще. Я звонил ему в Бугойно из Баку (по редакционному телефону Азеринформа, причем не спросил предварительно разрешения на звонок у шефа, считая это пустой формальностью, за что получил от Гурвича нагоняй) после восьмого тура, в котором он выиграл у Ларсена. Настроение у Гарика было превосходное. Он уверенно лидировал, а главное, был очень доволен не только результатом, но и качеством партий, особенно выделяя выигранную у Петросяна. Это был его первая победа над экс-чемпионом мира, которому он ранее проиграл две партии. Чувствовалось – Каспаров не сомневается в том, что выиграет турнир. Так и случилось. В итоге – 9,5 очка из 13, и первое место с отрывом в 1,5 очка от ближайшего конкурента.

А в сентябре была Москва – дебют Каспарова в межзональном турнире, завершившийся новой убедительной победой бакинца. Результат оказался даже лучше, чем в Бугойно – 10 из 13! Первую половину соревнования я, находясь в Москве на стажировке в ТАСС, имел возможность наблюдать воочию. Турнирное положение Гарика было тогда не очень прочным. Он заметно нервничал, едва не проиграв Талю и Андерссону. Как раз в это время я брал интервью у Петросяна, и он, несмотря на ту симпатию, которую питал к Гарику, отметил, что пока ему очень везет. Тигран Вартанович, конечно, имел в виду прежде всего упомянутые мной две партии, в которых только цейтнот противников позволил Гарику «убежать» на ничью (Таль, например, согласился на ничью, имея лишнюю фигуру). Однако на финише Каспаров развил бешеную скорость, и остановить его было уже невозможно.

Теперь предстояли претендентские матчи. 1983 год начинался первым из них – с Александром Белявским. Шансы Гарика расценивались выше, и все же он несколько опасался львовянина, считая, что ему достался самый сильный из возможных соперников. Матч поначалу складывался непросто для Каспарова. Первая и третья партии завершились вничью, вторую он выиграл, а четвертую проиграл, и счет стал 2:2. В этот момент Гарик занервничал, и окружающим пришлось приложить немало усилий, чтобы успокоить его. Кстати, именно после поражения в четвертой партии ему позвонил Алиев, работавший в то время уже в Москве (после смерти Брежнева в ноябре 1982 года он стал членом Политбюро ЦК КПСС, первым заместителем Председателя Совета Министров СССР), и тоже сказал несколько ободряющих фраз, подчеркнув, что не сомневается в победе земляка. Пришлось вмешаться и Ботвиннику, который в телефонном разговоре был, как всегда, тверд и лаконичен: «Ты же мужчина, не раскисай, возьми себя в руки!»

Гарику удалось внять этому совету. Он хорошо подготовился к пятой партии, найдя важное усиление в одном из вариантов ферзевого гамбита. Позиция, возникшая в партии после 16 ходов, была накануне тщательно проанализирована Гариком и его тренерами (одобрил новинку и Ботвинник), которые считали ее выигранной для белых… И Каспаров за доской это легко доказал. Нарушенное после поражения в четвертой партии душевное равновесие было быстро восстановлено, и исход матча сомнений теперь не вызывал. Гарик победил со счетом 6:3.

Четвертьфинальный барьер был пройден, но в полуфинале Каспарова ждал противник куда более опытный и опасный – Корчной. Этот матч едва не был сорван.

Вначале Каспарову засчитали поражение за отказ играть в американском городе Пасадена. Началась борьба за отмену этого несправедливого решения. Гарик вновь обратился к Алиеву. Его поддержка, видимо, помогла. Сам Каспаров пишет об этом так: «21 июля я позвонил Алиеву и изложил суть дела. Он меня обнадежил, сказав, что матч состоится. Только после этого я вернулся в Баку. И события стали разворачиваться в другом направлении!»

В августе, когда вопрос о судьбе полуфинального матча еще не был решен, Гарик получил приглашение на супертурнир в Никшиче. Его участники – Спасский, Петросян, Таль, Глигорич, Ларсен и другие приняли документ, в котором призвали ФИДЕ сделать все возможное для организации и проведения полуфинальных матчей претендентов. Гарик великолепно провел турнир, и эта его победа тоже сыграла известную роль в том, что в конце концов Конгресс ФИДЕ принял решение провести матч Каспаров – Корчной в Лондоне в ноябре-декабре 1983 года. При этом Шахматная Федерация СССР вынуждена была заплатить ФИДЕ штраф в 210 тысяч долларов.

15 ноября в день своего 40-летия я отправился в Бакинский аэропорт провожать Гарика. Настроен он был оптимистично. Вместе с ним летели руководитель делегации – профессор Азербайджанского госуниверситета Азер Зейналлы, врач Халид Гасанов, мама и майор Виктор Литвинов – тот самый «опекун» из КГБ, о котором шла речь на приеме у Гейдара Алиева. Тренеры – Никитин, Тимощенко и Владимиров – должны были присоединиться к делегации в Москве.

Зейналлы в молодости был неплохим шахматистом (между прочим, он выиграл партию у Корчного в юношеском первенстве страны 1946 года), кандидатом в мастера и даже стал в 1953 году чемпионом Азербайджана. Но потом он ушел в науку и вернулся к шахматам лишь в начале 80-х в качестве редактора созданного при республиканской газете «Спорт» шахматного приложения. За два года до описываемых событий он попросил меня познакомить его с Каспаровыми, что я и сделал. Они подружились и, выбирая перед поездкой в Лондон кандидатуру на пост руководителя делегации, остановились на Зейналлы. В Лондоне в трудные для Гарика моменты матча у них произошла размолвка, и после возвращения домой Зейналлы навсегда исчез из каспаровской команды. Душой и главным организатором ее, кто бы ни являлся формально руководителем, была Аида.

Загульба. Тренировочный сбор
Е.Владимиров, Г.Каспаров, А.Никитин, А.Шакаров

За месяц до поездки в Лондон она впервые поехала с Гариком за рубеж – в Испанию, где Каспарову вручили шахматный «Оскар» за 1982 год. Окно в Европу было для нее, наконец, пробито. И все же поездка в Испанию носила, так сказать, увеселительный характер. А теперь ей предстояло сопровождать сына на очень ответственное международное соревнование, надо было доказать, что не зря она так долго хлопотала о получении права выезда с Гариком на зарубежные турниры, о чем шла речь и на приеме у Алиева. Все, и в первую очередь те спортивные руководители страны, которые отказывали ей в этом праве, должны были убедиться, что ее присутствие необходимо, оно благотворно отражается на игре Каспарова. Не исключено, что в этих ее доказательствах особенной заинтересованности у руководства не было. Как заявил в одном из предматчевых интервью Корчной, официальные лица в СССР не желают победы Каспарова над ним, ибо Каспаров является наиболее опасным противником для Карпова. Возможно, Корчной был прав.

Гарик был явным фаворитом в матче с Корчным. В пользу Каспарова говорили и его талант, и молодость, и блестящие турнирные успехи последних лет, и, наконец, победа в личной встрече над Корчным, одержанная в остром, атакующем стиле черными год назад на Олимпиаде в Люцерне. Что мог противопоставить всему этому Корчной? Только огромный опыт, но этого было явно недостаточно. И тем не менее, несмотря на явное казалось бы превосходство, матч для Гарика сложился очень трудно. Корчной перед матчем заявил: «Каспаров – игрок одного нокаутирующего удара. Но, если суметь благополучно отразить его яростный штурм, то он может потерять уверенность и зашататься». И поначалу казалось, что Корчной был прав – Гарик действительно «зашатался»! Проиграв неожиданно белыми первую партию, он растерялся, начал ссориться с тренерами («Что вы мне советуете? Это что за дебют? Там же никакого перевеса – пусто-пусто») и вплоть до шестой партии никак не мог прийти в себя, не имея ни в одной из сыгранных партий абсолютно никаких шансов на победу.

И.Дорфман, Е.Владимиров, Г.Каспаров, А.Шакаров, Г.Тимощенко

Утро 4 декабря, в день шестой партии, началось для Каспарова с неожиданного телефонного звонка. На проводе была Москва – Михаил Ботвинник. Он буквально ошарашил своего ученика вопросом: «Ты помнишь, какое событие состоялось 50 лет назад?» Сориентироваться спросонья было нелегко, но Гарик все же нашел ответ: «В 1933 году вы играли матч с Флором». «А как протекала тогда борьба?» – последовал новый вопрос. «Кажется, вы проиграли первую и шестую партии, а затем взяли реванш в девятой и десятой», – ответил Каспаров. «Ну вот видишь, в каком выгодном положении ты находишься. Шестую партию ты еще не проиграл!» – заключил Ботвинник и добавил: «А вообще все в порядке. Немного собранности, и матч ты должен выиграть».

Звонок Ботвинника, конечно, подбодрил Гарика, помог ему. В этот момент Каспарову помог и сам Корчной. В шестой партии он, видимо, желая окончательно добить явно нервничавшего соперника, действовал в лучшей позиции слишком азартно и рискованно и доигрался до худшего эндшпиля. При доигрывании Корчной прошел мимо ничьей в ладейном окончании и проиграл. Счет сравнялся – 3:3. Гарик, наконец, пришел в себя и выиграл у расклеившегося Корчного три из оставшихся пяти партий (при двух ничьих). Победа была нелегкой, хотя по счету (7:4) выглядела вполне убедительной. Она стала проверкой его бойцовских качеств, которую он не без труда, но выдержал. На протяжении пяти партий Гарик был в положении отыгрывающегося – он получил хороший урок на будущее! Специалисты высоко оценили игру Каспарова в матче с Корчным. Так, американский гроссмейстер Роберт Бирн заявил: «Порывистый юноша с Кавказа сумел проявить поразительное терпение и выдержку, выказав в сложной ситуации незаурядную психологическую устойчивость. В ходе матча ему удалось перестроиться и, обуздав фантазию, почувствовать вкус к навязанным соперником простым позициям с малым количеством фигур, к чему Каспаров всегда питал неприязнь».

Каспаров и Шакаров

В дни, когда проходил матч, при счете 3:3 я встретился с Макогоновым, всегда внимательно следившим за выступлениями Каспарова. Гарик в начале своей шахматной карьеры по совету Ботвинника некоторое время брал уроки у Макогонова, и Владимир Андреевич с тех пор всегда восторженно отзывался об удивительных способностях своего ученика. Так вот Макогонов сказал мне, когда речь зашла о лондонском поединке: «Хорошо, что Гарик проиграл первую партию Корчному, и матч сложился так трудно. Это очень полезно. Я хотел бы, чтобы сейчас, сравняв счет, он снова проиграл партию. Это была бы хорошая проверка его характера».

Слушая Макогонова, я вспомнил, что нечто похожее говорил мне другой известный бакинский тренер. Правда, теннисный – Олег Спиридонов. Было это в 1971 году, когда его ученик Рамиз Ахмеров, ставший впоследствии одним из сильнейших игроков страны, впервые выиграл чемпионат Баку. Мы с Олегом возвращались домой после финальной встречи Рамиза с уже экс-чемпионом города Ивашиновым, встречи, которую Ахмеров выиграл в напряженной борьбе, в третьей, решающей партии. На мое замечание о том, что Рамиз мог победить и легче, со счетом 2:0, Спиридонов ответил: «Хорошо, что игра сложилась именно так. Если бы Ахмеров выиграл в двух партиях, для меня, тренера это было бы не так ценно. Случилось же по-другому. Завязалась борьба. Ивашинов выиграл вторую партию, и Рамизу нужно было проявить характер, чтобы снова перехватить инициативу. Он смог это сделать, и я доволен».

Сравните высказывания Макогонова и Спиридонова. Они почти идентичны. Настоящий тренер, умный наставник должен рассуждать именно так. В подтверждение этой мысли приведу и слова Эммануила Ласкера, который говорил: «Жизненный путь шахматного мастера – это путь борца, жизнь со взлетами и падениями… Если ему удается выйти из трудного положения путем напряжения всех сил, он может гордиться. Но, если он выиграл без усилий, он ничего особенного не достиг, ему помогли обстоятельства или случай».

Интерес к матчу Каспаров – Корчной был очень велик, и конечно, особенно в Баку. Но победе Каспарова радовались не только бакинцы. Она нашла отклик по всей стране. В этом я убедился, зайдя через день или два после того, как пришло известие о победе Гарика, домой к Каспаровым. Гарик с мамой были еще в Лондоне, дома была только бабушка – Сусанна Багдасаровна (мама Аиды), которую я и поздравил с успехом внука.

Несмотря на полученную по указанию Алиева новую квартиру, Гарик продолжал жить у бабушки. Наверное, так было привычнее и удобнее. Эта уютная трехкомнатная квартира в доме, выходящем на Ереванский проспект, стала в то время едва ли не главной достопримечательностью Арменикенда. Так назывался тот район Баку, в котором жили Каспаровы. А назывался он так потому, что его заселяли в подавляющем большинстве армяне.

Семья Каспаровых вселилась в этот известный тогда всем бакинцам дом за пять лет до рождения Гарика – в 1958 году и прожила в нем 32 года. Дед Гарика по материнской линии – Шаген Мосесович Каспаров – был нефтяником. Многие годы работал главным инженером крупного морского нефтепромысла. Он умер в 1981 году, к сожалению, не дождавшись того дня, когда внук станет чемпионом мира. Мне с ним, по существу, так и не удалось познакомиться. Зато с бабушкой Гарика мы со временем сдружились. Была она образованным человеком – окончила в Москве финансовый институт, но по специальности работала мало, посвятила себя воспитанию сперва трех дочерей, потом внучат. Мне нравились ее спокойствие, рассудительность, стремление как-то философски осмысливать жизнь, со всеми ее зигзагами. Была она со мной неизменно приветлива, доброжелательна. Зная, что я после смерти мамы живу один, веду холостяцкий образ жизни, интересовалась, как я управляюсь с бытовыми проблемами, слежу за питанием. Провожая меня после очередного визита, она норовила засунуть мне в карман какой-нибудь сверток. Придя домой, я обнаруживал в нем баночку джема, варенья или сока.

Я отвечал Сусанне Багдасаровне такой же искренней симпатией. Регулярно звонил, справлялся о здоровье, старался успокоить, если у Гарика случались неудачи, первым приносил весть о его победах. В тот вечер, когда я зашел к Сусанне Багдасаровне поздравить ее в связи с победой Гарика над Корчным, она была не одна. За столом в гостиной сидела другая бабушка Гарика – мать Кима Вайнштейна, с которой я встретился впервые, кто-то еще из родственников. Настроение у всех было отменное, говорили, естественно, о шахматах. Когда гости начали расходиться, я тоже встал, чтобы уйти, но Сусанна Багдасаровна показала мне на кучу телеграмм на столе и сказала: «Вот сколько поздравлений идет отовсюду. Хотите посмотреть?» Я, естественно, не преминул воспользоваться представившейся возможностью и стал читать телеграммы, сразу же переписывая в свой блокнот наиболее интересные. Вот некоторые из сохранившихся записей:

 

 

«Город Баку. Арменикенд. Каспаровым. Коллектив Картиканского живсовхоза Ахалкалакского района Грузии большим вниманием следил за игрой Гарри. Поздравляем победой. Коллектив совхоза».

 

«Баку. Каспарову. Молодец, Гарри. Поздравляем победой. Навсегда угробил предателя Корчного. Знай наших. Так держать восемьдесят четвертом. Любители шахмат Слинько, Олейник. Киев».

 

«Баку. Главпочта. Передать Гарри Каспарову. Ваш шахматный подвиг очередной удар по изменникам родины. Спасибо. Иванов. Рига».

 

 

Телеграмм было великое множество. Посылавшие их любители шахмат, не зная домашнего адреса Каспаровых, направляли свои поздравления кто в республиканский Спорткомитет, кто в городской шахматный клуб, кто в редакции бакинских газет. Но все они стекались сюда, в дом №3 на Ереванском проспекте, и аккуратно складывались Сусанной Багдасаровной.

…Гарик вернулся в Баку в первых числах января. По дороге из Лондона он на несколько дней остановился в Москве. В это время там находился Кямран Багиров – преемник Алиева на посту первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана, а вместе с ним и Гурвич. В постпредстве Азербайджана в Москве был устроен прием в честь победы Каспарова. Вернее, это был не прием, а неофициальная встреча, беседа Багирова с Каспаровыми, в которой принял участие и Гурвич. Об этой встрече мне рассказывали и Аида, и Гурвич, причем каждый по-своему.

Через несколько дней после возвращения Гарика в Баку Аида вдруг позвонила мне и попросила зайти в ближайший свободный вечер к ним домой. Назавтра я зашел к Каспаровым. У них было довольно людно – приходили родственники и знакомые, чтобы поздравить Гарика с победой. Я попросил его рассказать кое-какие подробности о матче с Корчным. Он ответил на все интересующие меня вопросы, потом извинился и ушел – его ждали друзья. Когда мы остались в гостиной наедине с Аидой, она сказала:

– Я хотела поговорить с тобой вот по какому поводу. В Москве у нас была встреча с Кямраном Багировым.

– Я знаю, – ответил я. – Мне об этом рассказал Гурвич.

– Так это был Гурвич! – воскликнула Аида. – Маленький, толстый? Его нам не представили, но я его вычислила. Кямран Мамедович поздравил Гарика, говорили о разном, в том числе и о тебе.

– Обо мне? – удивился я.

– Да. Шел разговор о том, что пора уже написать книгу о Гарике. В этой связи Багиров сказал: «Обратитесь к Асрияну, он вам поможет». Я и Гарик не хотели прежде обращаться к тебе, нам казалось, что в республике это могло быть неправильно истолковано. Сказали бы, что мы – армяне – предпочитаем иметь дело с армянином, выбрали автора книги по национальному признаку, или что-нибудь в этом духе. Но раз сам Багиров назвал именно тебя, то все вопросы отпадают. Как ты смотришь на это, возьмешься за книгу?

– Разумеется, я не против и готов писать, но считаю, что особенно торопиться с книгой не следует. Да и время нужно, чтобы собрать весь требующийся материал.

– Я многое уже собрала и познакомлю тебя с тем, что у меня есть. Потом у нас еще одно предложение к тебе. Скоро начинается матч Гарика со Смысловым. Не хотел бы ты поехать с нами в Вильнюс в качестве пресс-атташе?

– Поеду, конечно, если буду здоров (в тот момент я чувствовал себя неважно) и если Гурвич отпустит. Он не любит, когда его сотрудники отлучаются надолго без всякой пользы для агентства.

– Ну, в этом случае он возражать не станет.

– Будем надеяться.

Разговор этот никакого продолжения не имел. Я не возобновлял его, потому что, во-первых, инициатива исходила не от меня, а во-вторых, достаточно изучив к этому времени Каспаровых, предпочитал сохранять в отношениях с ними полную независимость, которая стала бы весьма условной, прими я, скажем, функции постоянного пресс-атташе. Что же касается Аиды, то, пригласив меня домой специально для этого разговора, она действовала в полном соответствии с правилами существовавшей тогда Системы (они, не исключено, живы и сегодня). Аида просто посчитала себя обязанной отреагировать на рекомендацию первого секретаря ЦК («обратитесь к Асрияну, он вам поможет») и, вероятно, решила, что этого достаточно. А может быть, сказался тот самый национальный фактор, о котором она мне говорила (эту версию я услышал спустя несколько лет от одного из моих коллег). Не исключаю и вмешательства Гурвича, который совершенно не был заинтересован ни в моих длительных отлучках, ни в том, чтобы я писал что-то для себя, а не для агентства. Он считал, что каждый сотрудник Азеринформа должен день и ночь работать только на него самого и руководимое им агентство. Поэтому-то, рассказывая мне о приеме в постпредстве, он ни словом не упомянул ни о том, что о Гарике должна писаться книга, ни о том, что Багиров посоветовал Каспаровым обратиться ко мне. Шеф акцентировал мое внимание совсем на иных аспектах беседы в постпредстве.

Впервые встретившись с Гариком и Аидой, он поделился со мной впечатлением, которое они на него произвели (в целом неплохое), а затем, перейдя к услышанным подробностям матча с Корчным, вернее, обстановке, царившей во время лондонского поединка в штабе Каспарова, сказал:

– О Зейналлы отзывались неважно, он проявил себя не с лучшей стороны, конфликтовал с тренерами. Ими Гарик, видимо, тоже не очень доволен. Лучше всех проявил себя, кто бы вы думали?

Не дождавшись моего ответа, Гурвич назвал фамилию майора КГБ Виктора Литвинова, который был прикреплен к Гарику после описанного мной приема у Гейдара Алиева и сопровождал его в зарубежных поездках.

– Он держался так легко и непринужденно, – с удовольствием продолжал рассказывать шеф, – что никто так и не догадался, из какого он ведомства. Подозревали совсем другого человека. Каспаровы остались им очень довольны – он не только свои обязанности выполнял, но еще умел и настроение команды поднять, уладить конфликт.

Закончив говорить о Литвинове, Гурвич вдруг внимательно посмотрел на меня и сказал:

– Да, вы знаете, речь зашла и о вас (в какой связи, он, хитрец, не сказал), и Багиров заметил, что хорошо знает вашего брата, тепло отозвался о нем. А чем занимается ваш брат?

– Он работает в научно-исследовательском институте нефтяного машиностроения. Но Багиров знает его по спорту. Брат в молодости много лет был связан со спортом, точнее, с баскетболом. Как судья, комментатор он работал на многих чемпионатах страны, на первой Спартакиаде народов СССР, Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве в 1957 году. А сейчас он – ответственный секретарь Федерации баскетбола Азербайджана, собирает материалы по истории баскетбола в нашей республике.

– Так это же очень интересно! Напишите о нем заметку и передайте в спортредакцию ТАСС.

– Ефим Григорьевич, мне не совсем удобно писать о собственном брате, – возразил я.

– Пусть вас это не смущает. Подпишитесь псевдонимом. Пишите и посылайте.

Последние слова он произнес хорошо знакомым мне не допускающим возражения тоном, а посему я понял, что получил совершенно конкретное задание, которое надлежит побыстрее выполнить. Конечно, ничего таинственного в мотивах, которыми руководствовался шеф, давая мне это несколько щепетильное поручение, не было. В нем в данном случае говорил отнюдь не журналист, неожиданно открывший для себя интересного человека, о котором стоит написать, не добряк-директор, пожелавший сделать приятное для меня – одного из своих сотрудников, а искушенный чиновник. Первый секретарь ЦК в присутствии Гурвича хорошо отозвался о моем брате, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы шеф по давно укоренившейся привычке счел себя обязанным немедленно отреагировать. Таковы были неписаные законы Системы, обязательные для всех, кто вращался на разных ее этажах. Для Гейдара Алиева, который в ответ на шутливое замечание Брежнева – «Все ты там, в Азербайджане, поднял, только вот футбол поднять не можешь» – срочно устроил прием в ЦК футболистов «Нефтчи». Для Аиды Каспаровой, пригласившей меня на доверительную беседу после совета, данного Кямраном Багировым. И конечно, для Гурвича, который лучше, чем кто бы то ни было знал непреложность раз и навсегда установленных Системой правил. Он и вовсе не мог игнорировать не то чтобы прямых указаний, но даже рекомендаций или вскользь брошенных замечаний высшего начальства.

Отреагировать на теплый отзыв Багирова о моем брате, с точки зрения Гурвича, директора информационного агентства, означало – сделать материал о нем. Багиров прочтет и наверняка сумеет оценить исполнительность, а вернее, предупредительность Гурвича. Так должен был рассуждать мой шеф и, не сомневаюсь, так он и рассуждал. Задание я получил, материал о брате написал и под псевдонимом передал в ТАСС. Вскоре спортредакция выпустила его. Гурвич, узнав об этом, сразу же позвонил мне и поздравил. Я в ответ поблагодарил его. Тем дело и закончилось.

А между тем наступала пора финального матча претендентов Каспаров – Смыслов. Кажется, 1 марта я позвонил Гарику, чтобы взять у него по просьбе бакинской газеты «Спорт» предматчевое интервью. Интервью получилось более чем интересным и содержало неожиданную новость. Гарик сообщил мне, что два дня назад – 28 февраля – он стал членом КПСС. Такой прыти от 20-летнего гроссмейстера я, признаться, не ожидал. То есть, не то, чтобы подобный шаг и вовсе исключался мною. Нет, он был логическим продолжением его карьеры. Комсомолец, член горкома, а затем и ЦК комсомола республики, Гарри Каспаров становился теперь коммунистом, и этому не стоило удивляться. И все же для юноши, отнюдь не проникнутого коммунистическими убеждениями, это было слишком резво. Но, видимо, Гарик торопился – ему хотелось к началу матча с Карповым (в победе над Смысловым сомнений не было) лишить чемпиона мира и его сторонников возможность использовать идеологический фактор, уравнять шансы и на этом, далеком от шахмат фронте.

Пройдет несколько лет, и Каспаров, вышедший в 1990 году из рядов КПСС, будет утверждать, что вынужден был в свое время вступить в партию, ибо, не являясь ее членом, он практически не имел шансов стать чемпионом мира. Мне трудно согласиться с ним. Думаю, что никто не принуждал его вступить в КПСС, и дополнительных шансов в борьбе за титул чемпиона мира он вместе с партийным билетом не приобрел. Каспаров был неугоден тогдашнему спортивному (а может быть, и не только спортивному) руководству страны в качестве чемпиона мира вовсе не потому, что он не был членом КПСС. Официальных лиц вполне устраивала на вершине шахматного Олимпа такая фигура, как Анатолий Карпов. Фигура, удобная со всех точек зрения, приобретшая политическое значение после двух побед в матчах с невозвращенцем Корчным и обласканная самим генсеком Брежневым. Так что не было никакого смысла искать замену Карпову, тем более в лице плохо предсказуемого Каспарова.

Естественно, в такой ситуации никто не стал бы силком тащить Гарика в партию. Но сам он, как я понимаю, решил (не без помощи советчиков) использовать и этот шанс. Вступление в КПСС было с его стороны отчаянной попыткой убедить высшее руководство в своей полной благонадежности. Он словно бы уговаривал своих высокопоставленных оппонентов верить ему: «Я такой, как и все, я – вполне благонадежный, вам нечего опасаться меня, не мешайте мне, пожалуйста, стать чемпионом мира».

Стать чемпионом мира – этой цели было подчинено все. Возможно, именно ради ее достижения заблаговременно, еще в детстве, менялась фамилия (Вайнштейн стал Каспаровым), ради нее, уже на ближних подступах к Олимпу состоялось вступление в КПСС. Нужно ли было все это? Вряд ли. Уверен, что беспартийный Вайнштейн в той конкретной ситуации, когда чемпионом был Карпов, имел точно такие же шансы взойти на шахматный Олимп, как и партийный Каспаров. И если Гарик стал в конце концов чемпионом мира, то прежде всего благодаря своему огромному таланту и колоссальному трудолюбию. Так что приходится признать, что прав был Гейдар Алиев, когда в заключение второго приема Каспарова в ЦК сказал: «Ты, Гарик, должен помнить, что главное – не обращать внимания на препятствия, возникающие трудности, идти своим путем. Надо играть и побеждать. Сильный всегда докажет свою силу».

Гарик доказал свою шахматную силу, но вот принципами на своем трудном пути наверх ему, к сожалению, порой приходилось жертвовать. И об этом мне напоминает пожелтевший от времени номер бакинского «Спорта» от 2 марта 1984 года, в котором опубликовано мое интервью с Каспаровым, взятое перед его отъездом на матч с Василием Смысловым. В нем, в частности, говорится: «Уезжая на финальный матч со Смысловым, я чувствую особую ответственность за его исход еще и потому, что буквально на днях в моей жизни произошло знаменательное событие. Я принят в ряды Коммунистической партии Советского Союза, мне вручен партийный билет. Высокое звание коммуниста обязывает ко многому – достойно защищать честь страны и республики всюду, где тебе доверено выступать, равняться на лучших представителей советского спорта, ни на минуту не забывать о том, что и на тебя самого уже равняются мальчишки и девчонки, вступающие в прекрасный мир шахмат. А значит, надо быть достойным примером для них во всем».

Из-за этой публикации я неожиданно для себя имел неприятный разговор с шефом. Дело в том, что после того, как я побеседовал с Гариком и узнал о его вступлении в партию, я сообщил эту новость Гурвичу. Он довольно спокойно отреагировал на нее, заметив, что никакой информации об этом мы давать не будем. Но, увидев мое интервью с Гариком в «Спорте», шеф возмутился. И потому что не любил, когда его сотрудники «левачат», то есть работают не на агентство, а для себя, и оттого, что о вступлении Каспарова в партию сообщил не Азеринформ. Он вызвал меня к себе и, показав на лежащий у него на столе номер «Спорта» с моей статьей, строго спросил:

– Это что такое? Почему это интервью оказалось в «Спорте»? Там же очень интересная новость о том, что Каспаров стал членом КПСС.

– Я поставил вас в известность заранее, но вы сказали, что материал не нужен.

– Не нужна была информация, а такой материал, какой сделали вы, нужен. И вообще запомните – все о Каспарове здесь, в республике, должно исходить от нас и только от нас!

Не считая тех нескольких случаев, когда я откликнулся на просьбы «Спорта», так оно и было. Гурвич мог, к своему удовольствию, считать себя монопольным обладателем всей информации о Каспарове.

…Матч у Смыслова Гарик выиграл очень легко – 8,5:4,5. Впрочем, мало кто сомневался в ином исходе. Ведь Смыслову было уже 63 года, а Каспарову втрое меньше – 21.

1984. Вильнюс. Банкет после матча со Смысловым. Рядом с Гарри – Алла Пугачева

Я позвонил Гарику 26 апреля в день его приезда из Вильнюса. Поздравил с победой, поинтересовался подробностями матча, а потом спросил:

– Я делаю материал о твоем предстоящем матче с Карповым и хочу уточнить один факт из твоей шахматной биографии. Кажется, ты в 1975 году играл против Карпова в сеансе одновременной игры с часами и проиграл?

– Да, хотя должен был выиграть.

– Ну, дай Бог, чтобы в сентябре, когда начнется твой матч с Анатолием Евгеньевичем, было наоборот.

– Нет. Пусть будет по справедливости, как должно быть.

– Ты прав, пусть все будет логично, по справедливости.

Пусть будет по справедливости… Отвечая именно так, Гарик, очевидно, считал, что справедливым итогом предстоящего осенью единоборства с Карповым будет его, Каспарова, победа. Что ж, убедительный выигрыш у Смыслова, высокое качество сыгранных в этом матче партий, лестные отзывы специалистов об игре Гарика показывали, что у него есть веские основания рассчитывать на успех.

www.chesspro.ru/ 08.01.2011

 

 

Сарра Утевская.

Трагические судьбы калинковичан

Натолкнулся на интересный материал, где совершенно неожиданно оказались знакомые по Калинковичам имена. (А.Ш, 9.01.11)

АЛЕКСЕЙ ДЕНИСОВ: ИМЯ, ВОЗВРАЩЁННОЕ ИЗ НЕБЫТИЯ

(отрывок из научно-исследовательской работы «Невоспетые герои»)

Сарра Утевская. Сарра Утевская.

Сарра Утевская в 1946 г. и в 90-х гг.

Занимаясь исследованием истории Холокоста в Осиповичском районе, мы очень много работали с документами из личного архива С. Г. Утевской, бывшей узницы Осиповичского гетто. Эта женщина произвела на нас неизгладимое впечатление, хоть мы и не были лично знакомы.

Сарра Григорьевна Утевская вела работу по написанию истории жизни и гибели еврейского населения Осиповичского района до и во время войны. Кажется, что желание помочь людям переполняло все ее существо. Она составляла списки погибших евреев, а это требует огромной внимательности и терпения. Она искала многие имена, чтобы люди не потерялись в круговороте жизни. Также она писала историю некоторых еврейских местечек, в том числе Осипович, Лапич, Липени. Большую переписку вела Сарра Григорьевна со многими известными людьми. Среди них Феликс Липский – организатор и первый председатель объединения евреев – бывших узников гетто, Михаил Нордштейн – первый редактор газеты «Авив», Леонид Смиловицкий – израильский историк, исследователь темы Холокоста в Беларуси, и многими другими.

Из документов ее архива, личных дневников, бесед с сыном Л. И. Разумовым мы знали, что сохранить жизнь С. Г. Утевской помог Алексей (Леонид) Денисов, которого представляла она к званию Праведника Народов Мира еще в 1998 году. Нас очень заинтересовало, почему же его имени нет в книге «Праведники Народов Мира Беларуси»? Лев Иванович Разумов не смог дать ответ на этот вопрос, и тогда мы написали в Яд Вашем, не очень надеясь получить ответ. Тем не менее, он пришёл! Катя Гусарова, сотрудница отдела «Праведники Народов Мира», написала, что в архиве есть дело на имя А. Денисова, но на просьбу достать официальный документ, подтверждающий факт проживания Денисова в Осиповичах или в Старых Дорогах во время войны, или любой другой документ, подтверждающий, что такой человек существовал, ответ от Сарры Григорьевны не пришел. Ничего удивительного. В 1998 г. Сарре Григорьевне было уже 86 лет, и выполнить такое поручение она не смогла. А в 2002 г. Сарры Григорьевны не стало.

Алексей Денисов.

Алексей Денисов.
Довоенное фото.

Мы понимали, что все это очень несправедливо и в отношении А. Денисова, и в отношении Сарры Григорьевны. По всем канонам человеческой морали нельзя, чтобы воля умершего осталась невыполненной. Тем более что Л. И. Разумов неоднократно подчеркивал в разговоре с нами: его мать мечтала о присвоении своему спасителю звания Праведника, и мы решили довести дело до конца. Это оказалось нелегко. Обращения в архивы, в редакции газет, в справочные службы, десятки писем и сотни телефонных звонков… Но сегодня мы с уверенностью можем сказать: наши усилия были не напрасны! В декабре 2007 г. Алексею Денисову было присвоено звание «Праведник Народов Мира», посмертно.

Однако обо всем по порядку. Начали мы с того, что решили восстановить историю спасения. Наш городок небольшой. В нем и сейчас-то всего 34 тысячи жителей, а до войны проживало чуть более 10 тысяч человек. Город делился железной дорогой на две части: южную и северную. В южной – в основном проживали евреи. Согласно переписи населения 1926 г., они составляли 28% от общего числа горожан.

22 июня 1941 г. стало трагическим днем для всех жителей г. Осиповичи и Осиповичского района, но в первую очередь для еврейского населения. С приходом фашистов была проведена его регистрация и создано гетто. Сарра Григорьевна, как и многие другие, не успела эвакуироваться, и вместе с тремя маленькими детьми тоже оказалась там.

Татьяна Комиссарчик.

Жена Алексея Денисова
Татьяна Комиссарчик.
Довоенное фото.

Наверное, ей было суждено выжить. Бывали минуты, когда Сарра висела на волоске, но все заканчивалось благополучно. Первая ее встреча со смертью состоялась, когда она уже была в гетто. Тогда ей помогла жена врача Денисова Татьяна и старуха, жившая с Саррой Григорьевной. Таня пришла к Утевской в дом и говорит: «Сарра, ведь евреев выгоняют! Чего вы так спокойно стоите!». Сарра Григорьевна посмотрела в окно, и, действительно, идут полицаи. Она спряталась за дверь. Полицаи вошли в дом, начали искать, кричали: «Где жидовка?». А старуха говорит, что нет таких. Немцы все просмотрели, а дверь, за которой стояла Утевская, не открыли. Так она в первый раз избежала смерти.

Сарра Григорьевна на протяжении всей войны спасалась разными путями. Из воспоминаний Самсоновой Софьи Ивановны нам стало известно, что осенью 1941 года Сарра Григорьевна и ее муж Иван Разумов венчались в церкви. Ей сделали фату из марли. То, что Утевская крестилась во время венчания, очень удивило Софью Ивановну. Однако, что здесь удивительного? Люди хотели жить.

11 октября 1941 г. фашисты провели в гетто первые массовые расстрелы. В этот день увели только еврейских мужчин. В своих воспоминаниях Сарра Григорьевна написала, что «под предлогом на работу» все более взрослое, трудоспособное еврейское население города было загнано в военный городок (южный) и расстреляно. Ямы были заготовлены заранее».

Поскольку муж Сарры Иван был белорусом, их этот расстрел не затронул. Но все понимали, что каждый день можно ждать смерти. Работая бухгалтером в управлении немецкого бургомистра, Иван подделал паспорт жены. Имя Сарра он исправил на Александра и написал, что она не еврейка, а белоруска. Семья Разумовых дружила с Денисовыми. Татьяна Яковлевна тоже была родом из Калинковичей, работала до войны учительницей химии, а ее муж Леонид – ветврачом. Татьяна была еврейкой. Благодаря своим связям Иван и в ее паспорте поменял национальность, она стала русской. У Денисовых было двое детей, мальчик и девочка. Во время войны Леонид продолжал работать ветеринарным врачом в Осиповичах.

Но в небольшом городе все всех знали, поэтому здесь они оставаться не могли. Денисов добился от немецких властей перевода в Старые Дороги. Ему выдали пропуск на пять человек (кроме жены и детей, с ним жила его старая мать). Однако вместо матери Денисов берет с собой подругу жены – Сарру Утевскую. Вот что пишет об этом в своем дневнике Сарра Григорьевна: «Ваня в комендатуре узнал, что 5 февраля 1942 г. в Осиповичи должен приехать карательный отряд. Поэтому Лёня 4 февраля взял грузовую машину, и вместо его матери в Старые Дороги уезжаю я. Так как у меня чисто еврейская картавая речь, то, чтобы мне ни с кем чужим не общаться, мы придумали и всем говорили такую версию: я сестра Денисова по матери (поэтому у нас разные отчества и фамилии), умственно отсталая. Живу у них на правах домработницы». В письме в Яд Вашем Сарра Григорьевна писала, что все это время она находилась на иждивении Денисова. «Это был честный, бескорыстный человек, который хотел спасти свою семью. Ни о каком денежном или другом вознаграждении он не думал, и речи не было».

Казалось, самое страшное позади. Особенно после получения известия о ликвидации гетто в Осиповичах 5 февраля 1942 г. Задержись они в городе на один день – и никого бы уже не было в живых. Относительно спокойно прошли две недели. И вдруг всех вызывают к коменданту. Оказывается, один из ветфельдшеров узнал жену Денисова и доложил главному врачу о том, что она еврейка. Вот как описывает этот ужасный день Сарра Григорьевна:

«Когда мы пришли в комендатуру, меня, как слабоумную, к коменданту не допустили, а оставили в коридоре. К коменданту вошли Леня, Таня и дети. Он проверил у них документы и отпустил. Но после этого оставаться в Старых Дорогах мы не могли. Леня забрал детей и отвез в Осиповичи, где оставалась его мать, а я с Таней решили пробиваться в партизанские зоны за Глуском, чтобы попасть в партизанский отряд».

Это было в конце февраля 1942 г. Но, не дойдя до Глуска 12 км, они узнали, что в город пришли каратели, и решили изменить маршрут. Оставался только один путь: к родственникам мужей. Судьба Сарры оказалась счастливой. К вечеру того же дня она добралась в Быхов к родителям мужа. И хоть еще много бед и мучений ждало ее впереди, она осталась жива.

Лиля Денисова.

Дочь Алексея Денисова
Лиля. Довоенное фото.

Другая участь ожидала Татьяну. Об этом сама Сарра узнала уже после освобождения Белоруссии от фашистских захватчиков. В августе 1944 г. к ней приезжала мать А. Денисова и поведала печальную историю. В воспоминаниях С. Г. Утевской об этом написано следующее: «В 1943 г. в Толочине Таню (Тайбу), ее мужа Лёню и их дочь Лилю расстреляли фашисты. В живых остался маленький сын. Фашисты не стали тратить на него пулю, а просто швырнули ребенка на камни. Но он выжил. Его забрала мать Денисова и выходила. Средств к существованию не было и в совершенном отчаянии эта старая, больная женщина пошла на железнодорожные пути, села на рельсы и стала ждать неминуемой смерти. В это время близко проходил какой-то мужчина и, крикнув: «Что ты, баба, делаешь», стянул ее с рельсов. Таким образом, они с ребенком остались живых».В октябре 1944 г. в Осиповичи приехали мать и брат Тани Комиссарчик, и от Утевской узнали о трагедии семьи Денисовых. Они поехали в Толочин и застали мать Леонида в тяжелейшем состоянии. Она уже не могла ухаживать за ребенком, поэтому его забрали в семью брата Татьяны Михаила. Через очень короткое время старая женщина умерла.

Начиная поиск, мы знали только то, о чем написали выше. Нам не было известно:

– полностью ли достоверны свидетельства С. Г. Утевской;

– точное место рождения Алексея;

– имя оставшегося в живых ребенка;

– есть ли у Денисова или его жены родственники в Беларуси;

– годы рождений Алексея, Татьяны и их детей и многое другое.

Мы решили обратиться в Осиповичский ЗАГС (возможно, дети родились в Осиповичах?). Ответы оказались неутешительными.

Валерий Денисов.

Сын Алексея Денисова
Валерий. Послевоенное фото.

Попробовали обратиться в СМИ. И вот здесь нас действительно ожидала удача! С помощью сотрудников газеты «Калінкавіцкія навіны» мы нашли родного племянника Татьяны – Яна Михайловича Комиссарчика. Как оказалось, из всей большой семьи он один остался в Беларуси, остальные уехали в Израиль. Но, к счастью, сейчас есть электронная почта. Почти каждый день на протяжении полугода (с июля по декабрь 2007 г.) шли письма из Беларуси в Израиль и обратно. Мы познакомились с родным братом Яна Романом Комиссарчиком и их двоюродной сестрой Светланой Миготиной. Они не только ответили на многие наши вопросы (например, мы узнали годы рождений Татьяны, Лили и Валериявот имя уцелевшего ребенка, место учебы и историю знакомства Тани и Лёни, и многое другое о семье Комиссарчик), но и прислали фотографии! Да, это была серьезная удача. Все, о чем нам стало известно, мы сообщили в Яд Вашем.

Томительно тянулись дни, недели… Вот уже и месяцы ожидания… День 17 декабря 2007 г. нам не забыть никогда! Мы получили письмо из Яд Вашем, в котором говорилось, что А. Денисову (посмертно) присвоено звание Праведник Народов Мира.

Казалось, Сарра Григорьевна улыбается нам: через 20 лет её мечта, наконец, сбылась.

Но мы не испытывали полного удовлетворения. Ведь так и не удалось найти родственников Алексея. Узнать, как он погиб. В семье Комиссарчик уже не было никого, кто лично знал бы Денисовых, и подробности гибели они рассказать не могли. Все надежды были связаны с газетой «Наша Талачыншчына». К этому времени благодаря активной помощи главного редактора В. Н. Бирюкова были опубликованы две статьи про А. Денисова и напечатаны присланные нами фотографии.

2008 год принес долгожданную весть. Нашлась родная племянница Алексея, дочь его брата Дмитрия – Алина Жарская. Оказалось, многие известные нам факты были неточны. В первую очередь это касалось гибели семьи Денисовых. Сейчас, наконец, стали известны достоверные факты.

О событиях тех далеких лет рассказала В. Н. Бирюкову А. Д. Жарская. Страшную трагедию пережила в том военном 1943 г. семья Денисовых. Столько нелепых случайностей выстроилось в один черный ряд бед, что даже и сейчас еще не верится, как могло это все произойти. Ведь знали же, что евреев фашисты не пощадят, знали, поэтому Татьяна и находилась в глухой деревушке в Толочинском районе, в Барашах. А Леонид с детьми и матерью жил в Круглом. В какой-то момент Таня успокоила себя: не трогают, значит и дальше так будет. Собралась и направилась в Круглое к мужу и детям. Там и была схвачена палачами. Леонида не взяли, заведомо рассчитав, каково ему будет без них. Но не мог бросить Алексей (дома его все называли Лёня) любимую жену и детей: пошел и сдался фашистам сам. На глазах матери Леонида – бабушки Фроси, и расстреляли их. Она так рыдала и кричала, что палачи не выдержали и бросили годовалого ребенка ей в руки. Так Валера остался жить.

Очень надеялась Алина Дмитриевна на встречу с Валиком (так они дома называли Валерия), да опять оказалась судьба жестокой. От Яна Комиссарчика уже было известно, что умер он молодым, едва отметив 50- летний юбилей. Все же война его не отпустила.

Сегодня мы можем сказать, что жизнь и судьба А. Денисова хоть и была трагической, но не напрасной. Он выполнил свое предназначение – спас человека и навсегда остался в памяти людской. А мы очень рады, что смогли убрать «белые» пятна истории и восстановить истинную картину произошедшего. Вот что нам удалось узнать:

Родом А. Денисов не из Толочина, а из Смоленской области, по национальности русский; в семье у них было трое детей: Алексей, Дмитрий и Антонина. Отца звали Афанасий, мать – Ефросинья. Алексей окончил в г. Ленинграде ветеринарный институт, его жена Таня – там же педагогический. В городе на Неве они познакомились и полюбили друг друга. Сына Алексея и Татьяны звали Валерий, он родился в 1941 г., окончил школу в Калинковичах, затем Гомельский институт инженеров железнодорожного транспорта. Жил в г. Сланцы под Ленинградом, работал инженером. Расстреляли Денисовых не в Толочине, а в Круглом Могилёвской области, сегодня уже известны подробности этой ужасной трагедии. Бабушка Фрося не умерла сразу после отъезда Валерия к своему дяде Михаилу в Калинковичи. Она очень тяжело болела (на нервной почве началась болезнь Паркинсона), но умерла в Москве на руках дочери Антонины (точный год смерти ее родные не помнят) через много лет после войны.

Мы познакомились и подружились с замечательными людьми, помогавшими нам в поиске, и сами помогли восстановить родственные связи, ведь более 60 лет ни Алина Дмитриевна Жарская, ни Ян и Роман Комиссарчик не знали о существовании друг друга. Но самое главное, подвиг Алексея (Леонида) Денисова оценен по достоинству: его имя навечно занесено в списки Праведников Народов Мира.

Н. Л. Цыганок,
В. Зайцева,
В. Новик
http://shtetle.co.il/shtetls_mog/osipovichi/denisov.html

 

Переселение калинковичских евреев в Крым в 20-х годах

Во второй половине 20-х годов был план создания в Крыму еврейской автономии.
Существуют разрозненные и отрывочные сведения о переселении в начале 1928 года небольшого количества калинковичских евреев в Крым для занятия сельскохозяйственным трудом.
В этой статье будут приведены найденные архивные материалы. В связи с этим просьба откликнуться тех, кто может их дополнить, а также прислать имеющиеся фотографии. Можно присылать также материалы по др. городам Гомельской обл.
Вначале привожу ряд исторических материалов.

http://www.ozet.ort.spb.ru/rus/index.php?id=476

В. Дымшиц. ИСТОРИЧЕСКИЙ ШАНС
Создание еврейских автономий в Крыму, на Украине и на Дальнем Востоке в 1920–30-х годах

http://ok.archipelag.ru/part1/via-nova.htm

ВИА-НОВА.
Еврейские сельскохозяйственные поселения в степном Крыму

Александр ГЛУБОЧАНСКИЙ
Елена РИВКИНА

http://www.evkol.nm.ru/index.htm

История еврейских земледельческих колоний Юга Украины и Крыма

 

http://www.migdal.ru/times/58/5278/

Мигдаль Times 58
Играем “Великое переселение”

Ирина ОЗЕРЯНСКАЯ, гл. хранитель фондов Одесского историко-краеведческого музея

Протокол

Собрания учредителей калинковичского сельскохозяйственного кооперативного переселенческого товарищества от 3 мая 1927 года.

Присутствует 8 членов товарищества.

Председателем собрания выбран т. Баргман Юда, секретарем т. Россинский.

 

Повестка дня:

1.Об организации товарищества

2.Выборы правления товарищества

3.Выборы ходоков

4.Уполномочие правления на получение кредитов и подписание обязательств.

 

Слушали:

По первому вопросу т. Голод Р. информирует собрание о полученных им сведениях и данных ему разъяснениях Мозырской ОЗЕТ в том, что для переселения в Крым необходимо сорганизоваться в переселенческое товарищество.

Постановили:

Сорганизовать переселенческое товарищество из присутствующих на собрании – желающих переселится в Крым для перехода на земледельческий труд.

 

Слушали:

По второму вопросу о выборах правления

Постановили:

Большинством голосов оказались включенными: Черток Иодель, Россинский Самуил и Голод Рувим; кандидатами Бененсон Ицка и Баргман Юда.

 

Слушали:

По третьему вопросу о выборах ходоков.

Постановили:

Послать ходоками Голода Рувима, Бененсона Ицку и Чертка Иоделя.

 

Слушали:

По четвертому вопросу: полномочия правления.

Постановили:

Доверить и уполномочить правление в составе Чертка Иоделя, Россинского Самуила и Голода Рувима получить всякого рода кредиты, подписать обязательства и предоставлять переселенческое общество во всех случаях, касающихся деятельности товарищества.

 

Подписи

Председатель собрания

Секретарь собрания

Члены общества

В Мозырское окружное земельное управление

Учредителей Калинковичского сельскохозяйственного кооперативного переселенческого товарищества «Надежда» Мозырского округа

1.Голода Рувима Абрамова

2.Россинского Самуила Мордухова

3.Баргмана Юды Янкелева

4.Левина Куси Мовшева

Заявление.

Прилагая при этом тут: Устав Калинковичского сельскохозяйственного переселенсеского товарищества, список учредителей товарищества и копию протокола собрания учредителей, просим Устав внести в список зарегистрированных сельскохозяйственных кооперативных объединений.

Подписи  (все пять)
4.05.1927.

Доверенность.

Мы, нижеподписавшиеся граждане: Голод Рувим Абрамов, Черток Иодель Берков, Бененсон Ицко Шмуйлов, Россинский Самуил Мордухов, Бененсон Берко Шмуйлов, Бененсон Гирша Шмуйлов, Баргман Юда Янкелев, Левин Куся Мовшев, проживающие в городе Калинковичах Мозырского округа, ознакомились с правилами переселения на колонизационный переселенческий фонд Крыма, уполномочиваем ходоков Голода Рувима Абрамова, Чертка Иоделя Беркова и Бененсона Ицко Шмуйлова и доверяем им:

  1. Осмотреть земельный участок колонизационного фонда.
  2. Зачислить за нашими хозяйствами соответствующее количество земли
  3. Дать подписку о подчинении всем условиям хозяйствования и строительства в местах водворения.
  4. Уплатить за землеотводные работы.
  5. выполнить другие формальности, связанные с условиями переселения.

 

Подписи:   – члены товарищества

– председатель товарищества

Оригинал был заверен синим мастичным оттиском печати, где по кругу и в центре шла надпись: «Сельскохозяйственное кооперативное переселенческое товарищество «НАДЕЖДА».

(Из материалов так и неясно, о каком крымском колхозе идет речь)

 

Состав семей переселенцев.

1.Россинский Самуил Мордухов, 36 лет, служащий.

Жена – Хана Шмуйлова, 29 лет, домохозяйка

Дочь – Сара, 4 года

Имущество – 1 корова.

2.Ципорин Лейба Мовшев, 45 лет, служащий

жена – Мина Расовна, 43 года, домохозяйка

дочь- Рива, 19 лет

сын – Гирш, 16 лет, учащийся

дочь- Голда, 14 лет, учащаяся

дочь- Роза, 12 лет, учащаяся

сын – Сроль, 9 лет, учащийся

сын – Иол…, 9 лет, учащийся

имущество – жилые постройки стоимостью 600 рублей.

3.Голод Рувим Абрамов, 45 лет, служащий

жена – Циля Зеликова, 42 года, домохозяйка

дочь – Хася, 18 лет

сын- Нисель, 16 лет

сын – Давид, 14 лет

дочь – Ита, 12 лет, учащаяся

дочь – Роза, 10 лет, учащаяся

имущество – жилые постройки стоимостью 1000 рублей и 1 корова.

4. Баргман Юда Янкелев, 30 лет, торговец

жена – Хана Мордухова, 28 лет, домохозяйка

дочь – Броха, 5 лет

дочь – Рива, 5 лет

Имущество – 1 корова.

5.Черток Иодель Берков, 42 года, кустарь

жена – Хая Айзикова, 42 года, домохозяйка

сын- Самуил, 16 лет

дочь – Хэна

дочь – Роза, 10 лет, учащаяся

имущество – жилые постройки стоимостью 600 рублей и 1 корова.

6.Левин Куся Мовшев, 35 лет, рабочий

жена – Эстер Беркова, 38 лет, домохозяйка

сын – Симон, 5 лет

сын – Самуил. 3 года

Имущество – 1 корова.

7.Бененсон Гейся Шмуйлов, 55 лет, безработный

жена – Хая-Броха Аронова, 50 лет, домохозяйка

сын – Эля, 21 год, безработный

сын – Арон, 19 лет, безработный

дочь – Бейля, 25 лет, безработная

дочь – Хина, 9 лет, учащаяся

Имущество – 1 корова.

8.Бененсон Берко Шмуйлов, 44 года, торговец

жена – Хая Ицкова, 36 лет, домохозяйка

сын – Лейвик, 20 лет, торговец

сын – Эля, 17 лет, безработный

дочь – Бейля, 14 лет, учащаяся

сын – Шлема, 5 лет, учащийся

дочь – Рива, 2 года

дочь – Соша, 3\4 года

имущество – жилые постройки стоимостью 150 рублей, хозпостройки стоимостью 30

рублей и 1 корова.

9.Бененсон Ицко Шмуйлов, 48 лет, мелкий торговец

жена – Лея Шмуйлова, 44 года, домохозяйка

дочь- Хася, 8 лет

отец – Шмуйла Элиев, 80 лет, нетрудоспособный

имущество – жилые постройки стоимостью 400 рублей, хозпостройки стоимостью 45

рублей и 1 корова.

Примечание: выдано переселенческое свидетельство всем членам семьи, кроме

Бененсона Шмуля. 10.11.1927.

10.Глускин Файва Шендеров, 26 лет, земледелец

мать – Шейна Янкелева, 55 лет, домохозяйка

сестра – Бася, 22 года

сестра – Мина, 19 лет

Брат – Гедалия, 17 лет, учащийся.

имущество – жилые постройки стоимостью 800 рублей, хозпостройки стоимостью

200 рублей, 1 конь и 1 корова.

11.Слуцкер Лейба Монусов, 34 года, служащий

жена – Бася Хаимова, 28 лет, домохозяйка

сын – Меер, 1 год

отец – Монус Шевелев, 60 лет, иждивенец

мать – Сара Зеликова, 56 лет, иждивенка

сестра – Мира, 16 лет

Имущество – 1 корова.

12. Слуцкер Давид Монусов, 28 лет, служащий

отец – Монус Шевелев, 60 лет, иждивенец

мать – Сара Зеликова, 56 лет, иждивенка

сестра – Мира, 16 лет

брат – Шевель 17 лет

сестра – Брайна, 21 год

Имущества нет.

 

Примечание: 21.01.1928 года на общем собрании товарищества Левин Куся выбыл из членов товарищества, принят житель г.Калинковичи Санкин Янкель Нисонов.

 

По следам печатающихся материалов получил письмо из Америки, за которое благодарен и сразу же его помещаю.

 

РАССКАЗ

О ВЛАДИМИРЕ ЗАРЕЦКОМ.

Я хочу рассказать о моём дяде /мамином брате/ Зарецком Владимире Львовиче. Он родился в 1904 году в деревне Бобречье Капаткевичского района Гомельской области в Белоруссии.

В семье было шестеро детей. Их родители умерли от сыпного тифа в возрасте 39 лет с интервалом в один месяц.

Моя мама была самая старшая, ей было шестнадцать лет.

Самым младшим был Давид, ему было два года. Вскоре заболела сестра Роза. У неё был нарыв в ухе. Так как в то время ей не была оказана медицинская помощь, она умерла. Дети очень бедствовали. Мама умела немного шить. Знакомый крестьянин, друг их семьи, рекламировал её работу, она начала зарабатывать шитьём. Когда мама вышла замуж, она забрала с собой Давида. Володя и Самуил поехали в Крым, в Евпаторию где-то в 29 – 30 годах.
Там были организованы еврейские колхозы, где они и пристроились.

Позже Самуил вернулся в Белоруссию в город Мозырь, а Володя остался жить в Крыму. Жил он в одном из еврейских колхозов недалеко от Евпатории.

Он женился, имел семью. На фотографии его жена Оля, доченька Манечка и Володя.

Vl_Zarezkiy_Krim7_07_37

Оля, Манечка, Владимир Зарецкие Крым. 7 июля 1937 года.

В первые дни начала Великой Отечественной войны Володю призвали в армию. Солдатом он был на фронте.

Его жена Оля с ребёнком пытались бежать.

Так как она была на последнем месяце беременности, в пути у неё начались роды. Она была вынуждена вернуться обратно в свой колхоз уже с двумя детьми. После оккупации немцами Крыма его жена и дети, как и все другие евреи этого колхоза, были заживо брошены в глубокий колодец, где они и погибли.

Дядя Володя на фронте был тяжело ранен и контужен.

В госпитале он был признан инвалидом первой группы и по состоянию здоровья был комиссован из армии.

В то время он разыскал нас и приехал к нам в Чкаловскую область село Краснохолм, где мы жили в эвакуации.

Мы – это его сёстры: Клара с детьми и Фаня с тремя маленькими детьми. Здесь мы жили все вместе в одной квартире.

Дядя Володя особенно нуждался в моральной поддержке, которая ему была оказана нами. Чтобы заглушить своё горе, свою трагедию, он старался по силе возможности оказывать помощь по дому своим сёстрам. Конечно, после тяжелого ранения ему всё это делать было трудно. Мне вспоминается небольшой эпизод из его жизни.

Он очень любил животных. Кто-то подарил ему козу.

Она была серого цвета, красивая, звали её Тамара. Так как с кормами было тяжело, дядя Володя связал сено в кули и подвесил их под крышей в сарае. Когда кто – нибудь входил в сарай, то Тамара задирала голову и показывала на сено. Было ясно, что Тамара хотела.

Из эвакуации в конце июня 1944 года дядя Володя вернулся вместе с нами в Калинковичи. В 1973 году он ушел из жизни.

Посылая Вам это фото и рассказ, я отдаю дань памяти дяде Володе, его жене Оле, доченьке Манечке и новорожденному, у которого не было имени и не суждено было жить.

Я отдаю дань памяти Всем, кто погиб или были замучены от рук немецко – фашистских захватчиков в годы Второй мировой войны.

Рошаль Миля Моисеевна.

Вашингтон.                                          8 января  2011 года.

По следам публикации получил следующее письмо:

Уважаемый Арон!
Прошу Вас сообщить Рошаль Миле Моисеевне, что имя Зарецкой Ольги и ее детей значится в архивах “Яд Вашема”, проходя по “Спискам преследуемых лиц“, которые были составлены летом 1944 г. Чрезвычайной комиссией по расследованию преступлений нацистов и их пособников. Зарецкая Ольга была зверски убита вместе с другими жителями села Мунус еврейский, Фрайдорфского района, КрАССР. Сегодня это село Серебрянка Раздольненского района АРК (автономной республики Крым). С ув. Рагинская Зинаида        15 февраля 2011

Нахим Шифрин, фейсбук 4 сентября 2015

Папин Крым

“В 1926 году началось массовое перемещение евреев – кустарей, лавочников и прочих «на обрабатываемую землю». Занимались этим образованный в 1924-1925 годах в Москве при Президиуме Совета Национальностей Комитет по земельному обустройству трудящихся евреев – Комзет и добровольное Общество содействия трудовому устройству евреев на земле – ОЗЕТ, по-еврейски ГЕЗЕРТ. ОЗЕТ издавал на русском языке журнал «Трибуна еврейской общественности», выпускал денежную лотерею, которая шла на оказание помощи переселенцам. Существовали общества содействия евреям и за границей.
В 1929 году несколько еврейских семей решили переселиться в Крым. Мы с отцом собрали их и организовали артель. В Орше в окружных отделах Комзета и ОЗЕТа оформили документы и в начале марта начали готовиться к поездке в Джанкой. Заказали у местных плотников кровати-раскладушки, закупили доски (в Крыму, поговаривали, с лесом было трудно), запаслись картофелем и другими продуктами и, собрав все необходимое, тронулись в путь. Поехало нас семнадцать человек, из нашей семьи – только отец и я. В Крыму уже проживали наши родственники, выехавшие туда ранее. По прибытии в Джанкой нас разместили в доме ОЗЕТа – были такие постоялые дворы, с гостиницей и сараями для лошадей.
Местным комзетом руководил некто Бердакин. Он оформил нам нужные документы, и мы получили направление в Джанкойское переселенческое общество, где уже работали наши земляки. Сельхозартель так и называлась: «Найер Дрибин» (Новый Дрибин). В поселке – он именовался «Участок 77» и занимал площадь всего в 500 гектаров – там обитали только дрибинцы. Относился «Участок 77» к Актюринскому сельсовету, который был поистине интернациональным. На его территории располагались белорусские, украинские, эстонские и татарские деревни, по соседству размещались молдавские села, а также много немецких и чешских колоний.
Поначалу мы жили с отцом у дяди Шмуэль-Арона Рабиновича, а затем – у дяди Когана, которому помогали строиться. К приезду сестры и братьев отец заготавливал ракушечник, и, когда они, наконец, прибыли, мы сообща построили собственный домик.
В поселках, созданных еврейскими переселенцами, строительство велось строго по плану. Улицы, спроектированные инженерами-строителями, были ровными и прямыми, дома возводились стандартные – с конюшнями, хлевами и погребами. Инженеры, агрономы и зоотехники были от «Агро-Джойнта». Это общество (его контора находилась на Пушкинской улице) располагало специалистами-инструкторами, которые учили нас как запрягать лошадь, волов, пахать землю, убирать урожай, удобно и быстро строить дома и т.д.
В Джанкое работала фабрика «Стройдеталь», где переселенцы получали столярные наборы для дома: коробки с оконными рамами, дверные блоки, доски для потолка. Полы в домах были земляные, а кровля была из красной черепицы или шифера, на которых стояла пометка: «Марсель». Стекло прибывало из Америки.
«Агро-Джонт» поставлял также трактора «Катерпиллер» для подъема земли под виноградники и для пахоты, обеспечивал конными сеялками. Сеяли в основном пшеницу. Собранный урожай – а убирали мы его конными жатками «самоскидками» и «лобогрейками» – молотили на току механизированными молотилками, приводимыми в движение локомобилями. Пищу готовили в печах, которые отапливались соломой. И хлеб научились печь на соломе. Вдоль улиц и возле домов высаживали абрикосы и другие фруктовые деревья. Во дворах строили кошары для овец. В общем, устраивались основательно. С водой было туговато, на весь поселок имелся лишь один артезианский колодец.
Я поступил работать в сельскохозяйственное кредитное переселенческое общество. Оклад мне установили 20 рублей в месяц. Рано утром уходил я на работу – нужно было отмахать 5 километров – и поздно вечером возвращался пешком домой. Когда я, наконец, выздоровел, отец смог отправиться в Дрибин.
Тем временем, как опустошающий ураган, в нашу жизнь ворвалась коллективизация. Зима 1929-1930 годов была бурной и жестокой. Началось раскулачивание и высылка «кулаков». Горе людское рвало душу, но чем могли помочь мы, сами бывшие «лишенцы».
Отпала необходимость в еврейском кредитном товариществе, создавались районные сельхозбанки. Переехал я в Джанкой, стал работать на оформлении обязательств на выданные переселенцам ссуды. Приходилось много мотаться по районам, и решил я тогда перебраться поближе к родному дому”.
(Залман Шифрин, “Печальная рапсодия”)

Zalm_Shifrin2  Zalm_Shifrin1

Обновлено 4 сентября 2015 18:27